Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах"
Автор книги: Михаил Булгаков
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 69 (всего у книги 229 страниц)
Зина, ты орел, а не женщина!
Эпоха грузовиков кончилась, как кончается все на этом свете. Сиди, Зинуша.
* * *
Николай Иванович отыгрался на двух племянницах. Написал в провинцию, и прибыли две племянницы. Одна из них ввинтилась в какой-то вуз, доказав по всем швам свое пролетарское происхождение, а другая поступила в студию. Умен ли Николай Иванович, повесивший себе на шею двух племянниц в столь трудное время?
Не умен-с, а гениален.
Шесть комнат остались у Николая Иваныча. Приходили и с портфелями, и без портфелей и ушли ни с чем. Квартира битком была набита племянницами. В каждой комнате стояла кровать, а в гостиной две.
* * *
На днях прославился Яша. Яша никаких племянниц не выписывал. Яша ухитрился в 5 (пяти) комнатах просидеть один, наклеив на дверь полусгнивший от времени (с 1918 года, кажется) ордер, из которого явствовало, что у означенного Яши студия.
Яша – ты гений!
* * *
А Паша…
Довольно!
* * *
С течением времени я стал классифицировать. И классификация моя проста, как не знаю что.
Два сорта, живущих хорошей жизнью:
1) Имели и сумели сохранить (Зина, Николай Иваныч, Яша, Паша и др. …).
2) Ничего не имели, приехали и получили.
Пример: приезжает из Баку Нарцисс Иоаннович, немедленно становится председателем треста, получает две комнаты (газовая плита и т. д.) в казенном доме. Затем неизменно идут неприятности на сердце от трефовой дамы, засим неприятности в казенном доме, засим дальняя дорога и в заключительном аккорде бубновый туз (десять, по амнистии – два, в общем восемь). На место Нарцисса садится Сокиз. На место Сокиза – Абрам, на Абрамово место – Федор…
Довольно…
Проект
Так же, конечно, немыслимо! В воздухе много проектов: в числе их бумажки о выезде в 2-х такой-то срок, хитрые планы о том, как Федула потеснить, а Валентина переселить, а Василия выселить.
Все это не то.
Действителен лишь мой проект:
Москву надо отстраивать.
Когда в Москве на окнах появятся белые билетики со словами: «Сдаеца», —
все придет в норму.
Жизнь перестанет казаться какой-то колдовской маетой – у одних на сундуке в передней, у других в 6 комнатах в обществе неожиданных племянниц.
Экстаз
Москва! Я вижу тебя в небоскребах!
Рассказ Макара Девушкина[366]366Макар Девушкин – главный герой романа Ф. М. Достоевского «Бедные люди».
[Закрыть]
Жизнь наша хоть и не столичная, а все же интересная, узловая жизнь, и происшествий у нас происходит невероятное количество, и одно другого изумительнее.
Брюки и выборы
Был, например, такого рода факт: купил себе наш секретарь месткома Фитилев новые брюки шевиот в полоску. Удивительного тут ничего нет для такого города мирового, как, например, Москва, – там у каждого брюки в полоску, а в наших палестинах это обновка!
Понятное дело, всякому лестно посмотреть на Фитилевы штаны. Но только Фитилев аккуратный человек – не объявляет штанов до поры до времени. И вот расклеивается совершенно неожиданно повестка знаменитого общего собрания всех до единого членов нашей станции. И в повестке стоят такие вопросы, как доклад предучкпрофсожа, доклад УДР и в заключительном аккорде отчет месткома с перевыборами, в чем самый главный гвоздь и есть.
Кроме того, все говорят, что на торжественном собрании выступит и знаменитый наш Фитилев, секретарь, в новой покупке. Так что зал заполнился до невыносимых пределов духоты, и действительно, появился Фитилев со складками, и штаны как чугунные на памятнике поэта Пушкина, в Москве, до того сшиты отлично.
Нуте-с, отлично. Ровно в шесть часов встал председатель и объявил собрание открытым, и вышел наш величественный предучкпрофсож, кашлянул и врезал собранию речь. Начал докладывать про дорожный съезд, и докладывал с 6 часов до 9 часов, а по новому стилю до 21-го часа, выпив всего полграфина воды из первого класса. Что было в зале, выразить я не могу, за исключением того, что неожиданно заснул весь первый ряд, а за ним второй, как на поле сражения. И даром председатель звонил и призывал к сознательности. Какая же сознательность у человека, ежели он спит?
