Текст книги "Глаза ребёнка"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 46 страниц)

Брукс потупился, уставившись на руки, словно они вдруг чем-то его заинтересовали.

– Почему бы вам не объяснить, что все это значит? – процедил он.

– Неумышленное убийство – максимум, – холодно бросила Кэролайн. – Не больше трех лет. При условии, что Брукс снизойдет до этого.

Салинас вопросительно посмотрел на Брукса; похоже, он пытался сообразить, чего же не договорил в разговоре с ним окружной прокурор.

– Вряд ли я могу согласиться на неумышленное убийство, – произнес наконец Маккинли. – Газетчики меня за это уничтожат.

Кэролайн покачала головой.

– Да, Маккинли, – сказала она, – неблагодарное это занятие – угождать сильным мира сего, верно?

Брукс стал темнее тучи.

– Ерунда, – мрачно проронил он. – Мне только больно смотреть, как вы играете с огнем. Можно обжечься.

– Это не про меня. – В глазах Кэролайн появился азартный блеск. – Если вас это интересует – я сегодня приду домой, выключу свет и попытаюсь ответить для себя на один вопрос: с чего это вы вдруг решили, что я соглашусь продать душу жалкому политикану, который мне в подметки не годится.

– Вы всегда были похожи на кошку, которая гуляет сама по себе, Кэролайн, – с ледяной улыбкой изрек Брукс.

– Так оно и есть, – не отводя взгляда, произнесла Кэролайн.

Они не отрываясь смотрели друг на друга. Брукс не выдержал первым – он перевел взгляд на Паже, потом снова обратился к Кэролайн:

– Вы проиграете. Самое большее, что я могу вам предложить, – это убийство второй степени.

– По-моему, это не обсуждается? – сказала Мастерс, обращаясь к Паже.

– Да, не обсуждается, – подтвердил он и повернулся к Бруксу. – Потому что ты надоел мне, Мак. Ты перевернул вверх дном мой дом, ты до смерти напугал моего сына, ты измучил Терри и ее шестилетнюю дочь. И все это затем, чтобы угодить Коулту, которому хочется вышвырнуть меня из политики. – Он помолчал. – А еще потому, что – есть у вас свидетель или нет – я не совершал этого.

– Следует ли понимать ваши слова так, что вы собираетесь давать показания? – не замедлил спросить Салинас.

Паже молчал, не спуская глаз с Брукса.

– Не знаю, – наконец ответил он. – Это зависит от того, удастся ли вам завоевать мое расположение.

Салинас предпочел промолчать.

– Это всё, Маккинли? – спросила Кэролайн.

Брукс тяжело кивнул.

– Да. Полагаю – всё.

Они встали.

– До завтра, – отрывисто бросил Салинас, открывая дверь.

Не произнося ни слова, Паже и Мастерс направились к лифту.

Когда они вдвоем оказались в кабинке, Кэролайн наконец смогла перевести дух. Паже показалось, что она стала как-то меньше.

– У тебя здорово получается, – заметил он.

Кэролайн лишь молча улыбнулась в ответ.

Они вышли в подземном гараже. Все так же не произнося ни слова, Мастерс подошла к своей машине. Она открыла дверцу и вдруг замерла, словно осененная какой-то догадкой. Повернувшись к Паже, Кэролайн промолвила:

– Крис, давай выпьем чего-нибудь и скажи мне, что мы все сделали правильно.

Она выглядела уставшей и одинокой. Паже с минуту молчал, потом медленно покачал головой:

– Понимаешь, мне надо увидеть Карло.

– Разумеется.

Паже взглянул на нее и, повинуясь безотчетно нахлынувшему чувству, нежно поцеловал женщину в лоб. Потом снова заглянул ей в глаза, в которых стоял немой вопрос.

– Мы все сделали правильно, Кэролайн, – произнес он. – Что бы ни случилось дальше.

– Может, побросаем мяч? – предложил Паже.

