Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах"
Автор книги: Михаил Булгаков
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 229 страниц)
За конторкой появляется возбужденный оратор. В солдатской шинелишке и картузе.
– Дорогие товарищи! Тут мы слышали разные слова – «электрификация», «машинизация», «механизация» и тому подобное, и так далее. Что должны означать эти слова? Эти слова должны обозначать не что иное, товарищи, что нам нужны в деревне электричество и машины. (Голоса в публике: «Правильно!») Профессор говорит, что нам, мол, трактор не нужен. Что это обозначает, товарищи? Это означает, товарищи, что профессор наш спит. Он нас на старое хочет повернуть, а мы старого не хотим. Мы голые и босые победили наших врагов, а теперь, когда мы хотим строить, нам говорят ученые – не надо? Ковыряй, стало быть, землю лопатой? Не будет этого, товарищи. («Браво! Правильно!»)
Появляются сапоги-бутылки из Смоленской губернии и сладким тенором спрашивают, какой может быть трактор, когда шпагат стоит 14 рублей золотом?
Профессор в складной речи говорит, что он ничего… Что он только против фантазий, взывает к учету, к благоразумию, строгому расчету, требует заграничного кредита и, в конце концов, начинает говорить стихами.
Появляется куцая куртка[339]339
Профессор, куцая куртка. – «Профессор и „Куцая куртка“» – прообраз пары «профессор Персиков и Рокк», которая всего через год возникнет в повести «Роковые яйца», а также Преображенского и Шарикова в «Собачьем сердце» (Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. С. 271).
Прототипом профессора был аграрник А. Г. Дояренко.
[Закрыть] и советует профессору, ежели ему не нравится в России, которая желает иметь тракторы, удалиться в какое-нибудь другое место, например, в Париж.
После этого расстроенный профессор накрывается панамой с цветной лентой и со словами:
– Не понимаю, почему меня называют мракобесом? – удаляется в тьму.
Оратор из Наркомзема[340]340
Наркомзем – Народный комиссариат земледелия.
[Закрыть] разбивает положения профессора, ссылается на канадских эмигрантов и зовет к электрификации, к трактору, к машине.
Прения прекращаются.
И в заключительном слове председатель страстно говорит о фантазерах и утверждает, что народ, претворивший не одну уже фантазию в действительность в последние 5 изумительных лет, не остановится перед последней фантазией о машине. И добьется.
– А он не фантазер?
И рукой невольно указывает туда, где в сумеречном цветнике на щите стоит огромный Ленин.
* * *
Кончен диспут. Валит все гуще народ в театр. А на сцене, став полукругом, десять клинобородых владимирских рожечников высвистывают на длинных деревянных самодельных дудках старинные русские песни. То стонут, то заливаются дудки, и невольно встают перед глазами туманные поля, избы с лучинами, тихие заводи, сосновые суровые леса. И на душе не то печаль от этих дудок, не то какая-то неясная надежда. Обрывают дудки, обрывается мечта. И ясно гудит в последний раз гидроплан, садясь на реку, и гроздьями, букетами горят огни, и машут крыльями рекламы. Слышен из Нескучного медный марш.
Беспокойная поездка. Монолог начальства (не сказка, а быль)Посвящается ЦЖЗ
Ну-с, происходило это, стало быть, таким образом. Напившись чаю, выехал я со своими сотрудниками, согласно маршруту, вечером со станции Новороссийск. Перед самым отъездом приходит какой-то и говорит:
– Вот, – говорит, – история: круг у нас поворотный ремонтируется. Ума не приложу, как нам вас повернуть?
Задумались мы. Наконец я и говорю: пущай нас в таком случае в Тихорецкой повернут. Ладно. В Тихорецкой так в Тихорецкой. Сели, засвистали, поехали. Нуте-с, приезжаем в Тихорецкую. Вовремя, представьте себе. Смотрю на часы – удивляюсь: минута в минуту! Вот, говорю, здорово. И, конечно, сглазил. Словно сатана у них на поворотный круг уселся. Вертели, вертели, часа полтора, может быть, вертели. Чувствую, что у меня головокружение начинается. Скоро ли?.. – кричу. Сей минут, – отвечают. Ну-с, повернули, стали поезд составлять. Я из окна смотрю: положительно, молодецкая работа – бегают, свистят, флажками машут. Молодцы, говорю, ребятишки на этой Тихорецкой – работяги. Ну и, конечно, сглазил. Перед самым отъездом является какой-то и говорит:
– Так что ехать невозможно…
– Как?! – кричу. – Почему?..
