Текст книги "Глаза ребёнка"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 46 страниц)

Любому юристу, занимающемуся уголовным правом, такой ответ показался бы пугающе точным.

– Выражал ли ваш отец беспокойство по поводу того, что наказанию порой подвергают невиновных?

– Да, – уже тверже ответила Марин. – Я уже говорила: он был добрый человек.

– И вы готовы признать вероятность того, что в данном деле полиция вела себя предвзято по отношению к мистеру Паже?

– Да.

Кэролайн не сводила с нее пристального взгляда.

– Даже если это означает, что обвинение сознательно игнорирует версию о возможном самоубийстве?

Последнее прозвучало скорее как заявление, а не вопрос, как будто ответ Луизы Марин означал бы вступление последней в некое соглашение с Кэролайн Мастерс.

Марин собралась с духом и решительно произнесла:

– Да. Я смогу.

– Благодарю вас, Луиза. Я вам верю. – После этих слов Кэролайн обратилась к судье Лернеру: – Ваша честь, у меня больше нет вопросов. Я ценю ваше терпение.

Лернер вежливо поклонился и повернулся к Салинасу:

– Мистер Салинас?

Направляясь на место, Мастерс заметила, что Виктор пребывает в растерянности. Она уже садилась, когда раздался его голос:

– Обвинение принимает кандидатуру мисс Марин.

Крис задумчиво посмотрел на нее.

– Ну так что? – пробормотала она.

Уголок его рта дрогнул. Вглядевшись в лицо мужчины, она ощутила – впервые за последние несколько дней – исходившее от него тепло. В следующее мгновение Крис неопределенно пожал плечами.

Внезапно Кэролайн почувствовала всю тяжесть ответственности, которую она взвалила на свои плечи, согласившись защищать его. Прошло несколько мучительных секунд, прежде чем она наконец решилась повернуться к залу и заявить:

– Защита не возражает против этой кандидатуры.

Бремя ответственности давило на нее уже три недели, с того самого утра, когда к ней на работу пришла Тереза Перальта.

Кэролайн тогда отметила про себя, что это не похоже на нее. С тех пор как Терри работала у нее помощником государственного защитника, она старалась неукоснительно следовать нормам профессиональной этики. Все в ней – даже костюмы, добротные, но не вызывающие, – было подчинено этому. Казалось, молодая латиноамериканка, не имея перед глазами собственных образцов для подражания, решила целиком полагаться на чужой сценарий, пока ей не удастся найти свой неповторимый имидж.

В том, что ей удастся это, Кэролайн никогда не сомневалась. Рассудительная и осторожная, Терри удивительным образом сочетала в себе способность к состраданию и какую-то обескураживающую целеустремленность. Жизнь научила ее доводить любое дело до конца, а от природы она обладала уникальной интуицией, позволявшей ей с первого взгляда видеть человека насквозь. Это качество изменяло ей лишь в одном случае – когда Рики был для нее очень близок. И Мастерс могла это понять.

Тереза села напротив Кэролайн.

– Прошу прощения за столь необычный визит, – произнесла она. – Но если бы я предварительно позвонила, ты могла бы сообщить Крису, а именно этого я и не хотела.

Последние года два они виделись редко. Терри заметно повзрослела, и хотя была по-прежнему подчеркнуто вежлива, от прежнего подобострастия не осталось и следа. «Интересно, – подумала Кэролайн, – уж не знакомству ли с Кристофером Паже она обязана произошедшей с ней переменой».

– Ты же знаешь: Крис мой клиент, так что я не могу обещать тебе сохранения конфиденциальности.

Тереза понимающе улыбнулась:

– Разумеется. Но, по крайней мере, ты не можешь предупредить Криса о моем визите, пока не выслушаешь меня и сама не примешь решения.

Она была сдержанна, как будто они были незнакомы.

– У тебя все в порядке, Тереза? – мягко спросила Кэролайн.

Казалось, вопрос привел Терри в замешательство. Кэролайн поняла, что та пришла к ней с каким-то конкретным делом, и не хотела отвлекаться на что-то другое. Но лицо ее – решительное, нежное и прекрасное – выражало такую тревогу, что Мастерс невольно подумала о том, как она еще молода.

