Текст книги "Чужаки"
Автор книги: Никита Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 44 страниц)
Барону Уркварту нездоровилось. Болели ноги. Утром опять был врач, снова те же разговоры: ваш главный враг – сырость. Нужно уехать из Лондона. Пять-шесть месяцев правильного лечения – и от болезни можно избавиться полностью.
Конечно, это не так. Просто хочет успокоить. Ревматизм хронический неизлечим. Это давно известно. Однако за последнее время боли значительно усилились, появилась бессонница. «Годы, наверное, сказываются, – подумал, вздохнув, барон. – Но все-таки врач, пожалуй, прав: если нельзя полностью излечить ревматизм, то ослабить боли, очевидно, можно. Сегодня же нужно посоветоваться с Луизой и решить, куда уехать осенью. В Англии оставаться нельзя; скоро наступит полоса туманов». При одной мысли о туманах барон нервно вздрогнул. Туман для него не просто сырость и плохая видимость, а спрут, сосущий его тело. Когда появляется туман, ему чудится, будто спрут протянул к нему невидимые щупальцы, вцепился в ноги и питается кровью его, вызывая нестерпимую боль.
Не сгибая ног, держась руками за поясницу, барон начал разминаться. Слуга ловко поднял брошенный на пол плед. Барон давно заметил, что слуга хочет что-то сказать, но, как видно, боясь вызвать гнев больного хозяина, молчит.
– Что тебе, Гарри? – скучающим голосом спросил барон.
– Мистрис приказала передать, сэр, – склонив голову, быстро заговорил слуга, – что вам дважды звонил полковник Темплер. Мистрис сказала, что он просит разрешения приехать по какому-то срочному делу.
– Да, да, – поспешно согласился барон. – Передайте, что полковник может приехать сейчас. Скажите мистеру Грею, чтобы он не отлучался.
В кабинете барон попросил обернуть ему пледом ноги и поставить грелку. Он хотел посмотреть кое-какие документы, но не успел – ему доложили о приезде полковника.
Темплер вошел в кабинет такой тяжелой походкой, как будто он нес на себе огромный груз. Однако раскланялся он свободно и учтиво, с достоинством человека, знающего себе цену.
Приглашая полковника сесть, барон сделал неловкое движение, от чего боль в ногах резко усилилась. Страдальчески поморщившись, он извинился:
– Прошу вас, полковник, не обращать внимания на мои недуги: ноги болят у меня несколько лет. Вам трудно себе представить, какое это мучение, я невероятно несчастный человек.
Барон, как это всегда с ним бывало, готов был начать свои бесконечные жалобы на ревматизм, но его остановил жест гостя.
– Извините, барон, – вежливым и в то же время совершенно равнодушным тоном сказал полковник, – но я совершенно не в состоянии чем-либо вам помочь. Для это го существуют врачи, я же могу только посочувствовать, в чем вы, конечно, не нуждаетесь. – И он выразительно взглянул на дверь.
Барон его понял.
– Не беспокойтесь, полковник, – ответил он, – нас никто не услышит, дверь глухая, а без разрешения сюда никогда не входят.
Слушая барона, полковник словно прощупывал глазами каждую находящуюся в комнате вещь. Затем, придвинувшись ближе к столу, спросил почти шепотом:
– Скажите, барон, можно ли полностью во всех отношениях доверять Грею, управляющему вашими предприятиями в России?
Если бы барон не встретился вчера с высокопоставленным лицом и не был бы предупрежден об особой миссии полковника, он не стал бы отвечать на такой вопрос.
– Уверяю вас, полковник, – хмурясь, ответил барон, – мистер Грей во всех отношениях вполне надежный чело-пек.
– Надежен как управляющий, а как англичанин?
– Повторяю: мистер Грей надежен во всех отношениях.
– Простите, барон, за назойливость, – не унимался полковник, – но этого требуют интересы Англии. У меня есть к вам еще один вопрос: скажите, есть ли у мистера Грея семья и если есть, то где она живет? – Теперь полковник выдвинул вперед нижнюю челюсть, отчего его лицо приняло устрашающе-надменное выражение.
– Семья мистера Грея живет в Лондоне, – все так Же небрежно и сухо ответил Уркварт.
