Текст книги "Путешествие Чандры (СИ)"

Автор книги: Ольга Белоконь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 47 страниц)

Четвёртый дом

«Отношения с матерью в детстве влияют в дальнейшем на любые отношения человека».

– Буддх не слишком суров с Чандрой? – обеспокоилась Чхая. Индра глянул на неё с удивлением.

– Не слишком. Буддх не может долго находиться в состоянии противоречия, ему нужны твёрдые определения, – ответил Шани. – И он напрямую сказал Чандре, что именно снимет противоречие.

– Что? Какое противоречие? – завертел головой Каколь.

– Рождение Буддха произошло не по традициям, – вступил в разговор Сурья-дэв. – Из-за этого его место в обществе неустойчиво. Его воспитывали фактически два отца – гуру Брихаспати, как принявший Буддха, но не публично, в тайне. И Чандра, который принял его публично. Кроме того, Брихаспати – муж матери Буддха, Тары. А Чандра – кровный отец. В общем-то в равной мере Буддх имеет право именовать себя как сыном Брихаспати, так и сыном Чандры.

– А такие противоречия, – подхватил Шани, – не в природе Буддха, он стремится их разрешить, сделать свою жизнь более определённой.

– Как я его понимаю, – задумчиво проговорила Чхая.

– Ох уж эти женщины, – шепнул Индра Сурья-дэву. – Дэви Чхая обеспокоилась за Чандру, стоило ему немного поплакать. А ведь Чандра послужил причиной унижения Сурья-локи – он опозорил вас, Сурья-дэв, похитил Ями, и…

– И вы никогда не дадите об этом забыть, Индра-дэв, – насмешливо произнёс Шани, который всё слышал. Но Сурья не стал вступать в споры, поэтому и дэврадж замолчал.

Тем временем Чандра с оленем оказались в необыкновенном лесу. Он был и похож, и не похож на земные леса: огромные деревья с толстыми стволами уходили далеко ввысь, их кроны почти совершенно закрывали голубое небо. По деревьям вились лианы, усыпанные большими и маленькими цветами, самых нежных красок, благоухающие, с росой на лепестках. Над цветами порхали бабочки, пчёлы, жуки, и прочая мелочь. Откуда-то издалека слышался шум реки. Восхищённый зрелищем леса и его запахами, Чандра забыл про свои огорчения и с нежностью трогал цветы, заглядывая в их блестящие чашечки. В одном месте он заметил тропинку, протоптанную людьми, а на ней – расползшихся по влажной почве улиток.

– Не надо вам находиться здесь, ещё наступит кто-нибудь, – с этими словами Чандра начал аккуратно собирать улиток и относить их подальше, пристраивать на такие листья, какие они любят.

Собрав улиток с тропинки и рассадив по растениям, Чандра обратил внимание на ручеёк, вокруг которого суетились муравьи – струйка воды, возникшая, видимо, после недавнего ночного дождя, размыла муравьиную тропу, и теперь муравьи не могли попасть на другой берег широкой быстрой реки, с их точки зрения. Покачав головой, дэв собрал травинки и палочки и принялся сооружать мост для муравьёв.

– Да что ж это такое, опять отвлёкся, – проворчал Индра-дэв. – Как дитё, право слово – каждая букашка его сбивает.

– Важно не только идти к цели, а замечать, кто вокруг нуждается в помощи, – твёрдо заявила Чхая. Оглянувшись, Индра и Сурья увидели, что не только Чхая придерживается такого мнения – с ней рядом молча, но решительно стояли Ями и Дхамини, да и многие дэви думали так же. Индра глянул на Шачи, но, встретив её неопределённый взгляд и прячущуюся в уголках губ усмешку, решил на всякий случай не спрашивать вслух её мнение.

– А какая это лока? Что-то не узнаю… Точно не Мритью-лока, но что же тогда? – Индра предпочёл сменить тему. Но никто не смог определить локу, где находился Чандра.

Построив переправу для муравьёв, Чандра принялся играть с оленем, которому тоже было хорошо в этом лесу, не принадлежавшему ни одному известному миру. Так, неспешно продвигаясь по тропинке на шум реки, они вышли на большую поляну. На поляне стоял скромный ашрам – простой домик, крытый тростником. Стены тоже были из тростника, обмазанного глиной. Домик был выкрашен жёлтой краской, придававшей хижине нарядный вид. Окна же и двери были выкрашены в цвет охры. Возле домика был небольшой огород – там росли как овощи, так и полезные травы. Сбоку был навес, видимо, предназначенный для хозяина ашрама и его учеников, но сейчас там никого не было.

