Текст книги "Глаза ребёнка"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 46 страниц)

9

– А вы и впрямь полное ничтожество, – заметила Кэролайн, обращаясь к Маккинли Бруксу.

Они были одни в его офисе; окружной прокурор выразил желание встретиться с ней без свидетелей. Он устремил на женщину немигающий взгляд и произнес, тщательно подбирая слова:

– У вас каменное сердце, Кэролайн.

– Как только вы попытаетесь воспрепятствовать отправлению правосудия, ваше желание оставаться в тени обернется против вас.

– Ведь вам на все это наплевать, верно? – спросил Брукс, сцепив ладони.

Кэролайн мрачно ухмыльнулась.

– Дело не во мне. Но когда я вытащу вас в суд, считайте, что вы политический покойник. Мне только интересно знать, когда именно Коулт намекнул вам, что запах из квартиры Рики может означать нечто большее, чем просто разлагающийся труп. На следующий день после того как нашли тело или через день? – Она смерила его презрительным взглядом. – А откуда вам известно, что Коулт сам не подстроил это убийство?

– Чушь, – буркнул Брукс, багровея от ярости.

– Слушайте внимательно, Мак. – В голосе Кэролайн зазвенел металл. – В тот момент, когда вы продали душу Коулту, вы утратили нечто, что в ваших глазах имеет куда большую ценность, чем элементарная порядочность. Вы утратили контроль.

Брукс вымученно улыбнулся.

– Вы не сможете ничего доказать.

– Потому что вы будете лгать? – Кэролайн посмотрела на него с наигранным изумлением. – Боже мой, Мак, как же я не предусмотрела этого? А теперь подумайте – ведь вам потребуется, чтобы другие тоже лгали, верно? Чтобы полицейский сказал, что это он, а не Коулт позвонил вам с сообщением о Рики. У меня из головы почему-то не выходит история Ричарда Никсона. – Она заговорила сдержаннее. – Неужели вы не понимаете, Мак? Поставь вы на Коулта – и с вами будет все кончено, а если попытаетесь прибегнуть ко лжи – получите срок. – Она загадочно улыбнулась. – Пожалуй, такого наши тюрьмы еще не видели. Как вам перспектива поближе познакомиться с каким-нибудь изнывающим от скуки головорезом, который питает особенно «нежные чувства» к представителям правопорядка?

Брукс злобно прищурился.

– Я окажусь там только в компании с Паже. Связывать имена Рики и Коулта все равно что написать слова «мотив убийства» неоновыми буквами. Наш общий приятель Виктор Салинас не преминет упрятать вашего клиента за решетку, лишь бы пересесть в мое кресло.

«Возможно, в этом и есть доля истины», – подумала Кэролайн. Вместе с тем было понятно: Брукс прозрачно намекал, что хочет сделать какое-то предложение.

– Если присяжные не расценят кончину Рики как дело, затрагивающее интересы общества, – произнесла она. – Ваша же кончина как общественного деятеля это непреложный факт.

– Кэролайн, выкладывайте – чего вы хотите, – не выдержал Брукс.

Та смерила его ледяным взглядом и сказала:

– Я хочу, чтобы производство по этому делу было приостановлено.

Брукс буквально рявкнул от возмущения.

– Присылайте мне свою повестку. Я предпочитаю убийство самоубийству – как и Виктор.

– Превосходно. – Кэролайн поднялась, давая понять, что разговор окончен. – Я думала, наша встреча будет полезной. Теперь я не могу этого сказать.

Брукс недоверчиво покачал головой.

– Бросьте ломаться, Кэролайн. Вы пришли сюда, чтобы договориться. Так извольте сесть и выслушать до конца.

Свысока посмотрев на него, Мастерс промолвила:

– Только из уважения к вашему ведомству. – С этими словами она снова села.

– У меня к вам единственное и последнее предложение, – выдержав паузу, произнес Брукс. – Надеюсь, вы поймете меня правильно.

– Говорите помедленнее, Мак, – иначе мне не угнаться за вашей мыслью.

– Вы получаете убийство по внезапно возникшему умыслу[33]33
  В российском, как и прежде в советском, уголовном праве данная категория убийства не разработана, тогда как в американском праве имеется до двадцати классификаций этого термина.


