Текст книги "Героинщики (ЛП)"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 46 страниц)

Северная классика

Блестящие волосы Люсинды развеваются на ветру, когда мы идем со станции метро «Пикадилли-серкус» прямо к хаосу Вест-Энда. Йес! Это настоящий Лондон: Сохо, эта квадратная миля развлечений и кутежа. Вечер только начинается, а здесь уже толпа – на этом перекрестке узких улочек появляется все больше и больше людей. Здесь полно рекламных агентов и представителей звукозаписывающих компаний, продавщиц, сутенеров, клиентов и шлюх, карманников и туристов. Повсюду витает радостный дух Рождества, пьяные корпоративные вечеринки можно увидеть почти в каждом ресторане или баре. Я ревниво смотрю на хитрожопых типа звезд, которые заходят в частных клубов, где им, без сомнений, отсос и сделают всевозможные ласки льстивые хозяйки.

Я хочу все, что у вас есть, и я это получу.

Да, это – правильный Лондон, это тебе не южный Лейт, где ходят всевозможные ебаные обезьянки, где полно мудил и уродов, которым некуда пойти в своем гетто, кроме паба, книжного магазина, тюрьмы или больницы. Моим билетом в этот урбанистический райский островок может стать Люсинда. Мы держимся за руки, вырвавшись наконец из сексуального плена ее квартиры в Ноттинг-Хилле. Сначала мы только пили сок, играли в интеллектуальные игры, но потом мой член превратился в АК-47 в руках эпилептика. Кровавая бойня началась тогда, когда я начал мурлыкать ей на ушко по-итальянски, как я всегда делаю это, когда хочу завоевать девушку. Обычно, это всем нравится, но она стала умолять меня говорить с шотландским акцентом. Я всегда знал, что шикарные девушки – грязные, как улица, но теперь я лишний раз убедился в этом.

Люсинда была надменная, как и все богачи; однако тем смешнее то, что она отозвалась на одну из открыток, которые я отправлял по случайным адресам. Почта – замечательное изобретение! В минувшие выходные я как раз написал на одной из них:

Красавица, я не верил в любовь с первого взгляда до сегодняшнего дня.

Пожалуйста, позвони мне. Целую, Саймон 01 254 5831.

Отвратительно слепленная интрига; однако из предыдущего опыта я знаю, что из пятидесяти обязательно перезвонят где-то пять или шесть женщин, это точно. И кто не поверит обещаниям любви и романтики? Все, что мне нужно – это открытки и самообладание, сегодняшняя моя находка из словаря на букву «С». Они никогда не работали в ограниченном Эдинбурге или любом другом британском региональном центре, кроме Лондона. Эти открытки хороши только для чужих, просторных мегаполисов, где люди мало связаны между собой и не страдают от бессмысленных сантиментов. Две недели назад я отправил первую партию, разослал их по Найтсбридж, где можно найти лучших клиентов.

На прошлой неделе я нанес точечные удары по Кенсингтону, Сейнт-Джонс-Вуду,

Ноттинг-Хиллу, Примроуз Хиллу, Кенонбери и Мэйфер, в последнее время он стал особенно фешенебельным. Проблема в том, что на мой призыв отзывались девушки с зарплатой, в то время как я искал спонсора с трастовым фондом. Моим настоящим проклятием стал номер Никси с его стремным кодом 254, но все и так было бы понятно по индексу восточного восьмого почтового округа.

Мое правило «один из десяти» обычно срабатывает, но везет не всегда. Когда я рассказал о нем Рентсу, он начал высчитывать какую-то статистику: рост и затем падение, кривую нормального закона распределения Гаусса. Все, что меня интересовало, – это чтобы в меня в штанах была гауссова кривая. Эта система – настоящий магнит для всевозможных бессмысленно влюбленных идиотов с нереальными ожиданиями от жизни или для самых интересных и бесстрашных. А это обычно означает, что придется иметь дело с настоящими профанами в сексе.

С Люсиндой у меня все зашло гораздо дальше, чем с кем-либо; у нее мало от англичанки с «голубой кровью», она – выпускница колледжа искусств и дизайна имени Святого Мартина, роскошная телочка из Ноттинг-Хилла, и она хорошо подойдет мне как возможность зацепиться здесь.

