Текст книги "Незабываемые дни"

Автор книги: Михась Лыньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 61 страниц)

20

Утром, когда Заслонов и Красачка умывались на кухне, туда вихрем ворвалась девушка. Еще с порога она крикнула:

– Братец, немцы!

– Какие там немцы?

– По всей улице облава и обыски, что-то ищут!

– Ну и чорт с ними!

– Хорошо тебе говорить, а у меня…

Девушка заметила Заслонова и в замешательстве умолкла. По виду она была похожа на подростка. Одна косичка, видно, туго заплетенная, смешно задиралась вверх, и это еще больше увеличивало сходство с подростком, с школьницей, которой самое время взять книжки и отправиться в школу.

Однако Адам не на шутку встревожился:

– Допрыгаешься в конце концов со своими авантюрами! Ей в куклы играть, а она сует свой нос, куда не следует! Где немцы?

– Да на улице. К соседям пошли….

Заслонов взглянул на девушку. Она держала в одной руке за спиной большой сверток, робко глядя на брата, который, видно, и сам немного растерялся. Пока девушка старалась что-то передать Адаму, Заслонов заметил в ее руке ложе обыкновенного немецкого автомата, завернутого в полотенце. Заслонов быстро оглядел кухню. Рядом с плитой стояла старая жестяная печурка, отслужившая свой век и вынесенная сюда из комнаты. Тут же валялось несколько коленчатых печных труб, ржавых и во многих местах прогоревших. Заслонов подошел к девушке, молча взял из ее рук автомат, торопливо сунул его в трубу и заткнул ее попавшейся под руку тряпкой.

– Есть еще что-нибудь?

– Листовки вот…

Она вытащила из рукава пачку листовок, и они мгновенно очутились там же, где лежал автомат.

Все это продолжалось не дольше чем полминуты. А Константин уже подавал девушке полотенце, мыло. Резко приказал ей:

– Айда к рукомойнику, мойтесь, мойтесь!

Смущенная, покрасневшая, она молча повиновалась.

В кухню вошли немецкие солдаты и полицейские. Бегло просмотрев документы, прошли по трем комнатам домика, в которых разместились небольшие семьи обоих Красачек: старого и молодого. Хозяева также предупредительно указали на вход в погреб.

Наконец, солдаты и полицаи двинулись на соседний двор. Заслонов и Красачка зашли на кухню. Девушка вытиралась полотенцем, и чем дольше она вытиралась, тем более мокрым становилось ее лицо. Она плакала. Это видно было по ее вздрагивавшим плечам, а голову она отворачивала, чтобы не показать своих заплаканных глаз.

– Ты чего раскисла? – уже мягко обратился к ней Адам. – Как стыдно! Никогда в жизни я так не терялась. Если узнают наши…

– Какие там наши!

Но девушка уже пришла в себя. Она глядела на брата спокойно, и глаза ее, казалось, говорили без слов:

– Hv зачем расспрашивать? Да еще при чужом человеке…

– Автомат откуда? Листовки?

– Автомат? – девушка лукаво прищурила глаза. – Оттуда…

Так я тебе сразу и сказала, как же, подожди немножко.

– Вот я скажу отцу, так он тобой займется как следует, он уж тебя научит, как совать нос не в свои дела.

Девушка резко выпрямилась и, бросив колючий взгляд на брата, молча занялась своим арсеналом.

– Я у тебя серьезно спрашиваю: где ты взяла автомат и зачем он тебе?

– Нашла. Вечером какой-то человек бежал по улице, за ним, видно, гнались немцы, ну он и бросил через забор в наш огород все это.

– Так я тебе и поверю!

– А это уж твое дело… – и с самым независимым видом продолжала возиться с заржавленной печной трубой.

– Постой! Познакомьтесь! Это, Костя, сестра моя, домашний тиран.

– Ну как же тебе не стыдно?.. Лена… – смущенно сказала девушка, пожимая руку Заслонову.

– Заслонов! – он на мгновенье задержал ее маленькую, почти детскую руку.

– Как, как вы сказали?

– Инженер Заслонов.

– Жених Нади Канапельки? – Лена вся вспыхнула, и краска залила ее щеки.

Тут уж немного смутился и Заслонов.

– Что вы, Лена? Какое тут жениховство?

– Но вы знаете Надю Канапельку.

