Текст книги "Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк"

Автор книги: Питер Ф. Гамильтон

Соавторы: Вернор (Вернон) Стефан Виндж,Кейдж Бейкер,Уолтер Йон Уильямс,Дэниел Абрахам,Элинор Арнасон,Майкл Джон Харрисон,Вандана Сингх,Джеймс Патрик Келли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 69 страниц)

Русель услышал неподалеку чей-то плач.

Камера направилась на звук, паря под потолком коридора. Завернув за угол, он наткнулся на группу жителей деревни.

Здесь собралось около двадцати пяти человек, взрослых и детей. Естественно, обнаженных; уже сотни лет никто не носил одежды. Некоторые держали на руках или на плечах младенцев. Они сидели на корточках, окружив рыдающую женщину. За голыми спинами, коленями и локтями Русель разглядел, что она нянчит какой-то окровавленный предмет. Окружающие, протягивая руки, гладили ее по спине и волосам; Русель заметил, что кое-кто тоже плачет.

– Очевидно, они способны на сопереживание, – сухо заметила Андрес.

– Вижу. Они потеряли почти все, но это осталось…

Внезапно все, кроме плачущей, повернули головы, словно антенны. Что-то испугало их – возможно, едва уловимое жужжание, выдававшее присутствие Руселя. Эти лица, с прямыми носами и узкими подбородками, по-прежнему оставались человеческими, несмотря на низкие лбы. «Похоже на клумбу цветов, поворачивающихся вслед за солнцем», – подумал Русель. Широко раскрытые глаза, рты, искаженные гримасой страха.

И все они в той или иной степени напоминали Лору, ее тонкое, ангельское лицо, рассеянный взгляд. Иначе и быть не могло; к такому результату привела слепая сила эволюции, тысячи лет вертевшая злополучным экипажем. Надобность в мыслительных способностях отпала, но подобное лицо могло смягчить сердце дряхлого существа, управлявшего миром.

Странная живая картина из лиц Лоры лишь мгновение оставалась неподвижной. Затем смертные обратились в бегство. Они устремились прочь по коридору, бегом, ползком, натыкаясь на стены.

– Черт меня возьми, с каждым поколением они все больше напоминают шимпанзе, – пробурчала Андрес.

В мгновение ока все исчезли, и осталась лишь несчастная женщина.

Русель приблизился к женщине, двигаясь осторожно, чтобы не потревожить ее. Она была молода – двадцать, двадцать один? Определить возраст смертных становилось труднее; с каждым поколением они созревали все медленнее и медленнее. Эта девушка явно была уже способна иметь детей – более того, она недавно стала матерью, об этом говорил ее дряблый живот и тяжелые от молока груди. Она вся была в крови – ужасное ярко-алое пятно на фоне тусклых вытертых переборок. Но на руках она держала не дитя.

– Клянусь Летой, – произнес Русель. – Это рука. Детская рука. Меня, наверное, сейчас вырвет.

– Не получится. Взгляни поближе.

Из окровавленного куска плоти торчала белая кость. Руку оторвали у запястья. Два крошечных пальчика были почти начисто обгрызены – от них остались лишь суставы.

– Это запястье, – безжалостно продолжала Андрес, – откусили. Зубами, Русель. И пальцы грызли тоже зубами. Подумай об этом. Немного практики, и можно, схватив один из этих пальчиков резцами, содрать с них мышцы и сухожилия…

– Заткнись! Клянусь Летой, Андрес, я сам вижу. Мы всегда старались избежать каннибализма. Мне казалось, что это достаточно прочно вколочено в их убогие черепа.

– Прочно, без сомнения. Но мне кажется, это был не каннибал – тот, кто это сделал, не принадлежал к роду людскому.

Русель, поднявшись повыше, огляделся. Он заметил кровавый след, ведущий прочь от женщины; сомнения не было: что-то тащили по полу.

– Думаю, среди наших смертных внезапно появился хищник, – сказала Андрес.

– Не так уж и внезапно, – возразил Русель. Какая-то часть его разрозненного сознания изучала информацию о событиях на Корабле, записанную на видеокамеры. Подобные инциденты имели место в течение последних двухсот лет. – Раньше они редко выходили на охоту – пару раз в пятьдесят лет. Забирали в основном стариков или новорожденных – незначительный ущерб. Но теперь, похоже, они стали жадными.

