Текст книги "Глаза ребёнка"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 46 страниц)

Терри поморщилась.

Монк снял очки и стал протирать стекла.

– Мистер Ариас любил свежий воздух, – медленно произнес он. – И у него был кондиционер.

– Кондиционер? Это при ноле-то градусов? – Крис удивленно вскинул брови. – Когда Рики перестал открывать свой почтовый ящик? По крайней мере, до субботы он это делал. Вот на что вам следовало бы обратить внимание.

Инспектор ничего не ответил. Но по выражению его лица, вернее, по отсутствию на нем всякого выражения Терри поняла, что в рассуждениях Криса есть рациональное зерно. Тот не хотел развивать свою мысль дальше, выдвигая гипотезу, что Рики мог умереть только утром, когда их самолет уже взял курс на Милан.

– Как бы там ни было, – беззаботно заметил Крис, – все это теперь относится к области теории, хотя вопрос и интересный. Ведь человек, в конце концов, оставил записку.

Монк испытующе посмотрел на него, затем заговорил в диктофон:

– Мы прерываем беседу. Время приблизительно девять ноль две. – С этими словами он выключил диктофон и повернулся к Терри: – У нас могут возникнуть новые вопросы к вам…

– Прекрасно. Только я просила бы, чтобы вы приходили ко мне на работу, а не домой. Не хочу, чтобы Елена расстраивалась лишний раз.

– Разумеется, – на ходу бросил Линч, когда Паже уже провожал инспекторов до дверей. Терри вдруг пришло в голову, что они почему-то не сняли отпечатки пальцев у Криса.

Вернулся Кристофер и обнял ее.

– Прости, – пробормотал он.

Тереза отстранилась, чтобы заглянуть в его глаза.

– А ведь они считают, что это совсем не самоубийство, верно? – тихо спросила она.

Мужчина смотрел на нее, чуть наклонив голову.

– Терри, у тебя был бракоразводный процесс. К тому же мы вместе. Монк должен задавать какие-то вопросы. – Он нахмурился. – Иначе газетчики этого ему не простят. В любом случае сэр Чарлз не даст нам расслабиться. Особенно после дела Карелли. Для него это шанс напомнить нам, что мы простые обыватели.

Терри недоверчиво покачала головой.

– Дело не только в этом, Крис. И ты сам знаешь. Иначе зачем бы тебе потребовалось так выгораживать меня.

Паже сохранял на лице невозмутимое выражение.

– Ты что, серьезно считаешь, что он не видел статьи в газете «Инкуизитор»? – спросила Терри. – Или эти бумаги насчет тебя и Карло, которые Рики подготовил для суда?

– Разумеется, Монк читал статью в «Инкуизиторе». Что касается этих бумаг, то почти наверняка он знает об их существовании. Просто мне не хотелось лезть из кожи вон, чтобы подвести его к разговору обо всем этом. – Кристофер равнодушно пожал плечами. – По крайней мере, пока пресса не проявила интереса к смерти Рики, хотя Джеймс Коулт, скорее всего, уже знает. Но рано или поздно Монк вернется к этому разговору, просто он не раскрывает полностью свои карты.

Тереза испытующе смотрела на него.

– Вот это меня и беспокоит, Крис. Мать говорит, что они особенно интересовались, где мы были вечером накануне отъезда в Италию и когда она последний раз видела меня.

– Монк не пытался побеседовать с Еленой?

– С Еленой?! Да моя мать даже близко их не подпустила, – сказала Терри и тихо добавила: – Я должна ехать домой. Елену снова донимает старый кошмар.

– А что твой сон? – мягко спросил Крис.

– Все по-прежнему. Хотя какое это теперь имеет значение?

– Для меня имеет. – Он поцеловал ее в голову. – Я бы так хотел что-нибудь сделать для вас обоих.

– Единственное, что ты можешь для нас сделать, – это любить меня. Потому что теперь с Еленой потребуется все мое терпение. Доктор Харрис уже назначила нам прием. Но я ума не приложу, каковы могут быть результаты и сколько все это займет времени.

– Ну, об этом ты можешь не беспокоиться. Чего-чего, а времени у нас теперь хватает.