Карло сидел за обеденным столом напротив, развалившись и вытянул ноги, и смотрел на отца печальными глазами. Как недавно подсчитал Паже, за десять проведенных вместе лет они ужинали в этой комнате примерно три тысячи раз – обычно вдвоем, сидя за ореховым столом на двенадцать персон под хрустальной восемнадцатого века люстрой. Здесь они говорили о событиях прошедшего дня, о спорте и о политике, о школьных друзьях Карло, обо всем, что приходило в голову. Паже проверял домашнюю работу по математике второклассника Карло; восхищался его акварелью, которую он нарисовал, когда ему было десять лет, и которая получила первое место на школьном конкурсе; помогал писать первый реферат и составлял с ним заявление в среднюю школу. Теперь, после ареста, каждая минута, проведенная с сыном, пробуждала в душе Паже сладкие воспоминания; иногда ему казалось, что именно за этим столом он и наблюдал, как растет его сын.

Паже было несвойственно предаваться ностальгии; по мере взросления Карло он любил его все больше и больше, мечтая о том дне, когда мальчик станет мужчиной и будет для него не только сыном, но и другом. Крис понимал, что эти исполненные нежности и сожаления внезапно нахлынувшие на него воспоминания о том времени, когда Карло был еще ребенком, есть не что иное, как иллюзорная попытка убежать от действительности, остановить время, отсчет которого начался в день его ареста. Теперь, когда вся их жизнь могла в одночасье пойти прахом, Паже терзался угрызениями совести, и, лишь погружаясь в прошлое, его душа ненадолго обретала покой.

Сейчас ему страстно хотелось побросать мяч, чтобы вернуться в тот далекий выходной, когда он установил у дома корзину; вспомнить, как учил Карло попадать в кольцо, как горд был его сын, когда он поднял корзину на предельно высокую отметку – три метра. Но Паже понимал, что Карло не в состоянии заглянуть ему в душу: мальчик жил в настоящем и не мог свыкнуться с мыслью о том, что его отцу предъявлено обвинение в убийстве и что он может провести остаток дней в тюрьме. От этой мысли Паже в ужасе проснулся минувшей ночью, и ему хотелось отогнать ее прочь. Сейчас он мечтал об одном – поиграть с сыном в баскетбол.

– Ну так как? – не отставал Кристофер.

Карло нахмурился.

– Пап, может, просто поговорим?

Карло произнес это таким безразличным тоном, что Паже на мгновение смешался; он втайне надеялся, что сын откликнется на зов его сердца и утолит его желание забыться. Тогда как сам Карло хотел видеть отца таким, каким он был всегда. Паже стало стыдно; он всегда презирал родителей, которые не обращали внимания на желания своих детей или – что еще хуже – хотели, чтобы дети взвалили на себя заботу о них.

– Ну конечно. – Только сейчас Паже спохватился, что за ужином он не сказал ни слова. – Извини. Просто мне захотелось немного отвлечься.

Карло, на сей раз внимательнее, взглянул на него, и лицо его просветлело.

– Мы можем играть и разговаривать одновременно, – предложил он. – Я только возьму мяч.

Мальчик поднялся к себе, а Паже вышел на дорожку перед домом и включил освещение, которое провел, чтобы кольцо было видно в темноте. На будущий год Карло, когда-то такой робкий и нерешительный, должен был выступать за лигу. Сможет ли он посмотреть, как играет его сын, подумал Крис.

У него за спиной открылась и закрылась входная дверь; упругим шагом, ведя перед собой баскетбольный мяч, приближался Карло. Паже невольно улыбнулся: стук мяча будил так много воспоминаний, связанных с сыном, что он мог «прокручивать» их часами.

Мяч взвился над головой у Паже и, описав дугу, отскочил от укрепленного над гаражом щита, едва задев обод корзины.

– Черт, – вырвалось у Карло.

Паже расхохотался. В арсенале Карло, ловкого, проворного, с прекрасной реакцией, были всевозможные приемы, за исключением, пожалуй, хорошего броска с дальней дистанции в прыжке. Единственное, чем Паже еще со времени начальной школы владел мастерски, и до сих пор из десяти мячей в среднем пять попадало в цель. Поэтому в чем он мог тягаться с Карло на равных, была игра в «Балду». Смысл ее состоял в том, что игроки по очереди бросали мяч в корзину; если один делал точный бросок, второй должен был забросить мяч с того же самого места – в противном случае он получал букву из слова «балда». Проигравшим считался тот, кто первым набирал слово целиком. Даже в последние годы Паже еще удавалось время от времени, выигрывать за счет того, что он занимал позицию на дальней линии и со сладким садизмом закладывал в корзину один мяч за другим. «Я только хочу поднатаскать тебя», – говорил он Карло, стоявшему рядом с каменным лицом и которому ничего не оставалось, как только бормотать под нос проклятия и ждать, когда отец промажет, чтобы вернуться к своему излюбленному репертуару – «крюкам», и «драйвам»[29]29
  Когда мяч в высоком прыжке закладывают обеими руками прямо в корзину.


