Текст книги "Чужаки"

Автор книги: Никита Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц)

Глава двадцать седьмая

Здание кордона, где останавливались выезжавшие на охоту англичане, стояло на высоком обрыве у Золотого камня.

С трех сторон кордона шумел могучий сосновый лес; с четвертой к нему прилегало красивое прозрачное озеро. Под окнами кордона берег обрывался крутой, багряного гранита стеной, образуя миниатюрную тихую бухту. Озеро здесь достигало большой глубины, почти двадцати сажен. Впереди, в нескольких верстах от кордона, из воды поднималась группа небольших каменистых островов, заросших высоким и густым лесом. Летом эти острова кишели змеями, поэтому охотники, несмотря на манящую зелень и чудесный воздух, высаживались там редко. Сейчас, занесенные снегом, эти острова блестели на зимнем солнце, как сахарные утесы.

В первый же день охоты с Жульбертоном случилась неприятная история, испортившая ему настроение. Он отправился на лыжах с дробовиком за плечами поохотиться на рябчиков, но совсем недалеко от кордона неожиданно встретил стаю волков. Было время течки. Волки в это время были особенно опасны. Вначале Жульбертон до того растерялся, что не мог двинуться с места, но вскоре чувство самосохранения взяло верх, и он, боязливо оглядываясь, кинулся бежать в противоположную сторону.

Старая волчица сделала по его следам несколько прыжков, но потом села на снег и громко заскулила. Вся стая уселась полукругом и, задрав вверх длинные морды, протяжно и страшно завыла. Подстегиваемый волчьим воем, Жульбертон стремглав бежал до самого кордона. После встречи с волками Жульбертон уже не отваживался уходить в лес; вместе с кордонщиком он целыми днями сидел около проруби и терпеливо удил знаменитых уральских окуней. Об охоте он больше не хотел и слышать.

Через неделю Петчер прислал посыльного. В записке на имя Жульбертона сообщалось, что Смирновской шахте грозит серьезный обвал.

На следующий день, за несколько минут до второй смены, Алеша с Жульбертоном сразу же, как только сошли с кошевки, пешком спустились на третий горизонт. С Жульбертоном творилось что-то неладное.

«Хватил, наверное, через край», – рассуждал Алеша, наблюдая, как у Жулика трясутся руки. Всегда бледное лицо англичанина пылало. Пряча белесые глаза, он беспрестанно бормотал что-то на своем языке. Когда сошли с лестницы, Жульбертон увел мальчика в западный штрек, потушил свет и приказал молчать. В темноте Алеша не видел, как в северный прошла вторая смена.

Когда смена скрылась в штреке, Жульбертон взял Алешу за руку, вложил в нее спички и, сбиваясь и путаясь, сказал:

– Нужно, Леша, мальшик, бегом сашигайт фютель. Скоро, скоро, беги темная сторона. Увидайть не надо.

Алеша понял: наконец-то ему разрешают поджечь шнуры. Крепко сжав в руках спички, Алеша выскочил в рудный двор и по темной стороне быстро побежал к северному штреку. Близко никого не было, его никто не видел. Отлепив глину, Алеша чиркнул спичку и поднес ее к шнурам.

На концах засверкали искры. «Теперь бежать!» – подумал Алеша и что было сил опять по той же неосвещенной стороне бросился назад.

Англичанин схватил Алешу за руку и, весь дергаясь, закричал: – Саше? Пых?!.

– Да, да, – подтвердил Алеша, – зажег, вот погоди, сейчас ахнет.

В это время в северном штреке раздался страшной силы взрыв. Все дрогнуло и загрохотало. Сильная волна воздуха чуть не свалила Алешу на землю. На голову посыпалась порода; Алеша в ужасе взглянул на Жульбертона.

Мальчик понял, что произошло.

– Дяденька! – закричал он. – Так там же могут быть люди?!

Жульбертон поднял руку – и что-то тяжелое и жгучее обрушилось на Алешу. Почва под ним поплыла, и он стремительно полетел в бездну.