Чандра замер при виде ашрама – конечно, он не мог не узнать дом своего детства, просто не верил глазам. Но вот на порог вышла женщина в небогатой одежде отшельницы рыжеватого цвета. В её волосах виднелись седые пряди, но держалась она прямо и с большим достоинством. Женщина, улыбаясь, смотрела на Чандру.

– Мама! – наконец выдохнул дэв и шагнул к женщине, уже раскрывшей объятья.

– Чандра-Сома! Мой сынок!

– Праведная Анасуйя! – разнеслось по залу Сурья-локи.

– Кто это? – взмолился снова ничего не понимающий Каколь, и Дхамини повторила его вопрос.

– Это праведная Анасуйя, супруга мудреца Атри и мать Чандра-дэва, – пояснил Сурья с изумлением в голосе. – Но ведь они с риши Атри давно в самадхи, тогда как…

– Мама! Это правда ты? Но как?.. – задал тот же вопрос Чандра, обнимая женщину. – Вы же с отцом слились с Атмой, и…

– И я никак не могу тут стоять, да? – Анасуйя улыбалась счастливо и безмятежно. – Форма не имеет значения, сынок, когда суть постигнута. Я воплощаюсь во всех матерях, сейчас ты видишь меня в такой форме.

– Мама? Ты… правда моя мама?

– Чандра, милый, – рассмеялась женщина. – Закрой глаза. Что ты чувствуешь?

– Тепло… покой… будто здесь – моя мама, – Чандра открыл глаза и улыбнулся Анасуйе. – Да, я узнал, ты – моя мама! На самом деле!

– Иногда глаза обманывают, тогда слушай сердце, – Анасуйя погладила сына по голове. – Как хорошо, что ты заглянул! А я уже и кушаний приготовила, пойдём, накормлю. И олень твой пусть покушает, вон там много сочной травы и листьев.

Пока мать нежно кормила Чандру из своих рук, Сурья рассказал историю Анасуйи.

– Риши Атри – один из сапта-риши, рождённых от господа Брахмы. Он женился на Анасуйе, и были они не богами, а одними из первых смертных людей. Риши так усердно медитировал и посвящал свою жизнь постижению Всевышнего, что не мог подарить Анасуйе детей, чего ей, конечно, очень хотелось. Тогда Анасуйя тоже принялась медитировать и совершать аскезы. Довольные ею боги Триады решили устроить последнее испытание её праведности. Они явились в этот самый ашрам под видом трёх странствующих брахманов. Риши Атри в это время не было дома. Анасуйя, естественно, пригласила их и предложила накормить. Но брахманы выдвинули странное условие – они желали принять пищу только с обнажённой груди Анасуйи. Что ей было делать? Не выполнить просьбу – оскорбить брахманов и гостей. Выполнить – оскорбить мужа и их брак. Тогда Анасуйя взмолилась Всевышнему – если она никогда, ни вольно, ни невольно, ни поступками, ни мыслями – не нарушала установлений, если её любовь к риши Атри подлинная – пусть тогда брахманы станут невинными младенцами. И стало по её слову – господь Брахма, и господь Вишну, и даже господь Шива стали младенцами. Анасуйя смогла накормить их, выполнив их условие, и при этом не оскверниться для своего супруга. За это Триада предложила ей дар – и она попросила подарить ей трёх сыновей, от каждого Господа по сыну, наделённых качествами всей Триады. Господь Шива подарил риши Дурвасу – да, это тот, чьё проклятье лишило дэвов силы и процветания, из-за чего нам пришлось пахтать океан вместе с асурами. Господь Вишну подарил господа Даттатрею – великого йога, учителя всех йогов. А господь Брахма подарил риши Атри и его супруге, праведной Анасуйе, сына Сому, которого мы сейчас зовём Чандрой.

– И поначалу он не был дэвом, – добавил Индра.

– Почему ты огорчён, дорогой? – ласково спросила Анасуйя Чандру. Они сидели под навесом, Чандра положил голову к маме на колени, и она ласково перебирала его светлые волосы.

