Текст книги "Героинщики (ЛП)"
Автор книги: Ирвин Уэлш
Жанр:
Контркультура
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 46 страниц)
Из подсобки выходит мужчина, чтобы занять выгодное место в баре. краем глаза Дэйви замечает, что тот таращится на него. Тогда он оборачивается и узнает в мужчине, который именно зашел в паба, того бывшего мента.
– Шахтер? – ехидно спрашивает тот Дэйви, указывая на его значок Национального союза шахтеров, доставшийся ему в Оргрейве. – Мэгги такие ленивым ублюдками давала!
Его слова затрагивают Дэйви Рентона до глубины души. Он вдруг чувствует другой версией себя, черты его лица становятся жесткими и грубыми. Он замечает тень понимания на лице Диксона, но тот мгновенно становится злим, когда Дэйви холодно напоминает ему о лондонском инциденте, во время которого полицейского забили до смерти.
– Слышал, одного из ваших лишили головы там, на юге.
Диксон стоит на месте и задыхается, не в силах произнести ни слова от злости.
– Я тебе покажу ебаную голову, ты, подонок уидживский, – рычит он. – Убирайся на хуй отсюда!
– Не нервничай, – спокойно улыбается Дэйви и выразительно смотрит на Диксона: – Здесь воняет жирными свиньями, я здесь и так долго не выдержу.
Он смотрит копу прямо в глаза, медленно допивает пиво, а потом разворачивается и выходит из бара, оставив хозяина одного.
Он снова оказывается на заброшенной верфи и вдруг чувствует себя таким разбитым, что у него слезы на глаза наворачиваются, когда он думает о полицейском, которого обезглавили, о его семье и вдове. О том, как в момент гнева он использовал ужасную смерть этого человека от рук сумасшедшего, полного ненависти, только для того, чтобы унизить какого-то подонка в пабе. Что случилось с этой страной? Он думал о поколении своего отца, о временах, когда представители всех классов вместе противостояли строжайшей по все время существования человеческой расы тирании (хотя один класс, как и всегда, потерпел наибольшие потери). Честь мундира, которая родилась в двух мировых войнах, и экспансивная империя – как давно все это было ... Мы медленно, но уверенно потеряли достоинство.
Когда ребята в углу видят, как Дэйви заходит в бар, Дэнни с самолюбованием пробегает пятерней по своим рыжим волосам. Его лицо малиновое от количества выпитого и высокого давления. Он спрашивает Билли:
– Твой старик не подойдет к нам?
– Нет, думаю, он просто вышел немного прогуляться, чтобы не сидеть дома, – отвечает ему Билли несколько разочарованно, потому что на самом деле любит проводить время с отцом. Старик никогда не навязывался, ему это было не нужно, но в нем жизнь и душа, он всегда рассказывал интересные истории, но никогда никого не принижал, не смотрел на его друзей свысока, внимательно слушал других и всегда шутил. Поэтому сейчас Билли чувствовал себя неловко, потому что ему показалось, будто отец решил, что помешает компании молодых ребят.
– Моя старушка совсем взбесилась тех пор, как умер малый Дэйви, а Марк вообще нас покинул, поехал в Лондон.
– И как он там? – спрашивает Пизбо, хороший парень с острыми скулами и суровым взглядом, наблюдая за дверью, на пороге которой как раз появился какой-то опрятно одетый пенсионер.
– Хуй его знает.
– Видел его кореша, Бэгби, в Тэм О’Шантер недавно, жаловался на каких-то мудаков из Драйло, которые избили его дядю Дикки, – лукаво улыбается Ленни и в шутку упрекает: – Кажется, какие-то джамбо. – Затем выдерживает интригующую паузу и продолжает:
– Якобы плюнули на портрет Джо Бейкера, а Дикки разозлился и выбросил их прочь. Ну ребята устроили ему кровавую бойню. Прямо среди бела дня.
Билли озабоченно задумался, но ответил довольно спокойно:
– Зайду на следующей неделе в клуб «Мерч Гертз» перед игрой. Попробую узнать у Франко их имена. Ненавижу таких мудаков, – вдруг взрывается эмоциями он. – Как можно так поступить со старым человеком!
