Текст книги "Глаза ребёнка"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 46 страниц)

15

Паже услышал, как зазвонил телефон.

Они с Карло как раз завтракали; в последние дни им не часто выпадали такие спокойные и безмятежные минуты. Они говорили о самых простых вещах – о футболе, о новом тренере по бейсболу, о том, что родители Кэти запретили ей водить машину. И Паже чувствовал, что его сын, хотя и с известной долей настороженности, все же начинает привыкать к тому, что их жизнь может идти, как прежде. Они ничего не говорили о Монке или о том, что, когда пять дней назад Карло вернулся домой, в кухне его встретил разгром. Понимание того, что их спокойствие дается им с трудом, не могло умалить значения проведенного вместе времени – наоборот, это время казалось обоим еще более ценным. Поэтому, когда зазвонил телефон, первой мыслью Паже было вовсе не отвечать.

Именно Карло заставил его изменить решение.

– Лучше подойти, – сказал он.

В глазах сына Паже снова прочел тревогу, словно телефонный звонок сам по себе означал нечто неприятное и нежданное. Паже был склонен считать, что это не так, – полиция звонить не станет. Терри или Кэролайн тоже вряд ли будут сообщать дурные вести по телефону. Но единственный способ убедить сына, что все в порядке, это подойти к телефону.

– Это наверняка Кэти, – предположил Паже. – Хочет, чтобы ты подвез ее в школу. Родители девочки решили сэкономить на бензине, пока вы не закончите учебу.

Когда Паже поднимал трубку, он заметил улыбку на лице сына.

– Мистер Паже? Это Джэк Слокам.

Голосок тонкий, назойливый и несколько вкрадчивый. Паже сразу узнал его: это был репортер, который первым обратил внимание – если только кто-то не подвигнул его к этому – на статью о Рикардо Ариасе в «Инкуизиторе».

– Я нахожусь в округе Аламеда, – продолжал говорить Слокам. – В суде по семейным делам. У них здесь в деле «Ариас против Перальты» есть кое-какие документы, которые они отказываются мне показать. По всей видимости, бумаги запечатаны.

Слокам говорил тоном оскорбленной добродетели. И этот тон был настолько же лживым, насколько притворной была убежденность журналиста в том, что Паже согласится помочь ему. Крис молчал.

– Мистер Паже?

Карло наблюдал за отцом, замерев с ложкой в руке, занесенной над тарелкой хлопьев.

– Слушаю, – ответил наконец Крис.

– Я рассчитывал на вашу помощь. Понимаете, насколько мне известно, они запечатаны по воле мистера Ариаса, а он мертв.

Паже постарался сдержать гнев.

– Поэтому теперь до него трудно дозвониться, правильно я вас понял? А вы пробовали набирать его номер через местный код – пятьсот десять?

Карло положил ложку и скрестил руки на груди; от его внимания не ускользнули нотки раздражительности в голосе отца. Между тем Слокам, казалось, был уязвлен словами Паже.

– Я слышал, у вас могут быть копии.

В этот момент Паже посмотрел на Карло и внезапно почувствовал отвращение ко всей прессе сразу, по силе сравнимое разве что с любовью к сыну.

– Что вы говорите, – удивился он. – И где же вы это слышали?

Слокам пропустил его вопрос мимо ушей.

– На самом деле, мистер Паже, я слышал, что документы эти имеют отношение к вам и некоторым членам вашей семьи.

Отвернувшись от Карло, Паже постарался говорить тише:

– Неужели это возбуждает вас, мистер Слокам? Неужели вам скучно, скажем, в той же Боснии?

Повисла короткая пауза, а потом журналист перешел в атаку.

– Послушайте, так вы дадите мне копии или нет?

– Нет. Но если у вас найдется одна минута, я попробую объяснить вам, как позаботиться о здоровье.

– Мистер Паже, это новости! Ваш характер – это новости, и вся ваша семья – это тоже новости. – Слокам замолчал, потом добавил, стараясь говорить как можно более небрежным тоном: – Может, в полиции найдется копия. Я слышал, они расследуют обстоятельства смерти Ариаса.

