Текст книги "Чужаки"
Автор книги: Никита Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 44 страниц)
Наконец, все сборы закончены. Карпов с Мальцевым последний раз обходят партизан. Больший отряд под командованием Карпова после прорыва окружения пойдет через самые трудно проходимые места на соединение с Красной Армией. Второй – около ста человек – под командованием Мальцева, выйдя из окружения, соединится с отрядом Шапочкина, останется пока в тылу врага и будет продолжать борьбу с колчаковцами здесь. Пока Карпов с Мальцевым дают последние указания младшим командирам, партизаны с сожалением смотрят на оставляемый лагерь. Эти шалаши и землянки их надежно укрывали в непогоду. Вот на этих обрубках из сухостоя они сидели вокруг костров. В этих корытах, выдолбленных из толстых деревьев, носили воду. В этой большой землянке мылись, называя ее «царицей бань». Все здесь было сделано собственными руками и верно служило в трудной партизанской жизни.
Труден сейчас путь через леса и горы. Но пройдет еще немного времени, и он станет в стократ труднее. Под воздействием весенних солнечных лучей снег начнет постепенно оседать. Внизу будет все больше и больше собираться полая вода. Потому в одну из ночей с юга или востока налетит теплый ветер, и тогда под снегом возникнут тысячи маленьких ручейков. Вскроются реки. Они, клокоча и пенясь, начнут свой бешеный бег в низины.
Никто из знающих Урал не решится пойти во время таяния снегов в горы. Никто не пожелает даже своему недругу оказаться в это время в горах.
Но вот раздается команда, и отряды начинают вытягиваться в цепочку по одному человеку. Впереди первого отряда, с трудом шагая, идет Алексей. В руках у него винтовка, на поясе наган, за спиной мешок. Чтобы снег не сыпался за голенища, брюки, так же как и у остальных бойцов, натянуты на валенки. Через некоторое время Алексей делает два шага в сторону, пропускает отряды и пристраивается в конец цепочки. Теперь впереди идет Редькин, но и он через какие-то сто сажен сходит с дороги и, выждав, когда все пройдут, пристраивается за Алексеем. Так и шли, то и дело сменяя тех, кто протоптал свою долю дороги.
К утру бойцы без шума захватили на кордоне колчаковский пост и подошли к железнодорожному разъезду, разведанному группой Редькина. Здесь находилось одно из звеньев так называемого большого кольца, окружившего несколько партизанских отрядов. В этом месте партизаны должны разорвать окружение и, если удастся, запастись продовольствием и оружием.
Зная расположение белогвардейцев, командиры разделили свои отряды на несколько групп и одновременно напали на колчаковцев в нескольких местах. Бой был скоротечным, партизаны действовали настойчиво. Только немногим колчаковцам удалось, побросав оружие, убежать в лес.
К концу боя Алексей с Редькиным и несколькими бойцами поспешили в помещение разъезда. Они торопились предупредить работников разъезда, чтобы те не передавали на соседние станции сведений о нападении партизан.
Заняв помещение, Алексей вышел на платформу встретить показавшийся у семафора товарный поезд, идущий на восток. Приближаясь к разъезду, поезд сократил ход, но не останавливаясь, медленно полз. Внимание партизан привлекли два пассажирских вагона, это были санитарные вагоны, до отказа набитые больными и ранеными.
Вглядываясь в окна проползающих вагонов, Алексей вдруг вскрикнул, взмахнул руками и, сделав стремительный прыжок, бросился к заднему вагону. Редькин тоже увидел в одном из окон этого вагона знакомое бледное женское лицо с большими глазами.
– Маша! Маша! Ма-а-а-ша! – кричал Алексей, стремясь не отстать от вагона. – Машутка тоже что-то кричала и не отрывала глаз от Алексея.
Потеряв шапку, Алексей продолжал бежать около вагона. Но вот паровоз увеличил скорость. Отойдя в сторону, Алексей долго стоял как вкопанный, не отрывая взгляда от уходящего поезда.
Подошедший к Алексею Редькин хотел было отдать ему подобранную шапку, но, увидев лицо друга, потупился и стал молча месить валенком снег.