[Закрыть], в чем Паже был несилен.

Крис подобрал отскочивший мяч и, отойдя метров на семь, послал его в кольцо. Мяч взлетел и, описав плавную дугу, провалился в корзину, даже не задев металлического обруча.

– Высокий класс! – восхищенно воскликнул мужчина. – Кристофер Паже в превосходной форме.

– Болельщики сходят с ума, – с нескрываемым сарказмом заметил Карло. Он поднял мяч и занял место, откуда бросал отец. Не сводя глаз с сетки, дважды отбил мяч о землю и бросил. Мяч пролетел по слишком прямой траектории, ударился об обод и отскочил в сторону Паже. Карло с ненавистью посмотрел на корзину, потом вдруг выпрыгнул над сеткой и вогнал туда воображаемый мяч. – Вот тебе, – пробормотал он.

– «Б», – произнес Паже первую букву слова «балда».

Затем отошел от щита и попытался повторить бросок – но промахнулся.

Карло взял мяч.

– Ну что? – спросил он. – Как прошло с присяжными?

– Нормально, – ответил Паже; хотелось бы ему, чтобы это действительно было так. – Многое будет зависеть от того, как они отнесутся к представителям сторон. Один мой приятель как-то сказал: «Суд – это когда ты выбираешь двенадцать ребят, которые сами решат, кто им больше нравится – обвинитель или адвокат». Звучит немного цинично, но в этом что-то есть.

Карло подошел к тому месту, откуда бросал отец, и примерился.

– Ну да, – проронил он, соглашаясь. – А у тебя-то с этим как? Я хочу сказать, что Кэролайн, конечно, чертовски умна и все такое. Но по ней не скажешь, что она способна вызывать у людей теплые чувства.

Не дожидаясь ответа, Карло старательно скопировал отцовский бросок. На этот раз мяч попал в кольцо, однако его крутануло по ободу, и он выскочил из корзины.

– Решил разделаться со мной моим же оружием? – заметил Паже.

– Увидим, – ответил Карло, передернув плечами.

Крис наклонился, чтобы поднять мяч.

– Что касается Кэролайн, – сказал он, – я выбрал того, с кем чувствую себя наиболее комфортно. Мне приятнее иметь дело с человеком одаренным, умеющим рассуждать здраво, чем с каким-нибудь рубахой-парнем, возомнившим себя любимцем толпы. – Он помолчал. Годы раннего детства, когда Карло был лишен чувства определенности, которое дает нормальная семья, научили его наблюдательности, и сейчас со свойственной ему интуицией он увидел в Кэролайн именно то, что вызывало сомнения у самого Паже. – Присяжные не любят высокомерия, – продолжал Кристофер. – В то же время они умеют ценить интеллект и хорошие манеры, а многие к тому же питают тайную страсть к аристократии – именно поэтому восхищение кланом Кеннеди переросло в общенациональную кампанию самоусовершенствования. Ум и хорошие манеры Кэролайн Мастерс – это то, что было предопределено самим ее происхождением, а искусство держаться не может не найти отклика у аудитории. Она прекрасно поладит с этими людьми.

Паже хотелось надеяться, что он прав. Мужчина стукнул мячом о землю и снова послал его в кольцо; на сей раз бросок был «чистый».

– Отрыв увеличивается, – вскользь заметил Крис.

Карло подобрал мяч.

– Кэролайн поговорит со мной еще раз? До того как мне придется давать показания?

– Да. – Паже повернулся к сыну. В душе он страшно переживал за него; Салинас не только попытается вынудить его свидетельствовать против отца, но и заставит выслушивать унизительные обвинения в покушении на растление Елены. Кристофер всем сердцем хотел помочь сыну подготовиться к этому испытанию и казнил себя за то, что обрек мальчика на страдания. Но говорить что-либо сейчас не имело смысла.