– Сомневаюсь, чтобы полиция открыла доступ к своим досье. И потом, вы должны сделать какую-то работу, верно? Так зачем притворяться? Почему бы вам не обратиться к тому человеку, который снабдил вас этой пикантной новостью? Вы же знаете, о ком я говорю? О человеке, поставлявшем информацию вашему предшественнику, покойному мистеру Ариасу?

Некоторое время оба молчали.

– Я понимаю, – продолжил Паже. – Ваш источник предпочитает оставаться в тени. Поэтому для вас было бы лучше получить копии в другом месте, чтобы не вывести на него. На случай, если состоится судебное разбирательство, чтобы там ненароком не всплыло имя этого источника.

Снова пауза.

– Вы, кажется, угрожаете мне, мистер Паже?

Паже рассмеялся.

– Нет. Просто объясняю вам то, что вы и без меня прекрасно понимаете.

На сей раз Слокам молчал еще дольше, наконец решил огрызнуться.

– Наша газета может обратиться в суд и добиться, чтобы эти документы предали огласке. В судах тоже считают, что общественные интересы превыше неприкосновенности частной жизни. Особенно когда речь идет о тех, кто считает, что общество должно куда-то там избрать их.

– Я непременно вспомню об этом, – сказал Кристофер, – если когда-нибудь застану вас у себя в доме копающимся в моем грязном белье. Что-нибудь еще?

Теперь Слокам подпустил обиды в голос:

– Послушайте, я честно даю вам шанс откровенно рассказать мне о своей жизни. Если вы не сделаете этого, мне придется написать, что вы отказались сотрудничать с нами. И на сей раз никто не удержит меня от того, чтобы опубликовать это.

– Превосходно. Только в своем материале не забудьте упомянуть, что не принадлежите к числу людей, с которыми я обсуждаю мою частную жизнь, – холодно произнес Паже. – Видимо, вы считаете, что можете испортить мою репутацию как политика. Возможно, вы и правы. Но я хочу серьезно предупредить вас – оставьте моего сына в покое.

Паже повесил трубку.

Карло стоял у окна, устремив взгляд на залив. Не оборачиваясь, он спросил:

– Это был репортер?

Паже положил руки ему на плечи.

– Они пытаются заполучить бумаги Рики, в которых тот утверждает, что его дочь подвергалась сексуальным притязаниям, и еще что-нибудь, порочащее меня и Терри, будь то правда или вымысел.

Карло тревожно взглянул на отца.

– Они смогут это сделать?

– Вероятно. Единственный способ остановить их – это отказаться от участия в выборах. Как можно быстрее и не роняя достоинства.

Мальчик был в замешательстве. Паже догадывался, что тот сейчас должен переживать: весь этот позор, который ему предстоит вынести, когда его заклеймят как растлителя несовершеннолетнего ребенка; насмешливые взгляды сверстников и даже друзей; вопросы газетчиков, которым, в сущности, нет до него никакого дела, просто обвинение Рики для них – очередная сенсация.

– Я бы не хотел, чтобы ты сдался, папа. Это будет несправедливо.

Но сказано это было без особой убежденности. Реальной для Карло представлялась лишь его собственная жизнь, а тревога о том, станет его отец сенатором или нет, не могла мучить его постоянно, изо дня в день. И Паже хорошо понимал его.

– Несправедливо было бы приносить тебя в жертву моим амбициям. – Чтобы немного разрядить атмосферу, Паже пробовал говорить иронично. – Я хочу сказать, какой отец допустил бы такое?

– Да любой политик, по крайней мере из тех, о которых я слышал. – Карло неловко обнял отца. – Так что, возможно, ты не один, пап.

– Возможно, – спокойно произнес Паже. – Только сейчас я должен заняться этим газетчиком. И, по-моему, я знаю, что следует предпринять.

Но в данный момент Слокам мало интересовал его сына.

– А как же полиция, папа? Вся эта возня вокруг смерти Рики? – спросил он.

Паже проникновенно заглянул ему в глаза.

– Карло, я могу лишь повторить то, что уже говорил тебе однажды. Поскольку я не убивал его, они не могут доказать обратное. Все просто.

Мальчик молча смотрел на отца, пытаясь уловить тайный смысл в его словах.

Паже улыбнулся.

