Текст книги "Набат. Книга вторая. Агатовый перстень"

Автор книги: Михаил Шевердин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 46 страниц)

Тогда Файзи поднялся и подошел к доктору.

– Брат мой, вы, кажется, хотели искупаться... Купайтесь, мы сейчас уезжаем.

–  Я быстро! – проговорил доктор и тихо добавил: – Но с ним нелегко. Ему не место в отряде.

–  Спутником слепого будь, спутником бессердечного не будь, – подсказал Алаярбек Даниарбек.

–  Но что делать?! У него мандат. А нос свой не отрежешь, если даже он вонючий.

Через минуту доктор плыл уже, отдуваясь и фыркая, по озеру. Его тело легко скользило в глуби тёмно-синей, удивительно прозрачной воды.

Следя глазами за плывущим доктором, Файзи вернулся к своей скале.

–  Товарищ Амирджанов, я не собираюсь отнимать у вас ваших заслуг,    но партия большевиков доверила отряд мне, рабочему Файзи. И я отвечаю   за него и за жизнь бойцов.

–  Что касается дороги, – почтительно, но с явной издёвкой вставил Алаярбек Даниарбек, – то дорог много в горах.

Файзи подошел к бойцам.

– Ну как, отдохнули?

– Отдохнули! – раздались голоса.

– Что ж, давайте, друзья, подтяните подпруги и садитесь на коней. Поедем дальше, а вот он, – и Файза показал на Алаярбека Даниарбека, – поведёт нас...

Вскоре кони весело бежали по широкому плоскому берегу горной реки. Они только что спустились с крутого перевала, носящего странное название «Ушёл – не ушёл», и им предстояло через несколько минут снова взбираться на подъём, ведущий, по мнению Алаярбека Даниарбека, «к господним ангелам» на четвёртое или шестое небо.

Крутой подъём  начался.

Места пошли далёкие и глухие, Тропа металась и прыгала среди титанического нагромождения вершин, скал, утёсов.

Появление всадников отряда навело панику на жителей крохотного селения. Они сначала попросту попрятались среди гигантских камней, заросших засыпанным розовыми и желтыми цветами шиповником, и только плач детишек выдавал их, показывая, что есть еще здесь жизнь среди голых и угрюмых скал. Весь горный кишлак состоял из пяти-шести очень длинных двухэтажных построек. В каждой из них жило по несколько больших семей.

Постройки заинтересовали доктора, и, несмотря на усталость, он кинулся осматривать и зарисовывать их: «Понимаете, Алаярбек Даниарбек, перед нами пережитки первобытной общины. Видите дома первобытной фратрии?»  Но Алаярбека Даниарбека  больше интересовало, что варится в котлах, стоящих на очагах. Кроме того, он в тайниках души потерял уверенность, что отряд легко сможет выбраться из хаоса хребтов. Поэтому он раскопал пять-шесть очень пугливых старичков и обрушился на них с расспросами. Но старцы уверяли, что селение стоит само по себе, что здесь край света и дорог дальше нет, что вообще из селения нет никуда путей, что ледяной перевал завалило зимой небывалым снегом и невозможно через него пройти, что старый мост снесло по милости бога уже десять лет назад, а нового построить не сумели, что хода через хребет нет, что вообще-де лучше им вернуться старым путем. Но вдруг появился человек с ружьем и с соколом на руке, оказавшийся местным охотником-мергеном. Он выслушал речь Алаярбека Даниарбека, послушал Файзи и заговорил. Старики, по его заявлению, ничего не знают. Со (времен потопа, когда на Хазрете Султане останавливался Ноев ковчег, с самого сотворения мира, никто и никогда из стариков и молодых никуда из селения не уходил, кроме него, мергена, потому никто ничего не смыслит в дорогах и перевалах, кроме него, мергена, никто им не сможет рассказать о дороге, опять-таки кроме него, мергена. И только он, мерген, знает о давно позабытом перевале, через который можно пробраться в урочище Дере-и-Никан, что обращено лицом к солнцу, то есть в сторону южного климата. Но дорога очень плохая, и в такое время года по ней идти могут только безумцы...

Он еще не кончил говорить, как раздался визгливый голос Амирджанова.

–  Вам придётся вернуться, – кричал он.