Но разразилась, нарушив течение профессиональной жизни собрания, гроза в лице ремонтного рабочего Васи Данилова. Из ряда поднялся Вася и заплакал так, словно утратил дорогого спутника жизни – жену, – обратившись громовым голосом к докладчику, сказал:
– Ежели ты не закроешь задвижку, я удавлюсь! Больше не могу после восьмичасового рабочего дня слышать про твои факты.
И произошло волнение в сплоченных рядах, и исключили Васю из заседания впредь до успокоения.
Тогда Вася, плача до самой двери, вышел, соблазнив многих, говоря:
– Иду, дорогие товарищи, в пивную, потому что без пива второй речи не выдержу.
И с ним ушли некоторые. В смятении по поводу кворума, председатель первого докладчика ликвидировал, а выпустил второго, и второй про работу правления говорил до 23 часов, с лишком 2 часа про разные цифры. Никакие брюки ничего не помогли, и сам Фитилев пал лицом на белые руки и, притворяясь, что слушает, на самом деле заснул. Барышни, любовавшиеся на красавца Фитилева, все ушли, потому что хоть Фитилев холостой, но невозможно.
И, наконец, около полуночи кончилось все, и лучше всех убил наповал сам Фитилев, оживившись по окончании речи.
Встал Фитилев, прищурился на трибуне и заявил:
– От имени Российской коммунистической партии большевиков…
Весь зал проснулся, потому что думали, что он радио объявит международной важности, а он дальше:
– …ячейки нашей станции и от имени укома предлагается список кандидатов в местком. И чтоб, товарищи, никаких отводов и замен, потому как мне поручено провести и я не допущу.
Вася Данилов вернулся к перевыборам со своими спутниками бодрый, собираясь навести рабочую здоровую критику на кандидатов, и даже открыл рот.
– Вот так клюква! – вскричал Вася и без всякой критики проголосовал рукой. А за ним все.
Но когда разошлись, червь мне сердце источил, и я не вытерпел. Спросил у нашего партийного Назар Назарыча – развитого человека:
– Это правда, что вот, мол, от имени российской и не сметь шевельнуть языком?
А тот и говорит:
– Ничего подобного!.. Жалко, что я больной лежал, а я б его разъяснил. Безобразие! Хлестаков в полосатых штанах. Это не живое дело, а гнусный бюрократизм!
И пошел, и пошел.
Вот оно какие бывают оригинальные заседания у нас в захолустной жизни.
Сапоги-невидимки. РассказПоди ты в болото, кум! Ничем я их не смазываю, потому что у меня их нету!
Из меня
Во сне
Восхитительный сон приснился сцепщику в Киеве-товарном Хикину Петру. Будто бы явился к Хикину неизвестный гражданин с золотой цепкой на животе и сказал:
– Ты, Хикин, говорят, сапожный кризис переживаешь?
– Какой там кризис, – ответил Хикин, – просто сапоги, к чертям, развалились. Не в чем выйти.
– Ай, яй, яй, – молвил, улыбаясь, неизвестный, – какой скандал. Такой симпатичный, как ты, и вдруг выйти не может. Не сидеть же тебе целый день дома. Тем более что от этого служба может пострадать. Так ли я говорю?
– Рассуждение ваше правильное, – согласился босой спящий Хикин, – а дома сидеть нам невозможно. Потому что жена меня грызет.
– Ведьма? – спросил неизвестный.
– Форменная, – признался Хикин.
– Ну вот что, Хикин. Ты знаешь, кто я такой?
– Откуда же нам знать, – храпел во сне Хикин.
– Волшебник я, Хикин, вот в чем штука. И за твои добродетели дарю я тебе сапоги.
– Покорнейше благодарим, – свистел во сне Хикин.
– Только, брат, имей в виду, что сапоги эти не простые, а волшебные. Невидимки сапоги.
– Ну?
– Вот тебе и «ну»!..
Сонная мгла расступилась, и оказались перед Хикиным изумительной красоты сапоги. И немедленно сцарапал их Хикин, натянул и, хрипя и чмокая во сне, отправился к законной жене своей Марье.
Накоптила трехлинейная лампа керосином, наглотался тяжкого смрада сцепщик, и пошел он криво и косо, боком, превратился в кошмар.
Вынырнуло личико законной Марии, и спросил ее голосок:
– Чего ты лазишь в одних подштанниках, идол?
