Текст книги "Набат. Книга вторая. Агатовый перстень"
Автор книги: Михаил Шевердин
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 46 страниц)
Глава двадцать восьмая. МУЖ
Из колючки – роза, из розы – колючка.
Саккоки
Много часов Жаннат пролежала в ямке на вершине холма, не решаясь при свете дня показаться на улицах селения. Она совсем обезумела от зноя, ветра, голода, усталости и потеряла способность спокойно думать и рассуждать. Она рвалась вниз, к жёлтым низким домикам, тонувшим в зелени садов и виноградников. Тенистые дворики под сенью могучих дервьев грецкого ореха, заросли граната и инжира, грозди винограда манили её. Перед глазами проносились видения: поблёскивающая вода в маленьком водоёме, в котором отец её, угольщик Хакберды, накапливал по нескольку дней воду из чуть сочившегося родничка для того, чтобы потом пустить её более щедрой струей на бахчу. А какие там сочные, сладкие дыни! А виноград! Ведь сейчас все плоды созревают. А запах хлеба! Запах, который, казалось, щекотал ей ноздри даже здесь, на вершине холма, среди пыльных кустиков янтака, каперсов, колючек. Сколько раз уже Жаннат со стоном начинала подниматься, опираясь дрожащими руками на сухие белые комки глины, и сколько раз бессильно опускалась, стараясь не разбередить ссадины и язвы на ногах. Слёзы текли из глаз, рыдания сотрясали тело. Ужасно хотелось пить, но по близости не протекал арык, а река спряталась под горой, в глубоком ущелье, и напоминала о себе далёким, таким знакомым с детства шумом. Жажда мучила так, что у Жаннат возникло неистребимое желание украсть дыню. У самого подножия холма в яркой зелени бахчи желтели золотистой кожицей большие дыни. Они манили, звали! Впиться зубами в сочное мясо, глотнуть прохладный, освежающий сок! Воровство? Нет, сейчас меньше всего её останавливала древняя заповедь «Не укради!» И если бы не какой-то парень, слонявшийся поблизости у джугарового поля, оглушительным щелканием пращи отгонявший тучи воробьев, она давно бы стащила дыню и съела бы её всю без остатка, хотя в жизни никогда не только ничего не украла, но даже не сказала ни слова неправды. Теперь Жаннат понимала, что голод и жажда, особенно жажда, могут довести человека до чего угодно. Пить, пить! И первое, что она сделала, когда, наконец, все погрузилось в сумерки, спустилась почти бегом, несмотря на боль в ногах, к бахче. Она ела дыню, разбив её об землю, ела, выплевывая лезущие в рот соломинки, держа источающий липкий сироп кусок одной рукой, а другой отгоняя оглушительно лающую овчарку. Вытирая липкие, сладкие руки об одежду, Жаннат крадучись побежала по тропинке, петлявшей по межам. Только теперь, утолив жажду, молодая женщина обрела способность думать. Она шла быстро и смело. За три года, что она отсутствовала, здесь ничего не изменилось, и она могла, закрыв глаза, пройти среди бахчей и пашен к знакомой родной калитке.
Она стояла у порога, и поднятая рука её замерла в воздухе. Молодая женщина не решалась толкнуть старую ветхую дверку из трухлявых досок.
Пять дней и пять ночей Жаннат шла по горам, прячась от людей, пробиралась среди камней и скал через камышовые заросли, дрожа от страха, питаясь листьями и кореньями трав. Куда она шла, Жаннат точно не знала. Она имела смутное представление, где проходит гиссарская дорога. Найти бы эту дорогу, а тогда она легко добралась бы до родного кишлака. Но только раз в жизни Жаннат ехала, вернее, её везли тогда в Гиссар как рабыню, и она меньше всего думала о том, чтобы запомнить путь. А сейчас она боялась спросить редких встречных путников, где лежит эта дорога, Жаннат в панике пряталась от них. Она плелась по целине, делала огромные обходы, удлиняя и запутывая путь. Но какой-то животный, подсознательный инстинкт влёк её вперёд и вперёд, помогая ей избегать опасных встреч с людьми, одичавшими, обезумевшими от голода и несчастий, и особенно с озверевшими от крови басмаческими шайками, бродившими по стране. Жаннат родилась в горах. Она знала горы и умела остерегаться всего неизвестного, всего подозрительного. Она пробиралась через горы и холмы.