[Закрыть]. Шестнадцать лет. На деле же Крис Паже отсидит не больше восьми. – Он помолчал. – Мое предложение остается в силе до конца процесса. Если хотите, займитесь очевидцем. Потом решите, имеет ли смысл лезть на рожон.

– А если мы соглашаемся?

– Тогда никаких повесток на мое имя. – Брукс взглянул на нее, словно желая убедиться, произвели ли его слова должный эффект. – И еще – вы с Крисом навсегда отказываетесь от мысли испортить мне жизнь.

Кэролайн некоторое время молчала, делая вид, что ей необходимо взвесить его предложение.

– Остается нерешенным один вопрос. Деньги.

Брукс, казалось, впервые был искренне изумлен ее словами.

– Вы имеете в виду так называемые наркоденьги? Из этого можете лепить что угодно, а я сделаю так, чтобы Виктор вам не мешал. Ведь вы этого хотите? – Брукс подался вперед. – Только одно условие. Если у нас появляются новые улики против Криса Паже, сделка теряет силу. Я не хочу, чтобы меня выкрасили и выбросили.

«Умно», – отметила про себя Кэролайн и сказала:

– А что, если вы утаиваете какие-то улики про запас?

– Нет, – отрезал Брукс. – Если бы это было так и об этом узнал Лернер, он приостановил бы производство по делу.

Кэролайн, подумав, кивнула.

– Хорошо. Я переговорю с Крисом.

– «Кем из выдающихся людей прошлого ты хотел бы стать, – вслух читал Карло, – если бы тебе предложили?» – Он отложил листок с темой домашнего сочинения, убавил звук проигрывателя, на котором стоял диск «Пинк Флойд», и повернулся к отцу. – Есть какие-нибудь соображения?

Паже задумался.

– Ну, скажем, я бы хотел стать президентом Соединенных Штатов с неограниченным правом помилования. Что скажешь?

Карло страдальчески улыбнулся:

– Пап, не смешно.

По подсчетам Криса, сыну предстояло давать показания через два дня.

– Не смешно, – согласился он. – Но думаю, фигуры Марии Антуанетты или Рональда Рейгана тебя не привлекают.

– Только если смотреть на них в качестве супружеской пары.

Паже присел на краешек кровати Карло. Сцена была ему до боли знакома: комната сына с видом на залив, значки его спортивных команд, забранная в рамку фотография его матери, Мэри Карелли. Наконец, сам Карло в сдвинутой набекрень бейсбольной кепке, хмуро вперившийся в монитор компьютера. И Паже, которого тот уговорил помочь ему с сочинением. Только на этот раз отец чувствовал, что сын не очень нуждается в помощи; просто так было спокойнее скоротать время.

Паже это устраивало. Иначе он стал бы думать о Терри, которая должна была давать показания на следующий день, или – что было бы еще болезненнее – о Карло, который свидетельствовал сразу за ней. Ему было приятно проводить время с сыном, зная, что есть повод не говорить о процессе.

За ужином они почти не общались. Паже отказался смотреть выпуск новостей, но знал, что Карло тайком прошмыгнул к себе и включил телевизор. Крис также знал, что сын уже слышал сообщение об отпечатках пальцев на автоответчике Рики. Когда Карло в очередной раз попытался затронуть запрещенную тему и спросил, что сказал бы Паже, если бы все-таки согласился давать показания, он понял – тот хочет услышать его объяснения именно по поводу злосчастных отпечатков. Паже снова сухо напомнил Карло о том, что он является свидетелем по делу, что он должен изложить известные ему факты и что они не могут вести конфиденциальных разговоров. Тревога и недоумение были ценой того неведения, которое защищало Карло от жестокой правды.

– Как насчет Тэда Уилльямса? – спросил Паже.

Карло оторвал взгляд от компьютера.

– Для моего сочинения?