– Ты глянь, Манюша, какие сапоги мне волшебник выдал, – мягко пискнул Хикин.
– Волшебник?! – вскричала супруга. – Горе мое, допился до волшебников. Ты же босой, алкоголик несчастный, как насекомое. Глянь на себя в лужу!
– Ответишь ты мне, Маня, за это слово, – дрожащим голосом молвил Хикин, обидевшись на «насекомое», – пойми в своей голове: сапоги-невидимки.
– Невидимки?! Головушка горькая, глядите, добрые люди, на папашу огромного семейства! Добрался до белой горячки.
И завыли дети на печке, и начался ад кромешный в сцепщиковом семействе.
Стрельнул во сне Хикин с Товарного-Киева на Крещатик, людную улицу, и погиб.
Будто бы шла толпа граждан в лакированных ботинках за Хикиным, улюлюкнула и выла:
– Го… го!.. Улю-лю! Смотрите, гражданчики, на сцепщика! Пропил сапоги. Ура! Бей его, сукина сына!
И милиционеры свистали.
А один подскочил к Хикину, откозырял и доложил:
– Позор, гражданин Хикин. Попрошу удалиться с главной улицы и не портить пейзаж.
– Отойди от меня, снегирь! – взревел во сне Хикин. – Что ты, ослеп? Сапоги невидимые.
– А, невидимые, – спросил милиционер, – тогда пожалуйте, мосье Хикин, в отделенье, там вам докажут, кто тут невидимый.
И засвистал, как соловей.
И от этого свиста Хикин проснулся в поту.
И ничего: ни волшебника, ни сапог.
Наяву
Вышел Хикин на станцию и увидал замечательное объявление:
– Сон в руку! – обрадовался Хикин и устремился в лавку.
В лавке творилось неописуемое. Лезли стеной, сапоги требовали. Потребовал и Хикин, требуемые получил, напялил и только осведомился:
– А почему у вас на 3 целковых дороже, чем на базаре?
– Да вы же гляньте, сударь, какие это сапоги, – ответил приказчик, улыбаясь как ангел, – это же сапоги любительские. Что надо! Из собственного материалу.
Надел Хикин любительские сапоги и отправился к исполнению служебных обязанностей – сцеплять вагоны. И грянул во время обязанностей любительский дождик что надо, и через пять минут был Хикин без сапог. Ошалел Хикин, снял Хикин с ног любительские остатки и явился босой в ТПО.
– Из собственного материалу? – грозно спросил он у уполномоченного.
– Да, – нагло, развязно ответил уполномоченный.
– Да ведь это же картонки?!
– А я тебе разве обещал за 15 целковых из железа сапоги?
Побагровел тут Хикин, взмахнул раскисшими сапогами и сказал уполномоченному такие слова, которые напечатать здесь нельзя.
Потому что это были непечатные слова.
Охотники за черепамиНачохраны ст Москва М.-Б.-Белорусской дороги гр. Линко издал приказ по охране, которым предписывает каждому охраннику обязательно запротоколить четырех злоумышленников. В случае отсутствия таковых нарушители приказа увольняются.
– Ну, мои верные сподвижники, – сказал начальник транспортной охраны ст. Москва-Белорусская, прозванный за свою храбрость Антип Скорохват, – докладайте, что у нас произошло в истекшую ночь?
Верные сподвижники побренчали заржавленным оружием и конфузливо скисли. Выступил вперед знаменитый храбрец – помощник Скорохвата:
– Так что ничего не произошло…
– Как? – загремел Антип. – Опять ничего? Пятая ночь, и ничего! Поч-чему нет злоумышленников?
– Сказывают, сознательность одолела, – извиняющимся тоном доложил помощник.
– Тэк-с, – заныл зловеще Антип, – одолела! Вагоны с мануфактурой целы? Никакой дьявол не упер вновь отремонтированного паровоза серии Ща? И никто не покушался на кошелек и жизнь начальника славной станции Москва-Белорусская? Дак это же что же. Я, что ли, за них, чертей, воровать буду сам?!
Сподвижники тоскливо молчали.
– Это, братцы, так нельзя, – продолжал ныть Антип. – Ведь это выходит, что вы даром бремените землю. Какого черта вы лопаете белорусско-балтийский хлеб? Кончится все это тем, что вас всех попрут в шею со службы, а вместе с вами и меня. Огромная такая станция, и никаких происшествий! А ежели начальство спросит: сколько, Антип, ты поймал злоумышленников за истекший месяц? Что я ему покажу? Шиш? Вы думаете, меня за шиш по головке погладят?