– Как ты узнала? Это так заметно, да? – вздохнул сын.

– Внешне нет, но я-то знаю тебя и знаю, когда ты беззаботен, а когда несёшь груз. Скажи своей маме, что тебя беспокоит?

– Мама, я… – тут Чандра запнулся и поднял голову, чтобы посмотреть в лицо Анасуйе. – Но ты ведь тоже огорчишься! Разве можно огорчать маму?

– Милый мой, – Анасуйя улыбнулась и погладила Чандру по щеке. – Меня больше огорчит твоё недоверие. Твоя жизнь – она твоя, конечно, но в отношениях стоит делиться тем, что на сердце. Поделись с мамой, хорошим и плохим. Я всегда тебя поддержу, вместе мы найдём выход, если ты запутался. Пойми: что бы ты не сделал, для меня ты всегда останешься моим сыном, моим милым мальчиком. Потому что в глубине души ты такой и есть. А мама смотрит вглубь, неважно, что говорят другие. Поделись со мной, и я помогу тебе найти этого мальчика, и начать всё с начала, ладно?

– Мам, я… – тут на глаза Чандры снова набежали слёзы. – Я не знаю, как так вышло. Они не любят меня, а я всегда говорил то, что они хотели услышать, и старался быть, как они. Но у меня не получается. И я… причинил боль, и теперь не знаю, как всё исправить. И можно ли это сделать…

– Сынок, – Анасуйя обняла Чандру, тот уткнулся ей в плечо. – Ты – зеркало, а зеркалу сложно увидеть себя, оно видит отражения. Ты во всём разберёшься, и в отношениях с дэвами тоже. Знаешь, почему я в этом уверена, милый?

– Почему? – глухо всхлипнул Чандра.

– Потому что у тебя доброе сердце, и ты не выносишь, когда другим больно, – ласково проговорила мать. – Ты мог забыть об этом, ослеплённый блеском общества дэвов, но сейчас я напомню тебе. Ты устал, сейчас день, не твоё время, поспи пока, дорогой. А я спою колыбельную, как пела тебе, когда ты был маленький, помнишь? И ты вспомнишь, во сне увидишь, что там, в глубине твоего сердца…

И Анасуйя, мягко покачивая Чандру на своих коленях, гладя его по голове, запела негромко знакомую им обоим мелодию. Хотя это была другая песня, Чхая, и Шани, и Ями с Ямой, и даже Дхамини тут же вспомнили и услышали как наяву ту самую песню, что пела дэви Чхая – сначала Шани, потом близнецам, а недавно – и Дхамини. Тем временем карта стала показывать сон Чандры – и вот что увидели зрители в Сурья-локе.

– Который месяц уже нет дождей, страшная засуха убивает всё живое, риши Атри, – рассказывал запылённый седой брахман тоже седому, но не такому пыльному брахману, хозяину жёлтого ашрама. – Коровам нечего есть, одна из них умерла прямо у порога моего дома…

– У нас здесь то же самое, риши Кампила, – качал головой Атри. – Реки обмелели, потому что нет питающих их вод, животные и птицы гибнут, люди голодают… Видно, мы обидели матушку-землю, или кого-то из великих богов, раз они насылают такие несчастья.

– Я слышал, что далеко на севере завёлся могучий асур, именем Вритра. Он принял форму огромного змея и удерживает дожди, не даёт воде проливаться. Дэвы не могут с ним ничего сделать, потому что он не только огромен, но и получил дар в награду за аскезу – не быть убитым ни кулаком, ни когтями, ни каменным, ни металлическим, ни деревянным, ни стеклянным оружием, ни огнём, ни водой, ни воздухом, ни землёй. Так что как его убить, никто не знает, – вздохнул Кампила. – А пока боги ищут решение, мы тут все перемрём, как мухи…

– Всевышний не допустит такого, – решительно возразил Атри. – И моя Анасуйя должна со дня на день родить нашего третьего сына, благословение господа Брахмы. Не допустит же Триада, чтобы её благословение пропало понапрасну.

– Хорошо бы ваша вера сбылась, – снова вздохнул Кампила. – В такое время бедствий рождаться ребёнку – неблагоприятно это…

Атри хотел было возразить, но тут под навес ашрама быстро вошли два подростка лет тринадцати-четырнадцати. Оба были одеты так же, как и старые брахманы – в простую одежду карминного цвета из грубых волокон, волосы связаны в пучок на макушке. И выражения лиц такие же серьёзные, маленькие отшельники, да и только.

