Текст книги "Чужаки"

Автор книги: Никита Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 44 страниц)

– Всех! – еще более решительно подтвердила Машутка. – Пора научиться разбирать, кто прав, кто виноват.

– Всех не соглашусь ни за что, – отрезал Назаров, – половину туда-сюда, а половину в овраг, паря, немедленно…

Машутка перевела взгляд на капитана. К нему же метнулись округленные, злые глаза Назарова/ Вместо ответа Чугунков вынул из сумки записную книжку и, остановив лошадь, прижал книжку к седлу. Вырывая исписанный листок и, не глядя на Назарова, сказал:

– Хочу спросить мнение полковника. Поезжай, доложи лично. Мы пока будем двигаться на Челябинск.

Назаров неохотно взял бумажку, неохотно влез в седло. Прежде чем ехать, сказал со злостью:

– Хуже нет, паря, когда у командира слабит. Поду мал бы, о ком разговор…

Нижняя губа капитана задрожала:

– Не ваше дело, поручик. Командир я. Делайте то, что приказано. Ждать буду до вечера, не дальше. – Провожая Назарова взглядом, добавил:

– Зверь. Вот из-за таких люди и гибнут.

Глава сорок седьмая

На первом же привале Машутка стала просить Чугункова отпустить женщин. После некоторого раздумья капитан махнул рукой.

– Ладно, пусть будет по-твоему.

Решение Чугункова было не случайным. Поражение и развал колчаковской армии заставили даже его, всегда беспечного, задуматься над своей судьбой, над тем, что происходит. И чем больше думал, тем сильнее становилось чувство отвращения к армии народных врагов, в которой служил, и страх перед будущим. Он понимал, что надо на что-то решиться. Но тем не менее он, подобно плывущей на реке щепке, не находил в себе сил повернуть к берегу.

Прощаясь, Мария Яковлевна отозвала Машутку в сторону и, крепко обнимая, сказала, что будет ждать ее каждый час и каждую минуту. – Да не задерживайся. В городе начнутся большие дела. Не опаздывай.

– Как только добьюсь своего, сейчас же приеду, – показывая на Чугункова, ответила Машутка.

Марья с тревогой посмотрела на девушку.

– Смотри, будь осторожна.

Стремясь успокоить женщину, Машутка сказала:

– Не беспокойтесь. Он ведь ничего не знает. Разговаривать будем как равный с равным.

– Но ты все-таки остерегайся, – и, еще раз крепко обняв Машутку, пошла в обратную сторону.

Чугунков был искренне рад, что снова встретился с Машуткой. Особенно сейчас, в такую трудную для него минуту, когда надо было на что-то решиться. «Ей можно довериться. Но с чего начать и как начать?» – думал Чугунков, искоса поглядывая на ехавшую рядом девушку. Он впервые видел ее в Гражданской одежде. В ней Машутка казалась проще и ближе.

Слушая рассказ девушки о болезни, о госпитале, он нетерпеливо ждал, когда она переведет разговор на то, что его сейчас волновало.

Это же беспокоило Машутку, но, боясь все испортить, она начала издалека. Показывая на заблестевшее впереди озеро, девушка сказала:

– Как бы хорошо сейчас в воду. Потом полежать на песке и снова в воду, и так до самого вечера.

Чугунков рассеянно посмотрел на озеро, потом снова перевел взгляд на Машутку.

– Хорошо, да не для нас. Мы вон какими делами заняты, – и он ткнул черенком плети по направлению идущей впереди колонны. В голосе Чугункова ясно слышалась досада. Машутка поняла, что разговор начат удачно.

– Ты давно этим занимаешься? – спросила Машутка.

– Нет, первый раз. Командир заболел, вот меня и послали. Но мне это не по силам, рука не поднимается. Когда воюешь, другое дело. А так противно и тяжело… – и он устало махнул рукой.