Так как Файзи не счёл нужным даже ответить, Амирджанов с раздражением продолжал:

–  Да, да, хоть вы изволите пренебрегать моими советами, на этот раз   вам придётся послушать меня. – Встав в позу, он громко, чтобы его слышали все бойцы отряда, произнёс нечто вроде импровизированной речи:

–  Вы безумец, Файзи дорогой, вы погубите таких прекрасных людей,   цвет рабочего класса Бухары. Вы понимаете, что делаете? Вы все замерзнете   и превратитесь в лед, и вас навеки погребет в своих снегах Хазрет-Султан. Берегитесь, смотрите на тучу, одевшую его вершину. Друзья, мне сказали здешние дехкане, что три дня на перевалах будет ужасный буран. Опомнитесь, Файзи. Наконец я, как представитель советской власти, запрещаю вам безумство. Я...

Тогда Файзи подошёл к Амирджанову вплотную, и ловя его уклоняющийся в сторону взгляд, воскликнул:

–  Нет, смотрите прямо, смотрите мне в глаза, или клянусь, я заставлю вас смотреть.

– Что вы? Что вы хотите? – Амирджанов явно струсил. Лицо его стало жалким, растерянным

Он впервые видел разъяренным Файзи, скромного, тихого бухарского ремесленника, каким он его считал. Он впервые услышал такие нотки в голосе Файзи, которые заставили что-то сжаться у него внутри и инстинктивно сделать шаг назад.

– Что мы хотим? – переспросил Файзи. – Что я хочу? Я хочу, чтоб вы зажали вашу пасть и не распространяли вашими скверными словами зловоние...

– Позвольте... – Амирджанов попытался изобразить на своем лице возмущение.

– Я смотрю, смотрю и думаю, зачем вы едете с нами? Что вы от нас хотите? Ехали вы, сами говорили, по своим делам? Но зачем вы суёте свой нос в наши дела? Хотите нам помочь? Но почему вы мешаете? Почему вы говорите «я друг ваш», а сами все разговариваете с разными тёмными людьми...

– Я... Мои обязанности...

– Молчите! Никаких обязанностей у вас нет, кроме как отравлять умы, я не вижу... Клянусь, если я услышу еще одно грязное слово от вас, я...

Файзи так и не сказал, как он поступит, но по тому, что Амирджанов повернулся и, вздёрнув плечи пошёл к своему коню, стало ясно, что он понял...

И доктор впервые тогда увидел – в отряде почувствовалась сильная рука. Вот уже несколько дней он путешествовал вместе с отрядом, вот уже несколько дней он выполнял обязанности врача при отряде, но слишком мало воинственного он видел до сих пор и в Файзи и в его людях, хотя все они имели отличное оружие и в десятках вьюков везли амуницию. Несомненно, отряд имел особо важное задание. Лица у Файзи и его бойцов были сосредоченные, сумрачные, преисполненные того спокойного достоинства, которое свойственно людям, понимающим долг, осознающим важность стоящей перед ними задачи. Но поразительно, в отряде ничто не напоминало военной дисциплины. Каждый боец ехал сам по себе, каждый поступал так, как ему заблагорассудится. Часто люди Файзи группами  или в одиночку по собственному побуждению уезжали вперед или отставали в каком-нибудь селении, чтобы посидеть в гостях, сготовить пищу, просто поболтать с первым встреч-ным. Когда застревали на овринге кони с вьюками, их вызволяли желающие, но не по команде Файзи или его помощников. Безмолвное, но горячее чувство товарищества сплачивало отряд. Отряд безудержно шёл через грозные горы, через пропасти и перевалы, но так катятся никем и ничем не управляемые глыбы снега с горы.

– Хороший человек, плохой начальник, – ворчал Алаярбек Даниарбек, – дурные вести и за тысячу вёрст летят, хорошие и за порог не отойдут. Матчинский бек узнает о нас, а наверно он уже знает. Плохо нам придётся.

Крайнее неудовольствие проявлял ещё Алаярбек Даниарбек, когда Амир-джанов отставал от бойцов отряда и задерживался для бесед с бородачами-горцами, что случалось довольно часто.

Попытка Алаярбека Даниарбека хоть краем уха услышать разговоры оставались безуспешными, так как Амирджанов сразу же умолкал, едва только джигит приближался словно невзначай.

