Текст книги "Вернуться из смерти"

Автор книги: Павел Буркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц)

  "Настоящий паровой броненосец!" – со смесью ужаса и восторга подумал Моррест, вглядываясь в угловатые очертания корабля. Вспомнились строки из старого, ещё советского учебника истории, по которому он учился в школе. Крымская война, вражеский паровой флот на рейде Севастополя – и корабли Черноморского флота, затопленные в бухте, ибо не могли тягаться с пароходами. "Ох, что сейчас будет..."

  – Разворачивай! – Моррест поймал себя на том, что орёт в лицо капитану. Хотя и сам понимал тщетность усилий: эта плавучая экологическая катастрофа слишком быстра, от неё не уйти ни на вёслах, ни под парусом. Вдобавок машине всё равно, день или ночь, она не устаёт – был бы уголь в топке. – Эта гадина неуязвима!!!

  – Поздно! – проворчал капитан, и первый выглянувший из-за алкрифских скал лучик солнца осветил посеревшее загорелое лицо. Он тоже оценил мощную броню и скорость странного корабля. – Не уйдём. Обстреляем из катапульт и попробуем взять на абордаж...

  Как и прошлый раз, "Разрушитель" взял немного вправо, два корабля охватывали "алка" с обоих бортов, чтобы заставить команду сражаться на два фронта. Тактика атаки одиночных судов хорошо известна пиратам, и против обычного корабля, хоть "купца", хоть боевой галеры, она работает безотказно. Но сейчас...

  Хлопнули, выбрасывая каменные ядра, катапульты "Разрушителя". Просвистев метров по четыреста, пудовые глыбы с грохотом врезались в борта чужака, раскололись... И бессильно осыпались по броне в море. Только глухой грохот и плеск секущих водную гладь осколков возвестили о попаданиях. Щурясь от солнца, Моррест видел, как на "Разрушителе" засуетились артиллеристы. Но отчего-то казалось, что не успеют. Да и толку-то...

  Почти поравнявшись с гевинскими кораблями, алкский броненосец сбавил ход и почти лёг в дрейф. Медленно тормозя, он вошёл точно между сколенскими судами...

  Три порта по правому борту и столько же по левому озарились вспышками пламени. Два орудия выстрелили болванками, прошившими борта сколенского судна, как картонные. В бреши хлынула вода, почти сразу "Ласточка" потеряла ход, зато приобрела отчётливый дифферент на правый борт. С трудом балансируя на заваливающейся палубе, лучники всё-таки открыли недружный огонь по броненосцу. Для стрел расстояние было великовато, метров четыреста, а то и четыреста пятьдесят. Катапульты и то били на предельную дистанцию. Большинство выпущенных со страху стрел бессильно падали в воду, пролетев две трети расстояния. Те немногие, что всё же долетали, лишь бесполезно отскакивали от брони. Впрочем, если она держала катапультные ядра, стрелы бесполезно пускать и в упор. Разве что отогнать от орудий канониров, стреляя по амбразурам... Но с такого расстояния в пушечные порты не попадёшь. Надо подобраться поближе.

  Грохнула третья пушка, средний порт выбросил пышный сноп огня. Пролетев две трети пути, снаряд взорвался – но порадоваться неудаче врага Моррест не успел.

  С визгом покрыв оставшееся расстояние, палубу "Ласточки" стегнули раскалённые кусочки свинца. Они в клочья рвали парус, дырявили щиты фальшборта, вышибали щепу из палубы... Миг – и палуба окрасилась кровью, над избиваемым кораблём повис многоголосый вопль.

  Что-то нестерпимо горячее чиркнуло по щеке Морреста. Машинально вскинув руку к щеке – а когда отнял, она вся была в крови. Капитану повезло меньше. Склонившись над упавшим, Моррест увидел залитое кровью, обращённое в жуткую маску лицо с остекленелыми глазами. Весь правый висок был вырван, правый глаз выпал из глазницы и повис на какой-то жилке. Стала понятна и причина задержки: первые две пушки выстрелили бронебойными болванками, а расчёт последней пустил в ход нечто, подобное шрапнели. Тот взрыв, который он принял за взрыв снаряда, на самом деле лишь выбросил поражающие элементы из стального "стакана", сработавшего как мини-пушка. А возились они, наверное, со взрывателем, ведь для пушек двести метров – это в упор. У чуда враждебной техники, оказывается, есть и регулируемые взрыватели.

