Текст книги "Вернуться из смерти"

Автор книги: Павел Буркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 45 страниц)

  – И сколько же их у вас? – поинтересовался Амори, глядя на застывшие у бортов орудия.

  – Восемь, ваше величество, – отрапортовал Барген. – По три малых орудия с каждого борта, предназначенных для борьбы с вражескими судами. Калибр у них – двенадцать сантиметров*, длина ствола тридцать калибров, дальность выстрела – до трёх миль. Могут стрелять чугунными ядрами, разрывными бомбами, зажигательными снарядами. На носу и на корме так же имеются большие длинноствольные орудия, их калибр – двадцать пять сантиметров, а дальнобойность – до пяти миль. Могут стрелять такими же типами снарядов. Эти орудия предназначены для борьбы с береговыми укреплениями, а так же на случай, если у противника появится бронированное судно. Сделав выстрел носовым орудием, судно может развернуться и выстрелить из кормового.

  Глядя, как заинтересовался король, Барген вёл Амори по внутренним помещениям. Камбуз, офицерские каюты, помещения для матросов, боевая рубка, пороховой погреб, машинное отделение – Амори было интересно всё. Король лично улёгся в матросский гамак, открыл дверцу топки, катнул по палубе тяжеленную чугунную болванку, какими стреляет главное орудие. Конечно, лучше бы не тратили чугун на ядра, а выдалбливали из камней – но Михалис уверял, что перед такими снарядами не устоит никакая крепостная стена. Затем Амори сунул голову в ещё не испачканную углём топку, присел на прикреплённые к стенам нары в матросском кубрике. По сравнению с привычными гребными судами, в которых имелись лишь трюм и одна-две палубные надстройки, с единственным парусом на одной мачте, то был целый лабиринт. Наконец, уже выбираясь по сходням, Амори задумчиво бросил взгляд на массивные винты – интересно всё-таки, как они смогут заменить целую команду гребцов.

  – Великолепное судно, – улыбнулся король, и Барген почувствовал неимоверное облегчение. Похоже, его первый отчёт лично королю прошёл успешно. Молодой сколенец облизал пересохшие губы. – Но есть у меня один вопрос, сколенец.

  Барген нахмурился, пытаясь сообразить, где сглупил. В устах короля, всю жизнь воевавшего со сколенцами, это слово – всё равно что ругательство.

  – А где бойницы для ведения ближнего боя, и как будет атаковать абордажная команда? Через эту дверь больше одного человека за раз не протиснется...

  – Ваше величество, – облизнул губы Барген. – Мастер Михалис говорил, это судно не предназначено для абордажей и таранных ударов. Но оно способно топить врагов на расстоянии, на которое не бьют ни катапульты, ни гладкоствольные пушки. Ни одно вражеское судно не подойдёт к нему вплотную, его издалека расстреляют орудия. А если и сможет выстрелить, каменное ядро не пробьёт броню, а зажигательная смесь не причинит большого вреда. Когда у нас будет достаточно таких судов, абордажный бой уйдёт в прошлое.

  – Вы в этом уверены?

  – Абсолютно. У деревянных кораблей скорость не более... Сколько именно, Веммер-катэ?

  – До трёх узлов при попутном ветре, – подал голос старик-корабел. – Это если только на парусах. На вёслах и с парусом ненадолго можно разогнаться до пяти, что в бою и делается.

  – Значит, пять миль они пройдут не менее чем за час. За это время орудия с одного борта могут сделать пять-семь выстрелов каждое, и большая часть, как вы видели, долетит и попадёт. А что останется от деревянного корабля после хотя бы десятка разрывных бомб и парочки зажигательных? На худой конец, броненосец может уйти.

  – Ясно. А какая скорость у него будет?

   – Это же первое такое судно, ваше величество, – снова встрял корабел. Барген ответил ему благодарным взглядом. – В море оно ещё не выходило. Но мастер Михалис утверждает, такие суда у него на родине разгонялись до десяти-двенадцати узлов.

  – Если это так, один корабль способен расстрелять целую флотилию, – усмехнулся Амори. – Но должны же у него быть какие-то недостатки?

