Текст книги "Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк"

Автор книги: Питер Ф. Гамильтон

Соавторы: Вернор (Вернон) Стефан Виндж,Кейдж Бейкер,Уолтер Йон Уильямс,Дэниел Абрахам,Элинор Арнасон,Майкл Джон Харрисон,Вандана Сингх,Джеймс Патрик Келли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 69 страниц)

2

Можно было бы взять такси, но только в наше время такси водят сплошь боты, а боты не хранят никаких секретов. Кроме того, хотя у меня была тысяча долларов на счету, я решила пока попридержать их. Чтобы они ко мне привыкли. Поэтому на Двенадцатую авеню я поехала на велосипеде. Сомнения закрались, когда я проехала мимо дома № 400. В этой части города запросто можно получить по голове и остаться истекать кровью в переулке. Темные бары тянулись вперемежку с ломбардами. Дешевые пансионы таращились на улицу своими фанерными фасадами. Здесь было больше ботов, чем женщин, а крыс больше, чем ботов.

Салон «Адажио спа» располагался в доме номер № 465 на Двенадцатой авеню. Кирпичное здание, противоударная витрина из люксара, такая поцарапанная, словно ее исхлестало грозовыми ливнями. За стеклом виднелись пыльные растения. На втором этаже окна были заложены кирпичом. Я пристегнула велосипед цепью к остову машины, поставила сайд-кик на запись и вошла.

Стена за небольшой конторкой сразу притягивала взгляд из-за фотографии с видом какого-то средиземноморского города. Пустынный пляж просто сверкал на фоне остальных скверных картинок. Из двери, ведущей внутрь салона, вышел бот и встал за конторку.

– Добрый день, мадам, – начат он. – Счастлив приветствовать вас. Наше заведение называется…

– Я ищу Кейт Вермель. – Не собираюсь тратить время на болтовню с ботами. – Она здесь?

– Весьма сожалею, но она здесь больше не работает.

– Она здесь работала? – удивилась я. – Мне сказали, она живет в этом доме.

– Тебе сказали неверно.

Дверной проем заполнила собой старушенция, протиснулась в дверь, опираясь на металлическую трость. На ней было желтое цветастое платье, чуть меньше тента цирка-шапито, а поверх него голубой халат с вышитым над левой грудью именем «Норин». Лицо у нее было широкое и белое, как сваренное вкрутую яйцо, на голове плотная масса седых кудряшек, а руки – самые большие, какие я когда-либо видела.

– Я сама разберусь, Барри. Пойди-ка к Хелен Ритци. В двенадцать у нее еще инъекция, а потом переставишь терморегулятор на «сто один».

Бот вежливо поклонился и ушел.

– Так в чем же дело?

Трость описала дугу, и бабуля схватилась за конторку, чтобы не упасть.

Я вынула из кармана брюк свой сайд-кик, вывела на экран удостоверение и вручила ей. Она медленно прочла, фыркнула и вернула его мне.

– Молоденькие цыпочки выбирают игрушечные занятия. Почему бы вам не делать что-нибудь полезное?

– Это что? – поинтересовалась я. – Перманент? Или пилинг?

Но это была женщина из стали, сарказм просто отскакивал от нее.

– Если никто не будет заниматься настоящей работой, скоро проклятые боты заменят нас всех!

– Может, еще не все потеряно. – Надо было что-то сказать, но как только я произнесла эти слова, тут же пожалела об этом. Мое поколение жило лучше, чем когда-либо жили старушки. Может быть, в один прекрасный день наши дети смогут обходиться вообще без роботов.

Наши дети. Я проглотила комок в горле и вызвала на экран сайд-кика фото, которое дал мне Сирин.

– Я ищу Кейт Вермель.

Я показала фотографию ей.

Она поглядела на экран, затем на меня.

– Тебе необходим маникюр.

– Ага, до зарезу.

