Текст книги "Глаза ребёнка"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 46 страниц)

– О чем вы говорили в тот день?

– К тому времени Рики уже написал заявление в суд. Он был крайне разочарован тем, что миссис Перальта предпочла уехать за границу с дружком, бросив дочь в критический для нее момент. Мы немного поговорили, а потом он предложил мне встретиться с ним на следующее утро, в субботу, в ресторанчике «Кофейное зерно» – это в Ной-Вэлли. Он хотел серьезно поговорить о Елене.

– И что же вы?

– Я согласилась. – Она пожала плечами, по-прежнему не поднимая глаз. – Я живу неподалеку, как и он.

– Во время последней встречи с ним не бросилась ли вам в глаза какая-нибудь странность в его речи или поведении?

– Он выглядел совершенно нормально. Разве что был чуть больше обычного встревожен за дочь.

Салинас удовлетворенно кивнул.

– Когда вы должны были встретиться с ним?

Уорнер задумалась, вспоминая.

– Я сказала, что часов в одиннадцать меня вполне устроит.

– И вы поехали туда?

– Да, – срывающимся голосом изрекла Уорнер. – Но Рики так и не появился.

– И что же вы предприняли? – спросил Салинас.

– Подождала около часа, потом уехала.

– Вы пытались позвонить ему?

Уорнер едва заметно качнула головой.

– Мне было как-то неловко. Я подумала, что Рики забыл. – Когда она посмотрела на Салинаса, в ее глазах было затравленное выражение. – Вы не можете себе представить, как я жалела, что не позвонила ему.

На скамье присяжных Мариан Селлер вся подалась вперед, глядя на Уорнер словно завороженная. Паже охватило отчаяние: он чувствовал, что они теряют присяжных.

– У меня больше нет вопросов, – промолвил Виктор.

«Осторожнее, – мысленно увещевала себя Кэролайн, выходя из-за стола и направляясь к Лесли Уорнер. – Сейчас жюри на ее стороне, а ты ходишь по острию бритвы. Если будешь держаться чересчур надменно, расположения присяжных тебе не видать».

– Доброе утро, – приятным голосом изрекла она.

Уорнер окинула ее исполненным горечи взглядом, словно ей не дали до конца предаться своей скорби. Мастерс смогла лишний раз убедиться, что в душе эта женщина получает истинное удовольствие, играя свою роль.

– Вас, видимо, глубоко потрясла кончина мистера Ариаса? – риторически спросила Кэролайн.

Уорнер слабо кивнула:

– Да.

Кэролайн окинула ее изумленным взглядом.

– Тому есть определенные причины?

Уорнер на мгновение смешалась.

– Всегда печально, когда умирают молодые. Особенно если речь идет о человеке, который любил жизнь и трепетно заботился о дочери. Может быть, самое печальное, что у Елены больше никогда не будет отца.

«Или что у тебя не будет любовника», – про себя отметила Кэролайн.

– Вы чувствовали особенную близость к Елене?

Снова замешательство.

– Я переживала за нее. Но она училась у меня недолго. После смерти Рики мать Елены забрала ее из школы.

В ее словах сквозило явное неодобрение. Кэролайн подумала, что непременно должна воспользоваться этим; в следующую секунду она уже знала, каким будет ее очередной вопрос.

– Преследовали ли вы личный интерес, встречаясь с мистером Ариасом?

Уорнер опешила.

– Не понимаю, что вы хотите этим сказать, – сухо произнесла она.

Склонив голову чуть набок, Мастерс, спросила:

– Ну, например, приходилось ли вам встречаться за чашкой кофе с отцом кого-то еще из числа ваших воспитанников?

– Нет, – сквозь зубы процедила Лесли.

– А с чьей-нибудь матерью?

– Не припоминаю такого.

– С Терезой Перальтой вы тоже не общались накоротке?

– Нет. – Похоже, Уорнер удалось преодолеть волнение. – Состояние Елены особенно волновало меня. Когда ее отец попросил меня о встрече, я не нашла в этом ничего предосудительного.

Кэролайн изобразила живейший интерес к собеседнику.

– А как хорошо вы знали мистера Ариаса?

Уорнер снова поправила широкую юбку.