– О, это замечательно, это прекрасно, – воскликнул полковник, шире открыв глаза и подтянув челюсть. Собеседники замолчали. Барон насторожился. По лицу его пробежала тень. Он не знал, чего в конце концов от него хотят. Поэтому выжидал. Полковник же, как видно, собирался с мыслями и подыскивал нужные слова. Наконец придвинулся еще ближе к собеседнику и все тем же чуть слышным голосом высказал набившее оскомину и уже всем надоевшее предположение о возможности сближения Германии с Россией.
– Позвольте доложить, господин барон, что нас очень беспокоит политика Бетмана Гольвега, – косясь на дверь, сказал полковник. Есть основание предполагать, что ему удастся склонить Россию на свою сторону. Хорошо, если это будет только нейтралитет.
Подобные разговоры барон слышал неоднократно. Они всегда вызывали у него раздражение. Он не сдержался и сейчас:
– Но это, господин полковник, не может зависеть толь ко от Бетмана. В Англии тоже немало людей занимающихся политикой. Они должны знать об интересах англичан в России и обязаны эти интересы защищать.
Полковник дал барону высказаться и, как ни в чем не бывало продолжал:
– Позвольте доложить, мистер Уркварт, что в современной войне некоторые металлы, такие, например, как медь, будут являться важнейшим стратегическим сырьем, без них война сейчас невозможна. Известно также, что в России медь добывается, в основном, на предприятиях, контролируемых вашими капиталами. Значит, объективно рассуждая, мы имеем полную возможность включить эти предприятия в свой план обороны империи.
– Не понимаю, полковник, как это можно сделать практически? – недоумевая спросил барон. – Предприятия расположены в центре России. Если русские будут находиться во враждебном нам лагере, то их правительство не разрешит мне вывозить медь.
– Да, совершенно правильно. Это так и будет, – согласился полковник. – Но мы должны принять меры, чтобы в таком случае и сами русские не получили меди.
– Вы предполагаете в случае войны остановить работу предприятий? Вы, как видно, забываете, что русские могут их просто-напросто конфисковать?
– Не беспокойтесь, барон, – спокойно ответил Темплер, – генеральный штаб учел и то и еще многое другое, что вам предстоит еще сделать. – Выражение его лица опять сделалось угрожающе-надменным.
«Это уж чересчур, – морщась от боли и начиная не на шутку сердиться, подумал барон, – он начинает командовать мною, как подчиненным. Однако интересно, чего все-таки он добивается?»
– Поскольку речь идет о серьезных вещах, я попрошу вас говорить яснее, господин Темплер.
– Хорошо, – после некоторой паузы ответил Темплер. – Коротко говоря, мы должны немедленно подготовить к разрушению все ваши русские предприятия. И больше того, – оживляясь, но не повышая голоса, продолжал полковник, – нужно еще принять меры, чтобы этих предприятий было как можно больше.
Барон посмотрел на него удивленно.
– То есть, как это разрушить предприятия? Это же деньги. И потом какой же интерес приобретать другие предприятия, если их все равно собираются разрушать? Я еще раз прошу вас, полковник, растолковать мне, в чем дело?
Достав сигару и неторопливо обрезав кончик ее, гость закурил. И только затянувшись, он попросил разрешения курить.
Барон был раздосадован этой неучтивостью, но ничем не выдал своего настроения. Никто еще в его доме не вел себя Так нахально. «Стоит ли мне с ним вообще продолжать разговор?» – думал Уркварт.
– Вы, конечно, вправе интересоваться деталями, – дымя сигарой, продолжал между тем полковник, – но я прошу вас иметь в виду, что это величайший военный секрет. По существу, небольшая часть нашего военного плана.
– Позвольте, полковник, о каких планах вы говорите? Предприятия принадлежат концерну, где хозяином являюсь я, и без меня никто не имеет права строить свои планы в расчете на эти предприятия, в том числе и штаб.
Полковник вздохнул и с сожалением посмотрел на собеседника.