Попытался Алаярбек Даниарбек рассказать о своих сомнениях Файзи, но тот не стал его слушать. Разъярённый, с тёмным лицом, ехал Алаярбек Даниарбек и срывал злобу на ничего не понимающем Белке. Но раз нервничает хозяин, должен нервничать и конь. И если бы белый конек мог понимать человеческую речь, он, наверно, не без интереса прослушал бы многословные рассуждения, не предназначенные ни для чьего слуха.

– Файзи – слепая сова, безглазый крот, тупица. Отряд никуда не годится. Воины не воины, настоящий сброд. Что хорошего, когда воинами сделали чайханщиков да водоносов? Куда годится? Всех нас перестреляют, как каменных куропаток. Безмозглая скотина этот Файзи... И зачем только мой доктор вздумал ехать вместе с ним. Проклятие!

Он ворчал и ворчал. Его кирпично-красное лицо всё больше и больше темнело.

Теперь, когда Файзи проявил отвращение к его соглядатайской деятельности, Алаярбек Даниарбек смолк, но это не мешало ему следить за каждым шагом Амирджанова и делиться своими сомнениями с Белком и, в виде особого снисхождения, с доктором, которого Алаярбек Даниарбек боготворил    как доктора и в грош не ставил, когда вопрос касался житейских дел, а тем более дел, связанных  с такими  чрезвычайными обстоятельствами, как теперь. Алаярбек Даниарбек и не искал советов у доктора, он только сообщал ему новости.

Но так или иначе Пётр Иванович всегда находился в курсе событий. И он невольно порадовался, когда в голосе Файзи зазвенели стальные нотки: «Клянусь, если я услышу ещё одно грязное слово от вас, я...» Еще большее удовлетворение он почувствовал, когда увидел, что Файзи подозвал несколько бойцов и кивком головы показал им на Амирджанова, у которого даже уши и шея побагровели от обиды и волнения. Бойцы эти всегда ехали теперь рядом с Амирджановым и разговоры его с  подозрительными  бородачами  прекратились.

– Давно бы так, – ликуя, заявил Алаярбек Даниарбек во всеуслышание, но ликование сразу же погасло, так как холодной волной пролились на голову джигита слова Файзи:

– Плох тот начальник, который слушает много советов. Когда слишком много советов, среди них слишком мало хороших. А я начальник? А? Товарищ Алаярбек Даниарбек?

После случая с Амирджановым Файзи преобразился. Отряд почувствовал командирскую волю и подтянулся.

Глава четвертая. ШТУРМ  ПЕРЕВАЛА

                                                           Что бы они потеряли следы твоего коня,

                                                           переставь задом наперед подковы, 

                                                           подобно туркмену.

                                                                                            Бабур

После разговора с мергеном Файзи сказал Алаярбеку Даниарбеку:

– Вернуться  назад нельзя, оставаться здесь нельзя, лететь через горы нельзя, крыльев нет, – веди нас.

Как жаль, что только Файзи, один Файзи видел снисходительно презрительный и в то же время торжественный взгляд Алаярбека Даниарбека.

Он раздвинул борта своего халата, засунул большие пальцы за бельбаг, выпятил грудь и, набрав с важностью воздуха, сказал:

– Поведу!

Нет сомненья, Алаярбек Даниарбек знал горную страну. Он чувствовал себя здесь как дома. Он уверенно вёл отряд по таким местам, где вообще отсутствовали на первый взгляд дороги. Иной раз он отказывался от проторен-ной тропинки и сворачивал на козью дорожку, смело пересекая болотистые луговины, заросшие густой травой и мхом, решительно загонял своего хрупкого на вид, но мускулистого, точно антилопа, Белка в поток, не имеющий на первый взгляд и подобия брода, продирался сквозь заросли шиповника, заставлял бодро стучать копытцами своего Белка по гладким плитам гигантских нагромождений первозданных пластов горных пород.