– Я работаю, чтобы жить, детка. И ноги у меня гудят, если я стою слишком долго. – Она указала своей палкой на дверной проем за конторкой. – Как, ты сказала, тебя зовут?

Обшарпанный столик для маникюра стоял в алькове, украшенном выцветшими гроздьями винограда, которые плохо скрывали водяные подтеки на осыпающемся потолке. Пыль покрывала листья, делая серыми фиолетовые гроздья из пластика.

Норин провела большим пальцем по кончикам моих ногтей.

– Ты их обкусываешь или просто срезаешь циркулярной пилой?

Это была шутка, поэтому я фыркнула.

– Итак, сделаем ногти квадратными, круглыми или овальными?

Кожа у нее была сухая и в пятнах, очевидно, из-за нездоровой печени.

– Понятия не имею. – Я пожала плечами. – Это была ваша идея.

Норин тяжело опустилась на приставной стул, он был такой низкий, что ее лицо оказалось всего в каком-то футе от моих рук. На столике стояли ряд мисок из нержавеющей стали, банка вазелина, круглая коробка с солью, вазочка с пакетиками сахара из «Макдоналдса», рядом с ней флакон жидкого мыла. Норин начала подпиливать мне ногти, каждый от края к середине, слева направо, затем с другой стороны. Какое-то время она работала молча. Я решила не давить на нее.

– Кейт до прошлой недели работала у меня массажисткой, – произнесла она наконец. – Потом вдруг сообщила, что увольняется. Здорово меня подставила. Мне пришлось ходить к ее клиенткам с больной ногой. А я иногда даже с постели не могу подняться. С ней что-то случилось?

– Насколько мне известно, пока еще нет.

– Но она исчезла.

Я покачала головой.

– Я не знаю, где она, но это не означает, что она исчезла.

Норин плеснула горячей воды из электрического чайника в одну из стальных мисок, добавила холодной воды из кувшина, выдавила порцию мыла и повертела миску, чтобы размешать.

– Подержи минут пять. – Она жестом показала, что я должна опустить пальцы в миску. – Сейчас вернусь. Надо убедиться, что Барри не спалил Хелен Ритци лицо.

Она со стоном поднялась.

– Подождите, – сказала я. – А она сказала, почему уходит?

Норин потянулась к своей трости.

– Только об этом и болтала. У нее, видишь ли, это был первый раз.

– Какой «первый раз»?

Старушенция захохотала.

– Ты же детектив, цыпочка. У нее вчера должна была состояться свадьба. Еще скажи мне, что на этой твоей картинке изображено что-то другое.

Она вышла, белые больничные тапочки шаркали по грязному линолеуму. Из глубины салона до меня донесся ее рокочущий голос, а затем скрежет бота. Меня подмывало достать из кармана сайд-кик, но я держала руки в мыльной жиже. К тому же я достаточно насмотрелась на фотографию. Норин права. Это свадьба. Рука с кольцом, наверное, принадлежит христосианскому священнику. Должны быть еще свидетель и фотограф, хотя, возможно, фотограф и есть свидетель. Конечно, я ничего не знала о свадьбе, хотя два дня расследовала исчезновение Рашми Джонс. А детектив я была не самый худший. Наверное, мать Рашми сама ничего не знала. Иначе какой смысл поручать мне поиски дочери и утаивать подобную информацию.

– Должна сказать, – произнесла Норин и подошла ко мне, тяжело опираясь на трость, – этот бот меня пугает. Я подала на него заявку в городское управление на прошлой неделе, а он уже знает все мои дела вдоль и поперек. Вот вопрос: если они такие умные, почему они так странно разговаривают?

– Дьяволы создали их, чтобы сводить нас с ума.

– Для этого им не нужны боты, детка.

Она снова села на свой стул, оторвала верхушки у пяти пакетиков сахара и высыпала их содержимое в ладонь. Потом потянулась за коробкой с солью и добавила соли в сахар. Сверху выдавила порцию мыла и растерла между ладонями.

