Текст книги "Глаза ребёнка"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 46 страниц)

Медэксперт ввел иглу в вену. Паже с интересом наблюдал, как дно пакета окрасилось в темно-бордовый цвет. Потом ему сделали перевязку.

– Благодарю вас, – сказал медэксперт.

Монк, не глядя на Паже, направился к выходу. Следом пошли Линч и медэксперт.

Нажав на кнопку автоответчика, Крис оставил на ней пятно краски. Рука у него ныла.

Звонила Терри. Что-то с Еленой. Терри не могла объяснять по телефону. Она звонила с таксофона, и ее голос показался Паже озабоченным и усталым. Паже позвонил ей домой, но никто не ответил.

Он выпил коньяку и стал ждать возвращения Карло, который был на баскетбольном матче.

17

– Елена разрывается между учительницей, полицейскими, покойным отцом, мамой, маминым приятелем, а возможно, и сыном маминого приятеля, – говорила на другое утро Харрис. – И все это в один день. Если бы я знала, что происходит, то сама бы отправилась в школу.

Терри сидела, съежившись в кресле.

– Я заберу ее из этой школы, как только смогу.

– Ничего другого вам не остается. Даже если бы вы и не ударили эту глупую женщину. – Харрис помолчала. – Вы неважно выглядите.

Тереза беспомощно пожала плечами.

– Я не могла уснуть. К тому же Елена снова видела этот сон. Утром она выглядела еще хуже, чем я.

Денис задумалась.

– Девочку необходимо оградить от всяких разговоров о Рики, – произнесла она. – Кто бы их ни заводил.

Терри пристально смотрела на нее.

– Денис, я не могу понять, откуда Елена взяла, что Крис враг Рики. Если только Рики сам не сказал ей об этом.

– Есть ли вероятность того, – не сводя с собеседницы пытливого взгляда, произнесла Харрис, – что девочка вынесла свое подозрительное отношение к Крису от вас?

– Нет, – вся вспыхнув, ответила женщина.

Харрис помолчала, потом спросила:

– Вы могли бы назвать мне тех людей, которым Елена доверяет?

– Доверяет? – как эхо повторила Терри. – Это моя мать, я, Рики – когда он был жив, а возможно, что и до сих пор. Вот, пожалуй, и все.

– А Крис?

– Ну что вы, к тому же Карло она питает куда большее расположение.

– Понимаете, в чем дело, – продолжала психотерапевт. – Из общения с Еленой я поняла одну вещь и теперь склонна согласиться с вами: каковы бы ни были причины, но в смерти Рики она видит собственную вину. Разумеется, девочка этого не говорит. Но при любом упоминании об отце она как-то стыдливо, точно виновато, озирается. Если это действительно так, то, возможно, перекладывая ответственность на Криса, ваша дочь испытывает некоторое облегчение.

– Облегчение?

– Она снимает с себя бремя ответственности. Для Елены гораздо легче обвинить Криса, чем того, кто ей по-настоящему близок. – Харрис помедлила, словно не решаясь произнести то, что хотела. – Особенно если выбирать ей приходится между ним и собственной матерью.

Терри почувствовала внезапный приступ тошноты.

– Но почему она не может просто признать, что смерть Рики это несчастный случай, не более того?

Харрис поджала губы и с непередаваемой печалью посмотрела на Терри.

– Я не знаю, – сказала она. – Просто не знаю.

Тереза провела ладонью над глазами, затем покачала головой и тихо произнесла:

– Все, к чему я всегда стремилась, – это обрести спокойную, нормальную жизнь. На какое-то мгновение в Портофино я почти поверила, что мне это удастся.

Денис молча наблюдала за ней.

Терри вдруг вспомнила, как в Портофино Крис улыбался ей перед самым звонком Розы.

– О чем вы подумали? – спросила Харрис.

Женщина отвела взгляд в сторону и пробормотала:

– Бедный Крис.

Терри лежала обнаженная; голова ее покоилась на груди у Криса.

– Ты в самом деле считаешь, что, если откажешься от участия в выборах, все кончится? – спросила она.