– Нет, – резко произнесла Терри. – Ничего у меня не в порядке. Но пришла я не за этим. Я хочу сказать, что, если все останется так как есть, Крис просто погибнет.

Кэролайн почувствовала, что эти слова задели ее за живое.

– С чего ты взяла?

– Я хорошо знала Рики, – потупившись, почти одними губами произнесла Тереза. – Кэролайн, когда я уйду, можешь считать, что этого разговора не было. Что бы я ни сказала, ты не должна беспокоиться. – Она на мгновение замешкалась. – Я больше никому этого не скажу. Так вот, я не верю, что Рики покончил с собой. Думаю, и ты в это не веришь.

Кэролайн вдруг с облегчением почувствовала, как где-то внутри у нее включился защитный рефлекс, позволявший смотреть на вещи отстраненно – сказались двадцать лет практики, приучившие ее подавлять собственные эмоции.

– Давай-ка ограничимся тем, во что не веришь ты и почему, – спокойно предложила она.

Терри снова подняла на нее глаза:

– Например, мне кажется странной его предсмертная записка.

– Почему? Ведь там всего несколько слов.

– Этого достаточно. – Тереза подалась вперед. – Рики никогда никому бы не признался в том, что он «эгоистичная и жалкая личность», даже зная, что об этом прочтут лишь после его смерти. Всю свою жизнь он старался скрыть правду, а не «взглянуть ей в глаза», как сказано в записке. Она исполнена морального осуждения – это несвойственно Рики. Он никогда не поверял себя нравственными критериями.

Голос Терри, полный искреннего волнения и проснувшейся ненависти, придавал ее словам особенную убежденность.

Кэролайн спросила:

– А как насчет фотографии на столе?

Терри вновь потупила взор.

– Это больше похоже на правду, – промолчав, произнесла она. – Только Рики сделал бы это, скорее, ради денег – с целью пронять кого-то, а не для того, чтобы кто-то всплакнул о нем, когда для него в этом уже не было бы никакого проку.

Адвокат была вынуждена признаться себе, что в этом заключалась доля истины.

– Что-нибудь еще? – тихо спросила она. – Про Рики или про Криса?

Терри молчала: на какое-то мгновение Кэролайн показалось, что та вот-вот взорвется. Однако женщина, напротив, тщательно подбирала слова:

– С того самого момента, когда мать позвонила мне в Портофино, я не верила, будто Рики может что-то с собой сделать. Причинить боль другим – пожалуйста. Мне кажется, чтобы пойти на самоубийство, человек должен возненавидеть самого себя или испытать невыносимое чувство стыда. Мой же муж на подобные чувства был неспособен.

Кэролайн откинулась на спинку кресла.

– Терри, зачем ты мне все это рассказываешь?

Тереза решительно посмотрела на нее.

– Потому что я не хочу, чтобы остаток жизни Крис провел в тюрьме. Он уже достаточно страдал по милости Рики. Куда как достаточно.

Мастерс лукаво улыбнулась.

– И ты считаешь, что твои рассуждения ему как-то помогут?

– Нет. Просто даю знать.

– Что именно?..

– Что, если ты будешь пытаться выгородить Криса, настаивая на версии о самоубийстве, ему грозят серьезные неприятности. – Голос ее дрогнул. – Как ты думаешь, может ли Крис изменить свое решение относительно дачи показаний?

То, что на самом деле волновало Терри, осталось невысказанным; она втайне рассчитывала на то, что Кэролайн каким-нибудь намеком подарит ей надежду на невиновность Паже. Но обе они являлись профессионалами: Тереза не могла прямо спросить об этом, а Кэролайн никогда бы не ответила ей.

– Я не знаю, – произнесла Мастерс.

– Неужели у тебя больше нет никаких соображений? – Терри в нетерпении покачала головой. – Кроме как заявить, что версия обвинения неубедительна и что они просто пытаются отомстить Крису. – Неожиданно женщина встала. – Кэролайн, если бы я по-прежнему работала у тебя, ты наверняка посоветовала мне сторговаться как можно дороже.