Наконец на шестой день она вышла на вершину знакомого холма. Внизу среди деревьев, лежал кишлак. Сердце рванулось и затрепетало в груди. Солнце ударило Жаннат фейерверком лучей в лицо из-за столь знакомой горы, и она узнала родной дом...
... Она, наконец, решилась. Толкнула калитку и переступила порог.
Из круглого отверстия хлебной печи вырывалось пламя, освещая сухое старушечье лицо.
– Мама! – закричала Жаннат.
Она всё забыла: и то, что родители разрушили её детство, и то, что они бросили её в пучину бед, и то, что они искалечили ей душу. Рыдая, она прижималась к старухе, ощущая щекой тепло материнской груди, прикосновение трепетной руки к волосам.
Задыхающимся голосом Раима шептала:
– Доченька, доченька, девочка моя. Перепёлочка моя... нет у тебя гнезда. Куда полетишь, птичка моя, там песни поёшь, бедненькая...
Она хотела бы лежать вот так в материнских объятиях всю жизнь, вечно...
– Ага, те-те, жена, ты явилась! – прозвучал знакомый, слишком знакомый голос.
Трудно возвращаться из мира грез к жизни, к суровой действительности. Полная смертельной дрожи Жаннат подняла голову.
– На возвышении, где всегда сидел после дневной работы угольщик, папаша Хакберды, сейчас расположился, полулежа, опираясь локтём на старую, слежавшуюся в камень подстилку, Хаджи Акбар.
Багровые краски его щёк и носа, набухшие прыщи, толстый выпиравший живот – всё показывало, что он изволил только что плотно поужинать и предается приятному отдыху. Пальцы его играли зёрнами четок.
С видимым интересом поглядывал Хаджи Акбар на Жаннат. Но ни малей-шего удивления не выражало ни его лицо, ни глаза. Не подобает настоящему мужчине, почтенному человеку, удивляться.
– Ну вот ты и пришла.
Он не вскочил, не бросился на Жаннат, он даже не шевельнулся и только искоса глянул на калитку, измеряя расстояние, успеет ли Жаннат добежать раньше него, и убедился, что ей некуда деться.
– Господи, если у тебя жена развратна, что пользы от добродетели мира! – вздохнул он так, что заколыхался его выпятившийся из-под камзола живот. – Вот что получается с женой правоверного, если она вступит на путь неповиновения и греха.
– Я умираю от жажды и голода, мама, – просто сказала Жаннат.
– Стойте, Раима-бегим, вы хозяйка этого дома, а в своей норе и мышь госпожа. Дело ваше, но неужто вы примете эту блудницу как дочь, те-те... Посмотрите на неё, на платье. В Бухаре последняя проститутка постыдится показаться на людях такой грязной, оборванной, косматой, хэ-хэ!
И Хаджи Акбар разразился сиплым, неестественным смехом так, что брюхо его заходило ходуном.
– Мама, что делает у нас в доме этот человек? – спросила Жаннат, отстраняясь от матери. – Что ему здесь нужно?
– Доченька, я не понимаю, – забормотала старая Раима, – он твой муж. Что случилось? Почему он ругает тебя? Или ты провинилась перед ним... Он хороший зять, у него много денег...
– Умоляю, мама, я еле жива... Потом тебе расскажу... Я немая, видящая сны, а мир глух. Если я расскажу, что со мной случилось, услышат ли, поймут ли люди...
– Но что случилось?
– Он не муж мне. Он дал мне тройной развод... Он убийца и басмач.
– Посмотрите-ка на неё, как она разговаривает, ой-бой! Ах да, мы – комсомолка! Ах да, мы – агитатор! Хо, хо, хо! А вот насчёт нас, те-те, госпожа комсомолка, вы и ошиблись. Мы не убийца, хэ-хэ, и не басмач... Мы теперь командир Красной Армии, хэ-хэ. Доверенное лицо высокого командира... те-те... самого командира Гриневича.
– Ах, Алексей Панфилович здесь! – не удержалась Жаннат. От радости сердце у неё дрогнуло.
– Подожди!.. Не перебивай мужа, пока он говорит... Я мужчина, и моё дело – решать, жена ты мне или не жена... – Хаджи Акбар сел и важно сказал: – Подойди-ка поближе... Я посмотрю, годишься ли ты ещё... Э, ничего. Я отменяю «уч талак», и ты будешь прислуживать мне, ухаживать за мной, те-те... стелить постель. Я сказал!