Через дорогу я вижу смуглого парня, он выходит из дешевого магазина под ручку с блондой с плохо осветленными волосами. Этот ебарь точно знает, как надо обращаться с расстроенными девушками. Смотри и учись, Саймон. Да, у меня тоже был такой самородок еще дома; но я пожадничал, ослабел из-за героин, стал эмоционально вовлеченным и переступил черту, даже принимая во внимание, что Диксон заплатил мне немалые деньги. Позорный поступок, но я уже сходил к отцу Грегу, и эта история стала еще одним грехом, который я охотно замолил. Слава Богу, я могу жить с этим дальше.

Я хочу походить на этого мудилу, похожего на араба с его печальной телкой, я даже повторяю его движения, обнимая стройную талию Люсинды, приглашая ее к «Блу-Постс».

– Потрахались, можно и выпить, – шепчу я ей голосом стереотипного плохого парня, хитро улыбаясь, и ее широкая улыбка свидетельствует о том, что она в игре.

Я на шаг позади моего кумира, он заказывает что-то для себя и ведет бессильную подружку за дальний столик, поэтому я тяну Люсинду за соседний, и мы устраиваемся под гнездо из мишуры и рождественских шариков.

Мне нравится, как движется этот парень; он не сводит с нее своих холодных глаз, он уже загипнотизировал эту красавицу и не собирается отпускать ее на волю. Не надо никаких железных кулаков, достаточно бархатной перчатки. СТИЛЬНО – это же ОЧЕВИДНО. Я готов молиться на этого парня, когда слышу, как он шепчет ей, глотая слоги, как и все ебаные кокни:

– Конечно, я забочусь о тебе, детка, но ты используешь меня, используешь реверсивную психологию, и так не пойдет.

– Нет, Андреас ... Нет ... – оправдывается она, качая головой. У нее беспорядочный, невменяемый вид. Я не знаю, в чем дело: в том, как дрожат ее руки, или как она иногда нервно вздрагивает, но все дело только в сигналах, которые подает мозг, моторная функция– это так, мелочь. – Я знаю, что ты заботишься ... – ноет она.

Я откидываю назад волосы Люсинды и шепчу ей на ушко: – Я надеюсь, что однажды и ты скажешь, что ты заботишься…

– Мне не все равно, – искренне говорит Андреас-араб своей сонной подружке. Я сразу вижу по ней, что первый же мудак, который трахнул ее где-то на районе, как по-тупому англоиды называют кварталы, оставил ей на память следы спермы и кулаков по всему телу, как указатели для последующих кармаников. Такие вещи сразу понимаешь, достаточно лишь нескольких минут разговора: большинство хищников похожи по своей природе. И чтобы их образ жизни мог продолжаться вечность, они охотятся исключительно на отчаянных и безнадежных бедолаг.

– Скажи, что безумно любищь меня, и я буду рядом с тобой, я оставлю маленький поцелуй на ее щеке. Я должен слушать, как она рассказывает о своей работе и тупых офисных интригах, которые всегда такие важные для тех, кто в них участвует, но которые кажутся скучными посторонним людям. Через плечо я вижу, как его подавленная девушка направляется в туалет, и незаметно для Люсинды подмигиваю опытному Андреасу. Он бесстрастно смотрит на меня, на две ужасные секунды мне кажется, что я столкнулся со вторым Бэгби и я допустил огромную ошибку, но вдруг он кивает и задумывается на минуту. Затем теплая улыбка, как солнышко, которое выходит из-за облака, освещает его лицо. Люсинда выглядит расстроенной, но между нами завязывается дружеская беседа. Парень, оказывается, никакой не араб, он приехал из Афин.

Люсинде удается принять участие в разговоре, она говорит, что когда-то была на его родине, начинает бубнить что-то о Акрополь. Андреас напряженно усмехается, окидывает взглядом ее фигуру, но не испытывает никакого восторга от ее прелестей.

– Южный Эдинбург, – улыбаюсь я, когда к нам возвращается его подружка. Девушка улыбается Люсинде и недовольно смотрит на меня.

– Привет, я – Саймон, – киваю я ей.

– Зачем мне ... – начинает она в обычной скучной манере, но Андреас жестом приказывает ей замолчать.

Она – как марионетка в его руках ... Дерг, дерг за ниточку ...