Мужчина лежал, устремив отрешенный взгляд в потолок спальни.

– У меня не выходит это из головы, – наконец произнес он. – Я снова и снова каждую ночь возвращаюсь к этому вопросу. Что они имеют против меня? – спрашиваю я себя. Что, по их мнению, они имеют, чтобы использовать против меня? Снова и снова я не могу уснуть ночью, но так и не нахожу ответа.

Никогда еще Тереза не видела Криса таким потерянным. Выйдя от Харрис, она немедленно бросилась к Паже, повинуясь безотчетному чувству, что нужна ему. Теперь на закате дня она лежала в его постели, тщетно пытаясь разобраться в абсурдности происходящего: человек, которого она любит и которому желает только добра, подозревается в убийстве отца ее ребенка.

– Чего ты боишься? – спросила она. – Прошу тебя, Крис, скажи мне.

Крис, казалось, не слышал ее. Но в его глазах она увидела невысказанную им правду: что бы он ни думал относительно причастности Джеймса Коулта, он понимал, что дело выходит за чисто политические рамки.

– Странные вещи происходят во время бессонницы. – Услышала Терри его голос. – Иногда явственно вижу, что меня забросили куда-то далеко, где нет тебя, и мне кажется, что я никогда не увижу, как взрослеет Карло. Психологическая мелодрама, вроде «Отверженных».

Терри нежно гладила его по голове, стараясь вспомнить выражение его лица и его голос, когда он сказал, что не убивал Рики.

– Так что же нам теперь делать? – задала она вопрос.

Крис, казалось, только что заметил ее присутствие. Повернувшись к ней, он спросил:

– Прямо сейчас?

– Да. Я не в состоянии справиться с этим сама, Крис. Ты должен помочь мне.

Он дотронулся ладонью до ее лица.

– Тебе одиноко?

– Мне не то что одиноко, Крис. Я просто одна.

Крис кивнул.

– Я понимаю тебя. Больше всего мечтаю о том, чтобы, когда все это кончится, мне уже не пришлось никогда отдаляться от тебя.

Впервые в этот день она почувствовала, что он рядом. Она перевернулась, подняла голову и заглянула в его глаза.

– Может, глупо об этом спрашивать, – сказал он. – Но все же, как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, отвратительно. У моей дочери серьезная депрессия, любимый отказывается говорить со мной, а полиция считает, что один из нас лишил жизни моего бывшего мужа.

– Это все?

– Не совсем, – упавшим голосом продолжала Тереза. – Почти каждую ночь меня преследует мой кошмар. Такое чувство, словно подсознание пытается внушить мне какую-то мысль.

Их взгляды встретились. На мгновение Терри показалось, что Крис хочет что-то сказать ей – хотя она не знала, что именно и почему. А потом он поцеловал ее, и это ощущение прошло.

– Я люблю тебя, – произнес он.

Ее рука скользнула вниз, задержавшись у него на животе.

– Ты одинок, – промолвила она. – И я одинока.

Он грустно улыбнулся в ответ. В следующее мгновение Терри почувствовала, как отозвалось его тело на ее прикосновение.

Паже почувствовал, как жизнь возвращается к нему. Он был не способен думать ни о чем другом, кроме Терри.

Его губы обследовали ее живот, грудь, теплую ложбинку у основания шеи. Все его чувства были подчинены одному – ощущать ее запах, осязать ее кожу. Голос женщины точно пульсировал внутри него.

Ни с кем другим не испытывал он ничего подобного.

Сейчас для него существовала только она одна. Он вошел в нее, и взгляды их встретились. На мгновение время остановилось.

Терри моргнула. Что-то вдруг оборвалось, словно изменилось течение. Ее тело под ним было неподвижно.

– Послушай, – прошептала она.

Теперь он услышал. Стук в дверь. Тихий и настойчивый, точно далекие удары колокола.

Они посмотрели друг на друга. Стук, однообразный и неумолимый, стал громче. Они все поняли.

Терри покачала головой.