Молодая женщина еле держалась на ногах от изнеможения, слабость охватила все её тело. Пылающий огнем кружок тандыра прыгал в её глазах, но она всё же нашла в себе силы сказать:
– Не дождешься, собака, – и, еле передвигая натруженные, израненные ноги, пошла в михманхану. За ней, охая и причитая, побрела старуха...
Жаннат даже не помнит, во сне или наяву она слышала хриплый хохот Хаджи Акбара снаружи и тихие, робкие слова матери, которые она шептала ей на ухо:
– Он большой человек. Он бек, он князь, он оказал честь... живёт в нашей покосившейся хижине. У него полная мошна золота. Он нас с Хакберды осчастливил... Каждый день мы едим мясо. Меня зовёт не иначе, как Раима-бегим, госпожа Раима. А ты что? Нужна ты ему! Станешь артачиться, другую жену найдет. Если у богача жена помрёт, у него постель обновится, если у бедняка помрет жена, голова закружится... Дело известное. Одумайся: лягуш-ка без хвоста – женушка без ума, доченька. Поверь ему. Он умный, он храбрый.
Жаннат заснула. Она хотела спать. Только спать. Ей было все безразлично, и она спала. Всю ночь ей снилось, что она идёт к казану, от которого так чудесно пахнет жареным, и перед ней всё время появляется на блюде жирная, аппетитная баранья туша, вдруг непостижимо расплывающаяся сальной улы-бочкой прыщавого лица Хаджи Акбара.
Проснулась Жаннат только поздно вечером, бодрая, отдохнувшая. Первое, что бросилось ей в глаза, – винтавки, стоявшие в углублении тахмана, и патронташи. Подивившись, откуда у них в доме столько оружия, молодая женщина вскочила и подбежала к двери.
По двору прохаживался в одном белье подпоясанный зелёным бельбагом Хаджи Акбар. Он кряхтел от удовольствия, ступая босыми ногами по гладкой, словно отполированной глине дворика, нагретого солнцем, и бросал крошки хлеба горлинкам. Раима хлопотала у очага, и Жаннат даже застонала, так ей хотелось есть.
На молодую женщину Хаджи Акбар даже не взглянул. За ужином он долго, сопя и кряхтя, ел, смачно разжевывая куски баранины, плававшие в растопленном жиру, и не обращая ни малейшего внимания на резкие движения Жаннат, старавшейся всячески выказать свое отвращение и пренебрежение к своему бывшему мужу. Он оставался невозмутимым и только раз, словно обращаясь к невидимому собеседнику, заметил:
– Бабы обнаглели... Поганят, те-те... мужской дастархан. Ну и времена...
И вдруг Жаннат стало ясно, что Хаджи Акбар боится её. Под напускной свирепостью, угрожающим тоном и просто откровенными угрозами, под маской высокомерия он прятал страх. Молодая женщина отлично знала обычаи горожан, а тем более нрав городских людей, превыше всего возносящих законы шариата, рассматривающих женщину лишь как игрушку для удовлетворения своего вожделения и не считающих её за человека.
Странно и непонятно. Странно, что Хаджи Акбар в первый же момент не набросился на неё и не убил, даже не избил, не тронул пальцем. Ведь она нарушила незыблемые законы ислама, ушла от мужа, убежав с помощью посторонних мужчин. Она нанесла ему величайшее оскорбление, какое может нанести жена мужу. Она покрыла его позором, который можно только смыть кровью. Пусть он объявил ей в Бухаре «уч талак», трижды развод, но это ничего не значит. О, Жаннат отлично знала, что нож обрывал жизнь её подружек и знакомых за гораздо меньшие преступления. Странно. Такую поразительную снисходительность уж никак нельзя объяснить добротой Хаджи Акбара. Он не раз награждал Жаннат колотушками только за то, что чай сказывался плохо заваренным. А сейчас он сидит против неё за дастарханом – это просто неслыханно, чтобы мужчина сидел с разводкой за одним дастарханом – и молчит, не кричит на неё: «Убирайся, поганая!» Молодая женщина попробовала объяснить непонятное поведение Хаджи Акбара слабостью. Уж не проснулась ли в нём старая страсть к ней?!. Всё внутри содрогнулось от отвращения, лицо Жаннат вспыхнуло от одних воспоминаний, и она, упрямо сдвинув брови, посмотрела на прыщеватое обрюзгшее лицо мужа, а он поспешно уткнулся в большую чашку, из которой жадно извлекал сальными пальцами куски варева. И тогда Жаннат окончательно утвердилась в мысли: он боится.