Он ловко уговаривает ее, сохраняя при этом несколько пренебрежительное, но виноватое выражение лица, и она садится рядом с ним с видом строптивой школьницы, которую только что опустил учитель, которого она обожает всем сердцем.

– Так что, – спрашивает он, – Эдинбург и Афины? Считаешь, они похожи?

– Точняк. Города близнецы, в это я верю всем сердцем.

Кажется, Андреас задумывается над моими словами и говорит:

– Нужно и мне туда наведаться; но только наведаться, а не жить. Я люблю Лондон. А куда ты поедешь после Лондона?

Я поворачиваюсь к Люсинде и влюбленно улыбаюсь ей; счастливо и благодарно, не забывая добавить больше искренности.

– Должен признать, – поднимаю бровь я. – Мне и здесь неплохо. Любовь – как карусель, получаешь такое же удовольствие ...Андреас откидывается на спинку кресла и мурлычет что-то себе под нос, и здесь наши ритмы совпадают в душевной, мягкой мелодии, похожей на джаз, типа того, что хотели играть Кизбо и Рентс, но им никогда не удавалось.

– Если ты уже встретил прекрасную леди, должен сказать, ты уже прижился в этом городе!

– С’è di che essere contenti, – игриво подытоживаю я.

– Оу ... это итальянский? – спрашивает Андреас.

– О-о-о .... итальянский ... – восторженно выдыхает Подавленная, пытаясь присоединиться к разговору, но она даже не пешка в этой игре, поэтому я спокойно игнорирую ее.

– Да, моя мать – итальянка, – отвечаю я Андреасу.

Мой новый друг вгоняет Люсинду в краску, они начинают вежливый разговор, хотя от меня не скрывается и привкус флирта. Я смотрю на роскошную красавицу в профиль, она на седьмом небе от такого количества внимания, просто сияет, хотя она единственная здесь не знает, что играет роль обычной случайной телки в игре, которую я затеял. В ее глазах я выгляжу таким культурным, таким опытным здесь, за сотни ебаных миль от Эдинбурга, где нет такого винного бара в центре города, куда бы не рухнул какой-то мудак из Лейта, чтобы хорошенько выпить вечером и не увидел там меня с какой-нибудь куколкой и не завопил во все горло что-то типа «КАЙФОЛОМ, БЛЯДЬ, ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ, МУДИЛА? ».

Так что почти весь вечер мы проводим в приятной компании Андреаса и Хейли (не знаю, это настоящее имя, или стриптизерский псевдоним нашей Подавленной), а затем идем к Виктории-лейн, в его фамильный отель в Финсбери– парк. Отель находится прямо у настоящего парка, который и подарил название этому району, на каждом шагу мы встречаем здесь торгашей в драной одежде.

Андреас умеренно рассказывает мне, что сам разрешил им здесь работать, потому что эти джентльмены сильно нуждаются, оказавшись так далеко от родины. Тем временем Хейли скулит что-то своим гнусавым голосом об очередях безработных, начинает перечислять все эти скучные вещи типа массовых выселений иммигрантов, лишения их всех льгот и пособий. Рассказывает о том, как у них забирают детей и отдают их в приюты. К счастью, все это ложь слушает Люсинда, которую Хейли сразу объявляет своей новой лучшей подружкой.

Мы заходим в один из гостиничных номеров, и Андреас снова поражает меня – где он, черт возьми, нашел коричневый героин в Лондоне? Люсинда смотрит на меня напряженно и взволнованно.

– Я никогда ... ты что, собираешься ...

– У нас был секс, мы выпили, – шепчу я ей на ухо, пока Андреас варит, а Хейли отчаянно сосредоточивается на содержании ложки, следя за тем, как каждый комочек коричневого дерьма растворяется в воде, – следующим шагом должны стать наркотики.

– Bay ... Думаешь?

– Мы сейчас будем очень, очень непослушными, – обещаю ей я, закатывая рукава. – Иногда очень приятно побыть непослушным, конечно, если мы будем осмотрительными и не потеряем самообладание. Мы улыбаемся друг другу, и я понимаю, что она никогда не пробовала героина, но вижу, что мне ее уже не отказать, разве что я отрежу ей руки и ноги.