– Сами виноваты, – смотря на Чугункова, строго ответила Машутка, – по своей охоте подличаем и молодость ни за грош, ни за копеечку губим. Посмотришь на других, люди как люди, а мы как проклятые, каждый день только и знаем, что со смертью переглядываемся.

Чугунков только этого и ждал. Наконец она заговорила о том, о чем он в последнее время так много думал.

«Неужели, – спрашивал себя Чугунков, – и она почувствовала то же самое, что чувствую и я? Неужели этот разлад, мучающий меня, начался и у ней? У человека, который так же, как и я, вступил в белогвардейскую армию добровольно. Значит, это не случайно. А что если она хитрит?»

Выравнивая коня, он приблизился к Машутке. Его знобило.

– Скажи, Маша, могу я говорить с тобой откровенно? – неуверенно спросил Чугунков и, как бы спохватившись, добавил:

– Не выдашь?

– Бессовестный! За кого ты меня считаешь?

– За добровольца белогвардейской армии.

Машутка с укором посмотрела на Чугункова, потом сказала со злостью:

– Ты, знать, не знаешь, как меня обманывали Сумкин с Луганским. Девчонка была, вокруг пальца обвели. А ты еще смеешься…

– Но ведь красные родителей твоих убили, так это или нет?

– Неправда! – крикнула Машутка не своим голосом. – Для обмана придумали. Папа с мамой живы. У красных они. А я против них воюю. И это все подлец Сумкин подстроил. Глупостью моей воспользовался.

В словах девушки Чугунков услышал крик жестоко обманутой, протестующей души. Он понял, что Машутка не только не хитрит, но так же, как и он, рвется из проклятого тупика, в который они зашли.

– Я рад, что встретил тебя, Маша, – дружески продол жал Чугунков. – Давно хочется поговорить с надежным человеком, отвести душу. Чувствую, что иду не туда, куда надо, а вот куда повернуть – не знаю, и посоветоваться не с кем. Ясно одно: был дураком… – Чугунков замолчал, виновато посмотрел на девушку, тяжело вздохнул. Машутка взглянула на его посеревшее лицо и поняла, что и этот всегда веселый, беззаботный человек сейчас тяжело страдает, и в ее сердце впервые шевельнулось к нему сочувствие.

Как бы очнувшись, Чугунков продолжал:

– Места не найду, готов убить себя, а деваться некуда. Не к красным же переходить…

– А почему бы и нет?

– Добровольцев, говорят, там расстреливают.

– Враки, – убежденно сказала Машутка.

– Ты откуда знаешь? – удивился Чугунков.

– Раз говорю, значит, знаю.

– Вот как, – протянул Чугунков и снова замолчал.

Только на привале он стал снова расспрашивать Машутку, почему она так уверена в красных. Они сидели на бровке дорожной канавы, в стороне от конвоя. Отпущенные на весь повод лошади с жадностью ели придорожный пырей, фыркая от попадавшей в ноздри полыни. В небольшой полосе пшеницы перекликались несколько перепелов. Машутка сидела, поджав ноги под себя, Чугунков, облокотившись, полулежал. Он машинально обрывал головки пырея и отбрасывал их в колею.

– …Разве мы люди? – отвечая на вопросы Чугункова, говорила Машутка. – Посмотри назад, что там увидишь? Одни преступления. За что воюем? За кого? Говорят, наш правитель Колчак все делает по указке англичан да американцев. Если разобраться как следует, за врагов своих кладем головы. А с кем деремся? Вот они, – показывая на пригорюнившихся тютнярцев, продолжала Машутка. – Что эти люди нам сделали? Какую дорогу перешли? Если бы я была на твоем месте, минуту не стала бы их держать.

– Свою голову тоже жалко. За это не похвалят.

– Но не мучить же и убивать неповинных людей из-за страха за себя. Пора одуматься.

Чугунков сел, вынул сигарету, закурив, угрюмо посмотрел на девушку.

– Дай подумать до вечера, а заодно скажи, куда ты меня зовешь?