  Судя по клубам дыма, поднявшимся над противоположным бортом, там пушки тоже не бездействовали. На "Разрушителе" грохнули сразу два почти слившихся взрыва, похоже, там загорались паруса, а тушить их было некому. Выходит, и фугасные снаряды у броненосца есть. Совсем весело: они же разнесут эту деревянную скорлупку вдребезги!

  Моррест огляделся. Вся палуба завалена трупами – не меньше половины команды и гребцов выкосил свинцовый ливень. Лениво текли по исхлёстанному пулями настилу палубы ручейки крови. Текли в сторону алкского корабля: палуба изуродованного корабля кренилась всё больше. Теперь можно было не выбирать, уходить или нет. Они – беспомощная плавучая мишень, с "Разрушителем" наверняка всё кончено, после таких разрывов он скоро утонет. Избавившийся даже от тени угрозы, броненосец окончательно лёг в дрейф. Поток дыма из трубы истончился, теперь ветер нёс чёрные облака на "Ласточку". Моррест почувствовал запах сгоревшего угля.

  Зазвенели цепи на броненосце, опуская две большие шлюпки. Когда их дно коснулось волн, на броненосце открылось две массивные бронедвери, по выброшенному канату в лодку соскальзывали солдаты. После броненосца Моррест был готов ко всему, сейчас он бы не удивился, увидев у них в руках "Калашниковы" или М-16, а вместо кольчуг – бронежилеты и шлемы из титана и бронестекла. Нет, алки выглядели, как им и положено в этом времени и в этом мире – лёгкие кожаные доспехи, какие только и признают истые моряки, такие же облегченные абордажные сабли и топорики. Шлемов, и тех не видно, только такие же островерхие шапки из толстой кожи – зацепивший голову по касательной клинок с таких соскользнёт, или прорежет, но череп уже не пробьёт. Зато были щиты – такие же небольшие, лёгкие, кожаные. Тяжёлые доспехи, конечно, надёжнее, но стоит оказаться за бортом, как они утянут на дно.

  Абордажная команда, понял Моррест. Алки ещё не поняли, что абордаж – не для броненосца. Ещё он не сомневался, что алков страхуют с борта корабля стрелки. Наверняка не с луками, и даже не с гладкостволами. А для винтовок, как показывает опыт, четыреста метров – рабочая дистанция. Расстреляют всякого, кто покажется подозрительным.

  – Парни, слушай мою команду, – прохрипел пожилой лоцман, прижимаясь к израненной палубе. После стегнувшего по кораблю шрапнельного заряда подниматься в рост никто не хотел. Однако и сдаваться бывших рабов не тянуло. Тем более не жаждал вернуться в подземную тюрьму Моррест. Но как выкрутиться – не знал. – Им нужны "языки". Пока не подойдут – не стрелять. Пусть взойдут на борт, начинать только тогда. Захватим заложников и потребуем нас отпустить. В крайнем случае, хоть не за так умрём. Лучникам – не стрелять, использовать кинжалы. Главное, чтобы все – одновременно...

  Моррест напрягся, готовясь прямо в прыжке выхватить меч. До нутра броненосца не добраться, их могут потопить в любой момент – но абордажная команда должна ответить за всё. Через пробитую осколком снаряда дыру в фальшборте он наблюдал, как приближается шлюпка. Их всего-то пятеро: только что гребли, а теперь, оставив вёсла в уключинах, выхватили оружие. Сталь – а не привычное в этом мире плохонькое железо – сверкнула в лучах восходящего светила. Проплыв по инерции метров пять, лодка заплясала на волнах в тридцати метрах от борта "Ласточки". Коренастый, плечистый алк с пышной пшеничной бородой встал, опытный моряк, он ловко балансировал на пляшущем днище лодки, руки даже не держатся за борта. В шлюпке Моррест бы так не смог.

