Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах"
Автор книги: Михаил Булгаков
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 71 (всего у книги 229 страниц)
А у нас есть железнодорожник с фамилией Врангель…
Из письма рабкора
Дверь, ведущую в местком станции М., отворил рослый человек с усами, завинченными в штопор. Военная выправка выпирала из человека.
Предместком, сидящий за столом, окинул вошедшего взором и подумал: «Экий бравый…»
– А вам чего, товарищ? – спросил он.
– В союз желаю записаться, – ответил визитер.
– Тэк-с… А вы где же работаете?
– Да я только что приехал, – пояснил гость, – весовщиком сюды назначили.
– Тэк-с. Ваша как фамилия, товарищ?
Лицо гостя немного потемнело.
– Да, фамилия, конечно… – заговорил он, – фамилия у меня… Врангель.
Наступило молчание. Предместком уставился на посетителя, о чем-то подумал и вдруг машинально ощупал документы в левом кармане пиджака.
– А имя и, извините, отчество? – спросил он странным голосом.
Вошедший горько и глубоко вздохнул и вымолвил:
– Да, имя… ну что имя, ну Петр Николаевич.
Предместком привстал с кресла, потом сел, потом опять привстал, глянул в окно, с окна на портрет Троцкого, с Троцкого на Врангеля, с Врангеля на дверной ключ, с ключа косо на телефон. Потом вытер пот и спросил сипло:
– А скудова же вы приехали?
Пришелец вздохнул так густо, что у предместкома шевельнулись волосы, и молвил:
– Да вы не думайте… Ну из Крыма…
Словно пружина развернулась в предместкоме.
Он вскочил из-за стола и мгновенно исчез.
– Так я и знал! – кисло сказал гость и тяжко сел на стул.
Со звоном хлопнул ключ в дверях. Предместком, с глазами, сияющими как звезды, летел через зал III класса, потом через I класс и прямо к заветной двери. На лице у предместкома играли краски. По дороге он вертел руками и глазами, наткнулся на кого-то в форменной куртке и ему взвыл шепотом:
– Беги, беги в месткоме дверь покарауль! Чтоб не убег!..
– Кто?!
– Врангель!
– Сдурел!!
Предместком ухватил носильщика за фартук и прошипел:
– Беги скорей, дверь покарауль!..
– Которую?!
– Дурында… Награду получишь!..
Носильщик выпучил глаза и стрельнул куда-то вбок… За ним – второй.
Через три минуты у двери месткома бушевала густая толпа. В толпу клином врезался предместком, потный и бледный, а за ним двое в фуражках с красным верхом и синеватыми околышами. Они бодро пробирались в толпе, и первый звонко покрикивал:
– Ничего интересного, граждане! Прошу вас очистить помещение!.. Вам куда? В Киев? Второй звонок был. Попрошу очистить!
– Кого поймали, родные?
– Кого надо, того и поймали, попрошу пропустить…
– Деникина словил месткомщик!..
– Дурында, это Савинков убег… А его залопали у нас!
– Я обнаружил по усам, – бормотал предместком человеку в фуражке, – глянул… Думаю, батюшки – он!
Двери открылись, толпа полезла друг на друга, и в щели мелькнул пришелец…
Глянув на входящих, он горько вздохнул, кисло ухмыльнулся и уронил шапку.
– Двери закрыть!.. Ваша фамилия?
– Да Врангель же… да я ж говорю…
– Ага!
Форменные фуражки мгновенно овладели телефоном.
Через пять минут перед дверьми было чисто от публики, и по очистившемуся пространству проследовал кортеж из семи фуражек. В середине шел, возведя глаза к небу, пришелец и бормотал:
– Вот, твоя воля… замучился… В Херсоне водили… В Киеве водили… Вот горе-то… В Совнарком подам, пусть хоть какое хочут название дадут…
– Я обнаружил, – бормотал предместком в хвосте, – батюшки, думаю, усы! Ну у нас это, разумеется, быстро, по-военному: р-раз – на ключ. Усы – самое главное…
* * *
Ровно через три дня дверь в тот же местком открылась, и вошел тот же бравый. Физиономия у него была мрачная.
Предместком встал и вытаращил глаза.
– Э… вы?