Адвокат посмотрела на нее снизу вверх.

– Ты помнишь записку Рики? – спросила она с некоторым раздражением. – Мне будет сложно настаивать на вынесении оправдательного приговора, мотивируя это тем, что преступление совершено в состоянии аффекта. Особенно учитывая то обстоятельство, что, по версии Салинаса, трогательные предсмертные слова, которым ты не поверила, написаны Рики под диктовку Криса. Тебе не кажется, что это, скорее, смахивает на преднамеренное убийство?

Терри уперла в нее настороженный взгляд, затем обессиленно откинулась назад.

Кэролайн стало неловко.

– Мне очень жаль, – промолвила она. – Не следует забывать, что Крис отвергает саму возможность торговаться с обвинением о смягчении приговора. Но ведь ты пришла совсем не за тем, чтобы говорить об известных мне вещах, и сама это знаешь.

– Терри покачала головой.

– Тебе нужен еще один подозреваемый.

– Да. Есть какие-нибудь идеи?

– Есть. – Терри тяжело вздохнула. – Я.

Мастерс кивнула.

– Я ожидала услышать это от тебя. Тереза, просто ради смеха, скажи, какие у тебя могут быть мотивы.

– Именно этими мотивами занималась полиция, – произнесла Терри, скрестив руки, – пока не остановила свой выбор на Крисе. Как и он, я тоже не имею алиби. А оснований желать Рики смерти у меня даже больше – он отнял у меня дочь, опорочил мою репутацию, подорвал мое финансовое положение, наконец, всем угрожал судебным расследованием: Елене, Крису, Карло и мне. – Она замолчала.

Кэролайн показалось трогательным, как Тереза, словно выступая в суде и стараясь сохранять беспристрастность, доказывает собственную виновность.

– В его квартире найдены мои отпечатки пальцев, – продолжала Терри. – На моей обуви нашли ворс от его коврового покрытия. А когда я была в Италии, то посоветовала матери не обращаться в полицию. Даже моя дочь может подтвердить, что однажды я грозила убить Рики. – Она горько улыбнулась. – К тому же я склонна к насилию – вспомнить хотя бы, как я отвесила пощечину учительнице Елены. Эта версия, если не считать свидетеля, полностью совпадает с версией Криса. А ведь я знаю, как ты умеешь расправляться со свидетелями.

Кэролайн смерила ее оценивающим взглядом:

– Похоже, ты все серьезно продумала.

Терри вскинула голову и тихо спросила:

– А ты разве не думала о том же самом?

– Естественно, – сквозь смех ответила Мастерс. – Ясно одно, Тереза: ты была моей самой примерной ученицей.

– Спасибо.

– В таком случае у меня есть вопрос. Тебе не приходилось задумываться над тем, что будет с тобой, если я слишком хорошо исполню свой профессиональный долг?

– Да ровным счетом ничего. Если не считать того, что моя репутация – или то, что от нее осталось, – будет окончательно испорчена.

– Как ты пришла к такому выводу?

– Это что, викторина? – Терри начала терять терпение. – Послушай, даже если Криса оправдают, тот факт, что против него было выдвинуто обвинение, означает только одно: полиция уверена, что именно он убил Рики. Следовательно, любой другой будет оправдан, так как имеются основания для сомнения. Обвинение не станет даже заниматься мною.

Кэролайн слушала Терри со смешанным чувством гордости за ее проницательность, а также твердость воли и одновременно глубокого сожаления. Та Тереза Перальта, которую, как ей казалось, она хорошо знает, не могла примириться с мыслью, что ей придется жить с человеком, которого она считает убийцей, – даже если бы Крису и был вынесен оправдательный приговор. Неужели – думала Кэролайн – она является свидетелем конца их отношений, свидетелем того, как Тереза пытается – как умеет – вернуть долги Кристоферу Паже.

– Все это приходило мне в голову, – сказала наконец Кэролайн. – Более того, я консультировалась еще с одним юристом, чьим мнением очень дорожу. Он выделил здесь две проблемы. Во-первых, выдвигая тебя в качестве второго подозреваемого, можно попасть не в бровь, а в глаз. Вас с Крисом связывают близкие отношения, так что вы сразу оба можете оказаться в положении виновных.

