Текст книги "Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк"

Автор книги: Питер Ф. Гамильтон

Соавторы: Вернор (Вернон) Стефан Виндж,Кейдж Бейкер,Уолтер Йон Уильямс,Дэниел Абрахам,Элинор Арнасон,Майкл Джон Харрисон,Вандана Сингх,Джеймс Патрик Келли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 69 страниц)

Майкл Ф. Флинн
Ладони Бога

Перед вами врата, открывающиеся в иное измерение, за которым находится совершенно другой мир. Но, как узнает путешественник между мирами, как бы далеко от дома ты ни оказался, ты можешь столкнуться со слишком знакомыми проблемами.

Майкл Ф. Флинн родился в Истоне, штат Пенсильвания. Он получил степень бакалавра математики в колледже Лa Салле и защитил магистерскую диссертацию по топологии в университете Маркетт, после чего занимался промышленной инженерией и статистикой. После первой публикации в 1984 году Флинн становится постоянным и одним из наиболее публикуемых авторов журнала «Analog». Он печатался также в «Magazine of Fantasy & Science Fiction», «Asimov's Science Fiction», «Weird Tales», «New Destiniess», «Alternate Generals» и других изданиях и считается одним из лучших авторов «твердой» фантастики за последние десятилетия. Среди его книг: «В стране слепых» («In the Country of the Blind»), «Падшие ангелы» («Fallen Angels», роман, написанный в соавторстве с Ларри Пшеном и Джерри Пурнелом, «Огненная звезда» («Firestar»), «Магнитная звезда» («Lode Star»), «Блуждающая звезда» («Rogue Star»), «Падающая звезда» («Falling Star»), а также сборники рассказов «Лес времени и другие рассказы» («Forest of Time and Other Stories») и «Хроники нанотехнологий» («Nanotech Chronicles»). Последняя его работа – повесть «Крушение Звездной реки» («The Wreck of the River of Stars»). Его рассказы публиковались в пятом и двенадцатом ежегодных сборниках «The Year's Best Science Fiction». Сейчас Флинн живет в Эдисоне, штат Нью-Джерси.

* * *

Люди пришли в мир, которому они еще не дали имени. Врата распахнулись на чудесный луг в горах, где дни могли быть прохладными, но не холодными. Луг лежал в ладони горной долины, ниже линии леса и далеко от серой копоти города на равнине. Возможно, эта отдаленность оказалась делом удачного случая, а не мудрого выбора. Врата открывались, где соизволит Бог, а человеку оставалось лишь принимать его волю. Однажды врата открылись посреди мрачной крепости, полной вооруженных и враждебных созданий, и что сталось с командой, никто не узнал, потому что привратник навеки запечатал их.

Здесь люди поставили шатер из яркой ткани среди высоких растений, которые можно было назвать деревьями, и ярких пятен, которые можно было назвать цветами, хотя то были не совсем цветы и не совсем деревья. Пестрая ткань нарушала гармонию луга. Цвета были чужими. Они подражали расцветкам иных миров и здесь казались не совсем уместными. Но это было даже к лучшему. Люди и сами казались здесь не совсем уместны, и им приятно было видеть в чужом окружении что-то привычное.

Они выстелили шатер изнутри мягкими подушками и подвязали веревками борта, чтобы открыть дорогу прохладному ровному ветерку, тянувшему с востока. Они заполнили кладовки дынями, и финиками, и другими восхитительными лакомствами и расстелили молитвенные коврики. Хотя никто не знал, в какую сторону обращать лицо при молитве – звезды в ночном небе не давали подсказки, – но сами врата могли сойти за михраб. [15]15
  Михраб – молитвенная ниша в мечети, обращенная к Мекке.


[Закрыть]

Люди провели день и ночь, привыкая к чужому солнцу, изучая воду и воздух, удивительные растения и живых существ, каких удалось поймать. Они давали всему знакомые названия: кролик, коза, ласточка, кедр, – и некоторые из названий были оправданными. Они растянули двадцать четыре часа своих суток, чтобы заполнить чуть более долгий здешний день. Ко второму вечеру они стянули с себя защитные костюмы и ощутили кожей солнечный свет, и ветер пошевелил им волосы. Хорошо было вдохнуть в себя большой мир, и множество неведомых ароматов дразнили обоняние.