Заметив Редькина, Алексей выпрямил спину и, все еще смотря вслед идущему в гору поезду, сказал:
– Ты не представляешь, Миша, как я рад, что увидел ее живую.
Слушая друга, Михаил сердито тряхнул головой и, погрозив кулаком уходящему поезду, сказал:
– С точки зрения… я бы ей, холере, все глаза выцарапал. Ты не видишь, как она тебя позорит…
– Нет, нет! Не говори так, – запротестовал Алексей. – Мы пока еще не знаем, почему она там. Она не враг нам, не враг…
– Может, оно и так, – согласился Михаил, – но если она мне попадется, то так и знай, порки ей не миновать.
– А если невиновна?
– Все равно всыплю.
– За что же тогда?
Михаил погрозил снова кулаком:
– За тебя, – и, помолчав, добавил: – И за Никиту.
Алексей вздохнул, взял из рук Михаила шапку, нахлобучил на лоб и, направляясь к разъезду, сказал:
– Посмотрим, Михаил, может, и без порки обойдется.
К полудню отряды разрушили два железнодорожных моста, взорвали насыпь, поломали несколько стрелок. Потом распределили между собой отобранное у белогвардейцев оружие и припасы, провели с жителями митинг, скупили в поселке печеный хлеб, сколько могли запаслись мукой и, тепло распростившись, ушли по разным направлениям в горы.
Тяжелый путь выпал на долю карповского отряда. Маршрут был выбран по самым трудным безлюдным местам, чтобы избежать столкновения с колчаковцами до перехода линии фронта.
Хорошо, что отряд шел налегке. Среди партизан не было тяжело раненых и больных. Каждый боец нес личное оружие и запас продовольствия. В отряде было несколько десятков лыж. Они облегчали разведчикам путь, на лыжах везли небольшой неприкосновенный запас.
Отряд состоял в основном из рабочих Южного Урала. В отряде были русские, украинцы, белорусы, татары, башкиры, марийцы, чуваши, два китайца и один поляк. Все они были горячо преданы делу революции.
Опасаясь преследования, Алексей вел отряд без остановки целые сутки. Привал был сделан лишь на второй день на вершине высокой скалистой горы В первую ночь не было разрешено зажигать костров, и партизаны, спасаясь от холода, устраивались кто как мог, под защитой наспех сплетенных плетней, снежных пещер, за выступами камней. Подстилкой служили ветви деревьев.
Мурлыча «во саду ли, в огороде», Редькин суетился около каменного зубца. Он несколько дней назад познакомился с пришедшим из другого отряда партизаном по имени Ли Чун, и сейчас вместе с ним устраивался на ночлег. Коренастый, широколобый Ли Чун понравился Михаилу с первого взгляда. В его непринужденной развалистой походке, в постоянном стремлении что-то делать и делать основательно, в смеющемся взгляде глубоких глаз Михаил видел человека большой простоты и трудолюбия. Михаил с первого же дня стал звать его Ленькой. И, как ни странно, скоро в отряде и даже в официальных документах и обращениях стали называть его этим именем.
Пока Михаил расчищал площадку и устилал ее ветвями с подветренной стороны, Ленька смастерил из сучьев четыре щита. Два щита были поставлены по бокам, третьим покрыли верх и все это завалили снегом. Четвертый щит служил дверью. Получился утепленный шалаш.
Закончив работу, Ленька сказал:
– Хорошо! Лучше, чем в Шанхае. Там я жил на улице. Михаил улыбнулся.
– Ты же говорил, что в Шанхае тепло…
– Тепло, но не всем. Мне было холодно. Буржуям тепло.
– Здесь тоже морозом пахнет, – показывая на шалаш, сказал Михаил.
– У меня на родине есть пословица: «Если у человека тепло на сердце, он не замерзнет от холода». А тепло на сердце бывает там, где есть хорошее дело, хорошие друзья.
– Значит, тебе такая жизнь нравится? – спросил Михаил.
– Я китайский рабочий. Мне нравится все, что нравится русскому рабочему. – Ленька блеснул белыми зубами. – Кончим буржуев у вас – за наших возьмемся. Так и будем воевать, пока люди в России и Китае не будут свободными. Мы вам помогаем, вы поможете нам, разве от этого не станет тепло на сердце.