  – Эй, сколенские крысы, не сдохли ещё от страха? – сложив заскорузлые ладони рупором, прокричал алк. – Вы, небось, ждёте не дождётесь, пока мы влезем на борт и дадим себя перерезать. Так вот: восемь крабов вам в горло, ублюдки! Сейчас вы по одному и без оружия спрыгнете в воду и подплывёте к лодке. Мы вас вытащим и свяжем, ну, может, попинаем слегонца, клеймо на ... поставим, а там уж как суд решит. Кто не успеет, я не виноват: клянусь ... Алка Морского, ржавым, железным и с корабельную мачту величиной, через четверть часа мы просто расстреляем вашу лоханку. Я бы на вашем месте поторопился, ха! – глумливо пробасил алк. Короткая пауза, видно, набрал в лёгкие воздуха для продолжения речи – и снова хриплый бас, привыкший перекрывать вой ветра и грохот морских валов: – Чудить не советую, иначе потопим ваше корыто сразу! Время пошло!

  На обречённом судне повисла тишина. Только потрескивала, быстро разгораясь на свежем ветру, разбитая в щепу палубная надстройка. Судя по далёким, едва слышным крикам, к "Разрушителю" отправилась другая шлюпка.

  – Что делать будем, командир? – морщась от боли, произнёс совсем ещё молодой, наверняка нет и восемнадцати зим, парень с абордажным топором в левой руке. Правая, в потемневшей от крови разорванной рубахе, висит плетью, предплечье пробито двумя неудачно попавшими осколками. "Этот не выплывет, даже если захочет сдаваться" – подумал Моррест.

  Лоцман зло выматерился – но принял решение:

  – Планы меняются. Лучникам – приготовиться, на вас вся надежда. Остальные – есть не раненые?

  – Я, – неуверенно произнёс Моррест. Удивительно, но его свинцовый ливень почти не зацепил, только длинную царапину на щеке уже начало щипать. В солёной воде будет болеть сильнее. Ладно, недолго уже...

  – Я, – ломающийся юношеский тенорок. Похоже, этот парень тут был за юнгу.

  – Я, – прогудел огромный, как гора, мечник из абордажной команды.

  – Я, – отозвались ещё двое, и ещё один – как-то неуверенно, наверняка ранен – но скрывает, понимая, что иначе не пошлют брать шлюпку.

  – Засуньте кинжалы за пояс, оружие оставить тут. Прыгаете все вместе и плывёте к лодке. Подплывёте – кинжалы из ножен, и... Лучники вам помогут.

  – Есть, Фостад, – прогудел мечник, с сожалением откладывая свой жутковатый тесак.

  – Исполним, – добавил "юнга".

  – А когда возьмём шлюпку? – поинтересовался Моррест. В шлюпке они будут ещё беззащитнее, чем на корабле...

  – По обстоятельствам, – буркнул лоцман, но Моррест понял несказанное. С одним кинжалом драться против до зубов вооружённого, готового к неожиданностям головореза, да ещё когда ты в воде, а он в лодке... И это – под прицелом пушек броненосца... Лоцман просто не верил, что хоть кто-то из них выживет. Но – и тут он прав – другого способа нанести врагу хоть какой-то ущерб нет. – Мы сдаёмся! – крикнул лоцман, и его дряблый старческий тенорок разнёсся над морем. – Не стреляйте, сейчас пойдём!.. Ну, Справедливый вас храни!

  Как неохота отрываться от избитой палубы и вставать в рост под прицелом пушек, и не только! Моррест огромным усилием воли заставил себя вскочить на ноги и метнуться к борту. Краем глаза он заметил ещё несколько подпрыгнувших фигур...

  И тут ожили маленькие, слишком узкие для пушек, но вполне пригодные для стрелкового оружия, амбразуры. В них засверкали короткие, колючие всполохи – и над палубой снова засвистели пули. Короткий вскрик – и, выстрелив из затылка сизоватый комок, валится один из "абордажников". Будто получив в живот кулаком, сгибается пополам, а потом кубарем катится и застревает у фальшборта, здоровяк-мечник. Как по волшебству, появляется две аккуратные дырочки в верхней части груди у матроса с чеканом, его крутит вокруг оси и швыряет лицом на палубу. Сползает по окровавленной, расщеплённой мачте лоцман... Слитный грохот залпа поплыл над морем, сменившись частым треском винтовочных выстрелов. Именно винтовочных: что-то уж слишком часто и точно бьют вражеские стрелки.