– Я бы написал так: «Уилльямс был не только лучшим подающим за всю историю бейсбола, он был единственным человеком, о котором мы с папой могли говорить часами. – Паже заложил руки за голову. – Мой отец любил Тэда Уилльямса. Особенно хорошо я помню, как он брал меня с собой на стадион «Фенуэй Парк» в Бостоне, когда команда Уилльямса играла серию из четырех игр против «Янки». Мне тогда было девять лет. – Он улыбнулся. – По правде говоря, он делал это больше для себя – я был просто предлогом. Но когда мы посмотрели все игры, я тоже влюбился в Тэда Уилльямса. Потому что он действительно был выдающимся игроком и потому что это было время, которое я проводил вместе с отцом».

Карло с интересом наблюдал за ним; Паже всегда рассказывал ему о Тэде Уилльямсе куда больше, чем о собственном отце.

– Значит, вот откуда берет начало история Тэда Уилльямса. – Карло сдвинул брови. – Тебе было тяжело, оттого что вы с отцом не были близки?

Паже пожал плечами.

– На самом деле он ни с кем не был по-настоящему близок. Просто я был его сыном, и мне это давалось сложнее. Но с двенадцати лет я учился в частном пансионе, где у детей развивается своеобразная толстокожесть: старался смотреть на родителей как на двух проживавших в Сан-Франциско субъектов, с которыми меня мало что связывало, пока они не стали достоянием скорее моего прошлого, чем настоящего.

– Когда они погибли в той автокатастрофе, каково тебе было? – спросил Карло.

– Я чувствовал злость. Смерть сыграла с ними злую шутку – вернее, это можно было бы назвать шуткой, если бы моей матери не пришлось несколько дней страшно мучиться, прежде чем смерть забрала ее. – В голосе Паже звучала горькая ирония. – Отец был пьян как сапожник. Он вдруг обнаружил, что у матери есть любовник, и в ярости вытащил ее с какой-то вечеринки. Если бы он не пил с такой регулярностью, он бы уже давным-давно заметил любовные похождения – десятью годами раньше, когда о них узнал я и попросил, чтобы меня отправили в пансион. И если бы мать так не пила, то никогда бы не осталась с ним, а в данном случае – ни за что не села бы с ним в машину.

– Как ты об этом узнал?

– Об аварии? Мне рассказала тетушка. Она не хотела, чтобы из меня получился очередной алкоголик, – холодно проговорил Паже. – Не будь она вздорной и глупой бабешкой, она бы поняла, что в чем-в чем, а в этом я никогда не буду похож на своих родителей. Я мог стать каким угодно – эмоционально отстраненным, замкнутым, отвергающим всякую душевную близость, – только не пьяницей. – Паже внезапно смешался и снова пожал плечами. – Прости. Вообще я редко вспоминаю про них. Однако проблема отцов и детей довольно живуча.

Карло заглянул ему в глаза.

– Знаешь, ты хороший отец. Самый лучший в мире.

Паже был тронут до глубины души.

– Это потому, что ты был самым важным событием в моей жизни. Я рискую показаться сентиментальным, но судьба подарила мне замечательного сына; заботясь о тебе, я мог отвлечься от тяжелых мыслей. Ты отплатил мне тысячекратно…

Паже внезапно замолчал, эта мысль показалась ему настолько верной, что он почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он говорил Терри, что хочет иметь семью. Но Карло и был его семьей, семьей, о которой любой мужчина мог бы только мечтать, а теперь получалось, что он бросает свою семью.

Ему захотелось стиснуть Карло в объятиях.

– Пап, тебе нехорошо?

На столе сына зазвонил телефон. Карло с тревогой посмотрел на отца.

– Все хорошо, Карло. Ответь, пожалуйста.

Мальчик нехотя поднял трубку. Выслушав, он протянул трубку отцу.

– Твой адвокат, – равнодушным тоном бросил он.

Паже прикрыл микрофон ладонью и произнес:

– Тэд Уилльямс. С него-то все и началось. Если не собираешься произвести впечатление, написав, что хочешь быть Луи Пастером, попробуй Тэда Уилльямса. В тысяча девятьсот сорок первом году он выбил четыреста шесть.

Карло вымученно улыбнулся.

– Четыреста шесть, – повторил он. – Учитывая уровень инфляции это семь миллионов за сезон.

Паже добродушно рассмеялся, желая растянуть это мгновение, напоминавшее о прежней, спокойной жизни, затем – уже в трубку – сказал:

– Тэд Уилльямс всегда мечтал только о победе. Верно, Кэролайн?

