Текст книги "Вернуться из смерти"

Автор книги: Павел Буркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 45 страниц)

  – Смотрите, алки достигли скал, – усмехнулась она, указывая на мчащуюся к скалам рыцарскую конницу. – Пора. Пока дойдём, наши начнут прорыв навстречу. – Эвинна выхватила из ножен никарровый меч, и добросовестно наточенный металл блеснул, рассыпав по снегу кровянистые блики. – За мной! За Борэйн!

  "И за Сколен! – мысленно добавила она. – За Морреста! Эти алки уже не убьют ни одного сколенца!" О том, что любимого, может, уже и нет в живых, а Сколен утопили в крови, она запретила себе даже думать. Просто тогда бессмысленно все, и в том числе сегодняшняя победа – до которой, впрочем, ещё как до Магры ползком.

  Наёмники – не дружинники и не ополченцы. Охранники караванов картиров, вечных бродяг и торговцев, они где только не бывали. Повидали разное – и разных врагов, в том числе таких, кто полагается не на численность или ярость, а на строй и дисциплину. И многому у них научились – просто пока не было нужды использовать полученные уроки. Но когда нужда возникла, ощетинившееся копьями каре выстроилось быстро, и слаженно двинулось навстречу накатывающему валу сражения.

  Конечно, до легионов старой Империи им далеко, да и алкские наёмники, отметила Эвинна, будут всё-таки лучше картирских. Но по сравнению с толпами ополченцев и дружинников, которые, похоже, вообще не умели держать строй, картирские стражники смотрелись неплохо. Шли быстро, шеренги не рвали, большие, явно по образцу сколенских, щиты прикрывали всё тело от колен до глаз.

  И всё-таки никакие щиты, знала Эвинна, не спасут, если в ход пойдут джезайлы. Тем более пушка, способная рушить стены. Ей никогда не забыть полуразрушенного, с трупами на улицах и развалинами замка, Тольфара. Нельзя, чтобы это повторилось...

  Потому они и двинулись из лагеря раньше, чем можно было бы – но не прямо к полю сражения, а прочь и от лагеря, и от реки, в неширокое ущелье между отрогами скал. Теперь их нельзя увидеть и из лагеря, и с поля боя. Остаётся уже вдоль южного отрога, того самого, что закрывает вход в долину, выйти к её горловине – и атаковать алков, которые наверняка туда уже доберутся. То-то им будет приятный сюрприз! "Главное, не выйти из-под прикрытия скал слишком рано!" – думала Эвинна, осторожно ступая по обледенелым, утонувшим в снегу валунам. Рыцарям тут делать нечего, отметила она. Да и от стрелков за валунами можно укрыться. Если будет совсем плохо, надо держаться здесь. Но до этого, дай Справедливый, не дойдёт. Не для того она вырвалась из царства мёртвых, чтобы проиграть первую же битву!

  Сильные, выносливые артиллерийские лошади катили пушку, упорно пробиваясь сквозь снеговые заносы. По мере сил расчёт старался помогать. Проклятые холода, в Алкии так холодно не было даже в Великую Ночь. Ещё несколько дней кампании в этаких холодах, и кони начнут дохнуть. А новых раньше лета можно не ждать. Значит, надо сделать дело в ближайшие дни. Приказы Авената-катэ следует выполнять, как приказы самого короля – о чём его величество им и сообщил ещё весной, перед отправкой роты на Север. Сейчас требуется опередить отходящих, точнее, уже бегущих то ли к своему лагерю, то ли к спасительной долине, и, надо сказать, в долину их пускать нельзя. А если уж придётся – главное не допустить дикарей в северную часть, изобилующую валунами. Оттуда выковыривать их будет непросто. А в южную часть долины, просторную и ровную как стол – пожалуйста. Проводник из ахташей показал, что тут да как.