– Можно было бы купить какой-нибудь дорогой отшелушивающий крем, но это действует не хуже. – Она указала подбородком на мои руки. – Стряхни и давай сюда.

Я хотела расспросить ее о планах Кейт, но, когда она взяла мои руки в свои, я забыла вопрос. Я никогда не испытывала ничего подобного: раздражение от скребущих по коже частиц, тут же смягченное чувственным скольжением мыльных пальцев. Наслаждение, чуть тронутое болью, нечто такое, о чем я пыталась поведать Шарифе, когда мы с Шарифой вообще разговаривали. После процедуры мои руки горели еще час.

Норин налила воды в другую миску, и я сполоснула руки.

– Почему замужество заставило Кейт оставить работу? – спросила я.

– Не знаю. Может, дело в церкви? – Норин высушила мне руки потрепанным полотенцем. – Она в прошлом году стала христосианкой. Может, Иисусу не нравится, когда состоящие в браке женщины разминают спины. А может, ее оплодотворили. – Она горько усмехнулась. – Это со всеми рано или поздно происходит.

Я пропустила это мимо ушей.

– Расскажите мне о Кейт. Как с ней работалось?

– Средне, учитывая, на какую помощь можно рассчитывать в наши скорбные дни. – Норин отодвигала кожицу вокруг ногтей апельсиновой палочкой. – Приходила обычно вовремя, но я смогла нанять ее всего на два дня в неделю. Она не слишком усердствовала, но точно выполняла указания. Ее беда была в том, что она никогда не сближалась с клиентами, всегда вела себя так, словно здесь ненадолго. В основном держала все при себе, вот почему я и поняла, что ее волнует предстоящая свадьба. Не в ее правилах было болтать.

– А невеста?

– Какая-то индийская курочка, Раши, кажется.

– Рашми Джонс.

Норин кивнула:

– Ее я ни разу не видела.

– Кейт училась в школе?

– Должно быть, среднюю школу она окончила, но я понятия не имею где. Я бы сказала, она не придавала этому особого значения. О колледже она даже не задумывалась. – Норин выдвинула ящик, набитый разноцветными пузырьками. – Хочешь цветной лак или прозрачный?

– Никаких цветных лаков, вредно для бизнеса.

Она бросила на меня косой взгляд:

– А бизнес идет хорошо?

– Вы сказали, она делала у вас массаж? – спросила я. – А где она этому научилась?

– Теперь замри. – Норин открыла пузырек, молочная жидкость на кисточке благоухала, как достойный близнец какого-нибудь суперклея. – Быстросохнущий. – Она наносила субстанцию на мои ногти короткими уверенными мазками. – Кейт утверждала, что ее научила мама. Говорила, что та работала в центре здоровья в «Рэддисоне», пока его не закрыли.

– А у этой мамы есть имя?

– Угу. – Норин работала, закусив нижнюю губу. – Мама. Давай другую руку.

Я протянула руку.

– Но если Кейт не жила здесь, то где же она жила?

– Где-то. Она самостоятельная. – Норин не поднимала головы, пока не закончила. – Готово. Немного помаши пальцами, и все.

Через миг я опустила руки. Мы глядели друг на друга. Затем Норин тяжело поднялась со стула и повела меня обратно к стойке.

– С тебя восемьдесят центов за маникюр, детка. – Она махнула в сторону своего компьютера. – Чаевые оставишь?

Я извлекла свой сайд-кик и перевела со счета два доллара. Норин открыла папку с платежами и одобрительно хмыкнула, тут же открывая другую папку.

– Здесь записано, что она живет в доме номер сорок четыре по Ист Вашингтон-авеню.

Я застонала.

– Что не так?

– Этот адрес у меня уже есть.

– А ее номер?