– Да, – говорит, – вагоны сейчас из состава выкидать будем. Неисправные они.
– Так выкидайте скорей! – кричу. – На какого лешего вы их запихнули?..
Ничего не ответил. Застенчиво усмехнулся и вышел. Начали опять свистеть, махать, бегать. Наконец выкинули больные вагоны. Опоздали мы таким методом на два часика с половиной.
Наконец тронулись. Слава тебе, господи, думаю, теперь покатим. Ну и сглазил, понятное дело!
Развил наш поезд такую скорость, что, представьте, потерял я пенсне из окна, так проводник соскочил, подобрал и рысью поезд догнал. Я кричу тогда: что вы, смеетесь, что ли? Как же я при такой скорости состояние пути и подвижного состава определю?.. Развить, говорю, мне в 24 секунды скорость, предельную для товарных поездов на означенном участке! Ну-с, вообразите, наорал на них таким манером, и жизни был не рад! Развили они скорость, и что тут началось – уму непостижимо! Загремели, покатились, через пять минут слышу вопль: «Стой, стой!! Стой, чтоб тебя раздавило!» Веревку дергают, флагом машут. Я перепугался насмерть, ну, думаю, пропали! В чем дело, кричу. Так что, отвечают, буксы горят. Вышел я из себя. Кричу: «Что это за безобразие! На каком основании горят? Прекратить! Убрать! Отцепить!» Великолепно-с. На первой станции отцепили вагон. Сыпанули мы дальше.
Ну, понимаете ли, трех шагов не проскакали, как опять гвалт. В двух вагонах загорелись буксы! Выкинули эти два, на следующем перегоне еще в двух загорелись. Через пять станций глянул я в окно и ужаснулся: выехал я – был поезд длинный, как парижский меридиан, а теперь стал короткий, как поросячий хвост. Святители угодники, думаю, ведь этак еще верст сорок – и я весь поезд растеряю. А вдруг, думаю, и в моем вагоне загорится, ведь они и меня отцепят, к лешему, на какой-нибудь станции! А меня в Ростове ждут. Призываю кого следует и говорю: «Вы вот что, того… полегче. Ну вас в болото с вашей предельной скоростью. Поезжайте, как порядочные люди ездят, а не вылупив глаза».
Отлично-с, поехали мы, и направляюсь я к смотровому окну, чтобы на путь поглядеть, – и как вы думаете, что я вижу? Сидят перед самыми глазами у меня на буферах два каких-то кандибобера. Я высовываюсь из окна и спрашиваю:
– Эт-то что такое?.. Что вы тут делаете?
А они, представьте, отвечают, да дерзко так:
– То же, что и ты. В Ростов едем.
– Как? – кричу. – На буферах?.. Дак вы, выходит, зайцы?!
– Понятное дело, – отвечают, – не тигры.
– Как, – кричу, – зайцы?.. На буферах?.. У меня?.. В служебном?.. Вагоне?! Вылетайте отсюда, как пробки!!
– Да, – отвечают, – вылетайте! Сам вылетай, если тебе жизнь надоела. Тут на ходу вылетишь, – руки-ноги поломаешь!
Что тут делать? А?.. Кричу: «Дать сигнал! А-с-с-тановить поезд!.. Снять зайцев!» Не тут-то было. Сигнала-то, оказывается, нету. Никакой непосредственной связи с паровозом.
Стали мы в окна кричать машинисту:
– Эй! Милый человек! Э-эй! Как тебя? Будь друг, тормозни немножко! – Не тут-то было. Не слышит!
Что прикажете делать? А эти сидят на буферах, хихикают.
– Что, – говорят, – сняли? Выкуси!
Понимаете, какое нахальство? Мало того, что нарушение правил, но, главное, не видно ни черта в смотровые окна. Торчат две какие-то улыбающиеся рожи и заслоняют весь пейзаж. Вижу я, ничего с ними не поделаешь, пустился в переговоры.
