Текст книги "Набат. Книга вторая. Агатовый перстень"

Автор книги: Михаил Шевердин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц)

– Сестра, что же ты молчишь?.. Ты расскажи моей ясноглазенькой, какой я красавец... джигит. О, ты разве забыла, как вздыхали по мне кареглазые регарки? Ни одна приглянувшаяся не могла устоять. Ха-ха! Скоро я опять буду здоров. Силы вливаются в моё тело! И смотри, госпожа Жаннат, я, как поэт Мансур-и-Ширази, преклоняюсь перед тобой, перед твоей красотой, я – могущественный воин, перед которым трепещут люди и ангелы, – говорю тебе:

«В саду красоты есть тысяча подобных мне, несчастному, страстно влюблённому в свежую розу твоего лица». Он закрывал лицо руками и с возгласом, похожим на рыдания, выбегал в калитку. Касымбек приходил ещё не раз.

Но он не делал попыток приблизить к себе Жаннат. Нет! Касымбек лишь горячо утверждал, что Жаннат полюбит его, когда он избавится от своего недуга.

Кто знает, быть может в этом жестоком безжалостном человеке красота Жаннат вызывала не просто вожделение, а подлинное глубокое чувство?

Сидя на своем шохтуте и лакомясь ягодами, Жаннат беседовала со своими козлятами,

– Не лучше ли нам убежать, а? Как вы думаете, дорогие мои?!

  Глава  тринадцатая. НА ЛУННОЙ  ДОРОЖКЕ

                                         Кто по пытается сорвать розу – уколется.

                                         Кто попытается поесть мёду – того ужалят.

                                                                         Худжанди

                                         Даже тени его наносил он удары кинжалом и мечом.

                                                                          Тейан-п-Бами

Когда опасность гонится по пятам, то и трус становится богатырем. При всей своей всегдашней дерзости и вызывающей манере держаться, Иргаш никогда не отличался особой смелостью, а с тех пор, как он побывал в застенках бухарского зиндана, он так полюбил бренные наслаждения жизни, что растерял и последние крупицы того, что имеют обыкновение называть мужеством. В присутствии Чандра Босса, под его неподвижным, испытующим взглядом оловянных глаз, гипнотизируемый ритмичным подергиванием всегда висевшей на его руке тяжелой плети из буйволовой кожи, Иргаш совсем терялся и начинал плохо соображать. За плечами у него висел отличный одиннадцатизарядный винчестер, а пулю он умел посылать на двести шагов в глаз джейрану. Сутулившаяся спина Чандра Босса покачивалась впереди совсем близко, чалма белела на жёлтом фоне степи и гор, но непрестанное подергивание руки и шевелящаяся змея плети, точно наблюдавшая за всем, что делается вокруг, парализовала волю Иргаша, приводила в состояние оцепенения. Душа хвастливо кричала: стяну тебя с твоей проклятой клячи, пристрелю, вырву глаза, напьюсь крови, изрежу на куски. Ненависть, месть раздирали грудь Иргаша. Перед глазами с назойливой настойчивостью возникала картина: стыдливо опустив ресницы,, Дильаром стоит в дверях и разговаривает с уходящим, улыбающимся Чандра Боссом. Знал Иргаш, как и многие, как и весь Файзабадский базар, что Чандра Босс не жалеет денег, когда ему понадобится женщина. Знал Иргаш и многое другое. И даже то, что все, кто служил у Чандра Босса, рано или поздно исчезали бесследно. Куда исчезали люди Чандра Босса, что с ними случалось – никто не знал, но ходили слухи один темнее другого и вызывали у Иргаша слабость в ногах и руках.

Только изредка он взглядывал на покачивающуюся на верблюде в большой корзинке закутанную фигурку Дильаром с ребёнком на руках и, скрипнув зубами, опускал глаза.

Тяжело гружённые верблюды, громко бряцая колокольцами и жестяными ведёрками с приделанными язычками, брели цепочкой по степи, по холмам. Чандра Босс вёл караван целиной или чуть заметными пастушьими тропами, о которых даже многоопытные караванбаши говорили: «Тут и волки не рыщут. Плохая дорога. Hи отличишь на ней ни ночи, ни дня». Они проявляли свои недовольство ворчанием и проклятиями на особенно крутых подъёмах и спусках, кремнистых опасных осыпях, на головоломных оврингах над глубокими провалами. Но шли верблюды, лениво шлепая губами и тяжело поводя боками, скрипели ремнями и верёвками плотно притороченные вьюки, надтреснуто, тоскливо звякали, бренчали колокольцы, отдаваясь далеким эхом в красных скалах и темных ущельях. А Чандра Босс, безмолвный, сосредоточенный, всё ехал и ехал, порой начиная усиленно курить и ещё более дергать плетью.

