Текст книги "Чужаки"
Автор книги: Никита Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)
Неожиданно Петчер получил с нарочным письмо от дяди. Уркварт предлагал, чтобы племянник помог Грею приобрести Ургинское урочище. Он советовал немедленно поехать к помещику Якушеву и через него подкупить одного из министров, от которого зависела сделка. На взятку Уркварт выделил – сто тысяч рублей.
На следующий же день после получения этого письма Петчер выехал в имение помещика.
Когда слуга доложил хозяину о приезде англичанина, помещик обрадовался и приказал принять гостя с почетом. Чванливый Якушев любил похвастать перед новым человеком остатками-своего когда-то богатого имения.
Выполняя волю барина, камердинер, как всегда бывало в таких случаях, сопровождал гостя с целой толпой слуг. Он вел его в гостиную таким путем, чтобы Петчер мог увидеть большую часть господского дома, обставленного дорогой старинной мебелью. Петчер с удивлением рассматривал камердинера и его помощников, одетых в пеструю затейливую форму, когда из открывшейся боковой двери показалась расплывшаяся фигура самого хозяина.
В мягких чувяках, в широком с дорогой оторочкой халате, в красной тюбетейке на большой плешивой голове, с оригинальной тросточкой-хлыстом в руке Якушев двигался навстречу гостю, едва передвигая ноги, грузно переваливаясь с боку на бок. Во всей его фигуре, в движениях чувствовалась барская самоуверенность.
Подойдя к Петчеру, хозяин шаркнул ногой, что, по его мнению, должно было означать выражение особого уважения, и вложил свои короткие пухлые пальцы в протянутую Петчером руку. На широком лице помещика появилось какое-то подобие улыбки. Потоптавшись на месте и ударив неизвестно для чего хлыстом по полу, он опустился в большое мягкое кресло.
– Приятно, даже очень приятно познакомиться, господин Петчер. Садитесь, прошу вас, – вкладывая в рот душистый леденец, громко говорил Якушев гостю. – Слыхал о вас, как же, – бесцеремонно рассматривая Петчера, продолжал хозяин. – А видеть вот не изволил. Не приходилось, понимаете.
Петчер не успел ответить: за окном послышался звон бубенцов.
– Федосей Евдокимович Хальников прибыть изволили! – выкрикнул вошедший в гостиную камердинер.
– А! Япошка, япошка! – тряся огромным животом, захохотал Якушев. – Зови! Сейчас же зови! Вот кстати. Вы, господин Петчер, просто счастливый человек. Понимаете, вам удастся увидеть сейчас необыкновенного субъекта. С одной стороны, это полнейшее ничтожество и дрянь, а с другой-птица высокого полета. Коршун, самый настоящий стервятник. А ведь так себе, немудреный, ничем не примечательный человек. Козявка, понимаете. Япошка!
Слово «япошка», как видно, нравилось Якушеву: он то и дело повторял его.
– Лжет всегда, понимаете, как сивый мерин. Трое порядочных брехунов за ним ни за что не поспеют. Говорит одно, делает, понимаете, совсем другое. Если кому что обещает, то обязательно обманет. При том же, понимаете, подлиза и трус, каких днем с огнем не найдешь. Встретившись с вами, он лебезит, называет по имени-отчеству, а отвернется, понимаете, непременно скажет о вас какую-нибудь гадость. К тому же еще сластолюбец, каких свет не видывал.
Гость остановился у порога и, кланяясь как-то в сторону, громко спросил:
– Разрешите войти, ваше превосходительство?
– Да, да. Пожалуйста, – помахивая хлыстом, ответил Якушев. – Сами знаете, что хорошему гостю всегда рады.
Не сводя с помещика тупого взгляда, Хальников двинулся кошачьей походкой вперед.
На коротких ногах гостя, как у грубо сделанного игрушечного человечка, сидело длинное неуклюжее туловище, а на необычайной толстой шее громоздилась большая с длинными волосами голова. Глубоко вдавленное переносье, широко расставленные мутные глаза, большой рот и отвисший двойной подбородок довершали его сходство с каким-то чучелом.