Терри знала: Крис не меньше ее самой мечтал о том, чтобы для Елены тоже началась новая жизнь. К тому же он надеялся при помощи Харрис снять нелепые подозрения с Карло.

– Нам все время приходится чего-то ждать, – промолвила она.

– Лучше уж я подожду тебя, чем буду жить неизвестно с кем. – Он улыбнулся, словно вспомнив о чем-то. – Время от времени можем выбираться куда-нибудь потанцевать.

Тереза ответила улыбкой, затем сказала:

– Меня не будет завтра на работе. Ничего?

Крис посмотрел на ее перепачканные краской пальцы.

– Ну конечно, – согласился он. – Побудь с Еленой.

Они подошли к двери. Выйдя за порог, Терри подумала о том, что на сей раз Рики не шпионит за ней и уже никогда не сможет шпионить… На улице было прохладно и безветренно.

Она повернулась к Крису, стоявшему в дверях.

– Не знаю, интересно ли тебе это, – тихо произнес он, – но я не убивал твоего мужа. Я бы просто не смог так тщательно все спланировать. Это всегда было моим слабым местом.

Терри растерянно молчала. Тогда Крис наклонился к ней, привлек к себе и нежно поцеловал.

– Так что не переживай за меня, договорились?

2

Денис Харрис оказалась вовсе не такой, какой представляла ее Терри. При разговоре по телефону та произвела впечатление решительной и напористой особы. Теперь же она видела перед собой миловидную негритянку лет сорока, с приятными, обходительными манерами, тихим, спокойным голосом и живыми карими глазами. Их взгляд, казалось, говорил, что для Денис не существует ничего важнее, чем ее собеседник.

Офис Харрис располагался на втором этаже яркого, в викторианском стиле, особняка в районе Хейт-Эшбри. На первом, жилом, этаже бросалось в глаза причудливое сочетание традиционного африканского искусства, элементов арт деко[20]20
  Декоративный стиль, отличающийся яркими красками и геометрическими формами, получивший широкое распространение в 20-30-е гг. XX в.


[Закрыть] и выдержанных в викторианском духе деталей интерьера. Сама Харрис охарактеризовала дизайн дома как «мультикультурное недоразумение»; подразумевалось, однако, что стилистической выдержанности она предпочитает любимые вещи. В подтверждение на стенах были развешаны рисунки ее дочери, сделанные той в разном возрасте. Благодаря тому, что Денис не пыталась скрыть от посторонних глаз свою личную жизнь, Терри почувствовала себя более раскованно. Такая же теплая атмосфера царила и наверху, в офисе: яркая цветовая гамма комнат, мягкие кресла, на полках – игрушки для детей, просторный эркер и много света. Нигде – ни одного острого угла.

– Как прошло у вас с Еленой? – спросила Тереза. – Она ничего не рассказывает мне.

– Примерно так, как я и ожидала, – бодрым голосом ответила Харрис. – Мы просидели с ней на ковре пятьдесят минут, девочка не притронулась к игрушкам и отказывалась говорить со мной.

Хотя, казалось, Денис ничуть не обескуражена, Терри не могла скрыть волнения.

– Она так ничего и не сказала?

– Ни единого слова. – Харрис наклонилась вперед. – Терри, нам потребуется терпение. У меня сложилось впечатление, что Елена почему-то боится говорить.

– И вы ничем не можете помочь ей? Сейчас?

Харрис покачала головой.

– Это не экзамен, и нельзя утверждать, что Елена провалила его, – ответила она, стараясь быть как можно деликатнее. – Шестилетним детям недостаточно двух-трех сеансов у психотерапевта, чтобы они смогли внятно выразить свою душевную травму.

Тереза невольно улыбнулась: от нее не ускользнула мягкая ирония врача. Видимо, в глазах Харрис она принадлежала к той категории беспокойных мамаш, которые считают, что их ребенок, окончив детский садик, непременно должен уметь читать. Но здесь было другое. Елена больше не оплакивала отца – она просто часами сидела, замкнувшись в себе, и отказывалась разговаривать о чем бы то ни было. Терри не могла забыть, как через два дня после ее возвращения из Италии дочь произнесла: «Папа умер, потому что я бросила его одного». Это было последнее, что она сказала о Рики.