Обследовав долину, они открыли большой водопад и, очарованные им, провели еще одну ночь и день у его подножия. Поток низвергался в долину с высоты, где вечно падает и вечно тает снег. Он рушился с небес, грохоча, как глас Бога, и от него поднимался туман, именем которого они назвали горы, и в нем играл калейдоскоп радуг. За века струя выбила в основании скалы пруд неведомой глубины. Куда и как уходила вода из пруда, Бог не открыл. Подобного ему не было в известных мирах.

Потом они забились в шатер, и пересматривали планы, и проверяли оборудование, и собирали те приборы, которые требовали сборки. Потом они отослали одного из своих охранять врата, через которые прошли, а остальные принялись изучать странный народ на равнине внизу.

* * *

Первым среди них был Хасан Маклуф, человек, прошедший семнадцать миров и принесший из них семнадцать ран. В десять из этих миров он шел за другими, в семь другие шли за ним. Из четырех он бежал, спасая жизнь. Двум подарил любовь. Он вышел на край чаши долины и с крутого утеса рассматривал равнину в бинокль. Кто ты, спросил он раскинувшуюся под ногами планету, убийца или возлюбленная? Ответ, словно морское дно, остался сокрытым.

– Чудесное место, – объявил, встав рядом с ним, Башир аль-Джамаль, сияя так, будто сам устроил этот мир.

Башир приходился Хасану двоюродным братом, и это был его первый выход. Юноша, только что выпущенный из Школы Врат, кипел наивностью и восторженностью. Хасан обещал деду, что младший внук вернется. «Со шрамом, – сурово сказал старик. – Не стоит труда идти путем, с которого возвращаешься без шрамов». Впрочем, их дед был бедуином, а это суровый народ, и дороги его всегда трудны.

– Вода чистая, воздух прозрачный, – продолжал Башир. – Никогда я еще не разбивал лагеря в таком красивом месте.

Хасан не отрывал взгляда от равнины.

– Мне приходилось видеть, как красота убивает людей.

– Ну, биохимия здесь наверняка настолько отличается, что здешние звери сочтут нас несъедобными.

Хасан опустил бинокль и оглянулся на брата:

– До или после того, как откусят кусочек?

– Ах, – Башир склонился перед старшим, благодаря за наставление, – ты – источник мудрости.

– Я еще жив, – пробормотал Хасан, снова поднимая бинокль, – Если хочешь, считай это признаком мудрости.

– Во всяком случае, мы можем изучать этот мир, оставаясь невидимками, – не сдавался Башир. Лишенный одного повода для восторга, юноша немедля ухватился за другой. – По всем признакам местные здесь, наверху, не бывают.

– Возможно, это одна из их святынь, – предположил Хасан, – а мы ее оскверняем. Бог даровал каждому народу место, более святое, чем все прочие.

Башир был непоколебим.

– Этот луг Он вполне мог даровать, но, по-моему, он находится слишком далеко от людей.

Хасан хмыкнул и опустил бинокль.

– Я поставлю здесь наблюдателя и расположу приборы слежения, чтобы ничто не могло незаметно приблизиться с этой стороны.

– По отвесной скале?

– Может быть, у обитателей этого мира на ступнях и ладонях присоски. Может, у них есть крылья. Или нет ничего, кроме ума и упорства. – Хасан сложил бинокль и убрал его в чехол. – Таких я боюсь больше всего.

* * *

Вот как они попали туда, на чудесный луг в Туманных горах.

За этим миром лежит «темная материя». Она называется «другая брана» и не так уж далека, если не считать того, что находится с другой стороны. Она позади нас, под нами, внутри нас. Они так же близки, как две ладони, сошедшиеся в хлопке, и так же далеки. Однажды они уже хлопнули друг о друга – эта брана и другая, – и из эха и сотрясения того Большого Хлопка явилась материя, и энергия, и галактики, и звезды, и планеты, и цветы, и смеющиеся дети. Новый хлопок покончит со всем этим, и многие мудрецы всю жизнь бились над вопросом, сближаются ли они друг с другом. Но, чтобы решить его, им пришлось бы научиться делать замеры с другой стороны, а это трудно.