– Думаю, довольно хорошо. Когда встречаешься с кем-то на протяжении нескольких недель, по крайней мере дважды в неделю, поневоле получаешь достаточно полное представление о человеке. Особенно если это открытый человек, каким был Рики.

– В самом деле? И вам, должно быть, известно, откуда он получал средства к существованию?

От Уорнер повеяло холодом.

– У него было собственное дело, – многозначительно заявила она. – Называлось «Юридические разработки». Он неизменно восторженно рассказывал об этом.

– А не упоминал ли он, что живет за счет пособия на супруга и алиментов на ребенка, которые выплачивала ему миссис Перальта?

– Нет, – невозмутимо ответствовала Уорнер.

– Полагаю, вы не имеете представления и о том, каким стало бы его материальное положение, лишись он вдруг опекунства над Еленой?

– Нет.

– И о том, были ли у него проблемы финансового характера?

– Нет.

– Или проблемы душевного свойства?

– Нет.

– Не знаете, обращался ли он к психиатру или к консультанту по вопросам семейно-брачных отношений?

– Нет, – жестко отвечала Уорнер. – Наши отношения с ним были совсем иного рода; он не говорил со мной о подобных вещах. В основном мы беседовали о Елене.

Кэролайн уперлась руками в бока.

– Каким отцом был Рикардо Ариас?

– Я уже говорила, что он был заботливым отцом, – не без раздражения отрезала Уорнер.

– Откуда вам это известно?

– Потому что мы с ним говорили о Елене. Много говорили.

– Вы когда-нибудь видели их вместе?

Уорнер была явно сбита с толку.

– У меня не было возможности следить за их взаимоотношениями.

– Иначе говоря, вы верили в то, что мистер Ариас заботливый отец, потому что он сам утверждал это, я правильно вас поняла?

– Контакт родителя с преподавателем является для меня показателем заботы данного родителя о своем ребенке.

Мастерс сделала вид, что ей необходимо переварить эту фразу.

– Вы не находите, что еще одним показателем родительской заботы было бы сводить Елену к детскому психологу? Специалисту?

Уорнер натянуто улыбнулась.

– Я согласна с вами. Мне кажется, я говорила об этом мистеру Ариасу.

– А не говорил ли он вам, что миссис Перальта настаивала на этом?

– По-моему, нет, – удивленно пробормотала Уорнер.

– А не говорил ли он вам, что уже после того, как он выдвинул обвинение в покушении на растление Елены, миссис Перальта предлагала ему провести психиатрическое освидетельствование всех заинтересованных лиц?

Казалось, Лесли Уорнер вот-вот попятится над натиском Кэролайн.

– Мы не обсуждали этот вопрос, – отрезала она.

– Таким образом, вы не обсуждали, зачем ему понадобилось, чтобы его обвинения против Карло были рассмотрены в суде?

Уорнер решительно закивала:

– Чтобы защитить Елену, конечно.

– Понимаю. И вы сочли, что защита интересов Елены является и Вашей обязанностью, верно?

– В какой-то мере. Как ее учителя.

– Когда вы сообщали миссис Перальте о пресловутом инциденте на школьном дворе, вы как учитель высказали ей свои подозрения относительно того, что Елена якобы могла стать жертвой совращения?

Уорнер съежилась, точно хотела провалиться сквозь землю.

– Нет, – проронила она. – Мне показалось, что она недостаточно отзывчива по натуре.

– У вас такое правило – сообщать о своих подозрениях только тем родителям, в чьей «отзывчивости» вы не сомневаетесь?

Уорнер вспыхнула.

– Разумеется, нет. Но я уже говорила, что официально опекуном считался мистер Ариас.

– Тогда объясните мне, почему вам показалось, что миссис Перальта «недостаточно отзывчива»?

– Когда я в разговоре с ней обмолвилась, что Елена, возможно, плохо переносит общение с новым кругом людей, – нашлась Уорнер, – миссис Перальте, похоже, это не понравилось. Так что я предпочла в дальнейшем не касаться этой темы.

«Иногда это действительно помогает, – подумала Кэролайн, – по-настоящему ненавидеть свидетеля».

– А как вы узнали о «новом круге», в котором вращается миссис Перальта?