– Скажите, как она вела себя на похоронах Рики? – спросила Харрис.

– Все так же.

Как ее мать и бабка, девочка не пролила ни единой слезинки, когда шла мимо закрытого гроба в миссии-приходе Святой Долорес. При виде внучки пристальный взгляд Сони, матери Рики, чуть смягчился, но ненадолго. В следующее же мгновение той бросилось в глаза, насколько отрешенно и несообразно моменту выглядит Елена. Рики всегда являлся для Сони единственной отрадой, остальные – даже его старшие братья – интересовали ее лишь постольку, поскольку выражали свою преданность ее младшему сыну. Соня была одержима Рикардо и, видя теперь сухие, без единой слезинки, глаза Елены, почла это за оскорбление его памяти. У Терри же нежное очертание лица девочки – в профиль точная копия Розы – внезапно оживило в памяти утро шестнадцатилетней давности, когда в этой самой церкви шла похоронная месса по Рамону Перальте. В тот день, как и теперь, на лице Розы лежала печать спокойного и величественного достоинства женщины, чьи переживания слишком сложны, чтобы слезы или иные проявления скорби могли их выразить. В тот момент Терри подавила рыдания и не стала плакать, чтобы не оставлять свою мать в одиночестве. И сейчас рядом с ней точно так же, не проронив ни слезинки, стояла ее дочь, Елена.

Когда под холодным моросящим дождем они, взявшись за руки, уходили втроем с кладбища, Соня остановила Терри и сказала:

– Рикардо не наложил на себя руки – он не мог совершить такой грех.

В голосе свекрови было столько гнева и осуждения, что Терри, отведя ее в сторону, тихо произнесла:

– Соня, я сожалею о его смерти. Но если ты сделаешь что-то такое, что причинит боль Елене, то больше никогда не увидишь ее.

– Терри? – услышала она голос Харрис.

Встряхнувшись, словно освобождаясь ото сна, Тереза увидела обращенный на нее взгляд психиатра. Денис (ее лицо, губы, фигура) представляла собой нечто мягкое и округлое, а глаза ее выражали одновременно тревогу и любопытство, предупреждение и сочувствие, сострадание и удивление. Однако подсознательно Терри чувствовала, что по-настоящему ее трудно чем-либо удивить. По своему внутреннему складу Харрис напоминала талантливую актрису, чьим ремеслом было вывернуть человека наизнанку, но сделать это так, чтобы тот не понял, насколько хорошо она его изучила.

– Я вот о чем подумала, – прерывая затянувшееся молчание, произнесла Тереза. – Наш разговор останется между нами?

Минуту Харрис, казалось, обдумывала вопрос, оперевшись подбородком на руку. (Терри отметила про себя тонкость и изящество ее пальцев.)

– Елена мой клиент, – ответила психиатр. – Но помимо этого она еще и ребенок, а вы ее мать. Как бы я ни старалась помочь ей – или хотя бы понять ее, – у меня ничего не получится без вашей помощи. Но я не буду уверена, что вы готовы оказать мне эту помощь, пока вы не убедитесь в конфиденциальности наших встреч. За исключением двух случаев, о которых, полагаю, вы как юрист знаете.

Терри понимающе кивнула.

– Если вскроются факты насилия или совращения, вы будете обязаны сообщить о них. Кроме того, не подлежат утайке сведения о еще не совершенном преступлении или потенциальной угрозе третьему лицу. – Харрис не стала спрашивать, почему Терри подняла этот вопрос: по ее бесстрастному выражению было понятно, что они поняли друг друга, а все остальное было не ее заботой. – Итак, – продолжала она, – на чем мы остановились?

– Похороны Рикардо, – подумав, ответила Терри. – Елена могла услышать, как его мать сказала мне, что не верит в самоубийство Рики.

– Вы считаете, Елена поняла? – спросила Харрис, вскинув брови.

Терри попыталась собраться с мыслями. Вопрос психиатра можно было истолковать двояко: поняла ли Елена, что смерть ее отца не просто несчастный случай, или считает ли Соня, что ее сына убили. По вежливо-бесстрастному выражению лица Харрис она не могла понять, что именно та имеет в виду.