– И проделывают брешь в рядах смертных.

– Верно. Ты хорошо сделала, что привела меня сюда.

Проблему необходимо было решать. Но для этого, с возраставшим ужасом понимал он, ему придется оказаться лицом к лицу с жутью, которую он на тысячи лет выбросил из своего сознания.

– Я с тобой, – мягко произнесла Андрес.

– Тебя здесь нет, – огрызнулся он, – Но мне придется как-то справиться с этим.

– Придется, – качая головой, повторил призрак Андрес.

Он последовал за кровавой полосой, тянувшейся по коридорам деревень. Местами прерываясь, след прятался в тенях, нырял в дыры, протертые в переборках. Русель подумал, что это похоже на тайную охотничью тропу.

Наконец он оказался перед переборкой, разделявшей Корабль на две части. Здесь кончалась территория смертных. Долгое время он старался не вспоминать о том, что находилось за этой стеной; вообще-то, если бы он мог отрезать кормовой отсек и отправить всю эту дрянь в космос, он бы давно сделал это.

Перед ним зияла дыра, достаточная, чтобы пропустить тщедушного человека: в метровой стене из металла и пластика аккуратно просверлили нору с гладкими стенками.

– Не может быть, чтобы у них нашлись орудия, – удивился он. – Как они проделали это?

– Зубами, – ответила Андрес. – Зубами и ногтями – у них было полно времени. Вспомни, с кем имеешь дело. Даже если бы переборка была алмазной, они в конце концов прорвались бы наружу.

– Я надеялся, что они вымерли.

– Надеялся! Выдаешь желаемое за действительное – ты всегда этим грешил, Русель. Я с самого начала говорила, что их нужно перебить. Они просто дармоеды.

– Я не убийца.

– Нет, ты убийца…

– Это люди такие же, как и смертные.

– Нет, не такие. А теперь они принялись поедать наших смертных.

Русель заколебался у входа в нору. Андрес, видимо, угадала его страх, но ничего не сказала.

Он двинулся вперед.

Пройдя по туннелю, он оказался в огромной, перевернутой вверх дном комнате в основании Корабля, которую по-прежнему называл амфитеатром. Это было просторное, голое помещение в форме поставленного на бок цилиндра. После перехода к искусственной гравитации здесь проводили монтаж громоздких установок, необходимых для подготовки к длительному межгалактическому путешествию. На полу и стенах сохранились детали давно покинутых сооружений: консоли, металлические платформы, чудовищные подъемные краны для работы при низком тяготении, похожие на гигантские скелеты. Повсюду висели круглые лампы, распространявшие желтовато-белый свет. Странное, величественное зрелище, оно вызвало в памяти Руселя картины прежней счастливой, деятельной жизни. На стене комнаты, когда-то служившей полом, он даже разглядел кронштейны, поддерживавшие антигравитационные койки, в которых члены экипажа лежали во время старта.

Все поверхности были изъедены ржавчиной. Никакого движения. Бывший пол, который Андрес сделала прозрачным всего через год полета, покрывало нечто, напоминавшее камень. Это был слой затвердевших фекалий, тряпок и грязи – стена дерьма, загородившая Галактику.

Сначала Русель не заметил в этих металлических джунглях ни одного живого существа. Затем, присмотревшись и слившись с окружающими руинами, он смог кое-что разглядеть.

Они похожи на тени, подумал он; хрупкие двуногие тени, они скрытно, осторожно мелькали среди консолей. Временами они напоминали людей – прямоходящие, целеустремленные, с тонкими конечностями, раздутыми животами. Но стоило им опуститься на четвереньки и поскакать прочь, согнувшись в три погибели, и всякое сходство с людьми исчезало. По-видимому, они не носили одежды, как и экипаж Корабля. Но тела их, в отличие от смертных, покрывали какие-то густые темно-бурые волосы. Мех.

В воздухе парили роботы, доставляя ползающим существам пищу и воду. Но те игнорировали посланцев Корабля, поддерживавших их существование.