Михаил долго думал, потом со вздохом ответил:
– Далеко до вас. Но раз дело связано с мировой революцией, мы обязательно поможем. Ты смело можешь написать об этом своим товарищам. Так и скажи, что красный боец Редькин Михаил берет на себя пролетарское обязательство искоренить мировую гидру во всем Китае. Я так скажу, что эту идею коммунизма обязательно поддержит товарищ Ленин.
Друзья съели по куску хлеба и, поговорив еще о делах мировой революции, полезли в шалаш. Там они, плотно прижавшись друг к другу, вскоре уснули.
Утром отряд нагнали бойцы, оставленные Алексеем для наблюдения за противником. Они пробыли у разъезда около суток. Оставшихся в живых колчаковцев погнали на восстановление железной дороги.
В этот день с Михаилом случилась история, чуть было не стоившая ему жизни.
В середине дня отряд подошел к ущелью, заканчивающемуся крутой гранитной стеной. Преодолев снежные завалы, передовые бойцы отряда вплотную подошли к тупику. Первым на стену полез Михаил, за ним Ленька. До верха осталось совсем немного, когда небольшой каменный уступ обломился под ногой Михаила, и он, обрывая на руках ногти, заскользил вниз.
Ленька мгновенно подставил падающему плечо. На этой опоре Михаил задержался какую-то долю секунды и снова скользнул вниз. Но Ленька успел схватить друга за воротник полушубка и громаднейшим напряжением удержал его. Так они и повисли на десятисаженной высоте. На небольшом уступчике Ленька, в руках у него без всякой опоры Михаил.
Прошла минута, и у Леньки начали дрожать ноги, неметь руки. Потом ноги стали предательски подгибаться, в глазах потемнело. Казалось, пройдет еще немного времени и Ленька должен будет или выпустить из рук друга, или лететь вместе с ним. Так думали смотрящие на них снизу.
Спас их Алексей. Подобравшись снизу, Алексей подпер ноги Редькина плечом, затем взобравшийся на стену второй боец бросил Михаилу веревку.
…Много трудностей пришлось преодолеть партизанскому отряду, прежде чем он пересек Уральские горы. Но ни трудные подъемы и спуски, ни снежные завалы, ни голод, ни холод не остановили бойцов отряда.
Они настойчиво двигались навстречу новым, еще более трудным боям с противником.
Глава тридцать четвертаяЛинию фронта отряд пересекал туманной мартовской ночью. Продвигаясь в авангарде отряда, Редькин с группой бойцов неожиданно наткнулся на вражескую батарею и захватил ее. Не ожидавшие нападения с тыла колчаковцы до того растерялись, что не сделали даже ружейного выстрела.
Нащупав при помощи пленных артиллеристов проход, Редькин забрал орудийные замки и провел отряд без единого выстрела до самой реки. Только когда партизаны спустились на почерневший от весеннего ветра лед, колчаковцы открыли стрельбу, но, не зная толком, куда стрелять, не нанесли партизанам никакого вреда.
Первым советским бойцом, на которого наткнулись Михаил с Ленькой, оказался чех Вальдек из интернациональной пулеметной роты.
Он возвращался из разведки как раз в тот момент, когда белые открыли стрельбу по партизанам. Одна из пуль ранила Вальдека в ногу. Добравшись до своего берега, он сел за камнем и стал делать перевязку.
Увидев вынырнувших из тумана партизан, Вальдек схватился было за оружие, но два штыка заставили его поднять руки.
Не зная, с кем они имеют дело, Михаил спросил:
– Кто такой? Какой части?
Вальдек зло посмотрел на Редькина и ничего не сказал. Он выжидал удобный момент, чтобы выхватить из кармана гранату.
Догадавшись о намерении Вальдека, Михаил схватил его за руку и тут увидел на шапке крошечную звездочку.
– Мы партизаны, – сказал тогда Михаил, – идем на соединение с Красной Армией. Помогите нам связаться с кем-либо из командиров.
Вальдек еще раз осмотрел партизан и заметно успокоился.
