Текст книги "Незабываемые дни"

Автор книги: Михась Лыньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 61 страниц)

9

За три месяца работники обкома успели побывать почти во всех районах области и в некоторых районах смежных областей. Почти в каждом районе основывались подпольные партийные центры. Наладилась надежная связь с минскими подпольными группами. Товарищи из обкома были в безостановочном движении: наведывались в дальние районы, пробирались в города; поддерживали связь с периферией, налаживали партийную работу в партизанских отрядах.

Люди до того переутомились, что Василий Иванович порой запрещал кому-нибудь из товарищей на день-другой отлучаться из штаба и заставлял кое-кого немедленно забираться в палатку да как следует выспаться. За последние недели он и сам так заработался, что стал походить на больного. И, повидимому, в действительности заболел. Глядя на его осунувшееся лицо, на запавшие землистые щеки, Майка отважилась сказать Василию Ивановичу:

– Вам, дядечка, отдохнуть тоже не мешало бы, да хорошенько отдохнуть. Вы же совсем больны. Посмотрите на себя, на кого вы стали похожи: одни только глаза и светятся.

– А ты хотела, чтобы я весь светился? – шутливо ответил он.

– Вам все шутки… А про то забываете, что народ на вас надеется. А какая же польза от вас будет, от больного?

– Какая ты, однако, серьезная! Ну ладно, ладно, наслушался твоих уговоров, а теперь давай дальше. На чем мы там остановились?

Майка посмотрела в свои записи – он диктовал ей статью в газету, – взглянула на Василия Ивановича, решительно поднялась:

– Вы тут про Кубе говорили. Но чорт его побери, этого Кубе, никуда он от нас не денется, подождет! Больше я записывать не буду, вы совсем больны, даже руки у вас трясутся… Я сейчас скажу Дудику, чтобы он вызвал доктора из отряда.

Василий Иванович намеревался возразить ей, хотел даже строго перебить эту малявку, как он порой называл ее, чтобы она не вмешивалась не в свои дела, но смолчал. Он почувствовал, что даже не в силах встать, приподняться. Противная слабость сковала руки и ноги, хотелось потянуться, пошевелить плечами, прикорнуть на этих еловых лапках, разостланных на полу. Но встать не смог. Голова клонилась к столу, словно налитая свинцом. В ушах тяжело гудело. До слуха долетал приглушенный грохот печатной машины, стоявшей где-то поблизости, за кустами. «Хороший будет номер газеты», – промелькнула мысль. И как ни силился припомнить, о чем пишется в этом номере, это ему не удалось. Может, мешали еле слышные звуки перестрелки, происходившей где-то недалеко, километрах в шести-семи. Она не прекращалась уже несколько часов, постепенно ослабевая, – бой, видно, отдалялся. Василий Иванович знал, что этот бой ведет отряд Копуши, в лагере которого остановился на несколько дней обком. Какая-то немецкая часть неожиданно сделала попытку прорваться к лагерю отряда. Немцев своевременно обнаружили, сейчас они, видно, отступают, огрызаются. Хорошо было бы окончательно разгромить их.

Стрельба отдаляется, но тревожные мысли не покидают Василия Ивановича. Как они там, его славные бойцы? Беспокоят его и мысли о товарищах из обкома, Бохан и Слышеня еще вчера ушли на связь. Гудима в отряде Копуши. Ельский где-то в соседнем районе. Хоть бы они поберегли себя, не рисковали бы излишне.

Мысли роились, метались, обрывались. Дрожали от озноба руки. Назойливый звон стоял в ушах.

Майка и Дудик уложили Василия Ивановича на плащ-палатку, сняли с него сапоги, укрыли длинным тулупом.

– Присмотри тут, а я побегу в отряд за доктором.

– Не задерживайся только.

Она хотела еще что-то сказать, но так и осталась стоять с открытым ртом. В широко раскрытых глазах отразился ужас, и словно из сердца вырвался надрывный крик:

– Немцы!

– Порядок, порядок, Майка! – отрывисто сказал Дудик и вышел из палатки.