Во-вторых, мой приятель высказал такое предположение: ни один благородный человек не будет взваливать вину за убийство на свою любовницу. Одного этого достаточно, чтобы присяжные почувствовали отвращение к Крису. И я вынуждена согласиться с этим. – Голос адвоката заметно смягчился. – Так или иначе, Тереза, я должна выиграть это дело, не впутывая тебя. Ты должна положиться в этом на меня. Ради Криса и ради себя самой.

– Кэролайн, Крис твой клиент, – произнесла Терри, не сводя с нее глаз. – Ты должна спросить его самого.

Мастерс молчала, прикидывая, стоит ли говорить что-то еще. Наконец ее добрые чувства к Терри взяли верх:

– Я уже спросила его. Приятель-юрист, о котором я упомянула, – это и есть Крис. – Она усмехнулась. – Крис всегда рассуждает как прагматик. Однако в данном случае я сомневаюсь, что он сказал мне Все.

Терри смешалась. Казалось, самообладание вот-вот изменит ей. Но в следующее мгновение она отвела взгляд в сторону и робко произнесла:

– Прошу, не говори Крису, что я приходила.

Кэролайн кивнула:

– Не буду. Это в его же интересах. Терри, я уверена, что Крис по достоинству оценил бы твои чувства. Но я также уверена, что он правильно истолковал бы смысл твоего прихода.

К середине дня стороны достигли согласия еще по трем кандидатурам – белого врача, экономиста-японца и недавно получившего американское гражданство ирландца, который работал диспетчером в транспортной компании. Паже и Кэролайн не связывали больших надежд ни с одним из них. Но адвокату еще дважды пришлось применить право отвода. Первый раз в случае с пожилой китаянкой, которая плохо говорила по-английски – ее языкового и культурного уровня было явно недостаточно, чтобы она могла (даже если бы захотела) помешать суду присяжных прийти к единому мнению. Второй раз относительно бухгалтера, который считал, что социальные проблемы в их городе коренятся в неуважительном отношении к полиции. Шло время, и Паже все больше казалось, что они проигрывают битву за присяжных.

На скамье оставались двое работяг – выходцы из Азии, а Кэролайн в этот момент занималась неким латиноамериканцем Джозефом Дуарте. Это был честолюбивый бизнесмен лет тридцати с небольшим, который держался высокомерно, словно привык, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним, и не проявлял к присутствующим ни малейшей почтительности. В особенности к Кэролайн: возможно, он просто недолюбливал женщин, добившихся высокого положения в обществе, или его мучило подспудное ощущение социальной обиды.

Едва увидев его, Паже сразу поставил на Дуарте крест. Вопросы, которые задавал Джозефу Салинас, были настолько поверхностны, что стало очевидно: последний не хочет афишировать своего желания получить этого человека в качестве присяжного. Паже уже начал раскаиваться в своем решении отклонить кандидатуру Джеймса Ри: если Кэролайн пропустит Дуарте, тот вполне может стать старостой присяжных. Если нет – двенадцатым на скамье присяжных окажется один из двух латиноамериканцев.

– Мистер Дуарте, – приятным голосом произнесла Кэролайн, – вам, должно быть, известно, что мистер Паже человек весьма состоятельный.

– Разумеется, – коротко ответил тот.

– Приходилось ли вам встречаться или иметь дело с людьми, которые, на ваш взгляд, являются более чем обеспеченными?

– Вы хотите сказать – с богатыми людьми? – с презрительной усмешкой проронил Дуарте.

К изумлению Паже, Кэролайн ответила ему улыбкой.

– Пожалуй, «богатые» – подходящее слово.

Теперь и Дуарте позволил себе широко улыбнуться, как будто только что заработал очко.

– Когда-то мне приходилось возить тележку с клюшками для игры в гольф в клубе «Олимпик». Я зарабатывал на учебу. – Тон его стал почти равнодушным. – Там было полно богачей.