– Трудно сказать, – произнесла Тереза. – По дороге домой, да и потом, Елена ничего об этом не говорила. А когда мы сели в машину, она свернулась калачиком на заднем сиденье, обхватив себя руками. – Женщина откинула прядь волос со лба. – Ужасно то, что смерть Рики, будучи трагедией для Елены, некоторым образом устраивает остальных. Я получила Елену, Рики больше не может причинить зла Карло. Что касается Криса, то он – если рискнет – может даже выставить свою кандидатуру на выборы в Сенат. И я боюсь, что Елена интуитивно чувствует это.

– Разумеется, не следует вести себя так, будто все вы рады его смерти, – сказала Харрис, испытующе глядя на нее. – С другой стороны, притворяться, что вы убиты горем, тоже не стоит – дети весьма тонко чувствуют любую фальшь. Самое лучшее – это жить нормальной жизнью, чтобы Елена постепенно успокоилась. – Она говорила мягким, приятным голосом. – Этот ребенок выстрадал слишком много за последние примерно полгода: развод родителей, возможно, сексуальное насилие в той или иной форме, наконец, смерть отца. Отчасти она еще просто не в состоянии выразить все это словами, но проблема усугубляется и тем, что навязчивое желание Рики заставить шестилетнего ребенка почувствовать ответственность за отца еще больше укрепляло Елену в ее наивной вере: она несет ответственность за все. Хотя должна сказать, что суждения Елены по поводу смерти Рики были бы интересны по другим причинам.

– Какие же это причины?

– Возможно, девочка каким-то шестым чувством угадывала, когда ее отцу угрожала опасность. – Улыбнувшись, Харрис пояснила свою мысль: – Я вовсе не имею в виду, что она владела некими основами парапсихологии. Это чувство могло передаваться к ней от него самого.

– Но как заставить ее говорить?

– Постепенно. – Харрис наклонилась вперед, точно умоляя Терри понять ее. – От вас потребуется все ваше терпение. Первоначальным поводом вашего обращения ко мне были подозрения на развратные действия в отношении ребенка. Кроме того, вы хотели понять, почему Елена стала такой замкнутой. Некоторые особенности ее поведения, которые вы мне описывали: беспокойство, регресс, безотчетное проявление подавленных желаний, даже кошмары – все это вполне может быть истолковано как последствия совершенных с ней развратных действий. Но даже если подобное на самом деле имело место – я прошу понять меня правильно, – сейчас это уже не самое худшее из того, с чем столкнулась Елена. – Харрис помолчала и тихо добавила: – Погиб ее отец, и это последнее обстоятельство затмевает все остальное, что выпало на ее долю.

– Но что же вы намерены делать? – в отчаянии воскликнула Тереза.

Денис только пожала плечами.

– Возможно, мне потребуется не одна неделя, чтобы она согласилась хотя бы играть со мной. Может быть, при помощи игр мне удастся понять внутренний мир Елены, понять, что ее беспокоит. А ей будет проще выразить опосредованно свои переживания по поводу происшедшего. А это, в свою очередь, подразумевает необходимость правильно истолковать результаты наблюдений. – Она многозначительно посмотрела на Терри. – Здесь мне может потребоваться ваша помощь.

– Чем же я могу помочь?

– Я хочу иметь о Елене как можно больше информации. Разумеется, вы мне ее дадите. Но мне хотелось бы, чтобы вы рассказали также и о себе. Не только о вашем браке с Рики, но и о том, что, по-вашему, заставило вас заключить этот союз.

Терри занервничала.

– Все это довольно сложно. Не уверена, что до конца понимаю вас.

– Я не стремлюсь стать вашим психотерапевтом, да я и не могу им быть, – с улыбкой произнесла Харрис. – Но мне необходимо иметь представление о семье, в которой жила Елена. Например, что вы знали о Рики до замужества? О его родных?

– Не много. – Терри задумалась. – Рики не любил распространяться о своем детстве. – Вдруг ее осенило. – Правда, он говорил, что привык всегда и во всем быть первым и что мать – Сони – называла его своим маленьким принцем. И в ее глазах Рики был именно таким, достойным восхищения, а в его неудачах она всегда винила кого-то другого.

– А его отец?