  – К сожалению, вы правы, Амори-катэ, – склонил голову Барген. – Он не сможет выходить в открытое море – Михалис считал, не дальше пятидесяти миль от ближайшего берега. Он может действовать только в спокойном море – в шторм броненосец утонет. И ему необходимо топливо. Если он окажется без угля в море, он не сможет двигаться. Боюсь, парусов недостаточны... Но в прибрежных водах и при спокойном море у любого другого судна против него нет шансов.

  – То есть нужно, чтобы его сопровождала баржа с углём, – тут же нашёлся Амори.

  – Она будет его задерживать. Но время от времени он может подходить к ней и перегружать уголь на борт. Вы правы, это увеличит дальность его действия.

  – То есть до материка он дойдёт...

  – И до Борэйна, Хэйгара и Гевина тоже, ваше величество, – уверенно произнёс корабел. – А вдоль берега – в любую точку на побережье.

  – Мне и не требуются корабли, способные плавать в дальние земли, – буркнул Амори. – Пока не требуются, а там что-нибудь придумаем. Значит, вы уже сейчас готовы спустить корабль на воду. Надеюсь, жрецы провели необходимые ритуалы?

  – Да, ваше величество, – ещё раз поклонился корабел Веммер. – Всё как положено, жертвоприношение, освящение корабля, его наименование. "Морской ужас", Амори-катэ.

  – Хорошо. В таком случае приказываю начать спуск.

  На верфи воцарилась суета, повинуясь распоряжениям Баргена и Веммера, работники и матросы забегали по пространству. Амори вспомнил, как строились и спускались на воду обычные корабли – их собирали на чём-то вроде огромных телег, на них же и выводили в море. Потом телегу вытягивали на берег, а корабль оставался качаться на волнах. Но никакая телега не удержала бы этакого монстра, по крайней мере, Михалис такую не придумал. Вместо этого соорудили такое чудо, какое раньше Амори видел только в Хэйгарской базе флота. Воспользовавшись естественным заливом, они перегородили его дамбой, оставив лишь небольшой шлюз, но и тот закрывали сколоченные из брёвен дубовые створки. Воду откачали насосами – так же построенными Михалычем помповиками (а в Сколене пришлось бы вывозить бочками на повозках не одну неделю) – и получилось нечто вроде сухого дока. Удивительно, но даже жрец Алка Морского не возмутился такому самоуправству, уменьшающему владения морского властелина. Здесь, значительно ниже уровня моря, рождался чудо-корабль, и теперь, когда пришла пора спустить его на воду, достаточно было просто чуть приоткрыть шлюз и подождать несколько часов.

  Морская вода хлынула с плеском и шумом, ударяя в склоны, пенясь и смывая пыль. Она достигла днища судна, глухо ударила в массивную броню, заколыхалась у бортов, всё ближе подбираясь к предполагаемой ватерлинии...

  – Ну, если утонет! – процедил сквозь зубы Амори. По лицу Баргена скатилась капля пота. Настал самый ответственный момент – и как жаль, что предложивший создать броненосец Михалис не видит воплощение своего замысла

  Первый раз "Морской ужас" качнулся уже после полудня, солнце сверкнуло на мокрых бортах. Потом ещё раз – чуть сильнее. А затем корабль чуть накренился и неуклюже заплясал на рукотворных волнах.

  – Он держится на воде! – провозгласил Барген.

  – Шлюпку мне, – распорядился Амори. – И пусть заведут машину на борту. Мы выходим в море, а пристанем уже в военной гавани Алкрифа. Барген, Веммер, идёте со мной.

  – Но, ваше величество, вам не стоит рисковать...

  – Боитесь своего творения? Если дойдём в порт и не утонем, вы оба получите настоящую награду.