– Сколько вас? – спросил он у Михаила.
– Двести человек.
– А-а-а, – неопределенно протянул Вальдек.
– Проведите нас к своему командиру, – повторил Редькин.
– Двоих проведу, двести нет, – потупившись в землю, ответил Вальдек.
– Конечно, двоих, – обрадовался Редькин, – зачем же двести, двести потом.
Вальдек сел на пенек, ребята помогли перевязать ему ногу. Потом они с Михаилом пошли вперед, а Ленька вернулся с докладом к Алексею.
Командир роты Ревес встретил сообщение Михаила с недоверием. Откуда партизаны. Он ничего не слышал о них Почему они вышли на его участке, а не в другом месте? После долгих расспросов, Ревес разрешил прийти к нему только одному командиру, остальные должны оставаться за селом. В огородах Ревес расположил все свои пулеметы.
– Чем вы докажете, что вы партизаны? – спросил он пришедшего к нему Алексея.
– Я могу это легко доказать, если вы свяжете меня с командиром дивизии Калашниковым или комиссаром Маркиным. Ведь в вашем селе есть телеграф…
– Маркиным, с Калашниковым? – переспросил Ревес. – Но они сейчас в штабе армии, едемте, я попытаюсь связать вас с ними через штаб дивизии.
Лишь при содействии особого отдела дивизии Ревесу удалось связаться с армией.
Обрадованный Данила Иванович после переговоров с Алексеем предложил Ревесу помочь партизанам устроиться на отдых. Алексею было приказано после отдыха явиться в штаб армии.
Отряд разместился в нескольких верстах от линии фронта в большом чувашском селе. Весь первый день бойцы приводили себя в порядок. Стирали белье, чинили обувь и одежду, мылись в банях.
Ленька исхлестал два березовых веника, задыхаясь, несколько раз выбегал в предбанник, а Михаил все просил «вдарить еще разок».
– Леня! Милый, – который уж раз окатываясь холод ной водой, просил Михаил, – ну еще одну запалку. Вдарь как полагается, чтобы тово… пролетарское сердце от радости замерло.
И Ленька, внимая мольбам друга, обжигая руки, еще и еще раз принимался бить его горячим, как кипяток, веником.
Подставляя под веник то спину, то ноги, то бока, Михаил стонал от удовольствия.
Вечером к Алексею пришел Ревес. Веселый, но озабоченный, он спросил, может ли он поговорить откровенно…
– Конечно, конечно, – заулыбался Алексей, довольный приходом Ревеса.
– Вы партизаны, – начал Ревес без всяких обиняков, – самые стойкие бойцы. Вы едете в штаб армии, и я решил кое-что вам сказать. Почему отдельные командиры полка ведут переговоры с врагом? Почему в полку нет дисциплины? Я, как командир боевой единицы, веду разведку, достаю важные сведения, а штаб полка говорит: не нужно…
Сами знаем. Враг будет скоро наступать, мы не готовы. Как можно воевать при таком командовании полка? Пропадет полк, пропадут люди. Враг много выиграет.
Алексей слушал Ревеса с большим вниманием, беспокойство командира роты за судьбу полка невольно передавались и ему. «По-видимому, в полку что-то неладно, – думал Алексей, – иначе Ревес не стал бы говорить так».
– В вашем распоряжении есть телеграф. Доложите командиру дивизии, – посоветовал Алексей.
– Что телеграф, – возразил Ревес, – разве живой человек хуже? Я хочу, чтобы вы сказали об этом там в армии. В полку измена, как вы не понимаете?
– Товарищ Ревес, но вы тоже должны понять: мне могут не поверить. Ведь я здесь всего один день. Ревес стоял возбужденный.
– Но это важное дело, его так оставлять нельзя. Измена на фронте, вы понимаете?
– Понимаю и даю вам слово, что передам наш разговор там, в армии.
– Маркину передайте, говорят, он политкаторжанин, одной со мной партии. Я ему верю. Такие, как он, не подведут.
– Хорошо, я передам лично Маркину.