Ленни одобрительно кивает, сжав кулаки и похрустывая суставами на руках; под кожей на его длинных руках напрягаются каменные мышцы.
– Вообще-то, мало кто пошел бы против Франко Бэгби.
Нельзя было с этим не согласиться, поэтому они молча вернулись к своему пиву. Билли снова поискал глазами отца, хотел попробовать еще раз пригласить своего упрямого старика выпить вместе с ними. Однако ему так и не удалось пересечься с ним глазами, ибо тот весь погрузился в газету. В следующее мгновение он уже видит, как его отец выходит из бара. Озадаченный от ярости, он даже не попрощался с ними. Кажется, у него случилась какая-то стычка с Диксоном, хозяином паба, Билли успел это заметить, но принял все за обычные расхождения во взглядах. Пожалуй, это было что-то серьезное, подумал он, наблюдая за дверью, все еще трещавшей после того, как его отец громко ей стукнул.
Билли внимательно посмотрел в сторону барной стойки. Он знал Диксона еще в Лоджи.
Они всегда были в неплохих отношениях, но он был странный, и все знали, что раньше он работал в полиции. Билли встал и быстро пошел к стойке. Заметив, что он встревожен, его друзья тоже напряглись и поняли, что приближается буря.
– Что у вас случилось, Дико? – спрашивает Билли, кивая в сторону двери.
– Какой псих ебаный заходил, блядь, грязная уидживская крыса. Сказал ему убираться прочь.
– Да, – задумчиво кивает Билли и направляется в туалет.
Он долго мочится, разглядывая свое лицо в зеркале над писсуаром.
Прошлой ночью они с Шэрон серьезно поссорились из-за денег. Она не хотела, чтобы он возвращался назад, в армию, но здесь ему нечего было делать. Она хотела собственный дом. Кольцо. Ребенка. Сам Билли тоже жаждал перейти к следующему этапу своей жизни, так же как и она. Он устал от такой ситуации – устал пить, вести пустые разговоры, драки. Устал терпеть то, что вместо тридцать второй размера джинсов ему нужен теперь тридцать четвертый, и даже он для него уже тесноват. Дом и ребенок были бы сейчас уместны. Но на все нужны деньги. И она этого не понимала. Если, конечно, вы не хотите попрошайничать на государственную помощь и не имеете никакого уважения к себе, вам в любом случае нужны деньги. А если ты их не имеешь, каждый ебаный подонок будет смеяться над тобой, как захочет. Шэрон, Марк, а теперь еще и этот хуй ебаный в баре.
Билли закончил, застегнул ширинку и вернулся к барной стойке. Он спокойно улыбнулся хозяину:
– Дико, а ты не подумал о том, что этот старый мудак, которого ты выгнал отсюда, ушел и не заплатил за выпивку? Кажется, он просто тебя наебал. Он сидит сейчас у твоих пивных цистерн.
Диксон разволновался.
– Как? Что? Где он? – яростно взревел он. – Ну я ему покажу! Мне похуй, куда он пошел, я найду этого мудака!
С этими словами он бежит на улицу, во двор. Билли шагает за ним. Диксон бегает по маленькому асфальтовому четырехугольнику и огорченно озирается по сторонам. На улице ни души. Диксон растерянно смотрит на пустые цистерны. Затем замечает, что все двери забиты и выхода из этого дворика нет, и что-то подозревает.
– И где этот мудак?
– Его здесь нет, – тихо отвечает Билли. – Но его сын здесь.
– О-о-о ... – У Диксона челюсть отпадает, когда он слышит слова Билли. – Я же не знал, что это был твой отец, Билли, случилась страшная ошибка ...
– Это ты правильно понял, – холодно сообщает Билли Рентон, ударяя Диксона ногой прямо по яйцам, и наблюдает за тем, как тот со стоном оседает на холодную землю, весь красный от боли.