– Вы имеете в виду, что видели там много богатых мужчин и все они были белые, – чуть наклонив голову набок, сказала Кэролайн, затем помолчала и сухо добавила: – И конечно, их жен.

Мастерс «прощупывала» его: клуб «Олимпик» давно славился тем, что ограничивал членство представителей национальных меньшинств, женщин же туда и вовсе не допускали. Лицо Дуарте вновь осенила улыбка.

– Я это помню. – По его тону было ясно: он этого не забудет. Паже почувствовал, что в основе характера Дуарте не антипатия к женщинам, а именно болезненное ощущение собственной этнической и классовой неполноценности.

Похоже, Кэролайн подумала о том же.

– Как бы вы охарактеризовали ваши отношения с богатыми людьми в клубе «Олимпик»? – поинтересовалась она.

Дуарте погладил усы и подозрительно посмотрел на Мастерс, словно прикидывая, насколько ему имеет смысл раскрываться.

– Некоторые обращались со мной неплохо, – наконец выдавил он. – Другие же шпыняли меня, как грязную собаку. Так или иначе, я никогда не забывал, что могу приходить туда только в качестве мальчика на побегушках.

Кэролайн понимающе кивала.

– Вы не думаете, – тихо спросила она, – что ваш печальный опыт общения с состоятельными людьми может пагубно отразиться на вашем отношении к данному делу?

Дуарте, словно услышав оскорбление, выпрямился и расправил плечи.

– Нет, – бросил он. – Я сужу людей, исходя из их личных качеств.

Его желание – хоть и невысказанное – противопоставить себя богатым игрокам из своих юношеских воспоминаний не прошло незамеченным.

– Весьма приятно слышать это, – подчеркнуто вежливо сказала Кэролайн. – Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что и мистер Паже видит в человеке прежде всего личность. Именно поэтому он и его семья прервали свое членство в клубе «Олимпик». Кроме того, он запрещает служащим своей юридической фирмы посещать клубы, где в какой-либо форме допускается дискриминация.

Салинас вскочил с места.

– Ваша честь, просил бы вас рекомендовать мисс Мастерс воздержаться от непроверенных показаний, касающихся личности ее клиента. Это еще не процесс, и она не может свидетельствовать за него.

Это был ловкий выпад: призывая Кэролайн к порядку, Салинас вместе с тем прозрачно намекал присяжным, что они вправе услышать эти сведения от самого Паже.

– Чего вы боитесь, Виктор? – огрызнулась Кэролайн. – Что присяжные не приговорят Криса к повешению?

Паже знал, что Кэролайн уводит суд в сторону, а это расценивалось как грубое нарушение правил. Судья Джеред Лернер подался вперед и заявил:

– Довольно, мисс Мастерс. Я не потерплю личных оскорблений в этом зале. А замечание мистера Салинаса существенно, вы должны установить степень компетентности мистера Дуарте, а не готовить почву для защиты.

Кэролайн потупила взор; Паже знал, что смирение давалось ей нелегко, особенно учитывая ее опыт работы судьей. Но когда она вновь подняла взгляд на Лернера, то была сама кротость.

– Сожалею, Ваша честь, если мое стремление добиться справедливости в отношении мистера Паже заставило меня преступить правила. – С видом искреннего раскаяния она повернулась к Салинасу. – Прими мои извинения, Виктор.

Красивый жест, отметил про себя Паже: Кэролайн признала свою ошибку, которую совершила намеренно, и одновременно напомнила присяжным, что ее подопечный вправе рассчитывать на их справедливость. Затем Мастерс обратилась к Дуарте, словно ничего и не произошло:

– Вы упомянули, что пришлось копить деньги на учебу. Затем вы прибыли в Сан-Франциско и с отличием окончили университет, верно?

– Да.

Кэролайн смотрела на него с обожанием – такое Салинасу было не под силу.

– Ведь вы параллельно еще и работали?

Дуарте кивнул. С чувством гордости и одновременно горечи он изрек:

– Летом и по вечерам. Кроме образования мне приходилось платить за все.

– В этой связи не чувствуете ли вы обиды к людям, которым – как, например, мистеру Паже – все это досталось куда легче?