  Из трубы броненосца повалил жирный чёрный дым. Корабль вздрогнул всем корпусом, в топке загудело и заревело, из трубки поменьше вырвался стравливаемый избыточный пар. Постепенно набирая ход, судно двинулось к шлюзу, держа путь в открытое море. Ветер оказался встречным – но броненосец даже не замедлил ход, и ни на йоту не изменил курс. Идти галсами ему не было нужды. Посвистывающий в портах, в дулах орудий ветер уносил клочья дыма в сторону материка, и казалось, что бронированный корабль движется сам по себе. Да, будь хоть один такой в Хэйгаре позапрошлым летом, имперские посудины не нанесли бы алкскому флоту такого урона. И даже огромные катапульты сколенского флагмана, если бы тот каким-то чудом сумел подобраться на дистанцию выстрела, не причинили бы "Морскому ужасу" ни малейшего вреда. Зато его пушки разнесли бы сколенского монстра в щепу. А ещё его можно пустить вверх по Эмбре и Фибарре, расстреливая сколенские города с воды. И в гавань Валлея. И тогда уцелевшие сколенцы будут пугать железным кораблём своих детей.

  – Ваше величество, – спустился с дозорной башенки вперёдсмотрящий. – На горизонте корабли. Три корабля, малые галеры, скорость порядка трёх узлов, курс – наперерез нам. Расстояние – пять-шесть миль.

  – Сколенцы?

  – Скорее, гевинцы. Это наши суда. Вон тот я помню – "Алкское счастье", он был на Гевине и захвачен восставшими. А это – новый корабль, его, похоже, уже они построили. И третий тоже.

  – Прикажете дать полный назад? – поинтересовался исполнявший обязанности капитана Веммер. От волнения за своё детище он даже не добавил привычного "ваше величество". Но король не заметил оплошности: его ноздри хищно раздувались.

  – Почему же? Если "Морской ужас" так хорош, давайте устроим ему последнее испытание. Сблизимся с ними, и миль с двух угостим это "Счастье" из носового орудия бомбой. Остальных обработаем бортовыми орудиями, когда подойдём поближе. Выполнять! Они нас видели!

  Капитан небольшой флотилии, бывший валлейский рыбак Иркенс ван Вест, откровенно скучал. Рейд прошёл удачно, они осмотрели берега острова Алкриф и наметили пару удобных для скрытной высадки десанта бухточек. Больше полусотни там незаметно не высадить при всём желании – но и полсотни хороших бойцов могут немало. Особенно на острове, где полным-полно сколенских рабов, а войск, если честно, не так уж много.

  Как-нибудь ночью можно подойти к ним, быстро выгрузить пехоту и скрыться в морском просторе. Между тем пехотинцы прорвутся к фортам, запирающим входы в гавани, опустят цепь... И главные силы гевинского флота войдут прямо в военную гавань, где, по словам бежавших с Алкрифа рабов, стоит семьдесят кораблей – почти весь нынешний алкский флот. Дальше в ход пойдут зажигательные стрелы, горшки с каменным маслом – и, конечно, высадившиеся прямо на пирсы солдаты тут же атакуют казармы с морской пехотой и матросами, проникнут в бараки с рабами, чтобы поднять тех на восстание, нападут на сам дворец Амори – а там уж как повезёт. Если повезёт по-настоящему, к утру алкская держава лишится столицы, флота и короля. Если дело выгорит, королевство Амори к утру исчезнет, как ночной кошмар после пробуждения. В любом случае такая атака прославит гевинцев на весь мир.

  Конечно, всё сразу вряд ли удастся. Но хорошенько пощипать алкский флот, вынудив его отказаться от удара по Гевину, создать угрозу алкам на море – вполне реально. Главное, теперь они узнают, куда бить. И смогут достойно отомстить за освободительницу Гевина.

  – Иркенс-катэ, вижу дым на горизонте! Похоже, на алкском корабле пожар!

  Парнишка-вперёдсмотрящий, как всегда, зорок и внимателен. Хороший парень. Станет капитаном лет через пять-десять – это уж точно.

  – Корабль один? – уточнил капитан.

  – Так точно, Иркенс-катэ!

  Ну что ж, алкский подранок сам идёт в руки. Нельзя дать ему ускользнуть в гавань и поднять тревогу: уходи потом от вражеской эскадры, или, того хуже, оставляй один или два корабля в качестве заслона – на верную гибель. Кого-кого, а восставших рабов алки берут в плен, только чтобы казнить пострашнее. Они, конечно, подчинятся, свобода основанного Эвинной маленького государства превыше всего – но смерть товарищей ляжет тяжким грузом на совесть. Да и слава удачливого вождя, вещь вроде бы эфемерная, но дающая возможность набирать лучшие экипажи – окажется под вопросом. Потому и идут в рейд сразу три корабля – чтобы, если припрёт, флагман с бесценными сведениями в любом случае ушёл.