На внезапно встретившейся среди гор плоскости он попридержал коня не-много и, поравнявшись с Иргашем, сказал:

–  Молчишь, Иргаш? Говорят, не страшись болтливого, а остерегайся молчаливого, а?

Приступ малодушия охватил Иргаша, он растерянно пробормотал:

–  Господин... зачем так говоришь! Преданность моя... почтение...

Но глаза его говорили другое.

–  В глазах твоих я читаю нехорошее, – продолжал Чандра Босс, – вижу, но что мне пользы копаться в твоём полном демонов тьмы сердце.

От ужаса Иргаш молчал. Как этот проклятый читает мысли. Лицо – зеркало сердца. Правильно говорят про него, что он чародей.

–  Но у меня есть дело поважнее. – Ироническая усмешка покривила сухое лицо Чандра  Босса. – Ты хочешь золота? Конечно, хочешь. Только дурак откажется от золота, а ты можешь иметь много золота. Слушай. За тем холмом – река Пяндж. Ночью мы переправимся. Но, говорят, красные уже успели занять и переправу Айвадж и дальше, к востоку. Они выставили посты по реке, Следят, чтобы кто-нибудь не прошёл. Так вот, ты возьмёшь пять человек и переплывёшь сразу же после заката реку, у Камыш-Буруна. Проберись в Кабадиан, всё разузнай... про ишана. Своих людей не держи при себе. Пусть ходят, смотрят, слушают. Где найти меня, ты знаешь.

Иргаш поднял глаза,

–  Но... опасно... – пробормотал он робко.

–  Ты получишь сверх жалования сто фунтов, – быстро заметил Чандра Босс.

–  Сто пятьдесят, – так же быстро бросил Иргаш.

–  Торговаться? Со мной? – проговорил Чандра Босс удивлённо. – Думай скорее. Иначе пойдёт другой, а ты... ты совсем не пойдёшь...

Смысл этого «совсем» не вызывал сомнений, и всё тело Иргаша снова обмякло. Он покорно опустил голову на грудь, что помогло ему спрятать взгляд, который, конечно, не понравился бы Чандра Боссу.

Чандра Босс, однако, истолковал это движение по-своему:

– Прекрасно, я знаю же, что ты умный бой... Я же вижу, ты доволен.

Всё тело Иргаша затрепетало от сдерживаемой ярости. В бытность свою в Индии он насмотрелся на то, как обращаются белые саибы с мальчишками-боями, состоящими у них на побегушках. Но мысли его снова прервал размеренный голос Чандра Босса. На этот раз тот говорил каким-то несвойственным ему вкрадчивым и даже ласковым голосом.

Чандра Босс взглянул на укачивающую ребенка Дильаром, затем на Иргаша и сказал:

–  Ты напрасно потащил с собой жену и... ребёнка. Ночью сегодня будет опасно... очень опасно...

Мутная волна ненависти поднялась в Иргаше и стала его душить.

– Вы сами знаете, господин... Я не мог поступить иначе.

–  Чепуха... Мы переправили бы твою красавицу к тебе потом в целости и сохранности.

Внезапно подняв глаза. Иргаш, как ему показалось, поймал чуть заметную усмешечку в уголках пергаментных губ Чандра Босса и прохрипел:

–  Она жена... должна ехать с мужем... Я не вернусь в Кундуз, я останусь жить в Дюшамбе... Мохтадир Гасан эд-Доуле узнает про оружие... что мы... его... и мне – конец... Я знаю, он под землёй достанет.

–  Молчи... я сказал, чтобы ты не смел больше говорить об этом...

–  Но здесь степь… горы...

–  Э, а ты знаешь, что вон эта гадина не подслушает и не скажет Мохтадиру Гасану эд-Доуле Сецджаби  о том, сколько ты взял барыша, а? Слышишь, как она шипит?

