Текст книги "Глаза ребёнка"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 46 страниц)

Селлер натянуто улыбнулась.

– Это просто случайность, – произнесла она. – Впрочем, ни одна из наших дочерей не пошла учиться и на врача. А ведь мой муж – медик.

Салинас сунул руки в карманы.

– Но вам доводилось общаться с людьми, профессионально занимающимися юриспруденцией?

– Да, мистер Салинас. Мы с мужем пользуемся услугами одного и того же адвоката вот уже двадцать пять лет.

– И вы довольны им?

Селлер решительно кивнула.

– Да, вполне. Гарольд помог моему мужу создать профессиональную корпорацию. И он отлично ведет все наши дела. Он больше чем советник – он наш друг.

– Ей конец, – шепнул Паже, повернувшись к Кэролайн.

Словно в подтверждение, Салинас произнес:

– Это все, миссис Селлер, что я хотел узнать. С этими словами он сел.

– Добрый день, миссис Селлер. – Кэролайн, встав со своего места, направилась к скамье присяжных.

– Добрый день. – Та доброжелательно улыбнулась в ответ.

– Думаю, из вопросов мистера Салинаса вам стало понятно, что профессия самого мистера Паже – адвокат, – произнесла Кэролайн.

– О да.

Кэролайн мельком взглянула на Салинаса и снова обратилась к Селлер.

– Миссис Селлер, исходя из собственного опыта, какое у вас мнение относительно профессиональной этики представителей этой профессии?

Селлер с явным интересом подалась вперед:

– О, я весьма высокого мнения об их порядочности. Например, наш адвокат – это человек чести. Из опыта своих занятий благотворительностью я знаю, как много юристы дают обществу – и в смысле денег, и в смысле услуг.

На сей раз Кэролайн посмотрела на Салинаса с кривой усмешкой – чтобы это увидели остальные кандидаты – и лишь после этого снова повернулась к Селлер.

– Мне было приятно познакомиться с вами, – сухо изрекла она. – Хотя, к сожалению, наше знакомство, скорее всего, будет коротким.

Со стороны прессы раздалось покашливание, словно кто-то старался подавить смех. Кэролайн вернулась на место и увидела обращенный на нее злобный взгляд Салинаса. Последним своим замечанием она дала ясно понять – Салинас пытается сыграть на предубеждении определенной части общества против адвокатов. Теперь перед ним стояла дилемма: либо отвергнуть кандидатуру Селлер и тем самым укрепить суд в этом мнении или уступить и получить присяжного, который его откровенно не устраивал.

Судья Лернер с нескрываемым интересом посмотрел на обвинителя.

– Итак, мистер Салинас? – спросил он.

Паже знал, что Салинасу было вовсе не обязательно принимать решение немедленно. Но тот привык решать сразу, полагаясь на первое впечатление и собственную интуицию. Выражение его глаз выдавало борющийся в нем страх совершить неверный шаг и уязвленную профессиональную гордость. Он распрямился и наконец излишне громко произнес:

– Обвинение принимает кандидатуру миссис Селлер.

– Ну, Виктор, как же так, – затаив дыхание, пробормотала Кэролайн, – это на вас не похоже.

В 5.30 в заседании сделали перерыв.

Самой большой удачей Кэролайн была Мариан Селлер. Она уже использовала четырнадцать отводов – осталось всего шесть; если бы Джеред Лернер по собственной инициативе не отклонил двух прополицейски настроенных кандидатов, дело обстояло бы совсем плохо. Среди тех восьми присяжных, которые прошли отбор, Кэролайн была вынуждена пропустить двух выходцев из Азии – медработника-китайца и двадцатилетнего иммигранта из Вьетнама. Право отвода она применяла главным образом к латиноамериканцам. Ей самой это было не очень по душе, так как на завтрашнем заседании ожидалось еще больше кандидатов из числа выходцев из Азии и Латинской Америки, а также людей с низким образовательным уровнем. Поэтому, когда Паже предложил пересмотреть их отношение к подбору присяжных, Мастерс с готовностью согласилась.