Иногда, как говорит Рентон, наступает твое время. Знаю, это – моя слабость, но я был чист с тех пор, как мы приехали в Лондон, единственное, что мне удалось попробовать, – это какое-то непонятное дерьмо – немного спида, но мы все равно ширяемся. Господи, клянусь, я чувствую, как на себе, иглу, которая протыкает ее кожу и крючком задевает руку Люсинды, собираюсь затянуть ее в бесконечный ужас, на который трачу родительские деньги и свое драгоценное время и я. Как настоящая дебютантка, она падает на кровать сразу, как ее забирает. Сначала она выглядит неплохо, но потом у нее по лицу начинает течь слюна. Она лежит так неподвижно, что я начинаю очковать, спрашиваю ее:

– Как ты, девочка, все в порядке?

– М-м-м ... – блаженно мурлычет она, хватая меня за руку и сжимая мне запястья.

И это все – только от этого жалкого коричневого подобия героина; даже капля белой наркоты, которую я брал у Джонни, вообще отправила бы ее на Северный или на

Южный полюс.

Андреас улыбается и собирает вещи, чтобы оставить нас наедине, помогая одурманенной Хейли встать на ноги.

– Отдыхайте, друзья мои, – улыбается он, – или поиграйте, если хотите.

– Рада познакомиться ... – говорит Хейли на прощание, и они уходят.

Я помогаю Люсинде раздеться и отношу ее в постель. Мне приятно тепло ее мягкого тела, прикосновение теплого одеяла. Мы говорим о каком-то дерьме, наша беседа укачивает меня, и вдруг она властно хватает меня за член. Даже под кайфом ее тело движется с этой пиздатой, мужской энергичностью, присущей всем богатым телочками. Мой хуй твердеет, и мы медленно трахаемся. Закончив, она громко вздыхает – такое мне вознаграждение.

Утром Андреас угощает нас завтраком – кофе и свежими круассанами. Мы все еще немного ошеломлены, чувствуем себя неловко, но шутим по поводу вчерашних событий. Мы все, кроме этой проститутки Хейли, которая молчаливо курит все время. Ее руки дрожат, когда она с грохотом ставит фарфоровую чашку на блюдце, но я знаю, что она делает это намеренно. Суровый взгляд от Андреаса – и она сразу успокаивается.

Входит потный, полный мудак в помятом костюме. Он кивает, заказывает себе круассан, и наливает себе апельсинового сока и кофе; Андреас подходит, чтобы поздороваться с этим гостем, они отходят в сторону, чтобы тихонько обсудить что-то наедине. Этот греческий мудак напоминает мне ебаного вора из «бондианы» или хотя бы одного из подонков, которые помогают ему в иностранных делах.

– Господи, – вдруг подскакивает на месте Люсинда. – Мне пора лететь!

Она едет домой, в Ноттинг-Хилл, чтобы переодеться перед работой. О, эти ленивые богатые англоиды: в это время в Шотландии обычно работу уже завершают. Мы с Андреасом договариваемся снова зависнуть вместе – он хочет пригласить нас в клуб. После того, как я бесконечно сыплю благодарностями за его гостеприимство, в конце концов мы выходим на улицу и направляемся к станции метро «Финсбери-парк». За одну остановку на юг я оказываюсь на станции «Хайбери– энд-Айслингтон», но вместо того чтобы выйти на ней и сесть на наземный поезд, который следует на восток, в Далстон, я решаю воспользоваться своим проездным и немного покататься на метро. На станции «Грин-парк» я сажусь на другую электричку, теперь – на линии «Пикадилли ». Эта линия – лучшая территория для того, чтобы зацепить себе телочек.

Я выхожу на «Найтсибридж» и перехожу в другой вагон. Сигнал тревоги – я вижу красавицу, настоящему сирену, которая погрузилась в книгу, которую точно читал когда-то Рентон. Я сажусь рядом с ней.

– Я ехал в соседнем вагоне. Но увидел тебя в окно и успел нацарапать эту записку.

Я засовываю бумажку ей в кулачок, хватаюсь за поручни и выпрямляюсь. Она разворачивает записку с настороженным, смущенным лицом. Я оглядываюсь вокруг, ища несвободных свидетелей нашего обмена. Потом я оказываюсь на платформе, двери закрываются, и только теперь, когда она осознала свою власть надо мной, я смотрю на нее своим особым взглядом – искренним и умоляющим, при этом униженно веду плечами и поднимаю брови, словно говоря: «Я, по крайней мере, попытался». Когда электричка трогается с места, я вижу тепло, которое излучает ее лицо, хотя это могла быть игра моего воображения.