Глава двадцать восьмая

Вторая смена, как всегда, спустилась на пять минут раньше второго гудка. Принять работу, закурить и перекинуться несколькими фразами с уходящей сменой – вот для чего были нужны эти пять минут. А потом шли девять часов изнурительной работы, в полумраке, под холодным, как лед, подземным капежем.

Карпов вместе с Пыхтиным, Федором и Спиридоном работали в одном забое. Закуривая, люди неторопливо переговаривались.

– Сомневается хозяин-то наш, думает, не лишку ли зарабатываем? Разжиреем еще, – подтрунивал Карпов над коренастым, сгорбленным крепильщиком.

– А как же, конечно, много, – отшучиваясь, согласился крепильщик. – Неспроста же Уркварт опять расценки снижать вздумал.

– Страсть, говорят, боится хозяин, как бы рабочие, чего доброго, досыта не наелись.

– И сейчас в кармане вошь на аркане, а прижмут еще, глядишь, и она подохнет. Шесть рублей за полмесяца, через пять лет ревматизм, через десять – инвалид. Вот она, жизнь-то, какая!

– Не жизнь, а малина.

– Еще какая, – поднимая с земли топор, угрюмо проворчал крепильщик. – Умереть бы лучше, а вон поди ты, живем. – Он махнул рукой и тяжелой поступью пошел из забоя.

Полминутой раньше к выходу прошел Барклей. Указав бурильщикам, где и как готовить скважины, старик положил сумку в свободный забой и пошел на рудный двор.

Оставшиеся взялись за работу. А через минуту раздался взрыв. В забое все задрожало, сверху посыпалась порода. Лампы сильно замигали и погасли.

Чиркнув спичкой, Михаил тревожно посмотрел на товарищей:

– Что такое? Во время смены?

– Чего они рвут при людях? С ума спятили, – торопливым полушепотом спрашивал Федор, – никогда этого не было.

У входа в штрек послышались испуганные голоса:

– Ой, что делают, душегубы? Людей перекалечили! Издалека раздался крик о помощи:

– Спасите, братцы, убили! Ах, убили, братцы…

– Федя, где Федя? – спохватился Спиридон. Схватив лампу, он бросился в штрек. За ним побежали остальные.

В забоях началась паника. Люди метались из стороны в сторону, не зная толком, что случилось и что им делать.

Спиридон бросался от одного убитого к другому. Наконец он нашел Федю, навзничь лежавшего на руде. Тут же валялись обе лошади. Ноги у Спиридона подкосились.

– Сынок! Федя, родной мой… – падая на лежавшего около вагонетки мальчика, рыдая, закричал он.

Федю перенесли в забой, положили на куртку Спиридона. Михаил начал искать рану, будто это имело какое-то значение.

Совсем обезумев, Спиридон бросался из угла в угол и не переставая кричал:

– Сынок!.. Федя, Феденька!.. Сынок!

После долгих поисков Михаил, наконец, обнаружил на затылке сильную опухоль.

– Вот сюда его и трахнуло, – решил Михаил и неизвестно для чего начал сильно трясти Федину голову. Вскоре ему показалось, что мальчик тихо застонал, тогда он припал к опухшим губам ухом и стал напряженно слушать.

– Тише! – вдруг закричал он на Спиридона. – Тише!

Дышит, Жив он, дышит…

Через некоторое время паника в штреке и в забоях постепенно улеглась. Шесть человек раненых, кроме Феди, были уложены в одном месте. Возле них хлопотала группа шахтеров. Раненые нуждались в перевязке, но делать ее было нечем. Тогда трое товарищей сняли нательные рубахи, разорвали их и, как могли, перевязали раны.

В другом забое уложили убитых, их было пятеро. Среди убитых был и шахтер, который лишь несколько минут тому назад удивлялся, что при таких тяжелых условиях он все еще живет. Крепильщик лежал скрюченный, с разбитым черепом, лицо было залито кровью. Окровавленные руки вцепились в топорище так крепко, что товарищи едва смогли вынуть из них топор…

Еремей и Шапочкин встретились около завала. Валентин тревожно смотрел вверх на забитый породой штрек. Губы его что-то шептали, пальцы правой руки нервно теребили кромку капюшона.