– Я, – мрачно ответил вошедший и затем молча ткнул бумагу.
Предместком прочитал ее, покраснел и заявил:
– Кто ж его знал… – забормотал он… – Гм… да, игра природы… Главное, усы у вас, и Петр Николаевич…
Вошедший мрачно молчал.
– Ну что ж… Стало быть, препятствий не встречается… Да… Зачислим… Да вот усы сбили меня…
Вошедший злобно молчал.
* * *
Еще через неделю подвыпивший весовщик Карасев подошел к мрачному Врангелю с целью пошутить.
– Здравия желаю, ваше превосходительство, – заговорил он, взяв под козырек и подмигнув окружающим. – Ну как изволите поживать? Каково показалось вам при власти Советов и вообще у нас в Ре-Се-Фе-Се-Ре?
– Отойди от меня, – мрачно сказал Врангель.
– Сердитый вы, господин генерал, – продолжал Карасев, – у-у, сердитый! Боюсь, как бы ты меня не расстрелял. У него это просто, взял пролетария…
Врангель размахнулся и ударил Карасева в зубы так, что с того соскочила фуражка.
Кругом засмеялись.
– Что ж ты бьешься, гадюка перекопская? – сказал дрожащим голосом Карасев. – Я шутю, а ты…
Врангель вытащил из кармана бумагу и ткнул ее в нос Карасеву. Бумагу облепили и начали читать:
«…Ввиду того, что никакого мне проходу нету в жизни, просю мне роковую фамилию сменить на многоуважаемую фамилию по матери – Иванов…»
Сбоку было написано химическим карандашом: «Удовлетворить».
– Свинья ты… – заныл Карасев. – Что ж ты мне ударил?
– А ты не дражни, – неожиданно сказали в толпе. – Иванов, с тебя магарыч.
Колыбель начальника станцииСпи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю…
Тихо светит месяц ясный
В колыбель твою.
Лермонтов
– Объявляю общее собрание рабочих и служащих ст. Шелухово Каз. дороги открытым! – радостно объявил председатель собрания, оглядывая зал, наполненный преимущественно рабочими службы пути, – на повестке дня у нас стоит доклад о неделе войны 1914 года. Слово предоставляется тов. Де-Эсу. Пожалуйте, тов. Де-Эс!
Но тов. Де-Эс не пожаловал.
– А где ж он? – спросил председатель.
– Он дома, – ответил чей-то голос.
– Надо послать за ним…
– Послать обязательно, – загудел зал. – Он интересный человек – про войну расскажет – заслушаешься!
Посланный вернулся без товарища Де-Эса, но зато с письмом.
Председатель торжественно развернул его и прочитал:
– «В ответ на приглашение ваше от такого-то числа сообщаю, что явиться на собрание не могу.
Основание: лег спать».
Председатель застыл с письмом в руке, а в зале кто-то заметил:
– Фициально ответил!
– Спокойной ночи!
– Какая же ночь, когда сейчас 5 часов дня?
Председатель подумал, посмотрел в потолок, потом на свои сапоги, потом куда-то в окно и объявил печально:
– Объявляю заседание закрытым.
А в зале добавили:
– Колыбель начальника станции есть могила общего собрания.
И тихо разошлись по домам.
Аминь!
Рассказ про Поджилкина и крупуВ транспосекцию явился гражданин, прошел в кабинет, сел на мягкую мебель, вынул из кармана пачку папирос «Таис», затем связку ключей и переложил все это в другой карман.
Затем уже достал носовой платок и зарыдал в него.
– Прошу вас не рыдать, молодой человек, в учреждении, – сказал ему сурово сидящий за столом, – рыдания отменяются.
Но гражданин усилил рыдания.
– У вас кто-нибудь умер? Вероятно, ваша матушка? Так вы идите в погребальный отдел страхкассы и рыдайте им сколько угодно. А нам не портите ковер, м-молодой ч’эк!
– Я не молодой чек, – сквозь всхлипывания произнес гость. – Я, наоборот, председатель железнодорожного первичного кооператива Поджилкин.
– Оч-чень приятно, – изумился транспосекщик, – чего ж вы плачете?
– Из-за крупы плачу, – утихая, ответил Поджилкин, – дайте, ради всего святого, крупы!