Моя взяла. Пора возвращаться «домой». Какая же ебаная дыра, этот восточный Айслингтон; даже в Лейте районы получше строят. Здесь даже ебаного метро нет!

Я возвращаюсь на Холл-стрит, к нашему адскому дому Беатрис и прохожу в вонючему лифту, который, слава Богу, случайно работает. Компанию мне составляет только темнокожая молодая леди, за фигурой к корове подобная, но я все равно пристально присматриваюсь к ней. Да, пожалуй, сойдет за обезьянку, очень молодая обезьянка; такие любят рано рожать детей и вешать потом их воспитание на новоиспеченных бабушек. Чувствую, как мой боец-между-яиц начинает шевелиться – хороший знак. До этого мне пришлось перепихнуться только с одной черной девушкой, студенткой из Нью-Йоркского университета, но тогда я и сам не знал, что надо делать с такими красавицами, вообще нихуя не умел, но это не помешало мне зайти к ней на целую неделю любви в честь какого-то фестиваля прошлых лет.

Девушка холодно смотрит на меня, в ее взгляде чувствуется сталь:

– Живешь с Брайаном?

– Временная мера, – убеждаю я ее. И тут я вспоминаю, что это – чикса, которая пренебрегла Никси тогда, одной северной ночью, когда я трахался с той телкой, Шоной, угостив ее кислотой, чтобы заняться с ней анальным сексом.

– Планируете какую-нибудь вечеринку?

– Да, скоро же Новый год.

– А одинокого соседа пригласите?

– Договорились ... Приходи, когда захочешь, пообщаемся, посмотрим. Я живу в квартире 14-5. Меня зовут Марша.

– А мне нравится твой стиль, крошка, – говорю я и целую ей руку, как джентльмен, а потом еле сдерживаю довольный смешок, когда выхожу на своем седьмом этаже.

Еще одна перспективка, точняк, хотя и слишком близко к дому, как по мне, а в этом всегда есть свои недостатки и преимущества.

Иногда мне кажется, что я должен отрезать себе ногу или еще что-то, чтобы другие ребята получили хоть какой-то шанс на победу ...

Грязные члены

Мой кулак сокрушает этот ебаный аппарат, и в конце концов мы наслаждаемся тишиной. Кайфолом лежит рядом с нами на матрасе с какой тюбетейкой на голове; он крепко спит, даже от этого чертова будильника не проснулся. Думаю, если бы я бухал всю ночь, в моем рту не появилось бы хуже привкуса, чем сейчас. Я поднимаюсь и чувствую всей кожей, что это не квартира, это – ебаный холодильник, так быстро натягиваю джемпер, какие-то драные штаны и носки. Затем высовываюсь в окно, чтобы насладиться видом на Лондонские поля.

Слабое солнце появляется над горизонтом. Хотел бы я, чтобы сейчас было лето, мне оно всегда нравится. Но послезавтра – Рождество, хотя я остаюсь здесь только ради Нового года. Я иду на кухню, чтобы включить отопление и воду.

Я думаю о собеседовании с тем говнюком, но вдруг вижу Никси на кухне; он сидит за столом в отступавшей темноте, перед ним лежит пакетик с коричневым. Еще на столе я вижу открытый пакет со спидом. Он вскипятил воды и сделал себе кофе.

– А мы еще не опаздываем на собеседование к тому говнюку?

– Нет ... Еще куча времени, некуда спешить, – объясняет он и предлагает мне трубку с фольгой.

Я смотрю на коричневую пудру цвета кофе, которая дымится на прожженной фольге, и считаю, что тупо будет с моей стороны отказаться. Я беру трубку, поджигаю ее, и фольга занимается пламенем. Затем прижимаю трубку к потрескавшимся губам и всасываю вкусный от спида воздух, чувствуя, как мои легкие наполняются дымом и металлическим привкусом. В голове сразу становится легче, и из моего тела исчезает все напряжение.

Хоть через нос, хоть через ебаные вены

Ничего не усиливая, только разрушая свой мозг

Милый, милый дом в Лейте ... Я откидываюсь назад, опираясь на стену, но ощущение у меня такое, будто я лечу и падаю на мягкую перьевую перину. Затем глотаю пилюлю солоноватого СПИДа. Потом – еще одну. Чувствую некоторый подъем через десять минут, но я все равно как безвольная марионетка, которой руководит какой-то сумасшедший кукольник. Мои ногти скребут по краю стола.