– Работа чистая. Ни дохнуть, ни выдохнуть, – произнес, наконец, Валентин, заметив Еремея. – Поймали нас в ловушку. Крепко…

– Копать надо. Чего время терять? – отозвался Еремей. – Знамо, ловушка. Динамита, наверное, пуд не пожалели. Решили крепко забить гроб-то.

– Сколько нас здесь человек? – спросил Валентин.

– Сколько? Да поди сто. Не меньше.

– Много.

– Конечно, немало. Но это к лучшему. На народе и смерть красна.

– Много, – снова подтвердил Валентин. – Скоро задохнемся…

– Ясно, задохнемся, коли сидеть будем, – согласился Еремей.

– Вот что, Еремей, положение у нас тяжелое, но мы можем еще вырваться, если только проявим настойчивость.

– В народе, что ли, сумлеваешься? – спросил Еремей.

– Я не сомневаюсь, – ответил Валентин. – Не в этом дело. Нужно, чтобы с первого же часа порядок был и дисциплина. Вот о чем я думаю. Сам видишь, какая обстановка-то, всего можно ожидать.

– Сходку крикнуть надо. Решить, и чтобы больше ни каких, – предложил Еремей.

– Это правильно. С этого давай и начнем, – согласился Шапочкин.

– Тогда пошли к забоям, сейчас же людей собирать буду.

Вскоре в штреке загудел голос Еремея:

– На сходку! Эй! На сходку выходи, чего по углам забились, как мыши?

Угрюмые, с поникшими головами, собирались шахтеры около Шапочкина и Гандарина. Люди были ошеломлены и подавлены случившимся. А это было самое опасное.

Шапочкин с тревогой смотрел на собравшихся товарищей.

Когда шахтеры собрались, Валентин поднял над головой лампу.

– Мы должны обсудить свое положение, товарищи, – всматриваясь в бледные лица шахтеров, как только мог спокойно сказал Шапочкин. – Да и решить, что нужно делать дальше.

– А что еще делать? – послышался густой простуженный голос. – Отроют поди, што ли? Ждать надо…

– Нет, ждать нам нельзя – мягко возразил Валентин. – Неизвестно, когда нас отроют, у них там не горит. А у нас продуктов нет. Вода затапливать начнет, и дышать скоро нечем будет.

– На дядю надейся, а сам не плошай, – вмешался Еремей. – Чего сидеть будем сложа руки? У нас такие же обушки и лопаты, как и у них там. Действовать надо, нечего зря время терять.

– Знамо, надо, – послышалось из толпы. – Муторно сидеть-то будет, лучше работать давайте.

– Конечно, работать, а я что, против, што ли? – снова заговорил тот же простуженный голос. – Я только про них. Рыть, мол, поди будут.

Шапочкин опять поднял лампу:

– С нами никого из начальства нет, – продолжал он обводя шахтеров лихорадочно блестящими глазами. – А распоряжаться кому-то надо. Без этого нельзя. При таком положении нужна особая дисциплина, чтобы все делалось без отговорки.

– Так ты, Валька, скажи, что надо. Не супротив мы. Сделаем.

– Я советую избрать тройку, – предложил Валентин, – Пусть она за все отвечает и как следует командует.

Шахтеры согласились. В тройку вошли Гандарин, Шапочкин и Карпов. Старшим был избран Шапочкин.

Члены тройки тщательно обследовали завал. Вести работу по уборке обрушенной породы было опасно. Взорваны самые крестцы. Верх будет угрожать работающим постоянными обвалами. Посоветовавшись, решили начать пробивку ходка по направлению к соседнему штреку. Это значительно удлиняло работу, но давало хоть какую-то уверенность в благополучном исходе. Чтобы ускорить дело, договорились заменять работающих через каждый час. Карпова прикрепили для постоянного руководства работами на проходке.

Гандарин отобрал себе трех человек, дал им топоры, складные ножи и лампу, затем показал на убитых лошадей.