– Мой отец, – сухо проронила она, – жил и умер с Тэдом Уилльямсом в душе. «Рэд Сокс» разбили его сердце.

Эта скудная биографическая справка прозвучала как-то к месту; Паже подумал, как, в сущности, мало он знает о Кэролайн Мастерс.

– Что-нибудь случилось? – спросил он.

– Я говорила с Бруксом. У него к нам предложение.

Паже как ни в чем не бывало вышел в коридор. Карло сидел тихо, делая вид, что не слушает.

– Что за предложение? – буркнул Крис.

Мастерс вкратце изложила его суть и заключила:

– Выбор такой. Либо сознаться в убийстве по внезапно возникшему умыслу, если не удастся опровергнуть показаний миссис Келлер, либо отвергнуть сделку и добиваться оправдательного приговора. Если мы остановимся на втором, то нам предстоит решить, стоит ли впутывать имена Брукса и Коулта, а также стоит ли представить это дело как политическую вендетту. Здесь мы рискуем: у присяжных может сложиться впечатление, что Рики действительно был для тебя сущим наваждением. Первое же означает снижение срока. Если никаких новых улик против тебя они не найдут, то даже в случае обвинительного приговора ты выйдешь на свободу лет через восемь максимум. – Голос ее звучал бесстрастно. – Иначе говоря, тебе не придется умереть в тюрьме. По крайней мере, если будешь осторожен.

– О каких новых уликах говорит Брукс? – тихо спросил Паже.

– Не имею ни малейшего представления.

Паже на минуту задумался.

– Меня беспокоит эта его уловка насчет «новых улик». Как полагаешь, сможешь ли ты заставить его выбросить это из головы? Для него это будет удобным предлогом, чтобы остаться в тени.

На том конце провода повисло молчание; Паже живо представил, как Кэролайн, сидя в своем офисе, мучительно соображает, почему он спросил об этом.

– Если ты переживаешь по поводу новых улик, – наконец промолвила она, – лучше сразу соглашайся на сделку с Бруксом. Признай себя виновным: отсидишь свои восемь лет, и все дела.

Паже заглянул в комнату, туда, где, склонившись над компьютером и притворившись, что пишет про Тэда Уилльямса, сидел Карло. Восемь лет. Ему будет пятьдесят четыре, а Карло двадцать четыре. У них еще останется время.

– Рискнем, – выдавил он. – Через четыре дня позиция Виктора окончательно определится. Посмотрим, что будет дальше.

Кэролайн развернулась на своем кожаном вращающемся кресле и устремила взгляд за окно, на силуэты ночного города – темные громады домов, черное стекло, гроздья света, где кто-то допоздна работал. В ее офисе горела только настольная лампа. В такие минуты она часто вспоминала свое детство в Новой Англии, когда она любила книжки, прогулки по пляжам и яхты и думала о том, как она стала тем, кем была теперь, – честолюбивым и вместе с тем гордым за свою профессию адвокатом, женщиной, которую Маккинли Брукс назвал кошкой, гуляющей самой по себе.

Она знала, что могла бы быть другой. Менее честолюбивой, менее замкнутой. Но она уже давно сделала свой выбор, и только ночью, когда в пустом кабинете медленно текли минуты, женщину одолевали сомнения.

«Повинуясь какому безотчетному чувству, – думала Кэролайн, – она согласилась взяться за это дело?»

Ничего хорошего из ее опасных игр с Бруксом не выйдет, если только они не окончатся победой Криса Паже. Разумеется, адвокаты на то и существуют, чтобы защищать не себя, а своих клиентов. Но многие ли из них действительно делают это, да еще с той безжалостностью, с какой она набросилась на Брукса. Если Крис согласится на сделку с Бруксом и Коулт уцелеет, она на всю жизнь обзаведется могущественным врагом.

Возможно, она пошла на это – наконец оформилось у нее убеждение – просто потому, что Крис Паже, с которым они в чем-то были очень похожи, умел располагать к себе людей. По крайней мере, с какой-то пронзительной страстью, в которой не могла бы дать себе отчета, она желала, чтобы Крис выиграл это дело.