Алаярбек Даниарбек был очень высокого мнения о своих талантах. Он не терпел ничьего превосходства. Он любил поговорить, наслаждаясь звуками своей речи, но порой забывал о том, что сам хотел сказать. Мысли его растекались в словесных красотах. Белое неожиданно становилось черным, а черное белым к искреннему удивлению самого Алаярбека Даниарбека. Обнаружив, что его знания сейчас очень нужны, Алаярбек Даниарбек не удовлевторился скромной славой юльчи. Словесный поток заводил его дальше, и он расхвастался. Ему хотелось, чтобы эти тропы и овринги, раз их знает он – Алаярбек Даниарбек, – были исключительно хорошие, необыкновенные, достойные рекомендации, его, Алаярбека Даниарбека. Нет, он – знаменитый проводник – не может советовать какую-то там плохонькую, никчёмную дорогу. Ход мыслей Алаярбека Даниарбека, примерно, был таким: знает ли он дорогу? Знает. Можно ли перебраться через перевал сейчас, в такое время года? Можно. А не тяжелый ли перевал? О нет, разве Алаярбек Даниарбек посоветует тяжёлую дорогу? Значит, хорошая дорога? Конечно, раз он – Алаярбек Даниарбек – поведёт отряд, можете быть спокойны. Сомневаться он никому в своих способностях не позволит.

Зная Алаярбека Даниарбека, доктор несколько раз предупреждал его: «Не хвастайте! Осторожнее!»

–  Пётр Иванович, я знаю! – протестовал Алаярбек Даниарбек.

Он действительно знал. Судя по карте и компасу, он вёл отряд правильно. Он срезал углы и извилины главной тропы, проявляя изумительный нюх. Он обходил селения на такой высоте, куда забирались только горные козлы, и о существовании жилья можно было догадаться только по чуть видным где-то в бездонной глубине столбикам дыма, но дорога была ужасная. Временами казалось, что вообще никакой дороги нет, что Алаярбек Даниарбек ведет отряд очертя голову, через горы напрямик. Амирджанов, разбитый ездой, усталостью, потерявший всякое представление о времени и пространстве, хрипло спрашивал:

–  Что там за кишлак? Как его название? Но бойцы только бормотали:

–  Худа мидонад! Бог знает!

И Амирджанов растерянно устремлял взгляд на карту в планшете, ничего не понихмал и бормотал: «Шайтан!»

Он попытался спросить внезапно вынырнувшего навстречу угольщика, гнавшего перед собой двух ослов:

–  Куда ведет эта дорога?

Угольщик пальцами залез в свалявшуюся кошму – бороду – черноты необычайной, и пробасил поводя цыганскими глазищами:

–  Куда? Дорога? По этой дороге плохие люди по своим разбойным делам бегают. За границу...

–  За какую границу? – поразился Амирджанов.

–  Известно за какую! – И, угрожающе захрипев на своих ишаков, угольщик погнал их под откос в роскошную прохладу долины, а бойцы отряда лезли всё выше и выше среди каменной неразберихи скал, валунов, щебня, поросших непробивной сеткой колючих кустарников.

«Дикий подъём!» – думал доктор, видавший виды. Тропинка, покрытая шевелящейся, движущейся, точно специально дроблёной щебёнкой, лезла прямо по гребню вверх и, если бы она шла не зигзагами среди гигантских выступов могучих плит, вообще невозможно себе было представить, как тут можно подняться. С треском сыпались песок и пыль в лицо, в глаза, поднимая позади. Пришлось спешиться. Припекало солнце, напряженное дыхание разрывало грудь, сердце дико колотилось, ноги скользили, спина взмокла от пота. Кони, отчаянно напрягаясь, карабкались по камням, скрежеща подковами. «Хватайтесь за хвост!» – командовал Алаярбек Даниарбек. Он по-бычьи наклонил голову и, устремившись вперед всем своим плотным маленьким туловищем, шагал и шагал. Он двигался бодро, но годы брали своё, и те, кто карабкался сзади, видели, как вздулась под чалмой его толстая шея, ставшая совсем фиолетовой. Алаярбек Даниарбек взял под локоть Файзи и поддерживал его. Чем-то горячим обдало все внутри у доктора и чувство благодарности, уважения поднялось в душе к грубоватому и хитроватому самаркандцу, Алаярбеку Даниарбеку, болтуну, балагуру, пройдохе, шуту и гаернику, но по сути, человеку с большой душой. Помощь очень нужна была Файзи, потому что приступ внезапного кашля сотрясал всё его высохшее тело и он временами совсем задыхался. Доктор несколько раз пытался нагнать Файзи, чтобы тоже помочь ему, но с помощью Алаярбека Даниарбека тот уходил всё дальше. А подъём всё продолжался. Люди ползли порой просто на четвереньках. «Цари природы»,– саркастически подстегивал себя доктор, чувствуя, что вот-вот бешено бьющаяся на виске жилка лопнет и тогда... Жилка напрягалась, билась, но не лопалась, а подъём продолжался. Сколько времени прошло?.. Но когда-нибудь подъём всё же кончится? И, наконец, он кончился. На широкой поляне сидели Файзи и Алаярбек Даниарбек и дышали быстро, судорожно. Лошади сразу принялись щипать сочную траву.