– Нет, этого нет. Спасибо. – Я подошла к двери и остановилась. Не знаю, почему мне захотелось сказать ей что-то еще, но я сказала: – Я помогаю людям, Норин. Во всяком случае, пытаюсь. Это настоящая работа, боты на это не способны.

Она молча стояла, растирая больную ногу большой сухой ладонью.

* * *

Я сняла замок с велосипеда, покатила вдоль здания, затем повернула. Прочитала адрес Кейт своему сайд-кику. Ее сайд-кик уловил сигнал на шестом гудке. Никаких картинок на экране не высветилось.

«Пока что вам не посчастливилось застать Кейт, но удача может вам улыбнуться, если вы оставите свое сообщение после сигнала». Она говорила низким обволакивающим голосом, такой голос хорошо слушать в темноте. И сказано было выразительно.

– Привет, Кейт, – сказала я, – Меня зовут Фей Хардвей, я приятельница Рашми Джонс. Она просила меня кое-что передать тебе насчет вчерашнего, прошу, позвони мне на [email protected]. – Я сомневалась, что она ответит, но попытка не пытка.

Я направлялась на Ист Вашингтон-авеню, когда мой сайд-кик зажужжал в кармане брюк. Я нажала на кнопку. Мать Рашми Джонс, Нажма, глядела на меня с экрана глазами глубокими, словно колодцы.

– Приходила полиция, – сообщила она. – Они сказали, что вам сначала надо было уведомить их. Они хотят поговорить с вами еще раз.

Ничего удивительного. Я позвонила полицейским после того, как позвонила матери, и они об этом пронюхали. Нельзя сообщить матери о смерти дочери, а потом попросить ее разыграть изумление, когда к ней нагрянут копы.

– Я работаю на вас, а не на них.

– Я хочу встретиться с вами.

– Понимаю.

– Я наняла вас, чтобы вы нашли мою дочь.

– Я нашла, – сказана я. – Дважды. – Я тут же пожалела о своих словах.

Она отвернулась. На заднем плане я услышала скрипучие голоса.

– Я хочу знать все, – сказала она. – Хочу знать, насколько вы близки к разгадке.

– Я уже начала составлять отчет. Дайте мне закончить и скоро вы обо всем узнаете…

– Сейчас, – сказала она. – Я в школе. Обед у меня начинается в одиннадцать пятьдесят, а в двенадцать пятнадцать уже урок.

Она отключилась.

Не было причин испытывать чувство вины, так отчего же мне вдруг захотелось просочиться в канализационный сток и забиться куда-нибудь поглубже? Потому что мать была уверена, что я оказалась недостаточно быстрой или недостаточно умелой, чтобы спасти ее дочь? Кто-то должен напоминать людям, что я не чиню пропавшие вещи, я только нахожу их. Но этот кто-то не я. Моя задача сейчас состоит в том, чтобы приехать к ней в школу и позволить ей бить меня по голове своим горем. Я перенесу. Я съела на завтрак старый фильм с Богартом и теперь плююсь пулями. А в конце этого суматошного дня я просто забуду о Нажме Джонс, потому что рядом не будет Шарифы, которая напомнит, как тяжело дается мне моя работа Я достала сайд-кик, соединилась со своим компьютером и загрузила все файлы по делу Джонс. Потом покатила дальше.

Мать прислала мне сообщение три дня назад, просила зайти к ней на Эшбери. Они с дочерью обитали в старом викторианском особняке с пряничной крышей и передней дверью размером с остров Куба. Этот дом принадлежал семье на протяжении нескольких поколений. Семья когда-то была большая. Мать сказала, Рашми не ночевала дома в прошлую ночь. Она не позвонила и не отвечала на сообщения. Мать позвонила в полицию, но колов это дело не заинтересовало. Для них прошло слишком мало времени. Для матери времени прошло слишком много.