Вторым ударом Билли подчистую выбивает Диксону два передних зуба и хорошо задевает остальных.
Ленни с Пизбо тоже выходят на улицу, быстро оценивают ситуацию и тоже добавляют впечатлений своими тяжелыми бутсами поверженному врагу в знак солидарности со своим другом. И тут в игру вступает Крис Монкур, его губы растягиваются в довольной улыбке. Алек Нокс, пьяница-завсегдатай этого бара, которого Диксон не раз выставлял, тоже охотно участвует в этой специальной операции, добавляя еще несколько ударов по голове неживого тела хозяина бара.
Пизбо быстро шагает к барной стойке, кивает Гранти, отталкивает перепуганную барменшу и открывает кассу. Выгребает из нее все банкноты и даже монеты, в то время как Лэнни хватает бутылку виски с полки и швыряет ее в телевизор. Три старших парня, которые играют в домино неподалеку от теперь разбитого экрана, испуганно оглядываются и снова возвращаются к своей игре. Гранти вознаграждает их взглядом, полным упрека. Вражеская сторона быстро убирается восвояси, дав инструкции персоналу о том, что они должны рассказать полиции. Они договорились на том, что трое джамбо из Драйло нанесли ущерб пабу и его хозяину.
МусоропроводУтренний свет совсем не красит эту комнату, потому что здесь воняет, как от рестлерской подмышки. Эти мудаки просто кидают мусор в угол, у нас есть небольшой пластиковый контейнер, которого уже не видно из-под кучи дерьма, и сейчас речь идет о выносливости – надо определить того, кто не выдержит первым и уберется. Особенно это касается ебаных бутылок из-под пива.
Звонит телефон. Я отвечаю.
– А можно Саймона? – наверняка какая-то роскошная телочка.
– Его нет сейчас. Что ему передать?
– Скажите ему, что Эмили Джонсон со станции «Южный Кен» хочет с ним встретиться, – просит она и оставляет мне номер, который я записываю в блокнотик, лежащий у аппарата.
Я иду на кухню и понимаю, что не могу больше этого терпеть. достаю пару огромных пакетов для мусора и начинаю набивать их хламом, который валяется по всей нашей квартире.
– Уже получил чек от Хакни, Никси? – спрашивает Рентс, мудак ебаный, который ходит по квартире в одном белье и футболке, демонстрируя свои худые ноги, чем очень напоминает Джона Бифрана, будь он таким же бледным и рыжим.
– Нет, пожалуй, еще не дошел, – отвечаю я и иду к мусоропроводу, потому что эти мудаки точно не оторвут задницы от дивана или матраса. Они все время под кайфом; ебаные отбросы считают, что когда героин курить, то это не считается, а нам уже в понедельник на работу выходить. Нас записали на один рейс с тем мудаком Мерриотом. Поэтому если они обосрутся ...
– Кто звонил?
– Очередная телка, искала Кайфолома, мог бы и не спрашивать, – отвечаю я, выходя в коридор.
Здесь довольно прохладно, но я чувствую в воздухе запах весны.
Вдруг я слышу громкое сопение, и когда поднимаюсь по лестнице этажом выше, то вижу, что соседский пацан несет в руках щенка, черную крошку, и запихивает его в ебаный мусоропровод! Маленький, милый детеныш!
– Эй! Сука, оставь его!
Я бегу к нему, но мои ноги запутываются в пакетах с мусором, я слышу, как он открывает дверцу, и щенок исчезает в трубе, как кролик в шляпе фокусника. Я слышу, как он летит вниз и кричит.
– Мудак, блядь, малый! – возвращаюсь я к малому подонку, еле держу себя в руках.
– Мама сказала, чтобы я от него избавился, – равнодушно отвечает он.
– Отнеси его обратно в зоомагазин, маленький говнюк!
– Он уже закрылся. Мама сказала, если я вернусь с ним домой, она меня убьет!
– Тупень, бля ... – я прыгаю в лифт вместе с пакетами, потому что не могу бросить их в мусоропровод прямо на бедную животное.