Хасан про себя называл две браны «Ладонями Бога»: словами одного из тайных речений Пророка, мир Ему. Но он не видел причин беспокоиться, сходятся ли они для хлопка, ибо все будет так, как захочет Бог. Что тут, в конце концов, можно сделать? Куда бежать? «Горы так же зыбки, как облака», – так звучит фикх [16]16
  Фикх – исламское право, зд.: закон.


[Закрыть]акиды [17]17
  Акида – вероучительные аспекты исламской религии.


[Закрыть]Ашари, [18]18
  Аль-Ашари, Абуль-Хасан Али (873/874, Басра, – 935 или 934, Багдад) – арабский богослов, в основе его учения утверждение о божественном предопределении и о вечности Корана.


[Закрыть]и все школы, охотно или нет, соглашаются с ним.

Что можно делать, так это проходить сквозь другую брану. Этому люди научились. Другая брана, подобно нашей, раскинулась в трех пространственных и одном временном измерении, но в ней нет ни планет, ни пустого пространства: лишь бесконечная, однообразная равнина, рассеченная бесформенными провалами и буграми. А может быть, там нет ничего подобного, и равнина – лишь иллюзия, созданная разумом, столкнувшимся с чем-то, непостижимым для человеческих чувств.

Пересечь другую брану трудно, потому что путь от одного маяка врат до другого нужно проделать быстро и без задержки. Где-то в глубинах времени, которое было до самого Времени, таится асимметрия, нарушение парности. Промедление подобно гибели. Одни материалы и энергетические поля выдерживают дольше, чем другие, но в конечном счете все они чужды этой чужой земле, и эта земля их поглотит. Кто из людей посмел бы столкнуться с такой угрозой, если бы наградой не была целая Вселенная? Потому что в другой бране метрика пространства иная и несколько шагов в ней равны прыжку в несколько световых лет в родном мире.

* * *

Сколько световых лет, никто из людей не знает. Хасан объяснил это Баширу на вторую ночь, когда, изучая чужое небо, брат спросил его, у которой из звезд находится Земля. Другого ответа на его вопрос не было. Известна ли на Земле хотя бы Галактика, в которой лежит эта планета? Сколько световых лет преодолели их неповоротливые инобусы, и в каком направлении? И даже если земное Солнце видно на небе этой планеты, это Солнце им не знакомо. Скорость света не связывает Вселенную, но ограничивает человеческое познание, потому что, странным образом, местоесть время, и вся человеческая мудрость и человеческое познание – лишь круг от огня свечи в непрерывно расширяющейся тьме. Никто не может видеть дальше или быстрее, чем свет, который он видит. И потому видеть можно только ограниченную временем сферу в сиянии квазаров. А теперь они шагнули в круг света от другого костра, где-то в бесконечной пустыне ночи.

– Звезды, которые мы видим с Земли, – объяснил Хасан, – это звезды, какими они были, когда испускали видимый нам свет, и чем дальше мы заглядываем в небо, тем дальше уходим в прошлое. Здесь мы видим звезды с другого места и, значит, в другое время.

– Не могу понять, – признался Башир.

Конечно, ему объясняли все это в школе, и он выучил факты достаточно хорошо, чтобы сдать экзамен, но он их еще не знал.

– Представь себе звезду в миллионе световых лет от Земли, – заговорил Хасан, – и представь, что этот мир лежит на полпути между ними. Отсюда мы видим ее такой, какой она была всего пятьсот тысяч лет назад, как будто видим ребенка, поглядев сперва на взрослого мужчину. За это время звезда переместилась. Может быть, изменила цвет или яркость. Так что мы увидим другую звезду и в другом месте. Ах, брат, каждый раз, перешагивая порог врат, мы находим за ним не просто другой мир, но другую Вселенную.

Башир вздрогнул – может быть, от вечернего ветра.

– Мы тут как будто отрезаны от всех и одиноки. Мне это не нравится.

Хасан улыбнулся про себя.

– Никто и не просит, чтобы тебе нравилось.

Он повернулся к шатру, где шумно спорили остальные, но Башир задержался немного, обратив лицо к небу.

– Мне так одиноко, – сказал он тихо, но не так тихо, чтобы Хасан не услышал.

