Текст книги "Вернуться из смерти"
Автор книги: Павел Буркин
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 45 страниц)
Эвинну передёрнуло. Вспомнились первые дни после вступления в столицу Верхнего Сколена. Могильная тишина мёртвых улиц, прямо посреди улиц – раскопанные рвы с полуразложившимися мертвецами, приторный смрад мертвечины, день и ночь висевший над вырезанным городом... Неумолчно гудящие в воздухе тучи мух... Как у них самих-то мор не начался, пока всех похоронили по-человечески? И не от этого ли на самом деле бежали картиры?
Но трактир "Приморье" по-прежнему гудел от голосов подвыпивших завсегдатаев, дверь то и дело приоткрывалась, впуская и выпуская людей, и заодно сноп тёплого свечного света. Стоило войти, и обоих обволокло живительное тепло хорошо натопленного дома – казалось бы, напрочь забытое за несколько бесконечных дней во тьме и морозе. А здесь...
Сияют плошки с топлёным тюленьим жиром – хозяину приморского трактира можно не скупиться – звенит музыка. Несмотря на зиму, яблоку негде упасть. Столы ломятся от жареного мяса, тушёных овощей под острым соусом, жбанов с пивом, брагой, а для ценителей – и алкским красным да белым алхаггским. От разнообразных, непривычных в гвидасской глуши одеяний рябит в глазах. Дружинники, матросы, пираты, рыбаки, купцы разного пошиба, местные и заморские, ремесленники, слуги, извозчики... И, конечно, непотребные девки, какой отдых без них! Пол замызган растаявшим снегом с сапог и валенок, потолок чёрный от копоти, в воздухе плавают запахи пота, чад от плошек с жиром, подгоревшего мяса, аромат каких-то кушаний и напитков. Кто-то чинно, неспешно беседует, кто-то развлекает всех похабными анекдотами – и всё помещение то и дело сотрясается от хохота лужёных глоток. Оглушённый непривычным многолюдством, суетой и гамом, Нидлир растерянно застыл на пороге. Эвинна вслушалась в одну из смешных историй, рассказываемых могучими парнями-матросами.
– "Слышь, соседушка, а я с твоей женой ночью переспал!" – "И как? – "Здорово! Как в раю побывал! Только вот холодная она у тебя что-то..." – "Ну, ещё бы, она ведь позавчера умерла!"
Хохот, да такой, что звенит в ушах, грохочут, ударяя в стол, массивные пивные кружки, звякает небрежно брошенная на стол огромная секира дружинника. Страшное оружие, помнила Эвинна, такие в умелых руках раскалывают хоть щиты, хоть шлемы. А вон – заботливо поставленный рядом с тарелкой на стол шлем: горшкообразный, с толстым железным гребнем поверху. Алкский. Выходит, Амори и правда договорился со здешним Харванидом. Вот почему что ни Харванид – или безвольное ничтожество, или сволочь? И ведь были же, были ещё недавно другие Харваниды...
Поближе к пышущей жаром огромной печи уселся благообразный старец в просторном, хоть и видавшем виды плаще. Он закинул ногу на ногу, выставив на всеобщее обозрение такие же видавшие виды валенки – главное достояние записного бродяги – и наигрывает на лютне плавную, печальную мелодию. Несколько исполненных терпкой горечи и светлой грусти аккордов – и приятным баритоном странник произнёс.
– Эту песню я слышал от одного странника, пришедшего из-за моря этим летом. Он прошёл много стран, был даже в бывших сколенских землях, что ныне покорены алкским королём, но восстали против новых владык...
Эвинна обратилась в слух, рука, будто сама собой, стиснула край стола.
– Ты что? – встревоженно спросил Нидлир. Девушка не ответила, она впилась взглядом в странника-певца, ловя каждое слово, каждый звон струн, впитывая оттенки интонаций и переливы аккордов.
– Но самое удивительное, что возглавила сколенцев простая девушка из крестьян, Эвинна. А не какие-то там короли, герцоги и рыцари...
– Сколенцы же, – презрительно хмыкнул здоровенный дружинник – тот самый, обладатель секиры. – И раньше воевали по-бабьи, вдесятером на одного да со спины, и теперь ими баба командует!