– Знаю. Что же из этого следует?

– И работаете в депо?

– Работаю.

– На немцев?

– Однако вы неплохой следователь. Откуда вам все это известно?

– Про таких… про таких… знают все… – отрывисто произнесла Лена, с силой вырвала руку и, сильно хлопнув дверью, стрелой вылетела из кухни.

– Не обращай внимания! Кипяток… Видно, ей наговорил про тебя разные небылицы один наш сосед, молодой парень с завода. Он как будто из ваших мест – Игнат Лагуцька.

– Знаю. Неплохой парень.

– Должно быть, Лена такого же мнения о нем. Что-то смахивающее на симпатию. Может, и больше чем симпатия, я в такие дела не имею привычки вмешиваться.

– Говоришь, он живет по соседству с вами?

– У жениного отца на квартире.

– Интересно было бы повидать его.

– А я сейчас спрошу у Ленки, она должна знать, дома ли он.

Когда Адам спросил у сестры, дома ли Игнат, та сердито напустилась на него:

– Ты, видно, забыл, где твои глаза? Кого ты привел в дом? Это предатель, темный человек.

– Тише, тише! Почему же он предатель?

– Он работает на немцев.

– Выходит, что и я, и наш отец тоже предатели, ведь и мы работаем на немцев.

– Вас погнали из лагеря на работу. А он – ты должен это знать – он ушел от наших, он, по слухам, через линию фронта перешел, чтобы попасть к немцам. И ты его еще приводишь в дом, чтобы он тут все выведал, беду на нас накликал.

– Не мели нивесть что! Он наш человек, понятно? Это я тебе говорю, брат твой. Он мой старый товарищ, я давно его знаю.

– Значит, мало знаешь. А мне о нем говорили верные люди.

– Ну, брось об этом. И не каждому слуху верь. Скажи лучше, Игнат дома?

Лена сердито взглянула на брата и отвернулась. Потом еще раз посмотрела и укоризненно заговорила:

– Он еще спрашивает! А говоришь, что все знаешь. Ничего ты не знаешь. Если бы знал, то не спрашивал бы. Игната нет, его, может, уже… – тут она не выдержала, из глаз ее брызнули слезы, – может, его уж и на свете нет. Там на заводе электростанцию ночью взорвали.

– Кто взорвал?

– А я знаю? Но по всему видно, что Игнат там тоже был, он еще домой не приходил. Опять же – его характер, я хорошо его нрав знаю, Игнат каждого врага готов собственными руками задушить, только бы выпал удобный случай.

– Ну, это все твои догадки. А тебе известно, участвовал Игнат в этом деле или нет?

– О-о! Так он тебе и скажет, где и что он делает. Родному отцу не признается.

– Ну ладно, успокойся. Цел будет твой Игнат. А о людях, достоверно не зная, впредь не болтай. Да сама берегись, если у тебя там какие-то дела. Автомат не игрушка, чтобы бегать с ним по дому, как с куклой.

– Ты, может, бросишь читать мне нравоучения! Иди к своему товарищу, любуйся им! – Она сердито сверкнула глазами и выскочила из комнаты.

Вошел старый Красачка. Он знал Заслонова еще раньше, до войны.

– Ну как ваши дела, господин инженер? – иронически спросил он.

– Видно, такие же, как у вас, уважаемый господин кузнец, – в тон ему ответил Заслонов.

– Был кузнец, а теперь подручный, пустячными делами занимаюсь, гайки делаю, шурупы верчу, одним словом – шурум-бурум, – балагурил старик. – Вот линяю, как рак, старую шкуру сбрасываю. – И он хлопнул растопыренными пальцами по широким штанам, которые надувались, как пузыри. Вся одежда висела на нем, была как с чужого плеча. Широкие обвисшие складки, непомерно просторные рукава и воротник – все это словно было сшито не по нем, моталось, обвисало.

– Однако не скажу, чтобы вы пополнели за это время.

– Тут и говорить нечего, уважаемый инженер. Молодею. Еще год такой жизни, того и гляди, в подростки превращусь… И никаких тебе, можно сказать, лечений, хлопот, процедур.