Я выбегаю на первом этаже возле комнаты, где собирается мусор. Она закрыта, я вижу, что мусор не вывозили с самого понедельника. Господи, выжил ли он после падения? Впрочем, здесь должно быть мягко. Надо проверить. Я оставляю пакеты у дверей. А здесь холодно, мне трудно сосредоточиться, и я возвращаюсь к летнице. Блядь! Я вижу, как из лифта выходит она. Одна. На ней голубой жакет. Сигарета в руке. Марша.
Она выглядит уставшей. Ее глаза опухшие и красные.
– Марша! Стой! Подожди.
– Чего тебе надо от меня? – спрашивает она и смотрит на меня, как на дерьмо.
Я не могу от нее взгляда оторвать.
– Я хочу поговорить с тобой. О ... ребенке.
Она резко поворачивается ко мне и заглядывает мне прямо в глаза.
– Нет никакого ребенка, понятно? У меня уже достаточно детей, – отвечает она и поправляет на себе желтую футболку.
– Что ты говоришь? Что ты сделала?
Она широко улыбается и говорит:
– Избавилась, разве непонятно?
– Что-что ты сделала?
– Моя мама сказала, что я совсем еще ребенок, чтобы иметь столько детей.
– Как-то поздно она спохватилась.
– Тебе надо знать только то, что ребенка больше нет.
– Как это? Что ты имеешь в виду?
– Не хочу тебя больше видеть никогда. – вдруг она начинает кричать на мне: – Сгинь с глаз!
– Но нам надо было все обсудить ... Мы были ...
– Чем мы были? О чем поговорить? – спрашивает она так, что ее, пожалуй, слышит весь Лондон. – Мы встречались, потом я тебя бросила. Я была беременна, теперь – нет.
– Но ты не сама себе ебаного ребенка сделала! Она была моя, я тоже имел право принять участие в решении ее судьбы!
– Нет, ничего ты не имел, – кричит она, на ее лице читается неописуемый боль.
Мой ебаный ребенок ...
Я чувствую, как кровь бежит по моим венам быстрее, и вижу, как она бежит от меня, как она идет мимо, а джинсы тесно обтягивают ее маленькую попу. Она всегда движется так изящно, как модель на подиуме во время показа.
– Пожалуйста, вернись, дорогая, – вырывается у меня, и я бегу за ней. Не знаю, слышала меня моя девочка, но она даже не оглядывается и тем более не останавливается, идя между домами Фабиана и Раскина.
Затем я слышу этот страшный шум, смотрю вниз и вижу, как огромная овчарка обнюхивает мои яйца. Какой-то толстый скинхед кричит ей:
– Хетчет! Фу!
Собака бежит к нему, а я снова вспоминаю о маленький щенке, запертом в комнате с мусором. Я спешу назад, в квартиру, где на диване сидят Марк и Кайфолом и курят героин. Господи, прямо среди бела дня ...
– Праздник ... Мы приступаем к работе ... – гнусавит Марк, совсем не понимая, что плетет. – Маленький праздник, Никси.
Я не хотел ебаного ребенка, она правильно поступила. Но я хотел помочь, вот и все. Чтобы задержаться хоть на немного в ее жизни.
Кайфолом говорит сам с собой, как и все обдолбанные наркоманы.
– Да Люсинда, бля, чем хуже с ней ведешь, тем больше она тебя хочет; она ищет в тебе отца. Ее уговорить – раз плюнуть. Только так у меня что-то останется, Никси ... Хоть какая-то копейка, бля ...
Рентс кладет трубку на журнальный столик. И здесь его тоже начинает штырить.
– Мне пришлось дать Бэгби совет по его криминальной карьере на Новый год. Мне! В этом моя проблема; я слишком стараюсь быть хорошим парнем из Лейта, мне не хватает лоска для того, чтобы стать типичным студентом. Все моя жизнь полна неопределенности... – говорит он и падает на диван.
Я становлюсь перед ними.
– Слушайте, – настойчиво говорю я, – мне нужно, чтобы вы оба постояли на стреме. Один – на четырнадцатом этаже, второй – на пятнадцатом. Не позволяйте никому выбрасывать мусор.