  – Поднять вымпел: "Всем – атака с трёх сторон", – отдал приказ капитан. В Старом Сколене моряки так и подавали друг другу сигналы – не будешь ведь орать команду за милю. Жаль, и противник, если умеет читать язык вымпелов, поймёт, что хотят делать имперские моряки. Но кто был противником старой Империи на море? Всякие одиночные посудины пиратов, слишком мелкие и неказистые, чтобы противостоять Империи. А если было нужно скрыть свой замысел, поступали просто: ещё перед битвой договаривались о том, что какой вымпел будет означать. Но противник-то этого не знал! – Лучникам – оружие к бою! Абордажным командам приготовиться. Время до общей атаки – час!

  Загремели барабаны, вёсла с плеском полетели в воду, захлопали спускаемые паруса: ещё Морской устав старой Империи предписывал вести бой не на парусной тяге, а на вёслах. Так судно было манёвреннее, могло не зависеть от ветра... И уязвимее, ведь стоит проплыть борт о борт, поломав вёсла – и обездвижденная галера оказывалась лёгкой добычей для катапульт, зажигательных стрел и абордажных команд. На нынешних посудинах ставить катапульты было некуда, да и где взять нужных мастеров? Но вот залпа лучников зажигательными стрелами никто не отменял. Ну и, конечно, абордажа.

  Взмахивая вёслами, как исполинские сороконожки, галеры заметно ускорились. Вёсла вспенили воду у бортов, паруса захлопали, опускаясь – и три корабля стали расходиться в стороны, охватывая "горящее" судно клещами. Теперь галера Иркенса нацеливалась на нос вражеского судна, готовясь перекрыть ему ход и взять на абордаж носовую часть. С противоположного борта заходило ещё одно судно, в корму чужаку нацелилось третье. Капитан надеялся, что они подойдут к "алку" одновременно, и тогда его спасёт только прямое заступничество Алка Морского.

  Тянулись минуты, заполненная лучниками и бойцами абордажной команды палуба с примкнутыми к бортам щитами медленно ползла к вражескому кораблю. Невзирая на жирный, тянущийся длинным грязным шлейфом по небосклону дым, странная посудина бодро, как-то даже слишком бодро шла на сближение – и немало не смущалась численным превосходством противника. Да ещё и вдруг изменила курс, доворачивая нос прямо на галеру Иркенса.

  Ветер как раз отнёс дым в сторону, а расстояние уменьшилось так, что зоркоглазый капитан смог рассмотреть "горящее" судно подробнее. И ошалело вытаращил глаза. Всего он ждал, но такого...

  Корабль? Но какой это, к Ирлифу и всем его Тёмным, корабль, если у него ни палубы, ни вёсел? Всё судно покрыто массивными железными листами, непробиваемыми для стрел и пуль. Да как он плавает-то?! Мачта есть, только странная какая-то, и паруса на ней спущены. Ещё из железной крыши высовывается короткая широкая труба, из неё и валит столб дыма. Вместо вёсел... Это что за железные трубки, торчащие из бортов? Говорят, на суше алки уже применяли какие-то... пушки, что ли? Так их там называли? Но как такая тяжёлая железяка может быть поставлена на корабль? Ладно, доберёмся до странной посудины – посмотрим. Хорошо бы увести его на Гевин, и пусть вожди решают...