  Пешие стрелки спешили, как могли, они даже обогнали пушку, но от рыцарей, конечно, отстали. За этим отрядом, как нитка за иголкой, тянутся фланговые десятки королевской дружины. Получился огромный изогнутый серп, прижимающий огромное, но уже неуправляемое и впавшее в панику войско дикарей к неприступным скалам и подсекающий последний путь для их отступления. Скоро они доберутся до высотки напротив горловины долины, у самого края северного отрога. Оттуда, под прикрытием рыцарей и стрелков, вся орда королевы будет видна как на ладони. И уж тогда ни одна картечина, пуля или стрела, посланная в этакое столпотворение, даром не пропадёт. Рыцари, дружинники и две обычные пехотные сотни алкской роты просто дорежут подранков. И – всё. Останется только железом и кровью вбить в тупые головы местных дикарей, что теперь их хозяева – алки. И копить к весне запасы никарра для отправки в Алкию. Он пригодится и для мечей, и для пушек с джезайлами. В преддверии похода на Сколен это бу...

  Алк так и не понял, что произошло, когда брошенный крепкой рукой дротик опрокинул его в снег. В следующий миг до сих пор безжизненные скалы и сугробы ожили, исторгнув на злополучную высотку вал воинов со щитами, мечами и копьями. И воины эти не тратили время на бестолковую суету, как ополченцы и дружинники. Дружно метнули дротики – и ещё раз, повинуясь команде. И ещё, одновременно сбиваясь в плотный, ощетинившийся копьями и прикрытый щитами, строй. Конечно, от пуль и картечи этот строй не спасёт, новое оружие алков уже доказало свою убийственную мощь – но расстояние слишком мало. Лишь немногие успели выстрелить, а выстрелить прицельно – и того меньше. Пушку успели зарядить – но в следующий миг бойцы расчёта уже валились под ноги прорвавшимся к пушке мечникам. Строй алкских стрелков уже рассыпался, уступая хаосу дикой резни, когда штыки в который уже раз спорили, кто лучше, с копьями и мечами. Время от времени слышались выстрелы – но это уже ничего не меняло. Слишком стремительной оказалась атака.

  ...Круговерть рукопашной вынесла Эвинну к коренастому, усатому стрелку, оравшему команды подчинённым. Вокруг него собрались самые злые, отчаянные, решительные, понимающие, что спасения ждать неоткуда, а пощады – глупо. Штыки били длинными выпадами, пронзая плохонькие – как далеко им до никарровых! – кольчужки, тулупы-тягеляи с нашитыми на них железными бляшками, находя дорожку в немногих пластинчатых панцирях. Сам командир стрелял из какого-то странного джезайла – короткого, небольшого, удобно лежавшего в огромной лапище. От каждого выстрела падал человек. Разрядив оба пистолета в лица наседающим картирским наёмникам, он рванул из ножен меч. Наверное, землянину показалось бы диким такое сочетание – изящный, напоминающий увеличенный в размерах револьвер, пистолет, и архаический рыцарский меч. Эвинне было не до того. Она просто не знала, что переданные мастером Михалисом технологии в их мире накапливались веками.

  Эвинна гибко уклонилась от штыка, стремясь подобраться поближе, где длина алкских джезайлов станет помехой, а не преимуществом. Ага, получилось. Девушка выбросила руку в резком выпаде в плечо, рубанула, потянув оружие на себя. Никарровый клинок с хитрой "волновой" заточкой с лёгкостью прорезал тёплый толстый тулуп. Доспехов под ним не оказалось: видать, стрелки уже начали потихоньку избавляться от лишней тяжести. Моррест рассказывал в одну из ночей в осаждённом Тольфаре, что в их мире доспехи вообще не в почёте. Пуля одолеет любую кирасу.

  Клинок, созданный северными мастерами, играючи перерубил ключицу, почти отделив руку от тела, на истоптанный снег хлынула новая струя почти чёрной в зловещих лучах Магры крови. Джезайл упал в снег, его подобрал кто-то из бойцов... И тут же упал, получив пулю в живот от другого алка. А Эвинна рвалась вперёд, спеша зарубить как можно больше врагов. Впервые она получила возможность отомстить за унижения плена, за пытки, за последнюю боль, когда её тело охватывало пламя костра. За гибель близких, соратников, соотечественников, угодивших под кровавый каток войны. За Морреста!!!