* * *

Они изучали мир всеми доступными им средствами: его физику и химию, биологию, технологии и общественное устройство. Дело усложнялось присутствием живых существ – к тому же разумных существ – прежде всего нужно было изучить население; а это означало наблюдать, оставаясь невидимыми, потому что акт познания изменяет и познающего, и познаваемое. А изучить даже малый мир – это немало. Единственный цветок таит в себе безграничное множество тайн.

Они изучали саму планету. Каковы ее размеры? Плотность? Где на ее поверхности открылись врата? Насколько удалена она от своей звезды? Сунг отмечал время восхождения солнца, лун и звезд.

Они собирали образцы флоры и фауны в долине, исследовали их организацию, строение клеток. Мизир обнаружил молекулы, напоминающие ДНК, но с некоторыми отличиями. Они мысленно разбивали существ на семейства и классы, не осмеливаясь пока на более точную классификацию.

Ладаван и Янс запускали маленьких бесшумных птиц, сверхлегких и питающихся солнечным излучением, которые наблюдали и слушали там, куда не могли добраться люди. Брюшная сторона этих зондов отображала вид неба, переданный верхними микрокамерами, и таким образом они становились практически невидимы, позволяя телепилотам записывать происходящее.

– Никакой радиосвязи, – пожаловался Сунг, и Хасан, знавший, что тот всегда предпочитал простые пути, посмеялся про себя.

– Придется подсаживать им жучков, – обратился он к команде, когда они собрались для обсуждения первого запуска. – Иначе языка не изучить – мы их не слышим.

– У них нет языков, – сообщил Мизир, не столько жалуясь, сколько радуясь трудностям. – Звуки они издают и общаются, несомненно, посредством звуков, но каким образом их производят, не понимаю.

– Попробуйте обнаружить тело, – обратился Хасан к телепилотам. – В городе могут оказаться морги. – Он указал на окутанные темным дымом постройки, примостившиеся на краю далекого океанского залива. Океан здесь был синим и холодным.

– Хорошо бы получить образцы тканей, – вставил Мизир, без особой надежды на такую роскошь.

– В начальных школах могут найтись простейшие образцы письменной речи, – заметил Башир. Он руководствовался стандартным перечнем мероприятий при исследовании обитаемых миров, заученным в школе, однако Хасан с удовольствием отметил, что у мальчика хорошая память.

– Дым от угля, – объявил на следующий день Клаус Альтенбах, получив данные зонда, производившего лазерное исследование излучений от здания, в котором они заподозрили фабрику, – или от какого-то другого углерода. Торф? Только не нефть – те бункеры заполнены чем-то твердым. Технология эквивалентна середине девятнадцатого века… общего летосчисления, – тут же добавил он. – Думаю, к тем причалам вот-вот подойдут пароходы. – На вопрос Ладаван, откуда, по его мнению, могут прийти корабли, он только пожал плечами: – Раз есть горизонт, за ним что-нибудь да скрывается.

– Город выглядит странно, – сказал Мизир. – Хотя в чем странность, сказать не могу.

Янс Дарби почесал затылок:

– На мой взгляд, ничего особенного. Кроме самих горожан.

– В сущности, они довольно изящны, – снисходительно заметила Иман, – когда привыкнешь к их необычности. Очертания плавные и тонкие. Наверняка у них есть искусство. Здания простой формы – коробки да башни, но все поверхности покрыты резьбой. Ищите скульптуру и живопись. – И она занялась изготовлением манекена, изображающего представителя разумной жизни.

– Так много еще надо узнать! – ошеломленно проговорил Башир.

По молодости лет он еще дивился всему подряд; но мир невозможно узнать, откусывая по кусочку. Его надо проглотить целиком, однако такое невозможно.

– Все равно что выпить Нил, – буркнул Мизир. – Можно потратить всю жизнь и даже начала не увидеть.

– Ну, начало-то мы увидим, – сказал Хасан.

Беспокоило его и не давало уснуть по ночам опасение, как бы не увидеть конца.