Мать преподавала в пятом классе начальной школы имени Рональда Рейгана. Рашми было двадцать шесть, студентка-выпускница, шесть курсов академии, писательское мастерство, Мать была уверена, что дочь снимает деньги с семейного счета, поэтому сначала я решила, что смогу выследить ее по обналиченным чекам. Но счет никто не трогал, с его помощью нам не удалось напасть на след пропавшей девушки. Когда я предположила, что Рашми может скрываться у какой-нибудь из подружек, мать вышла из себя. Оказывается, подруги Рашми и стати причиной разлада между ними. В последние месяцы Рашми рассталась со всеми старыми подружками и связалась с какой-то религиозной компанией. Аликс, Гратиана, Элейн и Кейт, их фамилий мать не знала, были членами Церкви Христа-Мужчины. У меня раньше уже возникали неприятные стычки с христосианками, и мне совсем не хотелось сталкиваться с ними вновь, поэтому для начала я отправилась в академию Рашми, чтобы поговорить с ее научным руководителем. Зельда Манотти оказалась взбудораженной бабулькой, которая изо всех сил стремилась помочь, вот только пользы от нее было как с козла молока. Она дала мне скопировать неоконченный роман Рашми. Она позволила мне присутствовать на писательском семинаре для старшего курса на случай, если Рашми там появится. Рашми не появилась. После занятий я переговорила с тремя оставшимися слушателями, но они либо не знали, где она, либо не захотели сказать. Ни Гратианы, ни Алике, ни Элейн среди них не было.

Ночью я просмотрела роман Рашми «Потерянное сердце». Это было ностальгическое и сентиментальное нытье на тему, как было, пока дьяволы не заставили всех мужчин исчезнуть. Юная Бриджит Бёрд ищет своего отца, знаменитого архитектора, которого похитили колумбийские наркобароны. Если уж я была цыпочкой, которая балуется игрушечной работой в игрушечной экономике, то Рашми старая Норин признала бы королевой всех бездельниц.

Второй день расследования снова начался для меня в доме Джонсов. Мать наблюдала, как я изучаю комнату Рашми. Мне показалось, она обеспокоена и тем, что я могу найти, и тем, что я вдруг не найду ничего. Рашми слушала «Крипе», у нее были три пары сандалий, все сочинения Дениз Пеппер, она предпочитала бюстгальтеры на «косточках» и подписывалась на «Новости для бестолковых». Скопившуюся за неделю грязную одежду она запихивала под кровать. На стенах ее комнаты перемежались коала, лучшие пляжи мира, развалины замков и постеры «Плейгерл» с 2000-го по 2010 годы. Она хранила рукописный дневник, который вела с шестого класса по восьмой, в нем она часто жаловалась, что ее мать слишком строга, а в школе скучно. Единственная обнаруженная вещь, при виде которой ее мать взбудоражилась, христосианская Библия, засунутая в нижний ящик тумбочки. Когда я извлекла Библию, мать залилась краской и выскочила из комнаты.

Затем я изучила домашнюю сеть Джонсонов. Рашми не особенно аккуратно стирала копии файлов со своего сайд-кика, один из них был чуть ли не полугодичной давности, как раз тогда она и увлеклась религией. Она пользовалась простым шифром, который не остановил бы серьезного взломщика, но не позволял матери совать нос в ее дела. Я подобрала ключ и вскрыла сеть. У Рашми было несколько номеров. Ее мать пыталась дозвониться на [email protected]. Но у нее был и другой номер: [email protected]. Я провела обратный поиск и выяснила адрес: Церковь Христа-Мужчины, Винсент-авеню, 348. У меня не было желания тащиться в церковь лично, поэтому я попыталась позвонить.

– Алло, – отозвался голос.

– Это Рашми Джонс?

Голос помедлил.

– Меня зовут Бриджит. Оставьте меня в покое.

– Мать беспокоится о тебе, Рашми. Она попросила меня найти тебя.

– Я не хочу, чтобы меня нашли.