– Я займусь этим. Возможно, через несколько часов наша жизнь снова станет прежней. А тебе надо идти в школу.

Карло теснее прижался к отцу. Потом, не говоря больше ни слова, направился к машине.

Паже подумал, что ему надо позвонить. Хотя бы для того, чтобы развеять сомнения сына.

В справочной Лос-Анджелеса он узнал номер телефона в контору Джеймса Коулта. Ему ответила секретарша. Паже представился и попросил соединить с Коултом.

Ему пришлось ждать больше пяти минут. С каждой минутой он все больше нервничал.

– Мистер Паже, – услышал он скрипучий голос, – это Джек Хэмм. Я отвечаю у мистера Коулта за кадры. Могу я узнать цель вашего звонка.

– Это личное, – мягко произнес Паже. – Можете передать ему, что это касается моей семьи.

На другом конце провода повисло молчание. Затем Хэмм холодно ответил:

– Прошу Вас, подождите минуточку.

Паже ждал еще несколько минут.

– Мистер Паже? – Это снова был Хэмм.

– Да, – ответил Кристофер, – я жду.

– Прошу прощения. – Последовала пауза. – В данный момент мистер Коулт не имеет возможности говорить с вами.

– Могу я узнать почему?

Паже чувствовал, как Хэмм тщательно подбирает слова. Однако когда наконец прозвучал его ответ, он был словно заранее отрепетирован:

– Мистер Коулт считает, что он не должен заниматься подобными вопросами личного характера, особенно учитывая то обстоятельство, что вы, как и он, возможно, рассчитываете занять известное общественное положение. Нравится вам это или нет, мистер Паже, но кандидатам приходится платить.

Но Крис решил не отступать.

– Однако при этом не должны страдать их семьи…

– Мистер Коулт понимает это. – В голосе Хэмма послышались нотки сожаления. – Если бы вы были просто частным лицом… – Хэмм замолчал. Он словно давал понять, что проявлять дальше назойливость не имело смысла.

– Понимаю, – проговорил Паже и бросил трубку.

– Не думаю, что проблема со Слокамом исходит от Брукса, – сказала Кэролайн Крису. – По крайней мере, корни ее глубже.

Паже пристально посмотрел на нее.

– Коулт? – спросил он.

Кэролайн кивнула.

– Коулт именно тот человек, который больше всего выигрывает от этого. Даже если Слокам и не получит эти документы, его поганая статейка, которую он намерен опубликовать, может здорово навредить тебе, твоей политической репутации. В этом случае у Брукса не остается выбора: если в прессе одновременно появится сообщение о смерти Рики и его документы, он не оставит тебя в покое, будь ты хоть его родным братом.

Вслед за этим Паже рассказал Кэролайн о своем звонке Коулту.

Она явно не ожидала от него такого и на минуту задумалась.

– Из всего этого вполне можно заключить, – наконец произнесла адвокат, – что мистер Хэмм сделал тебе некое предложение. Похоже, он намекнул, что Коулту известен характер твоих затруднений. Что, впрочем, естественно, поскольку исходят они именно от него.

Паже охватило уныние.

– Кэролайн, на протяжении всей моей жизни я тешил себя иллюзией, что имею возможность контролировать ситуацию, стоит лишь хорошенько постараться. Но сейчас у меня опускаются руки. Я не могу сказать, кто дергает за ниточки. Я не знаю даже, как мне защитить Карло.

Мастерс посмотрела на него растерянно, словно впервые затруднялась с ответом.

Кристофер попытался улыбнуться.

– Я не хотел расстраивать тебя, – сказал он. – И я не думаю, что ты можешь помочь мне.

Она покачала головой.