* * *

Так и шло. Летали зонды. Цифровые снимки загружались на мозаичную карту форм ландшафта вместе с образцами почвы и растительности. (Сунг мечтал запустить спутник на низкую орбиту.) Ночью они рассеяли вокруг города невидимые уши и собирали урожай вавилонского столпотворения звуков, в которых Разум вычленял систему и отдельные повторы. (Разум уже выдал заключение, что используются два языка, и углубился в размышления над ними.) Мизиру приходилось пока удовлетворяться теми образцами, что попадались в окрестностях. «Высокогорные виды, – ворчал он. – Насколько они представительны для побережья и дельты?» Клаус обнаружил железную дорогу, уходящую с дальней окраины города. «Надо же им как-то завозить уголь, – пошутил он, – а на мулах было бы неудобно». Они использовали паровые двигатели с шарообразными котлами.

Баширу хотелось дать миру название.

Старики – Хасан, Сунг и Мизир – редко утруждали себя такими вопросами. Рано или поздно планета заговорит и откроет свое имя. До тех пор Хасан предпочел бы называть ее просто «Мир». Однако когда на седьмой день во время очередного совещания Башир поднял эту тему, Хасан не стал вмешиваться.

Они развалились на подушках, ели финики и сыр. Янс Дарби, как и Башир, недавний выпускник Школы Врат, подбрасывал кусочки еды странным зверькам, приманивая их к себе, пока его не выбранила за это Иман. То, что угощение несъедобно, не помешает животным его проглотить, а кто знает, что из этого выйдет? Сунг расположился чуть поодаль, на высоком сиденье у стола с распечаткой карты, и вместе с Клаусом и Ладаван прослеживал географию и дорожную сеть по световой карте. Призрачная сфера плавала в воздухе над проектором: вся черная, неизвестная, кроме светящейся точки их лагеря, – и они еще не знали, правильно ли ее расположили.

Хасан вышел из шатра и остановился под незнакомыми, далекими звездами. Он держал в руке чашку нектара и рассматривал голограмму экологии местной фауны на дисплее, прослеживая пищевые цепочки, почти наугад выведенные Мизиром. «Как странно, – думал он, – и как похоже». Бог – гончар, а природа – резец в Его руке. Повсюду, где возникает жизнь, Он придает ей единые формы. И здесь тоже одни существа напоминали мышей, а другие – ястребов, хотя в деталях они сильно отличались от земных. Прежде всего, у мышей было по шесть ног – особенность, на много часов занявшая внимание Мизира, – а у ястреба когти располагались на лапах и на концах крыльев, скрываясь под покровом перьев.

Иман закончила изображение разумного существа и поставила его у входа в шатер. Никто не знал, мужчина это или женщина и уместно ли здесь подобное разделение. Манекен был выше человеческого роста и в покое принимал странную форму синусоиды, напоминая поднявшуюся для броска кобру. Тело с двусторонней симметрией, однако с двумя парами рук и двумя ногами. Большие руки росли из середины тела; манипуляторы меньшего размера располагались выше. Одна пара заканчивалась когтями, другая – щупальцами. На ступнях тоже были когти, но более тупые. Мизир считал, что предки местных жителей тоже были шестиногими, подобно множеству существ, шнырявших по лугу, и что большие руки развились из средней пары ног.

– Грызуны, – приговаривал он, располагая их изображение на своей схеме, – или потомки грызунов.

– Однако у твоих «грызунов» имеется инстинкт защиты участка, – сказала ему тогда Иман, – а грызунам это несвойственно.

– Во Вселенной все одинаково, – философски заметил Мизир, – однако и различно тоже.

На верхней части тела находился орган, напоминающий мяч для регби, расположенный как для бокового удара. Кожа была гладкой, без волос и перьев, зато с маленькими пластинками-лепестками, будто строитель выложил крышу черепицей. Окраска кожи была темно-лазурной, как чистое небо над пустыней, с более темными пятнами на спине. В толпе на улицах Мизир высмотрел и других – более высоких и стройных, с кожей цвета кобальта, – те, по его мнению, могли развиться в тропических областях.