В голове Машутки мелькнуло подозрение: может, не случайно Чугунков откладывал решение до вечера. «А вдруг предаст», – подумала она. Но его задумчивый вид и растерянная улыбка успокоили.

Под вечер конвой подошел к Казачьей станице. Село было забито беженцами. Особенно много их толпилось на базарной площади. Собравшись кучками, они уныло смотрели на отступающие по тракту обозы и тыловые учреждения, на вновь прибывающих беглецов.

Оставив конвой и арестованных на окраине станицы, Чугунков с Машуткой поехали на площадь. Здесь их окружили жадные до новостей беженцы. С горящими от нетерпения глазами они спрашивали о положении на фронте, надеясь получить от офицера давно ожидаемое известие о наступлении белых. Но Чугунков не стал отвечать на вопросы и отослал любопытных к станичному атаману, уверив, что тот знает все.

В конце площади Машутку окликнули, обернувшись, она увидела семенящего к ней Егора Матвеевича.

– Маша! Вот где бог дал свидеться, – кричал он, под бегая к девушке, – гляжу и не верю, ты это или не ты, по том посмотрел на господина офицера, вспомнил, гнедого-то он хотел отобрать. Свои, значит, вот радость. А мои лошади с барахлишком вон там, в переулке. Отступаем. Может, поможете чем. Хорошо бы вагончик достать, уж больно умучились.

Машутку била лихорадка. Схватившись за гриву лошади, она с трудом выдавила:

– Помогу. Обязательно помогу. Приходи на окраину, там поговорим.

На обратном пути Чугунков то и дело смотрел на изменившуюся Машутку. Сухие блестящие глаза, прерывающийся голос, которым она говорила, не оставляли сомнений в ее намерениях.

Сумкин явился сейчас же. Он был уверен, что Машутка находится в колчаковской армии и ей ничего не стоит достать ему вагон, чтоб перевезти стоящие в переулке шесть подвод, нагруженные ценностями, украденными у Тучкина. «На этот капитал, – думал Сумкин, – я могу сколько угодно жить в любом месте. Только бы подальше уехать. Отсижусь как-нибудь…»

Увидев подходившего Сумкина, Чугунков спросил у Машутки:

– Что ты хочешь с ним делать? Машутка показала на его наган.

– Расстегни кобуру, чтобы я могла свободно взять. Чугунков насупил брови.

– Давай уж лучше я сам…

Егор Матвеевич сразу начал разговор о вагоне.

– Так как же, Машенька, и вы, господин офицер, по части вагончика? Очень бы нужно. Не откажите, ради бога.

– Как же другие едут? – вместо ответа спросил Чугунков.

Сумкин важно разгладил бороду.

– Как можно, господин офицер, равнять меня с другими. У них барахлишко одна дрянь. А у меня капитал, миллионы. Разобраться, так на всех нас хватит.

– Это то, что Тучкин награбил? – не своим голосом спросила Машутка. – В музеях…

– Машенька Что ты, что ты, – засуетился Сумкин. – Кто награбил? Я для тебя стараюсь. Сирота ты… За дочь тебя считаю…

– Врешь! Врешь! – закричала вне себя Машутка. Папа с мамой живы, вы обманули меня! Обманули!

Сумкин понял, что игра кончена, и, поворачиваясь, прошипел:

– Ну и черт с ними. Война еще идет, посмотрим.

Чугунков вынул наган, не торопясь прицелился. Про гремел выстрел.

Сумкин подпрыгнул, боком шагнул несколько шагов в сторону и тяжело завалился в канаву.

Выстрел окончательно решил дальнейшую судьбу Чугункова.

Он приказал удивленному прапорщику вести солдат на соединение с полком, а тютнярцев отпустил, сказав им, чтобы они разошлись и по одному возвращались домой.

Когда остались вдвоем, Машутка взяла Чугункова за руку.

– Вот и решено. Назад теперь некуда, но зато завтра будем там, где должны давным-давно быть.

