Текст книги "Запрещённый приём (ЛП)"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)

– Да, да. – Она бегло улыбнулась. – Было прикольно наблюдать за Джоселин и танцовщицами.

Свет начал возвращаться в ее глаза. Она глотнула содовой с таким видом, словно кола была вкуснее, чем на самом деле, но, может, мне просто так показалось. Может, ей действительно нравилась ее кола. У меня к диетическим напиткам отношение почти такое же, как и к алкогольным, так что, наверное, не мне судить. Один мой друг, которому нравится и обычная кола, и диетическая, предположил, что я пью так много кофе, что мои вкусовые рецепторы уже ни черта не различают, кроме него. Может, это и так, а может, кофе просто вкусный.

– И почему с Джоселин это было особенно прикольно? – Поинтересовалась я, потому что единственное, что я еще могла спросить, так это нравится ли ей смотреть, как это делают вуайеристы, но в таком случае это бы прозвучало, как флирт, или как будто меня тянет узнать о Брианне такие вещи, которых я на самом деле знать не хочу.

– Она любит быть в центре внимания. В ней что-то такое зажигается… Я даже не знаю, как объяснить, но ей нравится устраивать шоу. Она достаточно хорошо знала одну из танцовщиц, так что они договорились, чтобы ее пустили на сцену. Это было горячо.

С последней фразой к ней вернулась та счастливая энергетика. Глаза и лицо Брианны сияли от воспоминаний о ее подруге на сцене. Я задумалась, не были ли они с Джоселин друзьями с привилегиями, ну или как минимум больше, чем просто друзьями.

– Танцовщица наверняка сорвала большой куш. – Заметила я.

Брианна кивнула со счастливым лицом и вновь вильнула своим телом, как радостный сексуальный щенок. Не думаю, что я бы могла так двинуться, но кое-кто из моих возлюбленных мог. Он был настоящим вуайеристом и эксгибиционистом одновременно. Не то что бы подобное виляние телом обязательно подразумевало эти два пункта, но что-то в движениях Брианны напомнило мне Натэниэла, а я хорошо знала его вкусы. Если они с Брианной были хоть в чем-то похожи в своих предпочтениях, то я понятия не имела, как она могла жить в шкуре гетеросексуальной замужней мамочки из пригорода. Впрочем, они с мужем вполне могли практиковать немоногамные отношения по взаимному согласию. Это встречалось чаще, чем я думала до того, как сама окунулась в нетрадиционные дебри. Но я не стану спрашивать Брианну, моногамна она или нет, потому что для некоторых людей такой вопрос прозвучит оскорбительно, а для других – заигрывающе, а я не планировала ни оскорблять ее, ни флиртовать с ней.

– Мужики смотрели, как завороженные. Две горячие дамочки на сцене, и к тому же одна из них – посетительница… – Она вздохнула и снова вильнула всем телом.

– Большинство мужчин, которые фантазируют о двух женщинах сразу, вряд ли могут рассчитывать на что-то большее в реальности. – Сказала я.

– Большинство мужчин и с одной-то женщиной не знают, что делать, не говоря уже о двух. – Ответила Брианна и осеклась. Она застыла и даже смутилась, глядя на двух мужчин рядом со мной. – Простите. Я не имела в виду кого-то из вас, просто мой опыт говорит о подобном.

Она закатила глаза и посмотрела на меня. Я боялась, что она попытается использовать этот момент, чтобы сформировать между нами девчачью связь на основе взаимопонимания, но со мной бы это не прокатило. Я уже запарилась над тем, что бы ей такого сказать, чтобы она не думала, что на меня можно рассчитывать в этом плане, как в разговор вмешался Никки, и меня отпустило.

– Вы встречались не с теми мужчинами. – Сказал он, подарив ей ту заигрывающую улыбку, от которой большинство малознакомых женщин тут же бросало в краску. На Никки все еще были его темные очки, которые скрывали отсутствие глаза, так что в этот момент он был похож на кинозвезду.

Олаф удивил меня, добавив:

– Не судите нас по ошибкам других.

Брианна рассмеялась и я не могла сказать, польщена она или смутилась.

– Наверное, не стоит. И где вы только пропадали, когда я еще не была замужем?

