Текст книги "Героинщики (ЛП)"
Автор книги: Ирвин Уэлш
Жанр:
Контркультура
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 46 страниц)
Визит в отчий дом оказался ошибкой. Если ты уже уехал от них, то лучше держаться от них подальше; вернуться – означает снова разозлить всех и вся. Мама и папа только и говорят, что о малом Дэйве, который сейчас в больнице, давят на меня, чтобы я сходил его проведать. Я на дух не переношу выдумки матери о том, что он «спрашивает обо мне», потому что знаю, что этому малому говнюку сложно даже узнать тех, кто входит в его комнату. Мне хочется закричать, я пытаюсь объяснить матери, что она совсем с ума сошла.
– Что ты, сынок, ты же знаешь, как он зовет тебя «Ма-а-а-арык» ... – Она бесстыдно имитирует ужасные хрипы, которые он выдает по вечерам.
Малой Дэйви привлекает к себе внимание всей национальной службы охраны здоровья. У него не только цистичный фиброз, ему также диагностировали и атрофию мышц и крайнюю степень аутизма. Шанс того, что эти три болезни появятся у одного человека – около одного на четыре миллиарда, если верить одному выдающемуся врачу из Эдинбургского университета, для которого мой брат стал настоящей знаменитостью.
В тот самый момент, как я подумал, что хуже эта пивная дискуссия с кухонным столом уже не станет, потому что и сейчас была такой, что хуже и представить невозможно, как вдруг мама с папой, которых уже немного разморило от выпивки, начали абсурдный разговор об Эмме Эткин – девушке, с которой я учился вместе в младших классах.
– Да, нравилась ему было Эмма, нравилась ... Каждый день ее в школу провожал, – вспоминает отец.
– Что ты за ней бегал? – Злобно спрашивает Билли с хитринкой в глазах.
– Иди в жопу, – отвечаю я этому жалкому клоуну.
– Уверена, он вел себя как настоящий джентльмен, – отвечает моя мама и проводит рукой по моим волосам, заглаживая их обратно. – В отличие от некоторых.
– Даже не думай отмазываться, что ты не на сиськи ходил смотреть, – смеется Билли и снова прикладывается к своей банке «Экспорта».
– Иди на хер, паскуда.
Ладонь нашего старика появляется между нами в знак примирения.
– Хватит, вы двое. Этот разговор – для паба, а не для дома. Уважайте свою мать.
Поэтому я был счастлив вернуться домой, на Монтгомери-стрит.
Несмотря на то, что соглашение об аренде заключен на его имя (а возможно, именно поэтому), Кайфолом очень редко здесь появляется. Квартира расположена безупречно: на перекрестке с Уоком, как раз между Лейтом и Эдинбургом.
Хотя немного не хватает мебели. В гостиной – только старый диван, пара огромных подушек-кресел и два старых деревянных стула у стола-старой-руины. В спальне стоит диван, который уже на ладан дышит, и старый шкафчик. Вообще, сама комната не просто мала, она – крошечная, но вся набита одеждой Кайфолома.
На кухне тоже есть небольшой столик, два остроумных стула, на которых через старую прогнившую доску на полу можно легко отправиться в темный угол комнаты, и плита, которую и рассмотреть очень сложно, потому что она вся покрыта жиром.
Все это можно оценить под аккомпанемент страшного треска и дребезжания холодильника. Параша ... тут, думаю, я лучше прекращу свой подробный рассказ.
Стук в дверь: это наш домовладелец, Бакстер. У этого старика всегда надутое лицо, но если вспомнить в его присутствии о Гордоне Смите, Лори Рейли или любой другой звезде «Хиббс», его рожа сразу начинает светиться от счастья.
– Говорят, Смит – лучший игрок всех времен, – сразу подмазываюсь к нему я, когда он с устрашающим сопением старого дизельного поезда вынимает из кармана невзрачный старый гроссбух.
Бакстер не видит на один глаз. Однако другой глаз, когда ему необходимо, сверкает огнем. Тот же выглядит, как бритое влагалище из «Пентхауса», покрытое мерзкой слизью.
– Мэтьюз, Финни ... – мечтательно скрипит он, садясь на расшатанный стул на кухне, а потом смачивает пальц слюной и начинает листать страницы. – Из них никто даже рядом не стоял с Гордоном. Мэтта Базби спроси, я еще ни игрока не видел, кто бы играл лучше него.