– Нету их, – тоскливо запел помощник, – откуда же их взять? Не родишь их!
– Роди! – взвыл Антип. – Попирая законы природы. Гляди! Посматривай! Идет человек по путям, ты сейчас к нему. Какие у тебя мысли в голове? Ты не смотри, что у него постная рожа и глаза как у педагога. Может, он только и мечтает, как бы пломбу с вагона сковырнуть. Одним словом, вот что: в советском государстве каждая козявка выполняет норму, и чтоб вы выполняли! Чтоб каждый мне по 4 злоумышленника в месяц представил. Как это может быть, я спрашиваю, без происшествий?
– А ведь было происшествие ночью-то, – захрипел один из транспортных воинов, – мастера Щукина пес чуть штаны не порвал Хлобуеву, когда мы под вагонами лазили.
– Вот! – вскричал предводитель. – Вот! А говорит – нету! А дикие звери на белорусской территории, вверенной нам, это не происшествие? Поймать и убить! Убить на месте.
– Кого – мастера или пса?
– Мозгами думайте! Пса. И мастера ущемить: покажи мандат на предмет засорения станции хищными зверями. Одним словом – марш!..
* * *
У мастера Щукина была счастливая звезда в жизни, и поэтому пуля проскочила у него между коленями.
– Что вы, взбесились, окаянные?! – закричал ошалевший Щукин. – Чего же вы божью собачку обстреливаете?
– Бей его! Заходи. Штыком его! Убег, проклятый! А ты, борода, покажи мандат, какой ты есть человек.
– А ты знаешь, Хлобуев, – засипел, зеленея, Щукин, – допьешься ты до чертей. Ты погляди мне в лицо…
– Нечего мне в лицо глядеть. Достаточно мне твое лицо известно. Показывай удостоверение.
– Отлезь от меня, фиолетовый черт.
– А-а. Отлезь? Ладно. Бикин, бери его. Пущай покажет основание, по которому находится на путях.
– Кара-ул!!
– Поори, поори…
– Кара!..
– Покричи мне…
– Кр… кр…
– Покаркай.
* * *
Вторым засыпался член коллегии защитников Ламца-Дрицер, вернувшийся в дачном поезде из подмосковной станции Гнилые Корешки и избравший кратчайший путь через линию.
– Это вопиющее нарушение! – кричал заступник, конвоируемый Антиповым воинством, – я подам заявление в малый Совнарком, а если не поможет, то в большой!
– Хучь в громадный, – пыхтели храбрецы, – Совнарком разбойникам не потатчик.
– Я разбойник?! – вспыхивал и угасал Дрицер, как свеча.
– Ладно, бывают алистократы с портфелями карманы вырезают…
* * *
…Третьей – теща начальника станции с лукошком.
– Отцы родные! Сыночки! Куда ж вы меня тащите?!
* * *
…И четвертой – целая артель временных рабочих полностью. С лопатами, с кирками и твердыми краюхами черного хлеба. Артельный староста, похожий на патриарха, стоял на коленях, ослепленный блеском оружия Антиповой гвардии, и бормотал:
– Берите, братцы, все. Лопаты и рубашки. Скидайте штаны, только отпустите христианские душеньки на покаяние.
* * *
Неизвестно, чем бы кончились Антиповы подвиги, если бы всевидящее начальство не прислало ему телеграмму:
«Антипу.
Антип! Ты поставлен, чтобы злоумышленников ловить, но ежели их нету, благодари судьбу и сам их не выдумывай!
Наш идеал именно в том и заключается, чтобы злоумышленников не было. Стыдись, Антип! Любящее тебя начальство».
Получил Антип телеграмму, заплакал и подвиги прекратил. Отчего и наступила на белорусской территории тишь и гладь.
Приключения покойника– Кашляните, – сказал врач 6-го участка М.-К.-В. ж. д.
Больной исполнил эту нехитрую просьбу.
– Не в глаза, дядя! Вы мне все глаза заплевали. Дыхайте.
Больной задышал, и доктору показалось, что в амбулатории заиграл граммофон.
– Ого! – воскликнул доктор. – Здорово! Температура как?
– Градусов семьдесят, – ответил больной, кашляя доктору на халат.