– Встречался не с теми людьми. – Ответил Никки.

– Я, вероятно, также преследовал не тех людей. – Добавил Олаф.

Брианна сглотнула и, наконец, совладала с дыханием.

– Я не преследовала своего мужа. Это он меня преследовал. – Она была хороша: напомнила им, что замужество не мешает ей быть желанной, и что за ней все еще можно было побегать.

– Но вы позволили ему поймать вас. – Произнес Олаф низким, почти хриплым голосом. Он нарочно это делал?

– Да, ему только не рассказывайте. Он гордится тем, что соблазнил меня. – Она издала нервный смешок в конце этой фразы, и я не совсем поняла, почему.

– Вы заманили его своей красотой. – Сказал Олаф глубоким, рокочущим голосом.

– Вы считаете меня красивой? – Поинтересовалась Брианна, и по тону было ясно, что она прекрасно осведомлена о своей красоте, и вопрос задала исключительно для проформы. Раньше я бы не заметила разницы, но отношения с женщинами научили меня тому, что некоторые действия скорее про то, чтобы быть самкой, нежели про то, чтобы быть женщиной.

– Вам известно, что вы красивы. Красивая приманка. – Ответил Олаф, и его голос опустился почти болезненно низко, но таким его делал вовсе не жар его зверя – это был либо тестостерон, либо притворство. Спрошу позже, пожалуй.

– Приманка. – Шепнула Брианна, и подалась к нему так, будто даже не поняла, что делает, как если бы ее тянула сама гравитация, а Олаф был небесным телом, влекущим ее к себе.

Я вопросительно покосилась на Никки. Последнее, чего я ждала, так это что Олаф начнет флиртовать с этой женщиной. Брови Никки приподнялись над стеклами его очков, как своеобразное пожатие плечами.

Одна из близняшек начала рыдать, и этот звук будто бы разрушил все чары момента. Брианна встала с места и направилась к детям, чтобы проверить, что у них там случилось. Она подняла на руки плачущего ребенка – девочку в желтом, – но другой, в лавандовом, тут же начал рыдать, требуя к себе внимания. Брианна попыталась поднять и вторую девочку, но та зацепилась за что-то ногой и застряла.

Брианна повернулась ко мне.

– Подержите ее немного? Мне нужны обе руки. – Не дожидаясь ответа, она просто сунула мне ребенка. Мне как будто швырнули что-то в руки, и я автоматически это поймала. И вот я оказалась с ребенком на руках, пока Брианна опустилась на корточки, чтобы освободить второго.

Я неловко вцепилась в девочку, будто боялась, что сломаю ее. Глупость, конечно, так что я притянула ее чуть ближе к себе, чтобы она походила не на бомбу в моих руках, а на маленькую личность, которой, вероятно, хотелось, чтобы ее держали увереннее и не боялись уронить. На лице близняшки все еще подсыхали слезы, но она уже прекратила плакать и уставилась на меня своими широко раскрытыми темными глазами, которые, как я успела заметить, достались ей не от матери. Я посмотрела на нее в ответ. Я не могла вспомнить, когда в последний раз держала на руках такого маленького ребенка. Наверное, когда мой младший брат был маленьким, но я тогда и сама была мелкой.

Ребенок в моих руках был упитанным, сильным и крепким, но в каком-то смысле хрупким. Я и сама не могла себе этого объяснить, но почувствовала, кем она могла бы стать, словно ее взрослая личность сидела внутри этого тельца и просто ждала шанса, чтобы выйти наружу, и в то же время девочка казалась мне хрупкой – она нуждалась в защите, которая помогла бы ей стать тем, кого я в ней увидела. Останется ли она такой же торжественной, как сейчас, когда изучает мое лицо так внимательно, словно хочет его запомнить? Она как будто оценивала меня. Способна ли эта взрослая тетя позаботиться о ней? Уронит ли она ее на пол? Накормит ли? Оставит ли ее на холме, на съедение диким зверям, или будет любить и защищать ее? В этот момент я поняла, что буду защищать ее, потому что она была маленькой, не способной защититься самостоятельно – именно так вы и поступаете с младенцами. Во мне как будто повернулся какой-то выключатель, и я вдруг задумалась, что если ловлю себя на таких мыслях по отношению к чужому ребенку, то как же я отнесусь к своему собственному? И впервые в жизни эта мысль не напугала меня. У детей что, феромоны какие-то выделяются, которые заставляют тебя думать, что завести своего собственного отпрыска – это хорошая идея? Ну пиздец, и все же я держала на руках эту серьезную девочку, и что-то в этом было такое… правильное, наверное. Чертовы биологические часы.