Ревес достал кисет с махоркой, предложил Алексею закурить, – Скажите ему, белые совсем скоро перейдут в наступление. У них постоянная связь с начальником штаба полка Грабским. Царский офицер, надо было расстрелять, а ему перебежчику от белых, доверили штаб полка. Теперь это штаб измены. Командир первого батальона Курочка предлагал мне начать бунт. Он хочет быть командиром полка, потом дивизии. Тогда, говорит, у нас будет полная свобода. Анархист – ему все равно, что белые, что красные.
– Знает ли об этом командир полка? – спросил Алексей.
– Не знаю. Может, он и хорош, но он всегда пьяный.
– Что же сказали Курочке вы?
– Что я сказал? Я сказал, что если будет бунт, то мои шесть пулеметов расстреляют батальон. Я коммунист, верю Ленину, Маркину тоже, Курочке нет.
– А как красноармейцы? – снова спросил Алексей.
Ревес погасил Догоравший окурок, пристально посмотрел на Алексея.
– Красноармейцы так, как везде. У меня в роте семь национальностей, все они рабочие, все будут умирать за Советскую власть.
Алексей поднялся, протянул руку.
– Мне нужно сейчас же ехать.
– Да, да. Именно сейчас, – заторопился Ревес. – Я помогу. В роте есть пара хороших запасных коней. Завтра будете там, у Маркина. Передайте ему: интернациональная рота будет до конца стоять за Советскую власть.
Алексей позвал Редькина, познакомил с Ревесом.
– Мне приказано срочно быть у товарища Маркина.
Ты остаешься командиром отряда. Приказываю держать отряд в боевой готовности.
Редькин вытянул руки по швам.
– Есть держать отряд в боевой готовности.
– И еще одно условие, Михаил: без меня ты не выполняешь никаких указаний, идущих от командования полка.
Глава тридцать пятаяВ штабе армии Алексей пробыл недолго. Дело, о котором просил его Ревес, приняло неожиданный оборот.
Выслушав доклад Алексея, Калашников поблагодарил его за проведенные партизанами операции.
– Ничего другого не скажешь, молодцы, – пожимая ему руку, говорил командарм, ласково смотря в лицо.
Все, что вами сделано, заслуживает похвалы. Я лично считаю результаты операции отличными. Да, да, очень хороши. Я так и доложу… – Командарм помолчал и добавил:
– Конечно, вам следовало бы отдохнуть. Если бы не эта проклятая кутерьма… – и замолчал, что-то обдумывая.
Алексей забеспокоился. Калашников может на этом разговор закончить, а он еще ничего не сказал о просьбе Ревеса. И, воспользовавшись паузой, Алексей сказал:
– Товарищ командир армии, я обязан сообщить вам очень важный разговор с командиром интернациональной роты – Ревесом.
Калашников поднял утомленные глаза, закинул за ухо упрямую прядь волос.
– Говорите, я слушаю. – Ревес уверяет, что начальник штаба третьего полка; Грабский – изменник, что он самостоятельно ведет с белыми переговоры и передает им важные сведения. Командир первого батальона Курочка предлагает ему начать бунт, что…
Командарм властно махнул рукой, и Алексей умолк на полуслове, решив, что его не хотят слушать.
– Знаю, знаю. Жаль, что вы опоздали с сообщением.
Беспорядки там начались несколько часов назад. Теперь дело не в сообщениях, а в том, как исправить положение.
В кабинет вошел Маркин, поздоровавшись с командармом, он сел около стола.
– Слышали, товарищ комиссар, про третий полк? – спросил командарм Маркина.
– Да. Вот только сейчас узнал.
Калашников сдвинул брови и зашагал по дорожке. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Алексей решил, что сейчас разразится буря. Но услышал ровный, спокойный голос:
– Пришла пора проверить работу особых отделов. Я прошу вас, Данила Иванович, заняться этим делом немедленно. Они или спят, или делают не то, что нужно, – и вдруг кулаком по столу. – Потерять целый полк без единого выстрела, это черт знает что такое…
Как бы продолжая мысль командарма, Маркин сказал:
– Просмотрели. Я сегодня же займусь вашим поручением. А сейчас мне хотелось бы посоветоваться, как спасти полк.