Они выехали из подземного гаража на черном «мерседесе» Кэролайн. Паже с удивлением обнаружил, что уже стемнело (с началом процесса он совершенно утратил связь с внешним миром). Крис знал всю предстоящую программу: они будут сидеть за столом в конференц-зале; перед ними разложат сандвичи и опросники для пула присяжных; он позвонит Карло и Терри, а затем они потратят целый вечер, пытаясь проникнуть в мысли незнакомцев, которые пока существовали для них только на бумаге.

Женщина повернула на Мишн-стрит; по левую руку вздымались мрачные громады зданий делового района.

– Не возражаешь, если я открою верхний люк? – спросил Кристофер. – Душно, как будто мы весь день летели на самолете.

Кэролайн улыбнулась:

– Как будет угодно.

Паже нажал на кнопку и откинулся на сиденье, стараясь разглядеть звезды на залитом искусственным светом небосклоне. Иногда он представлял свою жизнь чередою отчетливых моментальных снимков. И сейчас, ощущая легкий бриз на лице, Паже всматривался ввысь. Ему показалось, что видит звезду, и он вспомнил ту ночь, когда они с Терри ходили на яхте.

С тех пор минуло месяца полтора. Паже тяготило постоянно находиться дома, а пойти было решительно некуда – везде на них устремлялись любопытные взоры. И когда он предложил Терри отправиться на яхте, она тут же согласилась.

Было прохладно и безветренно. Терри, в кожаной куртке, которую Крис купил в Венеции, сидела на корме. Ветра практически не было, и они медленно дрейфовали посреди залива Сан-Франциско. Их окружала черная вода; вдали взбегали на холмы огни большого города; по мосту «Золотые ворота», словно рабочие муравьи, ползли автомобили. Казалось, что небо над ними вспыхивает все новыми звездами и, оторвавшись от города, уносится куда-то вдаль, в сторону округа Марин. Паже смотрел на звезды, потом перевел взгляд на Терри: ее черные волосы блестели в лунном свете, а лицо никогда не казалось столь прекрасным. Паже хотелось одного – не отрываясь глядеть на нее.

Глаза Терезы были печальны. Потом она спросила:

– Почему ты не хочешь давать показания?

– Терри, я надеялся забыть об этом, – ответил он. – Хотя бы сегодня.

Он почувствовал на себе ее взгляд.

– Вам с Карло приходится переживать то же самое, что и мне?

– Постоянно, – сказал он. – Я не могу сказать ему ничего такого, о чем потом его не спросил бы Салинас.

Терри покачала головой и тихо произнесла:

– Но не давать показания, значит…

Фраза повисла в воздухе, да ей и не нужно было договаривать ее до конца.

Паже промолчал. В воцарившейся тишине Терри снова, на этот раз отрешенно, покачала головой, точно в немом изумлении.

– Утром мне звонили из издательства «Уорнер букс», – сказала она наконец. – Они хотят издать книжку, а потом слепить на ее основе телесериал.

Паже не смог подавить смеха:

– И кто же будет играть тебя?

– Рози Перес горит желанием, – без тени улыбки ответила Тереза.

Паже задумчиво устремил взгляд ввысь.

– А по их сценарию я виновен или нет? – спросил он.

– До этого мы не дошли.

В ее голосе звучал давний гнев. Паже повернулся к ней и, увидев ее лицо, внезапно вспомнил обложку журнала двухнедельной давности, где она была сфотографирована вместе с Еленой. Подпись гласила: «Ради нее Кристофер Паже пошел на убийство?» В журнале излагались подробности его жизни и обвинений, с которыми выступил Рики; там, где говорилось о совращении, размещалась фотография Карло и еще одна – с изображением Елены. Статья была снабжена комментарием Сони Ариас, не удовлетворенной результатами расследования относительно роли Терри в гибели ее сына.

– Как Елена? – спросил Паже.

– Насколько я или Денис Харрис можем судить, примерно так же, как было. Ее новая школа мне нравится больше. – Голос Терри казался усталым. – Она уже было обзавелась подружкой, как та сказала Елене, что приятель ее мамы убил ее папу.

Паже понял, что в данных обстоятельствах любое выражение сочувствия прозвучит как банальность.