Заслонов засмеялся. Он помнил эти пресловутые процедуры. Как-то перед войной профком отправил старого кузнеца в санаторий. Кузнец был очень доволен и оказанным вниманием и поездкой в незнакомый Кисловодск. Его шумно проводили родные и друзья. Представитель профкома сказал на прощанье прочувствованное слово, поднес цветы. И старик был так растроган проводами, что и не заметил, как, целуясь со всеми, расцеловал и проходившего мимо смазчика, который, подумав, что старик хватил лишнего на дорогу, сказал многозначительно:

– Ну что ж, бывает.

И все так смеялись, что даже пассажиры высунулись из окон поглядеть на эту веселую компанию. И только супруга Красачки, увидя, что от целования со смазчиком пострадал праздничный костюм мужа, сочла уместным упрекнуть его:

– Старый, а гляди, как за малым. Нет того, чтобы поберечь платье.

– Ну что с того? Он свой человек, наша рабочая гвардия! – кивнул Красачка на удалявшегося смазчика.

– Ничего, бензинчиком потрете и все будет в порядке… Садитесь, папаня, даем отправление… – и молодой проводник подсадил Красачку на ступеньку вагона.

Поехал Красачка, но не минуло еще и половины срока его отпуска, как он вернулся, к великому удивлению всех родных и знакомых. Приехал грустный, неприветливый.

– Ты что? – с тревогой спросила его жена.

– А ничего. Как видишь, приехал. Отдохнул. Хватит. Довольно. Здоров. Давай обедать!

Так и не узнали сначала о причинах преждевременного возвращения кузнеца с курорта. И только потом он уж признался:

– Залечили! Ну прямо залечили! Не отдых, а мучение. Ну, хорошо, приехал, встретили, врачи осмотрели, пощупали, прослушали. И назначили эти самые процедуры. Вам, говорят, на травку надо, ходите побольше, гуляйте. Я, конечно, не против, чтобы погулять в отпуску. Почему бы и не пройтись, если к тому же и компания сподручная. Но не тут-то было. Там тебе и пригорки, там тебе и ухабы, там тебе целые горы! Это при моей комплекции по тем горам лазить, чтоб им ни дна, ни покрышки! Но походил, ничего не попишешь, раз медицина предписывает. Прихожу назад в самое обеденное время. Аппетит у меня – вола, кажись, съел бы! А меня сажают за стол и ткнули на тарелку какой-то травки. Я задержал официантку. Вы, говорю, гражданочка, не за того меня принимаете, чтобы я, все равно как тот кролик или, извините, козел, этой травкой-муравкой пробавлялся. А она мне так строго: «Вы, гражданин, без шуток, то вам дают, что вам прописано. У кого организм, говорит, к мясу привыкши, а у кого – тут она меня смерила просто научным взглядом – к разным овощам. Ваша комплекция, говорит, овощей требует». «Сама ты комплекция!» – подумал я и говорю: «Что ж, давайте ваши винегреты…» И что вы думаете, жую травку да поглядываю, как другие жареных цыплят без всякого стыда глушат. Без стыда, но по медицине. День жую, два жую. И еще сколько-то дней жевал. А потом не стерпел и – домой. Это, брат, не лечение, когда человека голодом морят. Вот тебе и процедуры! Может, оно и правильно прописывают их врачи, но в мои годы такие штуки не по нутру. Без хорошей пищи и отдых не отдых.

И сколько раз потом ни пытались послать Красачку на курорт, он наотрез отказывался:

– На травку? Нет-нет… Уж лучше я дома побуду. А для моциона, как говорят доктора, я уж в лес за грибами пройдусь на день-другой.

– Так мы вас на другой курорт, не обязательно же травкой кормить.

– Нет-нет… Съездил, хватит. Пускай которые больные лечиться едут. А я человек здоровый!

Так сделался старый Красачка известным противником всяких курортов и только своему другу Маслодуде однажды посоветовал:

– Ты на меня не смотри, я тебе не пара, брат. Ты вот изъездился на своих фуганках, тебя и подкормить не грех. Кому-кому, а тебе курорт нужен дозарезу. Поезжай, а на меня не смотри!

Над этой курортобоязнью Красачки не раз подтрунивали друзья. Он не обижался и шутливо отвечал:

– Ну что ж, что на травку? Я сам, по своей фамилии, можно сказать, к растительному царству принадлежу – Красачка, травинка, былинка…

– Былинка на семь пудов!