Дуарте недоуменно повел плечами.

– Обиды? Давайте рассуждать так. Что касается меня, я никогда не обращусь к этим людям за помощью, пока в состоянии сам справиться, и хватает того, что я называю «разносторонностью». Но я не хочу, чтобы моим детям пришлось вкалывать так же, как мне, и если им удастся избежать участи их отца, я не буду на них в обиде.

Кэролайн улыбнулась.

– В таком случае им повезло – многие родители рассуждают иначе. А что, если это будет совершенно чужой вам человек, как мистер Паже?

Дуарте язвительно усмехнулся.

– Что ж, – произнес он, – я слышал, его подружка-латиноамериканка.

Паже находился в замешательстве – невозможно было определить, что стояло за последним замечанием Дуарте: насмешка в адрес Кэролайн за то, что та усомнилась в способности небелого быть объективным; неприязнь к богачу, который отбил жену у Рики; или же сдержанное признание того факта, что Паже хотя бы в чем-то проявил себя человеком, лишенным предрассудков. Кэролайн уперлась руками в бока и, улыбаясь обворожительной улыбкой, обращенной Дуарте, и только ему, спросила:

– Вы твердо намерены держать меня в черном теле, мистер Дуарте?

Тот развел руками.

– Давайте говорить так, – произнес Джозеф тоном человека, у которого испытывают терпение. – Мне никогда не нравилось, когда меня оценивали с точки зрения этнографии. И если кто-то поступает именно таким образом, то только не я. Я пришел сюда, чтобы выслушать факты и вынести решение. То же самое мне приходится делать каждый день, чтобы заработать.

Крису показалось, что ответу Дуарте недостает доброй воли. Конечно, он может постараться быть справедливым, однако никогда не пойдет на личный контакт с Паже – он даже ни разу не упомянул его имени. Но в следующее мгновение Кристофер увидел обращенный к нему взгляд Кэролайн, который, казалось, говорил, что Дуарте произвел на нее благоприятное впечатление. Неожиданно для себя самого Паже подумал, что его адвокат при всей ее решительности была натурой весьма тонкой. Без лишних слов она добилась своего: лицо Дуарте просветлело, он смотрел на Кэролайн с теплой улыбкой.

– Благодарю вас, мистер Дуарте, – сказала она. – Я ценю ваше время и ваше терпение.

В ее голосе сквозило неподдельное уважение, как будто она обращалась к человеку, который своей порядочностью завоевал ее расположение. Только когда Кэролайн повернулась, чтобы возвратиться на место, и Паже увидел, как вдруг изменились ее глаза, став подозрительно прищуренными, – только тогда он понял, насколько талантливо женщина исполняла свою роль.

– Мистер Салинас? – спросил Лернер.

Салинас встал.

– Обвинение принимает кандидатуру мистера Дуарте, – твердо заявил он.

Когда Кэролайн подошла к столу защиты, Мур подался вперед и прошептал:

– Если мы его пропустим, это готовый староста присяжных.

Кэролайн кивнула, затем обратилась к Паже:

– Начинаешь скучать о мистере Ри?

– Еще бы! Этот малый божится, что будет судить меня по справедливости. Но классовые и расовые предрассудки кишат в нем, точно черви.

– Я знаю.

– Мисс Мастерс? – раздался голос судьи Лернера.

– Минутку, Ваша честь, – бросила Кэролайн через плечо.

Слова ее прозвучали непроизвольно отрывисто и резко. Не дожидаясь, что скажет Лернер, адвокат снова повернулась к Паже. Словно почувствовав всю важность обсуждавшегося решения, судья сложил руки на груди и приготовился ждать.

– И еще одно, – прошептал Паже. – Этот парень в какой-то степени может отождествлять себя с Рикардо Ариасом – находясь в невыгодных условиях, латиноамериканец борется за жизнь. Пожалуй, он может поставить себя на его место и представить, что это его жену я «похитил». Видимо, в этом ключ к пониманию его двусмысленной шутки насчет «подружки-латиноамериканки».

Кэролайн пристально смотрела на Паже.