С суеверным ужасом Иргаш взглянул на бегающую с угрожающим шипением у копыта коня фалангу, мгновенно спрыгнул и подошвой придушил огромное насекомое.

–  Так вот... относительно твоей красавицы. И затем известно, что мужчина после ночи, провёденной с женщиной, – тряпка. Поэтому сегодня свою почтенную супругу ты с собой не бери... она поедет с нашим караваном.

–  Нет, – и  глаза Иргаша налились кровью, – нет,она поедет со мной.

–  А если пограничники станут стрелять, а если пуля вонзится ей в нежную грудь?..

–  Аллах велик! Она поедет со мной...

В голосе Иргаша прозвучало столько ярости, что Чандра Босс только пожал плечами и отъехал к передним верблюдам. Но Иргаш всё-таки успел заметить, что, проезжая мимо Дильаром, он сделал ей приветственный знак рукой и что-то сказал.

Свирепо бормоча проклятия, Иргаш потянул уже с плеча винчестер, но за спиной вдруг ему послышалось странное сопение. Он обернулся. На него пристально, остановившимися зрачками смотрел Вагиф-караванщик. Вагиф не состоял на службе у Чандра Босса, более того, никто никогда не замечал прямой связи между ними, но как-то получалось, что всегда, куда приезжал Чандра Босс, обязательно появлялся и высокий, худой, молчаливый, как могила, Вагиф.

И сейчас Вагиф ничего не сказал. Он только смотрел.

Иргаш знал, что во время только что происходившего разговора около них никого не было, но в то же время внутренне мог поклясться, что Вагиф всё слышал и видел. Уж слишком небрежно высовывалась из расстёгнутой кобуры рукоятка маузера...

–  Ты что уставился? – рассвирепел Иргаш. – Смотри, глаза вывалятся. Кривая душа ты, Вагиф.

–  Э, Иргаш, зубы не скаль, ты не волк. А кривое дерево даёт столько же плодов, сколько и прямое! Жаль мне тебя, молодой ты. А с господином ты  полегче, не то...

–  Что «не то»?!. Но злоба уже затуманила мозг Иргаша, и он только прохрипел чуть слышно:

–  Хорошему человеку одежду последнюю отдай, а дурному – дочь обесчесть...

Разобрал ли его слова Вагиф, трудно сказать, но Чандра Босс оставил в покое Иргаша.

Караван медленно, но верно приближался к холмам, вставшим между неглубокой долиной и рекой Пяндж.

Времени у Иргаша имелось совершенно достаточно, чтобы всё обдумать и взвесить. Он считал, что честь его задета. Подозрения росли и росли. Обмен словами между Чандра Боссом и Дильаром вселил в него уверенность, что между ними что-то есть.

Он поспешил уверить себя, что не застрелил на месте и Чандра Босса и Дильаром только потому, что ему помешал Вагиф. Не будьВагифа – о, тогда!.. Как и все вспыльчивые, но слабовольные люди, Иргаш искал повод, чтобы отложить месть до более удобного времени. Да, рука мести поднимется, но тогда, когда Чандра Босс положит в неё всё, что ему, Иргашу, причитается за опасную и тяжелую службу. Не зазорно от врага поживиться кое-чем. Тогда не поздно будет свести счеты и притом так, чтобы самому не попасться... А Дильаром?.. Здесь он всегда успеет...

Он облизнул сухие губы и посмотрел на покачивающуюся в ритме верблюжьего шага закутанную в паранджу фигурку, на уехавшего далеко вперед Чандра Босса. Как хорошо! Они ничего и не подозревают. А всё-таки хитрый человек Чандра Босс.

Как он все обдумал, взвесил. Приняв поступившие тайно из Пешавера вьюки с патронами, винтовками, пулемётами, он всё пересчитал, проверил. И никто в Кундузе не знал и не видел. Какие-то приезжали в город люди, спрашивали, нюхали, шарили глазами, но так ничего не разнюхали и не увидели. Нет, увидели верблюжьи тюки с ситцем да полосатым тиком, аккуратно разложенные под сводами караван-сарая. Грузы готовились к отправке в открытом дворе Иргаша, среди глухих садов. Под покровом предрассветных су-мерок верблюды неслышно появлялись и исчезали, люди скользили  в  своих  сыромятных мягких сапогах, точно тени.