Второй Призер?
На самом деле, на это мне ему нечего ответить, поэтому я глупо улыбаюсь старой паскуде и делаю вид, что слушаю его воспоминания.
Старый Бакстер скоро уходит, на ходу рассказывая о Бобби Джонстоне. Оставшись наедине с собой, я решаю подрочить, но понимаю, что с ног валюсь после дневной смены у Гиллзланда. Сегодня мы, по крайней мере, выезжали из мастерской и сваривали трубы в пабе, на этот раз на Уильям-стрит. Дождаться не могу, когда вернусь в универ. Мне нравится говорить с ребятами, но когда я приношу на работу книгу, каждый мудак, за исключением Митча, считает своим долгом поглумиться надо мной, но этот мой друг собирается уйти из мастерской, поэтому совсем скоро я останусь там один, мне будет не с кем говорить о серьезных вещах. Однако в меня впереди еще путешествие по Европе вместе с Бисти, Джоанной и Фионой. Конечно, если девушки не шутили и не сдрейфили ехать с нами вместе.
Я смотрю программу «World in Action» о жизни выходцев из Уганды в Великобритании, когда заходит Кайфолом – весь бледный, глаза красные. Он похож на приведение. Когда он так выглядит, значит, случилось что-то действительно серьезное.
– Кок. Он мертв.
– Кок Андерсон? Из-за тебя? Ты, наверное, шутишь!
Да ну нахуй – он только мрачно качает головой, и я понимаю, что это совсем не шутки.
– Он был в коме, его отключили сегодня утром.
Оказывается, что Диксон из бара крепко приложил его и размозжил ему голову. Тот парень – тот еще дрянь, его погнали из полиции за его выходки с заключенными. Каждый коп таким занимается, и это не всегда несправедливо, большинство пьяниц, которых замели на ночь, скорее выберут пару оплеух от какого-то нездорового фашиста, чтобы освободиться утром, чем предстать перед судом. Диксон слишком перестарался, вот его и попросили добровольно покинуть службу.
По крайней мере, так рассказывают. Говорят, это именно он выдвинул обвинения против
Второго Призера после того, как тот подрался с каким-то пьяницей, когда Данфермлайн освободил его на поруки. Впрочем, это мог быть любой другой мудак. Жаль бедного Кока; Кайфолом рассказал, что огоньки на аппарате искусственного дыхания погасли, и он отошел в мир иной. На следующей неделе поступит отчет патологоанатома. Судьба была очень жестокая к этому человеку.
Кайфолом треплет свои волосы снова и снова, качает головой. Слово «блядь» срывается с его губ каждый раз, когда он открывает рот.
– Дженни и дети опустошены, – говорит он, оглядываясь по сторонам, будто впервые оказался в этой квартире и не понимает, где находится. – Пойду опять к ним ... на Банана-Флэтс ... предоставлю им хоть немного моральной поддержки.
И вот теперь я понимаю, что он в настоящем шоке, я никогда в жизни не слышал, чтобы он называл Банана-Флэтс «Кейблз Винд Хауз», разве что в том случае, когда пытался произвести впечатление на какую чику с фестиваля.
– Дело в том ... – он смотрит в сторону, затем переводит несчастный взгляд на меня, – ... что я немного ширнулся герою, когда все это случилось ...
–ЧТО?
– Завис у параши в том баре, ширнулся тем, что мы у Лебедя приобрели. Когда вышел, сразу узнал, что тот коп ебаный убил Кока.
Ну что за на хуй ...
– О'кей, – выдавливаю из себя я, не в силах скрыть разочарование, потому что мы договорились с ним сделать это вместе. Должен признать, я и сам чуть не соблазнился на героин после вечера с Франко. Он все рассказывал и рассказывал о том, как же охуенный классно трахается Джун, изредка отвлекаясь на изложение своего видения церемонии награждения премиями герцога Эдинбургского; потом рассказывал, как его когда-то пырнули ножом, и о несчастных неудачниках, которым «повезло» при этом присутствовать.
Кайфолом на мгновение отвлекается от Кока; он пристально смотрит на меня:
– А ты тоже не удержался?
– Весь пакет у тебя! Как я, на хуй, мог «не удержаться»?