  Странное дело – в прежней жизни она никогда не испытывала удовольствия от боя. Просто кровавая, грязная, если честно, смертельно надоевшая работа, которую надо сделать как можно лучше, чтобы раз и навсегда защитить родину. Теперь всё по-другому. Она растворялась в кровавом вихре сражения, упиваясь каждым ударом, сама себе ужасаясь – и понимая, что воевать, как воевали прежде, больше не выйдет. Что, страшно падать в омут ярости, боишься потерять себя, подруга? Ну, а что делать? Чтобы детям нынешних сколенцев не пришлось превращаться в бешеных зверей, через это придётся пройти им самим... А потому – бить и бить алков, пятная снега далёкой северной страны их поганой кровью.

  Бой прекратился внезапно, как и начался. Нет, алки учли урок, преподнесённый им когда-то Моррестом: стрелки откатились назад, стремясь уйти из-под удара – и засесть за валунами, а потом смести нападающих метким и частым огнём. И наверняка бы у них получилось – если б в этот момент до злополучной высоты не добежали первые отряды прорывающихся из "мешка"... Кто бы ни был этот Авенат, одну роковую ошибку он уже допустил: он страшно недооценил картиров. Впрочем, на самом-то деле её совершили все, и Авенат, как чужак, не мог не поверить. И теперь одни расплачивались за просчёт, а другие... другие получили шанс на спасение.

  Казалось, некто могущественный – уж не сама ли Богиня? – поймал время в капкан и заставил идти по кругу, точнее, топтаться на месте. Секира Эгберта, по самую рукоять забрызганная подмёрзшей кровью, снова и снова принимала на себя удары – и отвечала короткими, экономными, смертоносными выпадами. С того момента, как ублюдки ахташи предали всех, и неистовая атака захлебнулась, он только и делал, что отражал сыпавшиеся со всех сторон удары, отвечал собственными – и отвоёвывал пространство, чтобы сделать шаг вперёд... Потом ещё шаг... И ещё...

  Эгберт не льстил себе – если б не доставшиеся от предков никарровые доспехи гвидасской работы, лёгкие, но притом непробиваемые ни для стрел, ни для копий, он был бы давно мёртв. Наверное, ещё в самом начале отступления, когда один из лучников короля выпустил стрелу в грудь. Стрела отскочила от нагрудной пластины, выбив искры. Или пропущенный удар на гребне холма – он завалил дружинника, но удар чуть не сбил его с обледенелого утёса, бросив на острые камни внизу. Или уже на северном, пологом берегу реки, куда вслед за отходящими рипуариями валом повалили королевские дружинники. Тогда копьё, змеёй проскользнув под опускающимся лезвием секиры, со всей силы ударило в живот. И опять никарровый доспех спас хозяина, хотя ребро наверняка сломано – каждый вздох порождает мучительную боль в боку. Или когда на наплечную пластину опустился чей-то меч с особой, "волновой" заточкой, способный резать тело, как горячий нож масло. А так сталь лишь проскрежетала по наплечнику, потом по кольчужному рукаву. Второго удара мечник нанести не успел: его пронзил мечом шедший слева боец из личной дружины. Или...

  Но истекающие кровью дружина и ополчение продвигались вперёд, сперва превозмогая ярость дружинников мальчишки-короля, а потом проламываясь сквозь стену щитов и копий, что выстроили на их пути алкские пехотинцы. И иглой, за которой, как нитка, шли остальные окружённые, стал Эгберт. Позже стало легче: к отряду пробились королевские дружинники и Виридэйн, которому пуля пробила руку, но и одной рукой тот орудовал мечом просто на загляденье. Уцелевшие после обстрела дружинники прикрывали спину надёжнее ополченцев и того, что осталось от собственной дружины.

  И всё же, как ни силён был первый порыв обречённых, постепенно он выдыхался. Падали враги – но и обложенный со всех сторон отряд рипуариев таял, как брошенная в кипяток льдина. С боков была такая сумятица, что так сразу не разберёшь, что там творится. И ивэ, и гвидассы, и остальные так же пробивались из кольца, надеясь прорваться в долину, где враг сможет атаковать только с одной стороны. Но вообще-то Эгберт был вовсе не уверен, что там, позади, именно рипуарии: хаос отступления перемешал племена и дружины, никто не знал, кто должен командовать, а кто подчиняться. Но горловину долины, куда, вслед за рыцарями, бежали воины с железными трубками, видели все. Надо пробиться туда быстрее врага. Иначе... Иначе их просто перебьют, как голодные волки режут овечье стадо.