– Ты будешь в хороших руках, – добавил Паже. – Кэролайн объяснит тебе все: и те вопросы, которые будет задавать она, и те, что заинтересуют Виктора Салинаса. Таким образом, ты будешь чувствовать себя вполне уверенно.

Карло пристально посмотрел на него.

– Я действительно чувствую отрыв, – тихо сказал он. – Только дело не в твоем несчастном броске. Просто я хочу, чтобы ты был рядом, когда мне придется молоть этот вздор. Ладно?

– Ладно. – Паже улыбнулся.

Карло покачал головой и еще тише произнес:

– Жаль все-таки, что мы не можем обсудить с тобой мои показания.

Крис стоял на тускло освещенной дорожке и внимательно смотрел на мальчика.

– Я понимаю тебя, сын. Но мы не должны этого делать.

– Пап, – с отчаянием в голосе произнес Карло, – я страшно боюсь, что брякну что-нибудь не то.

– Ты должен просто говорить правду. Это самый верный способ не попасть впросак.

Карло молчал, и это насторожило Паже. Боже, мелькнула мысль, неужели он сомневается.

– Послушай, – попытался втолковать Крис, – мы не можем говорить об этом, просто не можем, понимаешь? Но я хочу сказать тебе одно: всякий раз, когда мне приходилось говорить неправду, мне приходилось потом расплачиваться за это. С этим невозможно спокойно жить. – Он выдержал паузу и уже более мягким тоном закончил: – Не делай этого, Карло. Я все равно пойму, и мне будет больно. А если тебя уличит во лжи Салинас, мне будет больно вдвойне.

Держа в одной руке мяч, Карло вопросительно посмотрел на отца, словно стараясь угадать значение его последних слов.

– А все эти доказательства, про которые они говорят?

– Все выяснится. Надо только еще потерпеть две недели. – Паже вымученно улыбнулся. – А сейчас бросай-ка мяч. Договорились?

Где-то далеко, в глубине дома, раздался телефонный звонок. В глазах Карло отразилась тревога.

– Это, наверное, Терри, – поспешил успокоить его Паже. – Хочет пожелать мне удачи. Я перезвоню ей попозже.

Карло недоверчиво посмотрел на него.

– Все в порядке, – добавил Крис. – Давай доиграем.

Мальчик мгновение колебался, потом повернулся лицом к корзине и, затаив дыхание, точным броском послал мяч в кольцо.

– Решил без боя не сдаваться? – поддел его Паже. Карло передал ему мяч. Телефон не умолкал.

Их разговор напомнил Паже о том времени, когда Карло был маленьким; он поддавался сыну, делая умышленные промахи или забывая прибавлять ему очередную букву в слове «балда» – в общем, хитрил, давая мальчику возможность выйти победителем. Сейчас они были на равных, и Паже без сожаления вспоминал то время. Внезапно ему безумно захотелось поговорить с сыном так же, на равных, как с другом.

Телефон смолк. Паже вдруг подумал о Терри; наступившая тишина была сродни чувству утраты.

Он рассеянно бросил мяч.

Карло наблюдал за отцом, словно стараясь понять, в чем секрет его броска. Но на сей раз мяч отскочил от кольца, ударившись об обод.

– Хочешь, повторю? – заявил Карло. – По-моему, пора уже освоить твой бросок.

В следующее мгновение, в точности копируя движения отца, Карло выпрыгнул и, задержавшись в воздухе, элегантно отправил мяч в корзину.

– Классный бросок, – отметил Паже.

Карло подобрал мяч. Но на этот раз он не стал делать передачу, а подошел к отцу и, глядя в глаза, вложил мяч ему в руки.

– Думаю, мне было бы гораздо спокойнее, – сказал мальчик, – если бы ты наконец дал показания.

Паже молча взял мяч у него из рук и, отойдя на место, откуда бросал Карло, сосредоточенно прицелился. Но мяч лишь чиркнул о внешнюю сторону кольца.

– «Б», – произнес Паже.

СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС
1 – 15 февраля

1

Судебный процесс представлялся Паже неким коконом, изолирующим его от окружающего мира.