Постепенно на полянку взбирались бойцы отряда. Им было трудно, но никто из них не выказал недовольства или раздражения. Все спокойно выходили и, задыхаясь, падали на траву, Коней никто не стреноживал. Всё равно никуда убежать они не могли. Здесь, наверху, дышалось свободнее, дул ветерок с близкой снеговой вершины, выглядывавшей из-за крутого, поросшего древовидным можжевельником бока горы. Посреди полянки плескался и бурлил весёлый ручей, прозрачностью споривший с горным хрусталем. Вид был поразительно мирный и приятный. Аккуратные деревца арчи, похожие на молодые кипарисы, белоствольные с нежно-зеленой листвой березки, голубые    анютины глазки, восковые жёлтые лютики роднили полянку с пейзажами Левитана. Куда исчезла суровость природы скалистого Гиссара? Кто мог бы подумать, что в нескольких шагах тонко звенящий ручей низвергается в мрачную пропасть, из которой только что с величайшим трудом и напряжением выбирались люди.

На опушке березовой рощицы дымились конусообразные кучи земли, около них видны были суетящиеся чёрные фигуры. Доктор по своей привычке поспешил посмотреть, что там за люди и обнаружил, что это угольщики жгут уголь.

На приветствие «хорманглар – не уставайте!», они ничего не ответили и только удивленно глянули на доктора.

– Э, – сказал  Петр  Иванович, – покажи-ка.

Один из угольщиков ковылял на самодельном костыле, судорожно поджимая обмотанную тряпками ногу. Он нехотя позволил себя осмотреть. Рана была ужасная, видно, угольщик ударил себя топором: «Хорошо, брат, что я вовремя приехал, а то отправился бы ты Ad patres – к праотцам. Гнить бы ты, батенька, начал!» Угольщик сразу же почувствовал уверенные опытные руки и терпеливо сносил боль, только изредка издавая сдавленные стоны. Пётр Иванович действовал быстро, профессионально. Алаярбек Даниарбек,   облачившись в белый халат, извлечённый из хурджуна, кипятил воду и подавал доктору инструменты. Файзи поглядывал нетерпеливо на солнце и расспрашивал угольщиков про дорогу. Только двадцать минут понадобилось Петру Ивановичу, чтобы закончить операцию.

– Ну-с, товарищ больной, – сказал он, отправив Алаярбека Даниарбека к ручью мыть инструменты, – через недельку-другую будешь прыгать козлом. Вода здесь у вас дистиллированная, воздух асептический. Только ходи с костылем, не труди ногу.

– Ты, табиб?

– Да, я доктор.

–  Ты русский? А они кто? – Угольщик показал на Файзи и его бойцов. – Они басмачи? Как ты к ним попал?

– Какие  басмачи? – удивился  доктор. – Они  советские люди, большевики. Красная Армия!

–  Ийе, – удивился угольщик, – где же у них острые сатанинские шапки, где звезды? Ой, ой, – заохал вдруг он. – Зачем же вы поехали на эту гору. Беда вас ждет... Я думал вы из басмачей... Наверху, на перевале, басма-чи...  Только сегодня утром они приехали на перевал. Ждут кого-то.

–  Много их? – быстро спросил Пётр Иванович. – Сердце у него дрогнуло.

–  Сотни три наберётся, – сказал угольщик. – Они ждут кого-то. Сейчас один наш угольщик с перевала шагал. Видел их...

–  Тот... с двумя ишаками?

–  Да.

–  Что же он нам ничего не сказал.

–  Он думает: дел чужого не касайся. Те грабители, кровопийцы из Матчи. Плохой народ. Наших людей обижают, наших женщин, девушек обижают. Пусть в огне сгорят их тела.