Эвинна впилась ему в спину гневным взглядом, да таким, что Нидлир снова забеспокоился. Сейчас королевский дружинник заметит полный ненависти взгляд, возьмёт секиру, и... Парень не обольщался насчёт своих (и Артси, где-то нахватавшейся воинского мастерства) шансов выжить в стычке с настоящим воином. Но сказитель и сам смог поставить секирщика на место:
– Возможно. Но кто тогда алки, которых сколенцы, возглавляемые этой девушкой, не раз били? А какие воины у короля Амори, тут знает каждый.
И дружинник не стал нарываться на ссору. Похоже, алки и тут уже показали себя во всей красе. Гомонящие завсегдатаи трактира приумолкли, и певец продолжал, всё так же неспешно наигрывая на лютне:
– Эта песня не об Эвинне. Она о другой девушке, своим подвигом ставшей вровень с Эвинной. В Сколене никто не знает даже имени, потому и зовут: Макебальская пленница.
Струны зазвенели громче, певец глубоко вздохнул – и приятным баритоном запел:
Была она столь незаметна,
Что живой ее мало кто знал.
А пришел час – и вот уже песня
О ней сложена на века.
В год жестокий, когда король алков
Усмирять Верхний Сколен пошел,
Осадили враги Макебалы,
Где поднялся народ городской.
Только взять не смог Арднар город -
И тогда решил показать:
Вы одни, мол, мне непокорны,
Потому надо город сдать.
Приказал – и девчонку схватили,
Что нашли. А надо сказать:
Походила она на Эвинну -
Различила бы их только мать.
И сказал ей Арднар кровавый:
"Если хочешь остаться живой,
Назовись Эвинною вашей
И пройди под стеной городской.
Призови горожан сдаваться,
Им скажи, что попала ты в плен.
А иначе – не сомневайся,
Тебе не пережить этот день.
Мы живьём тебя в котле кипящем
Сварим, когда натешимся всласть..." -
И тогда к главной городской башне
Повели ее сорок солдат.
Что же делать? Ведь не героиня...
И бойцом никогда не была...
"Макебальцы! Я не Эвинна,
А Эвинна воюет, жива!"
Не Эвинна... Да что теперь спорить,
Каково было имя твоё?
А ведь ты была бы достойна
Это имя носить, как своё.
Крепче стали дух человеческий,
Вечен подвиг, как вечна мечта...
Кто погиб в бою за отечество,
Тот не будет забыт никогда.
Эвинна не заметила, как побелело лицо, как пальцы до боли, до хруста стиснули край стола. Этого не может быть! Это же... Это как весточка с воли осуждённому на пожизненное заключение в тёмной сырой клетушке! Неужто сами Боги дали ей встретиться с певцом, чтобы тот дал ей знать: Сколен держится, сражается, и ждёт её помощи? Или... богиня? Скорее бы оказаться в родной стране...
Огромным усилием воли Эвинна заставила себя расслабиться, придать лицу устало-безразличное выражение. "Я расспрашиваю только из праздного любопытства" – напомнила она самой себе.
– Уважаемый... не знаю, как люди зовут катэ, – по всем правилам местной вежливости обратилась она.
– Какая разница, дева, как зовут человека другие люди, – усмехнулся старец. – Важнее, как человек проживёт, и как уйдёт из мира. Дева, ты хотела что-то спросить?
– От кого... И когда катэ слышал эту песню? И не было ли новостей из Сколена позже?
– Тебя так интересуют дальние страны? – Кустистая седая бровь поднялась. – До Сколена тысячи миль, дева, и суши, и моря. Люди путешествуют по Сэрхиргу годами, а удел женщины – очаг и семья. Зачем тебе знать о земле, где ты никогда не побываешь? И о людях, которых никогда не увидишь?
– А зачем у нас поют об Ольваре, который умер до моего рождения? Катэ и сам, наверное, пел? – парировала Эвинна.