– Мог снова сходить к Джонни.
И тут я понимаю, что если бы Бэгби не вытащил меня из дома и мы с ним не напились, то я, пожалуй, так и сделал.
– Нет, – отвечаю я и вдруг начинаю паниковать: – У тебя же еще осталось, да? Ты не все выжрал?
– Нет-нет, я взял маленькую долю. Там почти целый грамм остался – ответил он, вытаскивая из кармана пакетик и показывая мне, что почти все на месте. – Может быть ... возьмем немного, а?
– Нет, – я довольно легко могу отказаться; пока что.
– Слушай, я слишком сильно возбудился от него, – признает Кайфолом, – было трудно, когда это дерьмо исходило из организма, меня даже вырубило ненадолго. Теперь я уважаю эту дурь; но собираюсь вернуться к спиду, прямо сейчас, – рассказывает он, собирая табак из пепельницы, которую мы сделали когда-то из банки пива «Экспорт», набивает косяк, заворачивает его и затягивается. – Будешь?
– Нет, просто хочу посмотреть телевизор, – отказываюсь я.
– Ладно, увидимся, – поднимается со стула он.
– Я заплатил за квартиру. Бакстер заходил.
– Хороший мальчик, я потом отдам. Скоро вернусь, – говорит он и исчезает.
Нет никакого смысла, чтобы давить на него и пытаться забрать деньги прямо сейчас, после всего, что ему пришлось пережить, к тому же я слишком рад остаться в одиночестве. Я решаю подрочить, представляя себе ту худенькую девушку с огромными зубами, которая работала в булочной в Абердине. Но только я устраиваю свою тушку на драном коричневом диване, то сразу чувствую как-то странно; мне хочется героина. Надо было забрать наркоту в Кайфолома. Блядь. Мне бы могло быть сейчас так хорошо, еще один замечательный вечер.
Я звоню Джонни, но он не отвечает, поэтому хватаю куртку и направляюсь к Мэтти. Он открывает дверь, его лицо бледное, черные волосы висят сосульками так, чтобы прикрыть его преждевременные залысины на висках. В его раскосых глазах ощущается подозрение, и он несколько успокаивается, только когда видит, что я пришел один.
Из его ноздри вытекает ручей соплей, бежит через всю иссушенную щеку, похожую на шрам. Подавляющее большинство времени он валяется на диване в полудреме. Такова у Мэтти ущербная судьба – всегда ему достаются только остатки с чужой трапезы.
Он приглашает меня войти одним только кивком головы, сам потом исчезает где-то на кухне, оставив меня в небольшой гостиной. Центр этой комнаты – это, безусловно, неприлично большой телевизор, большего я за всю жизнь не видел.
Телочка Мэтти, Ширли, выходит ко мне, красотка, с лицом правильной, овальной формы и большими темными глазами. Фигуру она несколько потеряла после рождения ребенка, Лизы, которую девушка держит на руках. Малышка одета в милый детский комбинезончик. Вообще-то, Ширли выглядит так, будто она все еще беременна. Когда я устраиваюсь на диване, Лиза залезает на его спинку, чтобы лучше нас видеть.
– Привет, подружка ... трудно тебе с двумя? – Я киваю в сторону Ширли, когда девочка пытается схватить меня за рыжие волосы.
– Лучше о себе расскажи. Как тебе в универе? – Спрашивает Ширли.
Несмотря на несколько фунтов лишнего веса, она все еще привлекательна. Может быть, все дело в ее жизнерадостных ореховых глазах.
– На первом курсе было весело, Ширли, теперь с нетерпением жду второй, хочу уже вернуться туда, – отвечаю я и немного отодвигаюсь, когда Лиза хватает что-то типа галеты и пытается сунуть мне ее в лицо. – Спасибо, я уже завтракал сегодня ... – Здесь я снова возвращаюсь к Ширли. – Мне нравится работать на Гиллзланда во время каникул, чудить там вместе с ребятами и все такое, – рассказываю я ей.
Могу сказать, что у них дома охуеть как не убрано, и дело не только в появлении ребенка, пеленок и всего такого. Это просто Мэтти опустил Ширли до своего уровня; она никогда не была грязнулей в школе. Мэтти всегда был мне товарищем, но отец у него был пьяницей, поэтому, наверное, он всегда был, есть и будет таким же ушлепком.