– Скажи, Маша, воззвание тогда… Твоих рук дело?

– Моих.

– А склад тоже ты помогла на воздух пустить?

– Помогла.

Чугунков крепко сжал Машуткину руку.

– Я так и думал… Молодец, и меня из беды тогда выручила.

Машутка дружески посмотрела в глаза Чугункова.

– Разве я могла сделать иначе, я ведь давно увидела в тебе хорошего человека.

Глава сорок восьмая

Фронт неумолимо надвигался на Челябинск. По-разному вели себя жители города. Одни, несмотря на уверения газет в неминуемом разгроме красных на подступах к городу, поспешно уезжали на восток, другие настойчиво готовились к предстоящей схватке. А третьи ждали, чья возьмет, чтоб примкнуть к победителям.

Большевистская организация объявила себя мобилизованной. На заводах, в мастерских и на тайных квартирах шла упорная работа по организации боевых дружин. Доставали оружие, где только можно, но его было мало.

Зачисленный в один из отрядов, Чугунков сделал в те дни в своем дневнике несколько записей:

«Мы почти безоружны. На сто человек три винтовки, восемь обойм патронов, шестнадцать разнокалиберных револьверов. Но настроение такое, как будто бы у нас есть и винтовки, и пулеметы, и пушки. Кругом царит уверенность, что скоро все это будет. Удивительные люди…»

Через два дня Чугунков записал:

«Сегодня представитель Комитета сообщил: завтра получим еще сорок винтовок, отнятых у какой-то отступающей части. Между прочим, намекнул, что пришла и наша очередь доставать оружие и для себя и для тех, у кого еще его совсем нет. Считаю намек справедливым. Обдумываю план операции, задача не из легких».

Третья запись в дневнике Чугункова гласила:

«Первая операция прошла успешно. При помощи железнодорожников захватили два вагона с оружием и боеприпасами. Охрана никакого сопротивления не оказала. Не завидую тем, кто еще продолжает верить в колчаковскую авантюру».

За последнее время у Машутки установились с Чугунковым хорошие дружеские отношения. Он был искренне благодарен девушке за то, что она помогла ему вырваться из белогвардейского лагеря. Это ведь Машутка сделала его участником борьбы за освобождение Челябинска от колчаковцев.

Чугунков по старой привычке продолжал ухаживать за девушкой. Он надеялся, что рано или поздно, она станет к нему благосклоннее.

Вот и сегодня он говорил ей:

– Знаю, что не мил, другой бы ушел, а я не могу. Уж лучше бы запретила приходить, что ли…

– В этом нет никакой надобности. Друзьями были, друзьями и останемся. – Девушка делала вид, что не догадывается о его чувствах.

В тот день они долго сидели на берегу Миасса, слушая, как журчит по камням вода, как плещется у берегов мелкая рыбешка, как кричат в степи перепела, напоминая людям о приближении страды.

На следующий день рано утром за Машуткой зашел Калина. Поздоровавшись, он неловко помял в руках фуражку и, косясь на закрытую дверь в горницу, спросил:

– Есть кто там?

Узнав, что в квартире никого нет, кроме Машутки, Калина облегченно вздохнул, присел на стул и, загадочно улыбаясь, спросил:

– Тебе ничего хорошего сегодня не снилось?

– Нет, ничего, – насторожившись, ответила Машутка. – А что?

– Слушай, Маша. Нам поручают махнуть через фронт и договориться там с красными по разным делам.

Стремясь скрыть волнение, девушка спросила:

– Когда же это будет, дядя Калина? И о чем мы должны там договориться?

– Таких тонкостей я и сам не знаю. Об этом скажет Кузьма Прохорович. Давай пей чай и пойдем, через час надо быть в дороге.

Но Машутка не только не хотела пить чай, но и не могла себе представить, как она может ждать еще целый час. Ей хотелось сейчас же бежать в большевистский Комитет, чтоб немедленно выяснить, какое будет задание, и сейчас же лететь туда, где ее ждет Алексей, где должен завершиться круг ее блужданий и страданий.