– Ишь, уела старика, – беззлобно усмехнулся певец. – Ладно, слушай, красавица. Этим летом, то ли в месяце не то Мечей, не то Копьеносца, точно не помню, я был в Крамаре. Ну, да, в Крамаре. Там тоже днём с огнём торговцев с юга не встретишь, но всё же порой бывают. Правда, обычно алки или тарды, а сколенцев там терпеть не могут с войны. Но тут попался какой-то купчик, разговорились, он про Эвинну и рассказал, а слуга у него петь мастак. Я вот тоже на память не жалуюсь, песню его и запомнил. Только он её на южном наречии пел, по-сколенски, а я по-борэйнски. Но народу интересно, про подвиги слушать всем охота!
– А ещё что-нибудь слышно об этой Эвинне? Ну, хоть что-то?
– Да знаешь, красавица... Разное болтают. Кто-то говорит, её в плен взяли, да и казнили, кто-то, что она к алкам перешла, кто-то – что просто затаилась, ждёт, пока алки бдительность потеряют, да ещё слухи о своей смерти распустила. Но война на юге идёт точно: иначе с чего бы алкам наёмников по всему миру вербовать? Может, и Макебалы эти ещё не взяты. Говорят, там хорошие стены, река рядом – город хоть год простоит.
"Не простоит, – подумала Эвинна. – Мы его взяли, а Арднар не глупее!"
– Погоди, – встрял Нидлир. – Артси, ты что так разволновалась? Какое нам дело до короля алков, Макебал, Арднара этого? Кто он, кстати, такой?
– Есть такой... в Верхнем Сколене, – избавил Эвинну от риска проболтаться певец. – Как я понял, рыцарь он, но своё имя и имя своего рода замарал на сто лет вперёд: сначала служил Эвинне, потом перебежал к алкам, а уж с людьми творил такое, что и Ирлиф бы побледнел... Прозывают его там: Арднар Мясник. Говорят, вроде бы целый город на его совести... Или на совести алков...
– Да ну, быть того не может! – недоверчиво усмехнулся Нидлир. – Не может так быть! Ну, казнили кого-то, это да, так везде. А чтобы всех подряд? Смысла не вижу.
– И всё же это правда, – вырвалось у Эвинны. Девушка спохватилась, но слово не вернёшь. Оставалось замять проговорку, пока никто не заметил. – А как скоро выйдет первый караван в Крамар?
– В Крамар хотите? – на сей раз усмешка старца получилась язвительной, наверное, даже зловещей. – Вообще отчаянные головы уже в месяце Судьи ходят, хоть порой и пропадают. Но в эту зиму, похоже, санного пути не будет. Король издал указ: в город всех впускать, и никого не выпускать... Что-то ищут, всех проверяют, особенно картиров. Если вы попытаетесь уйти, стража вас перехватит, и тут поркой не отделаетесь. Как началась грызня меж королевой-матерью и молодым королём, так и устроили всю эту замятню. Говорят, ещё картиры там каким-то боком встряли, хотя эти-то никогда с властями не цапались...
Некоторое время сказитель молчал. Потом, воровато оглянувшись – песня кончилась, и никому до него не было дела – совсем тихо произнёс:
– Есть, впрочем, один купчик, он в "Милости Борэйн" остановился. Собирает тех, кому до зарезу надо уйти, чтобы попробовать тайком... Если уж совсем надо, вы к нему идите. Только я вам ничего не говорил, если надо, под присягой скажу!
– Хорошо, – отозвалась Эвинна-Артси. – Как его найти?
– Ищите Клодомира ван Хильдерика, – посоветовал главный. – Он из лирцев, а они в "Милости Борэйн" кучкуются.
– Пошли, – тут же произнесла Эвинна. – Поищем этого Клодомира.
– А может, подождём, погреемся? – спросил Нидлир. "Да что с ней, раньше ни слова поперёк не говорила, а теперь... Будто подменили! Может, к колдунам за помощью обратиться?"
– Там и погреемся, – непреклонно ответила она. И, уже выходя на мороз, добавила почти шёпотом: – А то мало ли кто слышал этого купчину...