– Вы еще встречаетесь с Хейзел? – Спрашивает Ширли; это звучит немного кокетливо, но видно, что она интересуется, как и все девушки.
– Да нет, на самом деле, мы теперь только друзья. Познакомился с девушкой в Манчестере пару недель назад, все хочу снова с ней встретиться. Очень много приходится работать, откладываю деньги на путешествие по Европе.
– Молодец какой. Я бы тоже хотела в Европу. Но сейчас мне это точно не светит, – она удрученно смотрит на неуклюжего ребенка, прыгающего у меня на коленях. – Разве что когда она подрастет.
Она замолкает, и вдруг спрашивает:
– А как твой брат?
– Неплохо ... – отвечаю я, не до конца понимая, кого она имеет виду – Билли или малого Дэйви.
– Домой его не позволяют забрать?
О малом Дэйви.
– Нет.
– Ты чудной! – Кричит на меня Лиза.
– Верно, дорогая, – получив эту трезвую оценку моего характера, я улыбаюсь Ширли, поднимаю малую и выдаю звуки перденья, когда девочка снова оказывается у меня на коленях.
Пока идет эта странная домашняя сцена (странная для меня в любом случае, потому что я даже представить не могу, что люди живут так каждый день), я замечаю ящики с вещами, составленные в кучу в углу комнаты, за большим стулом. Зная Мэтти, могу сразу догадаться, что это какое-то дешевое дерьмо, это можно понять, даже посмотрев на ту хуйню, которая торчит из верхнего ящика, который кто-то забыл закрыть, – типа нейлоновая куртка «пилот», завернутая в полиэтиленовый пакет, качество которого, кажется, выше, чем его содержание. Даже шмотки с Джанкшн-стрит выглядят, как произведения высокой моды, по сравнению с этим хламом. Ширли заходится смехом, когда Лиза снова нагло пытается атаковать меня, но для меня всего этого уже слишком.
Забери этого проклятого ребенка от моей морды!
Из кухни приходит Мэтти, он пристально смотрит на Ширли, и она сразу встает и идет на кухню, оставляя меня с Лизой наедине. Я слышу, как они обсуждают что-то шепотом, кажется, Ширли не в восторге. Мэтти входит в комнату вовремя – он как раз успевает забрать у меня Лизу, чему я не могу не радоваться, потому что ее приступы становятся все более ревностными.
– Давай перекусим, парень.
Ширли расстроена, когда забирает от меня малышку. Я молчу, а она почему-то боится смотреть мне в глаза.
Несмотря на то, что вид у него, как у неистового лепрекона, который шмыгает носом, будто простудился, Мэтти летит впереди меня, как сумасшедший, даже принимая во внимание то, что за ним всегда было трудно угнаться. Он был самым расторопным подонком в школе, а затем – и в Форте. Однако на футбольном поле он почему-то не демонстрировало ничего, кроме быстрой ходьбы.
– Что у тебя за хуйня в ящиках, Коннелл?
– Да обычная хуйня, как у всех, – грустно сообщает он. – В спальне места не хватает, Франко только и жалуется, что мы слишком много места занимаем в гараже. У тебя нет немного денег на такси? – Спрашивает он.
– Не-а, – вру я.
Я серьезно потратился на ебаную аренду, заплатив за себя и за Кайфолома, к тому же, мне еще в Европе за что-то жить надо, поэтому иногда я бываю очень и очень скуповатым.
– Блядь, – разочаровывается он, – тогда поедем автобусом.
– А куда поедем?
– В Мьюирхаус.
– Я уже рассказывал, что виделся с Никси недавно?
– Э-э-э ... В Лондоне?
– Нет, в Манчестере. Спрашивал о тебе.
– О.
В конце концов, мы добираемся дома № 32, на Джанкшн-стрит. Мэтти молчаливый, как мертвец, пока не подъезжает автобус, который пыхтит, как паровоз.
Он как бы в другом мире, отгородился от всего.
– У тебя все в порядке? – Спрашиваю я.
Он улыбается, показывая ряд желтых зубов. Ебаный подонок, неужели так сложно уделить пять минут в день, чтобы взять щетку и почистить зубы?
– Девушки, – поднимает он глаза наверх, – а вообще, городской совет в конце концов выделил нам собственный дом.