– Дурваса? Даттарея? Что случилось? – обеспокоенно вопросил Атри.

– Отец, риши Кампила, – произнесли хором сыновья, кланяясь отцу и гостю, последний поднял руку в жесте благословения. – Мама Анасуйя велела прийти вам как можно скорее, отец – уже совсем скоро на свет появится ваш сын и наш брат.

– Как быстро! Обычно это занимает больше времени, – пробормотал озадаченно Атри, и, не теряя времени, направился вместе с Кампилой в дом, где прилёгшая было немного отдохнуть Анасуйя внезапно обнаружила, что её третий сын больше не желает оставаться внутри мамы.

Хотя от навеса до домика было совсем недалеко, мудрецы с изумлением поняли, что, пока они шли, погода изменилась – стало душно, как перед грозой. Анасуйя встретила мужчин и сыновей радостной улыбкой – и протянула риши Атри небольшое существо, размером с некрупную кошку или кролика. Это был ребёнок – младенец отличался молочно-белой кожей, резко контрастирующей с тёмными, почти чёрными загрубевшими руками отца. К тому же глаза его были чистого голубого цвета, как воды ледников. Вглядевшись в личико отпрыска, Атри невольно ахнул – малыш радостно улыбнулся, хотя младенцы рождаются насупленными и улыбаться учатся намного позже.

– Какой он лёгкий, Анасуйя! – воскликнул Атри, сообразив, что почти не чувствует веса малыша. – И какой радостный!

– Жаль только… – начал было Кампила, но Анасуйя вежливо, но твёрдо прервала старца, указав на дверь.

– Дорогой, вынеси поскорее нашего сына наружу, – попросила она так, что отказать было затруднительно. Атри, вместе с сыновьями и гостем вышел во двор, на лице каждого уже была улыбка – совершенно невозможно было удержаться от этого, видя, как улыбается младенец.

Глянув на небо, мужчины обомлели. Там, в вышине, уже собрались тяжёлые тёмно-синие тучи, ворочался гром. Атри вытянул руки с ребёнком – и на землю, сначала робкими каплями, а затем мощными потоками, полился благословенный дождь. Мудрецы и отшельники, как безумцы или как дети, скакали и резвились под этим ливнем, наполнявшем реки, возвращавшим жизнь земле и живым существам.

Наконец растроганный Атри, весь мокрый до нитки, но счастливый, вернулся в дом, крепко прижимая к себе почти невесомое дитя. Когда он возвращал малыша матери, из глаз его выкатилась крупная слеза и упала на младенца. Тот поймал её своим ротиком, потом засмеялся и помахал ручкой отцу.

– Это не простая слеза, – торжественно возгласил тоже мокрый как мышь Кампила, улыбаясь во весь рот. – Это – плод духовных усилий риши Атри, святая субстанция, сома-раса. Раса – означает экстракт, сок. Подобно тому, как из растений извлекают сок, чтобы воспользоваться их полезными качествами, подобно этому раса – сок аскез, духовное блаженство.

– Я отдаю сок всех своих духовных заслуг этому ребёнку. Потому нарекаю своего сына – Сомой, – проговорил Атри, так же торжественно.

– Милый Сома, ты же спас всех нас, – тихо проговорила Анасуйя, тоже смахивая слёзы.

– Наш брат привёл воду! Сома привёл воду! – вопили старшие сыновья, прыгая по двору среди дождевых струй.

– Я ошибся, брат Атри, прости, – с чувством вымолвил Кампила. – Рождение твоего сына – это очень благоприятно. Как раз в это время его рождение – добрый знак, милостью Всевышнего мы не оставлены.

– Сома, – повторил мудрец и с нежностью погладил смеющегося сына по светлой головке.

…– Сома! Куда же ты теперь запропастился, сынок? – Анасуйя с беспокойством вглядывалась в тёмную гущу леса. Атри и оба старших сына предавались медитации, а Сома, которому было уже около шести лет, сначала мешал им, затем играл во дворе, так что Анасуйя могла его видеть. Но, стоило ей ненадолго отвлечься ради выполнения обычных домашних дел – и малыш исчез, как сквозь землю провалился. Осмотрев двор и дом, Анасуйя теперь искала ребёнка в лесу, ведь уже не раз бывало, что Сома отправлялся играть среди деревьев поблизости, хотя ему строго-настрого было запрещено выходить за ограду ашрама. Но в привычных местах его не было, и Анасуйя забеспокоилась ещё больше. Она даже решилась прервать медитацию супруга.