Терри покачала головой.

– Его родители жили в Нью-Йорке, и Рикардо-старшего я видела всего раза два. Он был довольно крут: Рики говорил, что он частенько раздавал подзатыльники своим сыновьям.

Харрис провела ладонью по волосам: у нее была прическа из тугих завитков, типа «афро», кое-где уже начинала пробиваться седина. Терри вдруг показалось, что этим внешне невинным жестом Денис пытается сбить ее с толку.

– Как, по вашему, Рики увереннее чувствовал себя в обществе женщин? Или мужчин? – спросила Харрис.

– Ему казалось, что женщинами легче манипулировать, – минуту подумав, ответила Терри. – Возможно, потому что он нравился женщинам. По этой причине он и согласился, чтобы нашей семьей занимались вы. Два других психолога, которых рекомендовал Алек Кин, были мужчины.

Харрис прищурилась, словно обдумывая, стоит ли открывать Терезе некоторые обстоятельства.

– Алек устроил это намеренно, – сказала она наконец. – Он был уверен, что Рики обязательно выберет женщину. А кроме того, Алек хотел, чтобы я познакомилась с Рики.

– Он не сказал почему? – недоумевая, спросила Терри.

– Нет, он предоставил мне самой разобраться в этом, – ответила Харрис, в голосе которой послышалась легкая ирония. – Не думаю, что его решение вызвано какими-то особенными обстоятельствами. Возможно, все дело в том, что, как вы и говорили, Рики довольно хитер.

Тереза откинулась на спинку кресла: на какое-то мгновение она почти физически ощутила присутствие Рики.

Харрис смотрела на нее, небрежно положив голову на ладонь.

– Скажите, Терри, вы помните себя в возрасте Елены?

Подобного поворота Терри не ожидала.

– Помню ли я себя в возрасте шести лет?

– Да.

Терри замешкалась.

– По правде говоря, нет.

– Что, ничего не помните?

– Ничего существенного. – Тереза чувствовала себя микробом под микроскопом. – Разве так не бывает?

– По-моему, нет. – Харрис испытующе посмотрела на нее. – Обычно люди кое-что помнят. Расскажите мне о ваших воспоминаниях, самых ранних.

Терри взглянула на часы: у них оставалось еще десять минут.

– Честно говоря, Денис, я не совсем понимаю, какое это может иметь отношение к Елене.

Врач оставалась невозмутимой.

– Если вы поможете мне понять вас, то поможете понять и Елену, – сказала она. – Мы обе сумеем понять ее состояние. – Голос Харрис стал тише. – Постарайтесь сосредоточиться, закройте глаза и представьте, что счастье дочери находится в ваших руках. Попробуйте – хотя бы на минуту – поставить себя на ее место.

Терри язвительно улыбнулась, давая понять, что не верит в эти глупости. Но когда, пожав плечами, она закрыла глаза, перед ней повисла кромешная тьма.

– Хоть что-нибудь вспомните, – произнес где-то далеко голос Харрис.

Кругом была мгла, точно на голову ей набросили одеяло, как тогда…

Кричит ее мать. Терри не может помочь ей. Крик разносится в ночи. Она хватается за одеяло, натягивая его на голову. Ей кажется, что, если крик прекратится, матери станет легче. Крик стихает, стихает…

Терри открыла глаза.

– Ничего, я ничего не помню.

3

Карло отложил в сторону газету.

– Так что конкретно нужно было полиции? – спросил он.

Они сидели на крыше. Для этого времени года было необычно тепло. В заливе маячили многочисленные яхты под белыми парусами. Карло листал «Кроникл», Паже – «Санди таймс». Отец и сын почти не разговаривали, но молчание не тяготило ни того ни другого – так могли молчать только добрые приятели. Паже вдруг подумал, что, с тех пор как он отдал Карло свой старый автомобиль, они все меньше времени проводили вместе. Отец считал это в порядке вещей: сын открывает для себя большой мир, а он гордится за него и слегка грустит, хотя и не показывает виду. Крис был уверен, что Карло должен повзрослеть самостоятельно, не прибегая к его помощи в качестве личного оракула.

Он посмотрел на сына.