Кузьма Прохорович встретил Машутку спокойным, внимательным взглядом. Потом заботливо усадил к столику, придвинул ей блюдо с душистой смородиной и, набивая трубку, сказал:

– Есть, Маша, важное дело. Мы решили поручить его вам. Калина говорил, наверное…

– Да, да. Я знаю, – не в силах скрыть волнение, скороговоркой ответила Машутка, – я готова сейчас же пойти выполнять. Скажите, что нужно?

– Вы должны пробраться через линию фронта и передать красному командованию план восстания рабочих Челябинска. Комитет считает это очень важным делом…

– А как мы должны его передать? – стремясь как можно скорее окончить разговор, спросила Машутка.

Кузьма Прохорович нагнулся, вытащил из-под лавки поношенные ботинки.

– Вот на, померь, подходят или нет?

Машутка надела ботинки, они оказались немного велики, но носить можно было.

– Подостлать небольшую стельку и будет в самый раз, – разгибаясь и переступая с ноги на ногу, сказала она внимательно наблюдавшему Кузьме Прохоровичу, – Вот эти ботинки надо донести до одного из красных командиров, – Кузьма Прохорович подумал и добавил: – По крайней мере, до командира полка. Разуешь ботинок, оторвешь стельку и там найдешь все, что нужно. А на словах передашь, что мы начнем восстание, как только услышим артиллерийскую стрельбу.

– Так я сегодня же пойду, – волнуясь, сказала Машутка. – Сделаю все, как вы сказали.

– Нет, обожди, – показывая глазами на лавку, сказал Кузьма Прохорович. – Это не так просто, как тебе кажется. Садись и слушай.-.

…В этот же день Машутка с Чугунковым в крестьянской одежде выехали на телеге из города с пустыми горшками и бидонами из-под молока. Впереди на целую версту шел Фома, сзади с котомкой шагал Калина. Навстречу без конца двигались обозы, санитарные телеги, шли бросившие оружие солдаты. Солдаты белогвардейской армии оставались солдатами только до тех пор, пока не оторвались от своей части. Но стоило им бросить винтовку и отойти от понукающего окрика, как они устремлялись домой или перебегали на сторону противника.

Двигаться к реке, он велел Машутке плыть на другой берег.

– А ты? – спросила Машутка.

– Потом, когда переплывешь ты. Машутка с разбега прыгнула в воду.

Вдвоем с Калиной Чугунков продолжали отбиваться от колчаковцев. Один из белогвардейцев, заметив вылезшую из воды Машутку, вскинул винтовку, прицелился, но пуля, выпущенная с той стороны лежащим за валежиной Фомой, срезала кавалериста раньше, чем он успел выстрелить.

Прошло еще несколько минут. Убедившись, что Машутка и Фома в безопасности, Чугунков прекратил стрельбу. Колчаковцы потребовали, чтобы беглецы подняли руки. Узнав Чугункова, многие растерялись, не зная, что делать со своим бывшим командиром. Хотели спросить Назарова, но тот лежал без сознания.

Глава сорок девятая

Схватив Машутку за руку, Фома помог ей выбраться из воды и торопливым шагом повел в глубь леса. Сзади слышались стрельба, крики. Впереди с минуты на минуту могли появиться белые. Но выбора не было, нужно было двигаться. Убедившись, что трава высохла и следы теперь обнаружить трудно, Фома снова пошел вперед, посоветовав Машутке не терять его из виду, но и близко не подходить. Через какую-нибудь версту лес неожиданно кончился. У самой опушки показались плетни огородов, густо заросших коноплей.