– А что Роза? – поинтересовался он.

– Хранит спокойствие. Как и следовало ожидать. – Голос Терри смягчился. – У меня не выходит из головы Карло. Когда мы поняли, что любим друг друга, мне показалось, что нашим детям от этого будет только лучше.

– Так бы все и было, если бы не Рики. – Паже посмотрел туда, где из мириад автомобильных огней вставали силуэты высотных зданий и очертания «Золотых ворот». – Что касается Карло, – продолжал он, – то он может положиться на своих друзей. Вместе с тем сын стал более сдержанным и осторожным, что, впрочем, естественно, если человек, на которого он рассчитывал, может в одночасье исчезнуть.

Терри отвернулась и робко спросила:

– Ты действительно считаешь, что тебя могут признать виновным?

Крис усилием воли заставил себя посмотреть ей в глаза. В сумрачном свете ему показалось – или это было лишь игрой его воображения, – что Терри плачет.

– Я знаю, – промолвил он, – вам с Еленой пришлось многое пережить. – Он взял ее ладони в свои. – Шесть лет назад ты вышла замуж за Рики – в глубине души тебя терзали сомнения, но ты уговаривала себя поверить ему хотя бы ради будущего ребенка. Сейчас тебе приходится переживать все это заново.

Терри вздрогнула. Теперь Паже видел, что слезы ее настоящие.

– Я боюсь потерять тебя, Крис.

Мужчина покачал головой.

– Нет, – тихо произнес он, – ты боишься, что я окажусь другим.

2

На следующее утро Паже вошел в зал суда, излучая энергию, – результат чрезмерных физических упражнений и бессонных ночей. Со дня своего ареста он, не щадя себя, занимался зарядкой; если выпивал, то только сухого вина; в десять уже ложился в постель. В итоге ощущал необыкновенный прилив сил; все чувства его были обострены до предела, и он уже не помнил, когда последний раз пребывал в такой физической форме. Но спал Крис плохо, и с этим ничего нельзя было поделать: просыпался среди ночи, мучаясь мыслью, что чего-то не успел, и лежал, не в силах уснуть, как не в силах был изменить собственное прошлое.

Паже вглядывался в лица сидевших на скамье присяжных, надеясь различить в каждом незнакомце что-то общечеловеческое или хотя бы искру сострадания. Только что, по просьбе Кэролайн, судья Лернер отклонил кандидатуру некоей сорокалетней особы, студентки выпускного курса университета. Она устраивала сторону защиты по своему социальному положению, однако как раз в это самое время вела бракоразводную тяжбу, обвиняя мужа в жестоком обращении с ребенком, – в итоге кандидатша была вынуждена признать, что на суде может быть пристрастна. Следующим был инженер Джеймс Ри, кореец по происхождению, который, похоже, устраивал Салинаса. Когда Кэролайн встала, чтобы задать ему вопросы, он уставился на нее с выражением напускной вежливости. Мур причислял Ри к присяжным обвинения: в его характеристике отмечалось, что он «склонен к подобострастному отношению к властям и как инженер может недолюбливать представителей свободных профессий».

У Кэролайн оставалось лишь четыре отвода, и четырех присяжных еще предстояло выбрать.

– До этого процесса вы что-нибудь слышали о мистере Паже? – спросила она инженера.

Ри осторожно кивнул:

– Разумеется. Об этом деле много писали – я помню статью в «Ньюсуик»; фотография мистера Паже помещалась на обложке. Еще была телепередача.

Кэролайн сделала вид, что приятно удивлена. Шума вокруг этого дела действительно было предостаточно: о нем писали все – от бульварных газетенок до «Нью-Йорк таймс». Тем утром она говорила Паже, что пора бы напомнить присяжным, что его имя известно отнюдь не только в связи с обвинением в убийстве Рикардо Ариаса.

– Именно тогда вы впервые узнали о мистере Паже?

Ри снял очки в металлической оправе и принялся старательно протирать их.

– О нет. Я припоминаю, что мистер Паже собирался баллотироваться в Сенат.

Он говорил подчеркнуто нейтральным, ничего не выражавшим голосом.