– Дело не в этом. Я просто подумала о том, что вся наша жизнь строится на весьма хрупких основаниях – работа, несколько друзей, дети – и что все это в один прекрасный момент может рухнуть, если мы окажемся не способны распознать грядущую катастрофу. – Она запнулась, потом с улыбкой продолжала: – Но ведь никто не умер, то есть я хочу сказать, никто из тех, кто нам дорог. И к тому же тебе здорово повезло – у тебя есть такой замечательный адвокат, как я. Так что давай-ка обдумаем ситуацию. – Женщина откинулась в кресле. – Прежде всего, – медленно произнесла она, – существует политика, и здесь вопрос, кто убил Рики, не имеет никакого значения. Здесь важно не допустить вторжения в личную жизнь Карло. Чтобы она не стала предметом газетных кривотолков. Кое-кто – например, Коулт – хочет, чтобы ты отказался баллотироваться в Сенат. Как только ты сделаешь это, у прессы пропадет всякий интерес к тем обвинениям, которые Рики выдвигал против твоего сына…

– Именно поэтому мне следует пойти на это, – перебил ее Паже. – Как бы тяжело это ни было для меня, но мне еще тяжелее при мысли о том, что может произойти с Карло. Коулт выиграл, и я должен примириться с этим. Вот и все.

– Не торопись, Крис, – произнесла Кэролайн, поднимая руку. – Не все так просто. Следует подумать и о том, что ты теряешь, если откажешься баллотироваться. И здесь мы переходим ко второму аспекту – полицейскому расследованию, в котором вопрос, кто убил Рики, играет весьма существенную роль.

Паже испытующе посмотрел на нее.

– Сделка, – сказал он, – не явная, но подразумеваемая: я отказываюсь баллотироваться, Брукс делает так, чтобы Рики остался самоубийцей. Я правильно понял?

– Более-менее, – согласилась Кэролайн.

– Все это выглядит довольно цинично. Выходит, что как Брукс, так и Коулт движимы самыми низкими побуждениями и всем, кроме матери Рики, наплевать на то, как он умер.

Мастерс криво усмехнулась.

– Тебе это кажется неправдоподобным? Кристофер, ты и впрямь идеалист.

– А кроме того, выходит, что Брукс не заводит против меня никакого дела.

– Не совсем так, – женщина теперь была совершенно серьезна. – Со свойственной ему осторожностью он все-таки заведет дело, но, надеюсь, сочтет возможным не особенно усердствовать.

В ее словах заключался скрытый вопрос. Паже посмотрел в окно: на стеклах, еще затянутых дымкой небоскребов, отражались лучи солнца.

– Я выхожу из игры, Кэролайн, – тихо произнес он. – И дело не в имеющихся у Брукса доказательствах. Единственное, что я еще волен решать, – это участвовать в выборах или нет. Единственное, что я могу сделать, чтобы грязные сплетни о Карло и Елене не выплеснулись на страницы газет. А это может произойти уже завтра.

– Если тебе предъявят обвинение, – сказала Кэролайн, – то подозрения Рики относительно Карло расценят в качестве главного мотива для совершения тобой предумышленного убийства. Тем более если станет известно, что ты пытался утаить это.

Паже повернулся и устремил на нее пристальный взгляд.

– Но это случится еще не завтра. – Паже замолчал и пожал плечами. – К тому же когда я откажусь от участия в кампании, Коулт может утратить интерес к обстоятельствам гибели Рики. А следовательно – Брукс тоже.

Мастерс вскинула брови.

– Должно быть, это удивительное чувство – любовь к детям, – промолвила она.

– Кэролайн, есть два человека, которых я люблю. Во-первых, это Карло. А теперь еще и Терри. Я не хочу, чтобы она страдала.

– А почему Терри должна страдать?

– Из-за Елены, естественно. Она пытается решить проблемы дочери с помощью психотерапевта, а не с помощью полиции или прессы.

Адвокат сложила руки на груди.

– Хорошо, – изрекла она. – Как ты посмотришь, если я позвоню в газету и сообщу издателю, что с твоим отказом баллотироваться в Сенат у публики пропадет всякий интерес к изысканиям Слокама. И добавлю, что страсть последнего к чистоте партийных рядов тем самым, то есть в случае отказа от публикации, будет удовлетворена без всякого риска для газеты оказаться в роли ответчика по делу о клевете. – Она мимолетно улыбнулась. – Это все детские игры, Кристофер, то, чем мы занимаемся.

– Я бы не пожелал этого и взрослым. Даже если это такие взрослые, как мы с тобой.

Улыбка исчезла с ее губ.

– Мне очень жаль, Кристофер. Я по-настоящему сочувствую тебе.