– Ну семьдесят не бывает, – задумался доктор, – вот что, друг, у вас ничего особенного – скоротечная чахотка.
– Ишь как! Стало быть, помру?
– Все помрем, – уклончиво отозвался медик. – Вот что, ангелок, напишу я вам записочку, и поедете вы в Москву на специальный рентгеновский снимок.
– Помогает?
– Как сказать, – отозвался служитель медицины, – некоторым очень. Да со снимком как-то приятнее.
– Это верно, – согласился больной, – помирать будешь, на снимок поглядишь – утешение. Вдова потом снимок повесит в гостиной, будет гостей занимать: «А вот, мол, снимок моего покойного железнодорожника, царство ему небесное!» И гостям приятно.
– Вот и прекрасно, что вы присутствия духа не теряете. Берите записочку, топайте к начальнику Зерново-Кочубеевской топливной ветви. Он вам билетик выпишет до Москвы.
– Покорнейше благодарю.
Больной на прощанье наплевал полную плевательницу и затопал к начальнику. Но до начальника он не дотопал, потому что дорогу ему преградил секретарь.
– Вам чего?
– Скоротечная у меня.
– Тю! Чудак! Ты что ж думаешь, что у начальника санатория в кабинете? Ты, дорогуся, топай к доктору.
– Был. Вот и записка от доктора на билет.
– Билет тебе не полагается.
– А как же снимок? Ты, что ль, будешь делать?
– Я тебе не фотограф. Да ты не кашляй мне на бумаги.
– Без снимка, доктор говорит, непорядок.
– Ну так и быть, ползи к начальнику.
– Драсьте. Кхе… кх!.. А кха, кха!
– Кашляй в кулак. Чего? Билет? Не полагается. Ты прослужил только два месяца. Потерпи еще месяц.
– Без снимка помру.
– Пойди на бульвар да снимись.
– Не такой снимок. Вот горе в чем.
– Пойди потолкуй с бухгалтером.
– Здрасьте.
– Стань от меня подальше. Чего?
– Билет. За снимком.
– Голова с ухом! У меня касса, что ль? Сыпь к секретарю.
– Здра… тьфу. Кха. Ррр!..
– Ты ж был у меня уже. Мало оплевал? Иди к начальнику.
– Здравия жела… кха… хр…
– Да ты что, смеешься? Курьер, оботри мне штаны. Катись к доктору!
– Драсьти… Не дают!
– Что ж я сделаю, голубчик? Идите к начальнику.
– Не пойду… помру… Урр…
– А я вам капель дам. На пол не падай. Санитар, подними его.
Через две недели
– С нами крестная сила! Ты ж помер?!
– То-то и оно.
– Так чего ты ко мне припер? Ты иди, царство тебе небесное, прямо на кладбище!
– Без снимка нельзя.
– Экая оказия! Стань подальше, а то дух от тебя тяжелый.
– Дух обыкновенный. Жарко, главное.
– Ты б пива выпил.
– Не подают покойникам.
– Ну зайди к начальнику.
– Здрав…
– Курьеры! Спасите! Голубчики родненькие!!
– Куда ты с гробом в кабинет лезешь, труп окаянный?!
– Говори, говори скорей! Только не гляди ты на меня, ради Христа.
– Билетик бы в Москву… за снимком…
– Выписать ему! Выписать! Мягкое место в международном. Только чтоб убрался с глаз моих, а то у меня разрыв сердца будет.
– Как же писать?
– Пишите: от станции Зерново до Москвы скелету такому-то.
– А гроб как же?
– Гроб в багажный!
– Готово, получай.
– Покорнейше благодарим. Позвольте руку пожать.
– Нет уж, рукопожатия отменяются!
– Иди, голубчик, умоляю тебя, иди скорей! Курьер, проводи товарища покойника!
Заседание в присутствии членаНовость в два мгновенья облетела всю станцию Ново-Бахмутовка: будет заседание не простое, а в присутствии члена Авдеевского учкпрофсожа. И в назначенный час зал клуба заполнился пролетарскими лицами членов профсоюза. Возбуждая общее внимание и симпатию, за столом президиума красовался член учкпрофсожа.
Началось честь честью: избрали председателя, и тот, качнувшись, как былинка, и конфузясь, заявил:
– Гм… Таперича, стало быть, секретаря надо…
– Верно! – подтвердили мозолистые голоса в зале, – Васю Гузина!