В последнее время забылись эти курортные приключения Красачки. И теперь, вспомнив о них, он грустно произнес:

– Да брат, съехал я сейчас и без лечения. Исхудал, нечего таиться. Удивляюсь, как одежда еще держится.

Морщинистое, бледно-желтое лицо без лишних слов свидетельствовало об этом.

– Что у вас на заводе слышно? – спросил Заслонов.

– А ничего особенного не слыхать. Живем помаленьку.

– Говорят, у вас сегодня электростанцию взорвали?

– Разве мы хуже других людей? – откликнулся старик. Помолчав немного, прибавил: – Там не только с электростанцией управились. С десяток отремонтированных танков пустили в воздух. Да еще кое-что. Фашисты теперь бесятся. Молодых рабочих арестовали, думают, по слухам, в неметчину послать, в трудовые лагеря. Да и гестаповцы схватили некоторых – и с этими уже, пожалуй, не увидишься.

– А Маслодуда как?

– Что ему сделается, стругает свои доски, только у него и забот. Нам ли с ним в такие дела лезть… Коли уж молодым не под силу оккупантов прогнать, то что вы хотите от нас, стариков?

– Ох, прикидываетесь вы, дядька Лявон, слишком рано в старики записались!

– Ничего не попишешь, уважаемый инженер! Надеялся я еще помолодеть при советской власти. И что ты себе думаешь? На самом деле – молодел. А нынешнее наше житье, оно кого хочешь раньше времени в могилу загонит. Старость подгоняет. Поглядишь на другого молодого, а он уже бородой оброс, спину дугой гнет, губа уж у него отвисла и нос повесил, будто ему три дня до смерти осталось.

– Ну, не все такие. Это те, которые собираются под немцем век вековать и дальше своего носа ничего не видят.

– Не все такие орлы, как вы… – не то пошутил, не то подтрунил над ним старик.

21

Выехать обратно в этот день Заслонову не удалось. На вокзале лихорадочно метались немцы. Было оцеплено депо. Поезда не шли. И когда Константин спросил у какого-то немецкого администратора о причинах задержки поездов, тот разозлился и с подозрительной поспешностью потребовал документы. Затем смягчился немного, процедил сквозь зубы:

– Крушение, господин инженер… Расчищаем путь.

Никто из русских, к которым обращался Заслонов, ничего не знал о причинах крушения. Только один машинист, с которым Константин был немного знаком еще до войны, сказал ему, что километрах в двадцати до станции воинский эшелон налетел на встречные паровозы.

– Партизаны?

– А кто их знает… Ходят слухи, что это натворил дядя Костя, будто в нашем депо и записку оставил немцам, обещал им скорую встречу.

– Вот это дядя.

– А что вы думаете, господин инженер! Это не кто-нибудь, он что захочет, то и сделает. – И, спохватившись, тихо добавил: – Так люди говорят, что очень хитер этот человек, любого проведет. Извините, говорю, что слышал. – И машинист торопливо ушел, видя, что его собеседник думает о чем-то своем и не склонен вступать в разговор. А о чем они думают, эти малознакомые люди? Нет особой нужды надолго с ними задерживаться и ждать, до чего они додумаются. Еще позовут патрульного, вот тебе и будет тогда дядя Костя.

Заслонов действительно думал о дяде Косте. Он слышал о нем не раз уже от самых разных людей, русских и немцев. Разговоры, слухи были самые разнообразные. Одни говорили о нем с симпатией, дружелюбием. Немцы, конечно, упоминали это имя с ненавистью и обещали применять самые лютые кары. Все это настораживало инженера, заставляло еще и еще раз проверять себя:

«Правильный ли ты выбрал путь? Не делаешь ли ошибок? Не боишься ли этих самонадеянных и крикливых людей, которые за своими истошными криками о победах просто не видят своей тупости и того, что они находятся на самом краю гибели?.. Нет, правильная дорога, господин инженер, правильная дорога, товарищ Заслонов!»

Под самый вечер Заслонову удалось, наконец, попасть на попутный поезд.

22

И в этот день и на следующий заглядывала Лена в соседний двор, надеясь там увидеть мешковатую фигуру Игната. Но его и след простыл. Даже старый Маслодуда, заметив ее частые приходы, посочувствовал ей:

– Скучаешь, Ленка? Ну не горюй, не такой он хлопец, чтобы пропасть ни за что, ни про что! Он свою дорогу знает!