– Извините, сэр, но я должен огорчить вас. Позвольте вам доложить, что этот вопрос включен в план генерального штаба, а план утвержден министром и одобрен правительством Великобритании. Следовательно, споры здесь совершенно бесполезны. Повторяю, – полковник в первый раз за всю беседу повысил голос, – мы должны немедленно подготовить к разрушению все наши предприятия на Урале и в Сибири. Что касается ваших интересов, то позвольте доложить, – наклонившись, многозначительно добавил полковник, – вы не будете скомпрометированы в глазах правительства, подарившего вам титул барона… Когда потребуется, предприятия будут взорваны руками русских революционеров, а убытки оплатит побежденный враг. Такова первая часть интересующего нас вопроса. А сейчас разрешите перейти ко второй части, – не останавливаясь и не давая барону возможности задавать вопросы, продолжал Темплер. – Мы в свое время поручили мистеру Петчеру сообщить кое-какие интересующие нас сведения об Урале. Кроме того, мы просили его поинтересоваться покупкой и арендой нескольких уральских предприятий. Так вот, мистер Петчер сообщил нам об очень интересной возможности… Он рекомендует купить расположенное по соседству с вашими владениями так называемое Ургинское урочище. Это предложение кажется нам очень важным. Несомненно, такая сделка впоследствии заставит русских продать вам или передать в концессию еще четыре крупных завода.
Барон безнадежно махнул рукой.
– Это не ново. Я пытался совершить такую покупку несколько раз, но русское правительство всячески этому противодействует. Петчер не только не открыл Америки, но он и Урала еще не знает.
– Вы считаете такое мероприятие безуспешным, даже в том случае, если за это возьмемся мы и правительство? – иронически спросил полковник.
– Нет, что вы, я так не думаю. Наши банки и наше правительство всесильны. Стоит им захотеть, и тогда все пойдет по-иному…
– А если мы привлечем к этому делу еще английскую дипломатию и наше влияние на отдельных правящих в России лиц, что тогда будет? – спросил все с той же иронией Темплер.
– Тогда?… Тогда эти предприятия будут наши, – заключил барон, – и вместе с этим мы приобретем такие позиции, которые позволят нам приступить к полному освоению богатства Урала и Сибири.
– В перспективе это так и намечается, – самодовольно улыбаясь, подтвердил Темплер. – Вы совершенно правильно оценили наши намерения. А скажите, не считаете ли вы необходимым созвать конференцию предпринимателей, заинтересованных в российских капиталовложениях?
Уркварт недовольно пожал плечами. Это предложение коренным образом противоречило его планам. У него не было никакого желания раскрывать карты своим противникам.
– Лично я не вижу в этом никакой надобности. Конференция будет простым препровождением времени: никто не захочет открывать свои намерения конкурентам… – сдержанно ответил он.
– Вот здесь, барон, позвольте доложить, вы не правы, вернее, вы не учли настоящего смысла нашего предложения, – возразил Темплер. – Конференция будет созвана как раз для обратной цели. Она должна разработать мероприятия по устранению излишних трений между английскими предпринимателями и разграничить сферы их влияния. Вместе с тем, конференция должна создать центр, связанный с влиятельными русскими кругами, который будет оказывать вам необходимую помощь в постепенном, но все возрастающем наступлении английских капиталов на русскую промышленность. Одной из следующих задач этого центра будет также борьба против американского капитала, рвущегося сейчас в Россию с неудержимой энергией.
Хотя у барона и были свои, несколько иные взгляды на проникновение американских дельцов в Россию, все же он решил не касаться этого вопроса.
– Меня покоряет ваша логика, мистер Темплер. Я почти ничего не могу возразить… У вас все так разумно спланировано. Мне начинает казаться, что военный мундир не является вашим настоящим одеянием. Вы больше предприниматель, чем офицер.
Полковник слегка улыбнулся и хотел что-то сказать, но передумал. Зажигая погасшую сигару, он ловко перехватил левой рукой отвалившийся пепел и, не найдя на столе пепельницы, бросил его в вазу.
Эта выходка снова возмутила хозяина. Несмотря на его заманчивые предложения, полковник вызывал у барона отвращение и, как ни странно, – некоторую боязнь.
«Ведет себя, как хам, – злился барон, – все у него решено и подписано! Правда, логично, но вместе с тем чрезвычайно нахально. С ним нужно быть осторожным», – решил он про себя.
Между тем полковник поднялся и начал прощаться.
– Итак, разрешите, мистер Уркварт, считать все интересующие нас вопросы согласованными, – сказал он, тяжело подавая руку. – Детали мы уточним с мистером Греем. Я буду ждать его сегодня к семи вечера. А вам искренне советую: не теряя времени, напишите мистеру Петчеру письмо. Пусть он съездит к своему соседу – помещику Якушеву, это кузен министра, и попытается через него устроить сделку.