  Суматошные мысли капитана прервали огненные вспышки у бортов – и долгий, тягучий грохот, поплывший над морем. До чужого корабля оставалось не больше мили, и Иркенс во всех подробностях рассмотрел, как на корабле, заходившем "алку" с другого борта, встали грязно-серые султаны разрывов. Разлетались горящими обломками фальшборты, здоровенные пробоины испятнали борта и палубу, надрывно скрипя, завалилась мачта, заплясали багровые язычки пламени на накрывшем палубную надстройку парусе. А на палубе воцарился ад. Осколки рвали людей на куски, и уродливыми изломанными куклами отбрасывали за борт, вода у бортов поражённого судна сразу покраснела. Но и на залитой кровью, дымящейся палубе кто-то кричал, кто-то корчился, жутко выл и истерически молился. Едва ли не на половине скамей гребцов осталась только кровавая каша. Поражённая галера сразу замедлила ход, её нос ощутимо зарывался в воду. Теперь дым, но уже не такой жирный и чёрный, а посветлее, тянулся и от неё.

  Второму судну повезло не больше. Вряд ли там что-то успели понять, когда ахнули орудия по правому борту "алка". На сей раз взрывы были послабее – но из разорвавшихся ядер во все стороны полетели сгустки жидкого пламени. Они сотнями падали на палубе, на крышу надстройки, на борта, паруса и мачты – и пламя стремительно охватывало обречённый корабль, ревело, брызгало искрами. Сами забрызганные адским зельем, часто с горящей одеждой и волосами, одержимые ужасом матросы и солдаты прыгали в воду. Те, на ком имелась кольчуга, уже не всплывали...

  – Разворачивай! – скомандовал Иркенс, умом понимая, что всё напрасно, что если вражеские орудия достали их с расстояния больше мили, то и дальше смогут. Но оставалась какая-то глупая, ребяческая надежда, что алки стреляли на предельную дальность. И если суметь выиграть хотя бы сотню копий... А лучше четверть мили... – Полный назад! Идти галсами, как против катапульт!

  Алкское судно не стреляло. Деловито дымя непонятной трубой, оно лихо рассекало мелкую волну – и уверенно настигало сколенцев, готовясь всадить заряд в последний гевинский корабль. Один из сколенских кораблей пылал, как свечка, уже покинутый экипажем, второй лёг в дрейф и всё сильнее кренился на нос. Перевалившаяся через борт, но застрявшая в уключине фальшборта мачта лишала его возможности двигаться.

  Расстояние снизилось до полумили. Теперь ясно: алки могут их потопить в любой момент. Что они тянут? Хотят взять на абордаж? Но как из этого монстра смогут выбраться люди? Или... Или просто играют, как кот с мышью?

  – Как видите, ваше величество, уйти они от нас не смогут, – усмехнулся Веммер. Паровая машина раскочегарилась на полную мощность, время от времени пар со свистом вырывался из узкой трубы. «Этими сигналами можно подавать команды, как свистком» – сообразил король. – Мы идём вдвое быстрее. Но команда неопытная, да и судно толком не испытано. Ваше величество, прошу разрешения прекратить погоню.

  – Отпустить?

  – Потопить выстрелом из носового орудия. Мы вам не показывали, на что способен главный калибр. А можно выйти борт к борту – и расстрелять бортовыми орудиями в упор.

  – Нет, их работу мы видели, – капризно произнёс Амори. – А вот главное орудие... Это интересно. Кстати, а почему не использовали болванки?

  – Ваше величество, – усмехнулся Веммер. – Они всего лишь прошивают деревянный корабль насквозь, причём выше ватерлинии. А бомбы взрываются и разносят всё, что попадается. Вот если бы нужно было разрушить стены прибрежной крепости или нам противостоял бы такой же бронированный корабль, пришлось бы пустить в ход их. А здесь... Только зря чугун тратить!

  – Ясно. Уничтожить сколенца бомбой! – распорядился король. – Потом обойдём и добьём орудиями с правого борта. Выполнять! И ещё... Нужны пленные. Галера попыталась уйти, как только поняла, что мы неуязвимы. Значит, именно там их командир, а остальные просто прикрывали. Кто выловит их главного из воды, получит сегодня четыре месячных жалования!

  Болела обожжённая щека и плечо, по которому пропахал горячий металл осколка. Одежда превратилась в обугленные лохмотья, в голове звенело, его покачивало и нешуточно тошнило. Но надо стоять прямо перед лицом торжествующего врага, который просто наслаждается твоим унижением. Пусть проклятые алки получат хоть немного меньше удовольствия.