– Освежуйте и мясо разделите на сто три одинаковых части, – приказал он.

– А где же варить? И солить чем будем? – озадаченно спрашивали шахтеры.

– Языком посолишь, чем же еще больше? – сердито ответил Еремей. – При нашем положении и это хорошо. А вариться в брюхе будет.

Еремей устроил себе в одном из забоев что-то вроде навеса и, найдя карандаш, начал регистрацию.

– Подходи, – подзывал он шахтеров. – Фамилия как? Имя? – И тут же ставил в списке против фамилии палочку.

– Да неужто забыл, Еремей Петрович?

– Ничего не забыл. Знаю, Сидоркин Прокопий, по прозвищу Рыжий, – стараясь развеселить приунывших товарищей, шутил Еремей. – А спрашиваю для формы. Так всегда в порядочных местах полагается. Провиант какой есть? Выкладывай!

– Да какой же, Еремей Петрович? Вот хлеб и картошка.

– Клади сюда, – строго приказал Еремей, показывая на накрытый брезентовым плащом небольшой каменный настил.

– Да как же, Еремей Петрович! Я ведь не обедал.

Тогда Еремей еще строже спрашивал:

– Ты меня выбирал? – Шахтер подтверждал, что, действительно, выбирал. – Так что же ты, голова садовая? – напирал Еремей. – Ты думаешь, нас для чего выбирали? Клади, говорю, не наводи на грех.

Припертый к стене шахтер сдавался, лез за пазуху, вытаскивал оттуда узелок с продуктами и со вздохом клал на указанное место.

– Не горюй, – забывая строгость, успокаивал Еремей шахтера. – Свою долю получишь. Мяса еще свежего добавим, а лампу загаси и ставь вот здесь. Пока общим светом будешь пользоваться. На трое суток командир огня натянуть велел, а я что? Сказано, значит, надо сделать.

В это время Шапочкин устраивал раненых. В одном из забоев для них соорудили подвесные полки.

Так начиналась эта суровая борьба за жизнь…

Глава двадцать девятая

Слухи о взрыве в Смирновской шахте облетели завод и окрестные поселки. К шахте отовсюду бежали и ехали люди. Толпа росла с каждой минутой. Среди собравшихся было много родственников заваленных взрывом людей.

Первыми из шахты были подняты Жульбертон и Алеша.

– Кровищи сколько, бабоньки, – довольная тем, что ей первой удалось увидеть поднятых из шахты людей, визжала жена сторожа Анфиса. – Англичанин чисто весь в крови, схватил парнишку и вот так крепко держит. А кровь так и хлещет, так и хлещет!

– Господи, да нешто так можно! Заговорили бы, что ли, кровь-то, – послышался тревожный голос.

– Да ведь англичанин. Кто же нерусскую кровь заговаривает? Аль очумела?

– А парнишка-то русский. У него хотя бы заговорили, – настаивал тот же тревожный голос.

– А как же с нашими-то? Наши-то где? Тоже, наверное, кровью исходят? – кричали в толпе. – Ну чего мы тут стоим, глаза пучим? В шахту айда, бабы!

– Не подходить! Не подходить! – размахивая плетью и поддерживая другой рукой саблю, предупреждал Ручкин. – Мертвых там, говорят, только двое. Остальные будто бы живы. Не подходить, говорю, не разрешено!

Среди плачущей и стонущей толпы была и Марья. Она еще накануне привезла своим хлеба. Зная, что Алеша уехал с англичанином на Золотой камень, Марья тревожилась только за мужа. Но когда услышала, что из шахты подняты англичанин с парнишкой, она, как подкошенная повалилась на груду кирпичей.

– Дохтур!.. Дохтура пропустите! – закричали в толпе.

Доктор Феклистов был немолод и тучен. Бежать или быстро ходить он уже не мог. Своей лошади у него не было, а послать за ним, как видно, не догадались. Поэтому он прибыл на шахту почти последним. Его сейчас же пропустили. Около раненых возился прибежавший немного раньше фельдшер. Феклистова поразило обилие крови на англичанине. Кровь виднелась всюду. Она была на руках, на ногах, на груди и даже на спине. Особенно сильно было вымазано его лицо.