Я попыталась разозлиться, но не смогла – не с этим ребенком на руках. Я услышала свой собственный голос:

– Как ее зовут?

– Хейди. – Ответила Брианна.

По мне так девочка не была похожа на Хейди, хотя откуда мне знать, как должна выглядеть Хейди? Наверное, маленькие дети вообще не соответствуют своим именам – они все такие незаконченные и крошечные, насколько я могла судить по визитам к своим друзьям и их новорожденным. А к тому моменту, как они обзаводятся своей собственной личностью, становится слишком поздно – они уже Хейди, Фрэнки или Аниты. Странно было осознавать, что мне мое имя тоже когда-то не подходило.

– Вы ей нравитесь. – Заметила Брианна, стоя рядом со мной и держа на руках вторую близняшку.

– Она, кажется, о чем-то очень серьезно задумалась. – Сказала я.

Брианна нахмурилась и ответила:

– Спасибо, что заметили. Я своей свекрови говорила об этом, а она сказала, что в таком возрасте у детей серьезных мыслей не бывает. Но Хейди всегда наблюдает и изучает мир так, словно действительно запоминает все, что видит. Когда речь заходит о действиях, то Клара всегда первая, а Хейди держится позади нее и наблюдает, как все идет. Моя мать говорит, что Хейди – скромняшка, а Клара коммуникабельная, и она права, но я бы сказала, что Хейди внимательная, как Дэрил, а Клара похожа на меня – стремится попробовать все хотя бы раз.

– Хейди и Клара, как персонажи в книге «Хейди». – Заметила я.

Брианна чуть смутилась, но кивнула. Она обняла Клару и ответила:

– В детстве это была моя любимая книжка. Большинство людей ее не помнит и имен не узнают.

– Я ее читала, когда была маленькой, и я помню фильм с Ширли Темпл (реальный фильм 1937 года – прим. переводчика).

– Он классный. – Сказала Брианна.

– Когда я была маленькой, по телеку шел марафон фильмов с Ширли Темпл после обеда – на одном из старых кабельных каналов.

– Мне нравилось смотреть эти фильмы летом после полудня, с моей сестрой и матерью. – Брианна улыбнулась, и ее лицо вдруг сделалось моложе, озарилось счастьем от этих воспоминаний.

Я не смогла не улыбнуться в ответ.

– Я их смотрела со своей матерью. – У себя в голове я добавила: «До того, как она умерла», но летние просмотры этих фильмов все еще были счастливыми воспоминаниями. – Я напрочь забыла про фестиваль фильмов с Темпл. Их так теперь называют?

– Да, думаю, так. Какой ваш любимый?

– «Маленькая принцесса», пожалуй (реальный фильм 1939 года – прим. переводчика).

– О, он хороший. А моим всегда был «Хейди». – Заметила она, посмеиваясь, и я поняла, что смеюсь вместе с ней.

К нашему смеху присоединилась Клара, а через секунду и Хейди. Никки тоже рассмеялся, потому что именно так вы поступаете, будучи социальным животным. Я наблюдала за тем, как озарилось лицо смеющегося ребенка, и почувствовала, как это делает меня счастливой. Блядские гормоны. Моя жизнь ведь не совместима с детьми, так?

– А потом наступил пубертат, и я забыла про «Хейди» и Ширли Темпл. – Сказала Брианна.

– Моя мать умерла до того, как я стала подростком, так что мы на какое-то время остались вдвоем с отцом.

– О, мне жаль. – Произнесла Брианна и коснулась ладонью моей руки.

В обычной ситуации такой поступок от незнакомца меня бы выморозил, но сейчас все было в порядке. Брианна вроде бы действительно мне сочувствовала и сожалела о том, что я потеряла мать так рано, и у меня не было стольких воспоминаний о ней, сколько было у нее.