Не то чтобы она была до конца уверена в его невиновности; Кэролайн старалась не особенно обременять себя этой мыслью. Но в моменты, когда привычная настороженность изменяла ей, она не могла поверить, что Крис мог оказаться настолько глуп, чтобы инсценировать сцену самоубийства Рики и при этом оставить свои отпечатки пальцев. Или настолько ослепленным яростью, чтобы не придумать никакого иного способа разделаться с Ариасом, кроме убийства. Все, что она знала о Паже, говорило: это человек, который с холодной расчетливостью добивается своего. Тот факт, что он не представлял свою жизнь без сына и Терезы Перальты, делал невероятной саму мысль об убийстве.

Что это за новые улики? Этот вопрос тревожил Паже.

Снова и снова пытаясь найти ответ, Кэролайн не могла отделаться от ощущения, что Крис знает что-то еще. Возможно, именно этим объяснялось настойчивое желание Криса не затягивать с процессом – вопреки всякому здравому смыслу, следуя которому его можно было счесть необыкновенно хладнокровным убийцей.

Но от такого человека можно было ожидать, что он сохранит свое хладнокровие до конца и будет давать показания. Ведь – хотя закон и не позволял Салинасу открыто заявить об этом – отказ Паже давать показания был поступком человека виновного, а виновный, желающий доказать обратное, не стал бы отказываться от возможности защищаться. И Кристофер Паже понимал это.

Кэролайн снова подумала о том, что, возможно, это все-таки Терри убила своего мужа и Крис знал об этом.

Проклятые отпечатки.

– В дверь постучали.

– Войдите, – сказала Кэролайн.

Она подняла глаза и увидела перед собой Терезу Перальту.

Терри аккуратно притворила за собой дверь. В царившем в офисе Кэролайн полумраке она выглядела какой-то отрешенной.

– Вы задавали Монку вопросы, о которых я спрашивала? – произнесла Терри.

– Да, – кивнув, ответила Кэролайн.

– Хорошо. – Терри подошла ближе к свету. – Потому что у меня есть ответ на один из них. Которого Монк не знает.

Вопросительно взглянув на нее, Кэролайн спросила:

– Это правда?

10

Заняв место свидетеля, Терри повернулась и улыбнулась Кристоферу Паже.

В этой улыбке была надежда, любовь и вера в того человека, кому она была адресована. Но рассчитана улыбка, скорее, была на присяжных: подобно Кэролайн и самому Паже, его возлюбленная на время тоже стала актрисой.

– Они смотрят на тебя, – прошептала Кэролайн.

Пришла очередь Паже изобразить добрую улыбку. Присяжные не могли догадываться, что в эту минуту он вспоминал, как улыбалась ему Терри, когда они сидели во дворике гостиницы «Сплендидо», перед тем как им сообщили о звонке Розы.

Тереза расправила плечи, приготовившись отвечать на вопросы Салинаса. Она тщательно продумала каждую деталь своего туалета. Внешний вид уже не выдавал в ней молодой, занятой своей карьерой женщины с ее манерой одеваться подчеркнуто строго. В этот раз она надела золотые серьги, макияж был наложен с особой тщательностью, а черное платье можно было бы назвать простым, если бы не его изысканная утонченность. Словом, она производила эффект красивой молодой женщины, тогда как от ее профессиональной решительности не осталось и следа. Паже не сомневался, что она наверняка обсудила этот вопрос с Кэролайн, хотя для него оставалось загадкой, говорили ли они еще о чем-нибудь.

И еще в одном он был уверен. То обстоятельство, что Терри держала руки, сцепив ладони, доказывало: она нервничает.

Женщина бросила еще один беглый взгляд в его сторону, и на мгновение ему показалось, что в глазах ее стоит печальная сосредоточенность. Потом она снова улыбнулась жюри, и Паже про себя пожелал ей удачи.

Салинас, не теряя времени, приступил к делу.

– Миссис Перальта, как давно вы были знакомы с Рикардо Ариасом?

– Десять лет, – спокойным и ясным голосом ответила Терри.

– Сколько лет вы прожили вместе?

– Более семи лет. Из них шесть лет в замужестве.

– А сколько лет вашей дочери?

Терри смерила его холодным взглядом и сказала:

– Шесть.