Молодая женщина поняла это с большим торжеством, но причина его страха перед ней оставалась ещё некоторое время неясной. После чая Хаджи Акбар удалился к прохладе хауза, небрежно развалился в тени талов и как будто задремал. Но ему не удалось обмануть Жаннат. Продолжая хлопотать по хозяйству, она вскоре установила, что его глаза бегают за ней следом.. Из-под приопущенных век он следил за каждым её движением, и едва она приближалась к калитке, как взгляд Хаджи Акбара становился тревожным и жадным. Раза два он даже приподнялся, точно хотел встать.
Домашнее хозяйство оказалось очень запущенным. Старушка Раима за годы странствий Жаннат одряхлела и опустилась. Папаша Хакберды жёг в горах из фисташковых деревьев уголь, братья разбрелись по свету, сёстры вышли замуж и поумирали. Старуха почти всегда сидела дома одна-одинё-шенька. Только вот несколько времени назад на радость Раиме появился нежданно-негаданно зятёк Хаджи Акбар, как камень с горы скатился. Чего он приехал? Старушка не знала и знать не хотела. Денег он не жалел. Старушка благодушествовала. Бродя по двору, Жаннат обнаружила в низкой глинобитной конюшне коня. Немотря на слабый свет, проникавший в дверь, Жаннат разглядела богатую попону, дорогое седло, лука которого оказалась отделанной серебром и самоцветами. Конь болел. Правая задняя нога у него отекла, из круглой ранки выделялись сукровица и гной. Уж не потому ли Хаджи Акбар засел в домике угольщика Хакберды?
В михманхане, кроме винтовок, Жаннат обнаружила тяжелый хурджун. Она не была бы женщиной, если бы не заглянула в него. Среди обычных предметов одежды и разных мелочей в нём оказались патроны, тяжёлый кошелек с золотом и бумажник с деньгами. Сердце Жаннат усиленно запрыгало. В хурджуне таилось целое состояние, но она ни к чему не притронулась и поспешила выйти во двор. Искоса Жаннат стала разглядывать Хаджи Акбара, он заметил это и поманил её пальцем. Подойдя к нему, молодая женщина заметила, что хотя Хаджи Акбар и разлегся на паласе в одном белье, но на ременном поясе у него висел маузер.
– Ты почернела, похудела, – сказал Хаджи Акбар, – долго ты трепала подол по миру. Но... гм... гм... ты красива, а?
– Зачем вы меня звали? – спросила Жаннат.
– Не кусайся!.. – усмехнулся Хаджи Акбар. – Ты взаправду комсомолка?
Хоть он и посмеивался, но в его тоне опять послышалось беспокойство. Жаннат бросила:
– Да, я уже говорила.
– А зачем ты приехала? – Тон Хаджи Акбара уже приобрел оттенок вкрадчивости и даже ласковости.
– Проведать матушку.
– А... гм-гм!
Он молча разглядывал молодую женщину и вдруг сказал:
– Я теперь стал тоже советский человек. Тебе нечего меня сторониться...
Он полез в карман и вытащил потрёпанные, изрядно засаленные бумажки.
– Смотри!.. Видишь, вот написано: «Мандат»! Поняла – «Мандат»! А вот ещё один мандат. И ещё. Это мне все командир Гриневич дал... я теперь большой человек...
– Дай!
Жаннат взяла бумажки и прочитала вслух первую из них: «Мандат. Дан сей Хаджи Акбару Самедказиеву в том, что он является проводником отрядов Красной Армии. Просьба оказывать ему содействие. Нач. штаба энской дивизии Валидов».
– Ийе! – поразился Хаджи Акбар. – Ты читаешь? Моя жёнушка грамотная. Когда ты научилась?
– Научилась, – коротко бросила Жаннат. Она быстро скользнула взглядом по остальным бумажкам. – И все со штампами воинских частей? – удивилась она.
– Видишь... я теперь бросил буржуйское дело... я теперь совсем советский, хэ-хэ!
Жаннат хотела уйти.