– Вот что, – говорю, – нате вам по пятьдесят целковых, чтоб вы только слезли.
Не согласились. Давай, говорят, по пятьсот! Что ты прикажешь делать?
И вот, представьте, как раз на мое счастье – подъем. Поезд, понятное дело, стал. Не берет. Ну уж тут я обрадовался. Кричу, берите их, рабов божиих! Пущай им покажут кузькину мать, как на буферах ездить! Ну понятное дело, слетелись кондуктора, забрали их, посадили в вагон и повезли. Прекрасно-с. Только что я пристроился к окну, как поезд – стоп! Что еще?! – кричу. Оказывается, опять из-за зайцев этих проклятых. Удержать их нет возможности! Рвутся из рук, и шабаш! Сделали мы тут военный совет и наконец решили: отпустить их, к свиньям. Так и сделали. Выпустили их в четырех верстах от станции. Они поблагодарили, говорят, спасибо, нам как раз до этой станции, а четыре версты мы пешком пройдем…
Поехали, через десять минут – стоп! Что?! Заяц! Ну тут уж я не вытерпел – заплакал. Что ж это, говорю, за несчастье такое? Доеду я когда-нибудь до Ростова или нет?! Говорю, а у самого слезы ручьем так и льются. Я плачу, кондуктора ревут, и заяц не выдержал, заревел. И до того стало мне противно все это, что глаза б мои не смотрели! Махнул я рукой, задернул занавески и спать лег. В Ростов приехал, от нервного расстройства лечился. Вот оно, какие поездки бывают!
Тайны мадридского двораВ комнате, освещенной керосиновой лампой, сидел конторщик 2-й восстановительной организации Угрюмый и говорил своему гостю, конторщику Петухову:
– Хорошо вам, чертям! Живете в Киеве. Там у вас древности всякие, святыни, монастыри, театры и кабаре… а в этом паршивом Полоцке ничего нет, кроме грязи и свиней. Правда, что у вас эти самые… купола обновляются?
– Врут, – басом ответил Петухов, – ходил я смотреть на сенной базар. Купол как купол. Это бабы выдумали.
– Плохо! – вздохнул Угрюмый. – Рамы разваливаются, а бог и ухом не ведет… Вон Спасский монастырь… Совершенно рассыпался. Совзнаков нету на небе, вот главная беда.
Угрюмый вздохнул, поболтал ложечкой в мутном чае и продолжал:
– Кстати о совзнаках. Нету, нету, а то бывает – бац! – и свалятся они тебе на голову. У нас, например, изумительная история с этими знаками произошла. Сделали мы заявку на май на четыре миллиона двести одну тысячу с копейками из расчета на две тысячи семьсот рабочих, а центр возьми да и дай четыре миллиона семьсот тридцать тысяч на фактически бывшие 817 человек.
– Вре!!! – крикнул Петухов.
– Вот тебе и «вре»! – ответил Угрюмый. – Чтоб я с этого места не сошел!
– Так это, стало быть, остаток получается?
– А как же. Но тут, понимаешь ли, задача в том, чтобы денежки эти без остатка в расход запихнуть.
– Это как же? – изумился Петухов.
Угрюмый оглянулся, прислушался и таинственно зашептал:
– А на манер нашего начальника механических мастерских. У него, понимаешь ли, такой обычай – выпишет материалов на заказ в пять раз больше, чем нужно, и все в расход загонит! Ему уж говорили: смотрите, как бы вам по шапке не попало. Ну да, говорит, по шапке… Руки коротки! У меня уважительная причина – кладовой нет. Способный парень!
– А не сядет? – восторженно спросил Петухов.
– Обязательно сядет. Вспомни мое слово. И сядет из-за мастерских. Не клеится у него с мастерскими, хоть ты плачь. Дрова вручную пилит, потому что приводная пила бездействует, а 30-сильный двигатель качает один вентилятор для четырех кузнечных горнов!
Петухов захохотал и подавился.
– Тише ты! – зашептал Угрюмый, – это что?.. А вот потеха была недавно с заклепками (Угрюмый хихикнул), – зачем, говорит, нам закупать заклепки, когда у нас своя мастерская есть? Я, говорит, на всю Россию заклепок наворочаю! Ну и наворочал… 308 пудов. Красивые замечательно: кривые, с утолщением и пережженные. Сто двадцать восемь пудов пришлось в переработку пустить, а остальные и до сих пор на складе стоят.