Больше она почти ничего не говорила. Только провожая его к лифту, коснулась его руки со словами:

– Возьми выходной. Поезжайте куда-нибудь с Терри.

Паже хотел сделать именно это. Однако когда около двенадцати он появился на работе, Терри там не оказалось.

16

Тереза находилась на работе, и когда зазвонил телефон, она втайне понадеялась, что это Крис.

Однако это оказалась Денис Харрис.

– У меня были из полиции, – коротко сказала она. – Человек по имени Деннис Линч.

Прижимая трубку плечом, Терри встала.

– Что им было нужно?

– Записи, все, что у меня есть, касающееся лечения Елены. – Она помолчала, затем добавила: – Кроме того, они хотели допросить меня. Когда я спросила зачем, они ответили, что это по поводу гибели Рики, что вам или даже Елене, может быть, что-то известно.

Харрис говорила ровным, спокойным тоном, как профессионал, который делится имеющейся информацией со своим клиентом. Тем не менее Тереза принялась нервно расхаживать по комнате.

– Что вы им сказали? – спросила она.

– Только то, что без вашего согласия я не могу говорить с ними. Полагаю, они не обращались к вам?

– Нет.

Денис помолчала, потом тихо произнесла:

– Мне нет надобности обсуждать с вами это дело. Если только это не имеет отношения к Елене.

– Нет. Но чтобы поставить все точки над «и», я хотела бы сказать, что встречаюсь с вами ради Елены, и что бы там полиция ни думала по поводу Рики, это совершенно отдельное дело. Я не хочу, чтобы полиция тревожила Елену.

– Тогда они ничего не получат от меня. – Харрис говорила ровным нейтральным голосом.

Терри впервые подумала о том, что та должна чувствовать себя неловко.

– Дайте мне знать, если с Еленой что-то случится, хорошо?

На мгновение Терезу охватило чувство страха и одиночества, и она уже готова была рассказать Харрис о Джеке Слокаме, о его угрозе опубликовать статью, в которой речь пойдет, помимо прочего, и про Елену. Но потом ей пришло в голову, что психотерапевту, возможно, совсем неинтересно знать, появится статья или нет, поскольку она ничего не могла изменить.

– Хорошо, – ответила Терри. – И спасибо, что позвонили, Денис. Я ценю ваше внимание.

– Не стоит.

Терри показалось, что Харрис с облегчением закончила этот разговор.

Поток неоформленных мыслей захлестнул ее сознание. Она с содроганием подумала, что сказанное ею Харрис, а именно, что она не хочет, чтобы полиция тревожила Елену, каким-то образом перекликается со словами Розы тем утром, когда Терри нашла отца мертвым. Она злилась на Криса, за то что он сейчас где-то пропадает, когда так нужен ей. Ее так и подмывало немедленно поехать в школу и забрать Елену домой. Томило неопределенное чувство вины. Однако с мучительной ясностью довлела мысль: вполне возможно, Денис Харрис считает, что Крис и Терри несут ответственность за смерть Рики или одна Терри. Эта мысль с неизбежностью тянула за собой другую: люди, которых она знает, могут подумать, что отца Елены убили, а Терри хочет выйти замуж за его убийцу.

Ей вспомнились собственные переживания в отцовском доме. Тогда она думала: счастье не может быть вечным, и она совершила нечто предосудительное, а ее единственной надеждой остается бегство. Прошлой ночью ей снова снился кошмар.

«Возьми себя в руки, Перальта, – твердила она себе. – Жалеть самое себя – пустая трата времени, так же как и рассчитывать на то, что кто-то другой позаботится о тебе». Что-что, а это она усвоила из уроков матери.

Терри мерила комнату шагами. На столе лежала работа, до которой она так и не притронулась.

Снова зазвонил телефон.

Она услышала лихорадочный женский голос, отрывистый и встревоженный.

– Миссис Ариас? Это Барбара Коффи, воспитательница Елены. Вы меня помните?

Тереза машинально взглянула на часы: Елена должна появиться в группе продленного дня только через три часа.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

– Да. Я пришла сегодня пораньше, чтобы развесить плакаты, пока учащиеся на обеде. – Она не могла скрыть волнения. – Елена была в классе с двумя мужчинами – один белый и один чернокожий. Они задавали ей вопросы…

Женщина оторопела.