Мир был богатым. Разнообразным. Здесь было много рас, много языков. Были альпийские луга, травянистые плато и заросли в дельтах рек. Сколько эпох он просуществовал? Что скрывал за горизонтом? Они сумели ухватиться за самый краешек. Они никогда не узнают его истории, вряд ли разберутся в его культуре. Город под ними – черный от копоти, бурлящий жизнью – это вершина цивилизации или застойная заводь технологии и культуры? Позднее они разошлют зонды в дальние разведывательные полеты, но и тогда лишь поскребут по поверхности. «Люди придут сюда на годы, – размышлял Хасан, – быть может, на поколения. Но и тогда узнают лишь немногое».

У существа на модели не было лица.

Были усики, в которых Мизир признал органы осязания; были желатиновые лужицы, напоминающие глаза. Были отверстия, в которые, как заметили исследователи, аборигены ложками закладывали пищу. Но все они не складывались в лицо. По правде сказать, рот помещался на туловище. Усики колебались над мячом для регби, как антенны. Заполненные желатином впадины безо всякой симметрии распределялись вокруг «головы», но были и другие ямки, с виду пустые, и большая дугообразная впадина на месте, где у человека располагается рот, хотя это отверстие не было ртом.

– Они в самом деле красивы, – сказала Иман.

Она вышла к Хасану, пока остальные шумно обсуждали название планеты. Хасан кивнул, не соглашаясь, а показывая, что слушает. Его взгляду аборигены представлялись жуткими, неестественно изогнутыми и рябыми, как после оспы. Но это оттого, что взгляд его искал симметрии, которой здесь не было.

– Возможно, и красивы, хотя несколько отличаются от жизненных форм, которые Мизир обнаружил здесь, наверху, – сказал он. – Я думаю, они пришлые. Этот твой народ пришел откуда-то еще. Может быть, из-за океана.

– Может быть, – признала она. – Сунг говорит, вся прибрежная равнина не принадлежала этому континенту, и от ее столкновения с материковой сушей возникли Туманные горы.

– Я все пытаюсь увидеть лица, – сказал он ей. – Знаю, что их нет, но сознание упорно рисует ноздри и уши. Кажется, будто они мне улыбаются.

– Матрица распознавания, – кивнула Иман. – Человек может увидеть лик Исы, хвала ему, в картофелине, или шайтана в клубах дыма.

– Меня это беспокоит. Мы должны видеть этих людей, как они есть, а не такими, какими их считаем.

– В Мире Конканона было проще, – сказала она. – Там аборигены походили на цветы.

– Неужели?

– Немножко. Они летали.

– А…

– Выбрасывали пар из концов стеблей. Передвигались короткими скачками. Но в цветке мы не ищем лица.

– А вот я всегда путал тебя с лилией.

Иман отвернулась от него, притворяясь, что заинтересовалась спором в шатре.

– Ты не хочешь назвать его Миром Маклуфа? Глава команды имеет право…

Хасан покачал головой:

– Я как-то встречался с Конканоном. У него самолюбия хватит на целый мир. Я не так тщеславен. Как, по-твоему, нам его назвать?

Иман поджала губы, поправила хиджаб под подбородком. Лицо ее было бледным кругом в окружении клетчатой красно-белой материи – такие платки носят в долине Иордана.

– Надо узнать, как называют его аборигены на своем языке.

Хасан рассмеялся:

– Наверняка «Мир», и скорее всего, на сотне языков, причем большую часть этих языков мы и не услышим никогда.

– Шангри-ла! [19]19
  Земной рай (по наименованию утопии в романе Дж. Хилтона «Потерянный горизонт»).


[Закрыть]– донесся из шатра громкий голос Башира, и Хасан обернулся к нему.

Янс хлопнул в ладоши:

– Превосходно. Это и впрямь настоящий рай.

Клаус медленно кивнул, и его поддержали Ладаван и Халид, привратник. Сунг промолчал, глядя на Хасана.

– Нет. – Хасан шагнул в шатер. – Опасно так называть мир, и тем опаснее, что это имя внушает спокойствие. Каждый раз, услышав его, мы будем считать его все менее угрожающим.

– А разве это не так? – спросила Иман.

Хасан оглянулся и увидел, что она водит ладонью по мускулистой большой руке своего творения.

– Не знаю, – отозвался он. – Я еще не знаю, что он прячет.

– Прячет? – переспросил Башир, – Что же он может прятать?

Сунг насмешливо хмыкнул, но Хасан не торопился отвечать.