  Когда до вражеского корабля осталось пара сотен копий, на носу чудовищного судна грохнуло особенно сильно. Язык пламени из чёрного пушечного жерла выметнулся на полкопья – и прямо над палубой вспух чёрно-багровый ком разрыва. Стало нестерпимо горячо голове, спине, рукам, что-то пропахало по кости и с невероятной скоростью унеслось вдаль. Волна горячего, на миг ставшего плотным, как камень, воздуха играючи сорвала капитана с ног и вышвырнула за борт. И, похоже, ему ещё повезло: вместе с осколками и обломками рей, мимо пролетела чья-то оторванная голова, рука и часть плеча. Только кровавые брызги и что-то липкое мазнули по лицу, а потом он плюхнулся в зелёную морскую воду. Холод немного отрезвил, Иркенс даже попытался грести... А в следующий момент его бесцеремонно подцепили за руки оказавшиеся в шлюпке алки. Когда они успели спустить шлюп, Иркенс не заметил.

  Выловив ещё пару чудом уцелевших матросов, они взяли курс на свой странный корабль. Гевинцам наскоро связали руки, посадив спиной к корме, и сколенцы смогли вдоволь полюбоваться на гибель "Хостена Старого", бывшего некогда "Счастьем алков". Словно по мишени, алки всаживали залп за залпом в гевинскую галеру, и на её борту гремели взрывы, вспыхивали пожары, открывались всё новые бреши. От одного особенно сильного разрыва галера со страшным треском переломилась пополам и стала быстро погружаться.

  Толстая броневая дверь отворилась, по одному пропуская солдат внутрь. Это действительно оказалось железо, окрашенное снаружи какой-то странной краской. Впечатляла и толщина броневых листов – никак не меньше, чем в полпальца. Да уж, с такой бронёй не страшен ни таран, ни абордаж, ни зажигательные стрелы и даже катапультные ядра. А эти железные трубы стреляют куда дальше любой катапульты. И ходит он в море быстрее – не догонишь такое чудо, и не убежишь от него...

  Но все мысли вылетели из головы капитана, когда он увидел, к кому его доставили. Это лицо он видел на алкских монетах, а ещё в кошмарах, мечтая перерезать глотку его обладателю. Ну, ничего себе! Выходит, его пленил сам Амори! Вот так встреча...

  – Этот у них главный, что ли?

  – Да, ваше величество, – ответил немолодой матрос, выловивший капитана из воды.

  – А вы что скажете? – усмехнулся Амори, обратившись к пленным. Угрюмое молчание было ему ответом – но что-то подсказало королю, что он не ошибся.

  – Прелестно. Этого вот раба мы допросим, когда прибудем назад. А остальных...

  – Что с остальными? – спросил Барген – и пожалел.

  – Они не просто взбунтовались и убили своего господина, – медленно и чётко, точно жрец в храме, произнёс Амори, оглядев всех тяжёлым взглядом. Взгляд остановился на Баргене, и губы сколенца враз пересохли. – Не просто объявили мне, Харваниду и наместнику Алка Морского, войну и убивали моих подданных, присвоив их добро и их женщин. Они покусились на волю Тех, кто каждому из нас определил судьбу ещё до рождения, и Чьим слугой я являюсь. Они решили, что лучше Богов знают, какое место они достойны занимать в мире. Поэтому будет несправедливо считать их просто врагами. Скажи кочегарам, пусть свяжут и запихают их в топку. Живыми. По одному. И пусть главный из рабов на это смотрит. И скажите, что его участь будет страшнее участи его воинов.

  – Ваше величество, – всё-таки нашёл в себе силы начать Барген. И осёкся, встретившись с ледяным взглядом короля.

  – Я казню их не как сколенцев, Барген. А как мятежников против власти, божественной и людской. Запомни, запомните вы все: каждый, кто посмеет поднять меч на владык и жрецов, кончит так же, как кончила Эвинна. Но кто будет верно мне служить, будь он даже сколенец, даже из худородных – не останется без награды. Ты хорошо мне послужил, помогая создать этот корабль, и не предал меня, как твой хозяин. За это я награжу тебя. Ты останешься невольником по касте, но жить будешь лучше многих моих сановников.