  Моррест и тот самый "юнга" отчего-то не попали под первый залп. Одновременно они вскочили на фальшборт... Но стрелковые амбразуры броненосца снова расцветились короткими вспышками. В момент, когда ноги парня готовы были оттолкнуться от борта, в его тело ударили стазу три пули – одновременно в грудь, живот и голову. Будто от удара великанского кулака, голова бессильно мотнулась и мёртво запрокинулась назад. Сам Моррест почувствовал резкую боль в ноге – будто туда вонзился раскалённый железный прут. Нога вышла из повиновения, соскользнула с борта, и Моррест неуклюже рухнул в море. Солёная вода накрыла с головой, ногу словно жгло огнём. Отчаянно забив руками, Моррест вынырнул...

  – ...я же говорил вам, рабье отродье, – услышал Моррест насмешливый голос алка. – По одному, трупоеды! До того, как мы возьмём предыдущего – всем оставаться на корабле!

  Ненависть взмыла огромной чёрной волной – и бессильно опала. Когда только голова над холодной водой, а простреленная нога жгуче болит, и даже держаться на воде едва получается, алки, кажется, парят в недосягаемой выси. Моррест дорого бы дал, чтобы вцепиться его обладателю в глотку: одно из тех пугающе ярких и сильных чувств, какие никогда не доводилось испытывать в прошлой жизни. Только здесь, где грань между жизнью и смертью тонка, как октябрьский лёд, а каждый прожитый день – как путь над пропастью по ветхому подвесному мосту.

  Но выхода, похоже, нет. Вряд ли с простреленной ногой и в одиночку он что-то сможет сделать с алками. Да что там, ему и в лодку без чужой помощи не взобраться. А время, пока он болтается, как дерьмо в проруби, уходит. Его ведь может кому-то не хватить, когда придёт черёд последнего залпа. Да и раненые... Что будет с теми, кто не сможет плыть?

  Отплёвываясь от солёной воды, чувствуя, как жжёт пробитую икру раскалённый шомпол боли, Моррест грёб к вражеской шлюпке. Ну скорее же, скорее. Боги, все сразу, сколько тут вас, сделайте так, чтобы у других было время решиться...

  Крепкие руки ухватили Морреста за руки и за шкирку. Бесцеремонно, но быстро его вытянули из воды, швырнули на дно лодки – и коренастый алк-"дипломат" не удержался, вбив острый носок сапога в бок Морресту, потом в живот и в лицо... Красная круговерть взорвалась перед глазами, и сознание померкло, алки вязали руки и ноги уже лишившемуся сознания. А к шлюпке подгребал следующий обречённый, и ещё один готовился прыгнуть...

  Уже безо всякого пиетета, как мешки с землёй, алки обматывали сколенцев канатом поперёк пояса и втягивали в узкую дверь. Если кто-то бился о броневые стены лицом или затылком, это никого не беспокоило. Кому Боги судили вновь испытать рабскую долю – выживут. Остальные пойдут на корм рыбам. Да и сами пленные, избитые и оглушённые алками, здорово напоминали мокрые мешки с какой-то дрянью.

  Когда все, кто мог плыть, оказались в плену, пришёл черёд корабля. Во второй заход шлюпка причалила-таки к борту изрядно просевшей "Ласточки", и алки запрыгивали на обречённое судно без труда. Они не стали вытаскивать раненых – если видели кого-то, ещё способного шевелиться, коротко взблескивали абордажные топорики или мечи, и очередное тело замирало навсегда. Наскоро прикончив изувеченных, алки спустились в трюм – посмотреть, нет ли на "гевинце" чего-то небольшого, но ценного. Спустились трое – но поднялись четверо. Последним шёл всклокоченный, с обрубками цепей на руках, Барген. Что для Морреста и гевинцев стало началом нового рабства, то для Баргена было освобождением.