  – Силён ты, Эгберт-катэ! – одобрительно прохрипел Виридэйн, когда очутился по правую руку от вождя рипуариев. – Прямо дровосек из южных краёв – видел я, когда за морем против сколенцев ходили!

  – Да что толку-то? – сплюнул Эгберт, опираясь на секиру. Стоило битве ненадолго приутихнуть – и лютый холод стал леденить промокшую от пота одежду. Да и усталость навалилась вся, разом – видно, выдохлось зелье, даже его не хватило на такую рубку. – Поймали нас, как зайцев в силки! Девка-то картирская права оказалась.

  – Да уж, – пробурчал Виридэйн, кинжалом счищая с меча намёрзшую кровь и внутренности. – Сейчас, небось, они уже далеко. И плевать – картиры не воины.

  – Что делать будем, Виридэйн-катэ? – пока остальные, ни о чём не думая, пытаются отдышаться от бешеной рубки, и не видят, что у вождя нет готового пути к спасению, спросил Эгберт. – Смотри, впереди полно народу. И хорошо, если ахташи не решат вернуться...

  – Дружина королевская – это ещё цветочки, – прохрипел Виридэйн. Всё-таки воевода почти вдвое старше Эгберта, бой должен был ему даться вдвое тяжелее. – Главное, чтобы эти... с железными трубками, на холмик не успели! Тогда все тут останемся!

  – Надеюсь, хоть Богиня будет к нам милостива в посмертном царстве, – выдохнул Эгберт, готовясь с головой окунуться в кровавую круговерть. – Ну, пошли, что ли?

  – Идём! Время дорого!

  Эгберт злобно ощерился, руки вновь налились яростной силой. Раз уж не вышло победить – так нечего и тянуть. Вперёд, и пусть нас рассудит Богиня!

  Строй алков темнел слитной массой, они стояли так ровно, как, казалось, не могут стоять живые. Ровная стена щитов, ровный блеск выставленных копий. Порядок и дисциплина южан против северной доблести. Извечный спор, начавшийся раньше, чем Харин, отец Харвана Основателя, впервые ступил на хэйгарскую землю...

  – За мной! – в один голос крикнули Эгберт и Виридэйн – и вся масса окружённых слитно качнулась вперёд. Задние ряды ещё рубились с наседавшими со спины дружинниками, когда лучшие из окружённых, те, кто шли на прорыв, с яростным рёвом устремились вперёд. Алки стояли неподвижно, будто были изваяны из камня или отлиты из железа. Только слитно, как одно существо, передние латники чуть опустили копья. В следующий миг передние бойцы из войска королевы докатились до алкского строя, и...

  Рослый дружинник Виридэйна одним ударом смахнул наконечник вражеского копья, другое принял на щит, готовясь ввинтиться между копьеносцев и пробить в строю первую брешь. Он не учёл, что у второго ряда тоже имелись копья, подлиннее и потяжелее. Проскользнув между сражающимися, сразу два железных жала, сработанных на "заводе" мастера Михалиса, ударили в грудь и живот воину. Узкие, гранёные наконечники легко пронзили кольчугу, просто разорвав звенья, в которые попали – и вошли в тело по самое древко. Пуская в бороду кровавые пузыри, воин запрокинулся навзничь, копья вырвались из тела одним движением. Будто из него выдернули кости, воин повалился наземь.

  Несколько ополченцев поступили умнее. Так получилось, что у всех у них были копья, и их, в отличие от изрубленных в бою щитов, не бросили. Подражая алкам, тесной, ощетинившейся копейными жалами шеренгой они двинулись на врага. Но из-за второго ряда бил третий – лучники. Захрипел, пытаясь вытянуть стрелу из пробитого горла, один, запрокинулся навзничь с торчащей из глазницы стрелой, второй, жутко заорал третий, которому сразу три стрелы ударили в живот и грудь... Алкские дружинники слаженно, будто исполняя прихотливый танец, перестроились – и навстречу королевской дружине выметнулся живой клин. Отборные вояки, составившие его, остервенело работали мечами и копьями, из-за их спин летели и летели стрелы. Для бездоспешных ополченцев, одетых в одни меховые тулупы, растерявших в бою щиты, ливень стрел был особенно убийственным.