Перемахнув через загородку, беглецы спрятались в двухметровых зарослях конопляника. За селом началась ружейная и пулеметная стрельба. Бой шел за гумнами. Оставив Машутку в коноплянике, Фома вернулся к изгороди, раздвинул плетень и, высунув голову, стал осматриваться. С правой стороны по большаку двигалась четырехорудийная батарея. Шли раненые, ехали обозные телеги. Слева, из улицы, вышла колонна солдат. Рассредоточившись, она исчезла в лесу. Вслед за колонной из улицы тянулись отдельные солдаты, многие были без оружия.

«А мы вовремя вышли из леса, – подумал Фома, прислушиваясь, как за селом стихали пулеметные и винтовочные выстрелы. – Фронт бросили, нас могли прихлопнуть».

Он уже хотел было пойти обратно, как вдруг заметил идущего около изгороди офицера. Согнувшись, Фома побежал по меже, в сторону от Машутки.

Сзади прогремел выстрел. Фома почувствовал сверлящую боль в ноге. Обернувшись, он упал на землю, приподнял винтовку и почти в упор выстрелил в бегущего к нему офицера. Опасаясь преследования, Фома, несмотря на жгучую боль, отполз по меже еще сажен пятнадцать и, завалившись в канаву, спрятался между огуречным парником и грядкой гороха.

Паника среди отступающих колчаковцев была настолько велика, что они не только не обратили внимания на выстрелы в огороде, но и не заметили исчезновения офицера.

Через час Машутка увидела окапывающихся между огородами и опушкой леса красноармейцев, а еще через несколько минут разыскала истекающего кровью Фому. Раненому нужна была срочная помощь. Машутка побежала в улицу и у первого встречного красноармейца стала расспрашивать, где перевязочный пункт. Почесав затылок, молодой с белесыми бровями красноармеец ткнул пальцем в открытые ворота соседнего дома.

– Вон, только сейчас заехал Митрий Митрич, беги скорее, он мигом все сделает.

Вернувшись в огород, Машутка подняла Фому на руки и, изнемогая от тяжелой ноши, понесла на пункт. Перевязав ногу, Митрий Митрич уныло посмотрел на свой жалкий скарб, покачал головой и сказал, что раненого нужно срочно отправить в полковой лазарет. Машутка наняла за сапоги Фомы подводу и повезла его в соседнее село. Сразу же за поскотиной подводе с раненым нужно было пересечь маленькую речушку. У небольшого мостика, перекинутого на скорую руку красноармейцами, сгрудилось до сотни подвод, ожидающих переправы. Видя, что ей не пробиться к мостику, Машутка попросила подводчика помочь ей перенести раненого через речку. Потом снова взяла его на руки и пошла к селу, удивляясь, откуда у нее берется столько сил.

Лазарет, вернее полковой перевязочный пункт, только что прибыл в село, и Машутке стоило немало труда упросить сейчас же загипсовать ногу. Успокоившись за друга, Машутка спросила врача, как ей найти штаб полка.

– Штаб не знаю, где будет, а командир здесь, – ответил врач. – Я только что видел его у командира батальона. Это недалеко, на соседней улице.

Штаб батальона помещался в доме богатого кожевника. Во дворе и на улице толпились военные. С высокого тесового крыльца с резным шатром то и дело сходили командиры. В воротах Машутку задержал дежурный красноармеец.

– Вам, барышня, куда, – прищелкнув каблуками и загораживая дорогу, спросил дежурный, при этом он состроил такую уморительную рожу, что Машутка невольно улыбнулась.

– Вот туда, – показывая на крыльцо, ответила она.

– На прием, значит… Так, здорово… А к кому?

– Мне нужен командир полка.

– Ого! Самого, значит, товарища комполка. Здорово! К командиру полка пропустить не могу.

– А мне нужно и немедленно… Требую сейчас же пропустить.

– Сейчас же? Здорово. Вот это да. Товарищ комиссар! – обратился дежурный к появившемуся на крыльце высокому подтянутому военному. – Вот тут товарищ женщина просится к самому товарищу комполка.