– Охота нравилась моему отцу больше, чем Ширли Темпл, так что я научилась стрелять.

Брианна убрала свою руку и внимательно на меня посмотрела. Я вдруг поняла, что Хейди, возможно, пошла отнюдь не в своего папу.

– Как все забавно повернулось. Вы выросли копом, а я – агентом по продаже недвижимости, которая встретила своего мужа на работе.

– Ну вот так вот все складывается. – Сказала я. – Если вы назовете нам клуб и танцовщицу, которая вывела Джоселин на сцену, мы на этом закончим.

– Назовите также время, когда вы приехали в клуб и уехали из него. – Добавил Олаф с дивана.

Я покосилась на него, и было что-то чертовски дисгармоничное в том, что он сидел за моей спиной, пока я торчу тут с ребенком на руках и вспоминаю свою мать. Его жизнь была совсем не похожа на ту, в которой мы с моей мамой устраивали марафон фильмов с Ширли Темпл.

Брианна дала нам необходимую информацию. Олаф все записал в своем телефоне, пока мы, девочки, держали близняшек. В обычной ситуации я бы вернула Хейди ее маме, но она вела себя спокойно, а Клара просто была счастлива оказаться на руках у своей матери. Мне показалось логичным, что дети должны оставаться спокойными и счастливыми, пока мы собираем информацию. Да, я руководствовалась логикой, а не тем, что мне было приятно держать на руках ребенка.

В дверях я вернула Хейди ее матери, так что теперь у Брианны было по ребенку в каждой руке. Она подбодрила девочек, чтобы они помахали нам на прощание. Клара замахала первой, потом к ней подключилась Хейди. Я помахала им в ответ, направляясь к машине Олафа. Он тоже вскинул руку, чтобы помахать, и улыбка Брианны засияла ярче, а вот Хейди махать перестала. Она из этих двоих будет самой умной.

54

Я позвонила Эдуарду из машины и попала на голосовую почту, так что решила написать ему сообщение. Если нам не придется допрашивать вторую подругу Джоселин, то можно сразу поехать в стрип-клуб и попытаться раздобыть адрес танцовщицы, которая подтверждала алиби Джоселин. Я забила адрес клуба в свой телефон, чтобы нам было проще его найти. Поиск танцовщицы начнем оттуда, они ведь все работают под псевдонимами.

Я не знала, как мне относиться к тому, что Олаф пойдет со мной в стрип-клуб. Все равно что лису притащить в курятник и надеяться, что она никого не сожрет, но он дал слово, что будет вести себя хорошо. Либо я ему верю, либо нет. После интервью с Брианной весь этот день казался мне настоящим экзаменом, который проверял Олафа на прочность.

– Тебе понравилось держать на руках ребенка. – Произнес Олаф, и что-то такое было в его голосе, чего я не смогла разобрать – обвинение, удивление?

Мне пришлось приложить усилие, чтобы не скривиться, пока я пыталась подобрать слова для ответа.

– Ну, это не было ужасно. – Сказала я, наконец, и даже по моим собственным меркам это прозвучало жалко.

С губ Олафа сорвался презрительный звук – нечто среднее между фырканьем и рыком.

– Ты лжешь мне или себе?

– Я не лгу. Я просто не знаю, что сказать, ясно?

– Тебе было некомфортно. – Заметил он.

– Да, было. Мы можем сменить тему?

– Почему тебя беспокоит тот факт, что тебе было приятно держать на руках ребенка?

– А тебя он почему беспокоит? – Парировала я.

– Я не сказал, что он меня беспокоит.

– И кто теперь врет?

Олаф обратился к Никки, который сидел на заднем сиденье.

– Ты должен был ощутить, что ей понравилось взаимодействовать с ребенком.

– Как и сказала Анита, это не было ужасно, но она не могла насладиться этим, потому что испытывала слишком противоречивые чувства по этому поводу.

Из всех людей на этой планете меньше всего я хотела делиться своими репродуктивными проблемами с Олафом. Как, впрочем, и с тем из моих женихов, кто продолжал продавливать тему детей. Никки в этом вопросе занимал фактически нейтральную позицию, так что это было приятной переменой после целой толпы людей, которые лучше меня знали, что мне надо делать со своей маткой.