  Эгберт, который на сей раз шёл в глубине строя, видел, как один за другим падали окружённые. Они ничего не могли сделать с ощетинившейся железом, нечеловечески слаженной железной стеной. Зато тут и там из строя алков, как щупальца исполинского чудовища, выбрасывались прикрытые латами и щитами клинья. Несколько мгновений спустя они втягивались обратно, но каждый раз оставляли за собой кровавую просеку. Алкский строй стоял несокрушимо, как стена – и становилось ясно: никому, кроме него самого, не по силам пробиться к спасению. Эгберт глубоко вдохнул морозный воздух – и решительно качнулся вперёд. Рядом и чуть сзади, прикрывая бока, шли Виридэйн и могучий парень, судя по расцветке тулупа – из какого-то клана ивэ.

  Так ли несокрушим строй, как кажется ополченцам? Ясно, что вот так тупо рваться вперёд – значит напороться сразу на несколько копий. Но можно ведь поступить и по-другому. Благо, и снег, обильно политый кровью, уже превратился в скользкую наледь. Они не очень-то смотрят под ноги, полагая, что кто упал – более не опасен, а вскоре умрёт? Пора показать южанам их неправоту. Эгберт качнулся назад – и грациозно, будто только этим всю жизнь и занимался, упал на лёд. Оттолкнулся, скользя прямо в сторону врагов. Секира волочилась за ним по льду, готовая в любой момент взмыть над головой.

  Получилось! Прежде, чем копьеносец первого ряда успел что-то сделать, Эгберт проскользнул у него между ног и, не тратя времени даром, наугад ткнул вверх острым наконечником топорища. Судя по горячим, зловонным брызгам и захлёбывающемуся вою – попал удачно. Теперь – вскочить, пока они не опомнились, и несколькими яростными ударами – даже не ножа, кулаков и ног в тяжёлых, твёрдых боевых сапогах – расчистить перед собой пространство. Секира – это тебе не кинжал, она простор любит. И рубить, рубить врагов во втором ряду, пока остальные, пользуясь сумятицей, прорываются следом!

  Эгберт действовал с нечеловеческой быстротой, так, будто одурманивающее зелье ещё не выдохлось. Сперва кулаки и сапоги, потом кинжал, а там уже и секира загудела, рассекая морозный воздух и рубя всё, что попадается под широкие лезвия. Извне на строй алков напирали уцелевшие, которых со всех сторон стискивали королевские дружинники. Пару раз он всё-таки пропустил выпады алков – и снова спасли доспехи из никарра. А вот другие – гибли, гибли, гибли... Алки сопротивлялись ожесточённо и умело, окровавленные копья разили без пощады, а там, где борэйны прорывались вплотную, шли в ход мечи. Будь здесь алков не одна, а хотя бы две роты, прорыв на этом бы и закончился. Но сотня алков прикрывала почти двести шагов пространства – и их просто не хватило. Эгберт почти надвое развалил последнего алка – пытавшегося заслониться своим луком стрелка – и перед ним образовалось пустое пространство.

  – За мной! – закричал он. – Вперёд! Ещё немного...

  Торжествующий клич умер на устах, едва успев родиться. Остальные ещё не видели новой опасности, они с яростным рёвом добивали отходящих, умело отбивающихся и всё-таки проигрывающих алков, они только-только вырвались из окружения и были всецело заняты боем. А тем временем та самая алкская сотня, которая только что расстреляла королевскую дружину, плотным строем вступала на высоту. Две лошади с натугой вкатывали на пригорок пушку, колёса оставляли на снегу две тёмные колеи. До них оставалось почти триста шагов, но Эгберт уже видел: для них это не расстояние. Наглухо перекрыв путь и к лагерю, и в долину, стрелки будут просто расстреливать пробивающихся по целине воинов, как зайцев на охоте. Больше не имеют значение ни мужество, ни мастерство, ни даже численность...