– Так этот парень ... с которым нам надо пообщаться ... работает на паромах?

– Тони примет нас, обещаю, – уверяет Никси. – Нам нужно держаться вместе, чтобы получить настоящую работу. Затем мы втянемся, начнем пользоваться льготами. Они устраивают всевозможные особые условия для сотрудников, все за счет фирмы.

– Звучит прекрасно, – соглашаюсь я.

– Но мы должны держаться вместе, повторяю, если хотим достичь желаемого.

– Легче сказать, чем сделать, – киваю я трубке, затягиваясь ядовитым дымом еще раз. -Время выпить кофе.

– Да, придется приложить серьезные усилия, – тараторит Никси, выдыхая дым в воздух перед собой. – Мы все под угрозой. Но останавливаться нельзя. Делаешь дело, или увольняют. Все на свете изменчиво. Нельзя ожидать, что найдешь себе одну работу на всю жизнь. Один дом на всю жизнь. Одну телку на всю жизнь.

– Скажи это Кайфолому. А вообще, в таких обстоятельствах обдирать государство, как овечку – это достойное дело, благородное. Это очевидно для каждого, кого в голове больше одной извилины, – с этими словами я концентрируюсь на Никси. – То есть мы работаем с этим мудаком только из-за невероятных перспектив, да?

Он громко, раскатисто смеется. – Мне просто нравится обдирать государство, но вы, шотландцы, – другое дело; в этом заключается ваше истинное предназначение.

Ебаный подонок, блядь. Я добавляю героина, и на этом наша вежливая беседа хозяина с гостем стихает, и я концентрируюсь на том, что сам не найду дороги к работе. Вообще, в Лондоне значительно легче сориентироваться, так как все районы находятся совсем близко друг к другу. Но я не жалуюсь, мне действительно хочется зацепиться в деле Тони.

Звонит телефон, я беру трубку, хотя и знаю, что это опять какая-нибудь девка будет спрашивать Кайфолома. Блокнотик у аппарата уже весь исписан номерами телефонов девушек, которые хотят Саймона.

– Алло, – говорю я.

– А? Алло! Ты, Рентс?

Блядь.

Бэгби.

– Ага ... Франко! Друг мой, – гнусавлю я.

Тот с восторгом рассказывает мне, что переезжает в июне.

– Я иду к ней, когда она стоит под омелой возле дома своей матери, и спрашиваю ее: «Ты в игре?» А она в ответ: «Да!», и на лице у нее такая милая, податливая улыбка, которую всегда вызывает моя фирменная улыбка. Тупая дура, думала, что я просто поцелую ее под тем проклятой омелой. Такая наивная ...

Поцелуй меня под омелой, ага, знаем эту историю. Мы с Франко даже пели песенку о омелу вместе с другими мальчиками и девочками в младших классах. Девушки были все такие стыдливые, а ребята широко, во весь рот, нагло улыбались. Он об этом рассказывает? Как тебя зовут, откуда ты ...

– И она закрывает свои ебаные глаза, раскрывает губы, выглядя при этом тупой коровой, а я приближаюсь к ней и шепчу на ухо: «Вот на какую игру я рассчитываю, ты, тупая пизда», и расстегиваю себе штаны со словами: «Давай, не стесняйся! Работай от души!» Ты еще здесь?

– Ага ...

А еще мы пели песенку о «Титанике»: «Горе, большой корабль тонет ... Мужчины с женщинами, маленькие детки – все погибают. Го-о-оре, большой корабле-э-эль тонет».

Шотландская образование ... До сих пор не понимаю, зачем мне оно.

– Для меня такой опыт – только эксперимент, понимаешь? Хотя она и не очень была довольна, когда я поставил ее на колени возле дома ее матери, под ебаной омелой. А уже в гостиной мы потрахались хорошо, даже, можно сказать, клево, я до сих пор забыть не могу, как намотал себе на руку ее волосы, чтобы контролировать ее тело, пока я входил и выходил. Бывает же такое, когда глаза на лоб от кайфа лезут, а изо рта чуть слюна не капает.

– Да ... Случается ...

– И тут я открываю глаза и вижу какого-то мудака, который оказывается ее стариком!