Конечно, Марк сразу начинает спорить:
– Но сейчас начнется наш любимый «Королевский суд» ...
– На хуй его! Там щенка заперли в мусорной внизу! Ебаные вы наркоманы тупорылые!
Когда я иду от них, то слышу, как Марк говорит Кайфолому: – Психоз. От спида. Классические симптомы.
Ах ты подонок; ебаный шотландцы, они мне весь мозг съели! Я изо всех сил лечу вниз. Сторожа уже давно у нас не работают из-за повсеместных сокращений в городе, но я встречаю полную чернокожую женщину, которая рассказывает мне, что у некой миссис Мортон с третьего этажа есть ключи.
Я бегу туда изо всех сил, потому что щенок, если это маленькое создание вообще пережило падение, уже может быть погребен под очередной порцией чьего-то мусора или прибито пустыми бутылками. Я взлетаю на третий этаж и нахожу табличку с именем «Мортон» на дверях квартиры 2/1. Я отчаянно стучу, пока мне не открывает мясная бочка, которая претендует на почетное звание женщины.
– Миссис Мортон?
– Да ...
– Мне нужны ключи от мусорной. Только видел, как соседские дети кинули щенка в мусоропровод, хочу его освободить.
– Не могу ничем помочь, – отвечает миссис Мортон. – Сначала покажите разрешение.
– Но сегодня суббота!
– Совет работает по субботам. По крайней мере, кто-то там точно есть.
Я спорю с ней, но старая сука не уступает. По крайней мере, позволяет мне воспользоваться ее телефоном. Я звоню в совет, и моя кровь закипает, когда я пытаюсь передать им всю серьезность ситуации, они перебрасывают меня на отдел очистки, те, в свою очередь, отсылают меня к жилищному отделу, там советуют мне связаться со службой окружающей среды и здоровья, которые соединяют меня с центральным офисом, где мне предлагают обратиться в их местный офис, а те рекомендуют позвонить в Королевское общество защиты животных от жестокости, блядь! Все это время миссис Мортон безжалостно таращится на меня, постукивая пальцами по стене.
Я весь вспотел, будто какой-то извращенец, потому что нервничаю из-за бедного животного, и решаю позвонить своему другу Дейву, который работает в местном совете; слава яйцам, он на месте.
– Пожалуйста, делай что хочешь, друг, но ты помочь мне получить ключи от мусорной дома Беатрис на Холле-стрит. Это срочно!
Надо отдать должное Дейву, он не задал мне ни одного вопроса.
– Попробую. Жди у телефона, я скоро с тобой свяжусь. Номер?
Я диктую ему номер, написанный на аппарате, кладу трубку и сразу натыкаюсь на нападение старухи, которая хочет выставить меня за дверь.
– Я не позволяла вам давать мой номер своим друзьям, – начинает она, – и тем более – каким-то незнакомцам.
– Я дал работнику совета, а не какому-то незнакомцу.
– Они все там проходимцы!
– Здесь вы правы, – соглашаюсь я, и она начинает жаловаться, как погано совет относился к ней все эти годы, но я думаю только о Марше и бедное щенка.
Через пятнадцать минут в конце концов звонит телефон, слава Богу, это Дейв, благослови, Господи, этот гнусавый ливерпульский акцент:
– Таксист уже везет тебе ключи. Придется ему заплатить, но он едет с соседской жилой службы, тогда это обойдется тебе лишь в пару монет. Ключи должны быть у меня в пять часов, сегодня.
– Я – твой вечный должник, друг.
– Это точно.
Я бросаю трубку, покидаю старуху и бегу на первый этаж. там очень холодно, поэтому я застегиваю куртку на все пуговицы. Мне не пришлось ждать долго, совсем скоро ко мне подъехало такси с каким чучмеком за рулем, который протянул мне ключи – огромную связку, которую я прячу в карман и отправляю его.