– Может быть, ваше превосходительство, я вам помешал? – снова изогнувшись в сторону, спросил Хальников.
– Да нет, что вы, Федосей Евдокимович, – польщенный заискивающим тоном Хальникова и титулом «ваше превосходительство», снисходительно улыбнулся хозяин. – Наоборот, понимаете ли, я очень рад. Будьте любезны, садитесь. Знакомьтесь: господин Петчер. Рекомендую его вам как своего друга…
Услышав имя гостя, Хальников побледнел:
– Ваше… ваше… прево… Извините, ваше… господин Петчер, я очень рад вас видеть.
– Что, испугался, япошка? – засмеялся Якушев.
– Нет, почему же, – стараясь успокоиться, ответил Хальников. – Это я просто так, Илья Ильич, из уважения.
– Ох и хитер, хитер, япошка, – грозя пальцем, покачал головой помещик. – Сказал бы лучше сразу, что испугался. Так нет, понимаете, врет, а у самого поджилки трясутся. Ну, к чему врешь? К чему, я спрашиваю, – сердито продолжал Якушев. – Кто не знает, что Уркварт – это сила, что он, если захочет, все может сделать. По миру пустит. В порошок изотрет. А как же иначе? Сильный слабого всегда уничтожает – таков уж закон природы.
– Простите, ваше превосходительство, – обидчиво ответил Хальников. – Меня нельзя считать слабым. Я завод имею, капитал. Второй завод строить хочу. Я к вам, собственно, по этому поводу и приехал, Илья Ильич, – вдруг встрепенулся Хальников. – Хочу просить вас, чтобы вы помогли мне купить Ургинское урочище.
– Эге! – удивился хозяин. – Значит, еще один завод строить решили?
– Да-с, Илья Ильич, – фамильярно ответил Хальников. – Еще один. Новый. Как есть новый хочу строить.
Недовольный таким оборотом дела, Якушев отправил в рот очередной леденец и спросил:
– А не надоела вам, господин Хальников, эта возня с рабочими и всякими грязными делами?
– Нет, нисколько, – покачав головой, ответил Хальников. – Сквозь все эти хлопотливые дела всегда золото блестит, Илья Ильич.
– Золото – это, конечно, прекрасно, – согласился помещик, – но хорошо бы все-таки, понимаете, наживать его какими-то другими путями. Без мужиков и без рабочих. Уж очень народ беспокойный стал нынче, особенно рабочие. Не правда ли, господин Петчер?
Обеспокоенный заявлением Хальникова, Петчер долго молчал. Затем, бросив на своего конкурента уничтожающий взгляд, медленно повернул голову в сторону хозяина.
– Я, например, так считаю, господин Якушев, – начал он медленно и высокомерно, – что дальнейшая промышленная активность неизбежно приведет нас к погоне за дополнительными рабочими. А они, чувствуя, что мы не можем обойтись без них, будут предъявлять нам одно требование за другим. Поэтому, мне кажется, прежде чем расширять производство, нам следовало бы найти сначала какие-то пути для обуздания рабочих, хотя бы в той мере, в какой это достигнуто в Англии.
– Да, да, и я так думаю! – согласился Якушев, хотя никогда раньше об этом не думал и никогда к такому выводу не приходил. – Чего доброго, опять, как в девятьсот пятом году, начнут безобразничать. Тогда, понимаете, насмерть перепугали, а теперь опять…
– Ах, нет… Шалишь… – повернувшись к Якушеву, залебезил Хальников. – Девятьсот пятый год был, да весь вышел. Правительство наше теперь куда как поумнело, да и среди нашего брата либеральствующих дураков меньше стало. Научила революция буржуазию… В царя вцепились, как клещи, не оторвешь.