– Это посредничество может обойтись довольно дорого.
– Включите расходы в графу издержек на войну, вам их возместят. – И, как будто под непомерной ношей, согнувшись и тяжело ступая, полковник пошел к двери.
Вечером, посоветовавшись с женой, Уркварт решил уехать к началу туманов за океан лечиться.
Сборы начались без промедления, но через два дня барону доложили, что его просят остаться в пределах Англии.
Взбешенный, барон явился в министерство. Там к нему отнеслись участливо, успокоили и провели к самому министру. Жирный, с заплывшими глазами и отвислым двойным подбородком, министр долго куда-то звонил. Переговорив с несколькими лицами, министр вызвал к себе секретаря и потребовал заявление Уркварта. Не читая принесенного дела, он сделал на нем какую-то пометку и снова отдал секретарю.
– Не отчаивайтесь, мистер Уркварт, – равнодушно сказал министр, – возможно, что все еще уладится. Я приму необходимые меры. Окончательный ответ вы получите завтра.
– Но в чем дело? – возмущался еще не совсем остывший от гнева барон. – Кто имеет право меня задерживать?
Министр сделал предостерегающее движение, смысл которого был Уркварту не ясен. Он встал и откланялся.
Через день высокопоставленное лицо объявило барону, что сложившаяся международная обстановка требует, чтобы все действительные патриоты, в том числе, конечно, и барон, несмотря ни на что, находились сейчас в пределах своей империи. По этой причине ему и не может быть выдана виза на выезд за границу.
Услышав ответ, барон понял, что все это делается по указаниям Темплера. Вначале он хотел было протестовать, но, подумав, согласился: в конце концов, полковник проводил политику, которая соответствовала кровным интересам Уркварта. А лечиться он сможет в пределах своей империи, разбросанной почти по всему миру.
Глава пятнадцатаяВ субботу, вскоре после первой смены, Маркин зашел к Шапочкину. Поздоровавшись, он кивком головы показал на дверь.
– Собирайся, пора к лесорубам отправляться, – сказал он. – Завтра воскресенье, до понедельника успеть надо.
– Успеем, – добродушно отозвался Валентин, поправляя одеяло на своей холостяцкой койке. – К лесорубам, так к лесорубам. Мне все равно.
– Эх! Еж тя заешь, – весело засмеялся Маркин. – Все равно, говоришь? Тогда, может, в клуб пойдешь? Там, сказывают, меньшевики диспут сегодня организовали.
– Ну, вот еще, – отмахнулся Валентин. – Пусть с ними Виктор воюет. Ему это поручено. А мы свое задание выполнять будем.
– Сколько отсюда до Собачьей считают? – спросил Маркин. – Успеем до вечера или заночевать в дороге придется?
– Дойдем, коли не обленимся. Не так-то далеко– двадцать верст. Эка невидаль! Люди в Сибирь пешком ходят.
– Успеешь еще и в Сибири побывать… Вот помяни мое слово! – И Маркин лукаво поглядел на друга.
Всю последнюю неделю стояла жаркая сухая погода. Каменистый тракт покрылся пылью. Путники шли обочиной.
Начиналась вторая половина знойного лета 1912 года. Напоенный смолистым запахом воздух леса был как-то особенно чист. Спутникам то и дело встречались заросли малины, смородины, вишни. Ягоды уже созрели и кое-где начали осыпаться.
Валентин с восторгом глядел по сторонам, любуясь окружающей природой.
– Эх, и красота же! – радостно говорил он своему другу. – Я степняк, родился и вырос в Оренбургской губернии. Вот думаю, думаю и никак не могу понять, почему так устроена природа? В одном месте густо, а в другом пусто. Здесь что ни шаг – речка, озеро или ручеек. Горы, масса травы, непроходимый лес. А там только солончаки, ковыль и суховеи.
Шапочкин задумался. Шли молча. Каждый думал о своем. Валентин заговорил снова:
– А как ты думаешь, Данило Иванович, что люди будут делать с природой, когда буржуев победят и свою народную власть установят? Не захотят же тогда оренбуржцы без дров сидеть и кизяком печи топить. Свобода, скажут, равенство!