Он смотрел на Иман, которая все гладила статую.

– Ну а ты бы как его назвал? – с вызовом спросил Янс.

– Право выбора за тобой, Хасан, – напомнил Мизир.

– Если вы непременно хотите назвать этот мир, – проговорил Хасан, снова выглядывая из шатра на чужие созвездия в небе, на лишенное выражения, неподвижное «лицо» статуи, – если непременно нужно имя, зовите его Аль-Батин.

Мизир застыл, Башир с Халидом переглянулись. Иман слабо улыбнулась.

– Это значит, «тайный», – шепнула она остальным.

– Не совсем, – поправил Хасан.

– Это одно из имен Бога, – возмутился Мизир. – Нельзя так называть планету.

– Название подойдет, – сказал Хасан, – пока Бог таит от нас ее природу. А потом… потом увидим.

* * *

Они назвали город Восточным Портом, по его расположению в широкой дельте. От устья быстрой реки к морю тянулся глубокий залив – и на нем стояли причалы, доки и склады. Это они сумели узнать из сонарных изображений, переданных высотными зондами. Почему в доках нет кораблей, зонды объяснить не могли.

К югу и западу от города лежала равнина, покрытая зеленеющими всходами, из чего они сделали вывод, что здесь сейчас поздняя весна. Растения были раскидистыми и широколистными, как клевер, и неясно было, используются ли они в пищу батинитами или идут на корм скоту. Бороны и культиваторы тянулись за упряжками шестиногих животных, у которых когти на средних и задних парах ног были почти не видны под копытообразным наростом. На передних ногах виднелись раздвоенные копыта. Само собой, команда окрестила их «лошадьми», хотя сложением животные скорее наводили на мысль о «быках».

Одна поляна была ухожена лучше других и покрыта тонким плотным ковром восковых, толстолистных, желто-зеленых растений, из которых здесь и там поднимались яркие цветы на высоких стеблях и красиво расположенные кусты. Образчик «травы» в растертом виде издавал приятный запах – нечто вроде ладана. Парк – они решили, что это парк – был разбит на возвышенности, так что с него открывался вид на город, порт, и видно было Восточное море. Погода становилась теплее, и группы батинитов все чаще выбирались из города, чтобы провести там вечер или встретить закат, переправляя еду из корзин в отверстые животы и глядя, как молодежь скачет и кувыркается на мягкой маслянистой травке.

Дорога, которую они назвали Большой Товарной Дорогой, уходила из города на юго-восток. Вблизи города она была вымощена плоскими каменными плитами, и по ней тянулся пестрый поток транспорта: экипажи, напоминающие ландо, и красивые открытые повозки, прозванные Янсом «телегами», и фургоны, нагруженные товаром и покрытые полотняными навесами, с козлами для возницы, погонявшего шестерную упряжку необыкновенно длинными кнутами.

Сами батиниты носили одежду всех цветов, от тускло-коричневого до радужного оперения райской птицы, соответственно случаю и настроению. Иман уверяла, что у них есть вкус к красоте, хотя их понимание красоты отличалось от земного. Она проводила свободное время; приспосабливая местные моды к человеческому сложению и фигуре – потому что в земных городах был большой спрос на иномирные ткани и наряды.

От Большой Товарной Дороги ответвлялась другая, уходившая на северо-запад к перевалу горного хребта, к которому принадлежали и Туманные горы. Удаляясь от города, дорога теряла парадность, подобно крестьянину, который, выбравшись из города, избавляется от праздничного костюма: сперва она превращалась в гравийное шоссе, потом в земляной проселок, пропитанный маслянистым воском, и, наконец, на пологом серпантине к перевалу – в грязную колею. Зонды, посланные за перевал, вернулись с изображениями второго, далекого города, меньшего, чем Восточный Порт, лежащего в плодородной горной долине. Дальше, на пределе разрешающей способности приборов, начинались засушливые земли, переходящие, кажется, в пустыню.

* * *

– Довольно энергичный народ, – заметил Хасан. – Шумные, деловитые, как американцы. Непрестанно чем-то заняты.