– Ну дела! – ахнул Петухов.
– Это что! – оживился Угрюмый, – ты послушай, что у нас с отчетностью творится. У тебя волосы дыбом станут. Есть у нас в механической мастерской Эр-ка-ка[342]342
Эр-ка-ка – Расценочно-конфликтная комиссия.
[Закрыть], и есть инструментальщик Белявский, – сипел Угрюмый, – он же и член Эр-ка-ка. Так он, представь себе, все заказы себе забрал. Сам расценивает, сам же исполняет и сам деньги получает.
Инженер Гейнеман в целях упрощения всяких формальностей по счетно-финансовой части завел такой порядок. Смотрю я однажды и вижу: счет № 91 на стрелочные работы, исполненные сдельщиком Кузнецовым Михаилом с товарищами, на сумму 42475 р. Выдал артельщик такой-то, получил Кузнецов. И больше ничего!
– Постой, – перебил Петухов, – а может, у него товарищей никаких не было?
– Вот то-то и есть!
– Да и как же это?
– Наивный ты парень, – вздохнул Угрюмый, – у него ж, у Гейнемана этого, весь штат в конторе состоит из родственников. Заведующий Гейнеман, производитель работ – зять его Марков, техник – его родная сестра Эмма Маркова, конторщица – его дочь родная Гейнеман, табельщик – племянник Гейнеман, машинистка – Шульман, племянница родной жены!
– Внуков у Гейнемана нету? – спросил ошеломленный Петухов.
– Внуков нету, к сожалению.
Петухов глотнул чаю и спросил:
– Позволь, друг, а куда ж Эр-ка-и[343]343
Эр-ка-и – Рабоче-крестьянская инспекция, Рабкрин (1920–1924 гг.).
[Закрыть] смотрит?
Угрюмый свистнул и зашептал:
– Чудак! Эр-ка-и! У нас Эр-ка-и – Якутович Тимофей. Славный парнишка, свой человек. Ему что ни дай – все подпишет.
– Добродушный? – спросил Петухов.
– Ни черта не добродушный, а болтают у нас (Угрюмый наклонился к растопыренному уху Петухова), будто получил он десять возов дров из материалов мостов Западной Двины, 4½ пуда муки и 43 аршина мануфактуры. Дай тебе мануфактуры, и ты будешь добродушный.
– Тайны мадридского двора! – восхищенно воскликнул Петухов.
– Да уж это тайны, – согласился Угрюмый, – только, понимаешь ли, вышли у нас с этими тайнами уже явные неприятности. Приезжают в один прекрасный день два каких-то фрукта. Невзрачные по виду, брючишки обтрепанные, и говорят: «Позвольте ваши книги». Ну дали мы. И началась тут потеха. По-нашему, если отчетность на год отстала – пустяки! А по-ихнему – преступление. По-нашему – кассовые книги заверять и шнуровать не надо, а по-ихнему – надо! По-нашему – нарезать болты вручную продуктивно, а по-ихнему – нужно механически! Клепку мостовой фермы на мосту, по-нашему, нужно вручную производить, а по-ихнему – это преступно! Так и не столковались. Уехали, а у нас с тех пор никакого спокойствия нет. Не наделали б чего-нибудь эти самые визитеры? Вот и ходим кислые.
– М-да, это неприятности… – согласился Петухов.
Оба замолчали. Зеленый абажур окрашивал лица в зеленый цвет, и оба конторщика походили на таинственных гномов. Лампа зловеще гудела.
Как разбился Бузыгин. Жуткая история в 17-и документах1
Письмо рабочего Бузыгина со ст. Користовки Южных дорог шурину Бузыгина Могучему в город Москву.
На конверте штемпель: 12 мая 1923 г.
«В первых строках моего письма, дорогой шурин, сообщаю тебе радостную новость, – писал ты, – что живем мы, мол, кроты несчастные, в подземелье нашего невежества.
Позволь заметить, что ничего подобного и случилась наконец радостная неожиданность и даже до известной степени сюрприз – открывают у нас на ст. Користовка клуб в депо.
Депо это херовое, потому единодушным голосованием постановили мы, собравшись на собрании, затребовать его ремонта.