– Не переживай, найдётся наш Сома, – проговорил риши Атри, не открывая глаз. – Поиграет и прибежит, как проголодается.

– Но в лесу и дикие звери, и ракшасы-людоеды, кто знает, что они могут сделать с нашим сыном, – возразила Анасуйя. – Ты же знаешь, что Соме неведомы страх и печаль, он может пойти туда, куда обычный ребёнок поостерёгся бы.

– Всевышний его сбережёт, – безмятежно ответил Атри, и Анасуйя отошла, продолжая, тем не менее, беспокоиться.

А тем временем светлый мальчик бесстрашно блуждал в глубине леса, как будто бы нарочно выбирая самые тёмные и страшные его участки. Хотя стоял день, в лесу было сумрачно. В руках у мальчика был узелок, а шёл он так тихо, что ни одна веточка не хрустнула под ним. Сома с интересом осматривался, и многое привлекало его внимание. Вот пёстрая букашка, вот – красивая бабочка с блестящими крыльями, здесь – муравьиная тропа, а там – след оленьего копытца во влажной земле. Иногда зрелище было настолько занимательным, что мальчик смеялся, глядя на то, как несколько муравьёв тащат огромную для них травинку, или как птичка хлопотливо суёт в огромный рот своего прожорливого птенца гусеницу.

Казалось, всё на свете вызывает у Сомы улыбку или смех. Но вот малыша заметили чьи-то недобрые глаза – и в один миг перед ним выросла огромная ракшаси. Страшная, с длинным носом, загибающимся на одну сторону, с выпученными красными глазами, торчащими изо рта жёлтыми клыками, со спутанными волосами – она протянула свои длинные руки с острыми когтями, схватила ребёнка и быстро понеслась в самую глубь леса. Там находилась пещера, а вход в неё был усыпан костями животных и людей. В своём логове ракшаси выпустила мальчика, чтобы рассмотреть свою добычу.

Сома покатывался со смеху, глядя на чудовище и его жилище.

– Почему ты смеёшься? Разве тебе не страшно? – озадаченно вопросила ракшаси. – Все дети плачут, попав ко мне, ну-ка и ты плачь немедленно!

– Ох, какая ты, тётя, потешная, – с трудом переводя дыхание, проговорил ребёнок. – Какие у тебя длинные руки, словно хоботы слонов, и ноги, как деревья, и волосы, как водоросли в нашей реке!

Тут Сома снова рассмеялся, и никак не останавливался, так что ракшаси со злости схватила его и, подняв повыше, со всей силы швырнула на пол, думая, что если не убьёт, так достаточно ушибёт сорванца, чтобы он заплакал. Но, к её изумлению, мальчик не упал на землю, как обычные дети, да и все люди. Он медленно, порхая в воздухе, слово лёгкое пёрышко, опустился на пол пещеры, продолжая весело хохотать. Людоедка, не веря собственным глазам, снова подняла ребёнка и снова со всей силы бросила оземь. Но, сколько бы она не кидала Сому, он не падал сильно, а только, как пушинка, мягко опускался.

– Кто ты, мальчик – человек ли, а может, ты дэв или якша? – выпучив глаза ещё больше, заревела ракшаси.

Ей пришлось ждать ответа довольно долго, пока ребёнок немного успокоится и перестанет заливаться звонким, как колокольчик, смехом.

– Я – Сома, а маму мою зовут Анасуйя, папу – риши Атри, и ещё есть два брата, Дурваса и Даттатрея, и мы живём у реки в жёлтом ашраме. Наверное, мы люди, хотя думаю, что мама – точно богиня, дэви. Она всё делает и всё знает. А тебя как зовут, тётя?

– Какая я тебе тётя, – проворчало чудовище. – Меня зовут Датака, и я ракшаси! А ты – моя еда!