– Так это же замечательно. Пожалуй, в этой квартире вам совсем тесно, да еще и грузовики за окном ревут.
– Ты прав, но они предложили нам переехать в Уэстер-Хейлс.
Блядь, я туда не поеду!
Уэстер-Хейлс – это жопа Эдинбурга, невозможно придумать район, который находился от Лейта дальше, чем этот. Бездушный негритянский квартал.
– Ширли, пожалуй, тоже не очень рада этому поводу?
– Нет ... честно говоря, это все из-за ебаного героина. Ширли, она же такая ... прямолинейная. Мне вообще кажется, что она родила ребенка только для того, чтобы ...
– Чтобы изменить тебя?
– Да, – соглашается он, стирая с рукава какие-то сопли. – Не так все плохо, но видеть, как она следит за мной ... Лебедь просто берет дурь и исчезает для всего мира, в любое время. Блядь, я ходил к нему на Толкросс вчера вечером, в его квартире во всех окнах горел свет, я воочию это видел с улицы, он точно был там с какими-то мудаками, но он не пустил меня. Входные двери были закрыты, поэтому я позвонил по домофону кому-то из его соседей, чтобы они меня впустили. Блядь, я заглянул к ним через почтовый ящик, видел, как кто-то идет по коридору из кухни в гостиную, – его глаза безумно вращались, когда он нервно рассказывал мне эту историю.
Его веснушки выглядят так, будто кто-то нарисовал эти точки на его бледном лице.
– Я стучал в дверь, начал кричать них через ящик. И знаешь что? Они все равно продолжали делать вид, что никого нет дома!
Я делаю вид, что искренне сочувствую ему, но на самом деле все это кажется мне невероятно смешным.
Однако Мэтти говорит серьезно. Он оживляется, дергается, как кукла, которой руководит эпилептик; его руки так сильно трясутся, что если бы он захотел подрочить, то оторвал бы себе нахуй всю крайнюю плоть.
– Я пошел, а сегодня утром позвонил этой гадине, и у него хватило наглости соврать мне, что его все еще нет дома. И я так и говорю ему: «Иди нахуй, ебаный даун, я тебя видел, Джонни ». А он мне: «Чувак, ты не меня видел, а галлюцинацию ». Но голос был у него такой ... – Мэтти делает драматичную паузу, а потом яростно смотрит на меня. – Ну ты и сам понимаешь, когда тебя пытаются наебать, не так ли?
Я начинаю спорить, стараюсь встать на защиту Джонни, но Мэтти просто затыкает мне рот.
– Я знаю, что он – твой старый кореш, но что он за хуй такой! Мы встречались когда-то с Гогзги и Рэйми у Майки Форрестера. Он, блядь, открыл собственный притон, где все ширяются одним и тем же двадцатимиллиметровым шприцем. Как родные, блядь, братья. – Здесь Мэтти внезапно улыбается, его душу согревают воспоминания. – Знаешь Форрестера?
– Слышал о таком.
– Он сначала был на Лорн-стрит. Неплохой чувак, упорный вор, иногда бухает.
– И что же, Бэгби ему не дал пиздюлей?
– Ага, – отвечает Мэтти и смущенно добавляет: – Это было на Лотиан-роуд, но уже сто лет прошло.
От Бэгби я слышал такую историю (и много раз слышал): они с Мэтти были на Лотиан-роуд и встретились с Гипо, тем хуем с Оксгенгз, который гулял тогда с дружком Форрестера, затем между ними произошла какая-то пьяная ссора. Мэтти заочковал, но Бэгби не зассал и навалял им обоим. И ему не очень понравилось, что Мэтти не принял участия в драке. В любом случае одна только упоминание об этой истории заставляет Мэтти заткнуться. В конце концов, он отходит и спрашивает:
– А этого толстого мудилу Кизбо видишь?
– Ага, только на днях с ним тусили вместе.
Мэтти Кизбо не нравится, потому что тот когда-то гулял с Ширли. Это было задолго до Мэтти, но некоторые мудаки до сих пор не могут того забыть. К тому же, Кизбо круто играет на барабанах, в то время как Мэтти не может справиться и с гитарой. Даже для нашей тогдашней группы его навыков не хватало, поэтому он и относится так к Кизбо.
– Ебаная дрянь, – цедит он сквозь зубы.