– Но Дуарте не похож на Рики и если поймет, что тот был просто тунеядцем, он переменит свое отношение. А расовые предрассудки – это палка о двух концах, Крис. Мы и так «зарубили» всех кандидатов-латиноамериканцев.

– Так зачем оставлять этого?

– Потому что потом идут два азиата, которые, судя по информации Джонни, могут меня не устроить. Этот парень, похоже, решил, что связал себя неким обещанием, и – что бы там ни происходило в его душе – постарается сдержать слово, поскольку для него это дело чести.

– Мисс Мастерс? – снова обратился к ней судья Лернер.

Словно не слыша, Кэролайн продолжала говорить с Паже.

– Крис, не забывай – это последний присяжный. Пора принимать решение – я хочу объявить его.

Секунды казались вечностью. Паже тяжело вздохнул и чуть слышно произнес:

– Кэролайн, сейчас не время выказывать гордыню – ни тебе, ни мне.

Адвокат не сразу поняла, о чем он говорит. С выражением мрачной тревоги на лице она кивнула, словно соглашаясь. Но когда повернулась к Джозефу Дуарте, в глазах ее не было и тени сомнения; она смотрела на него с заговорщическим видом.

– Защита, – молвила Мастерс, – не возражает.

Дуарте сдержанно кивнул, как будто его честолюбие было наконец удовлетворено. От внимания Паже не ускользнула мимолетная ухмылка на губах Виктора Салинаса.

– Итак, суд присяжных в сборе, – объявил судья Лернер. – Я благодарю вас, леди и джентльмены и, разумеется, стороны. Процесс откроется завтра в девять вступительными речами. А сейчас секретарь суда приведет к присяге присяжных.

Секретарь выступил вперед и попросил присяжных поднять правую руку ладонью вверх.

– Клянетесь ли вы, – затянул он нараспев, – что будете рассматривать данное дело справедливо и беспристрастно, сохраняя верность букве закона и основываясь на фактах в целях вынесения справедливого приговора? Да поможет вам Бог.

Присяжные нестройным хором подтвердили клятву. Ударил судейский молоток.

– Всем встать, – возвестил коренастый бейлиф, и судья Лернер покинул зал.

Поднялся шум; среди присяжных возникло оживление; репортеры переговаривались между собой или спешили в редакции строчить отчеты. Виктор Салинас с выражением нескрываемого удовольствия на лице пробирался через зал. Не замечая Паже, он обратился к Кэролайн:

– Вас хочет видеть окружной прокурор. Время подходящее, не правда ли?

Продолжая сидеть, Паже взглянул на него снизу вверх и, не успела Кэролайн открыть рта, заявил:

– Разумеется, мы с Маком не виделись уже несколько месяцев.

Салинас устремил на него равнодушный взгляд.

– По-моему, он не имел в виду вас.

– А я не имел в виду оказаться здесь и никого не просил об этом. Если Брукс хочет поговорить, то может говорить с нами обоими.

Салинас умоляюще посмотрел на Кэролайн. Паже был уверен, что она не захочет видеть его там. Однако адвокат улыбнулась и заявила:

– Где я – там и Крис.

– Я слышал – с присяжными дело дрянь, – заметил Маккинли Брукс. – Правда, к Виктору это не относится.

Кэролайн одарила их великодушной улыбкой.

– Виктор очень возбуждается. К тому же у него время от времени возникают проблемы со слухом.

Попытавшись изобразить улыбку, Салинас скривил губы.

– Старого воробья на мякине не проведешь, – изрек Брукс. – Вам следовало бы знать, что состав присяжных, как правило, бывает таким, каким мы его хотим видеть, и ваши шансы потерпеть фиаско подскочили до небес. Даже при том, – подчеркнул он, – что вы получили своего судью: не будем говорить, как вам это удалось. – Он откинулся в кресле. – Джеред Лернер на все может закрыть глаза, даже на нарушения процессуальных норм. Вы полагаете, что можете выиграть, прибегнув к нападкам на Ариаса и критике окружного прокурора. Но Виктор готов принять бой, если вам этого угодно. У нас есть последний шанс договориться, пока не началась драка.