– О ком вы это, дядька?

– Да о нем же!

– Еще бы что придумали… – не на шутку рассердилась девушка и, презрительно пожав плечами, круто повернула обратно.

Лену обижало пренебрежительное, как ей казалось, отношение старших. Отец обычно молчит, никогда не расскажет, что творится у них на заводе. Правда, за столом он порой жалуется на разные неполадки на работе, на беспорядок, на бессмысленные приказы немцев, которые только возмущают рабочих. Но о всем происходившем на заводе Лена узнает от редких своих и подруг, оставшихся в городе. От брата-железнодорожника совсем ничего не добьешься, что там делается в их диспетчерском управлении. Игнат, который до войны всегда рассказывал ей о всех событиях на заводе, в последние месяцы точно воды в рот набрал, то отмалчивается, то вечно спешит куда-то с разными своими делами. Конечно, Лена догадывается об этих делах. Лена сама выполнила несколько поручений Игната. Она ходила к одной девушке, знакомой еще по школе, а сейчас служившей уборщицей в районной комендатуре. На неогороженном дворе комендатуры был склад, приспособленный немцами под помещение для арестованных. Ключи от этого склада всегда находились на столе, в кабинете коменданта. Уборщица, улучив удобную минуту, сделала слепки с этих ключей на кусочке мыла и передала его Лене. Потом Лена видела, как Игнат целый вечер делал ключи по этим слепкам. А спустя несколько дней она прочла в местной газете о «наглой вылазке бандитов», которые почти в самом центре города освободили из тюрьмы полсотни арестованных и скрылись вместе с ними. Лена показала эту газету Игнату и с видом заговорщика спросила:

– Не твои ли там ключи поработали?

Игнат загадочно посмотрел на нее. И нельзя было понять, то ли сердито, то ли шутя ответил:

– За кого ты меня принимаешь, Лена?

Большего от него не добьешься. Лена даже собиралась обидеться:

– Никаких твоих поручений больше выполнять не буду.

И, не прощаясь, вышла из комнаты. Но он догнал ее на полдороге, ласково взял за руку, посмотрел в глаза:

– Будешь выполнять, Лена! Не для меня же ты стараешься. Может, те ключи вернули жизнь пятидесяти человекам, а ты вот дуешься, как маленькая девочка-капризуля. А как эти люди выбирались оттуда, это не так уж важно, лишь бы благополучно выбрались.

В тот вечер они долго говорили. Беседовали, как взрослые, серьезные люди, о жизни, о будущем. О нынешнем не вспоминали. Оно было таким жутким и неприглядным, что о нем и говорить не хотелось. Они даже поклялись друг другу ничего не пожалеть, даже самой жизни, чтобы любыми силами, любыми средствами избавиться от этой страшной доли. В тот вечер он впервые произнес то заветное слово, которое было предназначено только для нее одной, – люблю. Она боялась этого слова и вместе с тем страстно ждала его. Она знала, что оно не минует ее. Оно было такое желанное и в то же время неожиданное, что ей хотелось еще и еще раз услышать его.

– Ну скажи, Игнат…

– Что тебе сказать? – тихо спросил он.

– Ты сам знаешь…

И вместо слов, робко обняв, он впервые поцеловал ее.

Они склонились друг к другу и шли счастливые, радостные, сосредоточенные. Глухая улочка, по которой они шли, казалась им самой красивой на свете. И каждая мелочь, каждый камешек на дороге, замшелые ограды палисадников, ржавые жестянки номеров на домах – все это казалось близким, дорогим, своим. Тут же они ходили еще до войны – он на завод, она в школу.

…Несколько дней не было об Игнате никаких слухов. И, только встретившись случайно на улице с одним парнем, Лена, наконец, узнала, что Игната в городе нет, он вынужден был бежать из города к ушел, видно, к партизанам.

Тогда в сердце Лены вернулся покой, и она уже больше не ходила на Маслодудов двор. Даже сам старый Маслодуда, увидав ее на соседнем дворе, тихо спросил:

– А не знаешь ли ты, Ленка, куда девался мой квартирант?

– Откуда же мне знать про ваших квартирантов, вам виднее, где они ходят… – ответила она, но уже без всякой обиды и без всякого задора.

Маслодуда ничего не сказал в ответ, только задумчиво покачал головой да подумал вслух:

– А жизнь идет, ничем ты ее не остановишь!