С этими словами ракшаси вновь протянула свои длинные руки с ужасными когтями к ребёнку, думая, что он наконец испугается и заплачет. Но Сома снова рассмеялся, а затем произнёс:

– Как человек может быть едой, тётя? Ты – тётя мне, потому что всех сотворил господь Брахма, а я – его сын по благословению. Так говорит моя мама, а она всё знает. Ты так весело шутишь и играешь! Давай поиграем ещё, в ракшасов-людоедов я играть согласен!

И Сома со смехом стал бегать по пещере, ловко уворачиваясь от длинных рук-хоботов ракшаси. Наконец она устала и присела отдохнуть на камень у выхода пещеры. Сома пристроился рядом и протянул чудищу свой узелок:

– Устала, тётя? На, покушай, это придаст тебе сил!

– Разве ты не знаешь, Сома, что ракшасы едят только мясо? – спросила ракшаси, но в узелок заглянула. Там было масло и рисовая лепёшка. От них пахло очень вкусно, так что у людоедки заурчало в животе, слюна закапала с клыков, и она вновь уставилась на мальчика голодными глазами.

– Я слышал об этом, – кивнул Сома, ничуть не смутившись. – Но почему вы, ракшасы, так делаете? Вам не хватает иной пищи? Может, ты всё-таки попробуешь этой еды – её моя мама готовила, она не может быть невкусной!

– Разве что немного, – поддалась на его уговоры ракшаси и действительно попробовала немного масла и кусочек лепёшки. Много съесть она не смогла – пища казалась ей странной, как будто бы она ела песок. Но, к её изумлению, голод немного отпустил.

Сома сам доел и масло, и лепёшку, а затем залез к оторопевшей ракшаси на колени и свернулся там, как котёнок:

– Тётя Датака, спой мне песенку!

– Не знаю я никаких песенок, – пробормотала людоедка, не зная, что делать в такой ситуации. Сома явно не походил на обычных детей, и весу в нём было, судя по ощущениям, не больше чем в цыплёнке.

– Тогда я научу тебя! Слушай внимательно, это песня моей мамы!

И Сома запел простую, но очень нежную песенку про то, что и у кошек, и собак, и тигров, и коров – у всех живых существ есть дети, у коровы – телёнок, у козы – козлёнок, и так далее. А у мамы есть её сыночек, и он и телёнок, и козлёнок, и ягнёнок – самый хороший ребёнок для мамы.

– Всё-таки, скажи, Сома, отчего ты не боишься меня, не плачешь, оказавшись в пещере людоедов так далеко от дома? – спросила ракшаси, трогая упругую щёчку малыша.

– Не знаю, я вообще никогда ничего не боюсь и не плачу никогда, – пожал плечами Сома, и, в свою очередь, нежно дотронулся до лица чудовища. – И даже не знаю, что это такое. Мама объясняла много раз, и папа тоже, но я всё равно не понимаю. Может, узнаю, когда подрасту, так папа говорит.

– Удивительно, – пробормотала разомлевшая от детских прикосновений Датака. – Какое же ты счастливое существо – не знаешь ни горя, ни печали, никаких неприятных чувств.

Тут вдруг она заплакала, роняя крупные слёзы.

– Такие же, как и у людей, солёные, – сообщил Сома, попробовав слёзы ракшаси на вкус. – Почему ты плачешь, тётя? Тебе грустно, мама говорит, люди плачут, когда им грустно, или радостно – мама говорит, что когда радость очень большая, люди тоже плачут?

– Грустно, Сома, – вздохнула людоедка. – Грустно от того, что я должна тебя съесть, вместе с твоими тонкими косточками.

– Ну, раз должна, то ешь, – великодушно предложил мальчик, улыбаясь. – Папа говорит, что долг – дхарму – надо всегда выполнять. Если такова твоя дхарма – тогда ешь меня, тётя Датака. Но почему тебе грустно? Мама говорит, что выполнение дхармы веселит сердце.

– Как ты не понимаешь, Сома: я тебя съем, и больше никогда не увижу, и мама тебя не увидит, и отец, со всеми братьями разом. Ты никогда не вырастешь, не женишься, не будешь качать на коленях такого же голубоглазого сына… – тут ракшаси совсем разрыдалась.

– Тогда не ешь, – всё так же улыбаясь, Сома вытирал слёзы чудовищу. – Вообще почему у тебя такая дхарма странная – есть людей? Ты же не тигр и не крокодил – у них нет речи и рассудка, а у тебя – есть. Те, кто наделён речью и рассудком, не должны есть других живых существ – так мама говорит.