Был седьмой час вечера, за окнами темнело, и комнату заливал тошнотворно-желтоватый искусственный свет. Хотя Кэролайн и Паже сидели прямо напротив Брукса и Салинаса, они говорили так, словно Криса там не было. Паже подозревал, что за этим кроется нечто большее, чем просто нежелание вести разговор в присутствии ответчика. Когда-то Брукс и Паже считались – по крайней мере, номинально – приятелями, и теперь, возглавляя обвинение, окружной прокурор, похоже, чувствовал себя не в своей тарелке.

– К чему вы клоните? – спросила его Кэролайн.

Брукс сложил руки на животе.

– Мы могли бы подумать, – осторожно начал он, – нельзя ли свести это дело к убийству второй степени[28]28
  Категории убийств различной тяжести приведены в соответствии с классификацией, принятой в американском судопроизводстве.


[Закрыть].

Кэролайн удивленно вскинула брови.

– Как вы намерены это осуществить? Представите дело так, будто Рики сам сочинил предсмертную записку, а потом появился Крис и в порыве неконтролируемой ярости решил помочь ему?

Паже подумал, что есть нечто зловещее в том, чтобы вот так наблюдать, как у тебя на глазах тебя пытаются продать подороже. Но ему нравилась невозмутимая манера Кэролайн; на ее месте он бы держался точно так же.

– Да бросьте вы, – убеждал ее Брукс. – Вы когда-нибудь видели, чтобы судья отклонил рекомендованную сторонами сделку, какой бы нелепой она ни казалась? Наша задача политического свойства – убедить общественное мнение в том, что мы ни в коей мере не хотим предать доброе имя бедняги Рики – упокой Господи его душу.

– Ну, с этим-то вы справитесь, – заметила Кэролайн. – И в итоге…

– От пятнадцати лет до пожизненного плюс три года за применение огнестрельного оружия, а это означает, что Крис подлежит условно-досрочному освобождению, отсидев всего двенадцать. На суде заявим, что, по нашему мнению, Крис из-за связанных с Рики неприятностей действовал, находясь в состоянии нервного стресса, а также напомним Лернеру: для того чтобы инкриминировать Паже тяжкое убийство первой степени, необходимо установить, что его действия явились результатом «трезвого и взвешенного размышления», «осознанного решения совершить убийство», представить доказательства наличия злого умысла – и все такое.

– Вряд ли вы станете возражать, – вставил Салинас, – не так ли, Кэролайн?

Кэролайн повернулась к нему.

– Объясните, что вы имеете в виду.

– Кажется, вы собираетесь настаивать на самоубийстве. – Салинас иронически улыбнулся. – Если вы пойдете по этому пути, ваша позиция будет весьма уязвимой. Вы же не можете просто заявить присяжным: «Мы считаем, что Рики покончил с собой, но если Крис и убил его, то сделал это от большого волнения». Так у вас ничего не выйдет, верно? Особенно с учетом того – тут он впервые позволил себе мельком взглянуть на Паже, – что у вашего клиента возникла маленькая неувязка с дачей показаний. Если он на самом деле откажется давать показания, никто не возьмется утверждать, что это убийство не первой степени. В случае же дачи показаний ему придется либо все отрицать, либо сознаваться – да, мол, убил, но будучи в состоянии слепой ярости. – Он снова улыбнулся Кэролайн. – Если мы не договоримся, вашего клиента или оправдают – сумей вы пропихнуть эту вздорную версию о самоубийстве, – или же приговорят к тюремному заключению от двадцати пяти лет до пожизненного. И ни одна комиссия по условно-досрочному освобождению не выпустит его и днем раньше.

Паже живо представил открывавшуюся перед ним мрачную перспективу.

– Есть и другой путь, – наконец вмешался он. – Возможно, Мак захочет дать показания.

Словно пересилив себя, Брукс взглянул в его сторону.

– О чем же? – спросил он заискивающим тоном.

– О тех людях, с которыми ты имел беседы относительного этого дела. – Паже помолчал, затем тихо добавил: – Я не имею в виду представителей правоохранительных органов.