  – А... моя сестра, ваше величество? – Барген покрылся холодным потом, опасаясь, что король возьмёт свои слова обратно, или тут же и прикажет снести голову за дерзость. Но ведь и она немало сделала для короны, когда была приставлена к мастеру Михалису. Да, за хорошо сделанную работу рабам не полагается ничего, и то, что король даст им хоть что-то, уже милость. Но, быть может?..

  А о несбыточном не стоит и мечтать. Правы жрецы – никому не дано изменить написанную ещё до рождения судьбу. Но король, похоже, был в хорошем настроении. Он не приказал спустить с дерзкого невольника, двуногой собственности, шкуру, а лишь лукаво подмигнул молодому мастеру.

  – Твоя сестра тоже имеет перед нами заслуги, – милостиво согласился король. – И, возможно, когда-нибудь в будущем... Ведь, в конце концов, сколенские Императоры утратили милость Богов, а мы обрели. Стало быть, и священная Империя как бы переместилась сюда. Что имели право делать Императоры, то доступно и мне, Харваниду и правителю Алкского королевства. А Императоры могли проводить обряд, перерождающий раба – в свободного.

  От его слов у Баргена засосало под ложечкой. На миг показалось, что он – летит, и не на том воздушном шаре, который хотел надуть мастер Михалис, а сам по себе, или на крыльях. Возникло пьянящее ощущение – одновременно и страх, да что там страх, самый настоящий ужас перед неведомым, и неистовый восторг оттого, что невозможное, оказывается, возможно. Он осмелился поднять на короля глаза – и увидел неожиданно добрую, понимающую и сочувственную улыбку. Проклятье, да ведь повелитель читает его, как открытую книгу! И, что важнее, готов пойти навстречу – когда это станет возможно.

  Служить такому человеку – огромная честь. И отдать за него жизнь, если потребуется. И сделать всё, чтобы его правление стало чередой непрерывных побед и достижений – тоже. "Я не подведу тебя! – поклялся про себя Барген. – Сделаю всё, что в моих силах, и даже сверх того. А будет нужно – и умру за тебя!" Конечно, обещать – не значит сделать. Да и как оно всё сложится в будущем – известно одним Богам. Но если король обещает такое – это неспроста.

  – Приказываю вести судно в военную гавань, – подвёл итог король. – Ты не останешься без награды. Да, и всех свободных в команде наградить.

  – Слушаюсь, ваше величество, – в унисон произнесли Веммер и Барген.

  – Слушайся, – усмехнулся Амори. – И приноси пользу Харванидам. Тогда не будешь бедствовать и в этой жизни, и в будущих. В гавань! А потом ты, надеюсь, не откажешься принять своего короля в гости.

  – Почту за честь, ваше величество! – воскликнул Барген, совершенно не кривя душой. – Это так неожиданно! А у нас ничего, достойного вашего величества...

  – Ничего. Я переживу, если не будет яств, а спать мне доводилось и на земле.

Глава 2. Приказ

  Домой юный сколенец летел как на крыльях. Как сообщить-то сестре такую новость?! И про победу надо рассказать, ведь Амори, что ни говори, и их с сестрой король, а его дело – их дело. Жаль, не видит их мастер Михалис! Ведь сегодняшний триумф – и его по праву. Да, только он предал короля – и погиб. А вот оставшийся верным Барген... Парень усмехнулся. Никто не захочет знаться со сколенцем, да ещё рабом, и его сестрой – но не с новым преуспевающим оружейником, которого сам король изволил похвалить за усердие и наградить. А уж если Амори сдержит обещание и освободит их с сестрой... Глядишь, со временем и забудут про сколенские корни их с Бартейлой рода.

  Сестре придётся труднее. Даже если король Амори станет Императором и сумеет их освободить... Придётся думать, договариваться, возможно, и унижаться. Мало ли, у кого она была в рабстве раньше, и с кем её заставляли спать? Может, с теми, чья даже тень осквернит любого алка. Но и тут, надеялся Барген, найдутся варианты. Главное – врасти в "корабль Алка", стать частью здешнего народа. Тогда у их с сестрой потомков будет шанс стать полноправными алками. Шанс, который вряд ли выпадет ещё кому-то из сколенцев.