Андрес мрачно произнесла:

– Знаю, что ты не хотел вспоминать об этих пережитках прошлого, Русель. Но Корабль присматривал за ними. Разумеется, их кормят. Одежда, одеяла и тому подобное – они рвут их в клочья, чтобы сооружать гнезда, как смертные. Они не подходят к бункеру с провизией, как делают те; роботам приходится приносить им все необходимое и убирать за ними. Но они довольно пассивны. Они не противятся роботам, когда те моют их, перевязывают раны или лечат. Они привыкли, что машины за ними ухаживают.

– Flo чем они занимаются целыми днями?

Андрес рассмеялась.

– Видимо, ничем. Просто поедают пищу, которую мы им даем. Иногда немного лазают по кронштейнам.

– В них должна быть хоть какая-то искра любознательности, мысли. Есть же она у смертных! Они же люди.

– Их предки были людьми. Теперь они совершенно утратили способность мыслить… Вот оно. Смотри. Они собираются у кормушки. Может быть, нам удастся увидеть, что они делают.

Кормушка представляла собой небольшое углубление в стальном полу. На дне ее виднелись какие-то зеленые и бурые пятна. Робот вывалил в яму порцию пищи – кучу ярких шаров, цилиндров и дисков, помещавшихся в человеческой ладони.

Со всех концов амфитеатра потянулись животные – они шли, скакали, двигаясь неуклюже, словно при низкой гравитации, и в то же время с преувеличенной осторожностью, заметил Русель, словно тела их были очень хрупкими и дряхлыми. Они собрались вокруг кучи еды, но никто не притронулся к ней: они просто рухнули на пол, словно сраженные смертельной усталостью.

Из хаоса металлических конструкций показались какие-то существа поменьше ростом. Они передвигались беспокойно, но так же настороженно, как и остальные. Должно быть, дети, решил Русель, но в них не было ни живости, ни энергии. Они походили на старичков. Детей оказалось значительно меньше, чем взрослых, всего горстка среди полусотни существ.

Приблизившись к кормушке, дети взяли по несколько кусков разноцветной пищи и понесли ее взрослым. Те приняли услугу с безразличием, некоторые зарычали, слегка ударив ребенка по голове или плечам. Но маленькие слуги упорно направились за новыми порциями.

– Они не слишком заботятся о гигиене, – заметил Русель.

– Отнюдь нет. Но им это не нужно. Их иммунная система намного устойчивее, чем у смертных. А корабельные роботы время от времени наводят здесь порядок.

– Почему взрослые сами не возьмут себе поесть? Это было бы быстрее, – удивился Русель.

– Такой у них обычай, – пожала плечами Андрес. – У них в обычае также есть кое-какую другую пищу.

В самом центре углубления виднелась щель, запятнанная чем-то бурым и усыпанная странными белыми предметами.

– Это кровь, – поразился Русель. – Засохшая кровь. А эти белые штуки…

– Кости, – с вызовом сказала Андрес. Она показалась Руселю странно возбужденной и взволнованной отвратительным зрелищем. – Но здесь многовато останков для случайных набегов на страну смертных.

Русель содрогнулся.

– Значит, они пожирают друг друга.

– Не совсем. Старики едят молодых; матери поедают детей. Таковы их нравы.

– О Лета…

Андрес была права: Руселя не могло стошнить. Но на мгновение он ощутил, как его тело, убаюканное Кораблем, корчится от отвращения.

– Не понимаю твоей реакции, – холодно заметила Андрес.

– Я не знал…

– Тебе следовало это предвидеть – предвидеть последствия своего решения оставить этих существ в живых.

– Ты чудовище, Андрес.

Она засмеялась злым смехом.

Разумеется, он знал, что это за животные. Это были Автарки или отдаленные потомки клана долгожителей, когда-то управлявших смертными. За двадцать тысяч лет неумолимого отбора ген, обеспечивший их преимущество перед смертными, ген долголетия, внедренный в человеческий организм терапией Квэкс, получил полное выражение. К тому же в тепличных условиях им не нужно было тратить драгоценную энергию на развитие мозга.