На моем телефоне заиграл рингтон Эдуарда, «Bad To The Bone», так что я знала, кому отвечаю. Он не стал здороваться, и просто перешел сразу к делу.

– Мы едем в офис шерифа. Встретимся там.

– Что случилось? – Спросила я.

– Повариха Маршанов, Хелен Граймс, явилась в офис шерифа и подтвердила версию Джоселин. Она принесла с собой телефон Бобби Маршана, в котором есть какие-то улики против него.

– Какие еще улики? – Не поняла я.

– Шериф сказал, что мы должны сами их увидеть. Судя по всему, он уверен, что эти улики перевернут дело, и весь паззл, наконец, сложится.

– Ну блядь. – Сказала я.

– Мы ведь всегда хотим поскорее закрыть дело, Анита.

– Обычно я тоже этого хочу.

– Шериф всерьез намерен грохнуть паренька Маршана, так что не делай поспешных выводов об уликах, пока мы сами их не увидим. – Думаю, он сказал это не столько ради меня, сколько ради Ньюмана.

– Справедливо. Ладно, сейчас развернемся и подъедем.

Олаф нашел ближайший перекресток, хотя я ничего ему не говорила. Он развернулся на дороге, чтобы мы могли вернуться в офис шерифа. Только тогда я поняла, что он сделал.

– Ты в курсе, куда мы едем? – Поинтересовалась я.

– Обратно в офис шерифа. – Ответил он, не отрываясь от дороги и держа свои большие руки на руле, на девяти и трех часах – благодаря подушкам безопасности это был новый стандарт хвата.

– Я не говорила об этом вслух.

– Я слышал, как Эдуард сказал это по телефону.

– Ты нас обоих слышал?

– Да.

Я повернулась к Никки.

– Ты тоже все слышал?

– Ага.

– У меня есть некоторые способности настоящего ликантропа, но я бы не смогла услышать весь разговор.

– Вероятно, тот факт, что ты – всего лишь носитель, но не перекидываешься, ограничивает твои способности. – Предположил Олаф.

– Наверное. Даже у тебя в человеческой форме слух не такой крутой, как в львиной.

– Я не проверял. Большинство людей не разговаривает рядом со мной по телефону, когда я нахожусь в львиной форме.

– Не сомневаюсь.

– В таком случае я бы решил, что люди воспринимают всех ликантропов в своей жизни одинаково.

Мне не слишком понравилось, что он запихнул себя в одну коробку с теми оборотнями, которых я знаю, но я решила забить. Иногда ты сам выбираешь, сраться тебе с человеком или нет.

– Если честно, дома мы спокойно говорим по телефону, и неважно, кто рядом и в какой форме.

– В таком случае контроль ваших оборотней в этой форме воистину совершенен, если остальные воспринимают их, как должное.

– Мы все уже давно живем с ликантропией – гораздо дольше, чем ты. Требуется время, чтобы научиться контролировать своего зверя. – Сказал Никки.

– Мне говорили, что для новичка мой уровень контроля потрясающий.

– Это правда. Ты впечатлил меня своим контролем во Флориде, когда мы в последний раз работали вместе. – Заметила я.

– Спасибо.

– Не заслужил бы, не стала бы хвалить. – Сказала я.

– Ты хочешь завести детей?

– А мы типа не собираемся обсудить дело или, может, новоявленные улики? – Поинтересовалась я.

– Мы скоро все узнаем об уликах, и будем говорить только о деле, когда вернемся в офис шерифа, так что сейчас я намерен обсуждать другие вещи.

– Если честно, я не думала, что мы с тобой когда-нибудь будем обсуждать детей, Олаф.

– Как и я, но я увидел тебя с ребенком, и что-то в тебе смягчилось. Я не ожидал увидеть подобное.

– Да я сама в шоке. – Честно призналась я.

– Твой разговор с женщиной меня тоже удивил.

– Ты про Брианну?

– Да.

– Она меня удивила тем, что назвала своих детей в честь персонажей любимой книги. – Сказала я. – Мне она не показалась любительницей литературы.

– В детстве она была другой. Ты ее слышала. Она открыла для себя мальчиков, и книги были забыты. – Возразил Олаф.