  С тех пор, как пропал Михалис-катэ, сестра стала грустной и задумчивой, ни намёка на улыбку не озаряло её губы. Стирала ли она бельё в ручейке, с размаху шлёпая мокрой тканью о валун, или укладывала спать сына – глаза сестры казались потухшими. Барген ван Аск догадывался, что сестра не просто обслуживала господина, а нешуточно в него влюбилась. Теперь он был уверен. "А ведь он лет на сорок был старше!" – мелькнуло в голове королевского оружейника.

  Первое, что он сделал, когда приехал домой – стремительно взбежал по скрипучей лесенке в крохотную комнатку на втором этаже. Мастер Михалис с сестрой жили там: комнаты побольше не прельщали ни одного, ни другую. Затем родился сын, и она поселилась в соседней, большой спальне: ведь ребёнок мог разбудить немолодого мастера, а у того всегда была куча дел. Теперь Бартейла переехала обратно, но даже крохотная комнатка с единственной кроватью, на которых девушка провела множество восхитительных ночей, казалась ей пустой и неприветливой.

  Когда вошёл Барген, юная женщина баюкала на руках крошечного, завёрнутого в мягкие пелёнки ребёнка – последнюю память о любимом. И – хозяине? Но он никогда не называл её рабыней, а она его – господином. А на любовном ложе в те ночи, когда мастер не слишком уставал и было время на сладенькое, и подавно нет места рабам и господам. Там встречаются двое – мужчина и женщина. И всё остальное перестаёт иметь значение.

  Боясь потревожить кроху-племянника, Барген растерянно замер на пороге. Сестра стояла к нему спиной и, качая на руках сына, негромко пела. Барген вслушался в сколенские слова, и идиллическое настроение будто ветром сдуло. Но какая-то сила мешала одёрнуть сестру. И он слушал, слушал песню о той, кем в Алкрифе ещё долго будут пугать детей.

  Цепью железной к столбу привязана,

  Во вражьей столице она стоит.

  И приговор ей читают неправедный,

  Заживо он её сжечь велит.

  Искры достаточно – и побежит огонь

  По штабелям просмолённых дров.

  Чтобы все знали – хозяев не тронь,

  Иначе будет конец твой таков.

  Только не слышит она слова гнусные

  И кровожадный рёв вражьей толпы.

  Речь её, взгляд обращены в будущее -

  То, за которое отдала жизнь.

  Барген помнил: всё так и было. Кто бы ни сочинил песню, он знал, о чём писал – даже если не видел казнь своими глазами. Именно тогда впервые зародилась эта странная мысль... Очень странная, если вспомнить, кто и как обратил их с сестрой в рабство. И уж совсем странная для главного королевского оружейника, обязанного Амори всем. Помнится, тогда Барген задавил эту мысль, заставив себя вспомнить ростовщика, что накинулся на их дом и мастерскую после смерти отца, как шакал на труп, хотя не был кузнецом, и не нуждался в деньгах. Но откуда-то появились ещё долги, и уже по ним брат и сестра были проданы на рабском рынке. Ей было тогда одиннадцать, а ему – десять. Ростовщик был не алком и не баркнеем, нет, он был таким же сколенцем, как и они, как и отец – кузнец Аск ван Стемид. С рабского рынка Бартейла отправилась в Валлермайер, на ложе к какому-то алкскому землевладельцу. Баргену повезло чуть больше – он лишь стал невольником бывшего собрата по касте, кузнеца Онорма.

  Как он мечтал отомстить, расставаясь с сестрой (вполне могло статься так, что навсегда), вопя под ударами плети, засыпая в куче остывающего шлака вместо постели... Но за него отомстили алки. Какой-то рыцарь тоже попал в тенёта долгов, но алк – не сколенец. Ростовщика обвинили в измене, сунули в застенок, и на дыбе заставили признаться во всём, что совершал и не совершал. Ну, а затем "изменник, чернокнижник, убийца детей и скотоложец" был показательно посажен на кол в центре Валлея. В тот день сын кузнеца впервые в жизни испытал благодарность к алкам.