Текст книги "Героинщики (ЛП)"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 46 страниц)

Нет, плохо мне приходится за завтраком в столовой. Оказывается, Мерриот стучал в наши двери всю ночь и все утро. Он недоволен, у него даже челюсти от гнева трясутся. Он ставит рядом с нами свою поднос с миской каши и кофе, потом нависает над нами и дает хорошего нагоняя.

– Я вас, говнюков, этой ночью искал, – по-змеиному шипит он на меня, Кайфолома и Никси. – А что бы случилось,. Ели бы я должен вам отдать партию?

Мы молча смотрим друг на друга.

– Чтоб больше такого не было! – угрожает он, садясь на стул.

– Очень приятный способ пожелать доброго утра, – говорит Кайфолом.

Я начинаю психовать, моему терпению тоже приходит конец. Будто мы именно на это подписывались. Я начинаю просчитывать все; прибыль от партий, время, которое мы потратим на их доставку ... Кажется, этот мудак считает, что он – наш хозяин. Что ж, время напомнить ему, что я – не его собственность.

– Никто не обещал, что будет легко и приятно, – говорит Мерриот, и я замечаю, как в глазах Кайфолома вспыхивает возмущение, когда старый наркоманский мудила смотрит на него, чтобы убедиться, что он правильно его понял. – Я понятно объясняю, Саймон?

– Лучше о нем позаботься, – указывает Кайфолом на меня, точно догадался, что я переспал вчера с Шарлин. – Mancanza di disciplina.

– О чем это он? – спрашивает Мерриот Никси.

– Хуй его знает.

Этот мудак думает, что мы подсели так же прочно, как и он сам. Но мне кажется, дела у нас совсем другие – существует большая разница между тем, как изредка курим мы, и его сильным привыканием к наркотикам; он сейчас – как марионетка, которой руководит какой-то говнюк, которому похуй на всех и вся.

Мерриот заводит старую песню, он самовлюбленно и надменно отчитывает нас:

– Как только вас поймают, сразу отправят назад, в ваш городишко, где вы будете просить милостыню, чтоб ширнуться, потому что вас может спалить Кертис, когда заступит на смену, – предупреждает он, обводя нас суровым взглядом, но он не страшнее какого-нибудь Лэрри Грейсона в балетной пачке. – Не давайте ему никакого повода для обыска, потому что он обнажит вам жопы и залезет каждому в очко до самых кишок, только бы найти наркоту.

Я замечаю, как Кайфолом закатывает глаза в театральной жесте, но ужасная перспектива точно не прошла мимо его ушей. Мерриот злорадно смеется, но сразу становится мрачным; больше он не играет в игры и не пытается произвести лишнего эффекта.

– Если серьезно, то вы можете очень сильно вляпаться, и никто никогда не узнает, что вас заварили в цистерну и пустили в открытое море. Видимо, это дерьмо собачье или просто преувеличивает, но нас проняло, и мы сразу почувствовали в себе дисциплинированность. Я стыдливо смотрю на колени, затем – на Никси.

Мерриот встает, едва коснувшись своей каши, но так крепко опирается на стол, что у него аж костяшки пальцев белеют.

– Держите себя в руках, или я заменю вас, блядь, – рычит он и выходит прочь.

Кайфолом качает головой:

– Кто такой этот хуй, о котором он рассказывал? Во что ты нас втянул, Никси?

– Нечего было тогда подписываться, – отвечает Никси.

– Я подписывался только на наркоту для себя. Этот мудак только это нам и обещал. И все было хорошо. Сейчас мне это больше не нравится. Это – конец. Мой друг Андреас целые тонны коричневого где-то находит. Если бы мы только могли провезти его через таможню...

Кайфолом говорит тише, кажется, теперь к нам прислушивается Кремовая Рубашка. Вероятно, наши туристы как раз должны были вернуться, а потому нам было начать готовиться к плаванию в родные английские пенаты. Он откашливается, крутит свою вездесущую папку, указывает нам на часы, разворачивается на каблуках и идет по своим делам.

– Блядь, – ноет Кайфолом, – здесь даже вздохнуть нельзя свободно, чтобы ни один пидор к тебе не приебался. Официальная экономика, «теневая» экономика, без конца и края. Каждый хочет трахнуть тебя в задницу.

Он делает драматическую паузу и объявляет:

– Ладно, марш, марш. Начинается новое ебаное утро. Все по боевым постам!

Фастфудовский бак

Каким мрачным выдалось сегодняшнее и без того ужасное утро, друг ...