Он только что зашел в гостиную. Она стоит к нему спиной и не видит его. Он просто отдыхал в саду, дрочил, пожалуй, а здесь мы. И он спрашивает: «Что здесь, к черту, происходит? »

– И?

– Ой, что началось ... Я повернулся к нему и сказал: «А на что это похоже, уебок ты старый? Убирайся отсюда!» И он действительно убирается, пиздит себе, правда, что-то под нос, но убирается. Я чувствую, что она паникует, хочет вырваться из моих рук, но я держу крепко, никуда она от меня не денется, могла бы и сама догадаться, что так будет. И здесь я делаю так, как видел в порно, ну, когда мужчина кончает телке прямо на лицо. Она вся от этого испугалась, глаза на меня вытаращила, так я ее удивил! Лицо у нее было еще то, блядь!

– А она догадалась об отце?

– Как раз собираюсь об этом рассказать, ты, блядь, рыжие дерьмо нетерпеливое, – кричит Франко, и я искренне рад, что он находится от меня за четыре сотни миль. – Так вот, она вытирает с лица мою сперму и начинает снова паниковать: «Кто это был, это мой отец?» – «Обеспокоенный старый пердун хотел нам помешать», – говорю ей я. Она сразу становится такой холодной, непривлекательной, даже фригидной, и хуй с ней, ты смотри, романтики ей ебаной захотелось на Рождество. Она выходит на улицу, я слышу, как они кричат друг на друга, и когда она возвращается, говорит, что отец выгоняет ее из дома. А я на это: «Ну что, пошли тогда к моей матери». – «Спасибо, Фрэнк». – И она уже идет собирать вещи, вся так благодарная, что пиздец. Но я просто не мог оставить ее с этим старым пердуном. Я правильно сделал?

– Ага ...

– Так вот, она взяла немного вещей, и этот ебаный похуист заходит снова в дом и снова напускается на нее. «Ты – позор», – говорит он, качая головой, как ебаный монгол. «Это ты – позорище ебаное, – отвечаю я ему, – подкрадываешься, как старый извращенец! ». «Что?.. – спрашивает тот, вытаращиваясь на меня, потом поворачивается к ней и говорит: – Вы оба друг друга стоите. Ты полностью вышла из-под нашего контроля, Джун Крисхолм, что ты за шлюха такая ... »-« Но, папа ... »– начинает плакать она. «Убирайтесь отсюда, – говорит нам этот мудак, – выметайтесь из моего дома!» А я говорю ей: «Пойдем», – и забираю ее из этого ада. Затем я останавливаюсь, уже на пороге, и упрекаю ему: «Если она – шлюха, на хуй, то это твоя вина: хорошо ты дочь воспитал. Я никогда не позволяю всяким старым мудакам повышать на меня голос, поэтому лучше закрой рот, договорились? Ей ты отец, но мне – нет! » И представляешь, от проглатывает эту хуйню! Сука, отец еще называется. «Да, лучше молчи и в дальнейшем », – добавляю я. Ха-ха, так я с мудилой и разобрался.

– Ну ты даешь, надо было ему еще и в морду дать, – поддерживаю я его только потому, что сам нахожусь за сотни миль оттуда и мне не придется отвечать за последствия!

Лондон, я люблю тебя!

– Именно это я сказал и Томми, – заносчиво и довольно соглашается он. – Но я решил забыть об этом, ага, не хочу лезть в ее ебаные семейные дел, тот мудак и так хорошо не кончит. В любом случае, он еще сам ныть и рыдать, умолять, чтобы она вернулась домой, но я ей не позволю – хочу, чтобы мы начали жить вместе, найду для нас хорошенькую квартирку. А то неудобно, она спит на диване, а не со мной, в одной постели. И получается, что мы трахаемся у меня, а потом я должен отсылать ее в ту проклятую кушетку. А иначе я не высплюсь, а ты знаешь, как я люблю поспать! А если я прихожу поздно, то бужу ее, чтобы потрахаться. Но утром снова вижу эти недовольные лица: ее, моей мамы и нашей Элизабет, они смотрят на меня, как на какую-то мерзкую хуйню.– Ты уже жалеешь?

– Да, все это – дерьмо, но я все равно хочу найти себе жилье, и девушка трахается хорошо, но нельзя отрезать хуй, чтобы досадить яйцам, как я люблю говорить. Ты меня еще слушаешь, бля?