– На протяжении всех этих лет, – слегка возвысив голос, спросил Салинас, – заводил ли мистер Ариас хоть раз разговор о самоубийстве?

– Нет.

– Давали ли вы понять кому бы то ни было, что мистер Ариас склонен к суициду?

Терри сохраняла спокойствие.

– Нет.

Паже не мог не отметить, что из нее получился хороший свидетель: она не шла на конфронтацию, и ее сдержанное достоинство выгодно отличалось от напористой манеры Виктора.

– Не было ли такого, что какие-то слова или поступки мистера Ариаса заставили вас предположить, будто он способен наложить на себя руки?

Терри на минуту задумалась.

– Мне трудно судить об этом, мистер Салинас. Со временем я пришла к убеждению, что мой муж был психически неуравновешенным человеком. Мне кажется, я просто гнала от себя мысль, к чему это может привести. – Она помолчала. – Помните, в школе мы учили поэму «Ричард Кори»? Про богатого человека, у которого вроде бы было все и который потом стреляется по никому неведомым причинам. Я вспомнила об этой поэме, когда в университете застрелился один мой однокурсник. Тогда я поняла, что чужая душа – потемки. Даже если мы твердим себе, что знаем о человеке все.

Паже обратил внимание на безыскусную красоту ответа. Слова Терри не оставили равнодушной и Луизу Марин, которая, подавшись вперед, жадно смотрела на нее. Паже знал, что слова эти Терри репетировала вместе с Кэролайн; единственное, в чем он не был уверен, – относится ли ее последняя фраза к нему самому.

– Вы говорили с Рикардо Ариасом вечером, накануне отъезда в Италию? – поинтересовался Виктор, глядя куда-то в сторону.

– Да.

– О чем?

– Я умоляла его позволить мне воспитывать Елену лично. Я боялась за нее, мистер Салинас.

Эти слова со скрытым упреком напомнили жюри, что перед ними мать. Мариан Селлер участливо взглянула на нее. Паже понял, что, акцентируя внимание на тайной стороне жизни Рики, Терезе вместе с Кэролайн удалось добиться сострадания к себе.

Обвинитель был невозмутим.

– И что он сказал на это?

– Что у него назначена встреча и он не может увидеться со мной.

– Он не сказал с кем?

– Нет. – Терри мельком взглянула на свои руки. – Но он дал понять, что это свидание.

– Не выдавал ли его голос, что он подавлен или обескуражен?

– Нет. – Терри подняла голову и посмотрела в глаза Салинасу. – Но насколько я поняла, здесь не является секретом, что Рики никому не говорил всей правды. Ни собственной матери, ни своему психоаналитику, ни учительнице Елены, ни мне и даже, по-моему, самому себе. Также ни для кого не секрет и то, что психически он был крайне несдержан… – Терри беспомощно развела руками. – По правде говоря, на этот вопрос трудно ответить однозначно.

Паже показалось, что Виктор хотел заявить протест, чтобы отклонить последний ответ Терри, но, видимо, счел момент неподходящим, поскольку женщина успела вызвать к себе симпатию зала.

– Она хорошо держится, – шепотом заметил Паже. Однако Кэролайн, которая сидела, задумчиво прищурившись, ничего не ответила.

– Считаете ли вы, – спросил Салинас, – что у мистера Ариаса шалили нервы, когда вы еще жили совместно?

– Только в конце, – спокойно произнесла Терри. – Тогда я уже понимала, что должна сделать все, чтобы забрать у него Елену.

Это был еще один хороший ответ. Терри снова давала понять присяжным, что она прежде всего мать, а не любовница Паже, которая спит и видит, как ей сбежать от мужа.

– Не припомните ли, – сухо проронил обвинитель, – доводилось ли вам за годы совместной жизни с мистером Ариасом видеть, чтобы он собственноручно писал какое-нибудь письмо?

Паже заметил, что Терри колеблется; она словно боролась с искушением ответить на этот вопрос утвердительно.

– Нет.

– Хотя бы короткую записку?

– Я не помню такого.

– Вам известно содержание записки, найденной возле его тела?

– Да.

– На вашей памяти Рики когда-нибудь отзывался о себе как о человеке «эгоистичном и жалком»?