Я собрался навестить Франко в тюрьме, типа. Мы договорились с Джун, его мамой и братом Джо о встрече так, чтобы больше никого не встретить. Его приговорили к двенадцати месяцам, но выпустят через полгода. Бля, какие-то парни с Локенда заглянули в наш бар выпить после футбола, и Франко вдруг увидел, как Ча Моррисон резанул Ларри, и Фрэнку пришлось замесить двух ребят с Локенда. Но один из них оказался не другом Моррисона, а кузеном Сейбо. Возникло много «противоречий», в результате которых Сейбо теперь точно не захочет посещать Фрэнка в соутоновской колонии. Ага, слышал, Эли видела его в ту ночь, он тогда сказал ей, что вышел на тропу войны.

И вот мы заходим в тюрьму, там холодно и сыро, нас заставляют оставить свои вещи типа ключей и часов в маленьких ящичках. Не то чтобы я когда-то в жизни имел часы, типа, но вы поняли, о чем я. Затем тебе дают жетон, и только после этого ты можешь зайти в комнату для встреч и сесть за столик под пристальным наблюдением. Когда я вижу Бэгби, должен признать, в форме он выглядит неплохо. Еще больше накачался в тюремной тренажерке. Все, что его беспокоит, – или в Перте сейчас Ча Моррисон и ждет ли он мстительные когти нашего сумасшедшего кошака. Как он сам говорит, это единственное, ради чего он хочет выйти на свободу. Он расспрашивает меня о Лейте и все такое, а потом начинает воспитывать меня на предмет употребления наркоты.

Именно тогда, когда я решаю, что допустил ошибку, придя сюда, он будто устает от меня и говорит:

– Слушай, спасибо, что зашел ... Но я не люблю, когда ко мне приходят. Здесь скука страшная, совсем не хочется знать, как там дела вне зоны.

– Да, друг ... – киваю я, потому что вижу, к чему ведет этот кошак, мне и самому не нравились чуваки, которые посещали меня в «Док Гатри», понимаете?

– Поэтому не трать свое время на хождения ко мне, нам не о чем говорить, – говорит он, ища взглядом охранников. – Это тебе не за пивом болтать. У меня не будет ничего нового, лучше посети мою мать, она мне часто передачки сюда носит.

Пожалуй, я немного расчувствовался, обиделся, что мой порыв не оценили должным образом, но он смотрит на изгиб моего локтя, заклеенный пластырем, и говорит:

– Только не ной, у тебя на роже все написано, я не гоню тебя прочь! Неплохо, что ты пришел. Просто я тебе говорю: не надейся, что мы сейчас просто возьмем и поговорим, не тратьте свое время зря.

– Ладно ... Понятно. Э-э-э ... «Хиббс» сыграли хорошо в субботу.

– Знаю я, как ебаные «Хиббсы» сыграли, Кочерыжка. У нас здесь есть и газеты, и телевизор, ты совсем тупой, бля? – качает головой этот мудак.

Я захожу с другой стороны:

– А ты видел программу о гибралтарских обезьянах, показывали недавно? Клевая такая была. Никогда не думал об обезьянах, то есть думал, но не задумывался, если ты понимаешь, о чем я. Но теперь задумался по-настоящему, была там одна обезьяна ...

Он молча поднимает руку, жестом прося меня заткнуться, будто римский император или кто-то такой.

– Не видел этой программы, – ставит он точку в нашем разговоре, но вдруг спрашивает: – Как твоя рука?

– Хорошо, друг, как новая, будто ничего и не случилось.

– А я тебе с самого начала так говорил, что ты суету зря разводишь без никаких оснований! Ты, блядь, как мертвый лежал там, когда тебя ребята из дома выводили!

– Да, извини, друг, – соглашаюсь я и передаю ему привет из Лондона от Кайфолома и Рентса, что является чистой воды ложью, потому что они оба только плюются, когда я вспоминаю его имя, но мы, типа, друзья.

Не то чтобы Попрошайке были нужны эти приветствия, но все равно я делаю это. Однако я замечаю, что ему не похуй, что он где-то в душе очень рад видеть меня. Именно так и поступают настоящие друзья, не так ли?

Но встречи в тюрьме подрывают моральный дух, поэтому я, типа, радостно покидаю это место и прохожу через тюремную ворота, чтобы попасть в реальный мир. И здесь значительно лучше. Однако если в тюрьме нечего делать, то здесь то же самое, только стен и охраны нет. Но, по крайней мере, не ждешь передачку с едой, чтобы насытиться как следует. Скука, друг. Она – как ядовитая таблетка в твоих внутренностях, как кислота, которая разъедает твои органы. А самое ужасное начинается в постели, ночью. Я все хочу вытянуть ноги, но они начинают ныть, я вздрагиваю всем телом, сжимаю кулаки от страха и сворачиваюсь клубком. Пожалуй, хуево приходится кошакам, друг.