– Если бы они действительно были забыты, она бы назвала близняшек как-то иначе. – Заметила я.

– Это было неожиданно. – Согласился он.

– Знаю. Я думала, она вся из себя такая секси и с ветром в голове, но если поговорить с ней о чем-то, кроме стрип-клубов и подруг, то можно обнаружить глубину ее личности.

– Она бы изменила своему мужу. – Олаф произнес это так, словно ничуть в этом не сомневался.

– Ты не можешь быть в этом уверен.

– Я уверен, что мог бы соблазнить ее.

– Я заметила, как старательно ты с ней флиртовал.

– Тебя это беспокоит?

– Я не ревную, если ты об этом.

– Я тебе завидую.

Я не знала, что на это ответить, так что просто проигнорировала его и сказала:

– Она подходит под профиль твоих жертв, только высоковата немного, поэтому, когда ты начал с ней заигрывать, я, вместо того, чтобы ревновать, испугалась, что ты увидишь в ней потенциальную жертву.

– Значит, твое беспокойство продиктовано ее безопасностью, а не твоей ревностью?

– Да. – Ответила я, подумав: «Вряд ли я вообще когда-нибудь стану тебя ревновать», но эту мысль лучше оставить при себе.

– Почему ты беспокоишься за нее? Она не твоя подруга. Она тебе никто.

– Она – личность, Олаф. Я держала на руках ее ребенка и наслаждалась этим. Я знаю, какой была ее любимая книга в детстве, и что она назвала своих детей в честь персонажей оттуда. Я знаю, что ее мать и свекровь покупают кучу всего для близняшек, и что она захламляет вещами гостиную, чтобы они перестали это делать. Я знаю, что она, вероятно, вуайеристка, которая ходит в клубы. Она для меня реальна, и мысль о том, что для тебя – нет, меня напрягает.

– Я социопат, Анита. Я не способен на эмпатию. Ты это знаешь.

– Умом знаю, но понять не могу.

– Как и я не могу понять твоего сочувствия к этой женщине, от которой мы только что уехали.

– Думаю, нам просто надо согласиться с тем, что мы не согласны друг с другом. – Сказала я.

– Ты очень тихо себя ведешь, Никки. – Заметил Олаф.

– Я просто слушаю. – Ответил Никки с заднего сиденья, где он действительно сидел чертовски тихо.

– Ты социопат. Ты чувствуешь что-либо к женщине, от которой мы уехали? – Спросил Олаф.

– Я могу почувствовать то, что чувствует Анита.

– У тебя больше нет своих собственных чувств? Ты стал просто эхом Аниты?

Я услышала, как Никки вздохнул. Я потянулась назад между сиденьями, чтобы он мог взять меня за руку. Не самая удобная поза для того, чтобы держаться за ручки, но лучше хоть какое-то касание, чем вообще без него. Этот тяжелый вздох мне не понравился, как и тот факт, что причиной ему могла быть я.

– У меня есть свои мысли и чувства.

– Ты способен выражать их? – Уточнил Олаф.

– Конечно.

– Если бы ты захотел выйти на охоту за Брианной Гибсон, мог бы ты это сделать, зная, что Анита не одобряет? – Олаф посмотрел на Никки в зеркало заднего вида.

– Брианна Гибсон мне не интересна, так что это неважно. – Большой палец Никки погладил мои пальцы, когда он ответил Олафу.

– Ты известен тем, что добываешь информацию силой – почти так же хорошо, как это делаю я. В пытках не преуспеть, если не наслаждаться ими, Никки.

Я постаралась ничего не чувствовать по поводу сказанного Олафом, потому что если Никки поймет, как меня это расстраивает, его ответ не будет честным. Его рука в моей застыла.

– Некоторыми из них я наслаждался. – Ответил Никки. – Но в какой-то момент они перестали приносить мне удовольствие, и стали просто частью работы.

– Я тебе не верю. – Сказал Олаф, снова глянув в зеркало заднего вида.

– А мне плевать, веришь ты мне или нет.

Я вмешалась:

– Я знаю, что ты гордился своей работой. Тебя нравилось иметь репутацию плохого парня.