– Да Рики сам рассказывал мне. – Уорнер буквально шипела от злости. – Судя по всему, у миссис Перальты была интрижка еще до того, как распался их брак с Рики.

До сих пор Кэролайн ни разу не повысила голос.

– Судя по чему? – спокойно спросила она.

– Мне сказал мистер Ариас.

– И вы, разумеется, приняли его слова за чистую монету. Ведь вы так хорошо знали его.

Уорнер точно загипнотизированная не сводила глаз со своего мучителя.

– У меня не было причин не доверять ему.

– И на этом основании вы сочли себя вправе судить о моральном облике миссис Перальты – о том, хорошая ли она мать?

– Откуда-то взялись же все эти проблемы с Еленой, – огрызнулась Лесли.

«Вольно тебе было, тупица, совать свой нос не в свое дело», – подумала Кэролайн.

– Безусловно, мисс Уорнер. А вам не кажется, что, поделись вы своей тревогой с миссис Перальтой, она могла бы помочь установить, откуда именно они взялись?

– Мне не приходило это в голову.

– Однако вы неоднократно встречались с одним из родителей Елены, и разговор якобы всегда сводился к одной теме – теме растления. И вы ни разу не попытались поставить в известность другого родителя, то есть мать.

– Инициатором этих встреч, как правило, выступал мистер Ариас, – проникнутым враждебности голосом произнесла учительница.

Мастерс впервые за это время сделала шаг вперед.

– И ни один из вас ни разу не высказал мысль о том, что было бы целесообразно посоветоваться с матерью Елены?

Уорнер покачала головой.

– Нет. Что касается меня – я была уверена, что он доведет до сведения миссис Перальты…

– В самом деле? А если заглянуть правде в глаза – не были ли ваши эксклюзивные беседы в мистером Ариасом просто удобным предлогом, чтобы снискать расположение мужчины, которого вы находили привлекательным во всех отношениях и который к тому же был на ножах с ушедшей от него женой?

– Ничего подобного. – Глаза Лесли Уорнер сверкали негодованием. – Это были встречи с опекуном ребенка.

– С опекуном, – нарочито спокойно произнесла Кэролайн, – который, как вам известно, и был человеком, покушавшимся на растление собственного ребенка.

– Протестую! – с места воскликнул Салинас. – Ваша честь, это возмутительно. Это необоснованная злонамеренная клевета с целью запутать суд.

Кэролайн резко повернулась.

– Виктор, с того самого момента, как вы появились в этом зале, вам доставляет несказанное удовольствие клеветать на подростка с одной-единственной целью – добиться признания его отца виновным в убийстве. Но, видимо, я ошибаюсь – и клевета из карьеристских соображений уже не является таковой.

– Я возмущен… – Салинас осекся; удар судейского молотка не дал ему договорить.

– Я требую, чтобы вы оба воздержались от личных оскорблений, – заявил судья Лернер, обращаясь затем к Кэролайн: – Допускаю, что ваше замечание уместно – если его перефразировать. Продолжайте.

Кэролайн снова оказалась лицом к лицу с Уорнер.

– Вы когда-нибудь задумывались о том, что мистер Ариас мог покушаться на растление своей дочери? – спросила она тем же сдержанным голосом.

Уорнер молчала, вперившись в нее ненавидящим взглядом.

– Нет, – наконец произнесла она.

– Или что, поговори вы с миссис Перальтой, Елене можно было бы помочь?

Уорнер поморщилась; Кэролайн видела, как с каждым вопросом тают симпатии присяжных к данному свидетелю.

– Я поступала так, как считала правильным, – неохотно ответила та.

Кэролайн смерила ее долгим пристальным взглядом.

– Верно ли будет сказать, – спросила она наконец, – что ваша оценка личности мистера Ариаса целиком основывалась на ваших личных впечатлениях от встреч с мистером Ариасом?

Снова возникла пауза.

– Думаю, я неплохо разбираюсь в людях. Представителям моей профессии свойственна наблюдательность.

«Если, конечно, есть зрение», – подумала Кэролайн.

– Ведь вы ничего не знали толком про его жизнь, правильно? Кроме того, что он сам рассказывал вам?

– Полагаю, это так.

– Следовательно, вы не могли знать, что мистер Ариас делал, когда его не было рядом с вами?