Едва вернувшись из поездки в Гиссар, Чандра Босс позвал к себе Иргаша. На этот раз Чандра Босс не заставил Иргаша стоять у двери, а усадил его за низенький столик перед собой и налил ему коньяка.

–  Пей!

Крепкий напиток обжёг горло, плеснул пламя в желудок.

– Пей ещё.

От второй пиалы лицо Чандра Босса перед глазами Иргаша расплывалось, точно отражение в воде. Издалека и странно звучал голос:

–  Мы старые друзья, не правда ли?

–  Мы, – пробормотал  Иргаш,  но, хоть уже опьянение расслабило его ум и волю, он насторожился.

–  Куда мы едем и зачем, ты знаешь?

–  Да, мы едем на бухарскую сторону, везём оружие для сардаров Энвербея.

–  Вот-вот. Красные озверели, точно черти. И терять времени нельзя. Ты мой главный помощник, понял?

–  Да, господин.

–  Другим не скажу, тебе скажу, но держи язык на привязи.

–  Да.

–  Принеси коран, дай клятву.

Иргаш дал клятву на револьвере, положенном на коран, и выпил пиалу воды.

Конечно, давать такую страшную клятву он вообще не стал бы, но он был пьян, и к тому же, знал нрав Чандра Босса и то, что случается с несогласными. Выбора у него не оставалось. Молитва и деньги всегда вместе, – говорят на Востоке. Чандра Босс платил Иргашу в месяц такое жалование, какого он не заработал бы у другого хозяина и за пять лет, и к тому же, перед тем как начать разговор, посулил за предстоящую поездку жалование за целый год вперёд. «Сытому хорошо и молитвы соблюдать, а на голодный желудок о боге вспоминать некогда», – с такой оговоркой, конечно мысленной, Иргаш и дал клятву. Аллаха Иргаш боялся ужасно и, как ни успокаивал себя, что клят-ву он сумеет сдержать, но руки, ноги у него дрожали. Чандра Босс это подметил и принял во внимание. Иргаш теперь стал покорным исполнителем его планов.

А планы сводились к следующему:

После переправы через Пяндж караван намечалось разделить на две части. Одна из них, во главе с Чандра Боссом, направляется в штаб-квартиру Энвер-бея. Другая часть каравана подвергается нападению бродячих шаек и... исчезает. Вот это дело и возлагалось на Иргаша. Он должен тайно отделиться от каравана, а на той стороне напасть на вторую группу. Затем скрыть груз и верблюдов в горах так, чтобы никто там их не отыскал, и ждать приказаний Чандра Босса.

–  Что вы сделаете со спрятанным? – осмелился спросить Иргаш.

–  Не твое дело. Ты получишь установленную плату,

–  А когда на караван я нападу, прольётся кровь или нет?

–  Да, кровь прольется, – спокойно ответил Чандра Босс и пояснил: – Много людей убивать не надо, но без этого нельзя.

–  На то предопределение аллаха, – пробормотал Иргаш.

Тогда же в беседе Чандр Босс дал понять Иргашу, что купец Мохтадир Гасан эд-Доуле Сенджаби, которому принадлежит оружие и боеприпасы, уверен, что всё оно в короткие сроки окажется в распоряжении Энвербея. Спешить надо, так как красные наступают, и вооружение басмачам крайне необходимо. На это оружие возлагаются большие надежды. А раз оно к Энверу полностью не попадет и часть его вообще исчезнет, то, конечно, станут доискиваться, кто виновник.

–  Подозрение падёт на тебя, дорогой.

–  Почему? – заволновался Иргаш, —делая отчаянные усилия, чтобы стряхнуть с себя пьяный угар. – Ведь всё в тайне...

–  Да, но мне придется сказать про тебя, Иргаш.

–  Но... но меня господин Мохтадир убьёт.

–  Вполне вероятно, – невозмутимо проговорил Чандр Босс. Поэтому тебе уже не придется сюда... в Кундуз, вернуться.

–  Но... но я не хочу.

– Увы, а кто принял задаток?!

Действительно, так вышло, что в самом начале беседы Чандр Босс вручил Иргашу крупную сумму денег наличными.

–  Но...

–  Ты дал клятву, дорогой мой. А срок клятвы уже начался. Итак, ты уедешь и не приедешь. На, выпей еще.