Тереза медленно покачала головой.

– Нет.

– И не говорил этого в тот вечер, когда вы последний раз беседовали с ним по телефону?

– Нет, не говорил, – ответила женщина, расцепив ладони.

Салинас, казалось, нашел нужный ритм.

– Ведь вы собирались поужинать с мистером Паже, верно?

– Да.

– Но он отменил ужин?

– Крис позвонил мне и сказал, что ему нездоровится. Голос у него действительно был больной. Я не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым. – Терри помолчала. – Конечно, я могла бы настоять, мистер Салинас. Крису пришлось бы поужинать со мной, и тогда никого бы из нас сейчас здесь не было.

– Возражаю, – тут же отреагировал Виктор. – Я понимаю чувства миссис Перальты, но мне начинает казаться, что она начинает трактовать ответы в выгодном для мистера Паже свете.

– Не трактовать, – возразила Кэролайн, – а объяснять. Смысл сказанного миссис Перальтой в том, что она сама разрешила ситуацию с ужином.

Лернер согласно кивнул.

– Я снимаю возражение обвинения. – Он обратился к Терри: – Вместе с тем просил бы вас ограничиться конкретными ответами на вопросы мистера Салинаса.

– Разумеется, Ваша честь. – Всем своим видом Тереза выдавала недоумение и покорность, словно ей и в голову не могло прийти спорить с обвинителем. – Просто мне казалось, что иногда ответить однозначно – «да» или «нет» – значит не ответить вовсе.

Это было сказано с таким невинным выражением, что Лернер, который все прекрасно понял, невольно улыбнулся.

Затем он вновь обратился к Салинасу:

– Вы можете продолжать, обвинитель.

– Как выглядел мистер Паже наутро? – не мешкая, спросил Салинас.

– Уставшим. Но чувствовал он себя неплохо.

– Говоря о промежутке между вашей встречей утром и телефонным разговором накануне вечером, ведь вы не можете с достоверностью утверждать, где был мистер Паже в это время?

Впервые Терри выглядела растерянной.

– Я верю тому, что сказал мне Крис.

– Но ручаться вы не можете?

– Нет, – едва слышано произнесла Терри. – Но Крис не лжет. И он не убийца. Ведь речь здесь именно об этом, не так ли?

Услышав эту простую констатацию символа веры, Салинас, казалось, опешил. Но прежде чем он успел заявить протест, Терри спокойно добавила:

– Мистер Салинас, я приношу свои извинения. Просто мне было необходимо сказать то, что я чувствую сердцем.

Виктору было нечем крыть. Впервые за этот день Джозеф Дуарте оторвался от своих записей.

– Когда вы приехали в Италию, – внезапно сменил тему Салинас, – пытались ли вы связаться с Рики?

– Да. – Терри снова сцепила ладони. – Но по телефону никто не отвечал.

– Сколько это продолжалось?

– Два или три дня. – Терри посмотрела в сторону жюри. – Я думала, он избегает меня. Это было на него похоже.

– Вы звонили в школу?

– Нет. Я позвонила матери – оказалось, что Рики не забрал у нее Елену.

– Вы также посоветовали матери не звонить в полицию?

– Да. – Терри никак не выдавала своего волнения. – Елене было хорошо с моей матерью; к тому же эта судебная тяжба об опекунстве… Мне не хотелось, чтобы в глазах суда он представал более ответственным человеком, чем был на самом деле.

Салинас впервые взглянул на нее с откровенным недоверием.

– На вашей памяти случалось ли такое, чтобы мистер Ариас не смог вовремя забрать Елену?

– Нет.

Джозеф Дуарте сделал для себя пометку.

– Ведь это произошло за две недели до судебного разбирательства по ходатайству мистера Ариаса, верно?

– Совершенно верно.

– Потому что он обвинил Карло Паже в попытке растления вашей дочери?

Салинас выстреливал вопросы один за другим. Паже понял, что Терри решила сбить темп.

– Да, – спокойным тоном ответила она. – Рики говорил это о Карло.

– Учитывая все эти обстоятельства, миссис Перальта, какие конкретные основания были у вас полагать, что Рикардо Ариас ни с того ни с сего махнет рукой на свое опекунство?