– В то время у вас сложилось какое-то определенное впечатление об этом человеке? – задала вопрос Кэролайн.

Ри впервые позволил себе улыбнуться.

– Да. Я понял, что он не принадлежит к числу сторонников моей партии.

После этих слов Паже был готов немедленно отклонить кандидатуру корейца. Однако Кэролайн по-прежнему стояла и не думала возвращаться на место.

– Следует это понимать, что вы не являетесь демократом? – сухо спросила она.

Паже заметил, что Салинас нахмурился и помрачнел. Семьдесят пять процентов населения Сан-Франциско и примерно такую же часть пула присяжных составляли демократы с ярко выраженными либеральными взглядами. Крис понял, что у Кэролайн впервые появился шанс представить его в выгодном свете.

– Нет, – печально покачав головой, ответил Ри. – Здесь, в Сан-Франциско, я чувствую себя несколько одиноко. Даже мои дети считают, что президентом должен стать Майкл Дукакис.

Его замечание вызвало взрыв хохота в зале; особенно усердствовали представители прессы. Даже судья Лернер позволил себе улыбнуться.

– Не беспокойтесь, мистер Ри, – произнес он. – В этом зале республиканцев лелеют и оберегают пуще пятнистой совы.

Смех в зале стал заметно теплее. То, что люди так охотно откликались на шутку, лишний раз доказывало: процедура отбора присяжных превратилась в жестокое состязание сторон. Паже запоздало улыбнулся.

Кэролайн, похоже, улыбалась вполне искренно.

– Мистер Ри, считаете ли вы для себя возможным, невзирая на свою принадлежность к охраняемому редкому виду, отнестись к этому делу со всей объективностью? – спросила она.

– Конечно. Это моя обязанность.

Мастерс смерила его взглядом, затем коротко кивнула.

– Суд может позволить себе иметь среди своих присяжных сову, – изрекла она. – Будь она пятнистая или нет. Благодарю вас, мистер Ри.

Паже почувствовал, как Мур положил руку ему на плечо. Он обернулся, и тот тихо проговорил ему:

– Не позволяй ей принимать этого парня.

Но в это время Кэролайн с довольным видом уже направлялась к своему месту.

– Мистер Салинас? – обратился судья Лернер к обвинителю.

Тот поднялся.

– Обвинение принимает кандидатуру мистера Ри.

Когда Кэролайн села, Мур пододвинул свой стул к ним поближе.

– Откажитесь от него, – прошептал он. – Это опасный тип.

Кэролайн обернулась:

– У него есть чувство юмора, и он нравится присяжным. У меня почти не осталось отводов, к тому же я считаю, что с ним можно работать.

– Мисс Мастерс? – обратился к ней Лернер.

Кэролайн с надеждой посмотрела на Паже. Он едва заметно покачал головой.

Кэролайн растерянно повернулась к Лернеру.

– Вы позволите нам минуточку посовещаться?

– Разумеется. Если только… минуточка – это по-вашему сколько?

Она наклонилась к Паже и, не обращая внимания на Мура, спросила:

– В чем дело?

Паже почти физически ощущал, как зал замер в напряженном ожидании.

– Слишком рискованно, – произнес он. – Я согласен с Джонни – он для нас нетипичен. А если попадет в присяжные, помяни мое слово, обязательно будет старостой.

– Возможно, – отрывисто сказала Кэролайн. – Однако Ри наверняка не понравится такой Рики, каким мы его представим. Скорее, он западет на тебя.

– Только не на Криса, – перебил ее Мур. – Кто ему точно придется по душе, так это Салинас. Типичный представитель закона и порядка.

Кэролайн не спускала глаз с Паже.

– Крис, он мне нужен. Ну что?

Тяжело вздохнув, Паже изрек:

– Отвод.

Мастерс устремила исполненный негодования взгляд на Мура, но когда она повернулась к Лернеру, лицо ее было совершенно спокойно.

– С сожалением вынуждена сообщить, – произнесла она, – что мы отклоняем кандидатуру мистера Ри.