–  Ну, выздоравливай, друг, – торжественно пожал руку угольщику доктор и, застегнув сумку, поспешил к Файзи, нетерпеливо пощёлкивающему камчой по голенищу сапога.

Новость о басмачах ошеломила Файзи и он явно растерялся. Откуда здесь быть басмачам? Матча лежит далеко на восток. Откуда матчинский бек мог узнать о движении отряда?

Созвали военный совет.

–  Хм, очень мы испугались, – пренебрежительно хмыкнул Алаярбек Даниарбек, – засели господа басмачи на горке, так что же? Больше нам ехать что ли некуда? Они сидят на одной горе, а здесь тысяча горок. На все горы их не хватит. Едем.

–  Куда едем? – удивился Файзи.

–  Поедем! – и Алаярбек Диниарбек перешёл на шёпот:

–  Через Падрут не поедем, через Пять речек тоже. Теперь через Мухбельский перевал поедем, дальше на Тимшут. Придётся к Юнусу послать людей, предупредить, пусть за нами поворачивают.

Крепко схватив под уздцы своего конька, он ласково заговорил с ним:

–  Белок ты мой миленький, придётся нам теперь вниз спускаться. Уж ты на меня не сердись, душа моя.

А сердиться можно было, и все сердились. Больше всех злился Амирджанов.

– Какие там басмачи, – ворчал он, – выдумки! Столько сил потратили. Коней надорвали. Сами еле-еле заползли на гору, а сейчас всё насмарку и приходится скатываться, рискуя сломать шею, вниз.

–  Веселее, веселее, – прыгая точно мячик по камням, кричал Алаярбек Даниарбек, – поскорее, видите, солнце клонится к западу, веселее!

Спустились очень быстро. Вверх лезли часа четыре, а здесь через минут пятнадцать уже пили ледяную воду из Шинка.

Алаярбек Даниарбек посмотрел вверх, показал в пространство дулю и важно сказал:

– Нате, выкусите.

И бодро похлопав по белоснежной, бархатной шее Белка, тропотой помчался вдоль берега. За ним устремился весь отряд.

Они ехали с час. Поравнявшись с доктором, Амирджанов сказал:

– Смотрите, смотрите, вон киик!

– Где, где?! Не вижу.

– Дайте скорее ваш винчестер.

Нетерпеливо дернув плечами, доктор начал стягивать винчестер. Мгновенно прицелившись, Амирджанов выстрелил. Раз, другой, третий.

Выстрел прозвучал неестественно громко и тысячным эхом на него отозвались стены ущелья и далекие скалы, над которыми взлетели неизвестные птицы.

– Кто стрелял? – послышался голос Файзи.

– Я. Что и стрелять нельзя? – спросил Амирджанов. – Вон киик, я в кийка целил.

– Вы разве не понимаете, что нельзя стрелять? – гневно заметил Файзи. – Если б мой боец так сделал, я бы его расстрелял.

Он не шутил. Амирджанов побледнел, что-то хотел сказать, но предпочёл смолчать. Он протянул безмолвно винчестер доктору.

– Ты тоже виноват, брат мой, – медленно добавил Файзи, обращаясь к Петру Ивановичу, – не должен ты давать своё оружие...  никому. Ты в моём    отряде и... и...

Он подыскивал слово, но так и не сказал его. Долго не оставляло Петра Ивановича чувство неловкости.

«Идиотизм, – мучительно думал он, – и не сообразил я. Разве можно позволять стрелять сейчас. Теперь басмачи знают, где мы. И так мечемся, как угорелые, по ущельям...»

Но Алаярбек Даниарбек неожиданно остался очень доволен.

– Они станут нас искать внизу, а мы сейчас наверх... наверх.

Казалось, он сошел с ума. Кинувшись на коне вплавь через безумствовавший Шинк, Алаярбек Даниарбек промок до костей сам и заставил вымокнуть всех бойцов. После переправы он сразу же подался в дебри, скалы, заросли.

До поздней ночи из последних сил бойцы карабкались на перевалы, спускались в ущелья, пробивались через тысячелетний арчовый лес, где росли корявые, покрытые космами седого мха, гиганты в десять обхватов, перебирались по валунам через внезапно разверзавшиеся под ногами потоки...