Я ничего не отвечаю, потому Кизбо – мой лучший друг, каким был Мэтти, когда мы еще панковали и ездили в Лондон.
Мы выходим на Мьюирхаус, проходим мимо безлюдного торгового центра, мимо магазинов, на витринах которых можно увидеть разве что старое граффити, и направляемся к кварталу пятиэтажек, который выстроился сразу за заводской библиотекой.
Во всех таких кварталах типа Уэстер-Хейлс или Нидри нет никаких отдельных построек, они обычно граничат только с другими подобными районами. Проходим мимо небольшой палатки, где продают консервы и другую гниль, а еще слишком дорогие овощи. К тому же, это заодно и убийственное подобие бара. В Лейте, если ты живешь в спальном районе, то повсюду хотя бы выстроились пабы, магазины, кафешки, магазины и склады, тебе не нужно вообще никуда ездить.
Мэтти рассказывает, что с тех пор, как те говнюки прикрыли лавочку на Бред-стрит несколько лет назад, необходимое орудие – иглы, шприцы, вату – стало достаточно сложно найти, но старина Форрестер получает свои огромные шприцы непосредственно в больнице, у него там есть какие-то знакомые. Кайфолом уже тоже нашел дорожку к той же медсестре, насколько слышал Мэтти, ему не нравится делить с кем-то иглу, но меня это не колышет. Главное, что он говорит, что и мне поможет.
Мы поднимаемся на несколько этажей и стучим в двери; видим, как с той стороны у глазка появляется чей-то силуэт. Затем двери открываются, и перед нашими глазами возникает высокий, но крепкий лысеющий парень с белокурыми волосами. Он подозрительно смотрит на нас, потом узнает Мэтти:
– Мэтью ... заходи, друг мой.
Я иду после Мэтти и оказываюсь в гостиной, где вся черно, как ночью, пол застелен стертыми ковриками, больше похожими на лохмотья. По всем стенам развешаны постеры с голыми телками. Их компанию немного разбавляют плакаты с «Зеппэлин » и красавцем из « Сеттинг Санз », все же другие музыкальные группы даже не стоят того, чтобы я их упоминал. Драный диван, два одинаковых журнальных столика из тисового дерева, грубо сделанное кресло и пара грязных матрасов – вот и вся мебель в этой комнате. Это место явно используют только для употребления наркотиков; исключение составит разве что какая-то странная оргия.
Лучше всего в этом месте то, что здесь полно знакомых лиц. Гогзги из Лейта, Рэйми, дружок Лебедя; и когда они узнают нас и приветствуются, Форрестер немного расслабляется. Я удивляюсь, когда вижу здесь девушку из Лос-Анджелеса (как ее называет Кочерыжка), Элисон Лозински, с которой мы учились вместе в школе и которая недолго (что делает честь ее вкусу на парней) встречалась с моим братом Билли.
Блондинка Лесли из бара тоже здесь, с ней подружка по имени Сильвия; высокая, худенькая, с осветленными волосами до плеч. Меня знакомят еще с двумя парнями, одного зовут Эт (что, как мне объяснили, сокращенно от его полного имени, Эрик Тюлис), а другого, немного постарше, мне представили как Американца Энди. Именно он готовит смесь в большой металлической ложке, держа ее над зажигалкой, поэтому совсем не сложно догадаться, кто из присутствующих будет ширяться первым. Здесь есть еще двое ребят, но почему-то с ними нас никто не знакомит. Один имеет несколько плутоватый вид, черты его лица резкие, в его волосах полно седины; он таращится на меня, пока я не отвожу взгляд. Второй парень – поменьше, но у него непропорционально большая голова, хотя его гномом и не назовешь, он все равно где-то в лилипутском районе. Кажется, Форрестер нормальный, хотя сначала и ведет себя несколько настороженно, пожалуй, это потому, что я – новенький в этой компании, но потом улыбается, когда видит, как я готовлюсь, и понимает, что я не собираюсь бросать его или выбивать себе силой первое место в очереди.
Я сажусь на матрас рядом с Элисон. Она здоровается и по-сестрински целует меня в щеку.