– Я читаю твой роман, Рашми. – Надо было сказать что-нибудь, я хотела задержать ее на линии. – Интересно, она в конце найдет своего отца?

– Нет. – Я слышала, как она дышит в микрофон. – Пришли дьяволы. В этом все дело.

Раздался еще чей-то голос, и она отключила микрофон. Но я знала, что меня она все еще слышит.

– Как жаль, Рашми. Но, полагаю, так и должно быть.

И она отсоединилась.

Мать облегченно выдохнула, узнав, что Рашми в порядке, и пришла в ярость из-за того, что она с христосианками. Что с того? Я нашла дочку, дело закрыто. Только вот Нажма Джонс уговорила меня помочь ей связаться с дочерью. Она уже была Должна мне двадцать баксов плюс расходы, но я пообещала за лишнюю пятерку, что попытаюсь вытащить Рашми из церкви, чтобы мать могла с ней поговорить. Я как раз ехала туда, когда маячок, который я подсоединила к счету Джонсов, указал на «Обувь Грейли». Я обрадовалась отсрочке визита, еще больше обрадовалась, когда бот-продавец узнал Рашми на фотографии. Как и официантка в «Мезон Диана». И портье в «Комфорт Инн».

3

Начальная школа имени Рональда Рейгана была недавно отремонтирована, без сомнений, отрядом ботов-рабочих, Кирпичный фасад отмыли и заново покрасили, длинный ряд окон сверкал, словно зубы. Асфальтовую площадку сняли и заменили безопасным покрытием, вместо металлических опор качелей высились пестрые башенки и трубы для лазанья, горки и качели-коромысла. Цепочную ограду заменила деревянная шпалера, по которой ползли веточки жимолости и плети клематисов. Самшитовый лабиринт перед бассейном, поверхность воды блестит, голубая, как мечта. Ничего не жаль для маленьких девочек, нашей надежды на будущее.

Места на стойке, забитой велосипедами, самокатами и скутерами, не было, поэтому я прислонила свой велосипед к ближайшему вишневому дереву. Самых маленьких уже отпустили на их первые каникулы. Я немного постояла за деревом, привыкая к крикам, воплям и смеху. Дела нечасто приводили меня в школы, я даже не могла вспомнить, когда последний раз видела столько девчонок разом. Они были черные, белые, желтые, коричневые, в основном одеты нейтрально, как обычные люди на улицах. Но в одежде некоторых отражался стиль жизни их матерей. Солдатики в камуфляже и непорочные христосианки, кокетки в цепях и гриме, сестры в униформе, выражающей коллективные вкусы семейства, парочка девиц в мехах и одна в костюме робота. Пока я стояла там, меня пробила холодная дрожь, не имеющая отношения к тени от дерева. Я понятия не имела, кто они, это крошечные создания. Они ходят в приличную школу, ведут более или менее нормальную жизнь. Я же выросла в дикие времена, когда все вокруг распадалось на части. И вот сейчас я осознала, что они так же далеки от меня, как я сама – от поколения старушек. Я всегда буду смотреть на них издалека.

Сразу за шпалерой две сестрички в блузках в зеленую полоску и зеленых гольфах вертели скакалку, девочка с завязанными в конский хвост волосами прыгала, ловко скрещивая ноги. Сестрички декламировали:

 
В долине, долине, где трава зелена,
Живет Стейси, свежа, как весна!
Она поет, так сладко поет,
Приходит Чанти, целует ее!
 

Еще одна прыгунья вступила на середине, повторяя те же движения, ее темные волосы подскакивали в такт. Декламация продолжалась:

 
Сколько поцелуев достанется ей?
Раз, два, три, четыре, пять…
 

Прыгуньи соприкасались в воздухе губами, они поцеловались десять раз, так и не сбившись. Потом Конский Хвост отпрыгнула в сторону, а скакалка продолжала вертеться, и сестрички продолжали приговаривать в такт прыжкам темноволосой девочки. Конский Хвост наклонилась на миг, стараясь отдышаться. Когда она распрямлялась, то заметила меня.