Терри не сводила с него глаз.

– В прошлом такого с ним не случалось. Право, не знаю, что и подумать.

Виктор смерил ее подозрительным взглядом.

– Не в том ли дело, что это мистер Паже уговорил вас не разыскивать его?

«Именно так и было», – ответил про себя Крис.

– По правде говоря, я не очень хорошо помню, – сказала Тереза. – Но это было мое решение.

– Ваше решение, – рефреном повторил обвинитель. – Поскольку вы боялись, что вашего мужа убил именно он – ваш любовник.

Тишина.

– Нет. – Голос Терри казался скованным. – Я никогда не думала этого.

– Нет? – переспросил Салинас. – А как мистер Паже относился к мистеру Ариасу?

– В самом начале? Я этого не знаю. Позже Крис презирал его. Но не так сильно, как презирала его я.

Салинас внезапно переменил тему.

– Как долго вы знакомы с мистером Паже?

Терри впервые посмотрела в сторону Криса. Для него это мгновение было омрачено сознанием, что она сказала неправду.

– Полтора года, – тихо промолвила женщина.

– Когда у вас возникла интимная связь с мистером Паже?

– Почти год назад, – ответила Тереза и подчеркнула: – После того как я оставила Рики.

Салинас скептически ухмыльнулся.

– Сколько же именно времени прошло «после того», миссис Перальта? «Год назад» – это довольно туманно.

Свидетельница не теряла хладнокровия.

– Через три недели, если вас это устроит. Начиная с того дня, когда меня лишили временного опекунства.

– Что же получается. Вам потребовалось всего три недели, чтобы оставить мужа, лишиться опекунства и завязать интрижку со своим боссом?

Терри смерила его презрительным взглядом.

– У вас действительно талант, мистер Салинас, выставлять людскую боль на посмешище. Единственное, что вы усвоили правильно, так это хронология событий.

– Так как же все-таки это произошло – я имею в виду вашу связь с мистером Паже? Вы просто переспали однажды – и все?

– Нет. – Женщина старалась не терять самообладания. – Все было совсем не так.

– И он ни разу не касался вас до того?

– Сделай что-нибудь, – прошептал Паже, наклонившись к Кэролайн.

– Не могу, – отрезала та. – Не хочу осложнений для тебя.

– Нет, – чуть слышно промолвила Тереза. – Крис прикасался ко мне.

– И целовал вас.

– Да.

– И когда же это случилось в первый раз?

Терри откинулась на спинку стула.

– Через несколько дней после того, как я ушла от Рики.

– Уже теплее, не так ли? Признаете ли вы, что имели интимную близость с мистером Паже еще до того, как уйти от Рикардо Ариаса?

Паже видел, что присяжные наблюдают за Терри со сдержанным сочувствием.

– Нет, – твердым голосом произнесла она.

– Разве мистер Паже не уговаривал вас бросить мужа?

Тереза Перальта расправила плечи.

– Вы действительно ничего не понимаете, мистер Салинас. Крис никогда ничего не говорил мне и ничего не предпринимал. Мне казалось, что чувства, которые я питаю к нему, принадлежат только мне. Я даже об этом не догадывалась, пока не ушла от Рики. – Она перевела взгляд на Паже и тихо закончила: – Потом я сказала Крису, что он небезразличен мне, и только тут увидела в нем ответное чувство.

– Это правда, что мистер Ариас обвинил вас и мистера Паже в адюльтере?

– Да, – ответила Терри. – Точно так же, как он обвинил Карло Паже в растлении нашей дочери.

Салинас смешался. Было ясно – в этот момент присяжные вспомнили, что Рикардо Ариас, возможно, просто лжец. Мариан Селлер что-то шепнула на ухо Джозефу Дуарте; тот кивнул ей в ответ. Но в следующее мгновение обвинитель уже взял себя в руки.

– Миссис Перальта, свои обвинения мистер Ариас изложил в «Инкуизиторе», не так ли? – спросил он, размахивая листком бумаги.

– Совершенно верно. – В голосе женщины сквозило отвращение. – За десять тысяч долларов. Видимо, у них это расхожая такса за спекуляцию собственным ребенком.