– Вы хотите сказать, что школа просто так позволила…

– Ну да. – Коффи осеклась, затем добавила: – С ними находится учительница Елены…

Терри нашла их в классе. Там стояли сдвинутые по кругу четыре стола – за одним восседали Монк и Линч; за другим, держа Елену за руку, находилась Лесли Уорнер. Монк задавал вопросы. На стене висела доска с правилами правописания и выполненными в форме аппликации тыквами ко Дню Всех Святых. На столе перед Еленой стоял диктофон.

– Мамочка! – воскликнула девочка, вскакивая с места и растерянно глядя на учительницу, которая не выпускала ее руку.

Терри недобро посмотрела на Лесли Уорнер и сквозь зубы произнесла:

– Отпустите ее. Немедленно.

Та хотела было что-то возразить, но, осекшись на полуслове, закрыла рот и выпустила Елену.

Тереза подхватила дочь на руки.

– Привет, душечка.

Девочка крепко обняла ее за шею.

– Прости, мамочка, – прошептала она.

От гнева у Терри стучало в висках. Она даже не спросила Елену, за что та просит прощения.

– Зашла посмотреть, как ты, – сказала она. – Подождешь меня на улице, ладно?

Девочка кивнула, и мать понесла ее к двери, где их ждала Барбара Коффи, с ужасом глядевшая на полицейских и Лесли Уорнер.

– Я отведу Елену на игровую площадку, – промолвила воспитательница.

– Спасибо вам, – поблагодарила ее Терри. – Вы единственный человек здесь, который позаботился о ней.

Коффи взяла Елену за руку; когда они шли к выходу, девочка то и дело оборачивалась, и Тереза терпеливо ждала, пока они не скроются из виду.

Наконец она повернулась, вошла в класс и приблизилась вплотную к столу, за которым сидел Монк.

– Вы оба мерзавцы, – произнесла Терри.

В обращенном к ней взгляде Монка она не увидела никакой злобы. Внезапно она подумала, что это вовсе не его идея и что он не будет оправдываться. Монк повернулся к Уорнер.

– Благодарю вас, – нарочито вежливо произнес инспектор, затем посмотрел на Терри, едва заметно кивнул и направился к выходу. За ним, потупившись, направился Линч.

Терри взглянула на Уорнер. В серых глазах учительницы была настороженность и одновременно словно вызов.

– Как вы могли позволить? – спросила она.

– Я несу определенные обязательства, – вскинув голову, отвечала Лесли. – Не перед вами, а перед Еленой.

Терри осенило.

– Так это вы позвонили им.

Уорнер молча скрестила руки на груди.

– Зачем? – тихо спросила Тереза.

– Вы угрожали Рики, что убьете его. – Учительница повысила голос. – Елена рассказывала мне об этом. Еще несколько месяцев назад.

Терри в оцепенении уставилась на нее. Теперь она вспомнила тот вечер, когда обнаружила Рики пьяным. Уложив девочку в постель и думая, что та уже уснула, она предупредила мужа, что убьет его, если он хоть раз еще напьется в присутствии дочери. Вспомнила она и о том, как Монк спрашивал ее, угрожала ли она Рики убийством.

Не отрывая изумленного взгляда от Уорнер, Тереза покачала головой.

– Вы хотя бы понимаете, что вы наделали? – медленно произнесла она. – Вы вообще понимаете моего ребенка? Или других детей?

Смертельная усталость на лице Терри, казалось, лишь окрылила учительницу.

– Вы не имеете права воспитывать девочку, – огрызнулась она. – Слишком многое она про вас знает. Без родного отца она погибнет.

Тереза с отвращением посмотрела на нее и, выдержав паузу, словно желая убедиться, что действительно хочет сделать то, что задумала, шагнула вперед, медленно занесла руку и отвесила Лесли Уорнер пощечину.

Удар получился таким сильным, что у Терри онемела рука. Уорнер с трудом удержала равновесие, чтобы не упасть. Она стояла с открытым ртом, словно крик ужаса застыл у нее в горле; глаза ее блестели от слез.

– Ты идиотка, – тихо промолвила Перальта и отправилась искать Елену.