– И то правильно, – согласился Якушев. – Подняли кнут повыше, и дело, понимаете, лучше пошло. Вот вы говорите, – обратился он к Петчеру, – что в Англии пути какие-то нашли к рабочим, А мне кажется, нам их и искать нечего. Вот они… пути! – взмахнув кнутом, проговорил он с угрозой. – Для русского человека, понимаете ли, кнут прежде всего, а потом уж остальное.
– Вы правы, Илья Ильич, – снова залебезил Хальников. – Кнут это, как водится, в первую очередь. А затем, знаете, конфетку. Конфеточку послаще, кому следует. Вот я, например, – сжимая кулак, захихикал Хальников, – благодаря меньшевикам всех людей к рукам прибрал. Народец это, я вам скажу, – как раз то, что нужно. Среди рабочих они, как рыба в воде. Ну, а я, конечно, среди них, как щука. Что захочу, то они и делают. И умело делают, канальи! Недавно большевики вздумали забастовку организовать. Меньшевики вначале вроде тоже с ними, а потом тайком ко мне. «Как быть?» – спрашивают. Ну, я им, знаете, руку пожал. Спасибо, мол, друзья. – Хальников хлопнул ладонями о колени и тихо засмеялся. – Так им, знаете, и сказал: спасибо, мол, вам, друзья. Вижу, на общую пользу стараетесь. Разве я могу это забыть? Никогда. Ну, а потом наговорил им еще всякой всячины. Сказал даже, что я и сам не прочь бы пойти рабочим навстречу, только чтобы мирно, без всяких забастовок. И что вы думаете? Уговорили! Теперь про забастовку на заводе и помину нет. Так-то, Илья Ильич, эти дела делать надо.
Слушая Хальникова, англичанин убеждался, что в лице этого пройдохи он имеет серьезного противника. Поэтому он решил попытаться сначала расположить его в свою пользу, а затем уже выведать все, что касается покупки Ургинского урочища.
– А не думаете ли вы, господин Хальников, – наклоняясь в его сторону, спросил Петчер, – что пришла пора и нам объединиться в союз и крепко подпереть им существующий в России режим, а затем построить около этой главной опоры ряд других подпорок в виде союза деревенской буржуазии, союза монархистов да и думы, пожалуй.
– Что же, это неплохо. Я такое мнение разделяю вполне, – поспешно согласился Хальников, – Вы хотите вот покупать урочище, – закидывая удочку, продолжал между тем Петчер, – а может быть, при объединении нашем в союз это было бы не дозволено?
– Ну, нет! Тут уж вы меня увольте, – с улыбочкой, но совершенно твердо заявил Хальников. – В свои дела я никакого вмешательства не потерплю. В союз согласен. Пожалуйста. Но это только для политики. А дела я буду решать, как хочу, сам.
– А все-таки о новом заводе следовало бы подумать, – глубокомысленно заявил Якушев. – Так и знайте, наживете вы себе и нам хлопот. Ведь завод – это шум, гам, копоть, неприятности. И потом, подумайте еще, какое вы место для охоты загадить хотите. Просто уму непостижимо. Черт вас знает, чего вы беситесь! – вдруг начиная сердиться, возмутился помещик. – Скоро весь Урал загадите. Шагнуть негде будет: заводы, куренные печи, трубы. Рубят, жгут, коптят. Жили бы да жили без лишнего шума. Так нет – пыхтят, понимаете, лезут и себе же делают хуже. Рабочий-то, которого вы день и ночь плодите, говорят, нашим могильщиком будет. Вот куда вы нас толкаете, – поднимаясь с кресла, уже совсем сердито закончил Якушев.
Далекий от всяких дел, он, действительно, не понимал, для чего нужно строительство этого завода.
Обдумывая дальнейший разговор, Петчер с интересом наблюдал, как ни с того, ни с сего рассердился помещик и теперь, словно капризный ребенок, надувшись, ходил из угла в угол, посасывая леденец. А поведение заводчика его просто изумляло.