После тёплого трактира улица встретила их лютым холодом и воем ветра. Мороз обжигал щёки, в первый миг от него перехватывало дыхание. Эвинна никогда не видела таких холодов, в Верхнем Сколене подобного не бывало и в месяце Корабля. А уж что тут будет, когда зима наберёт полную силу... Артси – проще. На её памяти были зимы и суровее, когда оставленный на ночь на улице нож утром становился хрупким, как стекло. Уронишь на камень – разлетится мельчайшими брызгами. Но то – железо. А люди живут себе, не тужат, даже странствуют в этакие морозы по горам и долам, ночуют в своих шатрах на повозках, а чтобы не замёрзнуть, оставляют на ночь огонь в небольших железных печках – печи эти, кстати, покупают у гвидассов...
В очередной раз Эвинна поблагодарила Ту, кто помогла ей вернуться из мира мёртвых. Да ещё дала узнать столько нового. Алха будто знала: для Эвинны жажда знаний всегда была второй страстью, после стремления к справедливости. Хотя знала, наверное, лучше её самой – потому и решилась пойти против самого Справедливого. Интересно, милостивая Алха специально подбирала "жертву", или всё вышло случайно?
"Милость Борэйн" оказалась низким, но длинным – шагов сорок, а то и пятьдесят в длину, сложенным из грубо обтёсанных глыб домом. Чем-то он напоминал дома гвидассов, в каждом из которых обитал целый клан – впрочем, им наверняка и был когда-то. Щели между стенами законопачены высушенным мхом, снаружи всё сооружение по самую крышу присыпано землёй. Так же, вспомнила Артси, делались подвалы-убежища, где гвидассы прятались от снежного смерча. Пусть тут тесно, душно и плохо пахнет, зато нет такого мороза, в который стены бы промёрзли. Помогает и массивная, по уму сделанная печь, от которой тянет сухим жаром.
Наклонная, как в погреб, дверь открылась, и тут же захлопнулась, не выпуская тепло. Внутри почти темно, единственный источник света – чадящая плошка с тюленьим жиром, но привыкшим к ночной мгле глазам света хватает. Осторожно спустившись по выщербленным от времени ступеням, Эвинна и Нидлир спустились в тесный пиршественный зал. Он занимал ближнюю к двери часть дома, тонкая кирпичная стенка с дверью отгораживала его от других помещений: чего-то вроде крохотной гостиницы, кухни и, наконец, жилья хозяев и нескольких рабов.
Вопреки ожиданиям, трапезная оказалась полупустой. Всего несколько человек, среди них выделялся рыжеволосый бородач, чей голос рокотал, как боевая труба. Даже сейчас, когда он сидит за столом, видно богатырское сложение. Этакий добродушный, сытый медведь – но тронь, и он обратится в воплощение смерти.
За одним с ним столом (дивное диво – деревянным!) сидели ещё шестеро, все как один рыжеволосые, крепкие, с длинными, окладистыми бородами, по краям заплетёнными в короткие косички. Сразу видно, соплеменники, да наверняка и родичи. К моменту, когда вошла Эвинна, они уже успели опустошить подносы с едой, и теперь неспешно потягивали пиво, ведя чинную, неторопливую беседу на неизвестном языке. В углу сидят ещё двое, но эти уже ни на что не обращают внимания: рядом с каждым стоит опустевший кувшин из-под пива.
– Почтеннейшие, – со всей возможной вежливостью обратился Нидлир. Эвинна не возражала. Здесь никто бы не понял, заговори женщина о действительно важном. Для серьёзных вещей есть мужчины. – Подскажите, где можно найти Клодомира ван Хильдерика, купца из Барска? У нас к нему важное дело...
– Положим, здесь, – усмехнулся рыжебородый здоровяк. – Люди зовут меня так. С кем имею честь говорить?
Нидлир представился, не скрыв и того, что они из картиров.
– Это моя сестра, Артси.
– Возможно, следует переговорить наедине, – нахмурился лирец. Как и любой северянин, он не любил серьёзных разговоров при женщинах и детях, и, конечно, при рабах. Эвинну покоробило такое отношение, но возразить нечего. Начни она сейчас возмущаться, и разговор не получится вообще.
– О нет, она умеет держать язык за зубами, господин, – светски улыбнулся Нидлир. – Она не повредит – как и твои почтеннейшие родичи, Клодомир-катэ. Вдобавок мы путешествуем вдвоём, и у меня нет от неё секретов.
Теперь улыбнулся и здоровяк – подобное доверие ему льстило, теперь он ничего не имел против маленького нарушения традиций.