  Что понял Эгберт – поняли и алки. Хрипло взвыли боевые рога – и алки принялись столь же чётко и слаженно, как сражались, отходить, раздаваясь в стороны. Теперь ничто не прикрывало путь толпе – и борэйны валом повалили на свободное поле. По пятам их преследовали королевские дружинники, их мечи безжалостно рубили отставших.

  – Это что же, нас просто выталкивают? – растерянно переспросил вынырнувший из круговерти боя Виридэйн. – Только окружили – и сразу на тебе?

  – Если бы! – кривая, жуткая ухмылка появилась на забрызганном кровью лице вождя. – Смотри!

  – Ничего себе... Они просто продержали нас в капкане, пока не заняли высоту, а теперь пустят под пули...

  – Именно. Ты воевал ещё до Великой Ночи, Виридэйн-катэ. Что делать будем?

  – Что, что! – в сердцах сплюнул вождь дружины королевы. – Прорываться. Иначе всех перережут, как баранов!

  ...Этот бег на пределе сил посреди чёрно-красного мира Эгберт запомнил на всю жизнь. И снег, в который порой проваливался по пояс, а порой – с головой. И окутанную пороховой гарью высотку. И неумолчный свист невидимой смерти над головой, накатывающийся штормовой волной мерный рокот залпов. И падающих на снег рипуариев, ивэ, гвидассов, королевских дружинников, и прочих, сколько их ни есть, иные сразу застывали в почерневших от крови сугробах, иные корчились, пытаясь запихнуть в разорванные животы внутренности вместе с кровавой снежной кашей... Таких становилось всё больше: к стрелкам присоединилась пушка, раз за разом выплёвывавшая картечь и оставлявшая настоящие просеки в рядах уцелевших – и целые курганы мёртвых за их спиной. С боков и по пятам, не давая рассеяться по полю и охватить стрелков на холме с флангов, шли две другие сотни алков и дружинники Харайна.

  "Не пробиться! – вдруг резко и отчётливо, как выстрел, осознал Эгберт. – Всех перебьют!" Впрочем, наверное, и к лучшему: иначе пришлось бы выйти на поединок с картирской девицей – после свидетельства королевы иначе лицо не сохранить. А такого срама, как поединок с женщиной, в его роду ещё не бывало.

  ...В первый миг он даже не понял, что происходит на проклятом холме и почему вдруг ослаб убийственный огонь. Как раз в этот миг в многострадальную нагрудную пластину клюнула пуля, удар был столь силён, что сбил вождя с ног и швырнул навзничь. Может, и не удержала бы пулю никарровая кольчуга – но от нагрудной пластины пуля, выбив искры, отрикошетила в снег. И всё-таки в груди что-то хрустнуло, теперь каждый вдох приходилось проталкивать в лёгкие с острой болью. Но Эгберт был воином, а значит, мог терпеть и не такое. "Я жив – нечего валяться!"

  Он вскочил. Как ни мало валялся в снегу, а многие успели опередить, девятый вал атаки легко перехлестнул незримую границу, очерченную стрелками на холме, через которую совсем недавно живым ходу не было. Чёрная лавина ополченцев широким полукругом охватывала холм, спеша присоединиться... к кому? Впрочем, какая разница? Кто бы ни был, атаковали стрелков очень вовремя. Спасли всех.

  Последние шаги лавина окружённых пронеслась на одном дыхании – и грудь в грудь столкнулась со стрелками. Самонадеянность обернулась против алков: они слишком уповали на свои... как их там? В общем, огненные трубки, слишком были уверены, что успеют всех перестрелять на расстоянии. Они не ожидали оказаться лицом к лицу с разъярёнными окруженцами. Тем более – что очутятся меж молотом и наковальней. Нет, и здесь алки бились вполне достойно, собирая кровавую дань со всеми отрядами, а на конце этих трубок оказались вполне приличные ножи, разившие ничуть не хуже копий. И всё-таки мало кому удалось вырваться из мясорубки. Скоро на вершине холма встретились две волны атакующих. Одним из первых их встретил Эгберт. С удивлением он всматривался в лица незнакомых, и в то же время смутно узнаваемых воинов. Кто же это? А вон тот стройный, невысокий боец в кольчуге и лёгком шлеме, с окровавленным никарровым мечом – похоже, это он и распоряжается.