Девочка указывала пальчиком на морского льва, который выпрыгнул из воды, стараясь поймать серебристую рыбу, брошенную ему женщиной, одетой в синий комбинезон смотрителя зоопарка.

– Мамочка, смотри, у него ужин.

Это было то немногое, что Елена произнесла с тех пор, как Терри забрала ее из школы. Сначала вид у девочки был изнуренный и виноватый. Мать понимала, что выспрашивать у ребенка о его родителях значит выворачивать наизнанку его внутренний мир; то, что дочь ни словом не обмолвилась о полиции, лишний раз подтверждало, насколько она перепугана и сконфужена. Везти Елену домой для «беседы», когда она в таком состоянии, было бы еще хуже. И когда Тереза предложила пойти в зоопарк, девочка согласно кивнула и, похоже, немного успокоилась.

Но и в зоопарке она оставалась подавленной; ни площадка молодняка, ни орангутаны, ни карусель – все то, что прежде так нравилось ей, – не вызывали у ребенка никакого отклика. Наконец Терри предложила прокатиться по парку на экскурсионном поезде, и теперь Елена сидела у нее на коленях и смотрела по сторонам.

Они проезжали мимо бассейна с тюленями. Стояла пасмурная и прохладная погода. Пассажиров практически не было, и они сидели одни в конце вагона и могли говорить о чем вздумается. Слегка всхолмленный ландшафт парка и мерный перестук колес действовали успокаивающе, и казалось, что полиция со своими назойливыми вопросами осталась где-то далеко позади.

Потом они увидели белых медведей. Два громадных косматых зверя грузно брели по окруженной рвом каменистой территории. Вдруг один без всякой видимой причины встал на задние лапы и издал грозный рык в сторону поезда. Год назад в такие минуты Елену охватывал радостный трепет; сейчас же она в страхе уткнулась в плечо матери и не поднимала головы, пока та не сказала ей, что страшного зверя больше не видно.

Елена недоверчиво посмотрела на мать.

– Ты испугалась? – спросила Тереза.

Елена молча кивнула, потом тихо произнесла:

– Полицейские меня тоже испугали.

Девочка не заметила, как они миновали вольеры с гризли, потом с носорогами.

– Чем они испугали тебя? – спросила мать.

Елена отвела взгляд.

– Мисс Уорнер сказала, чтобы я ничего не боялась. Но они стали расспрашивать меня про папу.

Терри старалась не выказать тревоги, давая понять, что просто немного удивлена.

– И что же они спрашивали тебя?

Потупив взор, девочка произнесла:

– Про то, как вы ссорились.

Тереза внимательно посмотрела на нее.

– Елена, взрослые иногда спорят, в этом нет ничего удивительного. А ты помнишь, как мы с папой ссорились?

– Я помню – ты говорила, что убьешь папу.

В голосе дочери, когда та произносила эти страшные слова, звучала такая убежденность, что Терри содрогнулась. В свои шесть лет Елена все еще воспринимала некоторые вещи чересчур буквально; она еще многого не могла понять, и ее детское сознание по-своему интерпретировало все, что для нее ассоциировалось со смертью Рики. Мать мучительно искала нужные слова.

– В тот раз твой отец был пьян, – произнесла она, и воспоминания о Рамоне Перальте вновь нахлынули на нее. – Ты понимаешь, что значит «пьяный»?

Дочь колебалась.

– Который ведет себя как сумасшедший?

Терри кивнула.

– Да, иногда как сумасшедший. А я слишком люблю тебя, чтобы позволить твоему папе так вести себя при тебе. Я просто пыталась объяснить ему это.

Елена подняла на нее вопросительный взгляд. Не обращая внимания ни на ягуара, ни на индийских слонов, она искала ответа в глазах матери.

– Правда, что ты хотела убить папу?

Терри вздрогнула, хотя и ждала этого вопроса.

– Ну конечно, нет, – ответила она. – Почему ты спрашиваешь? – Женщина с тревогой всматривалась в лицо девочки, в профиль так похожей на своего отца.

– Из-за меня, – промолвила Елена.