Во время утреннего перерыва Кэролайн сосредоточенно изучала анкеты присяжных. Паже не давал покоя вопрос: правильное ли решение он принял. И, выйдя в коридор, он обратился к Муру, втайне рассчитывая на его поддержку.

Мур огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что рядом нет репортеров.

– Думаю, мы были правы, – сказал он. – Но если бы дело вел ты, а Кэролайн была твоим клиентом, ты бы его взял.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что ты, как и Кэролайн, полагаешься на собственную интуицию. И потому что она, возможно, считает, что я нашел достаточно много любопытного, чтобы огорошить Салинаса, если у того окажется достаточно глупости изображать плохиша Рики пай-мальчиком с рекламного плаката про американскую мечту.

Паже подумал, что именно об этом они и просили Мура, когда впервые встретились с ним в офисе Кэролайн.

Они сидели втроем в просторном конференц-зале, стены которого украшали фрески на восточные мотивы. Дубовый стол был настолько широк, что вполне подошел бы для заседания совета директоров крупной корпорации, и так отполирован, что Паже видел собственное отражение.

– Богатая комнатка, слышно, как работает счетчик, – вскользь заметил Мур, обращаясь к Кэролайн. – И сколько же адвокатов все это содержат?

– Около пятисот.

Мур обескураженно покачал головой.

– Подумать только, – произнес он с мягким ирландским акцентом. – И в такой стране не могут сделать даже приличный холодильник.

Это было так похоже на старину Джонни, каким его всегда знал Паже. Причудливо сочетавшего в себе цинизм и сентиментальность, долгие годы жившего опасной двойной жизнью тайного агента ФБР, но до сих пор сохранившего наивную веру – или это Крису только казалось – в институт семьи. Паже знал, что Мур особенно нежно относился к Терри, однако, по всей видимости, недолюбливал Кэролайн (возможно, потому, что та, со своим стремлением не допустить никаких посягательств на свою частную жизнь, практически не имела слабостей, чтобы вызвать симпатию Джонни). Сидя напротив него, Кэролайн загадочно улыбалась – то ли кокетливо, то ли изумленно.

– Почему в Америке так много адвокатов? – переспросила она. – Да потому, что американцы терпеть не могут всех адвокатов, кроме своего личного, и ненавидят процессы, если только сами не обращаются в суд. И напротив, готовы уважать все законы, за исключением того, который хотят нарушить. Когда в обществе атрофируется чувство стыда, закон процветает, а когда общество шутит насчет адвокатов, оно тем самым пытается скрыть свою причастность к этому.

Джонни тихонько хмыкнул. Замечание Кэролайн, беглое и в то же время точное, было, похоже, сделано специально, дабы напомнить ему, что она не глупая женщина.

– Если мой холодильник выйдет из строя, – произнес Мур, – я обязательно обращусь к тебе.

– Ну что ты, – сухо отрезала она. – Мы будем представлять интересы производителя. Однако давайте продолжим.

Джонни коротко кивнул.

– Итак, Рикардо Ариас. Если еще и встречается некачественная продукция, так он именно из этого разряда. – Джонни вопросительно взглянул на Паже. – Крис сказал, что ты хотела знать мое мнение относительно того, с чего следует начинать.

– Это так.

– Начинать следует с Чарлза Монка. – Детектив распрямил спину. – А конкретно – с протокола осмотра места происшествия. Монк хороший сыщик, но у простых обывателей, в том числе и у присяжных, существует превратное представление о работе следователя, который занимается делами об убийствах. Люди думают, что такие, как Монк, появляются на месте преступления, не имея в голове никакой концепции, а потом, в ходе тщательного и объективного расследования, восстанавливают картину происшедшего и хватают убийцу. При всей своей внешней привлекательности такое представление совершенно абсурдно.

Паже невольно улыбнулся; ему было приятно сознавать, что он ни разу не ошибся в Джонни.