Частое стрекотание пулеметов разрывало воздух, сухо потрескивали автоматные очереди, слышалась беспорядочная, торопливая стрельба из винтовок. Майка ощутила, как на мгновение ослабели, подкосились ноги, как хотелось вскрикнуть еще раз, просто, как в давние дни, по-детски: «Мама, мамочка!». Но, сжав губы, она выскочила из палатки, оглянулась вокруг, на миг вернулась в палатку, схватила автомат. Мимо спешили бойцы дежурного взвода, оставшиеся в лагере. Некоторые торопливо шли, другие бежали, на ходу проверяя оружие. Но особенной суеты не видно было. Слышались спокойные слова команды. Майка заметила лейтенанта Комарова, бежавшего к палатке:

– Где Василий Иванович? Василий Иванович где, спрашиваю?

– Зачем он вам?

– Без разговоров? Где секретарь обкома? – грубовато крикнул он и побежал к палатке.

– Не тревожьте его, он болен, совсем болен.

– Лежит?

– Мы сейчас только хотели вызвать доктора. Дудик собирался побежать в отряд.

– Это скверно, очень скверно… – не обращаясь к Майке, проговорил лейтенант.

И тут же приказал подбежавшему Дудику:

– Сейчас же выносите на руках! Да не мешкайте, я еще подошлю людей. Пойдете противотанковым рвом, а там пробирайтесь по оврагу глубже в лес. Сборный пункт у смолокурни.

Сказав это, лейтенант побежал туда, где захлебывался пулемет, прикрывая ближайшие подступы к лагерю.

«Наш пулемет», – мелькнула обнадеживающая мысль, и Майка ухватилась за плащ-палатку, на которой лежал Василий Иванович.

Где на руках, где волоком перенесли они Василия Ивановича в ров, оставшийся от первых дней войны. Итти было очень тяжело. Кое-где ров осыпался, ополз, под ногами попадались камни, разная труха, наплывы мокрой глины от недавних дождей.

Стрельба не умолкала. Гитлеровцы подтянули минометы, и глухие чавкающие разрывы раздавались совсем близко. Вот впереди, справа от рва, взвился клуб желтого дыма, веером взлетела земля. Что-то загремело, ударило, и уже с тихим шелестом мягко упала молодая березка, легла поперек рва. Медленно кружились, опадая, сорванные желтые листья.

Было трудно и неудобно нести. Жесткая палатка резала пальцы. Подгибались ноги. Сползал на глаза платок. Скорей, скорей отсюда, быстрее бы пронести по этому месту, где нет ни кустика, ни травинки, где единственное укрытие – это песчаный ров, в котором кое-где проросли молочай и сизая полынь, горький аромат которой кружил голову.

Когда Майка собралась удобнее переступить через песчаные завалы на дне, она глянула на миг в сторону и так сжала пальцы, что, казалось, они оттиснулись на жесткой ткани палатки.

– Стреляй, Федя, стреляй!

Слева, в какой-нибудь сотне метров от рва, бежали им наперерез человек шесть в черных мундирах. Передний держал ручной пулемет и что-то выкрикивал. Майка и не помнила потом, как сорвала с головы платок и, рванув ремень автомата, приникла всем телом к песчаному откосу.

– Хальт! Хальт! – надрывно кричал эсэсовец.

– На ж тебе, на! – сжав зубы, крикнула Майка, нажимая на спусковой крючок автомата. Легкое облачко пыли поднялось перед дулом, на миг заслонив все, что было перед глазами. Два гитлеровца, бежавшие впереди, сразу упали, славно зацепились за что-то ногами. Уцелевшие эсэсовцы залегли, начали отстреливаться.

Сердце у Майки так колотилось, что она схватилась рукой за бок и, тяжело дыша, скорее жестами, чем словами, сказала своему напарнику:

– Стреляй! Стреляй! А я сама потащу.

И откуда только взялась сила у этой девчушки? В ее широко раскрытых глазах, в лучистом взгляде, где обычно светилось радостное удивление, не заметно было ни страха, ни тревоги. Одним желанием горели глаза: поскорее унести от опасности этого человека, за которого она теперь чувствовала большую ответственность. Если бы он был здоровым, она, может, бросилась бы к нему, как бросается птенец под крыло матери в минуту опасности. Но он болен и беспомощен. Его надо спасти как можно скорее, – без него будет очень тяжело и ей, и всем, которые надеются на него, верят ему, прислушиваются к каждому его слову.