Как Алаярбек Даниарбек мог разобраться в лабиринте перевалов, ущелий, скал, лесов? Но даже Файзи растерялся, когда вдруг он без всяких раздумий, смело повёл отряд по скользким камням в темную бездну, в которую, ревя в облаке водяной пыли, низвергался водопад. «Точно Ниагара»,– подумал доктор, вспоминая рисунки Ниагарского водопада. Конечно, здешний водопад был во много раз меньше, но все же грохочущие массы падавшей с боль-шой высоты голубой воды производили величественное и грозное впечатление.

«Куда же Алаярбек Даниарбек вздумал лезть?» – спрашивал себя доктор, когда радужные брызги обрушивались ему в лицо, но окликнуть Алаярбека Даниарбека нечего было и думать, – такой рев стоял в ущелье, похожем на глубокий колодец. Кони жались и вздрагивали. Ноги их неуверенно ступали по мокрым, прозеленевшим плитам, отполированным до глянца водой. Сюда серо-голубой свет проникал неверный и дрожащий.

Алаярбек Даниарбек, не слезая с Белка, поехал прямо, и все «открыли рот изумления», потому что показалось, что всадник вместе с конем нырнул в стремнину водопада и неминуемо должен был погибнуть. Но один за другим всадники вступали в стену брызг и оказывались в узком, наполненном громом проходе между водяной стеной и каменной мокрой скалой.

Еще несколько шагов – и весь отряд проехал под водопадом. Теперь всякий понял, что Алаярбек Даниарбек дорогу знает, и притом дорогу самую сокровенную.

–  Теперь Юнус не найдет дороги под водопадом, – сказал Алаярбеку    Даниарбеку Файзи, – придётся нам ждать.

– Зачем? Юнус уже здесь.

–  Как?

Действительно, из-под водопада выезжал уже долгожданный Юнус с группой бойцов.

Но радоваться и обниматься Алаярбек Даниарбек не позволил.

– Скорее, скорее, – кричал он. – Перевал далеко, времени мало.

На заходе солнца отряд уже ехал по снеговому насту через гигантскую впадину, именуемую геологами «горным цирком». Вся левая сторона «цирка» пламенела в лучах заходящего солнца, а правая тонула в синих тенях. Копыта лошадей поскрипывали в снегу. В разреженном морозном воздухе дышалось поразительно легко, и кони весело бежали, точно им не пришлось весь день карабкаться по скалам и перевалам.

Но возникло новое осложнение. Все яснее и яснее становилось для Файзи и для всех, что до наступления темноты отряд не сможет преодолеть преграждавшего ему путь на юге перевала Мухбель. Седловина его виднелась совсем близко и совсем ясно в голубом льдистом, блиставшем тысячами алмазов хребте, но увы, до него оставалось вёрст десять, а солнце катастрофически быстро скатывалось по ребру похожего на сахарную голову величественного пика Хазрет Султана.

Дневное светило превратилось в медно-жёлтый поднос и вдруг закатилось. Небо вспыхнуло багрянцем и злотом и начало быстро потухать. Без сумерек наступала синяя ночь, зажигая в небосводе  холодные чистые звёзды. Снег затвердел. Заискрился. Мороз крепчал.

Горы громоздились вокруг, и люди, привыкшие к бухарским равнинам, забеспокоились, затосковали по родным просторам. По бокам высились снежные пики, которые, точно стражи из-под белых, голубых, розовых холодных шлемов, насупившись разглядывали черных букашек, ползших по дну замерзшего сая. Ни вправо, ни влево подняться было нельзя: долина име-ла только один выход – впереди, кругом тянулись отвесные недоступные стены. Люди и кони нет-нет да и вздрагивали от грохота, переходившего в далекие раскаты грома. С ужасом степняки смотрели, как огромные массы снега и камней лавиной срываются со склонов гор. Кончался горный обвал, а чёрные камни ещё долго катились по снежникам да перекликалось дивьими голосами далёкое эхо.