– Ну и что же, что равенство? – неопределенно ответил Маркин. – Не в дровах же счастье.
– А я думаю, что и здесь все изменится, – продолжал мечтать Шапочкин. – И в Оренбурге много леса и воды будет, так это и знай.
– У кого что болит, тот о том и говорит, – с улыбкой ответил Маркин. – Вы, степняки, о воде и о лесе тоскуете, а я до сих пор о земле думаю. Не было у нас ее, земли-то этой. По осьмой десятины надела на едока имели. Овец да кур на ней пасли. Для посевов у башкирской бедноты землю арендовали, а больше по заводам мыкались и в лесу. Много его здесь, леса этого, да что толку? Чужой он, господский. Господам от леса доход, конечно, а нам он, еж тя заешь, все жилы вытягивает. Я, например, с малолетства возненавидел его. От этого и кузнецом сделался, а потом и совсем на завод перебрался. Но о земле и до сих пор мечтаю.
– Словом, одна нога здесь, другая – там, – усмехнулся Шапочкин. – По виду рабочий, а душа крестьянская. Наверное, еще и о народниках иногда тоска гложет?
– Нет, это уж ты оставь, – недовольно махнул рукой Маркин. – Вихляющих людей, что подделываются под чужое, никогда я не любил.
– Говорят, лесорубы нашего брата тоже недолюбливают, – заговорил Валентин о другом. – Заработком будто бы больше интересуются, а революционеров считают прощелыгами и болтунами. Даже разговоров, если они против царя и попов, слышать не хотят. За земельку и за все старое еще держатся. Нелегко с ними разговаривать будет. Могут и выпроводить еще.
– Если хорошенько присмотреться, есть, конечно, и такие, которые за старинку держатся. Что правда, то правда, – ответил Маркин. – Но уж землей ты их совсем зря попрекаешь. Не на это смотреть надо. Темны они – вот что. Забиты. Их еще больше эксплуатируют заводчики, чем нас. А ведь это наши союзники, помогать им надо. И не все они такие, как тебе рассказывали. Увидишь, вот сам убедишься.
Отмахиваясь от слепней и комаров, друзья продолжали вести беседу о предстоящей встрече с лесорубами и о том, какие вопросы нужно выяснить при встрече с Захаром Михайловичем.
Опасения Шапочкина оказались напрасными. Лесорубы встретили гостей приветливо. Первой подошла к ним Марья.
– А мы вас, товарищ Шапочкин, давно ожидали, – сказала она, подавая Валентину шершавую руку. – У нас ведь даже штучка одна ваша спрятана.
– А листочки, – не стерпел Алеша, – мы с тятей в тот же вечер все до одного по завалинкам разбросали. Шуму потом сколько было, страсть!
Шапочкин с недоумением посмотрел на Алешу.
– Листовки? – переспросил он, хмуря брови. – Какие листовки?
– Да на ярмарке, не помнишь разве? – удивился, Алеша. – Мальчишку торговец бить хотел, а ты его выручил. Потом еще чуть драки не было с торгашами. Интересно!
– Ну-ну, – пробасил Валентин. – Теперь вспомнил.
Крендель тогда мальчишка, кажется, украл? Один крендель.
Алеша насупился и недовольно ответил:
– Не украл, а взял, чтобы поесть. Голодный он был.
Теперь Валентин посмотрел на мальчика с удивлением.
– Это правильно! Молодец. Конечно же, не украл, – улыбаясь, он погладил взъерошенную голову мальчишки.
Хозяева пригласили гостей к костру. Сюда постепенно сошлись все лесорубы. Вначале разговор не клеился, потом кто-то напомнил о засухе и плохом урожае, затем заговорили о расценках, о дороговизне.
Гости остались на ночлег. Лесорубы успели поужинать, поэтому для гостей снова принялись варить кашу и повесили над огнем чайник.
Становье расположилось в неглубокой котловине у отвесной гранитной скалы. Справа, за пригорком, тихо плескались волны горного озера, слева – с высоты в пятнадцать сажен, прямо из каменной стены с шумом низвергалась речка. Впереди высилась покрытая столетним лесом Собачья гора. Все здесь было большое, сильное, сказочно-прекрасное. Только сплетенные из молодой березы и покрытые пологами балаганчики лесорубов казались маленькими, жалкими и ненужными.