Майка ухватилась за концы палатки, уперлась ногами в землю, сдвинула с места тяжелый груз, потащила, несмотря ни на сыпучий песок, ни на свист пуль, вздымавших над головой белесые клубочки пыли в песчаном гребне, тянувшемся вдоль рва. Ее догнали четыре парня, посланные лейтенантом Комаровым на помощь:

– Отдохни, Майка!

Они подхватили плащ-палатку, быстро двинулись вперед. Майка остановилась на минуту, чтобы передохнуть, оглянуться. Дудик выпустил короткую очередь из автомата, перебегая все ближе и ближе.

– Не останавливайся, Майка, беги, беги!

Тут она заметила, как справа, из огненно-красного осинника выбежали несколько партизан. Пригнувшись, они катили по земле пулемет. За ними, рассредоточившись, бежало человек тридцать. Некоторые останавливались на минуту, стреляя из винтовок. Среди партизан Майка увидела и Гудиму. А еще дальше, от лесной опушки бежал Слышеня. Его узнала Майка по серому плащу, который развевался, словно крылья, и, очевидно, мешал ему бежать.

Вот партизаны перенесли на руках пулемет и установили его за песчаным гребнем под высокой березой, сверкавшей на солнце узорчатой позолотой. Пулеметная очередь прорезала воздух. Майка отчетливо видела, как дрожало, чуть подпрыгивая, дуло пулемета и в такт ему вздрагивали руки пулеметчика. А бойцы уже один за другим перескакивали через гребень, стремительно перебегали от куста к кусту. Пулеметчики подхватили пулемет, покатили вслед. Уже гремело ура, от конского топота дрожала земля, – это кавалерийский взвод окружал эсэсовцев, отрезая им путь к отступлению.

Майка выглянула из рва. Черные силуэты гитлеровцев, которых выбили на открытое место, панически метались по полю. Одни еще пытались отстреливаться, но многие уже застыли с высоко поднятыми руками.

Только теперь Майка почувствовала страшную усталость а в изнеможении опустилась на скат.

– И ты здесь, Майка? – заметив ее, спросил Слышеня. – А где Василий Иванович?

Майка показала рукой на нескольких бойцов с носилками, которые тоже остановились отдохнуть.

Лицо Слышени сразу побелело. Дрогнувшим голосом спросил:

– Что, что с ним?

– Он сильно захворал. Еще вчера и позавчера плохо себя чувствовал. А сегодня совсем слег.

Торопливо подошел Дудик. Он был заметно взволнован.

– Что у вас тут случилось? – спросил его Слышеня.

– Эсэсовцы хотели напасть на лагерь. Наши вели бой под Демидовкой с целой частью, а эти задумали пробраться с тыла и захватить лагерь. Однако не вышло по-ихнему. Ну и Майка наша молодчина: двух гадов убила сегодня. С первой очереди уложила их!

– Майка! Поздравляю, поздравляю…

– Да он вам наговорит… Я только боялась за Василия Ивановича. Пойдем, товарищ Слышеня, к нему. А ты, Дудик, разыщи доктора.

Майка уже хлопотала около Василия Ивановича. Общими силами соорудили носилки. Разместились в небольшой хатенке, в которой раньше жили смолокуры. Жарко натопили печь. Врач, осмотревший, наконец, Василия Ивановича, нашел у него воспаление легких. Но, по мнению врача, состояние больного не внушало тревоги, недели через две он должен выздороветь.

Отряд временно перебазировался на смолокурню, чтобы не оставлять без охраны Василия Ивановича, – держать его в палатке сейчас нельзя было, а перевезти куда-нибудь в деревню опасались. За последние дни в окрестные села стали наведываться гитлеровцы из ближайшего районного городка, через который проходила железная дорог?. Люди устраивались на ночь, ища удобных мест, где можно было бы укрыться от непогоды. Другие тут же принялись строить шалаши.