Я открываю огромные черные деревянные двери, и меня чуть не сносит волной ужасного запаха. Я нащупываю включатель, и слабая желтая лампочка тускло освещает комнату. Я направляюсь к алюминиевой цистерне на колесах. Она – почти семь футов. Как мне заглянуть в нее?
Затем я вижу в комнате множество старой, поломанной мебели, расставленной у стен. Я закрываю за собой дверь, чтобы ни один мудак не потревожил меня. Весь пол завален хламом, поэтому мне не так легко добраться до цистерны. Я приставляю старый буфет, запрыгиваю на него и заглядываю в мусорную цистерну. Она почти полная, всюду летают мухи, которые хотят сесть на меня, словно я – один с тех несчастных детей из Африки, фото которых я видел когда-то в журнале. Но я не вижу собаки.
– Давай, мальчик ... Ко мне, ко мне ...
Но я ничего не слышу. Я залезаю в цистерн, и мои ноги увязают в сжатом дерьме. Едва удерживаюсь, чтобы не блевануть, весь дрожу, что в ебаной лихорадке. Я запускаю руку в кучу какого-то редкостного дерьма, а когда достаю ее оттуда, то вижу, что теперь мои пальцы покрыты настоящими ебаными экскрементами. Я снова сдерживаю позыв к рвоте, снова и снова лезу к этой куче хлама. Это просто ужасно, здесь можно найти что угодно: подгузники, домашний мусор, баночки из-под джема, использованные гондоны, бутылки, окурки и картофельные очистки. Здесь было все, кроме ебаного щенка.
Вдруг я слышу громкий шум из трубы над своей головой и отпрыгиваю на другой конец цистерны. Едва успел, потому что в следующее мгновение на место, где я стоял, падает мешок с бутылками. Мудаки, чуть не убили меня! Пожалуй, это кто-то именно с тех этажей, которые я приказал сторожить этим ебаным шотландцам! Вонь стала еще сильнее, она чуть не обжигает мне ноздри, у меня даже в глазах начинает щипать, я почти ничего не вижу.
Ебаный пес не мог пережить этого. Видимо, его раздавило мусором, и теперь он похоронен где-то на дне этой цистерны. Я вдыхаю старую пыль и запах дыма, и они достигают моих легких так ощутимо, что я взрываюсь кашлем и блюю. Я почти ничего не вижу сквозь слезы на глазах. Мне так плохо, я уже собираюсь выбраться отсюда, когда вдруг слышу, как кто-то возится в ближней кучке мусора. Я начинаю рыться в ней и вытаскиваю оттуда что-то похожее на мокрую газету, но это – щенок, он лежит в яичной скорлупе, использованных пакетиках из-под чая и остатках картофеля. Оно смотрит на меня своими огромными глазами. Но я вижу что-то в его рту.
Я снова чувствую готовность расстаться с содержимым своего желудка, когда разглядываю внимательно эту добычу. Это – кукла, маленькая кукла. Почти двенадцать дюймов пластика, увенчанных большой головой и костлявыми конечностями. Она похожа на какого-то пришельца, залитого томатным соусом и покрытого разнообразным грязью. Собака держит куклу за ногу. Мне это совсем не нравится. Кровь стынет в жилах, у меня стучит в ушах. То, как кукла свисает с челюсти щенка ... хорошо, хоть глаза у нее закрыты, но веки немного вздрагивают, когда щенка шевелится. У куклы черные грязные волосы. Рана на голове, из которой выливается какое-то светлое вещество. Это не кукла ... Это больше похоже ...
До меня доходит ...
Эта ножка ...
Мое лицо ...
Ее крошечное лицо ...
Я не могу пошевелиться. Просто сажусь прямо на мусор, смотрю на щенка и на этого окровавленного ребенка с кожей цвета кофе. Пес выпускает ее из зубов и ползет ко мне. Я беру его на руки, чешу ему шейку. Он такой теплый, тихонько скулит, я даже вижу, как его ноздрей вырываются струйки горячего дыхания в этой ледяной комнате.
Не могу отвести взгляда от этого ... создания, которое лежит в мусоре. Его глаза закрыты, будто оно спокойно спит.