– Васю так Васю, – сказал председатель и обратился к члену: – Васю хочут?
– Ну и что ж, – ответил член, – пускай. Я против Васи ничего не имею.
– Итак, большинством голосов Васю… – начал председатель.
– Товарищи, – раздался Васин голос, – я покорнейше прошу отказаться, в силу причины малограмотности, так как я только что кончил ликбез.
– Вася, не дрефь! – загремел зал, – неужто, Вася, ты не можешь скребнуть пером раз пять для общего блага?
И под гром рукоплесканий Вася занял место за столом.
– Первым вопросом у нас стоит, на каком основании поперли со службы дорогих товарищей Дзюбу, Душебу и Самиську без всякого ведома профсоюзов? – заявил председатель, – предлагаю высказывать.
Зал немедленно высказал негодование бурным ропотом.
– Ша, – молвил председатель, – который-нибудь один.
Но встали сразу двое и вперебой высказались:
– Это все мастер!
– ПД-9, чтоб ему ни дна ни покрышки!
– Он говорит, ваш, говорит, профуполномоченный на 6 месяцев, а я мастер навсегда!
– Ловко загнул! – грянул зал.
– Прочтите акт № 1…
– Правильно! – крикнул кто-то.
– За № 10 уволили!
– Как это так – правильно?!
– Тише! – погибая в волне народного гнева, взвыл председатель, – кто за? Я голосую – прошу поднять руки! Вася, пиши.
Лес рук поднялся и тотчас же, как подрубленный, опустился.
Вася макнул перо и написал:
«Прочтите акт № 1 заслушали за № 10 воздержавшие 6 человек неправильное сокращение ПД-9 Федоренко».
Потом подумал и приписал:
«Разъяснение подтверждено за № 8 Гавриков и Филонов».
– За что я голосовал?
– Сначала!!
– Объясни, председатель, за что руки поднимать?!
– Ну сначала, – бледнея, сказал председатель.
– Это что ж такое, – заговорил некто, – разгрузка земли производилась в праздничный день… Сверхурочные, а вместо отдыха шиш с маслом?
– Этого мастера в цистерне утопить!!
– Не допускается убийство! – надрываясь, крикнул председатель.
– Халатный.
– Бузотер!
– Керосин получен, а мы его и в глаза не видали.
– А на перегоне сидели без воды 3 месяца.
– А где профуполномоченный?
– А мастер говорит – его во взятке уличил: пять пудов картофелю!
– Кто кого уличил?!
– Тиш-ше! – кричал председатель, утирая пот, – Вася, пиши.
Бледный Вася начал строчить:
Слушали: Получен материал керосин и другие предметы ПД-9 околодка не отказались.
Постановили: Керосина не получали недопустимо предъявлено ПД-9 ок. Федоренкова.
– Его из союза надо вышибить?
– Кого?!
– Камыш 8 дней на водокачке косили, а он на месте остался…
– Исплоатация труда!..
– Горячие у вас парни, – растерявшись, сказал член председателю, – беда!
– Что ж таперича делать? – спросил председатель.
– Ты голосуй, – посоветовал член, – они, может, заткнутся.
– Голосую, товарищи! – заныл председатель.
– За кого? – гремело в зале.
– Ясное дело. Духу чтоб не было!
– Кого?!
– Кто за – тот руку!
– Наоборот: вон его, к свиньям!
– Которого?
– Федоренкова мастера!
– Ага!
– Кто за то, чтобы его исключить?.. Раз, два, три… Вася, пиши…
«Исключить за 15 голосов», – написал Вася.
– Ура! Выкинули, – ликовал зал.
– Потрудились, зато очистили союз!
– А теперь что? – спросил председатель у члена.
– Закрывай ты заседание, – ответил тот, – ну их к богу.
– Объявляю закрытым! – облегченно крикнул председатель.
– Правильно, – ответил бахмутовский народ, – ко щам пора.
И с грохотом зал разошелся.
Вася подумал и написал:
«Заседание закрыто 7 часов».
– Молодец, Вася, – сказал председатель и спрятал протокол.
Примечание «Гудка»:
В основе фельетона копия протокола заседания членов профсоюза на ст. Н.-Бахмутовка от 19 июня. Протокол этот – верх бестолковщины.
Совершенно непонятно, как могло идти таким образом заседание, на котором присутствовал член Авдеевского учкпрофсожа?