У небольшого костра, под раскидистой сосной сидели работники обкома и командир отряда. Слышеня возился с радиоприемником, навешивал антенну. Отблески костра скользили по лицам сидящих, вспыхивали золотом на антенне, выхватывали из сумрака багряную кисть рябины, пожелтевший березовый лист. Откуда-то сверху сеялась назойливая морось, от которой не было спасения ни в шалашах, ни под деревьями. Все вокруг блестело от влаги: и деревья, и кусты, и густая подстилка хвои на земле, и редкие палатки, владельцам которых все завидовали как счастливчикам.

– Та-а-ак… Кончаются наши славные денечки, когда не надо было думать о крыше над головой, – задумчиво произнес Слышеня. – Надо что-то сделать, чтобы по-человечески встретить зиму.

– Встретим и зиму, не пропадем, – откликнулся Гудима. – Не вовремя секретарь наш захворал. Мы только думали на новое место перебраться, чтобы удобнее было связь держать со всеми. А теперь придется отложить на несколько дней. Ну, не беда! Меня вот что волнует. Не находите ли вы определенной связи между всеми последними событиями? Вспомните убийство часового на островке. Теперь – сегодняшняя стычка с гитлеровцами и особенно их налет на стоянку отряда. Не видите ли вы здесь чью-то, руку, направляющую фашистов именно туда, где находится обком? Кстати, товарищ Копуша, как могли эсэсовцы прорваться к лагерю отряда, когда всюду были выставлены заслоны?

– Вы сами, верно, догадываетесь, товарищ Гудима, о причине их прорыва. Группе Байсака приказано было занять определенное место в засаде, на подступах к лагерю. А явился он со своими людьми лишь после того, как разгромили фашистов под Демидовкой. Засаду он таким образом сорвал, ее по сути дела не было.

– Выходит, что Байсак нарочно опоздал, чтобы дать эсэсовцам напасть на лагерь.

– Ну, это трудно сказать.

Заговорили о Байсаке. Это имя начало серьезно привлекать внимание и обкома, и отрядов. Поведение его было непонятным и противоречивым. Нельзя было отказать ему в инициативе или храбрости. Несколько операций его группы на шоссе, дерзкий налет на железнодорожный разъезд, его смелые стычки с немецкими колоннами на марше – все это свидетельствовало о храбрости и активности этого человека. Но от совместных действий он старался всегда уклониться, а если соглашался, то обычно подводил.

Что было особенно неприятно, это слухи о столкновениях Байсака с населением, о его частых пирушках и пьяных дебошах по многих деревнях.

– Завтра же приказать Байсаку явиться в обком, надо ближе к нему присмотреться, что это за человек.

10

Совещание командиров ближайших отрядов и представителей из далеких районов проводили в небольшом сарайчике, затерявшемся в болотных перелесках на побережье большого лесного озера. Раньше обычно собирались под открытым небом. Но время это уже давно прошло. Зима вступила в свои права. Морозы стояли такие, что лед гудел на озере. Глубокие снега замели лесные дороги, доставляя много хлопот разведчикам, связным.

Зима поставила перед партизанами много новых задач. Надо было подумать и об одежде, и о хорошем жилье, и о хлебе, и, главное, не забывать о фашистах, выкуривать врага из теплых берлог, в которых он обосновался.

Доклад делал Василий Иванович. Он неторопливо ходил вокруг небольшого костра, разложенного на земляном полу сарайчика, порой на мгновение останавливался и, грея руки у огня, словно обдумывал очередную фразу.