– Эй, там, пива гостям... Вы голодны? Угощаю!
Крутобедрая служанка приоткрыла служивший дверью тяжёлый занавес из грубой ткани. Высунулась, оценила количество вновь прибывших, скрылась там, откуда доносился кухонный чад. Ждать долго не пришлось: вскоре она вновь появилась, неся покрытый жареным мясом с острыми приправами поднос. "Моррест называл такое мясо "шашлыком", – мелькнуло в голове Эвинны одно из дорогих воспоминаний. – Надо же, какое смешное слово!" Помимо соуса, имелись нарезанные аккуратными кусочками тушёные овощи, и даже свежие, ещё горячие и дурманяще-ароматные лепёшки, политые мёдом. Вторым заходом девушка принесла два запотевших кувшина с холодным пивом и массивные глиняные кружки.
Упрашивать себя оба не заставили – всё выглядело настолько аппетитно, что у Нидлира и Эвинны заурчало в животе, а ведь взятая в дорогу еда почти кончилась... Быстро, насколько позволяли приличия, оба принялись за еду.
– Обычно картиры не очень-то любят заморских купцов, – издалека начал торговец, когда миска почти опустела. Только пивные кувшины остались почти полными: гости лишь для приличия пригубили хмельной напиток, заслужив одобрительный взгляд купца. Мол, правильно, торговаться – так на свежую голову. – И ходят племенами, чтобы не бояться грабителей. Но вы – полная им противоположность: и путешествуете в одиночку, и к нам на огонёк завернули. Я так понял, вас что-то заставило покинуть своих...
– Увы, – кивнул Нидлир. Вопрос лишь наполовину был данью вежливости: купец не дурак, сейчас он исподволь выясняет, стоит ли иметь дело с новыми знакомыми. – У нас вышел раздор с горцами. Чтобы не пострадали другие роды, мы и ушли.
– Что ж, стычки с горными племенами меня не интересуют, – решил он наконец. – С горцами я дел не имею, так что... Зачем я вам нужен?
– Мы хотели бы наняться в караван, – произнёс Нидлир. – Я могу нести охрану, она – готовить в пути и править санями.
– То есть денег на оплату у вас нет? – прищурился купец. Нехорошо так прищурился – и Эвинна словно подслушала его мысли. "В крайнем случае отщепенцы – и сами товар, – подумал, видимо, Клодомир. – Девкой сам сперва попользуюсь, а парня сразу кетадринам продам..."
– Это равноценно, – прежде, чем Нидлир успел раскрыть рот, произнесла Эвинна. – Посмотри на металл, Клодомир-катэ.
С шипением покинув ножны, на стол ложится кинжал. На вид массивный и основательный – но гораздо легче железного, даже в женской руке будет порхать, как пёрышко. Но нет такой стали, что смогла бы оставить на нём малейшую зазубрину. Купец осёкся на полуслове, взгляды остальных, казалось, вот-вот прожгут в столе дыру. Тишина стояла такая, что стал слышен храп пьянчужки в углу.
Несомненно, купцы-лирцы знали, что такое никарр, но прежде им не доводилось видеть подобного. За такое оружие дают вдвое больший вес золота, и ещё радуются, что купили задёшево.
– Как он попал в ваши руки? – наконец спросил лирец. – И вы готовы его отдать?
– Это неважно, – вполне закономерно ответила Эвинна. – Важно, что он может стать вашим... и что у нас есть кое-что ещё. Как только мы окажемся на Сэрхирге.
– Я иду в Барск, а не в Крамар, – произнёс купец. – Через Хорадон. И со мной многие другие. Вас это устроит?
– Вполне, – оправившийся от изумления Нидлир, наконец, взял разговор в свои руки.
– Приходите к рыбачьей пристани, – произнёс Клодомир. – К Часу Крысы. Там увидите...
– Нидлир, вставай! – Эвинна потрясла парня за плечо, добившись лишь сонного бурчания. Что-то типа: «Так ночь же ещё!» Северяне, привыкшие по трети года жить без солнца, научились как-то чувствовать время суток. Для неё самой с момента появления в мире живых всё время была ночь. «Странное дело, отметила Эвинна, – одна часть меня понимает слова без проблем, а вторая – лишь немногое из того, что говорит. Эта Артси неплохо знает язык гвидассов! Зато в Сколене всё будет наоборот...» – Проспишь выход!