Иргаш машинально выпил.

–  А жена? – вдруг вспомнил он о Дильаром. Её красота, её влекущие глаза райской гурии, с белым синеватым белком и чёрно-огненным зрачком,  её обольстительное тело приковывали его к дому, к Кундузу. Дорогой ценой досталась она ему, страшной ценой. Жена давала удовлетворение его грубой чувственности, и он не мог спокойно о ней думать.

–  Жена? Ах, да! – небрежно протянул Чандра Босс. – Мне некогда думать о жёнах моих слуг... А впрочем, ты разбогател теперь, Иргаш, и купишь себе там жену, две, три. А твоя... Дильаром... – он осекся, так свирепо смотрел на него Иргаш. – Если ты не сможешь вернуться в Кундуз, пусть она по-едет к тебе туда, где ты поселишься.

–  Нет.

И тут Чандр Босс просчитался: коньяком он хотел оглушить Иргаша, довести до невменяемого состояния. Он забыл старую истину, хорошо известную на востоке – пьяный друг становится врагом. Как ни прятал Иргаш молодую жену, как ни следил, чтобы она закрывала свое прелестное лицо от посторонних, но Чандра Босса, дневавшего и ночевавшего последнее время в доме Иргаша, не раз обжигали глаза прекрасной Дильаром. «Не гляди на красавицу, ибо смотрение приведет в конце концов к слезам». Не мешало бы Чандра Боссу припомнить это изречение Бедиля. Но он забыл о нем...

–  Хочешь сто золотых? – сказал он сдавленным голосом. Иргаш открыл рот.

– Бери сто гиней и... предоставь заботу о ней мне.

С воплем «нет терпенья слушать его слова» Иргаш кинулся на Чандра Босса и чуть не задушил его. Вагиф с трудом вырвал хозяина из рук разъярённого Иргаша.

Иргаш остыл быстро и перепугался. Он плакал пьяными слезами, извинялся. Но Чандр Босс только добродушно похлопал его по плечу и сказал, что пошутил.

Но с тех пор Иргаш окончательно потерял покой. Он не столько готовился к экспедиции, сколько следил за каждым шагом Чандра Босса и Дильаром. Он боялся отлучиться на минуту из дома. Ему всюду мнились и мерещились подозрительные взгляды, шепот... Ночью он просыпался в поту и лихорадочно шарил по ложу рукой: здесь ли Дильаром?

Когда он тогда увидел Чандра Босса и Дильаром разговаривающими, он чуть не умер: с такой силой кровь прилила ему к голове. Он кинулся бить жену, но она схватила со стены винтовку и поклялась, что убьёт и его, и себя, и дочь, если он её пальцем тронет.

Отправляясь в опасный путь, Иргаш не мог оставить Дильаром в Кундузе. Ведь она будет жить, радоваться без него. Он отлично это знал. К нему, Иргашу, она холодна. И она... она будет обниматься с кем-нибудь... с Чандра Боссом на мягких одеялах. Он выл, колотя кулаками себя по голове.

Он увёз Дильаром с собой. Он взял её с собой в караван, хоть выяснилось, что его родственники собираются вернуться в Бухару в самом недалеком будущем и согласны взять с собой молодую женщину с ребёнком. Родственники получили официальные визы, и путешествие их сулило полную безопасность. Но Иргашу всюду мнились всякие подвохи, и он истолковывал по-сво-ему каждый взгляд, каждое движение Чандра Босса. В конце концов он уверил себя, что Дильаром прелюбодейка, и только ясный и чистосердечный взгляд её прекрасных глаз удерживал его от новых безрассудств.

Он вёз через границу Дильаром и ребёнка, подвергая их всяким случайностям и лишениям долгого и тяжёлого пути по степям и горам. Он и теперь стерёг, не выдадут ли себя Дильаром и Чандра Босс движением, словом, взглядом, не выявятся ли во время совместного путешествия доказательства прелюбодеяния... Хитрость одной женщины, особенно красивой, равна поклаже сорока верблюдов. Но он, Иргаш, хитрее всех, и уж его не обманут!

А Чандра Босс?

Всё рассчитал он в своем предприятии: и риск, и выгоду, и политику, и чистый барыш. И всё благоприятствовало ему, опытному и умелому дельцу. Всё шло по заранне составленному расписанию, но одного не учёл Чандра Босс. Недооценил он силы ненависти...