  А когда алки покинули "Ласточку", все три бортовые пушки отошедшего уже на полмили броненосца изрыгнули огонь. И над палубой тонущего судна встали три пышных султана огня, разбрасывающие горящие обломки и клочья паруса. Когда они опали, оставив лишь лениво чадящие очаги огня, "Ласточка", разваливаясь на части, стала стремительно погружаться.

  Закончив с пленниками, алки вновь налегли на вёсла – но вдогонку за двинувшимся вперёд броненосцем не пошли. Оглушённый, Моррест не видел, что броненосец был лишь первым из целой флотилии, за ним сразу на вёслах и парусах мчалось множество галер с десантом пехотинцев-латников, и на носу каждой также была закреплена небольшая пушчонка. А уже за ними шли суда обеспечения – медлительные пузатые "купцы", битком набитые порохом, свинцом, снарядами... Зерна взяли с собой на неделю, полагая, что остальное добудут на Гевине. Три вместительные посудины должны были принять в своё чрево несколько сот бывших-будущих рабов...

  Амори оказался шустрее, чем ожидал Моррест.

  – Ты подвёл нас, Барген, – совсем спокойно, даже как будто равнодушно, и оттого стало ещё страшнее, произнёс Амори.

  Он привольно развалился в старом, сработанном ещё до Оллоговой войны кресле. Рука короля, на удивление крепкая и мозолистая, явно больше привычная к перу, чем к мечу, подняла кубок с алкским красным, поднесла к губам. Проклятые сколенские рабы успели награбить немало.

  Король был устал и доволен. Уже стих грохот пушек "Морского ужаса" и галер, уже отзвенели мечи на пирсах, а потом в гавани и городе, затихли вопли боли и ужаса тех, к кому в дома нежданно-негаданно завалились морские пехотинцы. Штурм ещё недавно неприступного острова занял всего несколько часов: сначала орудия "Морского ужаса" разнесли старые, обветшалые башни и стену, до которой у пиратов так и не дошли руки. Корабли в гавани не стали даже жечь: самим пригодятся. Тех, кто выбегал из домов и казарм к пирсам, косил ливень стрел и пуль, картечи и шрапнели, а порой орудия броненосца стреляли разрывными гранатами, и особенно усердствовали носовые пушчонки галер. Толпа сонных, ничего толком не понимающих сколенцев шатнулась назад – и на пирсы хлынули закованные в настоящие сухопутные латы пехотинцы. И сразу сказалось преимущество в выучке, вооружении, численности... Во всём. На алках были латы и оружие сухопутного образца, настоящие железные панцири и кольчуги, шлемы и кирасы почти не брали лёгкие абордажные сабли и чеканы. Зато лёгкие кожаные доспехи на сколенцах алкское оружие рубило с лёгкостью, в плотной толпе находила дорожку каждая стрела или пуля...

  Алки буквально смяли сопротивление у пирсов – и хлынули в город, наполнявшийся гарью пожаров, криками избиваемых и насилуемых, пьяным хохотом победителей и предсмертным хрипом побеждённых. Может быть, у гевинцев и получилось бы отбиться, будь алков поменьше, и не спусти они на сушу несколько полевых пушек. А ведь инженеры уже разворачивали захваченные в прибрежных фортах, и уцелевшие под обстрелом большие катапульты...

  Нет, даже теперь гевинцы пытались сопротивляться. Но сопротивление это всё больше выражалось в отчаянных одиночках, нападавших из засад и не надеявшихся выжить – только прихватить с собой хоть одного алка. Увы, латы, изготовленные на заводе мастера Михалиса, брал далеко не каждый клинок. И не каждая рука.

  К вечеру лязг оружия затих – и началась расправа. Те, кого прирезали под шумок, ещё дёшево отделались: как удушливое марево, над городом висело сплошное жутковатое гудение, издаваемое сотнями глоток. Кричать они уже не могли...

  Нет, конечно, алки не дураки, просто так истреблять рабов они бы не стали. Но какие, спрашивается, рабы из тех, кто уже попробовал алкской крови? Разве что самых молодых в свинцовых рудниках да на галерах сгноить... Остальных связывали и бросали в огонь, вспарывали животы, перебивали ноги и руки, и оставляли медленно подыхать на солнцепёке, травили собаками, специально натасканными для охоты на двуногую дичь кетадринскими волкодавами. Младенцы и древние старики тоже не нужны. А вот девки, особенно молодые, и подростки посмазливее – совсем другое дело. Эти сейчас тешили солдат, а потом отправятся на невольничий рынок, и достанутся кому побогаче. Что ж, справедливость Богов восторжествовала. Восставшие рабы получили своё.