– Почему ты не смотришь на меня? Беда прямо! Лучше пешком ходить, чем ездить на норовистой лошади, лучше холостяком остаться, чем иметь норовистую жену.... Но хватит... те-те... Я пойду на гузар к мечети и отменю «уч-талак»... Я скажу имаму, и он нас поженит. Правду говорят: жена не камча, с руки не сбросишь.
Слезы показались на глазах Жаннат. Отчаяние охватывало её.
– После «уч-талака» никто не имеет права жениться на бывшей жене. Я тоже знаю закон.
– Э, милая, я побренчу перед носом имама червонцами, и ему сразу же они отобьют память насчет законов, хэ-хэ. Плешивый отдал себя за кукурузную лепешку, а имам... хэ-хэ, за два червонца девственницу за быка замуж выдаст. Да и кто посмеет возражать? Мне... Ого-го! У меня мандат! И чего тебе не нравится? Я ещё молодой, сильный. От меня всякая жена довольна останется, а вот не взял же я другую жену. Ты красива... Будешь у меня единственной женой. У едущего на ишаке ноги не перестают двигаться, у двоеженца уши не перестают слушать. Зачем мне ещё одна жена? Я хочу только тебя. Подойди же, душенька, сядь со мной, как раньше. Обещаю тебе...
Но Жаннат повернулась и ушла в михманхану. Она думала: «Уж очень часто он повторяет: «Я – советский!» Что-то здесь не так!»
Посадив около себя старушку Раиму, она расспрашивала её, что она знает о Хаджи Акбаре.
Все её догадки, сомнения выливались в совершенно определённое и чёткое представление.
«Хаджи Акбар никакой не командир. Очевидно, он имел отношение к Красной Армии, но сейчас он скрывается».
– Матушка, – сказала она, – я тебе говорила: этот человек басмач, разбойник.
– Что ты, миленькая, зятёк очень хороший... Я нищенствовала, пока его не было. А он приехал – и у нас каждый день плов.
– Он кровавый убийца, он скрывается.
– Да что ты, милая! Я за всю жизнь на едала так хорошо, как при нём. Он почтительный, вежливый... Твой отец Хакберды...
– Не говорите мне об отце, – вспыхнула Жаннат, – разве родной отец продаст дочь в рабство?!
– Но, но...
– Матушка, Хаджи Акбар – зверь и людоед.
– Э, доченька, он хороший человек. Да ты знаешь, как бы твой отец расправился со мной, если бы я поступила так, как ты?.. Другой замучил бы такую своенравную до смерти. Ты ему села на голову, а он готов исполнять твои прихоти. Ты молода, и прелести твои – твоё оружие, доченька. Муж и жена подерутся и помирятся. Смотри, он закрыл глаза на твоё поведение. Нет пределов его великодушию... Послушай меня – будь ему хорошей женой...
– Что ты говоришь, мама?.. У меня над головой тучи несчастья, а ты...
– Что я? Что я? Вот пришёл бы с гор Хакберды, поговорил бы с тобой палкой...
– Мама!
– Что мама! Да, зятёк сказал, что ты с чужим мужчиной... э... в городе. Но он, Хаджи Акбар... берёт тебя...
– Врёт он! Но не в этом дело. Я теперь не та. Советская власть научила меня...
– О покровительница всех мусульманок, о Фатима-ханум, дочь пророка, укороти язык этой безумной... Сколько ты ни говори, ни болтай, а всё будет так, как хочет твой муж Хаджи Акбар. А что до того, неучёная ты или учёная, и белую овцу привязывают за ноги, и чёрную – тоже за ноги...
– Он негодяй, насильник... Я пойду... я найду Красную Армию, скажу, что он спрятался здесь. Только ноги поправятся, отдохнут – и побегу.
– Такой хороший человек, и...
– Мама, он ужасный человек. Если б ты только знала, что он делал со мной... Развратный человек... – И она зашептала на ухо Раиме, вся покраснев от стыда...
– Ой, бой, доченька, разве так говорят про мужа?! На то он и муж, чтоб его ублажать... По молодости так говоришь. Подумай, помирись с ним...
Не желая слушать доводов и уговоров, Жаннат вышла.
Ей хотелось плакать. Мать стоит на своем, раны на ногах болят. Физический ужас испытывала молодая женщина при мысли, что придётся идти до погранзаставы пешком. Да есть ли теперь кто-нибудь на заставе?