– Нет, не могла.

– У вас нет специальной подготовки в области психологии или психиатрии?

– Нет.

Кэролайн помедлила и, решив, что пора сместить акценты, спросила:

– Вы что-нибудь читали о самоубийствах?

Уорнер смешалась.

– Нет.

– Кончал ли жизнь самоубийством кто-нибудь из ваших близких знакомых?

Уорнер растерянно покачала головой.

– Кажется, нет.

– Тем не менее вы убеждены, что смерть мистера Ариаса не самоубийство?

– Да, убеждена. – Лесли упрямо поджала губы.

Кэролайн повернулась вполоборота; только теперь она позволила себе взгляд в сторону присяжных. Те взирали на Уорнер с нескрываемым скептицизмом; Джозеф Дуарте постукивал себя карандашиком по губам, на которых играла ироническая полуулыбка. Кэролайн поняла, что настало время нанести решающий удар. Обратившись к Уорнер, она неожиданно спросила:

– Ведь вы недолюбливаете Терезу Перальту, верно?

Уорнер часто заморгала, наконец нехотя выдавила:

– Да, это так.

– Чем объясняется ваша антипатия?

В глазах Лесли отразилась напряженная работа мысли; похоже, она решила, что ей предоставляется шанс вернуть утраченные было позиции, и теперь мучительно пыталась понять, с какой стати Кэролайн вдруг пошла на уступки.

– Тереза Перальта ударила меня по лицу, – призналась она.

– При каких обстоятельствах?

– Я находилась в школе, в своей комнате. – Учительница растерянно замолчала, но пути назад у нее уже не было. – Я пригласила полицейских, чтобы они задали Елене несколько вопросов.

– Елене? – переспросила Кэролайн, словно не веря своим ушам. – Той самой? Шестилетней дочери Терезы Перальты?

– Да. – Голос Уорнер заметно окреп. – Примерно за месяц до смерти Рики я как-то заметила, что Елена хандрит; все дети пошли играть, а она осталась в классе. Когда я спросила, что случилось, она ответила, что ее родители ругаются и что она слышала, как миссис Перальта угрожала убить Рики.

– Вам известны обстоятельства, при которых произошла эта сцена?

– Нет. – Уорнер снова начинала нервничать. – Когда я рассказала об этом Рики, он только рассмеялся, заявив, что у его жены отвратительный характер.

– Вы пытались поговорить с миссис Перальтой?

– Нет.

– Предупредили ли вы миссис Перальту о своем намерении напустить на ее малолетнюю дочь полицейских инспекторов?

– Нет.

– В таком случае поставили ли вы в известность директора школы?

– Нет.

– Психолога?

– Нет.

– Вы консультировались с кем-нибудь относительно того, как утрата одного из родителей, который к тому же умер насильственной смертью, могла отразиться на состоянии Елены?

– Нет.

– А относительно того, какие пагубные последствия для девочки может иметь ее допрос полицией?

– Нет.

– И, разумеется, – поскольку вы вообще избегали всяких разговоров с миссис Перальтой – ничего не знали о том, что в то время она уже обратилась за помощью к детскому психологу?

Уорнер точно оцепенела.

– Я поступала так, как считала правильным.

– Вы всегда так поступаете, я заметила, не правда ли? Верно ли, что, прежде чем ударить вас, миссис Перальта спросила, отдаете ли вы себе отчет в том, какое зло причиняете ее дочери?

Глаза Лесли округлились.

– Возможно, она сказала что-то в этом роде.

– На что вы заявили, будто она не имеет права воспитывать дочь и что без Рики Елена осталась одна-одинешенька?

– Да, кажется…

– После этого она ударила вас.

– Да.

Кэролайн смерила ее презрительным взглядом.

– Сколько времени прошло с того злополучного инцидента с пощечиной, – тихо спросила адвокат, – прежде чем вам пришла в голову мысль позвонить в полицию и предложить дать показания, опровергающие версию о самоубийстве?

Уорнер безвольно дернула плечами.

– Точно не помню. Какое-то время спустя.

– А может быть, на следующий же день, мисс Уорнер?

Всем своим видом выражая обиду, Уорнер вскинула голову.

– Как вам будет угодно.