  "А я?!" – пульсировало в голове Баргена, всю битву проведшего на одном из грузовых кораблей. Задание, как ни крути, провалено. Он надеялся, что король предпочтёт позабавиться с пленницами, и вспомнит о бывшем главном оружейнике ещё не сегодня. Но ошибся. И вот он стоит перед королём навытяжку, и Амори, устало полуприкрыв глаза, лениво смотрит на своего раба из-под опущенных ресниц.

  – Да, ты нас подвёл, – чуть погодя повторил он.

  Барген судорожно сглотнул: на лице короля плясали отблески каминного пламени, и казалось, что пышная борода Амори – живой, шевелящийся лес. Со двора доносились женские крики и пьяный хохот, и от одной мысли, что такое же может случиться с сестрой, хотелось наложить на себя руки. Впрочем, были и более веские причины для страха. Уже двадцать с лишним лет те, кто подводил короля Амори, кончали очень плохо.

  – Ваше величество, мы не смогли уйти от погони, – прохрипел он пересохшим ртом. – Они...

  Король махнул рукой, нетерпеливо обрывая бывшего главного мастера.

  – Знаю, знаю. Вам не повезло встретиться с двумя самыми быстрыми кораблями Гевина. У вашей развалюхи шансов не было, а в рукопашной тем более. Именно поэтому я трачу время на болтовню с тобой, а не препоручаю это палачам. Но есть ещё две причины, Барген. Угадаешь – будешь жить. Не угадаешь... а, тоже будешь жить, но в свинцовых рудниках – с уцелевшими гевинцами в одном забое, обещаю. Сам понимаешь, свинца мало, а пули нужны позарез. Итак, я жду.

  Барген задумался, боясь даже дышать – разве что изредка и неглубоко. Попробуй, угадай, что на уме у короля. Да не дурака Карда, который сам отказался от власти и могущества, а хитроумного алка, до сих пор не проигравшего ни одной битвы. Соратники, бывало, терпели поражения. Он сам – никогда. А ведь от этого зависит и его жизнь, и, наверняка, сестры. И её крохи-сына, наследника мастера Михалиса.

  – Я ещё не исполнил приказ, – всё-таки выдавил из себя парень. – Не доставил его в столицу Им... Нижнего Сколена. Не построил там новый завод.

  – Правильно, умничка, – насмешливо произнёс король. – Но ведь доставить паренька Императору может и другой, не так ли? Вот, например, Фимар – он уже был послом у Императора, и снова рвётся в столицу. Или кого из военных пошлю... Так почему, всё-таки, ты?

  – Завод...

  – Ошибся ты, парень. Через пару часов после тебя вышел ещё один корабль, на нём был один из выучеников Михалиса. В Валлермайере ещё завод будет, если б хотел, я мог бы найти другого. Запросто. Ладно, попробуй ещё раз, но это будет последний. Я сейчас добрый.

  Барген шумно выдохнул. У него было ещё одно предположение – не просто так Амори выставил его перед "разговором" с сестрой. Но вслух сказать королю, что он... со сколенкой и рабыней? Да Амори наверняка прикажет его четвертовать, услышав подобное. Хотя вроде был у него какой-то Альдин... И даже если у них с Бартейлой что-то было – кто сказал, что это не мимолётное развлечение? Ведь честь рабыни не стоит ничего, а король-Харванид может отдохнуть и со свободной, наверное, даже дворянкой.

  – Ну же, моё время ценно! – нетерпеливо произнёс король. – Я вижу, ты догадываешься, но говорить боишься. А я не терплю, когда подданные кормят меня байками.

  – Бартейла, – на одном дыхании, будто прыгая с обрыва, выпалил он.