– Полицейские – такие же люди, – продолжал тем временем Мур. – Они прибывают к месту преступления, каким в данном случае является квартирка Рики, осматривают его, а затем начинают выдвигать «гипотезы» – то есть, попросту говоря, строить догадки, которым явно недостает аргументации, чтобы их можно было назвать «версиями». Это все равно что пытаться собрать какую-нибудь дурацкую картинку-головоломку; для детей, по-моему, такая задачка чересчур сложна. Прежде всего надо представить, какая должна получиться картинка, когда все отдельные кусочки будут собраны, и потом двигаться вперед. На самом деле другого метода решить головоломку не существует – будь то детская игра или убийство. – Мур задумчиво улыбнулся. – Проблема Монка – как, впрочем, и каждого полицейского – в том, когда начать подгонять кусочки. Чуть раньше или чуть позже – ясно одно: Монк уже попробовал. Такова человеческая природа.

Кэролайн скрестила руки на груди и произнесла:

– Джонни, мы должны знать все, что упустил из виду Монк. Мы должны видеть каждую ниточку, которую он не заметил. В числе прочего я хотела бы навязать присяжным мысль о том, что все это дело смахивает на политическую вендетту. И не важно, вызвана ли она нежеланием Брукса забыть свое поражение на процессе Карелли или тем обстоятельством, что Крис имел наглость сунуться в политику, не будучи миропомазанным Джеймсом Коултом-младшим.

Мур пожал плечами.

– Возможно, тебе удастся представить дело именно таким образом – независимо от того, правда это или нет. Ручаюсь, в ходе процесса обязательно выяснится, что Монк в чем-то недоработал, – так всегда бывает. К счастью, присяжные быстро разочаровываются в полицейских, когда видят, что те действуют отнюдь не безупречно.

Теперь, когда он сам оказался в положении клиента, Паже понял, насколько циничной может быть тактика защиты.

– Я уверен, что здесь не обошлось без политики, – вставил он. – До тех пор, пока я не наделал шуму, отношение ко мне было далеко не привилегированным. Чувствовалась рука Коулта.

Мур обратился к Кэролайн:

– Возможно, это не имеет отношения к делу, адвокат, но вы не боитесь, что мистер Коулт может и обидеться? В конце концов, не исключено, что он будет нашим губернатором.

Мастерс взглянула на него не просто невозмутимо, а как-то безучастно.

– А почему я должна этого бояться? – спросила она.

Мур промолчал. Паже понял, что Кэролайн просто решила не оставлять Джонни никакого выбора. Интересно, догадалась ли она, к чему клонит Мур: они были друзьями, и Джонни хотел убедиться, что Кэролайн не станет жертвовать интересами клиента ради собственного честолюбия.

– Далее, – продолжал детектив, – мы имеем этого очевидца. Требуется установить, какое у нее зрение; провести анализ на наркотики и алкоголь; узнать, принимает ли лекарственные препараты; выяснить, сообщала ли она полиции о каких-либо правонарушениях раньше; поговорить с соседями. Кто знает, – может, к ней по страстным средам является дух Уоррена Хардинга[27]27
  Двадцать девятый президент США в 1921–1923 гг.


[Закрыть].

Кэролайн кивнула.

– Все верно, – равнодушно заметила она. – Мне бы также хотелось, чтобы ты проверил все ее делишки с полицией. Мы должны утопить эту женщину.

Мур улыбнулся, одновременно устремив на Кэролайн холодный оценивающий взгляд серо-голубых глаз.

– За то, чтобы тебя почитали за примерного гражданина, надо платить, верно? Здесь мы снова возвращаемся к вопросу о Рики. Насколько я понимаю, ты намерена слегка опорочить посмертную репутацию бедняги.

Их взгляды встретились, и Кэролайн язвительно заметила:

– Как это ты догадался?

– Просматривается определенная схема. По правде говоря, если бы вы с Крисом не попытались придать факту смерти Рики социальный окраски, я бы решил, что вы оба невменяемы. – Затем, обратившись к Паже, Джонни спросил: – Не сказал ли при тебе Монк чего-то такого, позволяющего заключить, что Рики посещал психиатра?

Паже лишь неопределенно хмыкнул.