Тереза привлекла ее к себе и, поцеловав в лоб, сказала:

– Родная моя, я люблю тебя больше всего на свете. Но все равно убивать людей – это плохо.

Еще крепче прижимаясь к матери, девочка промолвила:

– Мамочка, я ничего им не сказала. Только давным-давно учительнице, мисс Уорнер.

– Не сказала чего?

– Что ты говорила папе. – Голос Елены дрожал. – Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Я обещаю тебе.

У женщины защемило в груди.

– Доченька, тебе не нужно ничего обещать мне. И ты не должна бояться за меня.

Елена покачала головой.

– Они заберут тебя от меня. Они так делают, если у мамы или у папы неприятности. Тогда я больше никогда не увижу тебя.

Терри отпрянула и заглянула Елене в глаза.

– Кто это тебе сказал? – задала она вопрос.

Но Елена продолжала твердить:

– Я ничего не сказала им. Я не говорила про тебя.

Терри вспомнила, как однажды, когда она попыталась заговорить с дочерью про Карло, девочка молча отвернулась к стене, отказываясь даже смотреть на нее.

– Это тебе папа говорил? – мягко спросила она. – Про то, что у детей забирают родителей?

Елена кивнула.

– Он рассказывал мне о всех своих переживаниях. – В голосе ее звучала гордость и смущение одновременно. – Обо всем, что пугало его.

– Например?

– Крис забрал тебя у папы. – Елена снова потупилась. – Крис хотел, чтобы ты и меня у него забрала. Я должна была быть с папой, иначе он остался бы совсем один.

Эти простые слова, которые Елена затвердила, словно заклинание, испугали Терри, как ничто другое. Сейчас она снова ненавидела Рики, как ненавидела его, когда он был жив.

– Твой папа был эгоист, – не задумываясь, выпалила она. – Он не любил никого – ни меня, ни тебя. Все, чего он хотел, – это чтобы ты жалела его, а я заботилась о нем.

У Елены на глаза навернулись слезы.

– Это неправда! – воскликнула она. – Крис был папин враг. Я все рассказала им.

– Кому?

– Полицейским. – Голос Елены звучал с решимостью, которой Терри никогда прежде не слышала в нем. – Я не хотела бросать папу, и тогда Крис застрелил его из пистолета. Его посадят в тюрьму, мамочка, навсегда.

Услышав стук в дверь, Паже вздрогнул – он надеялся увидеть Терри. Вместо этого в его офис вошли трое: Монк, Линч и бородатый медэксперт.

«Они арестуют меня», – мелькнула у него мысль. Взяв себя в руки, он спросил:

– Что вам угодно?

Монк пристально наблюдал за рукой Паже, занесенной над телефоном. Крис понял, что инспектор прочел его мысли.

– Нам нужно только взять отпечатки пальцев, – покачав головой, ровным голосом произнес Линч, – и сделать анализ крови.

Паже едва не расхохотался над собственной слабостью.

Монк и Линч уселись перед Паже с видом юристов по корпоративному праву, явившихся, чтобы обсудить контракт. Линч положил на рабочий журнал Паже карточки и подушечку с краской, а Монк протянул ему какую-то бумагу, по виду напоминавшую ордер на обыск. Это оказалась санкция на снятие у него отпечатков пальцев и на анализ крови.

Оторвав взгляд от того, что лежало перед ним на столе, Крис посмотрел на Линча и произнес:

– Вы могли бы сделать это раньше, а не тянуть кота за хвост.

Линч виновато пожал плечами и подвинул к нему карточку. Паже протянул медэксперту правую руку; тот обмакнул каждый палец в краску, а потом приложил к карточке.

Паже обратился к Монку:

– На самом деле, Чарлз, вы бы так и поступили, если бы это зависело от вас, а не от Брукса.

Монк молча взглянул на него: он предпочел пропустить замечание мимо ушей, так как сказать на это ему было нечего.

Зазвонил телефон. Кристофер подумал, что это, возможно, Терри. Медэксперт продолжал сосредоточенно прикладывать подушечки его пальцев к картонкам, снимая отпечатки.

Во рту у Паже пересохло. Медэксперт достал тонкую серебряную иглу и пергаментный пакет. Паже молча расстегнул пуговицу на манжете и завернул рукав.