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

1

В памятную ночь взрыва электростанции Игнат был на работе в своей смене. Взрывали станцию двое из Игнатовой пятерки. Тол для взрыва двух объектов – электростанции и гаража с отремонтированными танками – приносили на завод небольшими брусками в течение почти целого месяца. Электростанцию взрывал молодой инженер-электрик. Он выбрал удобное время, когда немецкий часовой на минуту отлучился, быстро зажег бикфордов шнур. Он уже вышел было со своим помощником из электростанции, когда раздался взрыв в гараже. Этот взрыв должен был отвлечь внимание немцев от электростанции. Как это бывает подчас с неопытными подрывниками, инженера взяло сомнение: а загорелся ли шнур? Инженер побежал обратно. Помощник бросился вслед за ним.

– Погоди, погоди, давай подождем немного, потом проверим! – приглушенно кричал он, пытаясь задержать товарища. Но не успел тот добежать к турбине, как вспыхнул ослепительный свет, что-то с пронзительным свистом пронеслось по залу, и с высокой прозрачной крыши посыпались стеклянные осколки. Шипел пар, вырывавшийся из лопнувших труб турбины. Помощник, брошенный взрывной волной на пол, увидел инженера. Тот лежал, раскинув руки, неподалеку от развороченной турбины. Когда помощник, с трудом держась на ногах, подошел к нему, инженер прошептал:

– Не надо… беги, спасайся…

Парень бросился поднимать товарища, он хотел поставить его на ноги. Но бессильное тело инженера оседало на пол, и тут только помощник заметил большую лужу крови на том месте, где лежал товарищ.

– Что ты делаешь? – еле слышно шепнул инженер. – Торопись, мне уж ничем не поможешь.

Он хрипел и захлебывался. Струйка крови стекала из угла рта. Помощник растерянно опустил инженера на пол и бросился за водой для товарища. А навстречу уже бежали немецкие солдаты из охраны завода, дико кричали:

– Стой, стой!

Инженер лежал неподвижно. Его помощник бросился обратно, прислонился к вывороченной взрывом станине, выхватил пистолет из кармана и начал лихорадочно отстреливаться. Через несколько минут инженера в бессознательном состоянии и тяжело раненного в перестрелке помощника взяли охранники. Одного понесли на носилках, другого вели под конвоем, беспощадно избивая, вымещая на нем свою злобу.

Игнат, взрывавший гараж, уже успел очутиться на другой стороне улицы за высоким забором и видел сквозь щель, как провезли на машине двух его товарищей, попавших в плен. Не ожидая, пока оцепят все ближайшие кварталы, огородами, дворами, руинами он добрался до квартиры руководителя пятерки, помощника машиниста из депо. Никто из пятерки, кроме Игната, этой квартиры не знал. И ему было разрешено явиться туда только в экстренном случае, – обычно связь с руководителем пятерки поддерживалась посредством явочных пунктов.

По возбужденному лицу Игната тот сразу понял, что важное задание выполнено.

– Взорвали?

– Взорвали…

– Товарищи?

– Попали в руки фашистов.

– Живые?

– Раненые, инженер – очень тяжело.

– Это уже скверно. Жалко товарищей. Им оттуда не вырваться и помочь им нельзя…

Помощник машиниста, тот самый, с которым Игнат встретился после расправы с фашистским резидентом, велел Игнату никуда не выходить и ждать его возвращения.

Вечером Анатоль – так звали руководителя пятерки – приказал Игнату итти за станцию и, спрятавшись в штабелях старых шпал, ждать там около входной стрелки, пока со стороны вокзала не появится паровоз, а может быть, и два. А там видно будет. Во всяком случае Игната позовут.

Долго мерз в ожидании Игнат. Прошло несколько поездов в обе стороны, потом прошел паровоз со станции, но не остановился у стрелки, а как ошалелый помчался дальше. Уже далеко за полночь со стороны депо показались черные громады двух паровозов. Они шли тихо, без гудков, без огней. На минуту задержались перед стрелкой.

– Игнат, давай скорей сюда, не задерживай! – услышал Игнат знакомый голос и бросился к переднему паровозу.

Так же неслышно, без обычных гудков, сцепленные паровозы тронулись с места и, набирая скорость, стремительно понеслись в ночную глухомань.