– Если все так и если этот психиатр готов показать на суде, что Рики не был склонен к суициду, то Салинас, возможно, вызовет его в качестве свидетеля. – Мур снова обратился к Кэролайн. – Во всяком случае, я выясню. Прослежу его жизнь до мельчайших подробностей – соседи, учеба, семья, любовницы, работа, деловые знакомства, визиты к врачу, поездки, проблемы юридического характера, материальное положение. Я так понимаю – тебе хочется представить его в невыгодном свете, а еще лучше – дать понять, что Рики преследовало подспудное желание покончить с собой, чтобы облегчить свои земные страдания.

Кэролайн кивнула.

– Если возможно. Еще я хочу получить имена тех, у кого, кроме Криса, имелись причины недолюбливать его.

В глазах Джонни появилось что-то новое. Кэролайн словно напоминала ему: у его друга Кристофера Паже было достаточно причин, чтобы покончить с Рикардо Ариасом, и что ни в чем нельзя быть до конца уверенным.

– Да, – подтвердил он. – Было бы неплохо получить новых подозреваемых.

Возникла пауза. Когда Мур повернулся к Паже, глаза его были холодны и бесстрастны.

– У тебя самого, Крис, есть какие-нибудь соображения на этот счет? Кроме Терри, разумеется.

В его голосе, как однажды в голосе Кэролайн, звучала скрытая мольба о помощи. Паже понимал, что должен как-то развеять его сомнения.

С минуту помолчав, он произнес:

– Джонни, если бы это сделал я, то сейчас особенно старательно напирал на версию о самоубийстве.

Луиза Марин была стройной хрупкой латиноамериканкой с бледной кожей, ярко-каштановыми волосами и робким, почти затравленным, выражением глаз. Кэролайн заметила ее среди других сидевших на скамье кандидатов около часа назад. Женщина казалась погруженной в себя и в то же время держалась как-то напряженно, что выделяло ее на фоне других. Кэролайн предположила, что дело в душевном расстройстве: возможно, какой-то глубоко укоренившийся страх не позволяет ей замечать окружающего. Но когда Мастерс начала задавать вопросы Луизе, та показалась ей настороженной, если не сказать подозрительной. Если с Салинасом она вела себя так, словно заранее решила во всем угождать ему, то теперь старалась отделаться короткими, односложными фразами. Кэролайн чувствовала, что Марин не в себе, однако вовсе не походила на тихо помешанных чудаков, разговаривающих на улице сами с собой. За теми немногочисленными фактами – безработная, католичка, малообразованная, – на основании которых они оценили ее кандидатуру весьма невысоко, должно было скрываться нечто большее.

– Вы сейчас сидите дома, верно? – спросила Кэролайн. – Вы пытались искать работу?

– Раньше я работала в магазине, – чуть слышно произнесла Луиза, словно не слыша вопросов. Она рассеянно смотрела куда-то в сторону, как человек, погруженный в воспоминания.

– Раньше – это когда? – уточняла адвокат.

Луиза перевела взгляд на Кэролайн, и та, увидев в нем непонятно откуда появившуюся стальную решимость, невольно вспомнила ветеранов Вьетнама.

– Когда умер папа, – сказала Луиза, – у мамы случился инсульт. Я ухаживаю за ней.

Мастерс чувствовала, что разгадка где-то рядом, и, следуя одной интуиции, задала следующий вопрос:

– Как умер ваш отец?

Луиза беспомощно сложила руки, плечи ее понуро опустились – у нее был такой вид, будто ей приходится сносить постоянные побои.

– Он был полицейский, – наконец выдавила она.

На мгновение перед мысленным взором Кэролайн предстала картина некоей трагедии, разыгравшейся на улицах города. Лишь повторив свой вопрос, она поняла, что ошиблась, и теперь с трепетом ждала услышать страшную правду.

– Как он умер, мисс Марин?

Ни единый мускул не дрогнул на лице Луизы, словно это была гипсовая маска. Тихим, но твердым голосом она изрекла:

– Он чистил пистолет.

Кэролайн вдруг почувствовала, что оцепенела.

– Высказывались ли предположения о самоубийстве? – мягко спросила она.

В наступившей тишине адвокат не сводила глаз с Луизы Марин, ощущая себя будто в вакууме. Луиза принялась трясти головой со страстью, которую в ней было трудно заподозрить.

– Он никогда бы не совершил такого, – негодуя, выпалила она. – Он был добрый католик и добрый человек.