Командарм подошел к столу, что-то написал на листе бумаги, но тут же зачеркнул, снова написал и снова зачеркнул. Потом, повернувшись к комиссару, сказал:
– Я прикажу комиссару дивизии организовать отряд из коммунистов. Комдиву приказано быть в первой бригаде, возможно, потребуется сила.
– Я думаю, что мы должны использовать в первую очередь то, что есть на месте. – смотря на Калашникова, сказал Маркин.
– Да, да. Вы правы, – согласился Калашников, – я как раз об этом сейчас и размышлял, но не успел еще сказать. – Он на какую-то минуту запнулся, внимательно посмотрел на Алексея и, как видно, окончательно решившись, объявил тоном приказа:
– Одной из самых лучших мер, мне кажется, будет решение утвердить командиром третьего полка товарища Карпова, а начальником штаба товарища Ревеса. Партизаны и интернациональная рота – вот кто должен помочь нам ликвидировать мятеж. – Он снова, подошел к Алексею и, положив ему руку на плечо, продолжал:
– Я распоряжусь, чтобы к утру вас доставили в полк. Есть ли у вас вопросы?
– Все ясно, товарищ командарм, – ответил Карпов твердым голосом. – Разрешите заявить, что мной будет сделано все, чтобы полк смыл свой позор боевыми делами. – И, взглянув еще раз в сторону повеселевшего комиссара, сказал, что он готов немедленно ехать на место.
– Я полечу сейчас же, – поднимаясь, сказал Маркин, обращаясь к командарму. – Карпов приедет утром.
Командарм пожал Маркину руку.
– Правильно, Данила Иванович, летите…
Штаб взбунтовавшегося полка размещался в большом торговом селе. На площади, между двумя рядами магазинов, второй день шел митинг. Больше двух тысяч бойцов, побросав позиции, собрались в селе, говорили о международном положении и о том, почему мало дают хлеба, о военном коммунизме и плохих ботинках, о продразверстке и о не полученной вчера бойцами махорке.
Так прошла первая половина дня. Мобилизовав все силы, коммунисты отбивали яростные нападки эсеров, анархистов и других белогвардейских агентов.
– Кому верите? На кого руку поднимаете? – спрашивали они у бойцов. – К Колчаку хотите?
– А продразверстка зачем? – спрашивали люди. – Ботинки худые, хлеба по куску дают.
– Продразверстка – мера временная, вынужденная. Сами говорите, что хлеба мало дают, а где его взять, если кулаки не хотят его продавать. Голодом думают уморить и нас, и рабочих. Неужели не понимаете?
Под напором коммунистов бойцы начали сдаваться. Но в спор вступали явные белогвардейцы. Они ставили вопрос по-другому.
– Не хотим Советской власти, к черту. Это не свобода, а грабеж. У меня отца посадили, весь хлеб выгребли.
И споры разгорались с новой силой.
Видя, что в споре с коммунистами им не добиться перевеса, заводилы бунтовщиков решили действовать более решительно. После обеда они потребовали, чтобы выступил молчавший до этого командир полка.
На мост вылез шатающийся от только что выпитого самогона Звякин. Погрозив собравшимся кулаком, он сипло закричал:
– Армия! Это называется армия? Позицию бросили, негодяи. Кто разрешил?
Площадь взорвалась руганью.
– Пьяная сволочь, махорку куда девал? Почему вчера махорки не дали?
– Дома с отцов, а здесь с нас кровь пьете, гады!..
Пьяный командир полка все еще не видел надвинувшейся опасности. Он считал, что ему удасться унять расшумевшийся полк криком и угрозами., – Расходись! Сейчас же расходись на свои позиции, – снова загремел Звякин, грозно топнув по помосту ногой. Вы что думаете, я буду с вами церемониться… Позорить меня, члена партии левых эсеров, решили? Разойдись, расстреляю сукиных детей!..
– Врешь! – завизжал стоящий рядом с помостом Курочка, уловив условный знак Грабского. – Руки коротки!
– Мы сукины дети, а ты кто? – закричали со всех сторон.
– Заткните ему глотку!