Как мне плохо ...
Это – не ребенок. Язык не повернется назвать так это создание. Нужно быть больным на всю голову, чтобы называть это ребенком. Надо убираться отсюда. Но надо проявить хоть немного уважения к нему. Я не могу просто взять и бросить его здесь, будто какой-то хлам. Это же каким надо быть подонком, чтобы так поступить
Господи, что же она сделала?
Не знаю, что нужно делать в таких случаях, надо выбираться отсюда, и здесь позади меня падает еще один мешок с мусором, больно ударяя меня по спине, надо поторопиться. Щенок лижет мне руку, я прижимаю его к боку и лезу вверх. Затем покидаю эту комнату и закрываю за собой дверь.
И вот я, весь такой вонючий, целую вечность иду по улице, пряча щенка под курткой. Солнце уже садится, я все дрожу от холода, когда добираюсь до канала.
Щенок прекратил скулить, видимо, тоже замерз. Кажется, задремал малой. Все, о чем я могу думать, – это то создание из мусоропровода. Первый вопрос, который мучает меня, – почему, потом – как, и, в конце концов, – когда. Дата. Время. Жилищная служба совсем недалеко, я быстро добираюсь до нужного мне дома и оставляю ключи на ресепшн. Девушка за стойкой смотрит на меня, как на нищего, которого надо выбросить, но все же сдерживается. Не думаю, что я мог показаться ей хоть немного привлекательным тогда: я все провонял, весь покрытый каким-то дерьмом неизвестного происхождения, одетый в старую куртку, из которой виднеется ухо щенка. Я быстренько убираюсь оттуда и снова выхожу к каналу.
Что мне теперь делать ... О чем она думала? Уже поздно, но это противозаконно, я точно это знаю ...
Я гуляю по берегу, прохожу под мостами, потом на город начинает опускаться темнота. Щенок снова скулит, все громче и громче. Я понимаю, что время возвращаться домой, останавливаюсь только у супермаркета, чтобы купить немного собачьей еды. И вот, сделав огромный крюк по улицам, я снова в родном подъезде, шагаю к лифту. Добираюсь до квартиры, пускаю собаку на пол и иду на кухню, чтобы накормить этого малого говнюка ...
– Твой чек еще не пришел, Никси? Мне нужны деньги, друг, – начинает Рентон, но вдруг видит собаку, которая обнюхивает каждый угол нашего жилища. – У нас собака! Клево.
Только сейчас я замечаю, какие ужасные у Рентона мешки под глазами. Он сообщает мне:– Кстати, ты очень воняешь.
– Господи, Никси, а он прав, – подтверждает Кайфолом.
Я тоже не могу с ним не согласиться. Собака облизывает Рентону руку, они начинают играть со щенком.
– А давайте назовем его Чек, – предлагает Рентон.
Пока я насыпаю собаке еду в суповую миску, вижу, что они все это время курили героин.
– Он мне нравится, – говорит Рентон. – У меня ужасные вены. Я даже кровь сдавать не могу, потому что мне никогда не могут их найти.
– Пустая трата героина, – говорит Кайфолом. – Львиная доля сгорает в воздухе. Но я могу легко отказаться от героина. Я делаю это только потому, что в понедельник – наш первый рабочий день.
– Как можно, бля, так ничего не делать целыми днями? А?
– Отдыхать, – с этими словами Кайфолом довольно указывает в сторону кухни. -
Те ебаные бутылки, стоявшие там уже столько месяцев, как думаешь, кто их взял и выбросил?
– Что-что ты сделал?
Нет, ну это мудак меня натурально убивает!
Я сжимаю кулаки от гнева, но они ничего не замечают. Затем снимаю куртку. Зажигаю трубку, вдыхаю это ебаное дерьмо в свои легкие так глубоко, что у меня кружится голова, и вдруг я чувствую себя значительно лучше. Мне даже похуй на то, что Кайфолом сейчас пиздит по телефону с кем-то из самой Шотландии, я даже не думаю о счете, который мне пришлют за неделю.