– Придется, – сказал Паже. Выходя из нее, он еще раз посмотрел ей в глаза.

Стук не прекращался.

Паже нежно поцеловал Терри в губы и встал. Она молча наблюдала, как он неторопливо оделся – свитер, джинсы, мокасины.

Было ясно, что стук не прекратится.

А потом внезапно стало тихо.

Тишина. Слабый звук, как будто хрустнула ветка. Терри натянула простыню до самого подбородка.

Шаги. В дверном проеме возник силуэт Паже.

– Запри дверь, – произнес он, – и позвони Кэролайн.

Затем, держась за перила, он медленно спустился вниз по лестнице. Входная дверь была взломана. В прихожей стояли Монк с Линчем; здесь же находился молоденький полицейский, который в прошлый раз производил обыск.

– Все втроем? – спросил Паже.

В следующее мгновение полицейский снял с пояса наручники.

Монк поднял руку, показывая, чтобы тот не торопился. Взгляд его был холоден и, казалось, говорил, что никакого удовольствия эта миссия инспектору не доставляет.

– Вы являетесь обвиняемым по обвинительному акту большого жюри[25]25
  Коллегия, состоящая из 12–23 присяжных, решающая вопрос о предании обвиняемого суду присяжных.


[Закрыть], – соблюдая формальность, сухо произнес он. – У нас есть санкция на ваш арест по подозрению в убийстве Рикардо Ариаса.

Монк зачитал его права.

Паже вдруг ощутил легкое головокружение, как от недостатка кислорода. Когда инспектор закончил, он лишь машинально кивнул, и тот взял его за руку. Кристофер услышал, как у него за спиной открылась дверь в спальню, но не обернулся. Монк через выломанную дверь вывел его из дома.

На улице было прохладно и тихо. Соседка, прогуливавшая бассета, проводила их изумленным взглядом.

У дома стояла ничем не приметная машина. Паже подвели к ней и посадили на заднее сиденье. Молоденький полицейский сел рядом с ним и защелкнул наручники на руках. Вид у полицейского был самодовольный и важный.

Линч с Монком сели впереди, и Монк завел двигатель. Когда они отъезжали от дома, Кристофер заметил машину Карло.

Карло резко затормозил, и когда Монк делал поворот, Паже в боковое стекло увидел изумленное лицо сына.

– Все в порядке, – одними губами произнес Паже. На ходу он заметил лишь, что Карло что-то кричит ему, и вслед за этим лицо его растаяло, как мираж.

Следующие несколько минут показались Паже сном. Мимо проносились какие-то смутные картины; потом они оказались в подземном гараже. Машина заехала в стальной бокс и остановилась.

Они были в здании суда, но у Паже перед глазами неизменно стояло лицо сына.

У него за спиной захлопнулись двери бокса.

Молодой полицейский вытолкнул Паже из машины, а Монк открыл переднюю дверь бокса, и они очутились в тесной клетушке перед лифтом. Когда за ними закрылись двери лифта, Паже в изнеможении привалился спиной к стене.

Кабинка дернулась и медленно поползла вверх. До того самого момента, пока лифт не остановился на шестом этаже и они не очутились в другом тесном «предбаннике», Паже преследовало ощущение нереальности происходящего.

Там их уже поджидал плотного сложения человек в темных очках – заместитель шерифа. Он открыл стальные засовы и повел Паже вместе с его эскортом по длинному коридору. Затем он открыл металлическую дверь и они окунулись в невообразимую какофонию звуков: в комнате было полно служащих из ведомства шерифа, которые надзирали за очередной партией арестантов, представлявших собой самые что ни на есть отбросы общества. Многие из «новоселов» кутузки – в зависимости от того, находились ли они в эйфории, не успев отойти от наркотиков, или испытывали «ломку» от недостатка последних, – орали благим матом или жалобно поскуливали. В дальнем конце комнаты какие-то клерки за столами, напоминавшими банковские конторки, регистрировали стоявших перед ними арестованных. При этом им приходилось драть глотку, чтобы перекрыть стоявший в воздухе гвалт; закодированные обозначения конкретных правонарушений они вводили в компьютер. В углу, раскинув ноги, сидел какой-то чернокожий гомик-трансвестит и с тихим плачем мочился прямо под себя. Запах мочи преследовал Паже неотступно, словно этот запах источали сами бетонные стены каземата. Здесь молоденький полицейский снял с Паже наручники.