И я голоснул с речью, как сознательный человек, стоящий на позиции культработы. Выбрали меня председателем нашего клуба.
Еще поклон любимой жене вашей Анне Михайловне, дяде Прохору и председателю комячейки Жиркову.
По гроб жизни любящий вас Влас с товарищеским приветом».
2
Штамп:
Местком сл. тяги
ст. Користовка
Южн. ж. д.
№ 6900
Июня 10 дня.
ПЧ-1[344]344
ПЧ – начальник участка пути.
[Закрыть]
Просим приступить к ремонту помещения депо ст. Користовка, предназначенного под железнодорожный клуб.
Основание: телеграмма Н за № таким-то от 9 мая с. г. и протокол постановления общего собрания рабочих от 11 мая.
Приложение: копия постановления на 17 (семнадцати) листах с приложением двух печатей.
Подписи: председатель месткома
Хулио Хуренито [345]345
Хулио Хуренито – герой романа И. Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников…» (1922).
[Закрыть]
Секретарь Кузя.
3
Телеграмма.
Принята 14 ч., 20 июня, 1923 г.
Ответ отношение номер 69 два нуля запросил разрешение ремонт депо.
ПЧ-1
4
Письмо рабкора № 11205 в «Гудок»
Посылаю вам, дорогой товарищ «Гудок», жизнеописание нашего рабочего Бузыгина Власа, единодушного борца культработы за наш клуб, и карточку его в двух экземплярах анфас.
22 июня с. г.
5
Открытка из Москвы Бузыгину Власу
Штемпель:
12 июля 1923 года.
Поздравляю тебя, Влас, как героя культработы. Ты теперь знаменит на оба полушария. Сегодня прочитал твой портрет в «Гудке». Ты даже немного похож на всероссийского старосту Калинина, но тот гораздо красивее.
Любящий тебя шурин Могучий.
6
Отрывок из письма Бузыгина в учкультотдел.
29 августа 1923 г.
Дорогие товарищи, посылаю вам вопль наших товарищей. Все на меня как на героя культработы – почему не ремонтируют депо? Посылаю вам мои стихи, которые сочинил в отчаянии поэзии.
Стоит депо облупленное,
Вызывая общее изумление,
И один в поле, как дуб, я.
Каково ваше мнение?!
7
Штамп:
Учкультотдел
№ 987.654.321
4 сентября 23 г.
ПЧ-1
Не откажите ускорить ремонт депо под клуб ст. Користовка.
Зав. учкультотделом тов. Стрихнин[346]346
Стрихнин – название алкалоида. Сильный яд.
[Закрыть].
8
Телеграмма.
Принята 15 часов 8 сентября.
На номер 987.654.321 ускорить ремонта не могу той причине что он еще не начинался точка Только что запятая получил разрешение ремонт точка.
ПЧ-1
9
Штамп:
Местком
15 сентября
ПЧ-1
Просим ответа, почему не начинается ремонт депо под клуб рабочих ст. Користовка.
Подписи:
За председателя Иисус Навин[347]347
Иисус Навин – библейский персонаж. В ветхозаветной традиции – помощник и преемник Моисея.
[Закрыть].
За секретаря Румянцев-Задунайский[348]348
Румянцев-Задунайский – Петр Александрович (1725–1796), граф, генерал-фельдмаршал.
[Закрыть].
10
Штамп:
ПЧ-1
№ миллиард
ПД-6
С получением сего предписываю вам начать ремонт депо на ст. Користовка.
ПЧ-1
11
Рапорт.
В ответ на распоряжение Ваше за номером миллиард доношу, что приступить к ремонту не представляется возможным по двум причинам:
1) Что здание высокое, так что при побелке люди могут упасть и убиться с высоты об твердый каменный пол.
2) Невозможно найти людей, коим можно было бы поручить означенный ремонт, и двух индивидуумов плотников.
ПД-6 Умнов.
12
Штамп:
ПЧ-1
3 октября 1923 г.
№ миллиард сто десять
ПД-6 Умнову
В отношении Вашем с летучим номером не видно, почему люди падают и убиваются, а равно и почему означенных людей нет.
ПЧ-1
13
Выдержка из письма Могучего Бузыгину от 19 октября 1923 года.