– Что, у него так много ранений? – не осмотревшись как следует в темном помещении, спросил Феклистов фельдшера.

– Больной в обморочном состоянии, – нерешительно ответил фельдшер. – Возможно, от большой потери крови. А рана на левой руке, и мне кажется, что…

Фельдшер замолчал и, сделав какой-то неопределенный жест, многозначительно посмотрел на Феклистова.

– Хорошо, хорошо, потом посмотрим, – сказал доктор и стал торопливо протискиваться к раненым.

Алешу Феклистов осматривал сам. Закончив осмотр, он скупо объяснил интересовавшемуся его состоянием Калашникову:

– Мальчик получил удар в голову, сильно поврежден череп. Сотрясение мозга. Положение?.. – Доктор покачал головой. – Тяжелое и… нужна срочная операция.

Из шахты подняли еще двух раненых и двух убитых. В момент взрыва они находились на рудном дворе третьего горизонта.

Получив сведения, что все остальные шахтеры завалены и судьба их неизвестна, толпа испуганно завыла, заметалась.

– Душегубы проклятые! Живьем всех схоронили. Теперь опять на рабочих всю вину сваливать будете!

– Довольно! Пора их, подлецов, к ответу притянуть!

– Знамо, хватит! Сколько еще будут над нами измываться?

Волнуясь, толпа настойчиво напирала на полицейских.

– Тише, сказано вам, не орите! – стараясь сдержать толпу, во все горло кричал Ручкин. – Это еще выяснить надо. Сейчас я сам в шахту полезу, а вы пока домой идите… Вам потом скажут.

– Ах вот ты как, шкура продажная! – выскочив из толпы, закричала Марья. – Домой стараешься нас проводить, а мужей и детей наших без нас хоронить будешь. Прихлебатели проклятые, подлецы! В крови нашей купаетесь и захлебнуться не можете. Звери! На нас только и знаешь орать, а чужакам небось ручки лижешь. Да неужто, – рыдала Марья, – у нас никогда не будет таких правителей, которые защищали бы нас, бедных людей?

Толпа притихла. Марья вся содрогалась от душивших ее рыданий, по лицу текли обильные слезы.

– Шутка ли сказать, – вздыхали в толпе – у нее, у сердешной, двое пропали: муж и сынишка. Небось так каждый заревет.

– Ой!.. Миша, Алешенька! – еще громче закричала Марья. Вдруг, увидев Алешу, она бросилась на Ручкина.

Пристав боязливо посторонился.

– Вот чертово отродье, – сказал он, пропуская Марью.

Бесчувственного Алешу укладывали на носилки, чтобы вместе с англичанином отправить в больницу.

Сжавшись, как приготовившаяся к прыжку кошка, Марья не двигалась несколько секунд. Вдруг она с криком вцепилась англичанину в горло и стала тащить его с носилок. Находившийся до этого в обморочном состоянии Жульбертон открыл глаза и, схватив Марьины руки, попытался оторвать их от горла.

Подбежавшие стражники выволокли рыдающую Марью на улицу.

Англичанин жалобно застонал и снова потерял сознание.

– Какая ужасная несправедливость! – возмутился присутствующий в помещении Геверс. – Спасая своего мало летнего помощника, мистер Жульбертон проявил настоящее геройство. Вы все видели, что, будучи серьезно ранен, он не бросил его, и даже когда потерял сознание, продолжал прижимать мальчика к груди. Так ценится наше великодушие? Нет, это ужасно!

– Господин Геверс прав, – вмешался в разговор штейгер Смирновской шахты перс Мустафа. – Мы действительно нашли их в ходовом отделении. Мистер Жульбертон был без памяти, но крепко держал мальчишку, он, как видно, хотел вынести его с третьего горизонта наверх.

– Вот видите, господа, – снова с укором обратился Геверс к присутствующим. – Как несправедливо относятся иногда ваши соотечественники к своим самым лучшим, самым заботливым друзьям.