– Сюда, – рявкнул заместитель шерифа и втолкнул Паже в тесную, с бетонными стенами комнатку, оборудованную металлическим унитазом. – Раздеться, – последовал равнодушный приказ.

Паже влился в безымянную череду тех, кто не имел ни прошлого, ни будущего, ни собственной личности, ни жизни, ни души.

Под тяжелым взглядом своего тюремщика Паже снял с себя одежду.

– Согнуться, – приказал тот.

Паже знал, что это означает: некоторые умудрялись проносить с собой оружие или наркотики, используя в качестве тайника прямую кишку. Крис попробовал собраться с мыслями.

Когда он был снова одет, его втолкнули в мрачный бетонный отстойник, примыкавший к комнатке, и велели ждать.

Около двадцати содержавшихся в отстойнике черных, латинов и азиатов апатично взирали на него, не успев оправиться от пережитого потрясения, связанного с арестом. Паже понимал, что угроза быть избитым или изнасилованным ждет его позже, после регистрации, когда его поместят в камерный блок. Он старался не смотреть ни на кого.

Необходимо было рассуждать трезво и без всяких эмоций. Мысли о Карло и о Терри следовало отложить на потом, до того времени, когда он выйдет отсюда.

Дверь открылась, и к нему подошел Монк.

– Я буду сопровождать вас, – сообщил он. – На время регистрации.

И снова череда видений: Монк сквозь толпу пробирается к окошку регистратора, помощник шерифа, усатый латиноамериканец, вносит в компьютер дело Паже – обвинение в убийстве Рикардо Ариаса, – имя, адрес, отпечатки пальцев, фото; в другом бетонном склепе у него снова берут отпечатки пальцев – одуряющий запах мочи, словно в армейском сортире; его сажают на деревянный стул, напоминающий электрический, и еще раз фотографируют. Через пуленепробиваемое стекло Паже видит своих товарищей по несчастью, дожидающихся в отстойнике своей очереди, и вдруг замечает обращенный на него немигающий взгляд молодого мускулистого чернокожего – взгляд исполнен праведного гнева, и Паже понимает, что ему не простят маленьких привилегий, которыми он здесь пользуется.

– Я должен связаться со своим адвокатом, – обратился он к Монку.

Тот только пожал плечами. Паже подошел к висевшему на бетонной стене телефону и набрал номер Кэролайн. Нет ответа; только записанный на пленку голос Кэролайн, утонченный и слегка суховатый, умоляющий оставить сообщение для нее.

– Это Крис, – сообщил Паже. – Я в окружной тюрьме. Мне нужна камера особого режима.

Когда он повернулся, Монк протянул ему оранжевый комбинезон заключенного.

– Мне нужна отдельная камера, – сказал Паже.

Монк сунул комбинезон ему в руки.

– Оденьте это, – буркнул он.

– Послушайте… – начал было Крис, и тут зазвонил телефон.

– Это вас, – обращаясь к Монку, сказал помощник шерифа.

Монк взял трубку. С минуту он молча слушал, потом произнес несколько отрывистых фраз и повернулся к Паже.

– Оденьте, – повторил он.

Паже послушно натянул комбинезон. Помощник сложил его вещи в мешок и отнес в камеру хранения.

– Ну все, – произнес инспектор, – идемте.

Затем Паже очутился перед зарешеченной дверью, ведущей в окружную тюрьму; по обе стороны от него стояли Монк и тот заместитель шерифа, который обыскивал его, когда он разделся. Сквозь прутья решетки был виден тянувшийся метров на шестьдесят проход между двумя рядами камер; перед камерами, откуда раздавались крики заключенных, стояли надзиратели из службы шерифа. Лампы горели отвратительным желтым светом.