Хальников слушал Якушева с таким напряжением, что, казалось, боялся пропустить даже малейший звук. Но стоило Якушеву подняться с кресла и пройти к двери, как Хальников немедленно преобразился. Выражение его лица, только что настороженного и внимательного, стало презрительным.
– Безмозглый дурак, – услышал Петчер тихий шепот Хальникова, – скотина…
Однако, когда Якушев повернулся и пошел обратно, заводчик снова слащаво заулыбался и стал в такт шагам помещика покачивать головой. Когда же Якушев снова удалялся, он тихо награждал его самыми отборными эпитетами.
– Дубина стоеросовая, – с презрением шептал он чуть слышно. – Козел вонючий. Учить еще, паршивый мот, берется. Поди, без тебя не знают, что делать? Охота ему нужна! Барин трехкопеечный…
Напротив открылась дверь. С опаской озираясь на Хальникова, камердинер подошел к хозяину и начал что-то шептать ему на ухо. Выслушав слугу, Якушев неожиданно круто повернулся и объявил торжественно:
– Вас, господин Хальников, просят выйти в соседнюю комнату. Срочная эстафета. Ишь, ведь дела-то как повертываются, понимаете, – проводив глазами Хальникова, сказал он. – И хитрость не помогла. К япошке тоже подбираются могильщики-то. Вот как!..
Словно в ответ на это сообщение, за дверью послышалась громкая ругань:
– Да как они смеют, мерзавцы! Кто же им разрешил бросить работу? Ну, уж теперь я им покажу! – И вдруг испуганно: – Что? И чугун не выпустили? «Козел», значит? Прекратили откачивать воду? Шахты топят? А что ж полицейские? Они-то что делают? – Громкий голос Хальникова стал нетвердым и испуганным. Он все отдалялся и отдалялся.
– Хитер, япошка, хитер, а рабочие добрались и до него, – торжествующе засмеялся Якушев. – Забастовали, говорят, могильщики, все бросили и разошлись по домам. И что теперь там только делается! Интересное А я бы сейчас не на завод, а в город поехал. Отряд жандармов с ружьями и плетьми привез бы. – Якушев перестал улыбаться, глаза его сузились, пальцы хищно скрючились. Схватив стоящий возле кресла кнут, он быстро взмахнул им в воздухе.
– Зеленую улицу надо устроить, как в армии раньше было, и могильщиков этих всех по одному по ней пропустить. Да этак, понимаете, чтобы живого места не осталось. Эх! – с горечью выдохнул помещик. – Не умеют сейчас так делать, как раньше бывало!
Воспользовавшись неожиданным отъездом Хальникова, Петчер решил, не теряя времени, приступить к тому делу, за которым он приехал.
– Трудное это дело, Илья Ильич, возиться с рабочими, – тяжело вздыхая, озабоченно сказал он. – Шутка ли сказать – забастовки, да еще в России. Здесь забастовщики не только могут тебя по миру пустить, но, чего доброго, и голову набок свернут. Другое дело у нас в Англии. Там все это проходит чинно, как у людей высокой культуры. Рабочие объявляют забастовку, предъявляют требования и спокойно ждут, пока их руководители договорятся с хозяевами. Рассмотрев требования рабочих, хозяева всегда предъявляют свои условия. Руководители рабочих эти условия рассматривают и, как правило, идут на уступки. А здесь у нас что? Рабочие требуют: вынь да положь им то, что они захотели. Иначе и в шахту можешь слететь. Вот почему, господин Якушев, я предлагаю прекратить размножение этих, как вы правильно выразились, могильщиков.
– Да. Прекратить категорически. Вот так, – сжимая пальцы в кулак, подтвердил Якушев. – Я об этом обязательно брату скажу. Пусть прекратят министры. И больше чтобы никаких.
– Но такие, как Хальников, могут и министров не послушать, – осторожно заметил Петчер. – Закупит он себе урочище и, ни с кем не считаясь, сейчас же начнет строить завод…
– Нет, не закупит, – решительно заявил Якушев. – Если я не захочу, ему этого урочища век не видать, как собственных ушей.