– Что значит… дайте? – широко улыбнулся транспосекщик, – да берите сколько хочете! Сейчас нам предложил Центросоюз три вагона крупы-ядрицы. Эх вы, рыдун, рыдайло… рыдакса печальная!
– Почем? – спросил, веселея, Поджилкин.
– По два двадцать.
Поджилкин тяжко задумался.
– Эк-кая штука, – забормотал он, – ведь вот оказия! Вы тово, крупу минуточку придержите… а я сейчас.
И тут он убежал.
– Чудак, – сказали ему вслед. – То ревет, как белуга, то бегает…
Поджилкин же понесся прямо в комиссию по регулированию цен при МСПО.
– Где комиссия Ме-Се-Пе-О?
– Вон дверь. Да вы людей с ног не сбивайте! Успеете…
– Вот что, братцы… крупа тут подвернулась… ядрица… Да по 2 руб. 20 коп., а вы установили обязательную цену для розничной продажи в кооперативах тоже по 2 р. 20 к.
– Ну? Установили. Дык что?
– Дык разрешите немного дороже продавать. А то как же я покрою провоз, штат и теде?..
– Ишь какой хитрый. Нельзя.
– Почему?
– Потому что нельзя.
– Что же мне делать?
– Гм… Слетайте на Варварку в Наркомвнуторг.
Поджилкин полетел на трамвае № 6.
Прилетел.
– Вот… ядрица… упустить боюсь… два двадцать, понимаете… а цена розничная установлена… понимаете… тоже два двадцать… Понимаете…
– Ну?
– Повысить разрешите.
– Ишь ловкач. Нельзя.
– Отчего?
– Оттого что оттого.
– Что же мне делать? – спросил Поджилкин и полез в карман.
– Нет, вы это бросьте. Вон плакат – «Просят не плакать».
– Как же не плакать?..
– Идите в Ме-Се-Пе-О.
Поджилкин поехал обратно на 4 номере.
– Опять вы?
– Дык к вам послали…
– Ишь умники. Иди обратно…
– Обратно?
– Вот именно.
Поджилкин вышел. Постоял, потом плюнул. И подошел милиционер.
– Три рубля.
– За что?
– Мимо урны не плюй.
Заплатил Поджилкин три рубля и пошел к себе в кооператив. Взял картонку и на ней нарисовал:
«Крупы нет!»
Подходили рабочие к картонке и ругали Поджилкина, а рядом частный торговец торговал крупой по 4 рубля.
Так-то-с.
БиблифетчикНа одной из станций библиотекарь в вагоне-читальне в то же время и буфетчик при уголке Ильича.
Из письма рабкора
– Пожалте! Вон столик свободный. Сейчас обтиру. Вам пивка или книжку?
– Вася, библифетчик спрашивает, чего нам… Книжку или пивка?
– Мне… ти…титрадку и бутирброд.
– Тетрадок не держим.
– Ах вы… вотр маман… трах-тарарах…
– Неприличными словами просють не выражаться.
– Я выра… вы…ражаю протест!
– Сооруди нам, милый, полдюжинки!
– «Азбука», сочинение товарища Бухарина[375]375
«Азбука», сочинение товарища Бухарина… – См. прим. 349.
[Закрыть], имеется?
– Совершенно свежий, только что получен. Герасим Иванович! Бухарин – один раз! И полдюжины светлого!
– Воблочку с икрой.
– Вам воблочку?
– Нам чиво-нибудь почитать.
– Чего прикажете?
– Ну хоша бы Гоголя.
– Вам домой? Нельзя-с. На вынос книжки не отпускаем. Кушайте, то бишь читайте, здеся.
– Я заказывал шницель. Долго я буду ждать?!
– Чичас. Замучился. За «Эрфуртской программой»[376]376
Эрфуртская программа – программа социал-демократической партии Германии, принятая в 1891 г.
[Закрыть] в погреб побежали.
– Наше вам!
– Урра! С утра здеся. Читаем за ваше здоровье!
– То-то я и смотрю, что вы лыка не вяжете. Чем это так надрались?
– Критиком Белинским.
– За критика!
– Здоровье нашего председателя уголка! Позвольте нам два экземпляра мартовского.