  В следующий миг Эгберт узнал голос – и лицо залила краска стыда.

  Это она. Эгберта ван Гундобада, вождя и первого бойца рипуариев, да и всех их, и не только, спасла какая-то низкорожденная малолетняя девка. Такого позорища в его роду ещё не было. А ведь, по обычаю предков, человек обязан признать спасителя равным отцу и воздать ему соответствующие почести. Но она – женщина. И притом лет на десять моложе его самого... Да уж, хоть на меч бросайся, хоть отправляйся в дальние страны, как изгой.

  Девушка извлекла кинжал, торопливо счищая намёрзшую кровь с лезвия. Правильно, отметил Эгберт. Если не очистить меч, потом это может стоить жизни. Но что ж теперь-то делать? Неужто придётся подчиниться какой-то там соплячке, невесть чем приворожившей картирских наёмников?!

  И всё-таки один раз она уже всех спасла – ударила там и тогда, где и когда требовалось. Наверное, она знает и как превратить разгром если не в победу, то уж точно в ничью, после которой не позорно заключить мир?

  Над захваченным холмом разнёсся звонкий голос девушки.

  – Эгберт, Виридэйн, Ромуальд, Аспарух! – по одному выкликала вождей она. И – диво дивное! – вожди выходили из толп своих людей, тем самым признавая её право командовать. Глядя на остальных, шагнул вперёд и Эгберт.

  – Мы вырвались из окружения, но враг не разбит. Более того, может стать сильнее – если алки сумеют призвать под свои знамёна Сигиберта. А мы понесли потери. Если сейчас не добить врага – завтра они добьются своего. Поэтому слушайте внимательно. Ведите людей в долину и займёте южную сторону, ту, где нет валунов. Там стройтесь – и будьте готовы ударить нам навстречу. А мы придержим алков, пока вы все не пройдёте, и пойдём на северный склон. После чего окажутся между молотом и наковальней уже алки. И если каждый сделает всё, что должен, мы уничтожим врага полностью!

  Спокойной, но несокрушимой уверенностью в победе повеяло от этих слов. Эвинна говорла, вроде бы, очевидные вещи – но простые слова окрыляли, как боевая труба, звали вперёд, на врага. "Она умеет говорить с воинами!" – удивлённо отметил Эгберт, да и остальные вожди. Действительно, ещё недавно перепуганное, нещадно избивавшееся людское стадо на глазах обретало организованность, рассасывалось по племенам, кланам и родам, предводители выкликали своих воинов, и те шли на знакомые голоса. Разноплемённая толпа превращалась в войско.

  – А теперь идите в долину, занимайте её южный склон – и готовьтесь ударить врагу в бок.

  – Погоди-ка, Артси! – вдруг встрял Ромуальд. Как самый рассудительный, главный ивэ первым увидел слабое место плана. – Из южной части долины нет выхода, там со всех сторон скалы! Мы снова окажемся в ловушке. А алки смогут пройти между скалами по северному склону, и выйдут как раз к лагерю. А там ведь всё наше добро, да и семьи картиров тоже...

  – Не пройдут. Картиры займут северную часть долины. А мы с наёмниками закупорим горловину. Алкам будет некуда податься! И некому будет их спасти: хотя Сигиберт может поддержать их, но сегодня, мне кажется, воевать не настроен. Сегодня мы отомстим за Харгона!

  Вот эти слова били в точку. Над холмом разнеслось эхо яростного крика. На Борэйне никто не считал, сколько лет прошло со дня гибели Харгона. Это была кровоточащая рана, несмытый позор, неотданный долг, с которым умерло не одно поколение. И совершить то, что не смогли многие поколения борэйнов – однозначно удостоиться вечной славы. Эвинна устало усмехалась, разглядывая озарённые мрачным огнём Магры лица. Как они тут, на Севере, наивны! Но и нет в них той гнили и грязи, которой провонял императорский дворец на другом конце мира. Здесь не плюнут в руку, протянутую ради дружбы, не всадят нож в спину тому, кто ещё недавно спас не их самих даже, а прежде всего их честь. У здешних вождей не принято играть своими воинами в поддавки, да и состоят в дружинах и ополчениях пусть дальние, но родственники. В каждом клане и племени каждый доводится каждому кем-то. Подставишь родичей – получишь десятки кровников.