Они с Кэролайн Мастерс сидели за столом защиты, ожидая, когда Виктор Салинас начнет вступительную речь. В сознании Паже обычная жизнь с ее повседневными заботами ассоциировалась теперь разве что с Карло (парню все равно надо было утром вставать и отправляться в школу) и с Терри, которую он попросил заняться его делами. Но перед мысленным взором Криса неизменно возникала одна и та же картина: окружившие здание суда многочисленные передвижные телестанции, готовые передавать сигнал для программ новостей.

По настоянию Паже прямая трансляция из зала суда была отменена. Но куда было деваться от толпы репортеров; от дряхлеющего прозаика, одержимого идеей написать подлинно криминальный роман; от телевизионного продюсера, в руки которого плыл готовый сценарий? Все они с нетерпением ждали того драматического момента, когда им покажут подлинное лицо Кристофера Паже, чтобы явить миру собственное свидетельство – посредством слова или экранных образов – об истинных причинах трагической гибели Рикардо Ариаса.

Ведь в данном случае истина никого не интересовала; это было просто театрализованное представление с захватывающей фабулой. «Дело Кристофера Паже отражает дух девяностых годов» – такими словами начинался один из выпусков новостей. Крис тут же выключил телевизор, так и не узнав, что такое «дух девяностых».

Он знал, что у Мастерс тоже забот хватает. В ее карьере это было самое громкое дело, и невероятное напряжение, которое она испытывала, лишь усугублялось честолюбием ее помыслов. Кэролайн, словно угадав мысли Криса, повернулась к нему; на губах ее блуждала легкая улыбка. Со свежим макияжем, золотыми серьгами в ушах, в добротном черном костюме – она и близко не напоминала ту измученную женщину, какой предстала перед ним прошлым вечером.

– Извини, – пробормотала она, – наверное, я извращенка, но мне это даже нравится.

– В таком случае игра стоит свеч, – сухо проронил Паже. Но – странное дело – в этот момент он почувствовал облегчение; в сущности, какое ему было дело до репортеров и досужих зевак, которые будут осаждать зал заседаний каждый день на протяжении двух недель – для него существовали только Кэролайн, судья Лернер и присяжные.

Паже окинул взглядом скамью присяжных. Вот одетая с иголочки Мариан Селлер, она внимательна и сосредоточенна, на груди на серебряной цепочке висят очки для чтения. Вот Луиза Марин, которая сидит со сцепленными ладонями, полуприкрыв веки. Вот Джозеф Дуарте, на лице застыло выражение недоверчивого выжидания, в руках блокнот для записей; он был готов, как уже не раз приходилось в жизни, встретить это очередное испытание во всеоружии.

Наконец взгляд Криса упал на Джереда Лернера. Только он один будет решать, что именно можно представить на суд присяжных и какой степенью свободы имеет право пользоваться Кэролайн Мастерс, изображая Рики прямым антиподом той жертве несправедливости, каким Салинас намеревался представить его суду присяжных. С места председательствующего Лернер переводил взгляд с Кэролайн на Салинаса; за его невозмутимой внешностью угадывалась уверенность и удовлетворенность человека, которому предстоит провести самый значительный в его профессиональной карьере процесс.

Лернер последний раз окинул зал суда и со словами «Мистер Салинас», открыл заседание.

Приблизившись к скамье присяжных, Салинас выдержал паузу, подчеркивая значительность момента. Присяжные замерли в напряженном ожидании. В зале воцарилась абсолютная тишина.

– В этом деле, – начал Салинас, – опутанном паутиной тайны и лжи, нам предстоит столкнуться с удивительной самонадеянностью. – С этими словами он многозначительно посмотрел на Паже. – С самонадеянностью человека, который счел другого человека слишком неудобным, чтобы позволить тому продолжать жить, и слишком незначительным, чтобы предположить, что кого-то могут заинтересовать причины его гибели.

Паже повернулся вполоборота, и присяжные увидели в его обращенном на Салинаса взгляде немой вызов. Крис тщетно пытался понять, чего же в Викторе, всем своим видом выражавшем презрение и негодование, было больше – театральной позы или желания «накрутить» самого себя. Теперь Салинас обращался к Джозефу Дуарте.