Раздался звонок, и дверь открылась. Монк пропустил Паже первым. Он услышал, как дверь за ним захлопнулась: послышался какой-то шепот, потом лязгнул замок.

Паже охватил страх; в то же время чувства его были обострены до предела. Он ощущал себя куском мяса, брошенным на конвейер, который неумолимо увлекал его в недра системы правосудия, и не было никакой силы, чтобы заставить этот конвейер остановиться. По обе стороны от него тянулись камеры, полные шального вонючего сброда – черномазые по левую руку, латиносы и азиаты – по правую; их содержали отдельно, чтобы избежать драк. Пройдя несколько шагов, он увидел камеры для душевнобольных, к которым были прикреплены санитары; услышал бессвязное бормотание и увидел обращенные на него пустые взгляды людей, пребывавших, казалось, в кататоническом ступоре. На полу блеснула лужа мочи.

– Куда мы направляемся? – спросил Паже.

Монк остановился.

– За покупками, – буркнул он. – Вы должны выбрать пятерых, которые внешне смахивали бы на вас. Хотя здесь едва ли наберется такое количество.

Паже в изумлении обернулся.

– Вы что, собираетесь провести опознание?

Монк кивнул.

– Выбирайте. Разумеется, это должны быть добровольцы.

«Думай», – приказал себе Паже.

Они не спеша подошли к очередной, отделенной прутьями, общей камере. Одни обитатели взирали на него с нескрываемой враждебностью, скукой или любопытством; другие дико орали, словно только что отловленные питомцы для какого-нибудь зверинца. Из толпы выступил бородатый латинос с изрытым оспинами лицом и морской татуировкой на теле; прижавшись вплотную к прутьям.

– Иди сюда, моя куколка. Я тебя жду не дождусь, – нежно заворковал он, при этом непристойно дергаясь.

Стараясь не смотреть на эту образину, Паже заглянул внутрь камеры. Там было человек двадцать: они ходили или валялись на койках; ни один из них не принадлежал к белой расе.

– Великолепный материал, – пробормотал Паже. – Кто бы ни был ваш свидетель, он все же должен отличить белого от черного.

Монк в ответ только хмыкнул, то ли соглашаясь, то ли выражая свое неодобрение.

– Пойдем дальше, – промолвил он.

Они подошли к следующей камере.

Там, растянувшись на койке, лежал смуглый парень с рыжеватыми волосами; на вид ему было лет двадцать. Когда Паже указал на него, он лишь пожал плечами, все своим видом давая понять, что ему смертельно скучно – так что почему бы и нет. Заместитель шерифа открыл камеру и жестом предложил ему выйти.

Добровольцев прибавлялось. Сухощавый бородач-шатен. Угрюмый человек примерно одного с Кристофером возраста и подходящий по росту. Коротышка с темными волосами, но зато с голубыми глазами. Они угрюмо тащились вслед за Паже и полицейскими, прикидывая, что бы это могло значить. Никто не произносил ни звука; ни у одного из них кожа не была такой светлой, как у Паже.

Проходя мимо последней камеры, Паже остановился, увидев белого заключенного.

Этот человек выглядел моложе, ему можно было дать лет тридцать пять, и волосы у него чуть больше, чем у Паже, отдавали в рыжину. Но он был одного с Крисом роста, имел такую же светлую кожу и голубые глаза. Они разглядывали друг друга сквозь разделявшие их стальные прутья.

Паже молча кивнул заключенному. Тот не спеша подошел к решетке.

– В чем дело? – спросил он с едва заметным южным акцентом.

– Я хочу, чтобы вы участвовали в процедуре опознания, – сказал Паже.

– Зачем мне это надо? – пожав плечами, проронил тот.

Паже кивнул в сторону остальных добровольцев и произнес:

– Дружище, ты мой единственный шанс выбраться отсюда.

Заключенный, прищурившись, бегло оглядел остальных, и по его скептическому выражению было понятно, что ни один из них и близко не напоминает Паже.

– Хорошо, – согласился он и протянул через прутья решетки руку. – Меня зовут Рэй.