В настороженной тишине на бесконечном пространстве струились воды большой реки. В блестящем её зеркале, словно жидком серебре, медленно плыла полная луна, прячась временами в саблевидных листьях камыша.

Оглушительно громко взорвалась тишина резким всплеском. И почти тотчас же заплакал ребёнок.

В слепящую глаза дорожку лунного света вторглось тёмное пятно. И сразу стало ясно, что это зыбкий плот из гупсаров – кожаных мешков. На плоту угадывались чуть различимые люди.

Они шевелились, плот угрожающе раскачивался. Снова жалостно заплакал ребенок.

Теперь, когда плот подплыл к камышам и повернулся, видно было, что на нём идет безмолвная борьба. Мужчина вырывает шевелящийся, пищащий свёрток из рук женщины. Наконец мужчина одержал верх. Раздался звучный всплеск...

Дико зазвенел женский вопль и оборвался хрипом.

Но одновременно раздался ответный крик: «Дьяволы!», и кто-то грузно плюхнулся с берега в воду.

–  Врёшь, не выйдет, – плескаясь и булькая, бормотал кто-то.

В то же мгновение плот врезался в заросли камыша и упёрся в берег. Несколько людей спрыгнули на землю. Мужчина увлекал за собой бившуюся в его руках женщину.

–  Стой!– крикнул    Матьяш,    выступая    из-за  кустов. – Сдавай ору-жие!

Из-за кустов выскочило несколько красноармейцев. Угрожающе защелкали затворы.

–  Стой!

Вырываясь из рук мужчины, женщина пронзительно кричала:

–  Помогите! Она утонула!

–  Господин,  у  нас  нет  оружия. – проговорил  человек, державший    женщину, – мы несчастные беглецы. Спасаемся от гнёта и горя! Да замолчи ты, Дильаром!

Но Дильаром металась у самой воды с воплем:

–  Спасите!

–  Тише, – сказал Матьяш, – это ты Семён? – Свет луны упал на шлёпающего по воде бойца.

–  Которая тут мать, примите, – сказал он. – Гады, ребёнка топить вздумали.

К нему в воду бросилась Дильаром и вырвала мокрую девочку.

–  Молчит! Умерла, умерла! – вскрикнула Дильаром.

–  Нет, спужалась она. Эх, мамаша, поаккуратней надо бы, река вон какая...

И, как бы в ответ, ребёнок разразился плачем.

Дильаром бросилась на колени и поцеловала мокрый сапог красноармейца.

–  Что вы, что вы! – в волнении отступил Семён. – Река, она такая, шутить не станет. А ну, – уже обращаясь к сумрачно молчавшим мужчинам, сказал он: – Вы кто? Контрабандой балуетесь?!

–  Нет, господин  воин, мы мирные люди, – заговорил Иргаш, – мы к родным местам. Отпустите нас. Вот...

Он протянул кошелёк.

–  Ты что, ошалел видать?!. Держи, держи.

Послышался конский топот, и к берегу выехал Пантелеймон Кондратьевич.

–  Что у вас, ребята?

–  Докладывает отделённый командир Половиков, – отрапортовал Семён. Обнаружили на реке какую-то лодку не лодку, плот не плот. Подпустили. Подстерегли. Шесть мужиков, одна баба, ребятёнок. Вроде заявляют: «Прибежали домой с тоёй стороны».

–  Обыскали?

–  Так точно. Оружия нет. Ничего, кроме вот какой-то фляги, не нашли.

–  Осмотреть плот!

–  Есть осмотреть!

Пока Матьяш шарил на плоту, Пантелеймон Кондратьевич разглядывал задержанных. Он не мог удержаться, чтобы при виде лица Дильаром не пробормотать: «Экие глаза!»

–  Это чья женщина? – спросил он.

–  Моя, – выступил вперёд Иргаш, – моя жена. Моя семья.

–  Значит, всей семьей на родину?!. Хорошо!

–  Мое имя Иргаш Файзи, господин начальник, мой дом близко, в Курусае, Отпустите нас. Дочка упала в воду, боюсь, заболеет.

–  Он её бросил в реку, – сказал Матьяш, – девчонка закричала. А он полузверь-получеловек какой-то, её в воду.