Наконец усилия дали результат, и парень принялся торопливо натягивать шубу с тёплыми штанами. Честно говоря, Эвинна его понимала: после недели бесконечного холода тёплая постель казалась раем земным, да и поспать пришлось всего четыре часа. Но если упустить этого Клодомира, сколько придётся ждать новой оказии? А ведь каждый день промедления – это новые жертвы среди сколенцев, возможно, как раз одного дня и не хватит, чтобы успеть к главному сражению...
Дверь скрипнула, лица обжёг морозный ветер, вокруг заклубилась снежная мгла. Ближе к утру мороз чуть ослаб, зато южный ветер принёс снеговые тучи, над сонной Биррой заклубилась пурга.
– Сможешь найти эту пристань? – не удержался от вопроса Нидлир.
– Само собой. – Та часть Эвинны, которая прежде была Артси, даже немного обиделась. – Прошлым летом я там выступала!
"Прошлым летом я сидела в Тольфаре, в осаде!" – подумала Эвинна.
– Тогда поспешим! – вместо этого сказала она. – Чует моё сердце, нечего тут задерживаться.
Свистела пурга, резко хрустел, почти визжал, под валенками снег, под порывами ветра пламя факела трепетало, то почти угасая, то разгораясь с новой силой. На взгляд Эвинны, занесённые снегом по самые крыши дома, напоминавшие сугробы с печной трубой, не отличались вообще ничем, деревьев за всё время на Борэйне Эвинна не видела ни одного, и как ориентируется в снежной мгле Артси, для неё оставалось загадкой. Впрочем, не зря же её племя принадлежит к народу картиров – вечных странников, способных найти дорогу где угодно.
Дома кончились внезапно. Мелькнула почти скрытая снегом последняя каменная ограда – и ветер, не сдерживаемый больше ничем, забушевал с утроенной силой. Теперь он леденил лица, перехватывал дыхание, заставлял глаза слезиться – и вновь и вновь швырял в лица колкий снег. "Что же в море будет? – с невольной оторопью подумала Эвинна. – Впрочем, раз купцы решились, значит, пройти можно!"
– Ну, вон она, пристань, – произнесла она, отворачиваясь от бьющего в лицо снега. – И где народ?
Будто в ответ на её слова, где-то вдали, за заснеженным каменным пирсом, послышался лай собак, мелькнул отблеск факела, раздались какие-то неразличимые из-за расстояния слова. Не сговариваясь, оба ускорили шаги. Проплыли во тьме вытащенные на берег корабли, вздыбился по правую руку чёрный камень пирса: снег с него осенью смывало море, а зимой сдувал ветер. Иней искрился в свете факела, а лёд – теперь уже никакого сомнения, настоящий морской лёд – уверенно держал двоих путников. Эвинна ещё никогда не видела замёрзшего моря – и в Верхнем Сколене, и в Алкрифе, и на Гевине даже зимой море не замерзало. Шторма, конечно, бывали, и страшные – выходить в море с конца Улитки по начало Лучника рисковали лишь самые опытные капитаны. Но там даже упавший за борт человек сразу не замёрзнет. Здесь же по пять месяцев в году по льду можно ходить, как по суше. Для сравнения, судоходно здешнее море около двух месяцев...
Эвинна улыбнулась. А вместе-то, получается, семь, а то и восемь месяцев в год! В то время как на юге сезон навигации не больше пяти-шести месяцев... Значит, тут, где стосуточная ночь случается каждую зиму, заморские путешествия совершать даже легче.
– А, картиры-беглецы! – услышал Нидлир знакомый бас Клодомира. – Всё-таки решили свалить из дрянной Бирры? Ножик, надеюсь, не забыли? Присоединяйтесь! Жить будете вон в той повозке! Хильдеберт, придётся тебе потесниться!.. Живее, живее, пока стража не набежала!