– Не сомневайтесь, мне угодно. – Кэролайн презрительно усмехнулась. – И последнее. Прежде чем ударить вас по лицу, миссис Перальта назвала вас идиоткой, не так ли?

– Да, она это сказала, – оскорбленно произнесла Уорнер.

Кэролайн недоверчиво покосилась на нее и спросила:

– И после этого вы по-прежнему считали ее плохой матерью?

Лишь когда в зале раздался смех, до Уорнер дошло, что над ней зло подшутили, и лицо ее побагровело от злости. Следующим спохватился Салинас.

– Это беспардонное глумление, – гневно заявил он. – Расчетливое издевательство над свидетелем.

Кэролайн обернулась к нему:

– Прошу простить меня, Виктор, – с покаянным видом изрекла она. – Я всего лишь поступала так, как считала правильным.

Кэролайн повернулась спиной к Лесли Уорнер и внезапно перехватила взгляд Джозефа Дуарте, который едва заметно кивнул ей.

Направляясь к столу защиты, Кэролайн Мастерс подумала, что во время процесса случаются моменты, когда кажется, будешь жить вечно.

4

Тереза Перальта сидела в приемной Денис Харрис и, пока та занималась с Еленой, читала отчеты о процессе над Крисом.

Отчеты она получала через Кэролайн Мастерс, которая попросила помощника вести подробные записи всех заседаний. После того как Салинас добился запрета на ее присутствие в зале суда, Терри решила, что должна знать о каждом шаге обвинителя вплоть до того момента, когда ей самой придется занять место свидетеля. Из вступительной речи Салинаса следовало, что обвинение решило сделать ставку на заявлении Рики о совращении. Сейчас, по иронии судьбы, Терри, лишенная возможности самой следить за ходом процесса, ждала у закрытой двери, за которой совершенно посторонний человек колдовал с ее дочерью в надежде установить истину.

Но даже Крис представлялся теперь чужим. И дело было не только в том, что он отказывался комментировать происходившее на процессе. Необходимость сохранять хладнокровие и способность рассуждать как юрист и в то же время постоянная тревога за Карло отнимали у него так много душевных сил, что он, казалось, вовсе не замечает окружающего мира. Терри с трудом верилось, что было когда-то время, когда она всецело находилась в его власти, когда одной его улыбки было достаточно, чтобы в ней снова пробудился вкус к жизни, когда она была убеждена, что достаточно знает его, чтобы разделить с ним свою судьбу. Однако на смену ему пришло другое время, когда ей стало казаться, что в душе у него существуют тайники и Крис никого к ним не допускает.

Но зато теперь Терезе открылось другое. Она была твердо уверена, что как мать оказалась несостоятельна – Елена служила тому живым свидетельством. Ее собственная мать теперь тоже представляла для нее загадку – и это стало новым откровением. Казалось, в глубине души Роза всегда была одинока – от нее буквально веяло одиночеством.

Терри не знала, что произошло с дочерью. Женщина не могла быть до конца уверенной в Карло и не могла заглянуть в душу Криса. Возможно, Кэролайн что-то знала или о чем-то догадывалась. Мастерс была настолько умна, что Терри подчас ловила себя на мысли, что боится ее. Из всех женщин, которых она знала, Кэролайн по менталитету была ближе всех к Крису, жила согласно своему персональному кодексу и не считала нужным толковать другим его положения, даже рискуя прослыть сухарем. В ней было чувство собственного достоинства, хотя, с другой стороны, многие считали ее высокомерной.

Однако Тереза чувствовала, что в этом заключается лишь доля истины. Прежде она сама была профессиональным партнером Криса; теперь – в критический момент – ее место заняла Кэролайн Мастерс, которая, казалось, как никто другой подходит на эту роль. Но было и что-то другое. Для Кэролайн с ее честолюбивыми замыслами защищать Криса в его положении являлось настолько опасно, что Терри могла представить единственную причину, по которой адвокат согласилась: у нее были собственные – неведомые Терезе – основания верить в невиновность Кристофера Паже.

Женщина задумчиво перевернула страницу.