Всё же утром на рассвете она уйдёт.
Обедали все вместе. На этот раз Хаджи Акбар даже не ворчал, а проявил в некоторой мере любезность. Он пытался грубовато заигрывать с Жаннат, но, встретив отпор, вернулся к своему излюбленному месту у хауза. Он долго беседовал с начавшими появляться к вечеру во дворике какими-то людьми, которых старушка безмолвно пропускала в калитку и так же безмолвно выпускала.
После вечернего намаза старушка снова начала доказывать Жаннат, что Хаджи Акбар – человек хороший.
– Поди к нему! – сказала Раима. – Стели постель.
– И это говоришь ты мне, матушка. Он тебя подговорил.
– Что ж такого... Только дурак встанет между женой и мужем. Он тебе муж.
– Нет.
– А какой хороший человек. Он даже не рассердился на твои слова... Правильно говорится: медная голова у мужчины лучше золотой головы у женщины...
Озноб пробежал по спине молодой женщины.
– Ни за что!
– А какой доброты человек! Смотри!
И Раима, развернув тряпочку, показала дочери золотые монеты.
– Вот эти пять червончиков «суюнчи» он дал, когда приехал... О друг божий! Он сказал: «На, матушка, вот вам подарочек. Только прошу никому не говорить, что я здесь! Никому». Да, да, а вот эти два он подарил мне за то, что я его холила, кормила... А вот ещё десять – новое «суюнчи», чтоб я тебя уговорила, преодолела твоё упорство, доченька.
– Мама! – горя от возмущения, только и могла сказать Жаннат.
– Что ты кричишь «мама, мама!» Ты посмотри, какие они жёлтенькие да гладенькие. Приложи монетку к щёчке... Так и ласкает душу. А как сияют!.. Никогда я не видела золота, доченька, а вот довелось на старости лет. Разве твой отец Хакберды видит такие деньги?! Только серебро видит, да и то са-мую малость... Плюнуть только... А я теперь богата... богата.
И трясущимися руками Раима перебирала жёлтые кружочки, гладила их, и слёзы счастья катились по её щекам, падали на морщинистые иссохшие груди, видневшиеся в прорехе платья.
– Боже! – простонала Жаннат. Ужас, жалость, горе, любовь – всё пере-мешалось в её душе. Но вдруг Жаннат вздрогнула. В неразборчивом лепете беззубой старухи прозвучали слова, мгновенно вызвавшие тревогу.
– Что? Что вы сказали, матушка?
– Такой добрый человек. Я ему сказала... про твои слова: что ты хочешь пойти на заставу... искать красного командира.
– Боже, мама, что вы наделали? Мне надо бежать. Он убьёт меня...
Она вскочила и выбежала во двор. При свете чирага Хаджи Акбар беседовал у хауза с какими-то людьми в чалмах. Стараясь не шуметь, согнувшись, Жаннат скользнула к калитке и открыла её.
– Куда? – Калитку загородил вооруженный человек, и Жаннат почувствовала, что сильные руки держат её за плечи.
Её подтащили к хаузу. Все поднялись и смотрели на неё.
– Крикнешь, – сказал Хаджи Акбар, – конец тебе.
– Вот эта? – спросил один из сидевших на паласе.
– Да, господин Нукрат, – пробормотал Хаджи Акбар, – побежала... какая скорая.
– Что хочешь с ней делать? Она, я слышал, опасная.
– Ты куда побежала, потаскуха?
Жаннат молчала.
– А она красивая! – вдруг вмешался Нукрат. – Такую красивую нельзя убивать...
– Подожди, – заметил другой. Он тоже не спускал глаз со слабо освещённого лица Жаннат, – мы её запрём.
– Правильно, – воскликнул Нукрат, – в нашем положении шум опасен. Вот мы уедем за реку, а тогда, Хаджи Акбар, делай, что хочешь.
И Жаннат заперли в хлев.
Она кинулась к двери и изо всех сил забарабанила в неё кулаками. Молодая женщина стучала и кричала до тех пор, пока не раздался тихий голос Раимы:
– Что ты кричишь?
– Выпусти меня, мама.
– Не кричи. Надо слушаться мужа. Вот посиди немного, подумай.
– Мама!
Но шаркающие шаги медленно удалялись. Жаннат заплакала.