К шахте постепенно прибыла вся администрация. Ждали только Петчера. Однако вскоре было получено сообщение, что управляющий болен и приехать не может.

– Буду ждать вас у себя, – передал он по телефону Калашникову. – Надеюсь, что больше ничего серьезного не обнаружится и катастрофа будет быстро ликвидирована.

При обсуждении плана спасательных работ между руководителями возник спор. Калашников и Папахин настаивали на прекращении в шахте всех работ с тем, чтобы сейчас же начать спасение шахтеров. Но Геверс и Рихтер с этим не соглашались. Они считали, что начинать спасательные работы без соответствующей подготовки и хорошо продуманного плана вообще нельзя.

– Прошло более двух часов, – волнуясь, говорил Папахин, – а мы еще ничего не сделали. Там больше ста человек похоронено. Разве можно к этому так относиться? Это преступление!

– Оно удвоится, если мы допустим еще вторую глупость, – упрямо настаивал Геверс. – Только по одному тому, что там у нас похоронено сто с лишним человек, мы обязаны все делать осторожно. Я предлагаю, – заявил он с холодным высокомерием, – разработать продуманный, технически обоснованный план и после утверждения его управляющим приступить к работе. Только при этом условии можно рассчитывать на успех спасательных работ. От всего другого мы должны решительно отказаться.

– Кто же будет составлять этот план? – спросил взволнованный Папахин.

– Это дело управляющего. Кому он поручит, тот и составит.

– Тогда лучше всего нам сейчас же отправиться к управляющему, – предложил Калашников.

Петчер долго и внимательно выслушивал всех, кто пожелал высказаться.

– Как ни тяжело сейчас моральное состояние каждого из нас, – выслушав доклады, сказал Петчер, – никто не имеет права терять присутствие духа. Спокойствие и выдержка – вот главные условия, которые должны привести нас к наилучшему выходу из свалившегося на нас несчастья.

Он обвел взглядом присутствующих и с кислым выражением Лица продолжал:

– Каждый малейший необдуманный шаг с нашей стороны может привести к гибели более ста человек рабочих. Это было бы тяжким преступлением каждого из нас перед судом и перед собственной совестью. Поэтому я склонен принять предложение мистера Геверса. Нам, действительно, нужен хорошо продуманный план спасательных работ. Этот план должен помочь максимально сократить сроки их окончания. Я полагаю, что мы поручим составление плана самому мистеру Геверсу и будем просить представить его еще сегодня до вечера, а чтобы не терять напрасно дорогого времени, давайте сейчас же приступим к заготовке материалов и расчистке двора. Повторяю, господа, – повышая тон, продолжал Петчер, – мы все должны работать самыми ускоренными темпами. Каждый из нас должен помнить, что от этого будет зависеть судьба заваленных в шахте людей.

– А не пора ли все-таки прекратить эту болтовню и перейти к делу, – заикаясь от волнения, вспылил Папахин. – Там люди скоро задыхаться будут, а мы болтовней занимаемся. Это, в конце концов, возмутительное безобразие! Предупреждаю вас, господин управляющий, – вскакивая с места, заявил Папахин, – что я как начальник шахты вынужден начать работы без вашего разрешения.

Папахин был разъярен, глаза его горели.

Петчер злобно перекосил рот и тоже вскочил с кресла.

– Извините, господа, – сказал он, схватив трясущейся рукой какую-то бумажку. – Я должен был еще раньше объявить вам свой приказ об отстранении от должности начальника шахты инженера Папахина. Теперь я обязан сообщить вам, что он будет привлечен к суду по обвинению в происшедшей катастрофе. Больше я вас не задерживаю, господа. Идите и каждый занимайтесь своим делом. Всеми работами по спасению будет руководить главный инженер.

Приказ об этом мною подписан. Вы можете, господин Калашников, сейчас же приступить к его выполнению.

Через два часа Реверс докладывал управляющему о своем плане спасательных работ.

– Значит, вы планируете закончить все работы за двое суток? – повторяя слова Геверса, переспросил Петчер.