– Эй ты, там, за деревом! – Она приставила руку к глазам. – Ты прячешься?

Я вышла на свет.

– Нет.

– Вот это, между прочим, наша школа. – Она выставила вперед ногу, затем развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы указать на дверь школы. – Тебе нужно записаться в офисе.

– Что ж, займусь этим прямо сейчас.

Когда я прошла через ворота на игровую площадку, несколько девчонок бросили играть и уставились на меня. Это оказалась та аудитория, которой не хватало Конскому Хвосту.

– Ты чья-нибудь мама?

– Нет.

– А у тебя есть работа? – Она шагала за мной по пятам.

– Есть.

– И какая?

– Не могу тебе сказать.

Она забежала вперед, перегораживая мне дорогу.

– Может, потому что это не настоящая работа?

Две сестрички в блузках в зеленую полоску подошли, чтобы поддержать ее.

– Когда мы вырастем, – сообщила одна из них, – у нас будет настоящая работа.

– Например, врача, – сказала вторая. – Или укротителя львов.

Нас обступили другие девчонки.

– Я хочу водить грузовик, – сказал один «солдатик». – Большой-пребольшой грузовик. – Она показала размеры своей мечты, раскинув в стороны руки.

– Это не настоящая работа. С этим справится любой бот.

– Я хочу стать учительницей, – сказала темноволосая, которая прыгала через скакалку.

– Шанталь обожает школу, – вставила Меха. – Она бы женилась на школе, если бы было можно.

Видимо, с точки зрения третьеклассниц это был верх остроумия, некоторые так хохотали, что им пришлось прикрывать рты ладошками. Я же была смущена. Дайте мне отвергнутую любовницу, алкоголичку или тупоголового копа, я сумею с ними разобраться, но сейчас я оказалась в плену у толпы хихикающих детишек.

– Так зачем же ты пришла? – Конский Хвост уперлась кулаками в бока.

Из-за синей конструкции, похожей на многоножку, вышла тетка в брюках цвета хаки и мешковатом фиолетовом свитере. Она окинула меня проницательным, но в то же время благожелательным взглядом, с каким рождаются учительницы, и двинулась ко мне через площадку.

– Я пришла к мисс Джонс, – сказала я.

– О. – Тень пробежала по лицу Конского Хвоста, она вытерла ладони о бедра. – Тогда иди.

Кто-то окликнул:

– Так ты гробовщик?

И чей-то невинный голос вопросил:

– А что такое «гробовщик»?

Ответа я не услышала. Учительница в фиолетовом свитере спасла меня и провела через толпу.

* * *

Я так и не поняла, почему Нажма Джонс сидела в школе. Либо она была самой самоотверженной учительницей на свете, либо слишком бесчувственной, чтобы переживать смерть дочери. Я не решила. Когда мы виделись с ней в первый раз, она вела себя сдержанно, теперь же она замкнулась наглухо. Это была похожая на птицу женщина с узким лицом и тонкими губами. В ее седых волосах проглядывало несколько темных прядей. На ней были белая туника с длинными рукавами и шальвары. Я привалилась к двери ее класса и рассказала обо всем, что сделала накануне. Она слушала, сидя за учительским столом, перед ней лежал сандвич, который она не собиралась есть, и стоял пакет с молоком, которое она не собиралась пить, и еще салфетка, которая была ей не нужна.

Когда я договорила, она спросила меня о цианиде в ингаляторе.

– Цианид нетрудно достать, – пояснила я. – Его используют при изготовлении пластмасс, при гравировке, при закалке металлов. Что касается ингалятора, он от какой-то из подпольных группировок самоубийц, возможно, от «Нашего выбора». Копы скажут вам точнее.

Она развернула салфетку и расстелила на столе.

– Я слышала, такая смерть болезненна.