Шло время, они жили все дольше и дольше, а думали все меньше и меньше. Теперь Автарки стали почти бессмертными, но потеряли человеческий облик.

– Они и впрямь довольно забавны, – весело сказала Андрес. – Я долго пыталась разобраться в их экологии, если можно так выразиться.

– Экологии? Тогда ты, наверно, сможешь объяснить мне, какая польза живому существу от подобного обращения с детьми. Этих малышей, похоже, специально выращивают. Цель жизни – сохранение генов; даже в нашем искусственном мирке действует это правило. Но каким образом поедание детей может способствовать этому? Ах, вот оно что… – Он уставился на волосатые существа. – Но эти Автарки бессмертны.

– Точно. Они лишены разума, но живут вечно. Когда исчезла способность мыслить, эволюция работала с тем, что осталось.

Даже среди этих странных созданий действовали генетические законы. Но теперь возникла необходимость в новой стратегии, которая намечалась уже во времена первых Автарков. Для распространения генов путем размножения не хватало места, но если люди станут бессмертными, гены тоже смогут выжить.

– Простого долголетия оказалось недостаточно, – пояснила Андрес. – Даже самые живучие могут в конце концов погибнуть от какого-нибудь несчастного случая. Сами гены могут быть повреждены, например в результате воздействия радиации. Безопаснее их копировать! Оказалось, что для собственного блага следует порождать небольшое количество детей, немногие из которых, самые ловкие и сильные, смогли выжить.

Но как ты видишь, жизненное пространство у них ограничено. Родителям пришлось бороться за место против собственных детей. Они не заботятся о детях. Они используют их в качестве рабов – а когда рождается слишком много, то и в качестве пищи… Но всегда находится один-другой, кто доживает до зрелого возраста, и этого достаточно для поддержания численности на прежнем уровне. В некотором смысле борьба со взрослыми способствует тому, что выживают лишь сильнейшие. С генетической точки зрения, это смешанный способ выживания.

– Резервная стратегия, – сказал Русель. – Так сказал бы инженер. Дети – это страховка.

– Верно, – подтвердила Андрес.

Здесь действовали биологические законы: вот до чего дошел «Мэйфлауэр».

Русель, размышляя о судьбе своих подопечных, пришел к выводу: все дело в длительности полета.

Экипаж осознавал цель полета Корабля примерно в течение первых ста лет, пока не сменилось два поколения, а воспоминания о Порт-Сол не канули в прошлое.

На Земле исторические эпохи исчислялись сотнями лет; за тысячелетия возникали и рушились империи. Память подсказывала Руселю, что для сохранения единства сознания в течение такого длительного времени необходимо задействовать глубинный уровень человеческой психики: например, выдвинуть идею вечного Рима или поклонения Христу. Если в первые сто лет полета люди действовали осознанно, то затем смысл их действий был утерян. Русель сам наблюдал это: смертные начали воспринимать идею Корабля и его миссию через виртуальный образ самого Руселя. Даже восстание Хилина служило выражением этого культа. Можно называть это мистицизмом; как бы то ни было, такая модель работала в течение тысячелетий.

Андрес и Фараоны могли предвидеть и запланировать полет длиной в тысячу лет, размышлял Русель. Но дальше этого даже их воображение не шло; Русель заплыл в незнакомые воды. Десятки тысяч лет – подобного промежутка времени было достаточно не только для возвышения и падения империй, но для жизни целого биологического вида.

Идеология, заставлявшая смертных чистить переборки, за такое время потеряла первоначальный смысл и уже не затрагивала сознания смертных; их действиями теперь управляли гораздо более древние биологические импульсы, например инстинкт размножения: они чистили стены, чтобы приобрести партнера. Это не имело ничего общего с миссией Корабля; смертные больше не понимали подобных абстракций. А тем временем естественный отбор делал свое дело среди смертных и среди Автарков. И разумеется, по мере того, как разум сменялся инстинктами, роль Руселя становилась все более важной – лишь он один теперь являлся носителем первоначальной идеи, единственным мыслящим существом на Корабле.