– Они пытаются выяснить, почему наш покойный приятель Рикардо покончил с собой. А по ходу дела убедиться, что его отставка была делом сугубо добровольным.

– Па, ты как-то своеобразно выражаешься, – с притворным недоумением сказал Карло. – На работе научился?

– Да нет, – улыбнувшись, произнес Паже. – Мне вообще свойственно тепло относиться к людям. Хотя должен признать, что в случае с Рики это мое качество подверглось серьезному испытанию.

– Это точно. – Карло сдвинул на затылок свою бейсбольную кепку. – Они что, считают, он этого не делал?

Паже пожал плечами.

– Они думают. Между прочим, это записано в их должностных инструкциях.

Теперь Карло был серьезен. Вглядываясь в лицо сына – худощавое, с правильным подбородком, темными ресницами над миндалевидными голубыми глазами, – Паже не переставал удивляться, насколько тот похож на мать. Правда, не во всем: Карло был начисто лишен расчетливости и самоконтроля, так отличавших Мэри Карелли.

– Они знают об этом нелепом случае с Еленой? – спросил Карло.

– Вроде бы уже должны знать.

– Слушай, па, – помолчав, задумчиво произнес Карло, – я бы на твоем месте не отпускал шуток насчет Рики. Особенно когда тебя могут услышать.

Паже был тронут. На его памяти это был первый случай, когда сын по-настоящему беспокоился за него.

– Не волнуйся. Ты единственный, с кем я могу забыть о правилах хорошего тона. Да пожалуй, еще с Терри. Хотя при ней я стараюсь не особенно распространяться на эту тему.

– А как она справляется со всем этим? – несколько оживившись, спросил Карло.

– Нормально. На самом деле хуже всех приходится Елене. Похоже, девочка вообразила, что виновата в смерти Рики, что это она убила его, выражаясь фигурально.

От Паже не ускользнуло, что Карло до сих пор становилось не по себе, когда при нем упоминали о Елене. Подросток устремил пристальный взгляд на залив и, казалось, целиком погрузился в собственные мысли.

– Зачем ей это? – удивился он.

– Кто знает? Причуды сознания – человек считает себя центром мироздания. Детям это особенно свойственно. – Паже решил, что пора разрядить атмосферу, и добавил: – Иначе как бы ты догадался, что я, рано или поздно, все равно куплю тебе машину?

Карло усмехнулся.

– Элементарное рациональное мышление, характерное для детей, – предсказывать поведение взрослых, склонных потакать своим чадам.

– Мог бы, по крайней мере, изобразить удивление, – со смехом парировал Паже.

– Давай остановимся на благодарности. – Карло неуклюже похлопал Паже по плечу. – Уверенность, что можешь на кого-то положиться, куда лучше простого удивления.

– Сын, ты всегда можешь положиться на меня, – сказал Крис, положив ладонь на руку Карло. – Только бензин покупай сам, договорились?

Карло улыбнулся, потом вдруг прислушался.

– Звонок?

Звонок раздался снова, резко и отчетливо.

– Должно быть, кто-то из твоих приятелей, – заметил Паже. – Меня бы не стали беспокоить воскресным утром.

Карло оторвался от кресла с медлительностью восьмидесятилетнего старца, разбитого артритом. С интересом наблюдая, как его сын – заядлый спортсмен – с «неимоверным усилием» встает с кресла, Паже невольно подумал, что в мире нет большего притворщика, чем мальчишка-подросток, которому лень произвести какое-либо движение.

– Еще один шаг, – подбодрил он Карло, – и ты научишься ходить.

– Не смешно, па, – недовольно огрызнулся Карло и с проворством легкоатлета бросился открывать дверь.

Вернулся он не один – с ним был Чарлз Монк. Следом, с диктофоном в руках, вошел Деннис Линч.

– Доброе утро, – дружелюбно поприветствовал Паже гостей. – Если бы я знал, что вы собираетесь зайти ко мне, я бы непременно вас пригласил.

Монк слегка вскинул брови. Паже про себя отметил, что в наборе его мимических средств это должно выражать удивление. Инспектор перевел взгляд с Карло на Паже.

– У нас к вам обоим есть кой-какие вопросы, – произнес он. – Я бы хотел поговорить с каждым в отдельности.