Никки кивнул и вновь начал поглаживать мою ладонь своим большим пальцем.

– Мне нравилось иметь репутацию, которая отпугивает от меня других плохих парней. Да, этим я наслаждался.

– Ты наслаждался болью, которую причинял. – Произнес Олаф.

– До определенного момента – да, но после – уже не очень.

– Какого момента? – Уточнил Олаф.

– Я не думаю, что Аниту порадует наша беседа о том, какой момент стал для меня решающим.

– Меня она порадует. – Заметил Олаф.

– Может, как-нибудь вечерком, за стаканчиком-другим, но не сейчас. – Ответил Никки.

– Я бы хотел понять, чем мы отличаемся друг от друга.

– Мы это уже обсуждали. Ты был рожден социопатом, а меня им сделали (в английском языке термин «социопатия» используется для обозначения целой группы психических патологий, в отличие от русского, где он является более узким понятием; социопатия врожденной не бывает, так что Олаф скорее всего психопат, а не социопат – прим. переводчика). Вероятно, это означает, что мой эмоциональный диапазон шире твоего.

– Ты начал сочувствовать своим жертвам? Поэтому перестал получать удовольствие?

– Нет, меня это просто больше не прикалывает. Мне нравится грубый секс – грубее, чем большинству людей, – но после определенной точки пытка перестает быть для меня сексуальной. Это просто сбор информации. Я гордился тем, как долго оставались в живых те, кого я пытал, как много боли я мог причинить, чтобы выведать правду. В нашей индустрии я видал тех, кто творит такое лютое дерьмо, что оно любому язык развяжет, но это еще не значит, что они скажут правду. Люди готовы солгать, чтобы пытка прекратилась. Они скажут все, что ты хочешь услышать, но их ложь не поможет тебе и твоим коллегам сохранить свои шкуры. Ложь не поможет тебе выполнить задание. Перегни палку с пытками, и люди начинают ловить глюки от боли. Если до такого дошло, то любая информация становится бесполезной.

– Их можно подлечить и допросить позже. – Предложил Олаф.

– Большая часть моей работы для прайда была связана с дедлайнами. У нас не было времени нянчиться с заключенными и выхаживать их. Я должен был добывать полезную информацию, которая помогла бы моей команде выжить и завершить нашу миссию.

– Что ты делал с людьми после того, как получал необходимую информацию? – Спросил Олаф.

Я старалась ничего не чувствовать – стать эмоционально пустой, чтобы Никки мог ответить правдиво. Я постаралась окунуться в ту огромную статичную пустоту, в которую погружалась, когда мне надо было пристрелить кого-нибудь. Это было очень тихое и пустое место.

– Убивал сам или позволял другим убить их.

– Быстро или медленно? – Уточнил Олаф.

– Быстро. Если они заговорили, то дело сделано.

– Ты не наслаждался убийствами?

– Не особо. В тот момент убийства были частью моей работы. Иногда я был рад, что убиваю.

– Ты наслаждался этим.

– Не так, как ты думаешь. – Ответил Никки. Он отпустил мою руку и откинулся на спинку сиденья.

– Ты сказал, что убийства радовали тебя. – Заметил Олаф. – Это значит, что ты получал удовольствие в процессе.

– Я получаю удовольствие от хорошей охоты. Мне нравится убивать тех, кто хочет убить меня. Нравится доказывать, что я лучше их, но убивать того, кто закован в цепи и ранен так сильно, что даже не может ударить меня в ответ – это как охота на консервы. Никакого удовольствия.

– Тогда почему ты был рад?

– Я был рад, что все закончилось. – Ответил Никки. – Рад, что мы можем приступить к следующему этапу нашей работы. Рад, что могу избавить этих людей от страданий.

– Ты хочешь сказать, что испытывал к ним жалость?

– Может быть.

– Я смотрел некоторые видео с твоей работой, Никки. Человек, который это делал, не испытывал жалости к своим жертвам.

– Я твои видео тоже смотрел, Олаф. Ты наслаждался своей работой куда больше, чем я.

– Ты считаешь, твои жертвы меньше страдают, если ты не получаешь удовольствия от пытки, Ник?

– Нет.

– Ты думаешь, что они меньше боятся тебя, если ты не наслаждаешься их криками?