Алешу томило нетерпение: хотелось поскорее сообщить о револьвере Шапочкину, но тот был занят. Он рассказывал собравшимся о тяжелом положении заводских рабочих, о снижении по всему заводу заработной платы и о других притеснениях со стороны властей и хозяев.
– А мы думали, одних нас ограбили, – качая головой, вздохнул дедушка Иван. – Оказывается, и до заводских добрались. Всем, значит, погибель готовят.
– Да, тяжело стало рабочему люду, – продолжал Шапочкин, – в дугу нас гнут хозяева, последние капли пота выжимают. А чуть что – в тюрьму тащат, шомполами бьют, издеваются.
Дедушка вздохнул:
– Что и говорить, все крепче и крепче ярмо-то натягивают. Не знаю только, до какой поры рабочие терпеть будут?
– Подожди, Иван Александрович, мы еще свое возьмем, – вмешался в разговор Маркин. – Девятьсот пятый всем открыл глаза – и нам и крестьянам. Мы теперь не только ошибки, но и силу свою почувствовали. Не тужи, придет еще революция, – поблескивая глазами и постепенно повышая голос, продолжал Маркин. – Она сейчас сил набирается. Отступили мы немного. Так надо было. А теперь хватит – наступать будем. У буржуев впереди ночь, а у нас – день. Вот оно как надо понимать это дело-то.
– Пока мы этого дня ждем, они нас голодом уморят или передушат, – тоскливо оглядываясь по сторонам, ответил Зуев. – У меня вот жену лесиной задавило, теперь один остался. Как жить-то? Совсем невмоготу становится. А им что? Плаксин сказал: «Сама виновата». Это покойница-то, значит, Марфа моя. Ну разве это не ирод рода человеческого? Да што там и говорить. Вы лучше знаете, что это за люди за такие! – Спиридон заплакал.
– Не плачь, – обнимая Спиридона за плечи, сказала Марья, – слов нет, жалко Марфу. Я вот тоже со слезами справиться не могу, но ими все равно нашему горю не поможешь и виноватых не накажешь. Я часто думаю, почему умерла Марфа, кто виноват?
– Кто же? – настороженно спросил Пыхтин.
– Виновник тогда как раз сам подъехал, – помолчав, тихо ответила Марья. – Это из-за ихних дурацких нарезов лесосек Марфу убило. Зря мы ему тогда бока не измяли, сам напрашивался. Один был, а нас сто человек. По пинку, сто пинков, ему бы и хватило. Зла в нас еще настоящего к ним нет. Вот в чем беда. Доведут народ до белого каленья, тог да узнают, где раки зимуют. А сейчас им что? Привыкли над народом изгаляться, в слезах, в крови людской купать ся. Думают, конца-краю этому не будет, – Марья резко взмахнула рукой. – Неправда! Кончится им эта масленица, придет и великий пост. Тогда и царь-батюшка не поможет.
За все придется рассчитываться, и за Марфу тоже.
Слушая Марью, Шапочкин думал:
«Кто она, эта Марья? Забитая нуждой, малограмотная работница. Живет в лесу – ни книг, ни газет не читает, а мыслит правильнее многих наших интеллигентов. Вот они, новые люди. Вчерашний раб, а завтрашний народный вожак. Человек с горячей любовью к народу и жгучей ненавистью к врагам. Тысячу раз прав Владимир Ильич, когда говорит, что народ и народная правда непобедимы».
Шапочкин был искренне взволнован. Не ожидал он услышать такие слова в среде лесорубов. Тем легче ему было доказать необходимость общей борьбы с царским правительством, как главным виновником народного несчастья. Ему начали задавать вопросы.
– Про царя-то правильно сказал, а что про чужаков молчишь? Куда ни плюнь, везде чужаки. Управляющий – англичанин. Механик Рихтер – немчура. Плавильщик – итальянец с фамилией черт-те знает какой… На железке орудует. Кари-Мари – француз. И в других местах тоже.
Все как есть кровососы, а у нас и своих таких девать некуда. Почему это так? – спрашивали лесорубы.
На эти настойчивые вопросы Валентин вначале даже не нашелся что ответить.
Подавив нахлынувшее чувство растерянности, Шапочкин посмотрел на возбужденные лица лесорубов: что им сказать?