Дурь уже доварили и закачали в знаменитый огромный шприц, и он уже пошел по очереди. Я пытаюсь найти вену, затянув ремнем свою руку так, как учил нас Джонни, но ничего не получается. Шприц переходит от американца к Эту, затем – к Майки, Гогзги, они все падают вниз, это как по эффекту домино, и тут наступает моя очередь, но я все еще бью пальцами себе по сгибу локтя.
Я вижу краем глаза, что Рэйми варит себе что-то отдельно и ширяется, в то время как Лесли, Эли и Сильвия оглядываются по сторонам и отказываются от героина.
Я не смотрю на Мэтти, но слышу, как он шипит на меня:
– Давай уже, блядь, мы же не можем просидеть здесь весь день!
Мне нечего делать, кроме как передать шприца дальше, этому ноющему подонку. Я сдаюсь, беру со стола трубку с фольгой и начинаю неумело варить собственную хуйню, чем вызываю презрение со стороны всех присутствующих.
– Такую хорошую дурь просираешь, – гнусавит Форрестер, запуская руку в свою редеющую шевелюру.
– Что за хуйня, Рентон? – Рот Гогзги резко открывается, напоминая педаль на мусорном ведре.
– Да, блядь, разберись уже, – раздается озлобленный зычный голос Мэтти, но он сразу затыкается, потому что Форрестер, который сначала будто в игру «прицепи ослу хвост» со шприцем играл, в конце концов нашел его вену.
– Тебе меня не наебать. – Я начинаю злиться, потому что заплатил деньги и не уйду ни с чем. – Лебедь сам нас колол, он знает, как надо ебаную вену искать...
– Заткнись, даун ... – Мэтти шипит, как змея, но вдруг падает на спинку дивана, он уже под кайфом.
ПОДОНОК.
– Остынь, Марк, иди ко мне, – зовет меня Элисон, подзывая сесть ближе к ней, Лесли и Сильвии; они передают мне трубку. – Ты же только себя позоришь, не надо, успокойся, – уговаривает меня она.
– Не знал, что ты тоже играешь в эти игры, Эли, – говорю ей я.
– Мы все в деле, дорогой, – она бросает в рот жвачку. – Но мы только курим, никаких иголок.
Она нагревает фольгу, трава в трубке начинает гореть, и я жадно прикладываюсь к курев.
Сука ...
Я пару раз глубоко затягиваюсь, дым заполняет мои легкие. Ненавижу курить вообще, поэтому с трудом преодолеваю желание зайтись сильным кашлем; я щурюсь и прикрываю глаза, а слезы текут из них, как из старого гидранта.
Ах ты ж блядь, да ...
Я чувствую, как кто-то незаметно забирает у меня фольгу и трубку ...
– Куришь с девочками ... – насмешливо говорит Мэтти со своей пародией на ямайский акцент, его лицо бледное как смерть.
Форрестер тоже травит шутки о том, что с девушками все в порядке, малый Гогзги хохочет вместе с ним. Я оборачиваюсь к нему и говорю:
– Если вы, блядь, мудаки ... – Я не могу закончить предложение, потому что дурь бьет мне по мозгу желатиновой кувалдой.
Я слишком истощен, чтобы опасаться этих чмырей, кроме того, я лучше потусуюсь с этими крошками, чем с теми ебаными паразитами ...
Тупые ебаные уроды ...
Элисон уже несколько взяло, она уже не может контролировать свою речь, ее веки тяжелые, но она все равно рассказывает нам что-то о своей новой работе, на которую ей надо завтра выходить; там она будет спасать какие ебаные деревья. Затем она пытается рассказать нам о поэтическом кружке, куда недавно начала ходить. В это я охотно верю, потому что она всегда была умницей в школе, ходила еще в каком-то красивом свитере, на котором был изображен саксофон ...
– Эмили Дикинсон, – присоединяюсь я к разговору. – Эта малютка умела писать стихи ...
– Знаешь, Марк, – Эли собирает все силы, чтобы выдавить из себя слабую улыбку, – нам надо пообщаться об этом ... но мы будем трезвые ...
– У нас уже случались серьезные разговоры ... когда-то давно ... «Зеппелин» против «Дорз» ... Помнишь?
– Да ... но тогда были грибы ...