– Вот почему город выглядит так странно! – воскликнула Иман с торжеством, удивительным после многонедельных наблюдений, словно социолог только сейчас впервые заметила батинитов. – Видите? – обратилась она к остальным. – Они и есть американцы! Смотрите, улицы – как по линейке. Все по плану. Только у гавани изгибаются и блуждают свободно. Этот город не рос сам собой, а был посажен и выращен. Ты был прав, Мизир, они пришли из-за Восточного моря.

* * *

В самом деле, бойкий народ. Двое детенышей, проказничая в арке, налетели с разбегу на ствол шестикедра и свалились, оглушенные. Родители бросились их утешать. «Трое родителей», – отметила Иман и задумалась, каковы их роли. А может, третий – дядюшка, тетушка или старший брат? Зато утешающие движения во всех мирах похожи, и щупальца способны ласкать и гладить не хуже рук.

– Они привязаны друг к другу, – сказала тем вечером Хасану Иман.

– А кто не привязан? – отозвался он, вставая с дивана и выходя из шатра в ночь.

Сверху Восточный Порт казался тусклым оранжевым заревом. В сотнях тысяч ламп горело масло, которое получали из ароматной травы. Иман вышла следом и открыла рот, собираясь заговорить, но Хасан остановил ее, тронув за локоть и указав на тень Башира, сидевшего на подушке, припав к биноклю ночного видения. Они тихо отошли к шатру Хасана. В шатре Хасан сел на оттоманку, а Иман встала у него за спиной, разминая ему плечи.

– Мышцы так свело, – пробормотала она, – словно ты носишь тяжелый груз.

– Да ничего особенного. Всего один мир…

– …сказал Атлас. – Она ущипнула посильней, и Хасан поморщился. – Тебе этот мир не изменить, что бы ты ни делал. Ты только наблюдаешь.

– Люди придут сюда полюбоваться чудесным водопадом, или за благовониями из масляной травы, или ради новых мод и покроя одежды. Рано или поздно их заметят.

– Ну так что ж? Будет лучше и нам, и им. Когда-нибудь мы познакомимся с ними, станем торговать, слушать их музыку, а они – нашу. Вопрос только в том, когда и как. Мне кажется, твоя ноша много легче целого мира.

– Пусть так. Вас восемь. Тоже немалый груз.

– Что, Сунг и Мизир младенцы, чтобы ты менял им пеленки? И я?

Она встревожила его, вызвав неприятные мысли. Он поднял руку к плечу и удержал ее пальцы:

– Наверно, пока хватит.

– Значит, я такая обуза?

– Не в том дело. Ты меня пугаешь. Я не знаю, кто ты такая.

– Я проста, как букварь. Меня может прочесть первоклассник.

– Я не то хочу сказать.

– Ты гадаешь, что скрывается под хиджабом? Я могу его снять.

Его словно пронзило раскаленным мечом. Он повернулся на подушках, и Иман невольно шагнула назад, выставив перед собой сцепленные руки.

– Мы с тобой впервые в одной команде, – сказал он ей. – Что ты обо мне знаешь?

– Я знаю, что Башир – не такая тяжесть, как ты думаешь.

Хасан помолчал.

– От твоих заверений он не станет легче.

– Что с ним здесь может случиться?

– Думаю, почти ничего, – неохотно признал он, – и это опасно, потому что следующий его мир может оказаться не столь гостеприимным.

– По-моему, ему нравятся батиниты.

– Они легко могут понравиться.

– Таких народов больше, чем ты думаешь.

– Я думаю, что ты лысая. То есть под хиджабом. Лысая, и уши у тебя острые, как ракушки.

– Ах какой ты льстец! Может, нам больше не работать в одной команде? Ты уйдешь за врата, я – за другие, и любой из нас может не вернуться назад.

– Я не шиит. [20]20
  Шиизм – второе (после суннизма) по числу сторонников направление в исламе.


[Закрыть]Я не практикую мута'а.

Лицо Иман застыло в непроницаемую маску.

– Вот о чем ты думаешь? Временный брак? Так, может, ты меня и вовсе не знаешь. – Она прошла к полотняному пологу и остановилась, уже пригнувшись, чтобы выйти наружу. – Они черные, – бросила она, чуть обернувшись к нему. – Черные, и очень длинные, и, если верить моей матери, мягкие как шелк. Что касается ушей, за них ты еще не заплатил.