– Нельзя, товарищи, всех иностранцев под один гребень причесывать. Разобраться надо. За границей рабочий класс тоже есть, да и лесорубов там немало. Им тоже нелегко живется. Мы только не видим. Те, которые здесь, – это же буржуйские прихвостни. Таких много и у нас. Плаксин, например.
– Да что там Плаксин? – вмешался в разговор Маркин. – Все правители наши такие. Это они помогают иностранцам грабить нас. А почему? Да потому, что сами они и есть главные грабители.
– Словом, одни кровососы, а другие живоглоты, – вставила Марья.
– Во, правильно, – обрадовался Маркин. – Одного поля ягода!
– Так-то оно вроде так, Данило Иванович, но если хорошенько подумать, так чужаки-то, пожалуй, еще хуже. Они сюда, как воронье, налетели, чтобы нахвататься – и домой. До нас им никакого дела нет, – сказал дедушка Иван.
– Верно, те, которые сюда хозяйничать приезжают, именно такие, – согласился Маркин. – Вот, например, управляющий наш: решил весь лес около завода вырубить.
– А кто же его там рубить-то станет? – удивился дедушка.
– Пропади они пропадом, чтобы мы туда рубить поехали, – вспылил старик. – Что мы враги, что ли, заводскому люду.
– Значит, мы можем так и передать рабочим, что вы на эту удочку не пойдете? – спросил Маркин.
– Так и передайте, – за всех ответила Марья. – Пусть англичанин, если ему надо, сам рубит. А мы палец о палец не ударим. Нашел дураков, балда проклятая.
Маркин посмотрел на Шапочкина, в его глазах мелькнула ирония.
Взволнованный рассуждениями лесорубов, Шапочкин добродушно улыбался.
Дедушка Иван напомнил было о сварившейся каше.
– Погоди, Иван Александрович, – попросил Маркин, – успеем с ужином. – О вашем заработке надо бы по говорить, – предложил он сгрудившимся у костра лесорубам. – Крепко обидел вас заводчик, воевать, наверное, придется.
– Кабы от этого толк был, так мы бы хоть сейчас, – оглядываясь на товарищей, сказала Марья.
– Будет толк, если дружно возьмемся, – уверенно за явил Маркин. – Забастовку объявить надо, требования предъявить, чтобы старые расценки восстановили и лесничего-подлеца убрали. Напирать надо. Какого черта на них смотреть?
Лесорубы заволновались, зашумели. Мысль о забастовке многим понравилась.
После обсуждения вопроса о забастовке, лесорубы решили ждать, что скажут заводские рабочие. Выработать окончательные требования решили поручить забастовочному комитету.
Прощаясь с гостями, лесорубы крепко жали им руки и просили приходить почаще.
Когда стали укладываться спать, выяснилось, что нет Алеши. Вначале мать подумала, что он засиделся у друзей, но и там его не оказалось.
– Куда это он запропастился? – спрашивала Марья свекра, но тот только разводил руками.
Гостей он уложил спать в своем балагане, рассказал им, как пройти к черемшанским лесорубам, пожелал спокойной ночи и пошел спать к Спиридону.
Заметив сидящую у костра Марью, Иван Александрович остановился.
– Иди, Марья, спать. Я знаю, где он, – и по-стариковски лукаво улыбнулся. – Знаю, а сказать вот не могу. Не разрешил. Ты, говорит, дедушка, пока что про это никому.
Ну-ну, иди отдыхай, не скоро он еще будет.
Алеша пришел на рассвете. Глаза его блестели, лицо еще больше осунулось.
– Ты где это шатаешься? – укоризненно спросила Марья.
Алеша полез за пазуху.
– Я, мам, домой бегал.
– Ты с ума спятил, – охнула Марья, – пятнадцать верст туда, пятнадцать назад. Зачем это тебе понадобилось? Да еще ночью.
Алеша вынул из-за пазухи сверточек:
– Я все время бегом, мама, шагом нисколько не шел.
Торопился. Бабушка хотела меня оставить ночевать, да я не согласился. На, отдай, он, поди, им– нужен. А нам для чего? Лежит без всякой пользы в земле…
Мать схватила Алешу за плечи и радостно прижала к своему сердцу.
– Настоящий ты у меня молодец, Алешенька. Поди, там каша осталась, поешь. Устал-то ведь как, родной.