– Рикардо Ариас, – задушевным тоном произнес он, – являлся таким же человеком, как вы или я. У него была дочь, которую он любил, была жизнь, в которой главное место занимала семья, он с надеждой смотрел в будущее, мечтая открыть собственное дело. Но главное – у него была жена, Тереза. Вот здесь-то Кристофер Паже, босс Терезы, впервые счел Рикардо Ариаса неудобным, – приглушенным от праведного гнева голосом продолжал Виктор. – Потому что хотел, чтобы Тереза досталась ему. И вот, леди и джентльмены, Кристофер Паже увел ее от мужа, лишив семьи.

– Виктор клюнул, – шепнула Кэролайн. – Об этом можно было только мечтать.

– Но у Рикардо Ариаса, – неожиданно в голосе Салинаса прорезались металлические интонации, – еще оставалась дочь. Елена, ребенок, в котором он души не чаял. Он боролся, чтобы она осталась с ним, и победил. Для него это было огромной радостью. Но Тереза Перальта не унималась. Будучи стеснен в средствах – ведь это ему приходилось заботиться о Елене, в то время как Тереза «работала» на Кристофера Паже, – Рикардо оказался втянут помимо своей воли в судебное разбирательство об опекунстве.

Слушая его, Паже уже в который раз подумал о том, как отдельно взятую жизнь в стенах суда можно исказить до неузнаваемости.

– А затем, – продолжал между тем Салинас, – начали происходить странные вещи. Несмотря на все усилия Рики, Елена впала в уныние; она казалась подавленной и замкнувшейся в себе. Однажды позвонила ее учительница и сообщила, что Елена замечена в сексуальных играх. – Теперь Виктор устремил горящий взор на Мариан Селлер. – Рикардо Ариас пришел к ужасному заключению: его дочь – существо, которое он любил больше всех на свете, – стала объектом сексуальных домогательств. Ее пытались растлить, – Салинас перешел почти на шепот. – И кто? Карло Паже, сын Кристофера Паже, подросток.

На лице Селлер отразилось отвращение. Салинас кивнул, словно был удовлетворен произведенным эффектом, и его голос приобрел обычную интонацию.

– Рикардо Ариас начал действовать – как поступил бы на его месте любой любящий отец. Он потребовал, чтобы Тереза избавила Елену от общества Карло Паже. Но Тереза, невзирая ни на что, продолжала добиваться права преимущественного опекунства. И тогда Рикардо Ариас обратился в суд. Он обвинил Кристофера Паже в прелюбодеянии, сорвав с него личину респектабельности, под которой скрывался совершенно другой человек. И главное, Рикардо Ариас представил суду свидетельство того, что имела место попытка растления, и потребовал, чтобы суд оградил его дочь от семейства, в котором возможны столь чудовищные явления.

Паже внутренне содрогнулся. Голос Салинаса, живописующего образ Рики-святоши, звучал с непоколебимой уверенностью.

– Но и обратившись со своими страхами в суд, – продолжал он, – Рикардо поступил как ответственный человек. Он запечатал свои бумаги, чтобы трагедия Елены не стала достоянием гласности. В случае если Тереза продолжала бы упорствовать в своем нежелании оградить дочь от семейства Паже, только тогда – по прошествии тридцати суток – дело было бы объявлено к рассмотрению, а опасения Рики получили бы огласку. – Салинас выдержал многозначительную паузу. – Это был акт сострадания, – продолжал он. – Но это же было его роковой ошибкой. Ведь в это время Кристофер Паже уже вынашивал планы о том, чтобы баллотироваться в Сенат. – Найдя глазами Луизу Марин, Салинас медленно покачал головой. – Проявив благородство из-за любви к дочери, Рикардо Ариас подписал себе смертный приговор. Если бы в обществе стало известно о его обвинениях, Карло Паже мог быть уличен в растлении несовершеннолетнего ребенка, а его отец – в связи с замужней женщиной. И тогда Тереза Перальта окончательно теряла бы дочь, а ее любовник мог попрощаться со своими честолюбивыми мечтами о карьере политического деятеля.

Теперь Паже понимал, как права была Кэролайн: он ошибался, полагая, что, откажись он от участия в предвыборной кампании, и Карло оставят в покое – более того, это решение теперь обернулось против него самого.