К помосту бросилось несколько вооруженных человек. Почуяв опасность, Звякин схватился за наган, но вскочивший на помост Курочка, взмахнул блеснувшей на солнце шашкой, и командир полка, выронив наган, покатился с помоста.
– Вот она, свобода! – закричал Курочка, подняв вверх окровавленную шашку. – Вяжи коммунистов! Бей большевистских приспешников!
Коммунистов арестовали, но убили только комиссара полка. Остальных заперли в подвал и стали спорить, как с ними быть. В полку было немало людей, не одобрявших мятежа. Да и среди самих мятежников оказались люди, понимающие, что за это придется рассчитываться. Спорили до самого вечера, но так ничего и не решили. А утром около поселка приземлился самолет.
Первым к дому, где остановился комиссар, прискакал командир первого батальона. Привязав лошадь за тополь, Курочка пошел в помещение.
– А, комиссар? – отрыгивая перегаром самогона, прохрипел Курочка, перешагнув порог. – О командире полка вопрос решать приехали? Что же, давайте потолкуем…
– Может быть, вы сначала про беспорядки в полку скажете, – смотря на Курочку загоревшимся взглядом, спросил Маркин. – А потом уж о командире полка толковать будем…
– Нет! Я ставлю вопрос так, как его ставит каждая свободная личность. Полк хочет быть по-настоящему свободен. Я вам заявляю прямо: или вы утвердите меня командиром полка, или мы решим этот вопрос без вас.
– Ну что ж? Попробуйте решить. А мы не утвердим, – спокойно и совершенно твердо заявил Маркин.
– Утвердишь, – засмеялся Курочка, – винтовки и пулеметы у нас в руках. Заставим…
Комиссар медленно поднялся на ноги. Показал пальцем на стол:
– Клади оружие! В трибунале будем разговаривать!
– Ах, вот как! – хватаясь за шашку, закричал Курочка, шагнув к столу.
Прозвучал выстрел. Роняя шашку, Курочка схватился за грудь и, оседая, упал головой к двери.
Выйдя за ворота, Маркин отвязал от тополя лошадь, вскочил в седло и поскакал в роту Реверса, к партизанам.
Когда мятежники узнали о смерти Курочки, на площади снова начался митинг. Руководители мятежа поняли: медлить больше нельзя. Или они выиграют и поведут за собой полк, дивизию, армию, или проиграют и тогда дорога к белым на положении перебежчиков, без солдат. Позор…
До последнего момента Грабский держался в тени, стремясь представить себя беспристрастным Человеком, молча наблюдающим за ходом событий. Он видел, что у Курочки, очень много говорившего, сторонников от этого не прибывало. И он терпеливо ожидал, когда тот окончательно надоест солдатам. Теперь Курочки нет. Перед Грабским встала задача открыть карты. Анархисты готовили новую кандидатуру. Нужно было торопиться.
И вот, махая маленькими кулачками, он как юла, завертелся на небольшом помосте. Колкие зеленые глаза Грабского скользили по лицам людей.
– Дорогие товарищи, – то приседая, то подскакивая, говорил Грабский, – кто больше меня знает ваши нужды?
Не я ли всегда грудью защищал солдатские интересы. Не пора ли подумать, ради чего мы проливаем свою кровь? За что убиваем таких же трудовиков, как и сами? Неужели мы все еще не поняли, что кровь льется ради тех, кто из дает грабительские законы, за диктаторов. За тех, кто при помощи продразверстки и военного коммунизма грабит наших отцов и братьев? С чего ради мы должны за это воевать? – Грабский подбоченился и картинно положил руку на эфес шашки. – Если вы мне верите, вставайте под мое командование, и я завтра же объявляю об отмене на территории нашего полка всех советских законов. Долой военный коммунизм! – взмахнув кулачком, закричал Грабский. – Долой продразверстку! Завтра же к нам присоединятся все соседние полки, а потом дивизии и армии. Я уверяю, что наши сегодняшние враги окажутся нашими лучшими друзьями.
Грабский набрал в легкие воздуха, поднял вверх обе руки и хотел что-то еще добавить, но неожиданно услышал:
– Хватит болтать! Кончайте разговоры!