– А что вы скажете, господин Якушев, – решился, наконец, Петчер, – если и я буду просить вас помочь мне купить это урочище для нашего общества?
– Вам? – удивился помещик. – А для чего оно вам? Тоже завод хотите строить?
– Да нет, что вы, Илья Ильич, – улыбнувшись, махнул рукой Петчер. – Мы хотим купить его совершенно для другой цели.
– Для другой, говорите? – снова удивился Якушев, теперь уже поняв, по каким делам приехал к нему англичанин. – Это интересно. Печи куренные, наверное, хотите ставить, уголь выжигать собираетесь?
– Нет, Илья Ильич. Представьте себе, что нет. Мы хотим купить это урочище с единственной целью, чтобы сохранить его как особо ценное место для охоты. Мы хотим, чтобы приезжающие из Петербурга члены правления общества, да и все живущие здесь господа, могли бы там всегда свободно охотиться.
– Гм. Предложение неплохое, – догадываясь, что дело запахло крупной суммой, вслух высказал свое мнение Якушев. – Но что я могу сделать? Другое дело, если брат возьмется… Он в Петербурге. Поговорить бы с ним…
– Ну и поговорите, Илья Ильич. Поезжайте в Петербург и поговорите. Кстати, и погода такая хорошая стоит. Прогуляйтесь, повеселитесь там. Что касается расходов, – бесцеремонно и без всяких оговорок продолжал Петчер, – прошу не беспокоиться: общество их полностью оплатит. Вот, извольте… – Он вынул чековую книжку и написал на ней сначала четыре, а затем, подумав, подставил четыре нуля.
Подавая Якушеву чек, он добавил:
– Можете быть уверены, Илья Ильич, общество и впредь не забудет ваших услуг. При подписании сделки вас отблагодарят двойной суммой.
– Конечно, охота-дело благородное, – бегло взглянув на чек, заключил Якушев. – Для этой цели я, пожалуй, Проедусь. Кстати, и брата навещу.
Глава семнадцатаяВ Карабаше все шло своим чередом.
В Конюхзьбюровской шахте в ночную смену придавило шестерых рабочих. Это была вторая авария. За последний месяц в шахте погибло девять человек.
Возбужденные случившимся, рабочие первой смены отказались спускаться в шахту.
Стремясь успокоить рабочих, Калашников обещал лично расследовать причину гибели людей. Но шахтеры требовали приезда управляющего. Выслушав по телефону доклад главного инженера, Петчер, раздраженный требованиями рабочих, предложил Калашникову приостановить работы в шахте и с «бунтовщиками» ни в какие переговоры не вступать.
– Сообщите смутьянам, – кричал он в телефонную трубку, – что я назначаю комиссию и поручаю ей расследовать, насколько виноваты сами рабочие и насколько администрация шахты. Если будет установлена невиновность рабочих, их семьи получат вознаграждение.
Передавая распоряжение управляющего, Калашников посоветовал рабочим разойтись по домам и спокойно дожидаться результатов расследования.
Озлобленные шахтеры встретили предложение главного инженера руганью, угрожая сбросить его самого в шахту. Только подоспевший наряд полиции спас Калашникова от грозившей ему опасности. Потрясенный происшедшей катастрофой и отношением к нему рабочих, Калашников растерялся. С одной стороны, он, как главный инженер, считал себя виновным. Но с другой, ему казалось, что он делал все, что мог.
– Как они не могут понять, – с огорчением думал Калашников, – что я не хозяин, а связанный по рукам и но гам исполнитель чужой воли, и не могу по собственному желанию израсходовать на организацию безопасности даже ломаного гроша.
Вечером к Калашникову зашел Нестер. Калашников, сгорбившись, сидел на кушетке. Вид у него был расстроенный, глаза красные. Он до сих пор не снял спецовки, в которой утром был в шахте.