– Куда же мы едем? – спросил Игнат, которому еще непонятен был смысл этой поездки.

– К партизанам, брат, едем. Не тащиться же нам пешком, когда под рукой паровозы.

Проехав километров пятнадцать, паровозы остановились. Тут к магистрали присоединялась ветка, уходившая в сторону на несколько десятков километров. На ветке был взорван мост. И Анатоль намеревался сбросить с этого моста паровозы, которые он, улучив минуту, вывел из депо чуть не на глазах у немецких часовых, не очень разбиравшихся, куда и на какие пути подаются под эшелоны паровозы. В этом деле помогли Анатолю несколько рабочих, которые оставались в депо.

Когда хлопцы слезли с паровозов, они увидели, что немного просчитались. Стрелки, которая раньше вела на ветку, не было; видно, ее просто сняли, поскольку ветка не функционировала.

– Вот так задача! – Анатоль почесал затылок. – Придется немного пешком пройтись, не возьмешь их в карман, паровозы…

Выход, однако, был найден. В топки подбросили угля и, повернув рычаги на полный ход, соскочили с паровозов. Машины рванулись с места и бешено понеслись в ночную темень. Хлопцы прислушивались к перестуку колес, который становился все тише и тише, словно приглушенный перелесками и густым мраком ночи.

– Пошли! – сказал Анатоль, снявший шапку, чтобы было удобнее прислушиваться к звукам, замиравшим вдали.

Он решительно нахлобучил шапку на голову и быстро зашагал вниз по насыпи. Скоро они вышли на хорошо укатанную дорогу. Тихо поскрипывал снег под ногами, покусывал щеки мороз. Придорожные деревья еле выделялись в призрачном свете звезд. Игнату казалось, что вот он возвращается мирной ночью домой, задержавшись на спектакле в соседнем селе. И тихо все вокруг и чуточку тревожно, – в такие ночи могут напугать волки в лесу. И, чтобы придать себе храбрости, он сильно ударяет палкой по телефонному столбу. Стук перекатывается эхом по лесу, и звонко гудят натянутые, как струны, провода. А в недосягаемой вышине мерцают, переливаются далекие-далекие звезды.

Он не один теперь, их двое. И ночь совсем другая, хотя так же скрипит снег под ногами, и в том же убранстве деревья, и слюдяная льдинка на березе сверкает холодным, синеватым светом, как волчий глаз ночью. Видно, как из-за леса всходит месяц. Так же всходит, как раньше.

– А жалко паровозов! – произносит вслух Игнат, ни к кому не обращаясь. – Славные машины…

– Машины что надо… – словно нехотя соглашается Анатоль. – Но это наши машины, и они нам сослужат службу.

– Нам, говоришь?.. Их, верно, уже перехватили немцы.

– Держи карман шире… Мы их затем и вывезли, чтобы не дать немцам. Попробуй, поймай их теперь!

И почти в ответ на слова Анатоля где-то там, куда умчались паровозы, в сумрачном небе вспыхнули одна за другой далекие зарницы. Они были бледными-бледными, даже на миг не рассеяли ночной темени. Только придорожные березы на мгновение порозовели и стали потом еще более темными. Зарницы угасли, и тогда донеслись оттуда глухие взрывы. С деревьев посыпался снег, несколько уцелевших листьев закружились в воздухе и беззвучно упали.

– Что это? – тихо спросил Игнат, глядя туда, где на месте угасших зарниц начало заниматься еле заметное зарево.

– Это, брат, наши паровозы. Ихняя работа. Видно, неплохая работа! Однако нам надо спешить, чтобы добраться до места раньше, чем начнет светать.

Они шли молча. Анатоль думал о своем славном паровозе. Надежная была машина. Уже давно явилась у хлопцев мысль увезти от немцев свои паровозы. Но велась подпольная работа, выполнялись очередные задания, нельзя было нарушать налаженный распорядок, на вывод паровозов не давали распоряжения. Когда над пятью товарищами, которыми руководил Анатоль, нависла угроза после взрыва электростанции, ему приказали вывести их из города. Тогда он снова напомнил, про паровозы. Разрешили. Результат, кажется, неплохой.

Хотя Анатоль и не видел, как врезались его паровозы в немецкий эшелон, но он был уверен, что его щукинский и на этот раз не подвел, как не подводил никогда на работе.