Сопровождаемые лаем собак, они сели в сани. Возница – глубокий старик с морщинистым, задубевшим от ледяных ветров лицом, хлопнул кнутом, и ездовые собаки потянули сани прочь от берега. Эвинна успела заметить – образовалась целая процессия из почти сорока больших, добротных саней. Если на каждом хотя бы по трое – всего королевский указ решились нарушить более ста человек.
Собаки ловко обегали исполинские пилы торосов, каким-то непонятным образом чувствовали под снегом незаметные чужаку слабины во льду – и уверенно несли сани вперёд. Конечно, наибольшую прочность лёд наберёт на излёте зимы, к концу месяца Рыбы – но и сейчас он уверенно держал всю процессию.
– А долго ехать-то? – спросил Нидлир у возницы. – Ты уже ездил льдом, катэ?
Польщённый уважительным обращением, старик рассудительно произнёс:
– До Крамара дней пять, если буря будет, неделя. А в Хорадон не меньше двух недель ехать. В Барск вообще месяц, но туда только после Великой Ночи стали ходить... Раньше – только летом, на кораблях...
– Что так?
– А то, что я живу на свете дольше, чем вы вместе взятые, – усмехнулся старик в седую бороду. Старик говорил – но глаза внимательно следили за дорогой, а кнут в заскорузлой, какой-то хрящеватой руке казался притаившейся змеёй. – И видел, как всё было до Великой Ночи. Тогда вообще по льду ходили только весной, а корабли плавали все три месяца. И ледник лежал только на вершинах гор, стекая вниз ручьями. В тех долинах, где сейчас снег, пасли скот до самой Долго й Ночи. А потом всё замёрзло, весь мир, и за морем тоже...
– Так Великая Ночь уже кончилась, – нетерпеливо произнесла Эвинна. – Всё и растаяло...
– Нет, не всё, – сварливо буркнул дед. – Лёд спустился с гор, так что вдали от побережья остались только гвидассы. И он не остановился, нет. Я точно вижу, что он расползается, с каждым годом пожирая годную для жизни землю. Всё больше мест, где лёд дошёл до моря и сбрасывает в море айсберги. Ещё лет двадцать – и весь остров, боюсь, станет ледяной пустыней. А там и море перестанет оттаивать...
– Точно! – неожиданно поддержал старика Нидлир. – Артси, а ведь и у нас это происходит! Десять лет назад назад летние льды начинались в пяти милях от озера, а теперь и мили не наберётся. Да и к рудникам они почти подобрались! Я слышал, Аспарух уже говорил о том, что надо подыскивать место на берегу. А может, и за море перебираться...Только вот куда? На Борэйне нас точно нигде не ждут, и не думаю, что ждут за морем.
– Разве что речников проклятых потеснить сможете, – сокрушённо вздохнул старик.
– А что с речниками не так?
– Да дикие они, если видят, охрана слабая, или народа мало – не могут не ограбить. Даже дань за проезд не берут, сразу всё отнимают, а людей своим богам в жертву приносят. Только вы, наверное, не к ним, а к лирцам спешите. Говорят, – старик хитренько усмехнулся. – У картиров там будет какое-то сборище.
– Говорят, – хмыкнул Нидлир, и возница явно принял это за чистую монету. Не усомнилась бы и наивная Артси, а вот Эвинна сразу уловила фальшь. Не зря столько общалась с попами и чиновниками. – Много чего говорят, и по большей части неправду. И про лирцев порой такое рассказывают...
Возница обиженно замолчал, он вглядывался в тёмную даль, из которой то и дело выплывали то рытвины, а порой и полыньи, то торосы. Сани скрипели, покачивались, но мчались сквозь снежную мглу всё дальше и дальше, и казалось, что они так и будут лететь сквозь вой вьюги по полузанесённой санной тропе. Не чувствуя опасности, Эвинна даже позволила себе задремать.
Проснулась она оттого, что покачивание закончилось. Сани встали. А спереди доносились какие-то голоса.
Замешательство в голове каравана возникло внезапно. Перекрывая завывание вьюги, впереди раздались голоса, сперва относительно спокойные, но быстро перешедшие на крик и брань. А затем... Эвинна вздрогнула, услышав знакомый звук – звон столкнувшихся клинков и почти сразу – чей-то отчаянный, тут же оборвавшийся крик. Воспоминание о войне, о которой здесь никто толком не знал, полоснуло по сердцу не хуже ножа. Эвинна сама не заметила, как плавно соскользнула с воза, одновременно вытягивая из ножен никарровый клинок.