– Нет! Эй! Ветчинки сюда. А моему мальцу что-нибудь комсомольское для развития.
– Историю движения могу предложить.
– Ну давай движение. Пущай ребенок читает.
– Я из писателей более всего Трехгорного[377]377
Трехгорного – «Трехгорное» пиво.
[Закрыть] обожаю.
– Известный человек. На каждой стене, на бутылке опять же напечатан.
– Порхает наш Герасим Иванович, как орел.
– Благодетель! Каждого ублаготвори, каждому подай…
– Ангел!
– Герасим Иванович, от группы читателей шлем наше «ура».
– Некогда, братцы… Пе… тоись читайте, на здоровье.
– Умрешь! Па…ха…ронють, как не жил на свети…
– Сгинешь… не восстанешь… к ви… к ви…селью друзей!
– Налей… налей!..
По голому делу. Письмо«Все было тихо, все очень хорошо, и вдруг пущен был слух по нашей уважаемой станции Гудермес С.-К. ж. д., что якобы с поездом № 12 в 18 часов приедут из Москвы все голые члены общества „Долой стыд“.
Интерес получился чрезвычайных размеров, в том числе женщины говорили:
– Это безобразие!
Но, однако, все пришли смотреть.
А другие говорили:
– Будем их бить!
Одним словом, к поезду вышел весь Гудермес в общем и целом.
Ну и получилось разочарование, потому что поезд приехал одетый с иголочки, за исключением кочегара, но и то только до пояса. Но голого кочегара мы уже видали, потому что ему сажа вроде прозодежды.
Таким образом, все разошлись смеясь.
Но нам интересно, как обстоит дело с обществом и как понять ихние поступки в Москве?»
Письмо т. Пивня.
Переписал М. Булгаков.
Ответ Булгакова:
«Тов. Пивень! Сообщите гудермесцам, что поступки голых надо понимать как глупые поступки.
Действительно, в Москве двое голых вошли в трамвай, но доехали только до ближайшего отделения милиции.
А теперь „общество“ ликвидировалось по двум причинам: во-первых, милиция терпеть не может голых, а во-вторых, начинается мороз.
Так что никого не ждите: голые не приедут».
Стенка на стенкуВ день престольного праздника в селе Поплевине, в районе станции Ряжск, происходил традиционный кулачный бой крестьян. В этом бою принял участие фельдшер ряжского приемного покоя, подавший заявление о вступлении в партию.
Рабкор
Часть I. На выгоне
В день престольного праздника преподобного Сергия в некоем селе загремел боевой клич:
– Братцы! Собирайся! Братцы, не выдавай!
Известный всему населению дядя, по прозванию Козий Зоб, инициатор и болван, вскричал командным голосом:
– Стой, братцы! Не все собрамши. Некоторые у обедни.
– Правильно! – согласилось боевое население.
В церкви торопливо звякали колокола, и отец настоятель на скорую руку бормотал слова отпуска. Засим, как вздох, донесся заключительный аккорд хора, и мужское население хлынуло на выгон.
– Ура, ура!..
Голова дяди Зоба мелькала в каше, и донеслись его слова:
– Стой! Отставить…
Стихло.
И Зоб произнес вступительное слово:
– Медных пятаков чеканки тысяча девятьсот двадцать четвертого года в кулаки не зажимать. Под вздох не бить дорогих противников, чтобы не уничтожить население. Лежачего ногами не топтать: он не просо! С богом!
– Урра! – разнесся богатырский клич.
И тотчас мужское население разломилось на две шеренги. Они разошлись в разные стороны и с криком «ура» двинулись друг на друга.
– Не выдавай, Прокудин! – выла левая шеренга. – Бей их, сукиных сынов, в нашу голову!!!
– Бей! Эй, эй! – разнесли перелески.
Шеренги сошлись, и первой жертвой силача Прокудина стал тот же бедный Зоб. Как ни били со всех сторон Прокудина, он дорвался до зобовой скулы и так тяжко съездил его, поддав еще в то место, на котором Козий Зоб заседал обыкновенно на общих собраниях сельсовета, что Зоб моментально вылетел из строя. Его бросило головой вперед, а ногами по воздуху, причем из кармана Зоба выскочило шесть двугривенных, изо рта два коренных зуба, из глаз искры, а из носа – темная кровь.