Грабский с недоумением взглянул в сторону. Рядом на подмостках стоял высокий, с развевающимися на ветру волосами, молодой человек. Взгляд незнакомца был настолько решителен, что Грабский невольно отступил в сторону и визгливо крикнул:
– Кто ты такой? Кто разрешил тебе здесь появляться?
– Молчать! – шагнув в сторону Грабского, прикрикнул незнакомец. – Я – командир полка, приказываю вам немедленно сойти с помоста.
Не ожидавший ничего подобного, Грабский растерялся, и то вопросительно смотрел на незнакомца, то на море красноармейских голов.
А тысячеголовая возбужденная толпа, жадная до всего нового, с недоумением и интересом смотрела на две фигуры, стоящие на помосте, ожидая, что скажет неизвестный человек.
Грабский решил во что бы то ни стало настроить полк против появившегося конкурента. Выскочив вперед, он громко закричал, показывая на незнакомца:
– Граждане! Это коммунист, присланный сверху. Он пришел уговаривать нас, чтобы мы снова подчинились Совдепу. Долой обманщика, самозванца! Да здравствует отмена продразверстки! Долой… – Но сделав еще шаг вперед, он оступился и повалился с помоста.
Незнакомец быстрым движением руки хотел удержать Грабского, но не успел. Падая, тот попал ногой в щель между двух досок.
Изрытая ругательства, кляня все на свете, Грабский висел между помостом и землей, прося, чтобы ему помогли опуститься на землю. Но площадь ревела хохотом, и никто снимать его не спешил. Так бы и висел он еще неизвестно сколько времени, если бы не оторвался не выдержавший груза каблук сапога.
Теперь, устремив взгляд в толпу, на помосте стоял один незнакомец. Вот он поднял руку, и все снова услышали его голос.
– Товарищи! Разрешите прочитать телеграммы от ваших же товарищей, – он вынул из кармана гимнастерки две бумажки. – Вот телеграмма от первой бригады нашей дивизии. Послушайте, что нам пишут. «Товарищи красно армейцы третьего полка нашей дивизии! Мы требуем, чтобы вы немедленно прекратили бунт и выдали преступников. Иначе мы уничтожим вас, как изменников и предателей пролетарского государства». А вот телеграмма четвертого полка. «Прекратите бунт или наши орудия, пулеметы и винтовки будут направлены на вас». Чтобы не было не нужной крови, я и пришел сказать вам, что вы играете с огнем. А теперь посмотрите вокруг себя. Это тоже ваши товарищи. – Он поднял руку и стал показывать по сторонам.
За рукой машинально потянулись взоры красноармейцев, до сих пор не обращавших внимания на то, что делается на соседних улицах. И везде, куда показывал оратор, они видели дула пулеметов и винтовок. Площадь была окружена партизанами и пулеметной ротой Ревеса.
Это подействовало на мятежников отрезвляюще. А тут еще Маркин с группой партизан открыл железную дверь поповского подвала, и оттуда хлынули освобожденные коммунисты. Не раздумывая, они пошли на площадь, прямо в красноармейскую массу.
– Здорово, ребята! Здорово… Здорово.-.– слышалось по всей площади.
– Ну что, товарищи, отдохнули маленько? – виновато спрашивали красноармейцы людей, с которыми они долгое время делили трудности войны.
– Да вот, по вашей милости…
– Разве это мы? – опуская глаза, оправдывались красноармейцы. – Что мы белены объелись, что ли? Это вон те… – со злостью показывали они на стоящую около трибуны группу зачинщиков во главе с Грабским.
Оглядывая притихшую площадь, Алексей понял, что в настроении красноармейцев произошел перелом.
Но перед ним, перед командиром, стояла задача не только заглушить мятеж, но и добиться, чтобы полк снова занял свои позиции и снова превратился в боевую единицу Красной Армии. Выждав, когда освобожденные из-под ареста коммунисты переговорили с красноармейцами, Алексей подошел к краю помоста, окинул быстрым взглядом площадь.
– Прежде всего, товарищи, давайте познакомимся. Моя фамилия Карпов. Вчера командарм назначил меня командиром вашего полка.
– Ого! Здорово!
– Молодой, да, видать, ранний.