Крис мгновенно собрался и оценил ситуацию.

– Ну что вы, – холодно изрек он. – Тот факт, что мы вас не приглашали, вовсе не означает, что вы не являетесь нашими гостями. Хотите побеседовать с моим сыном – можете сделать это здесь и в моем присутствии. А потом вы поговорите со мной отдельно.

Монк молча уставился на него. Он явно сообразил, на что рассчитывает Паже – вынудить его сначала допросить сына в присутствии отца, чтобы не попасть впросак. Похоже, только оторопевший от неожиданности Карло не мог постичь внутреннего смысла этого диалога.

– Приступим, – сказал Паже, указывая на два парусиновых складных кресла. – Присаживайтесь.

Монк в нерешительности уставился на кресла, больше походившие на гамаки. Наконец два инспектора из отдела по расследованию умышленных убийств заняли свои места – вид у них был несколько растерянный и нелепый. Монк, у которого колени задрались до самого подбородка, не скрывал своего раздражения.

Карло молча наблюдал, как Чарлз возится с диктофоном, потом перевел взгляд на отца.

– Все нормально. – Стараясь ничем не выдать волнения, Паже положил ладонь на плечо сыну. Улыбнувшись, Крис кивнул Монку, давая понять, что они готовы. Карло заметно успокоился и повернулся в ожидании к инспектору.

– Постарайтесь говорить громко и внятно, – обратился тот к Карло, после чего завел свою нудную литанию[21]21
  В данном случае – длинный и скучный перечень чего-либо.


[Закрыть] – что имя опрашиваемого Карло Карелли Паже, что беседа проводится в присутствии его отца, что время 10.45 и что сегодня воскресенье. Последнее обстоятельство еще несколько минут назад настраивало Паже на вполне приятный лад. Карло не отрываясь смотрел на диктофон.

– Вы готовы? – спросил его Монк.

Карло кивнул. Он держался невозмутимо, в то же время ничто не напоминало о его недавней апатичности. Инспектор по сравнению с ним казался каким-то заторможенным.

– Совершали ли вы в отношении Елены Ариас развратные действия на сексуальной почве? – спросил он.

Паже точно отвесили пощечину.

Карло весь напрягся.

– Нет, – ответил он.

Его ответ был прост и исполнен достоинства – он не протестовал, не пускался в объяснения. Паже на его месте ответил бы так же. Но это соображение не могло остановить приступа гнева. Монк по-своему, мелко, отомстил ему: он вошел в его дом, унизил его сына и заставил его самого безмолвно наблюдать за этим. Затем, почувствовав на себе взгляд Чарлза, внезапно понял его мотивы.

– Отличный ход, – словно между прочим сказал он Монку. – Это все или вы намерены расспрашивать у моего сына о тайне рождения младенца Линдберга?

Паже заметил, что по губам Карло пробежала тень улыбки. Недоуменно пожав плечами, Монк вновь обратился к Карло:

– Вы знали Рикардо Ариаса?

– Нет. – Карло покачал головой.

– Ни разу не говорили с ним?

– Нет.

– Были ли вы у него дома?

– Не имею представления, где это. – Карлоне не отводил взгляда от диктофона.

Испытующе глядя мальчику в глаза, инспектор задал следующий вопрос:

– Вы в курсе заявления, которое мистер Ариас подал в суд по делам семьи?

Карло старался держаться мужчиной.

– Что-то про меня и Елену. – Теперь он тщательно подбирал слова. – Чушь собачья!

Монк мельком взглянул на Паже, затем спросил:

– Вы с отцом обсуждали эту проблему?

– Угу, – Карло оперся на руку подбородком. – Он сказал мне, что муж Терри таким образом пытается сломить ее.

– Обсуждали ли вы план ваших действий на этот случай?

Карло задумался.

– Мы говорили только о том, что нам, возможно, придется давать показания в суде. Чтобы доказать, что все это ложь.

– Вы говорили о риске огласки?

– Да, – потупив взор, отвечал Карло. – Папа говорил, что там могут быть газетчики.

– Каково было его отношение к этому обстоятельству?

– Он был огорчен. – Карло краем глаза взглянул на отца. – И я тоже.