–  Вот как? Ты что же! – рассвирепел Пантелеймон Кондратьевич, и рука его невольно вцепилась в ворот Иргаша. – Зачем это тебе понадобилось?

Подумав, что пришел его последний час, Иргаш мешком опустился на землю.

–   Начальник, – бормотал он, – девочка плакала, взял успокоить... упала... я не виноват... нечаянно я.

–  Тьфу... потом разберемся. Эй, Половиков, как там на плоту?

–  Барахлишко есть, товарищ комиссар, а оружия нет.

–  Иди сюда.

–  Есть.

–  Ты почему мокрый весь? Купался, что ли?

–  Никак нет, товарищ комиссар, вот пришлось...

–  Он девчонку вытащил, – сказал Матьяш.

–  Имей в виду, Половиков, ты отделённый командир, ты на посту, на границе... А если б тебя, в воде стукнули, а мне отвечать! Только потому,    что в пограничниках ты впервой, да и нарушителей тоже впервой взяли, я тебе спущу... Отвести задержанных на заставу.

–  Позвольте, начальник, сказать, – попросил Иргаш.

–  Идём, идём. Поговорим в своё время и на своём месте.

Кутая дочку в камзол, Дильаром плакала:

–  Ой моя черноглазенькая... Ой, она заболеет.

–  Семён, посади женщину на мою лошадь... Отвези поскорее к Ольге Алексеевне.

–  Жена пойдет со мной, – мрачно проговорил Иргаш. Он так и не позволил, чтобы Дильаром уехала даже на несколько шагов вперёд.

Всю дорогу он говорил:

–  В злые годы смятения и разрухи нас обманом и ложью увели из страны отцов... Многие годы мы влачили на чужбине свою жизнь. Пусть не услышит голоса счастья проклятый эмир... Мы прослышали, что идёт Красная Армия и поспешили бежать... Мы хотим служить вам, начальник,.. советской власти.

–  А кто у тебя в Курусае?

–  О, там живет отец моего отца... Он землепашец. Он старейшина...

–  Как зовут твоего деда?

–  Моего достопочтенного деда зовут Шакир Сами.

Пантелеймон Кондратьевич даже остановился.

–  Ты внук Шакира Сами! Молодец твой дед! Вся Восточная Бухара рассказывает, как он вступил в битву с самим Энвером. Теперь он председатель Ревкома.

–  О всевышний! – только мог пробормотать Иргаш. Он больше не сказал ни слова. Он отлично сообразил, что из подвига Шакира Сами он может извлечь немалую для себя выгоду.

И он мгновенно изменил свое поведение.

На заставе, помещавшейся в маленькой мазанке, он уже не просил подобострастно, не молил о пощаде и помощи. Нет, он не без наглости требовал коней, оружия для себя и для своих спутников (Конечно, он ничего не сказал об оружии, которое им пришлось утопить в реке). Он собирался немедленно ехать в Курусай к своему деду и громко выражал свое неудовольствие, когда Пантелеймон Кондратьевич не отпустил их сразу.

Откровенно говоря, у Пантелеймона Кондратьевича возникли кое-какие сомнения. Путаный, неясный рассказ Иргаша был не очень правдоподобен. В найденной на Иргаше кожаной фляге оказался коньяк. Мусульманин, дехканин, как себя называл Иргаш, – и вдруг фляга с коньяком! Неясен остался и случай с ребёнком. С чего он, отец, стал бы топить родную дочь. Конечно, испугался? Боялся, что она своим плачем выдаст их. Но ведь Иргаш и его спутники уверяли, что они возвращаются добровольно. Держались задержанные все мрачно, молчаливо. Поглядывали они на красноармейцев, как заметил Пантелеймон Кондратьевич, не очень дружелюбно. Могла бы пролить свет на всю историю Дильаром, но она молчала и только плакала над своей маленькой метавшейся в жару дочкой. Осторожно, очень мягко Пантелеймон Кондратьевич всё же допросил Дильаром. Но ему ничего не удалось выяснить. Молодая женщина мотала головой. Чудесные глаза её горели сквозь шарф, подаренный ей женой одного из командиров, и она с тихим ужасом твердила:

– Дочь у меня, дочь живая, оставьте Иргаша в покое... Дочь жива. Отпустите нас... Я боюсь...