– Да, я хорошо ем, мама, даже за двоих. Нет, никто не забеременел. никаких бамбино. – Он зажимает трубку ладонью и шепчет нам: – Господи, блядь, Иисус! Ох, эти итальянские мамы ...
Я прохожу через всю комнату, чтобы повесить куртку на место. Затем сажусь, хватаюсь за голову и пытаюсь напрячь извилины. Слышать не могу этой ужасной музни, которую они поставили. Кажется, какой-то альбом «Пог». Я кричу им, чтобы они сделали тише.
– Это «Red Roses for Ме», Никси, я специально ради песни «Морские волки» ее включил, потому что мы теперь тоже моряки! – возражает Марк и в очередной раз показывает мне сингл этих их северных исполнителей.
Я делаю вид, что мне очень весело, и Марк снова передает мне трубку; я снова глубоко затягиваюсь. Легкие, а затем и вся моя голова наполняются этим дерьмом. Я откидываюсь на спинку кресла, наслаждаясь ощущением того, как моим конечностям растекается тепло, а в голове становится так пусто, что я забываю обо всем.
– Мне вообще похуй, – говорю я Рентсу. – Зачем вообще нужна эта музыка? Пустая трата времени, ты просто начинаешь верить, что дела у тебя не так плохи, как тебе казалось в начале. Это все равно, что аспирина выпить, когда болеешь лейкемией.
– Но это клево, – продолжает он, хотя я его уже не слушаю, теперь мне еще больше похуй, если это вообще возможно.
Здесь вообще уже больше никто никого не слушает. И это их постоянное «клево», к чему они тычут его к каждому предложения? Почему я никогда не слышал, чтобы шотландцы на телевидении так говорили? Я задумываюсь над этим и чувствую, как моим телом распространяется героин, вдруг успокаивая меня. Щенок ссыт в углу, я начинаю смеяться. Марк качает головой и говорит:– Слушай, а уж у тебя здесь мебель, Никси.
– Все мое – твое, – отвечаю я, именно это и имея в виду; но чем они мне отблагодарили за все это время?
– Не говори только Кайфолому, а то все окажется на барахолке на Бервик-стрит так быстро, что ты даже слово «героин» произнести не успеешь, – смеется Марк, но сразу же осознает, что только что сказал. – Нет-нет, я не из таких, но за Кайфоломом смотри.
Кайфолом кладет трубку:
– Схожу в парикмахерскую, надо приссести себя в порядок, – кажется, он пародирует того крутого парня, которого я видел на Новый год, Господи, какой же он был сумасшедший! Кайфолом проводит рукой по волосам и говорит: – Гребанные обязанности верховой езды ночью. Это совсем не будет скромным.
Бедный старый Фрэнк, пожалуй, сейчас икает, как безумный, в своей Шотландии, потому что они все время смеются над ним. Да, он не из тех, с кого можно покритиковать в лицо.
– На это нужно много времени, – говорит Рент. – И я не о сексе, я о том, чтобы ты снова стал красавчиком.
Кайфолом показывает ему V пальцами и идет по своим делам.
– Ты не против, если я позвоню одному другу из Эдинбурга? Я оставлю тебе деньги за переговоры, – просит Рентон с обычной своей одурманенной улыбкой , подперев рукой подбородок.
– Звони уже, бля, – позволяю я, потому что мне сейчас действительно наплевать на все.
– Хорошо, – улыбается он, демонстрируя свои желтые зубы. – Только еще разок покурю ... коричневого ... всегда напоминает мне спелую дыню по цвету.
Затем подзывает к себе собаку:
– Чек ... Иди сюда, мальчик ... клевое имя для собаки. Господи, я же договорился встретиться со Стиви в Вест-Энде, бля, я – баклан ... Нормальный парень, свой в доску. Надо встретиться ... Только еще разок ширнусь...
И тут я понимаю, что тоже хочу еще, даже больше – я чувствую себя, как утомленный голодом российский деревенщина во французской кондитерской, потому что с понедельника мы приступим к работе.