– Куда?! – ошалело крикнул Нидлир за спиной. Эвинна не слышала: в разноголосой брани впереди она отчётливо расслышала команду – и команда эта прозвучала по-алкски. Ненависть нахлынула обжигающей волной, заставляя тело вспоминать прежние навыки.
Нидлир бежал сзади, проваливаясь в снег, оскальзываясь на льдинах, и все усилия уходили на то, чтобы не напороться на скрытый за снежной мутью торос и не потерять из виду сестру. Как умудрялась так быстро мчаться Артси, и притом совсем не задыхаться от бешеного бега, он не понимал. Обнажённый меч в руке нисколько не мешал девушке, будто бегать с серьёзным оружием в руках ей было не впервой. "И это – моя Артси? – с невольным трепетом думал парень. – Сейчас окажется, что она ещё и мечом владеет! Хотя... владеет точно! Как иначе она бы справилась с сыновьями старейшины?"
Но далеко бежать не пришлось: караван, в общем, не так уж и велик. Теперь ясно, почему пришлось остановиться. Дорогу перегораживали выстроившиеся цепью всадники, нацелившие в сторону караванщиков длинные копья. Все как один могучие, в мерцающих в факельном свете кольчугах и шлемах, с покрытыми инеем бородами и меховыми плащами, наброшенными на доспехи. Они сидели на здоровенных – в северных землях лошади до таких размеров не вырастали – жеребцах. Бока и крупы коней прикрывали плотные стёганые попоны с нашитыми на них железными бляшками. Эвинна по опыту знала: прорубить такую мечом не просто. Пышные плюмажи на горшкообразных, массивных шлемах трепетали на ветру.
В руках у всадников – длинные, толстые копья, способные пробить любую броню и вышибить рыцаря из седла, на поясах висят длинные, отменной ковки мечи – не изделия старых кузнецов, конечно, но и не убогие новоделы, в довесок к сёдлам приторочены целые арсеналы шестопёров, даг и метательных ножей, чеканы и сюрикены. Артси бы замерла в ужасе – но Эвинна лишь почувствовала, как захлёстывает старая ненависть. Даже не услышь она команд, она бы узнала главного врага. Того, по сравнению с которым гвидасские насильники – лишь мелкие пакостники.
Удивительно, но Артси испытывала к алкам какое-то смешанное с боязливым восторгом любопытство. Воображение плясуньи захватили огромные, похожие на свирепых демонов боевые кони, одетые в железо могучие всадники, бревноподобные копья, так непохожие на небольшие борэйнские копьеца. Она не видела, на что способны эти твари, не видела ни рвов с трупами на улицах Макебал, ни ночной расправы с беглецами на болотах, ни выстрелов алкских пушек, превративших Тольфар в ад на земле...
А вот купцы, похоже, уже прониклись, кто-то распростёрся неопрятной кучей тряпья в порозовевшем от крови снегу, мохнатым комком рядом с человеком лёг прошитый стрелой крупный пёс. Остальные боязливо сгрудились перед передними санями, а рыцари неторопливо охватывали их полукругом. Их огромным коням глубокий снег был нипочём.
Сквозь толпу протиснулся Клодомир. Купец выглядел взбешённым, но стоило взглянуть на рыцарей, как вся ярость куда-то делась. Он был умным человеком, этот лирец, и сразу же понял: почти сотня крепких мужчин, купцов, привычным и к дорожным тяготам, и к схваткам с дикарями и разбойниками против этих всадников – что малые дети. Не помогут и два десятка отчаянных головорезов, изгнанных из своих родов по всему Северу, и нанятые в качестве охраны. Ага, вот и они всё поняли правильно...
И всё-таки трусом Клодомир не был, трус никогда бы не смог торговать в этих краях. Он нашёл в себе силы выйти из толпы.
– По какому праву вы задерживаете честных торговцев? – спросил он, изо всех сил стараясь придать голосу твёрдость. – Почему вы убили моего раба и пса, почему наставили на нас оружие? По нашим законам тому, кто это сделал...