  Если она станет для них своей, за ней пойдут хоть на край земли. И уже не забудут, что алки пытались накинуть им на шею узду.

  Пока Эвинна не знала, можно ли поднять кого-то, кроме картиров, на поход за море – но план уже вызревал в голове. Для неё самой эта битва – лишь первый шаг на пути домой. Надо сделать и остальные, сколько их ни есть. Даром, что ли, она вернулась из мира мёртвых?

  Из первого ряда строя наёмников Эвинна спокойно наблюдала за приближающимися алками. Пушка заряжена – оказывается, ничего сложного, всё как у трофейных орудий в Тольфаре, заряжены и джезайлы. Надо продержаться совсем чуть-чуть, чтобы алки своевременно не поняли, что идут полным ходом в ловушку – и отходить вслед за втягивающимся в долину войском королевы...

  – Цельсь! – скомандовала она. – Джезайлы – пли! Пушка – приготовиться!

  Авенат не удержался, по-солдатски грубо выругался, видя, как холм затапливают картиры. Поверил этим северным свиньям – и потерял единственную стрелковую роту. «Картиры – не воины!» Ага, держи карман шире. Про отчаянных изгоев, которых картиры нанимают для охраны своих караванов, эти дураки, конечно, забыли. Два сапога пара – и королёк-мальчишка, максимум мышц, минимум мозгов, и его воевода, старый, помешанный на глупых обычаях пень.

  А предводитель картиров уже вызывал неподдельное уважение. Удачно он ударил, что говорить. И, главное, как чётко рассчитал момент, и удачно провёл колонну! Ведь почти вплотную подобрались, выскочили из снежных заносов и скал, как Ирлифовы Тёмные, вот стрелки и не успели ничего сделать. Хорошо, если человек сорок изо всей сотни убежать успели, да и из тех многие бросили тяжёлые джезайлы. А уж пушка – и вовсе невосполнимая потеря. Да ещё разорвано кольцо окружения, железная петля, душившая северян.

  Ну, ничего, твари, зло подумал ротный, стискивая рукоять меча. Похоже, ваш набольший от радости поехал крышей – ведёт прямо в западню, ведь Харайн клялся и божился, что из долины нет выхода. Ворваться внутрь следом, прижать многочисленное, но бестолковое воинство к скалам и перерезать, как свиней. Было бы заманчиво перекрыть горловину, захватить лагерь, а остальное предоставить голоду и холоду – но увы. Холод и на его бойцов действует не лучшим образом. Это бестолковое побоище пора кончать: нужно сохранить силы для замирения других племён.

  Но первая атака на холм закончилась, не начавшись. Вожак картиров, кто бы он ни был, успел разобраться с новым для него оружием. Наступление нарвалось на недружный, но частый огонь. Рыцарям пришлось ещё хуже: их подпустили почти вплотную и угостили картечью из пушки, и тоже откатились, оставив почти десяток убитых на снегу. В ответ стреляли остатки стрелковой сотни – но свинцового ливня, который ещё недавно прореживал повстанцев, не было и в помине. Авенат с бессильной яростью смотрел, как пули вырывали из строя латников – даже впервые взяв оружие, неизвестные стреляли метко. И с пушкой они разобрались почти сразу. Хотя... Почему же неизвестные? Те самые картиры, которых Харайн, его воевода, а глядя на них, и сам Авенат поспешили списать со счетов. Оказывается, при толковом руководстве на многое способны и они. "Надо узнать, кто ими командует, – наметил на будущее Авенат. – И убить, потому что, стоит ему возглавить всё войско... Как ни крути, алки и их союзники до сих пор уступали в числе противнику. О, вот оно! Союзнички! И пусть одни борэйны убивают других!