Человек, к которому обратился дежурный, внимательно посмотрел на Машутку, сошел с крыльца, приложил руку к козырьку.

– Комиссар батальона Валь дек. Что вам нужно?

– Я хочу, чтобы меня провели к командиру полка.

– Разрешите знать, для какой цели?

– Это я могу сказать только ему одному.

Комиссар снова внимательно посмотрел на Машутку, что-то подумал, потом сказал:

– Хорошо, идемте.

Оставив девушку в приемной, Вальдек ушел в соседнюю комнату. Машутка слышала, как он говорил о ней и как другой голос сказал:

– Неужели наши кого обидели?

– Ну, на вас я надеюсь, – отозвался третий, как показалось Машутке, знакомый голос. – Интернациональный батальон не будет обижать мирных жителей, а впрочем, лучше давай ее сюда.

Машутка не верила своим глазам. За столом, рядом с военным китайцем, сидел их сосед, Михаил Редькин. Уставившись на девушку, он широко развел руки.

– Неужели это ты, соседка?

– Вроде я, дядя Михаил.

– Да теперь я и сам вижу, что ты, а вначале думал, что почудилось. Ты ведь, кажется, с белыми спелась, чтобы против революционного пролетариата…

– Если бы спелась, то здесь не была бы… – обиделась девушка.

– Оно, может, по-твоему, и так, но я, как командир обязан спросить тебя об этом.

Машутка стояла, опустив голову, не зная, что ответить.

«Михаил Редькин – командир, – думала Машутка, – это просто чудо… Даже в уме не укладывается». Но, вспомнив, зачем она здесь, подошла к столу и сказала твердо:

– Як вам, товарищ командир, по военному делу. О прошлом поговорим потом. Вы должны выслушать меня один на один.

Михаил отрицательно тряхнул шапкой волос.

– Говори при всех, от комиссара и командира Интернационального батальона я скрывать ничего, не стану.

Мальцева взяла табуретку, подсела к столу, сняла с ноги ботинок и, к великому недоумению командиров, бережно поставила его перед самым лицом Редькина.

– Я принесла вам план восстания челябинских рабочих, – показывая на ботинок, сказала она. – Восстание должно начаться, как только вы подойдете к городу. Вот здесь, – и девушка снова ткнула пальцем в ботинок.

Ленька схватил обувку, быстро завертел в ловких руках. Его зоркие глаза сразу определили, где нужно искать план. Схватив с подоконника кухонный нож, он через несколько секунд извлек из-под стельки ботинка врезанную там тонкую, спаянную из белой жести коробочку.

Осмотрев документы, Редькин хлопнул друга по плечу.

– Обнимай, Ленька, соседку, целуй, разрешаю. Вот она, пролетарская солидарность! Мы еще не успели подойти, а они план действия прислали. Надо немедленно сообщить комдиву. Пусть Алексей, наш товарищ Карпов, знает, как ждут нас в Челябинске. – Он вскочил на ноги, хотел само лично обнять девушку, но так и замер с распростертыми руками. Машутка, как подбитая, повалилась на пол. Организм, выдержавший огромное напряжение, отказал в тот момент, когда почувствовал, что все страшное осталось позади.

Очнувшись от обморока, Машутка, увидела, что лежит на кровати в маленькой комнате с распахнутым окном. На лбу мокрое полотенце, у изголовья стоит пожилая озабоченная женщина. Увидев, что Машутка открыла глаза, женщина ласково улыбнулась и, ничего не сказав, вышла из горницы.

На улице затарахтел мотор. За перегородкой кто-то сказал:

– Вот он. Приехал…

Машутка поднялась с кровати, прислушалась. В соседнюю комнату вошли люди, слышался голос Михаила.

– …и сдержал бы. А ты думаешь как? Если бы не план, я бы ей всыпал, да так…

– А, Юсуп? Ах, да-а. Ты ведь об этом не знаешь.

Машутка кинулась в распахнувшуюся дверь. Перед ней стоял Алексей.