– Да. Нельзя отрезать хуй, чтобы досадить яйцам, – повторяю я за ним, он действительно часто так говорит.

– То-то и оно. Поэтому я позвонил Монне, на следующей неделе мы переезжаем в ту квартиру на Баченен-стрит. Надеюсь, эта сучка готовит так же, как трахается! Приказал ей поучиться у мамы – кулинарии, конечно, а не трахаться! Так что буду теперь в собственном жилье, трахаться буду каждую ночь. Надо только научить ее закрывать рот, когда надо, и будет все совсем клево, бля.

– Звучит неплохо.

– Да, ну что, я побежал. Не могу же я целый день сидеть у телефона и с тобой, мудаком, болтать! Блядь, и так счет за разговоры как получу, то охуею, это точно.

– Извини, что задержал тебя, Фрэнк.

– Это ты правильно говоришь. Я теперь – человек занятой, бля. Когда возвращаешься?

– На Новый год ...

– Клево! Устроим тебе такой прием, что никогда в жизни его не забудешь. Увидимся, друг.

– Увидимся, Франко. Пока-пока.

После такой психической атаки мне понадобилась еще одна доза героина. На кухню входит Кайфолом, потирая глаза со сна.

– Вы что здесь, курите, сейчас? А как же собеседование с тем мудаком из дока?

Вот он, настоящий Кайфолом. Я ни одного парня не знаю, который спорил так же много. Никси смотрит на нас с веселой улыбкой.

– Подождет ... Мне надо было с Бэгби перетереть по телефону, понятно? – С этими словами я передаю трубку Кайфолому.

Он отказывается:

– То, что он сумасшедший психопат, еще не означает, что вы должны быть такими самыми безответственными мудаками, – говорит он, принимая таблетку спида, но затем его глаза тускнеют от печали: – Забыл сказать – мама Элисон умерла на прошлой неделе. Кажется, похороны были вчера.

– Хуево ... Очень хуево, друг. Лучше бы ты сказал, Саймон, я бы поехал поддержать ее!

А Бэгби даже не подумал мне рассказать, мудак, бля.

– Да, ну что ж, ничего теперь не поделаешь, – с сомнением смотрит он на меня, видимо, не очень оптимистичной мысли обо мне мои друзья. – Если кто-то и должен был поехать туда, то это я. Мы с ней очень близки.

– А она приходила на похороны моего малого братика, и вообще ... – отвечаю я.

Дерьмо: жизнь может быть как плеядой возможностей, так и ебаной загрязненной дорогой с рытвинами.

– Да. Она приходила поддержать тебя и Билли. Хотя, наверное, она думает, что мы в Лондоне, все такое, и мы увидимся с ней через неделю после Нового года, – обещает он. Затем Саймон смотрит на Никси, который бездумно уставился в стенку под кайфом от героина.

– Надо и Никси к нам пригласить, ему это пойдет на пользу, – предлагает он, поворачиваясь ко мне. – Слушай, Марк, мне нужна от тебя маленькая-маленькая-маленькая услуга. Мне надо уладить кое-какие дела с Люсиндой ... Я обещал встретиться с ней в полдень в пабе «Грязный хер» напротив станции «Ливерпуль-стрит ».

Он опускает детали, и хотя мне это не очень нравится, он все же мой друг, поэтому я прикрою его.

Целая вечность проходит, пока мы моемся, одеваемся и добираемся «Хакни-Даунз», откуда поездом направляемся на Ливерпуль-стрит и переходим дорогу к той пивной.

«Грязный хер» весь набитый работниками Сити, которые зашли сюда перекусить во время перерыва, а также в одежде, специально приготовленном нами для собеседования, мы выглядим на их фоне настоящими нищими, но нам похуй. Мы с Кайфоломом надели свои костюмы, которые остались с похорон, но яркие красные волосы Никси и его общее сходство с индейцем, бело-розовая рыхлая куртка, которая, к нашему счастью, прикрывает футболку с надписью Королева всем найдет работу ручками, бросаются в глаза, и только его черные брюки похожи на что-то приемлемое, хотя огромные красные кроссовки все равно привлекают внимание. Так странно становится, когда он прячет свое нутро доброго, душевного парня и превращается в панк-динозавра.