– Но ракшасы едят мясо, самое сладкое – мясо людей, так… такая у нас традиция.

– Глупая традиция, – заявил Сома уверенно. – Зачем она нужна? Заведи новую, тогда и есть никого не надо будет, и грустить.

– Но это… это же невозможно, – пробормотала вконец запутавшаяся ракшаси. – Смотри, какие у меня когти, клыки, я давно ем мясо животных и людей, ничего другого не знаю…

– Давай ты пойдёшь со мной, мои мама и папа обязательно тебя всему научат, – Сома оглянулся и нашёл в пещере грубую каменную чашку. Он быстро взял её и снова залез на колени к чудовищу. – Выпей это, оно поможет тебе решиться выйти из этого тёмного и скучного места.

– Что это? – подозрительно спросила ракшаси, принюхиваясь. – И откуда оно здесь?

– Это сома-раса, раса – значит, сок блаженства, – пояснил мальчик и ласково погладил людоедку по спутанным волосам. – Ты выпьешь, тебе станет хорошо, и ты соединишься с людьми. А появляется сома сама, когда я захочу, – такое благословение у меня.

– Мм… вкусно, – решила ракшаси, отпивая напиток. – Может, твои родители закидают меня камнями или будут жечь огнём – но мне сейчас это неважно, давай пойдём к ним и посмотрим, что выйдет.

– Всё будет хорошо, они добрые, увидишь, – пообещал Сома и вприпрыжку пустился от пещеры, указывая Датаке путь.

Тем временем Анасуйя готовила еду, но поминутно вскакивала, выбегала за ограду ашрама, звала сына, и всё валилось у неё из рук. Наконец и Атри вышел из своей медитации и вместе со старшими сыновьями, серьёзными юношами-отшельниками, собрался уже было идти в лес и искать Сому, как вся семья замерла при виде подходящей к их ашраму ужасной ракшаси. Она слегка пошатывалась, словно подвыпившая, а впереди радостно бежал их сынишка.

– Мама, мамочка! – Сома бросился в объятья Анасуйи, которая без слов крепко прижала к себе сына. – Мамочка, я собирал для тебя в лесу цветы и встретил тётю Датаку! Она не хочет больше быть ракшаси, а хочет перенять человеческие обычаи! Мама, а вот твои цветы!

И Сома нежно вставил в волосы матери несколько красивых цветков.

– Гостям и ученикам всегда рады в этом ашраме, – произнёс наконец риши Атри, внимательно изучая потупившуюся ракшаси. – Если вы готовы оставить свои обычаи ракшасов и войти в человеческое общество, то мы будем рады помочь вам в этом.

– Я хочу попробовать, – Датака, казалось, не знала, куда девать свои уродливые руки с когтями. – Но вы-то почему не боитесь? Люди всегда гонят ракшасов, камнями и палками, и убивают разными способами. Вы считаете нашу природу греховной, а мы едим ваш скот и детей, и даже взрослых людей… Как же может так быть, чтобы ракшас оставил свои обычаи и научился людским?

– Никто не обречён жить во грехе, обладая разумом и речью, – покачал головой Атри. – Да, некоторым труднее идти путём добродетели, но Всевышний милосерд, и всюду простирает свою любовь и дарит надежду. Переступи порог, дочь Датака, мы рады тебе.

– Да, сестра, мы тебе рады, – Анасуйя, к изумлению и смущению Датаки, и к восторгу Сомы, обняла ракшаси и повела её через двор ашрама к реке – ведь, прежде чем садиться за стол, нужно принять омовение, а чудище, кажется, никогда в своей жизни не купалось.

– А ты, Сома, должен быть наказан – за то, что доставил волнение матери, – проворчал риши без злости. – Хотя ты сделал доброе дело, приведя эту ракшаси к жажде знаний и человеческого общества, всё же не должен ты пугать мать. Понимаешь, сын?

– Да, папа, – Сома широко улыбнулся, отчего его братья невольно заулыбались, да и сам Атри вынужден был отвернуться, чтобы ненароком не простить мальчугана. «Дисциплина, – подумал мудрец, сдерживая улыбку. – Только строгая дисциплина способна ввести Сому в границы».