  – Ну что ж, верно. Я не щажу предателей, но тем, кому просто не повезло, могу дать второй шанс. Если, конечно, вижу, что они сделали всё, что могли. А ты и предан мне, и не трус, даром что сколенец, – усмехнулся Амори. – Считай, что я дал тебе вторую попытку. Завтра из гавани выйдет "Листопад", он у нас самый быстрый, при попутном ветре и на вёслах почти не уступает "Гневу". На нём вы оторвётесь от любой погони.

  – Но, ваше величество... Руда ведь... И инструменты, и золото...

  – А ты не задумывался, почему в трюмах "Алкина" всего этого почти не было? Карду, прежде всего, нужен Моррест. А когда ты его передашь, старый дурак будет твой. Тогда и прибудут суда с огнеупорным кирпичом, инструментами и прочим. Ну, а сырьё и топливо на месте добудете.

  – Ваше величество, разрешите вопрос...

  – Разрешаю, – милостиво согласился Амори.

  – Тогда зачем первый раз мы на "Алкине" шли, а не на "Листопаде"? Моррест ведь чуть не освободился...

  – Ты меня удивляешь, Барген! – с растущей неприязнью Барген подумал, что и он, и Бартейла, и Моррест, да и сам Кард для Амори – лишь игрушки. Как ребёнок, Амори упоенно ими играет, но стоит любой из них сломаться... – Так-то парень неглупый, а как рот раскроешь... Думаешь, ты такая уж важная персона, чтобы беспокоиться о твоей сохранности? Ну-ка, сколько стоит молодой раб, обученный ремеслу? А ещё один, умеющий лишь дырявить дурные головы? Вот это нынче и есть ваша с Моррестом красная цена. Я послал старое корыто, которое всё равно скоро придётся списать. Попади вы к гевинцам – да хоть расскажите им всё, что знаете, это бы ничего не изменило: ударная флотилия уже вышла в море, и вскоре гевинцы бы удивились, увидев нас, с "Морским ужасом", на рейде острова. Зато я узнал, чего стоит твоя верность.

  Амори перевёл дух, пригубил вино – и вновь заговорил:

  – А вот железо, уголь и кирпич стоят немалых денег – примерно как эта развалюха и вся её команда, если всех продать в рабство. Устройства, созданные мастером Михалисом – вообще бесценны. Их слать без должного конвоя я не буду. А Кард... Если б даже Моррест ему не достался, я нашёл бы другой способ его сломать. В крайнем случае – там немало желающих подсыпать ему отраву. Так что твоя задача осталась без изменений, а задача Морреста – упростилась. Правда, времени на всё про всё вам осталось совсем немного. Я хочу, чтобы ещё до вечера ты снова вышел в море.

  Барген вздохнул – теперь уже с облегчением. Когда король много говорит – он добрый, и рубить головы не настроен. Можно даже задать вопрос, в другой обстановке стоящий жизни. Например:

  – Ваше величество, а как дела у сестры?

  – А как могут быть дела у девчонки в восемнадцать лет, имеющей голову на плечах? Прекрасно. Думаю, она тоже заработает себе свободу. А теперь – иди посмотри, как там наш Моррест. Надеюсь, наши костоломы его не слишком сильно пинали. И повторяй про каждый день, что ты должен будешь ему сказать.

  В последний раз остановившись в Новом Энгольде, галера «Листопад» бодро поднималась по Эмбре. Река – не море, здесь есть течение, и, увы, порой оно бывает встречным. А уж Эмбра, мать всех рек... Но, оказывается, даже если ветер встречный, гребцам нет нужды выбиваться из сил. Едва корабль причалил к пристани столицы герцогства, на берег высыпали какие-то бедно одетые, но крепкие на вид люди. Они разноголосо кричали, размахивая мозолистыми руками. С отвычки Барген не сразу понял сколенскую речь, да ещё нижнесколенский говор: с той поры, как мастер Михалис решил сделать его преемником, они с Бартейлой даже дома говорили по-алкски.

  – Артель Тойбана! Поднимем ваши суда быстро и недорого!

  – Всего пятьдесят "валигаров" на артель – и через неделю вы в столице! – орали другие, стараясь перекричать людей Тойбана. – Нигде нет таких цен и такой быстроты!

  – Артель Месмина, самые лучшие условия! – вопили третьи. Гвалд стоял неимоверный.