– Братья! – завыла правая шеренга. – Неужто поддадимся?
Кровь Зоба возопияла к небу, и тотчас получилось возмездие.
Стены сошлись вплотную, и кулаки забарабанили, как цепы на гумне. Вторым высадило из строя Васю Клюкина, и Вася физиономией проехался по земле, ободрав как первую, так и вторую. Он лег рядом с Зобом и сказал только два слова:
– Сапоги вдове…
Без рукавов и с рваным в клочья задом вылетел Птахин, повернулся по оси, ударил кого-то по затылку, но мгновенно его самого залепило плюхою в два аршина, после чего он рявкнул:
– Сдаюсь! Света божьего не вижу…
И перешел в лежачее положение.
За околицей тревожно взвыли собаки, легонько начали повизгивать бабы-зрительницы.
И вот, в манишке, при галстуке и калошах, показался, сияя празднично, местный фельдшер Василий Иваныч Талалыкин. Он приблизился к кипящему бою, и глазки его сузились. Он потоптался на месте, потом нерешительной рукою дернул себя за галстук, затем более решительно прошелся по пуговицам пиджака, разом скинул его и, издав победоносный клич, врезался в битву. Правая шеренга получила подкрепление, и как орел бросился служитель медицины увечить своих пациентов. Но те не остались в долгу. Что-то крякнуло, и выкатился вон, как пустая банка из-под цинковой мази, универсальный врач, усеивая пятнами крови зеленую траву.
Часть II. Выгнали
Через два дня в укоме города Р. появился фельдшер Василий Иваныч Талалыкин. Он был в кожаной куртке, при портрете вождя, и сознательности до того много было на его лице, что становилось даже немножко тошно. Поверх сознательности помещался разноцветный фонарь под правым оком фельдшера, а левая скула была несколько толще правой. Сияя глазами, ясно говорящими, что фельдшер постиг до дна всю политграмоту, он приветствовал всех словами, полными достоинства:
– Здравствуйте, товарищи.
На что ему ответили гробовым молчанием.
А секретарь укома, помолчав, сказал фельдшеру такие слова:
– Пройдемте, гражданин, на минутку ко мне.
При слове «гражданин» Талалыкина несколько передернуло.
Дверь прикрыли, и секретарь, заложив руки в карманы штанов, молвил такое:
– Тут ваше заявление есть о вступлении в партию.
– Как же, как же, – ответил Талалыкин, предчувствуя недоброе и прикрывая ладошкою фонарь.
– Вы ушиблись? – подозрительно ласково спросил секретарь.
– М… м… ушибси, – ответил Талалыкин. – Как же… на притолоку налетел. М-да… Заявленьице. Вот уже год стучусь в двери нашей дорогой партии, под знамена которой, – запел вдруг Талалыкин тонким голосом, – я рвусь всеми фибрами моей души. Вспоминая великие заветы наших вож…
– Довольно, – неприятным голосом прервал секретарь, – достаточно. Вы не попадаете под знамена!
– Но почему же? – мертвея, спросил Талалыкин.
Вместо ответа секретарь указал пальцем на цветной фонарь.
Талалыкин ничего не сказал. Он повесил голову и удалился из укома.
Раз и навсегда.
Новый способ распространения книгКнигоспилка (книжный союз) в Харькове продала на обертку 182 пуда 6 ф. книг, изданных Наркомземом для распространения на селе. Кроме того, по 4 рубля за пуд продавали лавочники издания союза украинских писателей «Плуг».
Рабкор
В книжном складе не было ни одного покупателя, и приказчики уныло стояли за прилавками. Звякнул звоночек, и появился гражданин с рыжей бородой веером. Он сказал:
– Драсьте…
– Чем могу служить? – обрадованно спросил его приказчик.
– Нам бы гражданина Лермонтова сочинение, – сказал гражданин, легонько икнув.
– Полное собрание прикажете?
Гражданин подумал и ответил:
– Полное. Пудиков на пятнадцать-двадцать.
У приказчика встали волосы дыбом.
– Помилте, оно и все-то весит фунтов пять, не более!