– Нет. – Ответил Никки абсолютно безэмоциональным тоном.

– Ты считаешь себя лучше меня, потому что у тебя больше чувств к твоим жертвам?

– Нет. Если говорить о морали, то я хуже тебя, потому что я испытывал жалость, хоть какие-то чувства, и я все еще могу их испытывать. Думаю, это делает меня хуже тебя.

Я уставилась на него между сиденьями.

– Метафизическая связь со мной заставляет тебя страдать от этих мыслей?

Никки едва заметно пожал плечами.

– Я не помню, чтобы раньше мне было от них плохо, так что, наверное, да. Но я знаю, что в какой-то момент я уже больше не наслаждался той болью, которую причинял. Это больше не веселило и не заводило меня – ничего такого, что я мог бы объяснить тебе, Анита.

– Ты верлев. Ты любишь мясо и кровь. – Произнес Олаф.

– В плане еды – да, но не в плане секса.

– Я тебе не верю.

– Олаф, я уже говорил, что мне плевать, веришь ты мне или нет.

Была у меня одна мысль, но я не знала, стоит ли ее озвучивать. Я совсем забыла, что когда Никки так близко от меня, достаточно просто подумать о чем-то, и вовсе не обязательно говорить вслух.

– Ага, думаю, это так. – Ответил он мне.

– Спасибо, что признаешь это. – Сказал Олаф.

– Я не с тобой разговариваю. Я говорил с Анитой.

– Она ничего не сказала… А, ты вновь прочел ее мысли.

– Прочел.

– С какой из ее мыслей ты согласился?

– Что мне нравятся игры на грани и бондаж с осознанными рисками, но ты серийный убийца, так что после определенной точки, в которой мои жертвы теряли для меня свою сексуальность, для тебя они все еще ее сохраняли.

– Это не похоже на мысли Аниты.

– Никки меня перефразировал. – Пояснила я.

– Что конкретно ты подумала? – Уточнил Олаф.

– У Никки лучше получается объяснять. В голове мысли не всегда так хорошо оформлены.

– Ты практикуешь с Никки игры на грани и бондаж с осознанными рисками?

– Если я скажу «да», ты отъебешься от этой темы?

– Нет. – Ответил он.

– Тогда я не собираюсь отвечать на твой вопрос. – Сказала я.

– Никки, тебе необходим бондаж для секса?

– В смысле, нужен ли он мне, чтобы завестись? – Уточнил Никки.

– Да.

– Нет, у меня встает и так. А у тебя? Тебе для этого необходимо насилие?

– Для непосредственно физического акта – нет.

– А как насчет удовольствия? – Поинтересовался Никки.

– Я тебе отвечу, если ты ответишь мне. – Сказал Олаф.

– Мне будет скучно без грубостей, но я могу и ванильку практиковать. Я уже делал это для работы под прикрытием. – Ответил Никки.

– Как и я, но без, как ты говоришь, грубостей, это не приносит мне удовлетворения.

Прежде я не была уверена в том, что у Олафа может встать без какого-нибудь экстремального уровня насилия. Странно, но приятно знать, что может – это уж точно лучше альтернативного варианта.

Впереди замаячило отделение местной полиции. Мы вот-вот узнаем, что там за новые улики появились, а я, наконец, свалю из этой дискуссии. Двойной джекпот!

– Ты хочешь завести детей с Анитой? – Спросил Олаф.

И вот мы опять застряли в этой блядской дискуссии.

– Нет. – Ответил Никки.

– Почему?

– Женщина, которая зовет себя моей матерью, лишила меня глаза, когда мне было четырнадцать, оставив на его месте шрам, который я не могу спрятать. И это далеко не единственный мой шрам. Она также издевалась над моим младшим братом и сестрой, но я был ее любимчиком. Отец все знал и ни черта не сделал, чтобы защитить нас. С таким наследием я не уверен, что мне стоит размножаться.

– Значит, тебе все равно, если Анита заведет ребенка с одним из других мужчин своей жизни?

– Это не твое дело. – Вмешалась я.

– Нет, все нормально. – Произнес Никки. – Я хочу ответить.

Я постаралась не вздыхать и просто кивнула ему, чтобы он ответил.