– Но случается, что люди совершают это, – тихо возразила Кэролайн. – Даже католики, не говоря уже о полицейских.

Глаза Луизы были подернуты пеленой слез. В душе Кэролайн готова была молить судью Лернера вмешаться. Но он этого не сделал, наверняка понимая, что вопрос о суициде принципиален для стороны защиты и что у Кэролайн осталось слишком мало отводов, чтобы она могла позволить себе щадить чувства присяжных.

– У вас еще есть вопросы, адвокат? – не выдержал Салинас. – Или вы закончили?

Кэролайн сделала вид, что не слышит его. Выражение мучительного страдания застыло на лице Луизы Марин, как будто она тщетно пыталась избавиться от нахлынувших на нее сомнений.

– Верите ли вы, что самоубийство это грех? – спросила Мастерс.

Мертвую тишину прорезал сдавленный голос Луизы:

– Так учит церковь.

– Но она также учит, что грехи будут прощены.

Марин выпрямилась.

– Он пощадил бы мою мать – он не сделал бы этого. Ведь это едва не погубило ее.

– Но вы не можете утверждать наверняка, – склонив голову, настаивала на своем Кэролайн. – Вы не уверены?

Марин в замешательстве воззрилась на нее.

– Мисс Мастерс, – услышала Кэролайн голос судьи Лернера, – как далеко вы намерены зайти в своем интервью?

Она повернулась к судье, который с сочувственным видом рассматривал Луизу Марин.

– Ваша честь, – произнесла Кэролайн, – будьте снисходительны – я прошу предоставить мне некоторую свободу действий, это крайне важно.

Лернер смерил ее долгим задумчивым взглядом, затем кивком дал понять, что согласен.

Кэролайн вновь обратилась к Луизе:

– В жизни полицейского бывает такое, о чем не догадываются даже самые близкие ему люди. Вы понимаете это?

Марин только кивнула; в ее глазах больше не было слез.

Кэролайн осторожно спросила:

– А что думает ваша мать?

Марин вздрогнула.

– Когда она увидела его, – произнесла женщина, – то была потрясена. Ночью у нее случился инсульт. Последний раз я говорила с ней за день до смерти отца.

Кэролайн выдержала паузу, затем сочувственно поинтересовалась:

– Видимо, он не оставил никакой записки?

– Нет.

Мастерс снова помолчала, давая возможность присяжным переварить известие о предсмертной записке.

– И все же, – продолжала она. – Ведь вы не можете знать наверняка?

– Я чувствую это сердцем, – вспыхнув, вымолвила Луиза.

– Потому что вы знали его как своего отца, – Кэролайн помедлила, – хотя и не знали его как полицейского.

Луиза Марин неопределенно покачала головой.

Кэролайн подошла к перилам, ограждавшим скамью присяжных, и нашла взглядом Марин во втором ряду. Она словно обращалась только к ней одной:

– Естественно, вы ничего не знали о Рикардо Ариасе.

– Обращайтесь к залу, адвокат, – раздался у нее за спиной голос Салинаса. – Мне ничего не слышно.

Кэролайн поняла, что он пытается помешать ей установить какую-то личностную связь с этой женщиной. Не поворачивая головы, она еще тише пробормотала сквозь зубы:

– Оставьте ваши игры, Виктор.

Салинас встал и, стараясь сохранять достоинство, заявил:

– Адвокат, не вам говорить мне об играх.

Кэролайн обернулась:

– Я поняла, мистер Салинас. Я буду говорить еще тише, чтобы вы лучше слышали.

Со стороны прессы раздался сдавленный смех; было очевидно, что Салинас задет за живое. Когда Мастерс снова повернулась к Луизе, выражение лица у той заметно смягчилось.

– Вы верите, – спросила адвокат, – что полиция в своих действиях свободна от предрассудков?

Марин замешкалась; вопрос, казалось, застал ее врасплох. Затем отвела взгляд и через силу произнесла:

– Мой отец не верил. Иногда он переживал из-за этого. «Они там принимают законы, – говорил он, – а мы применяем их против тех, кто нам не нравится».