Внезапно обвинитель повернулся к нему.

– Каким же должно было представляться мистеру Паже его дальнейшее существование, устрани он со своего пути неудобного Рикардо Ариаса? Репутация его сына оставалась незапятнанной. Его собственная порочная связь с замужней женщиной сохранялась в тайне. Его любовница получала дочь – при этом совершенно неважно, какую цену пришлось бы заплатить Елене. Но самое главное, Кристофер Паже сохранял шансы стать вашим сенатором. – Не сводя глаз с Паже, Салинас выдержал паузу, чтобы зал почувствовал заключенную в его словах горькую иронию, затем снова обратился к присяжным: – Перед ним стояла единственная проблема: как сделать так, чтобы в течение тридцати дней мистер Ариас исчез. Как раз в это время Кристофер Паже планировал съездить с Терезой в Италию. И несмотря на то что им предстояло решающее слушание дела в суде, которое касалось обоих их детей, мистер Паже не отказался от своего намерения. – Обвинитель смолк, замерев в театральной позе, затем продолжал: – Почему же? – спросите вы. Да потому, что вечер накануне отъезда в Италию был идеальным временем для убийства. Потому, что, если бы тело мистера Ариаса не было обнаружено достаточно быстро, Кристофер Паже мог преспокойно заявить, что тот умер, когда они с женой Рикардо, ничего не подозревая, занимались любовью в Венеции.

Вспыхнув от гнева, Паже заметил, как жадно внимает каждому слову Салинаса Джозеф Дуарте; даже рука его, занесенная над блокнотом, так и зависла в воздухе.

– А если бы люди поверили, что Рикардо Ариас сам наложил на себя руки, никому бы и в голову не пришло связывать с этим делом имя Кристофера Паже. – Голос Салинаса звенел от возмущения. – Откуда нам все это известно? – Не отводя негодующего взгляда от скамьи присяжных, Виктор ткнул пальцем в сторону Паже и зловещим шепотом изрек: – Кристофер Паже лгал полиции. Когда полицейские обнаружили тело Рикардо Ариаса, действительно создавалось впечатление, что это самоубийство: он был убит выстрелом в рот, возле его руки лежал пистолет, а на столе – незаконченная предсмертная записка, в которой говорилось, что Ариас решил покончить с собой. – Салинас понизил голос. – Но на ногах его были синяки, нос разбит, на голове ссадина. В то же время на руке, в которой он должен был держать пистолет, не осталось никаких следов – ни крови, ни пороха. И, как в дальнейшем будет видно из показаний судебно-медицинского эксперта, состояние тела и обстоятельства смерти – все говорит за то, что это убийство. Убийство, – подчеркнул Виктор, – совершенное где-то между двадцатью одним часом пятнадцатого октября – это вечер накануне отъезда Кристофера Паже из Сан-Франциско – и полуднем следующего дня. И тогда, по возвращении мистера Паже из Италии, полиция решила взять у него показания. И что же поведал им мистер Паже? Что он никогда не встречался с Рикардо Ариасом и никогда не говорил с ним. Что он никогда не был в квартире мистера Ариаса. И что тем вечером, который был последним для Рикардо Ариаса, он находился дома, хотя ни его любовница, ни даже сын не могут подтвердить это.

Кэролайн слушала, не спуская с Салинаса глаз.

– Мы собираемся доказать, что каждое из этих утверждений насквозь лживо. Кристофер Паже не только говорил с Рикардо Ариасом – он был у него на квартире. – Обвинитель снова понизил голос. – И что еще более важно, леди и джентльмены, мы докажем: тем злосчастным вечером Кристофер Паже приходил к Рики домой, и после этого Ариаса живым никто не видел.

Присяжные были мрачнее тучи; Джозеф Дуарте возобновил свои записи; Мариан Селлер украдкой разглядывала Паже.

Салинас добавил патетики.

– К моменту окончания этого процесса у вас не останется сомнений в том, что Рикардо Ариас был убит. Что Кристофер Паже был у него дома. Что Кристофер Паже лгал. Что Кристоферу Паже была выгодна его смерть. – Салинас устремил взор на Паже и, дождавшись, пока присяжные сделают то же самое, уверенно закончил: – У вас не останется никаких сомнений в том, что Кристофер Паже силой заставил Рикардо Ариаса написать под диктовку предсмертную записку, после чего с холодным сердцем убил его.