…как же, дорогой Влас, поживает ваш уважаемый клуб Депо…
14
Копия постановления общего собрания от 1 ноября 1923 г. на ст. Користовка.
Слушали:
О ремонте депо под клуб.
Постановили:
Выразить порицание культгерою Бузыгину Власу и председателю клуба за бездеятельность.
15
Выдержка из письма жены Бузыгина Могучему
Штемпель: 5 ноября 1923 года.
…ой, горе мое, запил Влас, как алкоголик…
16
Записка Бузыгина Власа ПД-6 Умнову от 10 ноября 1923 года
…Сам добровольцем вызываюсь лезть под означенный потолок, белить буду! О чем и сообщаю Вам…
17
Телефонограмма
Принята 13 часов 11 ноября 1923 года.
Бузыгин Влас рабочий службы тяги станции Користовка упал во время культработы с потолка депо означенной станции запятая разбился до полной потери трудоспособности запятая с переломом рук и ног точка Торжественные похороны с участием двенадцатого ноября 1923 года о чем известить всех рабочих.
За председателя месткома Помпон.
Лестница в рай. С натурыЛестница, ведущая в библиотеку ст. Москва-Белорусская (1-я Мещанская улица), совершенно обледенела.
Тьма полная, рабочие падают и убиваются.
Рабкор
Рабочий Косин упал удачно. С громом приехал со второго этажа в первый, там повернулся на площадке головой вниз и выехал на улицу. Следом за ним приехала шапка, за шапкой – книжка «Война и мир», сочинение Л. Толстого. Книжка выехала горбом, переплет дыбом, и остановилась рядом с Косиным.
– Ну как? – спросили ожидавшие внизу своей очереди.
– Штаны порвал, – ответил глухо Косин, – хорошие штаны, жена набрала на Сухаревке, – и ощупал великолепный звездный разрыв на бедре.
Затем он поднял произведение Толстого, накрылся шапкой и, прихрамывая, ушел домой.
Вторым рискнул Балчугов.
– Я тебя осилю, я тебя одолею, – бормотал он, прижимая к груди собрание сочинений Гоголя в одном томе, – я, может, на Карпаты в 15-м году лазил, и то ни слова не сказал. Ранен два раза… За спиной мешок, в руках винтовка, на ногах сапоги, а тут с Гоголем, – с Гоголем да не осилить… Я «Азбуку коммунизма» желаю взять[349]349
…«Азбуку коммунизма» желаю взять… – «Азбука коммунизма» (1920) – одна из популярнейших в 20-е годы социологических работ Н. И. Бухарина (1888–1938).
[Закрыть], я… чтоб тебя разорвало!.. я… (он терялся в кромешной тьме) …чтоб вам с вашей библиотекой ни дна ни покрышки!..
Он сделал попытку ухватиться за невидимые перила, но те мгновенно ускользнули из рук. Затем ускользнул Гоголь и через мгновение был на улице.
– Ох! – пискнул Балчугов, чувствуя, что нечистая сила отрывает его от обледеневших ступенек и тащит куда-то в бездну.
– Спа… – начал он и не кончил.
Ледяной горб под ногами коварно спихнул Балчугова куда-то, где его встретил железный болт. Балчугов был неудачник, и болт пришелся ему прямо в зубы.
– …Сп… – ахнул Балчугов, падая головой вниз.
– …те!! – кончил он, уже сидя на снегу.
– Ты снегом… – посоветовали ожидающие, глядя, как Балчугов плюет красивой красной кровью.
– Не шнегом, – ответил Балчугов шепеляво (щеку его раздувало на глазах), – а колом по голове этого шамого библиотекаря и правление клуба тоже… мордой бы… по этой лешниче…
Он пошарил руками по снегу и собрал разлетевшиеся листки «Тараса Бульбы». Затем поднялся, наплевал на снегу красным и ушел домой.
– Обменял книжку, – бубнил он, держась за щеку, – вот так обменял, шатается…
Тьма поглотила его.
– Полезем, что ль, Митя? – робко спросил ожидающий. – Газетку охота почитать.
– Ну их к свиньям собачьим, – ответил Митя, – живота решишься, а я женился недавно. У меня жена. Вдова останется. Идем домой!
Тьма съела и их.