– Вовсе нет, – возразила я. – Когда-то соединения цианида использовали, чтобы казнить преступников, в скверные стародавние времена. Все дело в первом вдохе. Если вдохнуть глубоко, сознание потеряешь, еще не успев упасть на пол. Умрешь меньше чем за минуту.

– А если вдохнуть недостаточно глубоко?

– Мисс Джонс…

Она резко прервала меня:

– Если нет?

– Тогда времени это займет больше, но все равно завершится смертью. Начинаются судороги. Кровь приливает, кожа краснеет. Глаза вылезают из орбит. Говорят, похоже на сердечный приступ.

– Рашми? – Она произнесла имя дочери нежно, словно укладывая его в постель. – Как умерла она?

Неужели копы показывали ей фотографии с места преступления? Я решила, что нет.

– Не думаю, что она страдала, – сказала я.

Она оторвала от салфетки длинную полоску.

– Вам кажется, что я плохая мать, да?

Я не вполне понимала, какого ответа от меня ждут, но явно не согласия.

– Мисс Джонс, мне мало что известно о вас и вашей дочери. Но я знаю, вы заботились о ней достаточно, если наняли меня. Мне жаль, что все так обернулось.

Она устало покачала головой, словно я произнесла избитую остроту. Одна треть это не 0,33. Лос-Анджелес никогда не был столицей Калифорнии.

– Есть ли что-то еще, о чем мне следует знать? – спросила она.

– Да. – Мне пришлось рассказать, что я узнала сегодня утром, но я не сказала ей, что работаю теперь на дьявола. – Вы упоминали, что у Рашми была подруга Кейт.

– Христосианка?

Она оторвала от салфетки еще одну полоску.

Я кивнула:

– Ее зовут Кейт Вермель. Я не могу сказать наверняка, но есть основания полагать, что Рашми и Кейт поженились вчера. Для вас это имеет какое-нибудь значение?

– Наверное, имело бы вчера. – Она говорила безо всякого выражения. – Больше не имеет.

До меня доносились звуки из соседнего класса. Стулья шаркали по линолеуму. Девочки болтали друг с другом.

– Я знаю, что Рашми стала христосианкой, – сказала она. – Это обломок религии. Но ведь все оказалось в руинах, верно? Моя дочь и я… Не думаю, что мы когда-либо понимали друг Друга. Под конец мы стали совсем чужими. – Салфетка превратилась в лохмотья. – Сколько вам было лет, когда это случилось?

– Я тогда еще не родилась. – Ей не было нужды объяснять, что это. – Я не такая старая, какой кажусь.

– Мне было девятнадцать. Я помню мужчин, отца, дядей. И мальчиков. Я даже спала с одним. – Она слабо улыбнулась мне. – Вас это не шокирует, мисс Хардвей?

Я терпеть не могла, когда старухи начинали говорить о сексе, но в ответ просто помотала головой.

– Я не любила Санила, но сказала, что выйду за него замуж, потому что так я могла уйти из материнского дома. Может быть, и Рашми использовала эту Кейт с той же целью?

– Этого я не знаю.

Зазвонил школьный звонок.

– Сегодня я в белом, мисс Хардвей, в честь моей дорогой дочери. – Она собрала обрывки салфетки, сандвич, пакет с молоком и сунула все в мусорную корзину. – У индусов белый – цвет траура. И еще это цвет знания. Богиня познания, Сарасвати, всегда изображается в белом деянии, сидящей в белом лотосе. Осталось кое-что еще, что я обязана узнать. – Она провела пальцем по золотой вышивке на вырезе туники. – Но пока что придется прерваться.

Мы подошли к двери.

– Что вы будете делать теперь?

Она открыла дверь. Пятый класс толпился в холле, девочки копались в своих шкафчиках.

– Искать Кейт Вермель, – ответила я.

Она кивнула:

– Передайте ей, что я сожалею.