– Все вы знаете слова Сталина об истребительной войне. Помните, как он сказал: «Если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат». На собственном опыте вы убедились в глубокой мудрости этих слов. Когда мы начинали нашу работу, у нас было не так много отрядов и людей. А теперь только по нашей области несколько тысяч партизан, а посчитайте в других областях, по всей Белоруссии, по Украине, по другим республикам! Это большая армия, с которой фашистам приходится считаться. Как видите, народ наш серьезно принимается бить фашистов, принимается по-хозяйски, по-сталински. Я не говорю уже о нашей армии, которая разбила все планы немецкого командования, все надежды Гитлера. Правда, немецкие войска все еще рвутся к Москве. Гитлер хвастал, что он стоят перед воротами Москвы. Цену его хвастовству мы знаем. Он давно уже пыжится. И будет пыжиться до тех пор, пока не разобьет башку о железные ворота Москвы. А что разобьет, так в этом нет сомнения, как не может быть сомнения и в том, что мы с вами должны от всего сердца помочь ему в этом деле. И поможем! Мы народ не скупой. Вот спросите товарища Гудиму, сколько немецких эшелонов пущено нашими руками под откос за эти месяцы? Сотни эшелонов. А сколько фашистов убито в лесах и на дорогах? Те, которых мы уничтожили, не пойдут уж больше грабить наши деревни, им никогда уже не увидеть дорог на Москву. Вот почему так боятся теперь нас гитлеровцы, боятся каждого куста у наших дорог… С какой целью я говорю вам все это, товарищи? Вы и сами хорошо понимаете. Говорю к тому, что мы должны неустанно бить фашистов, и не просто бить, а с каждым днем наращивать наши удары. Бить так, чтобы звериный страх овладел гитлеровцами не только у нас в деревне, в местечке, в нашем славном Минске, но чтобы этот страх овладел и каждым гитлеровцем, которого пошлют на нашу советскую землю, и теми, кто этих бандитов посылает. Чтобы этот страх навсегда отбил охоту у разных фашистских негодяев вроде гаулейтера Кубе писать гнусные измышления о нашем народе, глумиться над ним. Вот послушайте, что плетет этот остолоп: «Не в наших интересах восстанавливать белорусские города, они только портят чистую, примитивную душу трудолюбивого белоруса. Задачей белорусского народа является вновь научиться работать для всей Европы, для Германии и тем самым для себя самого». Вы видите, как притворно подлаживается к нашему народу этот проходимец, какими заливается песнями: и чистый ты, белорусский народ, и душа у тебя такая красивая, примитивная, и такой ты трудолюбивый… Соловей, да и только! Но этому фашистскому запевале мы можем ответить словами великого немецкого поэта: «Соловей, я слышу стук твоих копыт!» Он, видите ли, пытается научить нас снова работать на Европу и Германию. Мы уже давно отучились от подобной работы на всяких чужеземцев. Опыт нашей собственной жизни под руководством Ленина и Сталина уже давно надоумил нас, что лучше всего – это работать на себя. А от Европы и Германии мы не отказываемся. Поработаем и на них, но по-своему. Так потрудимся, что жарко будет и фюреру, и всем его гаулейтерам, и большим и малым. Наша борьба сейчас становится намного труднее. Зима уже на дворе, и по всем приметам будет она не из легких. Но если она ставит перед нами трудности, то для гитлеровцев она будет в десять раз тяжелее. Нам она не в диковину, для нас она может быть хорошей помощницей против фашиста. Уже тянутся из-под Москвы эшелоны обмороженных гитлеровцев. Уже истошно вопит Гитлер о кампании зимней помощи. Навряд ли согреет он этим криком свою армию… Так вот, товарищи, мы и собрались все сегодня, чтобы посоветоваться, поговорить, как нам лучше наладить всю нашу боевую работу в зимних условиях. Как проводить ее так, чтобы она загоняла фашистов в гроб не только здесь, но чтобы поскорее их угробить и под Москвой, куда они так рвутся. Так проводить работу, чтобы каждый советский человек был в нее втянут, чтобы наша борьба стала действительно всенародной, чтобы нам заслужить доброе слово товарища Сталина.

Выступали почти все собравшиеся. И одна мысль сквозила в их речах: фашиста бить, не глядя ни на снег, ни на морозы. Возникли только некоторые разногласия по вопросу о зимнем расквартировании.

Были также жалобы на нехватку одежды, обуви. Раздавались голоса о том, что настало уже время объединить все партизанские отряды единым оперативным центром, подчинить боевую деятельность всех отрядов единому оперативному плану. Выступавшие подчас горячились, наседали на своих противников. Распушив свои пышные усы, Киян подтрунивал над лейтенантом Комаровым:

– Что ты все пехотным уставом козыряешь? Ты попробуй подогнать под этот устав нашу лесную засаду или другие стычки с фашистами. Армия имеет линию фронта, а тут противник кругом. Вот и попробуй со своим уставом! И к людям ты нехорошо относишься. Что-то не идут они к тебе.