– Крис, – ответил Паже и пожал его руку, которая на ощупь оказалась холодной и влажной. Больше говорить им было не о чем.

Рэя вывели из камеры.

Паже, а вслед за ним пятеро отобранных им заключенных проследовали по коридору назад к выходу; Монк держался сбоку, замыкал процессию заместитель шерифа. Двери отворились; в сопровождении двух охранников они проследовали по какому-то коридору, потом еще по одному и наконец оказались в забранном решеткой закутке, из которого вела металлическая дверь.

– Надеюсь, за этой дверью меня ждет мой адвокат, – сказал Кристофер, обращаясь к Монку.

Дверь открылась, и Паже вошел вместе с остальными. Они очутились на сцене какой-то аудитории, Сама сцена была освещена, в зале же царил полумрак. Вглядываясь в темноту, Крис мог различить какие-то тени, оттуда раздавались приглушенные голоса, однако самих людей он не видел.

– Кристофер, – услышал он голос из зала, – я здесь.

Паже молча кивнул. Тот факт, что Кэролайн обратилась к нему по имени, означал, что по каким-то причинам свидетель еще не прибыл.

– Так, – произнес Монк. – Теперь построились.

Все шестеро встали в одну линию. Монк раздал каждому карточку с номером; Рэй получил номер 3, Паже – номер 5. Взоры всех шестерых устремились в темное пространство перед ними.

Вспыхнула фотовспышка. Паже непроизвольно моргнул: это делали снимок процедуры опознания для суда. Затем темноту прорезали новые вспышки: теперь каждого участника снимали по отдельности.

Повисла тишина; потом со стороны тех, кто наблюдал за ними из темноты, возник какой-то шорох. Паже почувствовал, как накалилась атмосфера, – видимо, в зал только что привели свидетеля.

Там во мраке чей-то голос сухо и формально зачитывал: «Лица, обвиняемого в преступлении, здесь может и не быть. Вы можете не называть никого. Не следует выбирать кого-то ради того, чтобы угодить нам. Прежде чем назвать кого-то, убедитесь…»

Оттуда из темноты их пристально разглядывал свидетель.

– Номер первый, – произнес тот же официальный голос.

Вперед выступил темноволосый коротышка.

Тишина, потом слабый шепот.

– Хорошо, – произнес голос. – Номер второй.

Снова тишина, шепот и отбой.

– Номер третий.

Рэй сделал шаг вперед. Он стоял, распрямив плечи и напряженно вглядываясь в темноту.

– Повернуться направо, – скомандовал голос.

Рэй повиновался; Паже судорожно сжал в руке свой номер.

– Налево.

Рэй снова повернулся. Паже начал считать секунды. Когда он дошел до двадцати одного, тот же голос произнес:

– Встать в строй. Следующий номер четвертый.

Четвертого отмели сразу.

– Номер пятый, – сквозь шум в ушах услышал Паже.

Он вышел вперед.

Он вперил взгляд во тьму, почти физически ощущая присутствие там невидимого свидетеля. В зале воцарилось тягостное молчание.

– Повернуться направо, – прозвучала команда.

Приглушенные голоса в темноте; наконец на тридцатой секунде – новая команда:

– Повернуться налево.

У Паже увлажнились ладони. Он больше не считал, но ему показалось, что прошла вечность, прежде чем услышал:

– Встать в строй.

Номер шестой не отнял много времени.

Шесть человек стояли на сцене, обратив взоры к невидимой аудитории.

– Можно вернуться к номеру третьему? – Это был уже другой голос.

Женский – низкий и чуть хриплый. Паже впервые слышал его.

Рэй снова вышел вперед. Повернулся левым боком, потом правым, затем снова в анфас и так простоял довольно долго.

– Вернуться в строй, – раздалась команда.

Потом, уже тише, женский голос произнес:

– Можно еще раз номер пятый?

Паже выступил вперед и уставился в темноту. Команды повернуться не последовало.

– Это он. – Голос женщины заметно дрожал. – Я узнала его.