– Ты прав ... наверное, я тогда был под кислотой ... – вспоминаю я, наблюдая, как Форрестер втыкает огромный шприц в тощую руку Мэтти, впервые протирая чем-то следы от укола. Какой же он все-таки гад. И он всегда таким был. Здесь он ловит на себе мой взгляд и говорит:
– Никто тебя не заебывал, Марк ... мудак, ты сам себя опозорил. – Он глумится с довольной улыбкой на лице. – Ты бы лучше сначала сам научился, парень ...
С этими словами он откидывается на спинку диванчика. Я подползаю к нему, устраиваюсь рядом.
– Извини, парень, – продолжает он. Мы хихикаем в один голос и беремся за руки так, будто влюблены друг в друга.
Большой шприц переходит в руки страшных незнакомцев, сержанта Седого и его Куклы-чревовещателя, они почти сразу падают вниз от кайфа.
Меня это пугают, я бы с удовольствием выбрался отсюда, но телочки подходят к нам, и Эли устраивается у меня на коленях. Я чувствую, как ее спина покоится на моих ногах. Ее черные волосы, заплетенные в косу, сияют, мне так и хочется дотонуться их, но я сдерживаюсь, улыбаюсь Сильвии с резкими красивыми чертами ее бледного лица. Гогзги присоединился к сержанту Седому, сейчас они спорят о «Моторхед», кто они на самом деле – панки или металлисты.
В конце концов все заканчивается тем, что все присутствующие начинают разговаривать сами с собой, пока не поднимается солнце и темные тени не появляются в комнате.
Я ненадолго вырубился, но потом у меня начинает болеть горло, это ощущение давит на меня, как ремень безопасности, когда автомобиль внезапно останавливается. Мэтти тоже приходит в сознание, он лежит рядом с нами, его глаза открыты, он бессмысленно смотрит куда-то прямо перед собой. Он весь вспотел, сжал руки так крепко, что ногти впиваются ему в ладони, будто у него уже ломка. Блядь, никогда не доведу себя до того, чтобы меня так сильно шторило из-за этих ебаных наркотиков!
Форрестер тоже проснулся, он болтает с девушками, но вид у него какой-то подлый. К счастью, последние два мудака еще в отключке; сержант Седой только протер глаза. А его гномоподобный друг сидел, опустив голову себе на грудь так, будто она вот-вот отвалится.
– Нет, бля, вот мне интересно, бля, сколько? – Спрашивает Форрестер у девушек.
– Сколько чего? – Равнодушно спрашивает Эли.
– Сколько должны встречаться парень с девушкой, чтобы начать спать вместе?
Эли пренебрежительно отворачивается к Лесли и говорит ей что-то, я точно не слышу что но кажется, что она шепчет:
– Пусть их скорее уже порешат, пока они всех здесь не позаражали.
Форрестер, слыша это, таращится на них с видом оскорбленного ребенка, но вдруг замечает, что я смотрю на него. Я стараюсь делать вид, будто мне безразлично. Тот, видимо, понимает, что у него нет никаких шансов с Лесли или Элисон и решает попробовать поухаживать за Сильвией:
– Так что, сколько?
– Если с тобой, то целую вечность.
–Что?
– Даже здесь, Майки, никто не хочет спать с тобой, – с этими словами она выдувает немного сигаретного дыма ему в лицо. – Даже, блядь, здесь.
– Нет, это неправда, – говорит Рэйми, подходит к нему, достает из штанов свой большой хуй и размахивает им перед мордой Майки. – Посмотри на это, давай, грязная сучка!
– Иди на хуй! – Кричит на него Майки и отталкивает от себя, но мы все взрывается хохотом.
Рэйми радостно отходит, падает на матрас и начинает рассказывать нам о своих молодых годах, когда он страстно занимался гимнастикой, пока не научился самофелляции.
– Я до сих пор могу схватить губами самую головку, а иногда, если повезет, и даже больше однако полностью заглотить, разумеется, не получается.
– Какая трагедия, – говорит Лесли.
– Согласен. Поэтому если кто-то из вас, мамзели, захочет мне помочь ...
Но желающих не нашлось. Сильвия встает и садится рядом с нами на диван, мы немного подвигаемся и жмем на Мэтти, который недовольно ворчит что-то себе под нос. Сильвия жует жвачку, но я не могу вспомнить, чтобы она курила вместе со мной, Эли и Лес. Из старого проигрывателя звучит песня Джона Леннона, но у меня в голове играет своя музыка, Грандмастер Флэш: «Выше, крошка моя ... »