– Почему? С винтовкой, пожалуйста! А без винтовки не принимаю. Зачем они мне?

– А почему бы тебе не потребовать от каждого по пулемету, скажем, или по орудию? Никаких забот командиру – милое дело.

– Ну, эти шутки уж неуместны.

– А все-таки, товарищ лейтенант, – заметил Слышеня, – как же быть с теми людьми, которые оружия не имеют, а бить фашистов хотят?

– Это уж дело не мое, а начальника боепитания. Он и позаботится об оружии.

– А есть он у тебя?

– Нет.

– Так что же делать людям, у которых сегодня нет еще винтовки?

– Пусть добывают оружие!

– А это как, по твоему уставу или просто? – не унимался Киян. – И как быть с теми людьми, которые не только не имеют оружия, но порой и обращаться с ним не умеют? Вот про них что у тебя в уставе написано?

– Отвяжитесь, наконец, это меня совершенно не касается. Я должен воевать, я должен фашистов бить, а при чем тут население?

Споры все больше разгорались. Потом с заключительным словом выступил Василий Иванович:

– Все мы, товарищи, хотим бить фашистов, бьем и будем бить. Это наша главная задача. Эту задачу хорошо понимает и молодой наш товарищ лейтенант Комаров, которого я поставил бы даже в пример другим как хорошего воина. Но кое в чем мы не согласны с ним. Он забывает об одном важном и весьма ответственном моменте. Лейтенант Комаров – коммунист. А разве может коммунист жить, работать, воевать без людского окружения, без народа, особенно в наших партизанских условиях? Наше население не является даже тем обычным тылом, о котором мы привыкли думать, будучи, скажем, в армии. Наше население находится, если хотите, на передовой линии огня. Если нас с вами, партизан, защищают от фашистов лес и наше оружие, то население находится с врагом лицом к лицу. Народ охраняет нас, если хотите. Народ дает нам не только хлеб, народ дает силу нашей борьбе, он – наша главная опора и поддержка. Без народа, товарищи, мы ничто… Я напомню вам хотя бы о таком обстоятельстве: десятки, сотни наших лучших разведчиков не сделают того, что ежедневно делает население, предупреждая нас о каждом движении гитлеровцев, о малейшем их намерении. А для кого мы воюем в конце концов? Нет, товарищи, не рекомендую вам забывать про население. Тут спорили о партизанской тактике. Конечно, она еще не разработана как следует. Наша тактика только выкристаллизовывается. Она не совсем походит на партизанскую тактику времен гражданской войны, совершенно другие у нас сейчас условия. Ее не подгонишь под армейские уставы, хотя некоторые уставные положения мы можем и должны использовать. Тот, кто думает на зиму забраться глубже в лес, чтобы отсиживаться там до весны, недостоин звания партизана. Местные условия каждого отряда подскажут ему, как лучше разместиться. Главное же – не понижать боевой активности. Иначе мы не будем расти, потеряем всякое уважение народа, перестанем быть теми, кого народ по праву называет своими мстителями. Правильно и вполне своевременно выдвигались тут требования о создании единого оперативного штаба. До сих пор отряды и группы действовали по своей инициатива, в зависимости от своих сил и возможностей. Мы и впредь не намерены сковывать инициативу отрядов. Но мы были бы плохими воинами, если бы не использовали возможность бить фашистов одним мощным кулаком. В ближайшие дни у нас будет оперативный центр. Готовьтесь, товарищи, к решительным боям, к решительным делам. Не упускайте из виду железные дороги, это имеет сейчас-особенно большое значение, когда гитлеровцы из кожи лезут вон, чтобы прорваться к Москве. Еще один приказ мой всем командирам и комиссарам: готовьте транспорт, сани, коней. И летом пешком тяжеловато, а зимой тем более. Без коня мы зимой не солдаты…

Василий Иванович закрыл совещание. Вскоре старенький сарайчик опустел, и глухая тишина нависла над поляной, над болотами и перелесками, по которым только что прошли люди.