– Вы были готовы давать показания в суде?

Карло кивнул.

– Если бы это потребовалось. Я говорил об этом отцу.

– И что он вам на это сказал?

Карло перевел дух.

– Папа сказал, что ему жаль. И что он гордится мной.

Монк, казалось, изучал подростка с еще большим вниманием.

– Вы помните вечер накануне отъезда вашего отца в Италию?

Карло заерзал в кресле и глухо произнес:

– Угу.

– Где вы были?

Паже почувствовал, как Линч внутренне напрягся.

– С друзьями, – тихо ответил Карло.

Что бы это значило, терялся в догадках Паже: ведь не подозревают же они Карло. Лицо Монка сохраняло все то же безучастное выражение.

– С какого и до какого времени?

– Не могу вам сказать наверняка. – Карло пожал плечами. – Но обычно папа велит мне быть дома к половине первого. Возможно, часов с семи.

Паже не без удовольствия отметил, что даже в разговоре с инспектором Карло не преминул пожаловаться на «комендантский час», установленный для него отцом. Однако его размышления были прерваны очередным вопросом Монка.

– Был ли ваш отец дома, когда вы уходили? – спросил он.

– Да.

Паже обратил внимание, что Карло без конца кивает головой, словно у него нервный тик. Ему было мучительно наблюдать за сыном со стороны, точно за свидетелем на процессе, и не иметь возможности помочь ему.

– А когда вы вернулись, – спросил Монк, – ваш отец тоже был дома?

Карло снова кивнул.

– Пожалуйста, отвечайте вслух.

– Да. – Теперь его голос был, пожалуй, на полтона выше, чем нужно. – В это время он тоже был дома.

Линч устремил взор на Паже.

– А где были вы? – не отставал Монк.

Карло на мгновение замешкался.

– С друзьями. Я уже говорил.

– Их имена? – полуспросил, полуприказал Монк.

– Там была целая компания. – Карло умолк, затем с видимой неохотой продолжал: – Моя подружка Кэти, Кэти Блессинг. Дэнни Спеллман, Дарнелл Шитс, Дженни Хевилленд, Джоуи Арройо. Кажется, Рейчел Рубенстайн – точно не помню.

– Вы были с ними все время?

– В основном, – помолчав, ответил Карло.

Монк бросил взгляд на Паже.

– Вы отлучались на какое-то время? – спросил инспектор.

Снова кивок, быстрый и судорожный. Паже видел, что это тот случай, когда неопытный свидетель старается продемонстрировать свою искренность и пускается в пространные объяснения, отвечая не только на поставленный вопрос, но и на десяток других, которые никто не задавал. Поэтому, когда Карло, помедлив секунду, произнес короткое «да», это встревожило Паже.

– Когда это было? – не унимался Монк.

– Около половины девятого. – Карло начинал нервничать. Монк выдержал паузу, и мальчик добавил: – Ненадолго.

Монк не спешил, и ответ словно повис в воздухе.

– А при каких обстоятельствах? – наконец спросил он.

– Мы были у Дарнелла, а потом решили пойти в кино. Потом мы с Кэти собирались пойти в пиццерию. – Он украдкой взглянул на отца. – Только я забыл кошелек.

Паже замер.

– И что вы предприняли? – спросил Монк.

Карло сидел, глядя в пол, скрестив руки на груди.

– Я хотел занять денег.

Паже видел, что сын пытается тянуть время в надежде, что до развязки не дойдет. Но сердце подсказывало Крису, что вопрос последует, и впервые его осенило, к чему они клонят.

– И что же дальше?

– Ничего, – Карло сбавил тон. – Нам не хватало.

– Что вы сделали затем?

– Решили, что я встречу их у кинотеатра, – отведя взгляд, отвечал Карло. – Вы, должно быть, знаете «Эмпайр» в Уэст-Портал?

Паже видел, что Монку будет непросто вытянуть из мальчика то, чего он хочет. Инспектор буквально пожирал Карло взглядом. А Линч тем временем неотрывно смотрел на Паже.

– После того как вы покинули дом Дарнелла и до момента, когда присоединились к остальным у кинотеатра «Эмпайр», сколько времени прошло? – ровным голосом спросил Монк.