– Да, по плану это так, – подтвердил Геверс. – Но я уверен, что фактически работы продлятся не менее четырех суток, ибо здесь не учтены дополнительные работы, а они обязательно будут. В забое начнутся обвалы, они вызовут много не предусмотренных планом работ по креплению и уборке породы.

– Так, – самодовольно улыбаясь, согласился Петчер. – А воздуха им хватит на пятьдесят шесть часов? Шесть уже прошло?

– Да, кислород иссякнет значительно раньше, чем закончатся спасательные работы, – подтвердил Геверс.

– А не думаете ли вы, мистер Геверс, что эти дикари выкинут какой-нибудь номер? – спросил Петчер.

– Нет, у меня все рассчитано. Другой исход здесь совершенно исключен. Могила надежная.

– Значит, в нашем плане предусмотрено окончание спасательных работ на два часа раньше, чем у них закончится кислород… Так… А если план сорвется? Отвечать будет Калашников? Здорово придумано. Здорово! – сдавленно рассмеялся Петчер. – Это, пожалуй, первый серьезный удар, который мы наносим своим противникам в счет нашей борьбы за Урал.

Получив план спасательных работ, Калашников пришел к Петчеру и заявил, что он с таким планом согласиться не может.

– Чем он вам не нравится, – надменно спросил присутствующий при разговоре Геверс. – Здесь все рассчитано точно, лучшего не придумаешь.

– Да! Но вы не учли, что взорваны самые крестцы, будут обвалы, а размера их мы не знаем. Это может коренным образом изменить объем работы, а нам дорог каждый час.

– А что вы предлагаете взамен, – спросил Петчер и с иронией добавил, – может быть будем бить шурф сверху?

– Зачем шурф, – спокойно возразил Калашников. – Я предлагаю пробиваться из восточного штрека, вот отсюда, – и он показал пальцем на схеме. – Это несколько труд нее, но надежнее.

Петчер растерянно посмотрел на Геверса. Это было неожиданно и меняло расчеты.

В первую минуту Геверс тоже растерялся, но потом громко рассмеялся.

– Господин главный инженер! Вы подумали над тем, что предлагаете. Это же верх неграмотности. За такой план нас посадят в тюрьму и правильно сделают. Только без ответственный человек или злоумышленник может предложить такое решение. Разве вы не знаете, что левая сторона восточного штрека состоит из крепчайшего слоя камня, толщину которого мы точно не знаем.

Теперь смутился Калашников. Действительно, он не учел этого обстоятельства.

– Вот видите, господин Калашников, – оправившись от внезапной растерянности, с нескрываемым ехидством сказал Петчер. – Видите, в какую ошибку можно попасть неразобравшись. Хорошо, что мистер Геверс отлично знает условия в Смирновской шахте. Иначе и он ведь мог предложить нечто несуразное. Значит, нам ничего не остается делать, как выразить ему благодарность и настойчиво про должать работать по его великолепному плану.

Калашников был обезоружен, но тем не менее он сделал еще одну попытку.

– Нет, господин Петчер, я не могу согласиться с планом мистера Геверса, обвалы неизбежны, и они сведут на нет всю нашу работу. Я прошу поручить выполнение этого плана самому мистеру Геверсу.

Петчер покраснел от негодования, на щеках заиграли желваки, но он сдержался. Нельзя доводить дело до полного разрыва с главным инженером после того, когда был изгнан начальник шахты и не было больше ни одного русского специалиста, кому можно было бы поручить руководство спасательными работами; он сказал примирительно:

– Время идет, господин Калашников, а нам дорог не только каждый час, но и каждая минута. Вы видите, что ваше предложение оказалось ошибочным. Значит, другого плана нет и не будет. Это обязывает меня приказать вам в категорической форме производить работы по плану Геверса. Учтите, что уклонение от него будет вполне справедливо расцениваться как преступная трусость. Да и чего вы боитесь, у вас достаточно рабочих, в избытке крепежный материал, а главное, благородная задача. – Он встал, протянул руку. – Не смею вас больше задерживать. Время не ждет.