Иногда он ощущал тошноту, даже чувство вины за несчастную судьбу, которая постигла бесчисленные поколения экипажа: все это во имя давно мертвого Фараона Андрес и ее эгоистичной несбыточной мечты. Но отдельные смертные быстро исчезали, словно пылинки во тьме, и с ними их мелкие радости и страдания. В этой быстротечности было что-то утешительное.

* * *

Как бы то ни было, пути назад не существовало – ни для них, ни для него.

Андрес все еще рассматривала Автарков. Хрупкие осторожные животные чем-то отдаленно напоминают его самого, с неохотой признал Русель. Странно подумать, смертные оказались в плену у бессмертных: с одной стороны, его собственный истощенный разум, управлявший Кораблем сверху, с другой стороны, бывшие Автарки, ведущие на них охоту.

– Тебе известно, что бессмертие, победа над смертью – древнейшая мечта человечества, – сказала Андрес. – Но бессмертие не превращает тебя в божество. Вот ты бессмертен, Русель, но если бы не твоя опора, Корабль, ты оказался бы совершенно беспомощен. А эти… животные… обладают бессмертием, но больше у них ничего нет.

– Это чудовищно.

– Конечно! А разве сама жизнь не чудовищна? Но генам все равно. И эти скачущие, словно обезьяны, Автарки иллюстрируют высшую логику бессмертия: чтобы выжить, неумирающему в конце концов придется пожирать своих детей.

Но все мы на этом Корабле – дети одной чудовищной матери, подумал Русель, это ее высокомерие и чрезмерная самонадеянность создали Корабль и поставили перед ним эту миссию.

– Это исповедь, Фараон?

Андрес не ответила. Она и не могла ответить. В конце концов, это ведь была не Андрес, а ее виртуальный образ, созданный системами Корабля на пределе его технических возможностей, чтобы поддержать угасающий разум Руселя. И любой ее недостаток – лишь отражение его собственных.

Собрав всю силу воли, Русель отпустил ее.

Один из взрослых, самец, сел, почесал грудь и прыгнул прямо в кормушку. При его приближении дети бросились врассыпную. Самец раскидал свежеприготовленную пищу и выудил из кучи нечто маленькое, белое. Русель догадался, что это череп, детский череп. Животное разбило его на кусочки, отшвырнуло обломки прочь и направилось куда-то – бесцельное, бессмертное, бессмысленное.

Русель, покинув амфитеатр, заделал прогрызенную перегородку. Затем он соорудил параллельно ей новую переборку и проделал в корпусе между двумя стенками дыру, создав стену из вакуума. Больше он никогда не вспоминал о том, что находилось по ту сторону баррикады.

* * *

Через двадцать пять тысяч лет после того, как его мир рухнул, Русель узнал, что ему суждено спастись.

– Русель. Русель…

Он хотел, чтобы голоса умолкли. Ему больше не нужны были голоса – ни Дилюка, ни даже Андрес. У него не было ни тела, ни живота, ни сердца; ему вообще никто не был нужен. Его воспоминания рассеялись во тьме, подобно тусклым светлым кляксам далеких галактик, окружавших Корабль. И, подобно Кораблю, он неуклонно продвигался вперед, безо всякой цели, безо всякого смысла.

Меньше всего он желал слышать голоса. Но они не затихали. С крайней неохотой он заставил свой ослабевший мозг сконцентрироваться.

Голоса доносились из коридора в деревне Дилюка. Он смутно различил фигуры людей около двери, той двери, около которой на него когда-то натолкнулся маленький Рус, – далекое воспоминание сверкнуло, как искра тепла и радости, – у этой самой двери стояли два человека.

Прямоходящие. В одежде.

Это не смертные. Они призывали его. Могучим усилием воли Русель заставил себя очнуться.

Они стояли бок о бок, мужчина и женщина – молодые, наверное не старше тридцати. Одетые в опрятную оранжевую униформу и сапоги. Мужчина был чисто выбрит, женщина держала на руках младенца.

Вокруг них столпились смертные. Обнаженные, бледные, широко раскрыв глаза от удивления, они, присев на корточки, протягивали к улыбающимся пришельцам длинные руки. Некоторые яростно скребли пол и стены, ухмыляясь, сверкая зубами. Они пытались произвести впечатление на новоприбывших сноровкой в уборке – единственным способом, который был им известен.