Мастерс хорошо показала себя в сцене с Лиз Шелтон, но этого было недостаточно. Шелтон понимала, что Рики не мог покончить с собой, и Кэролайн, считала Терри, едва ли удастся найти простачка, который поверил бы в наличие у Ариаса склонности к суициду. Другое дело, чем адвокат могла помочь.

Тереза понимала, что Кэролайн способна на многое. Но она сознавала и то, что лишь ей, Терри, удастся заставить присяжных поверить человеку, от которого они не услышат ни слова.

Она вновь обратилась к отчету, делая собственные пометки, чтобы выделить ключевые позиции в аргументации обвинения.

Иногда Харрис казалось, что Елена Ариас – точная копия своей матери. Те же длинные ресницы, строгая красота линии лица, крупные и вместе с тем изящные руки. Однако сходство было не только чисто внешним: Харрис поражало, с какой неумолимой предопределенностью психологическая травма, пережитая человеком, сказывается на его детях, внуках – поколение за поколением.

Денис подозревала: где-то в детстве или отрочестве Терри таится нечто такое, в чем ей самой еще предстоит разобраться. Самое большее, что могла предположить Харрис, было насилие на почве секса. Однако корни трагедии были очевидны и для самой Терри: пытаясь спастись от Рамона Перальты, она дожила до замужества с тем же душевным недугом, которым страдала Роза – а теперь еще и Елена…

Бесконечная череда страданий. Отец Рамона Перальты бил его; отец Розы изнасиловал ее. Они были созданы друг для друга и сделали Терри идеальной женой для Рикардо Ариаса.

Разумеется, Терри стремилась положить этому конец, вырваться из порочного круга и забрать Елену с собой. Она всегда жила надеждой. «Кроме того, – устало подумала Харрис, – нельзя было полностью исключать и вероятность того, что Терри сама убила Рики: в душе каждой жертвы жестокого обращения под внешним стоицизмом тлеет огонек гнева, готового в любую минуту вырваться наружу».

Харрис с тревогой посмотрела на Елену.

Девочка сидела на ковре с карандашами и бумагой. Она почти закончила очередной рисунок; похоже, такие занятия, когда никто не мешал ей, действовали на Елену умиротворяюще, и при всей своей апатии она обнаруживала удивительную собранность. Елена протянула Харрис рисунок и пытливо наблюдала за ее реакцией. Очередная одинокая девочка, на сей раз посреди безотрадно голой пустыни под красно-оранжевым солнцем…

Рассмотрев рисунок, Денис с неподдельным интересом спросила:

– Елена, что же делает эта девочка?

Елена вяло пожала плечами.

– Она потерялась. – В голосе ее сквозило нескрываемое равнодушие.

– Почему?

– Потому что она плохая, и ее здесь бросили.

– Кто?

Но Елена, казалось, уже утратила всякий интерес к этой теме.

– Никто.

Харрис не стала настаивать. Она подошла к стеллажам и достала коробку с пластмассовыми предметами и фигурками. Не произнося ни слова, она села рядом с Еленой и принялась строить мир без людей: пластмассовая изгородь, река, теряющаяся в лесу, горы, бревенчатая избушка. Елена молча наблюдала за ней.

Наконец Харрис произнесла:

– Теперь твоя очередь.

Елена обвела взглядом пластмассовый пейзаж.

– Ты уже все сделала, – возразила она.

Денис покачала головой и показала на коробку с фигурками людей.

– Здесь должен кто-то жить, – сказала она. – Тебе следует решить кто и чем они будут заниматься.

Елена потупила взор. Харрис чувствовала, что у ее маленькой клиентки неплохая интуиция; видимо, в глубине души девочка понимала, что, играя с Харрис, она тем самым выдает себя. Вдруг Елена подняла на нее глаза.

– Зачем мама водит меня сюда?

Харрис улыбнулась.

– Потому что она любит тебя и знает, что тебе сейчас трудно. Она подумала: может, ты хочешь иметь друга.

– Не нужно мне никакого друга.

– А мне нужно. – Харрис помолчала, поставив в лес еще одно пластмассовое дерево. – Почему тебе не нужны друзья?

Елена дернула плечиками.

– С ними скучно. Они хотят только играть – больше ничего.