– Нам известно, – ответил гражданин, – постоянно его покупаем. Заверните экземплярчиков пятьдесят. Пущай ваши мальчики вынесут, у меня тут ломовик дожидается.
Приказчик брызнул по деревянной лестнице вверх и с самой крайней полки доложил почтительно:
– К сожалению, всего пять экземпляров осталось.
– Экая жалость, – огорчился покупатель. – Ну давайте хучь пять. Тогда, милый человек, соорудите мне еще «Всемирную историю».
– Сколько экземпляров? – радостно спросил приказчик.
– Да отвесь полсотенки…
– Экземплярчиков?
– Пудиков.
Все приказчики вылезли из книжных нор, и сам заведующий подал покупателю стул. Приказчики забегали по лестницам, как матросы по реям.
– Вася! Полка 15-а. Скидай «Всемирную», всю как есть. Не прикажете ли в переплетах? Папка, тисненная золотом…
– Не требуется, – ответил покупатель. – Нам переплеты ни к чему. Нам главное, чтоб бумага была скверная.
Приказчики опять ошалели.
– Ежели скверная, – нашелся наконец один из них, – тогда могу предложить сочинения Пушкина и издание Наркомзема.
– Пушкина не потребуется, – ответил гражданин, – он с картинками, картинки твердые. А Наркомзема заверни пудов пять на пробу.
Через некоторое время полки опустели, и сам заведующий вежливо выписывал покупателю чек. Мальчики, кряхтя, выносили на улицу книжные пачки. Покупатель заплатил шуршащими белыми червонцами и сказал:
– До приятного свидания.
– Позвольте узнать, – почтительно спросил заведующий, – вы, вероятно, представитель крупного склада?
– Крупного, – ответил с достоинством покупатель, – селедками торгуем. Наше вам.
И удалился.
Повестка с государем императоромРабочий Влас Власович Власов получил из Вознесенского почтового отделения повестку на перевод. Влас развернул ее и стал читать вслух, потому что так Власу легче:
– Воз-не-сенское пе-о – по-что-ве-о – во-е. Почтовое. От-де – отделение из-ве-ща-а-ща. Извещает. Слышь, Катерина, извещает. Видно, брат деньги прислал. Что на ваше имя получен перевод на 15 рублей в день тезо-именитства… его импера-ра-ра-тор-ско-го…
Влас поперхнулся:
– величества…
Влас пугливо оглянулся и продолжал вычитывать шепотом:
– Государя?! Что такое? Ин-пи-ра-то-ра Ни-ко-лая Александровича.
Ошалевший Влас помолчал и от себя добавил:
– Крававава, – хоть этого слова в повестке и не было. – Выдача денег производится ежедневно, за исключением дву-двунадесятых праздников и дня рождения ее… императорского величества государыни императрицы Александры Федоровны. Здорово! – воскликнул Влас. – Вот так повесточка. Слышь, Катя, повестку прислали с государем императором!
– Все-то тебе мерещится, – ответила Катерина.
– Большая сласть твой император, – обиделся Влас, – что он мне мерещиться будет. Впрочем, тебе, как неграмотному человеку, доказательства ни к чему не ведут.
– Ну и уйди к грамотным, – ответила нежная супруга.
Влас ушел к грамотным в Вознесенское отделение, получил 15 рублей, затем засунул голову в дыру, обтянутую сеткой, и спросил:
– А по какой причине государя напечатали на повестке? Очень интересно осведомиться, товарищ?
Товарищ в образе женщины с круто завинченной волосяной фигой на голове и бирюзой на указательном пальце ответил так:
– Не задерживайте, товарищ, мне некогда с вами. Бланки старые, царского выпуска.
– Хорошенькое дело, – загудел Влас в дыру, – в советское время – и такое заблуждение…
– Вне очереди залез! – завыли в хвосте. – Каждому надо получать…
И Власа за штаны вытащили из окошка.
Всю дорогу Влас крутил головой и шептал:
– Государю императору. Чрезвычайно скверные слова!
А придя домой, вооружился огрызком химического карандаша и старым корешком багажной квитанции, на каковом написал в «Гудок» письмо:
«Эн-е – не мешало бы убрать причиндалы отжившего строя, напечатанные на обратной стороне повесток, которые угнетают и раздражают рабочий класс.
Влас».