Женщина позволила смертным погладить ее ребенка. Но глаза ее были настороженными, а улыбка принужденной. Мужчина держал руку поблизости от оружия, висевшего на поясе.

Руселю потребовалось немало усилий, чтобы отыскать устройство, позволявшее ему говорить. Он произнес:

–  Русель.Это Русель.

Когда призрачный голос разнесся по коридору, мужчина и женщина в испуге подняли головы, а смертные съежились. Пришельцы с восторгом переглянулись.

– Это правда, – воскликнул мужчина. – Это действительно «Мэйфлауэр»!

Устройства Корабля прошептали Руселю перевод.

Женщина засмеялась:

– Естественно, это «Мэйфлауэр». А что же еще, по-твоему?

– Кто вы? – спросил Русель.

Мужчину звали Пириус, женщину – Торек.

– Мы прибыли в галактику Большого Пса?

– Нет, – мягко сказал Пириус.

По их словам, они прилетели из его родной Галактики, из самой Солнечной системы, на сверхсветовом Корабле, преодолев мучительный путь «Мэйфлауэра» за несколько недель.

– Вы прошли тринадцать тысяч световых лет от Порт-Сола, – рассказал Пириус. – На это вам потребовалось больше двадцати пяти тысяч лет. Это рекорд для Корабля-ковчега!

Тринадцать тысяч световых лет? Всего полпути. Это невозможно.

Торек взяла в ладони лицо смертной девушки, подошедшей к ней близко и пытавшейся приласкаться, подобно зверьку. Это было лицо Лоры.

– А мы, – добавила она, – отправились искать вас, и вот нашли.

– Да! – улыбнулся Пириус. – И ваш летающий музей!

Русель поразмыслил над сообщением:

– Так человечество не погибло?

Нет, конечно, рассказал ему Пириус. Армии Коалиции, от которой спасалась бегством команда «Мэйфлауэра», истребили целые планеты по всей Галактике. Это был век войны, в которой погибли триллионы людей. Но человечество выдержало.

– И мы победили! – гордо произнес Пириус. Сам Пириус вместе с Торек участвовал в каком-то особенно жестоком бою за освобождение центральной части Галактики. – Галактика теперь принадлежит людям, Русель.

– Людям? Но как вы смогли остаться людьми?

Судя по всему, они поняли смысл вопроса.

– Мы воевали, – ответил Пириус. – Мы не могли позволить себе эволюционировать.

– А Коалиция?

– Пала. Исчезла. Погибла. Теперь они не смогут причинить вам вреда.

– А мой экипаж?

– Мы заберем их домой. Там есть места, где о них позаботятся. Но…

Торек продолжила:

– Но Корабль слишком велик, чтобы развернуть его. Я не уверена, что мы сможем забрать вас.

Однажды Русель уже видел себя, одеревеневшего старца без возраста, глазами Поро, правнука Дилюка. А сейчас, всего на мгновение, он представил себе, каким его видят Пириус и Торек. Иссохшее, полумертвое существо, опутанное сетью проводов и трубок.

Разумеется, это не имело никакого значения.

– Значит, моя миссия выполнена?

– Да, – мягко ответил Пириус. – Вы выполнили ее превосходно.

Русель не видел, как Пириус и Торек загоняли смертных и Автарков с Корабля на свое невероятно тесное судно. Он не слышал прощальных слов Пириуса, не видел, как гости улетали обратно, к ярким огням принадлежащей людям Галактики, оставляя его в одиночестве. Он теперь видел и слышал лишь Корабль, терпеливый, бесстрастный Корабль.

Корабль – и одно лицо, наконец представшее перед ним; изящное лицо с рассеянным взглядом. Русель не знал, является ли оно подарком Пириуса или Андрес, существует ли оно на самом деле или рождено его воображением. Все это стало неважно теперь, когда она наконец улыбалась ему, и он почувствовал, как падает с плеч груз древней вины, уходит боль, терзавшая его двадцать пять тысяч лет.

«Мэйфлауэр» несся все дальше в бесконечную тьму, и коридоры корабля были чистыми, сверкающими и пустыми, как мысли Руселя.