Когда Кэролайн Мастерс предстала взорам присяжных, лицо ее излучало почти безмятежное спокойствие. Она окинула жюри неторопливым взглядом, словно давая понять, что речь обвинителя не произвела на нее никакого впечатления.

– Позвольте мне сказать вам, – невозмутимым тоном произнесла она, – в чем вы по-прежнему будете сомневаться, когда подойдет к концу этот процесс. Вы по-прежнему будете сомневаться, убийство это или самоубийство. Умер Рикардо Ариас, когда мистер Паже находился где-нибудь над Атлантикой, или смерть настигла его в какое-то другое время. Вы по-прежнему будете сомневаться – даже если предположить, что это убийство и что мистер Паже на момент его совершения действительно находился в Сан-Франциско, – имел ли последний какое-нибудь отношение к этому преступлению. – Кэролайн помолчала. – А это означает, что ваш долг, уважаемые члены суда присяжных, признать Кристофера Паже невиновным.

Присяжные, казалось, насторожились; вывернув наизнанку слова Салинаса, Кэролайн заставила их прислушаться. Но Джозеф Дуарте смотрел на нее, недоверчиво прищурившись.

– Почему мистер Салинас сразу изложил вам все это? – спокойно продолжала Кэролайн. – Да потому, что для него важно, чтобы вы сразу поверили ему. Мистеру Салинасу необходимо, чтобы вы поверили, что Кристофер Паже встречался с Рикардо Ариасом. Что он приходил к мистеру Ариасу домой. Что мистер Паже был у него незадолго до его смерти – возможно, за несколько часов, а возможно – дней. Мистер Салинас наговорил так много всего, что легко можно было не заметить – в его речи отсутствует главное, а именно: доказательства того, что Кристофер Паже убил Рикардо Ариаса.

Паже отметил про себя, что этот пассаж Кэролайн удался; ее спокойная, ироничная манера выгодно выделялась на фоне напыщенной патетики обвинителя. Ему даже показалось, что присяжные теперь внимают ей с большим сочувствием.

– Желания мистера Салинаса еще не составляют основу доказательства, – продолжала Кэролайн. – На самом деле он не в состоянии убедительно доказать хотя бы то, что в какой-то момент отнюдь не безупречной жизни мистера Ариаса последнего отделяло от мистера Паже расстояние, не превышавшее двух миль. Я уже не говорю о том, что он неспособен представить неопровержимые доказательства в пользу того, что именно мистер Паже убил мистера Ариаса. – Она обращалась к Джозефу Дуарте: – Ведь правда – я прошу вас заметить это – состоит в том, что мистер Салинас вообще не может доказать факт убийства. И поэтому мистер Салинас хочет, чтобы вы разделили его предубежденность против Кристофера Паже.

Дуарте положил карандаш на стол.

– Он хочет добиться своего, – обрабатывала Кэролайн Дуарте, – навязав вам схему, наподобие комиксов. Герой его комикса одинокий любящий отец Рикардо Ариас беззаветно борется за благополучие дочери. В то время как мистер Паже – это развращенный богатством, высокомерный негодяй, который уводит у бедного Рикардо любимую жену. Короче говоря, мистер Салинас хочет, чтобы вы признали Кристофера Паже виновным просто потому, что Рикардо Ариас вам нравится больше. Кроме бездоказательности и голословности этого утверждения здесь возникают еще два вопроса. И первый из них: что же в действительности представлял собой Рикардо Ариас. – Кэролайн не спускала глаз с Дуарте. – В этой связи позвольте и мне, вслед за мистером Салинасом, поделиться с вами некоторыми наблюдениями. Это был человек крайне непорядочный. Неспособный ни к какой работе. Человек, который жил за счет жены. Человек, который в корыстных целях использовал собственную дочь. Тереза Перальта, не выдержав его эгоизма и хамства, была вынуждена уйти из дома, после чего ей, испытывавшей чувство ответственности за дочь, пришлось содержать обоих, при этом мистер Ариас принял позу любящего отца и единственного опекуна.