  – Это что за оборванцы? – на миг забыв, кто он сам по жизни, спросил Барген оказавшегося рядом матроса.

  – Бурлаки это, парень, – а вот алк помнил, потому и говорил с королевским посланцем без лишнего пиетета. Наверное, он презирал Карда ещё больше, почему и думал, что послать раба к бывшему Императору – самое то. – Сейчас канаты кинем, нас и дотащат за гроши.

  – До города? Это ж неделя пути?

  – По-твоему, на вёслах против ветра и течения мы быстрее дойдём? – поднял бровь матрос и побежал к мачте.

  С бурлаками договаривался капитан, для начала он вызвал артельных набольших. С простыми мужиками говорить нет смысла. После долгих споров, криков и пререканий договорились с артелью Месмина. Теперь Барген понимал, почему нужно приглашать на борт сразу трёх артельщиков: по отдельности каждый, скорее всего, отстоял бы первоначальную цену. Но с тех пор, как началась война, суда по Эмбре проходят редко, артели бурлаков готовы на всё, чтобы получить заказ. Капитану почти не пришлось прилагать усилий, они сами сбивали цену, надеясь, что другим она окажется не по силам. Сговорились на тридцати "валигарах". Услышав окончательную цену, Барген поморщился. Когда они сходят туда и обратно, на одной еде потратят больше половины. И что, интересно, останется их семьям? Но, судя по тому, какие завистливые взгляды бросали на Месмина другие артельщики, и такой заказ им как награда Справедливого.

  Корабли неторопливо и величественно шли вдоль берега, взрезая носами речную гладь, по берегу, утопая в осенней грязи, хрипя и обливаясь потом, тащились бурлаки. Временами с набрякших тучами небес сыпался дождь, порой он расходился до ливня – но худые, оборванные, заросшие так, что под спутанными волосами почти не видно лиц, босые люди всё так же тащились по прибрежной грязи. И, словно натянутые струны, к ним тянулись толстые канаты.

  – Как думаешь, далеко до столицы? – спросил Барген у капитана в один особенно ненастный день. "На море, наверное, уже шторма начались" – мелькнуло в голове.

  – До Энгольда-то Старого? Сегодня к вечеру будем, – произнёс он. – А что?

  – Ничего, катэ, – пожал плечами Барген. – Интересно на Императора посмотреть... То есть, бывшего Императора.

  – Какой он Император, дерьмо он крысячье, вот и всё, – нисколько не смущаясь, произнёс алк и харкнул за борт. – А эта земля скоро будет нашей. И на троне Императоров ублюдочного Сколена сядет наместник короля Амори. Алк Морской, по мне, так лучше быть наместником нашего владыки, чем правителем сколенских свиней!

  "И это ты говоришь сколенцу? – на удивление спокойно подумал Барген. – Ничего, я этого не забуду, и когда-нибудь..."

  – Как бы то ни было, а у нас приказ: передать узника посланцам Карда в целости и сохранности. Сегодня ночью его надо накормить, отмыть, чтобы не вонял, дать оправиться – а для этого расковать. Думаю, доска нам больше не пригодится.

  – Он же убьёт моих людей! – возмутился капитан. Но Барген не повёл и бровью.

  – Не убьёт. Я знаю, что ему сказать, чтобы он не глупил. Только перед тем, как его раскуют, я с ним поговорю, как приказал король.

  – Хорошо. Я сейчас позову воинов...

  – Нет. Этот разговор его величество велел провести с глазу на глаз. Тебя наверняка предупреждали на сей счёт. Это приказ, и не мой, а короля.

  – Ладно, – махнул рукой капитан, решив, что свои проблемы пусть решает сам сколенец. – Твоя взяла.

  Уже довольно долго Моррест не чувствовал качки открытого моря – но плеск за бортом не стихал, правда, стал куда тише и ровнее. Гавань? Река? Скорее всего, и он даже догадывался, какая именно. Путь кончается, с ним кончается жизнь. Дальше – только бесконечные муки на потеху ублюдка-королька и медленная смерть. «Наверное, не стоило возвращаться, когда мог остаться там» – подумал он о возвращении на Землю. Теперь за желание помочь Эвинне пришлось заплатить наивысшую цену.