...Сцена сменилась – начался другой сон. Спустя несколько месяцев риши Атри с сыновьями всё так же прилежно посвящал своё время медитации, Анасуйя же копалась в огороде с какой-то женщиной средних лет, тоже одетой как отшельница. Сомы не было видно, но вот и он вскоре появился, со своим заливистым колокольчатым смехом. На этот раз с Сомой был аскет – очень худой, покрытый пеплом от кремаций, в одной набедренной повязке. Волосы его, густые и тёмные, были завязаны на макушке пучком с сухими плодами рудракши. Лицо аскета заросло бородой, и трудно было сказать, сколько ему лет на самом деле – может, пожилой, а может, и молодой. Аскет опирался на посох, к которому был прикручен дамар – двусторонний барабанчик.

– Мама! Я привёл гостя! – закричал Сома с порога. Анасуйя, уже ничему не удивляясь, подошла поприветствовать аскета, но, вглядевшись в нищего, бросилась ему в ноги:

– Господь! Это вы!

– Тише, тише, не нужно шума, – улыбнулся Шива, а это был он, в образе аскета, и поднял женщину. – Обычных приветствий вполне достаточно. И не стоит отвлекать риши Атри от медитации – обещаю, я дождусь его.

– Так вы останетесь надолго, Господь? – вымолвила Анасуйя дрожащим от радости голосом. – Мой муж не простит, если я немедленно не позову его к вам! О, Господь, вы такой добрый!

И, усадив аскета под навес, Анасуйя дала указания сыну:

– Сома, пойди к отцу и братьям, скажи, что дело важное, пусть идут все сюда! Я пока приготовлю еду.

Когда риши Атри с сыновьями подошёл к навесу, они тотчас всё поняли и стали приветствовать своего Господа. Анасуйя принесла еду, женщину тоже позвали. Сома уселся на колени матери, не давая ей суетиться вокруг мужа и гостя, и ел из её рук. Впрочем, все в этой семье любили кормить самого младшего – и отец, и Дурваса с Даттареей, и отшельница делали это с явным удовольствием. Приглядевшись, можно было с трудом узнать в женщине ракшаси Датаку. Общение с людьми явно пошло ей на пользу: когти исчезли, клыки тоже, глаза стали обычного размера, да и вся она, вымытая и расчесанная, уже не походила на лесное чудовище. После еды юношей и женщину отправили поиграть с Сомой, а Шива, наконец, приступил к расспросам о детях.

– Дурваса резкий, легко гневается, но вдумчивый, – делились наблюдениями Атри и Анасуйя. – Учим его направлять гнев прежде всего на собственные недостатки. Даттарея – очень спокойный, любит размышлять, используя разум и собственные наблюдения. А Сома… Он лёгкий, нежный, приносит много радости нам с Анасуйей. Но слишком уж лёгкий – не только в смысле веса, прямо страшно, что однажды сильный ветер его куда-нибудь занесёт, но и в смысле внимания и чувств. Он не может ни на чём сосредоточиться надолго и слишком легко воспринимает происходящее – ни слёзы, ни страх, ни печаль ему неведомы. Только радость и смех. Но как может быть настоящая радость без горечи, Господь? Я боюсь, что, не зная боли, Сома не узнает и подлинной радости, и освобождения.

– У вас очень хорошая семья, риши Атри, госпожа Анасуйя, – улыбнулся покрытый пеплом Шива через бороду. – Видно, как вы все любите друг друга и поддерживаете. Со временем все проблемы найдут своё решение. А сейчас мне нужен Сома для одного дела. Обещаю вернуть вам его очень скоро, в целости и сохранности.

– Как вам будет угодно, Господь, – и Анасуйя подозвала своего младшего сына.

– Пойдёшь с Господом, сын, – велела Анасуйя, и Сома закивал головой, с любопытством оглядывая отшельника. – Делай всё, как он скажет, и постарайся уж не отвлекаться.

– Хорошо, мама, – послушно сложил руки мальчик, в этот момент – сама благонамеренность. Но риши слишком хорошо знал своего сына, чтобы поверить, что его намерение быть послушным долго продержится.

– Вот, возьмите в дорогу, – Анасуйя уже собрала узелок с едой. – Господь, если Сома расшалится, есть только два способа его успокоить. Нужно или опустить его в воду, или спеть что-нибудь тихое.