Харрис особенно настораживало, что Елена стала с презрением относиться к собственному детству. Возможно, причиной тому послужила душевная травма из-за смерти отца. Однако существовала и другая вероятность: детям, ставшим жертвами совращения, было свойственно сторониться сверстников.

– Мне тоже иногда нравится играть, – сообщила Харрис и принялась строить еще одну пластмассовую изгородь.

«Это может продолжаться неделями, – думала она, – даже месяцами».

Вдруг, не говоря ни слова, Елена взяла из коробки пластмассовую фигурку и поставила ее посреди леса.

В коробке было полно фигурок, изображавших людей со светлыми или каштановыми волосами, парных фигурок братьев и сестер, пап и мам, но Елена выбрала девочку с черными волосами.

– Она живет в избушке? – спросила Денис.

Елена покачала головой.

– Нет, в лесу, где темно.

– А с кем она живет?

– Ни с кем.

– А она хочет, чтобы у нее кто-нибудь был? – спросила Харрис, делая вид что увлечена строительством изгороди.

Елена молчала, застывшим взглядом вперившись в лес. Потом поставила фигурку девочки спиной к дереву.

– Что она делает? – спросила Харрис.

– Ничего. – Девчушка отвела взгляд. – Разбойники привязали ее к дереву.

– А где они сами?

– Их не видно. В лесу слишком темно. – Казалось, ее голос вот-вот задрожит.

– Может, кто-нибудь придет ей на помощь?

Елена печально покачала головой.

– Это такой кошмар. Она совсем одна, а у разбойников черная собака.

При слове «кошмар» у Харрис екнуло сердце. Время словно остановилось. Она осторожно спросила:

– Что же делает черная собака?

– Стережет девочку, – вполголоса произнесла Елена. – Она слышит в темноте дыхание собаки.

Казалось, воображение маленькой пациентки было целиком поглощено этими фантазиями.

– Что же с ней будет дальше? – робко спросила Денис.

Елена молчала. Харрис тщетно ждала ответа.

– Елена, может, ей позвонить по телефону «скорой помощи»?

– Здесь нет телефона, – с пугающей решительностью изрекла та – настолько ясно представляла она себя в полной изоляции.

Минуту Харрис пристально наблюдала за Еленой, потом протянула руку в коробку и извлекла оттуда пластмассового крокодила.

Зверь был довольно страшный: с разверстой пастью, острыми зубами и черными глазками на грязновато-зеленой морде. Женщина молча поставила крокодила рядом с фигуркой девочки, так, чтобы он смотрел в темноту, которую нарисовало воображение ее пациентки.

Елена ткнула в него пальцем и спросила:

– Это кто?

– Это тайный друг девочки, – с мягкой улыбкой ответила Харрис. – Он только с виду такой страшный, на самом деле очень добрый. Он здесь, чтобы защитить девочку.

Елена вдруг съежилась, точно испугавшись, что вот-вот произойдет нечто ужасное.

Харрис попыталась отвлечь ее:

– Как зовут девочку?

По-прежнему вглядываясь в воображаемую тьму, Елена нехотя произнесла:

– Тереза.

Каким бы странным это ни казалось, в этом была своя логика. Елена боялась сознаться, что девочка – это она сама, в то же время мать была тем человеком, с которым она отождествляла себя в наибольшей степени.

– Теперь Тереза будет в безопасности, – постаралась успокоить она Елену.

Девочка неожиданно энергично тряхнула головой.

– Крокодил не услышит ее. Собака съест его.

– О, у этого крокодила очень хороший слух. И он видит в темноте.

Елена скептически посмотрела на крокодила и более твердым голосом произнесла:

– Если крокодил останется здесь, завяжется бой.

Харрис положила руку ей на плечо.

– Все будет хорошо, – ласково сказала она. – Крокодил не боится ни собаки, ни разбойников.

Тут Елена с какой-то неистовой яростью схватила крокодила и запустила им в Харрис; в детских глазах стоял ужас.

– Нет! – выкрикнула она. – Тогда кто-нибудь обязательно погибнет.

Харрис обвила руками хрупкие дрожащие плечи.

– Все хорошо. Все будут целы и невредимы, – успокаивала она девочку.

Прижавшись к Харрис всем телом, Елена уткнулась лицом ей в шею. Денис не сразу поняла, что девочка плачет.