Поздоровавшись, Нестер сел к столу и после некоторого молчания спросил участливо:
– Очередная неприятность, Василий Дмитриевич?
– Да, – грустно ответил Калашников. – И, наверное, еще не последняя. Нет никакой гарантии, что сейчас в какой-нибудь из шахт не произойдет такое же.
– Но все это может окончиться трагично, – осторожно предупредил Нестер. – Рабочие волнуются, возбуждены, они могут пойти на крайность.
– Вы знаете, – безнадежно молвил Калашников, – я не религиозный человек, но сейчас надеюсь больше на бога, чем на себя.
– Но нельзя оставлять этого так дальше. Пора, наконец, навести в шахтах порядок и прекратить убийство людей, – решительно возразил Нестер. – Это должны сделать техники, бог тут не поможет.
– Шахты до крайности запущены, – оправдывался Калашников. – Чтобы навести в них порядок, нужны большие ассигнования. Потребуется реконструкция некоторых шахт, а значит, и прекращение добычи руды, – Раз такое мероприятие неизбежно, нужно на это пойти, – настаивал Нестер.
– Легко сказать «пойти», – обиделся Калашников. – А где же взять деньги? Я несколько раз обращался к управляющему и в правление общества, и что вы думаете? Они даже ответить не хотят.
– Тем не менее, – продолжал Нестер, – этот вопрос нужно решить, иначе вы первый будете в ответе. Если еще случится что-либо подобное, рабочие вам не простят.
– Я понимаю, – подтверждая жестом свою обреченность, согласился Калашников. – Сегодня меня тоже спасла полиция. – Он нервно задергался и схватился обеими руками за голову. – Вы хорошо знаете мое мнение о жадности наших хозяев. Вы также знаете мое отношение к людям. Но рабочие, оказывается, многого не понимают. Я почувствовал это по-настоящему сегодня. Я не виню их, но я хочу, чтобы и меня поняли. Мне кажется, необходимо еще раз обратиться с просьбой в правление общества горных заводов. Мы должны доказать им недопустимость создавшегося в шахтах положения. Надо требовать, чтобы семьям погибших выдали хорошее вознаграждение, иначе мы не сможем успокоить рабочих. – Он хотел сказать еще что-то, но только махнул рукой и замолчал.
Нестер тяжело вздохнул и укоризненно покачал головой.
– Досаднее всего, Василий Дмитриевич, то, что вы до сих пор еще не сделали выбора между рабочими и хозяином. Даже вот и сейчас, несмотря на явное преступление хозяев, вы думаете больше о том, как успокоить рабочих, а не о том, как наказать виновных в убийстве шахтеров.
– Нет, нет, – запротестовал Калашников. – Вы меня неправильно поняли. Я никогда не стану на сторону хозяев. Но я не хочу разжигать и без того накаленную атмосферу.
– Боитесь осложнений? – улыбнувшись, спросил Нестер.
– Да, я считаю их сейчас ненужными и бесполезными.
– А мы считаем, – энергично возразил Нестер, – что забастовка поможет вам добиться от хозяев удовлетворения законных требований рабочих.
Калашников печально покачал толовой.
– Забастовка вызовет серьезный и тяжелый конфликт. Опять будут жертвы.
– Значит, вы возражаете?
– Нет. В принципе я согласен, – заторопился Калашников, – но я считал бы необходимым не предъявлять больших требований. Тогда можно будет легче достичь соглашения.
– Вы, Василий Дмитриевич, по-видимому, неисправимы, – безнадежно махнул рукой Нестер. – И ничего с вами сейчас, очевидно, не поделаешь. Ладно. Когда-нибудь, рано или поздно, но вы все-таки поймете, кто ваши настоящие друзья и кто враги, и научитесь действовать с врагами по-вражески, а с друзьями – по-дружески. Что же касается забастовки, послушаем лучше, что скажут завтра сами рабочие.