Внезапно Алаярбек Даниарбек, ехавший впереди, свернул в сторону. Оказалось, что на снегу появились следы. Они вели в нужном направлении, и весь отряд оставил долину и двинулся в неожиданно открывшееся ущелье. Начался трудный подъем. Наметённый ветром снег лежал толстым слоем. Лошади проваливались по брюхо, ежеминутно останавливались, тяжело дыша. Тропа шла всё выше бесконечными зигзагами. Снова пришлось прибегнуть к старому испытанному способу – ухватиться за лошадиные хвосты. Но после перевала начался такой крутой спуск, что кони скатывались буквально кувырком. С криком, смехом люди съезжали на халатах, как на салазках, вьюки катились, поднимая облака снежной пыли. Все разогрелись, настроение улучшилось, но ненадолго.

Вскоре оказалось, что отряд попал в природную ловушку. Дорогу преградил бурный поток, вода в нём казалась чёрной от поблескивавших в звёздном свете ледяных закраин. Следы вели к снежному мосту, белевшему смелой аркой над дегтярно чёрной гудевшей рекой. Но посреди арка, по-видимому, недавно провалилась. Уныло бойцы разбрелись по берегу между обледеневших валунов. Кони щипали жалкие дрожавшие на ветру былинки. Файзи мрачно смотрел на дышавшую холодом чернильную воду.

Сквозь шум потока послышались возгласы. Смельчаки, пробравшиеся на снежный мост, обнаружили, что следы идут на арку.

–  Их было трое, – сказал Юнус. – Перед тем, как подняться на мост, они слезли с лошадей. Там следы их сапог. Сапоги на твёрдой подошве. Это не горцы, это ехали подозрительные люди. Они понимали, что мы поедем по следам... и завели нас сюда. Вот только не знаю, мост сам упал или они его поломали...

К удивлению Юнуса и Файзи, обычно столь деятельный Алаярбек Даниарбек не принимал участия в осмотре моста, а устроил очажок среди камней, развел костры и кипятил в извлеченном из своего бездонного хурджуна чугунном кумганчике воду. При приближении Юнуса и Файзи он оживленно закричал:

–  Чай пить, чай пить!

Доктор уже расположился на кошомке и раскладывал на платке нехитрую провизию: хлеб, холодную жареную баранину, огурцы.

–  Прошу, прошу.

–  Что вы думаете, доктор? Положение серьезное, – сказал мрачно Файзи. Он сел, но меньше всего думал о еде. Небо совсем потемнело, и тяжесть на сердце всё росла. Что делать? Что станется с отрядом? Но доктор ещё не успел ответить, как заговорил Алаярбек Диниарбек.

– Аллах милостив. Прикажите всем отдыхать да чай кипятить. Времени у нас много. Эх, десяток баранов найти да прирезать. Какой шашлык бы пожарили, а? Или плов на свежем воздухе. Да с чаем из такой чистой воды. Одно удовольствие. Сюда бы с радостью сам губернатор Самаркандский, раб желудка, поклонник живота приехал бы пожить, кумысу попить. Здоров был губернатор пожрать. А какой вид: горы, небо, бурный поток. Удовольствие!

Гаерничание Алаярбека Даниарбека вывело из себя Файзи. Такая беда приключилась, угрожает смертельная опасность, а он балагурит, смеётся.

–  Какая  опасность?! – удивился  Алаярбек Даниарбек.

–  Моста нет, переправа в ледяной воде вплавь не возможна. Обратно перевала кони не одолеют, да и люди Матчинского бека наверняка нас подстерегают.

–  А зачем назад ехать, наша дорога правильная.

–  Да что вы, сумасшедший?  Кругом горы, скалы! Как выбраться? Ну сегодня мы отдыхаем, а завтра… что делать завтра?

– Когда наступит завтра, мы подумаем о завтрашнем дне, – упрямо твердил Алаярбек Даниарбек. – Если дорога была бы неправильная, я давно бы сказал. Если мы прямо по долине поехали бы, мы из гор до Страшного суда бы не выехали. Я дорогу знаю. И те, кто следы оставил, знают.

–  Но мост!

–  Ну, мост, видно, волей аллаха развалился, снег не кирпич. Или ещё что случилось. Может быть, даже злоумышленники...

– Но дорога преграждена рекой, твердолобая ты голова, – почти в отчаянии заключил Юнус.

– Конечно, у меня лоб твердый. Иначе я бы давно лежал в могиле, когда  Кривой Саттар меня  камнем хватил. Я ещё тогда совсем маленький был, лет семи, но лоб у меня...