На улицах меня встречают закусочные, магазины и мусорные баки с кошаками, типа. Я всегда быстро хожу, ничего не могу поделать с собой с того времени, как еще в школе стал чемпионом по бегу. Но сейчас мне двадцать один, и у меня есть ключи от отдельного жилья, я уже мог присесть и отдохнуть. Но такое промедление просто убивает меня, друг. Порочный круг. Стресс, если ходишь на работу, стресс, если у тебя ее нет. Каждый думает только о себе и о том, как уцепиться кому-то другому в горло. Никакой солидарности, понимаете? Работы у меня больше нет, ничего вообще нет, мне некуда идти.

У меня очень сильный сушняк весь день, но я откладываю в сторону то странный коричневый героин, который я приобрел у Джонни прошлой ночью. Судя по его виду, этот мудак достал это вещество разве что из своей мочи, потому что этот героин больше был похож на какао-порошок с рекламы, понимаете? Мне даже рекламную песенку захотелось спеть, типа, «Свои чашки подставляй, горячего Кедбери получай!». Но он сказал, что другого сейчас нигде не достать. Я уже закатываю рукав и чешу болезненные струпья. Я сдираю их, и из раны течет желтый гной. Я резко опускаю рукав друг, смотреть больше на себя не могу ...

Когда автобус привозит меня назад, в Лейт, я встречаю последнего, кого ожидал увидеть на этих опустошенных ветром улицах, – Второй Призер.

– Эй, Рэб, – кричу я ему, когда этот кошак появляется на Боннингтон-роуд.

– Кочерыжка ... – отзывается он, останавливаясь рядом со мной, и начинает, задыхаясь от восторга, рассказывать мне о том, что он больше не бухает, что у него новая телка, Кэрол, подружка Элисон, что он начал снова качаться и слышал от одного чувака из Фолкирка о суде, но не мог позвонить от своего босса в Данфи.

Рассказывает мне все это и следует дальше в сторону Джанкшн-стрит.

Да, странно видеть, как у кого-то дела идут вверх. Он стройный и подтянутый, а не бухой, наслаждается горячим сексом с какой-то фройляйн, за хорошую игру он получит деньжат на корку хлеба и масло к ней. Когда задумываешься над этим, понимаешь, что у него есть все, друг, но это еще ничего не значит, и я в отчаянии и отчаянии шагаю к своей одинокой квартиры. Я завидую ему, от зависти я зеленый, как Джимми О'Рурк в своем клипе.

Но я отвлекаюсь и возвращаю на Ньюгейвен-роуд. Когда я захожу в назначенное место, Мэтти уже ждет меня. Должен признать, Мэтти – один из тех немногих ребят, с которыми я ну никак не могу найти общий язык. У нас с ним нет ничего общего, да? Однако меня одного он мог попросить помочь с переездом, потому Рентс с Кайфоломом поехали в Лондон, у Томми совсем нет свободного времени, он теперь тоже – влюбленный кошак, а Франко сейчас находится под опекой Ее Величества.

Я раньше думал, что он меня терпеть не может из-за того, что он сам из Форта, а я родился в Киркгейте, но нет – Кизбо тоже из Форта, а его Мэтти ненавидит даже больше, чем меня. Однако происхождения тоже имеет значение. У них там, в Форте, совсем другой менталитет, они не такие, как лейтовские кошаки. Типа, я из Киркгейта, а Кайфолом – из Банана-Флэтс. Но эти мудаки – настоящие нелюди, Форт в их крови, если вы понимаете, о чем я. И я стараюсь обсудить это с Мэтти:

– Вы, фортовские кошаки, всегда в защите, таков ваш менталитет, ибо вы из района Форт, который похож на настоящий форт, так вас воспитывали, что вы живете отдельно от Лейта, что вы заперты в своих стенах. Мы с Кайфоломом тоже родились немного в другом месте, записанном в Эдинбургской городском совете, но мы не такие ограниченные. Мы с радостью выходим в открытое море. Но ты, Мэтти, родился для того, чтобы сохранять свой иной менталитет. Понимаешь?

Рентс, например, Кайфолом, тот же Кизбо точно поддержали бы разговор, но Мэтти просто говорит:

– Блядь, а я еду за теми ключами от квартиры в Уэстер-Хейлс. Она ее хочет, но я не знаю...

В этом весь он, друг. Это – его уровень общения. Я даже думаю, что именно поэтому Мэтти так и не сумел выжить в мире рок-н-ролла: то есть не только из-за своей криворукости и полного отсутствия навыков игры на гитаре. Представьте, как этот кошак сидит в студии вместе с Фрэнком Заппой с «Mothers of Invention» , тот говорит ему о высоких материях, а он свое: «А я еду за ключами от квартиры на Уэстер-Хейлс». Что бы там, в студии, ему на это ответили? «Круто, парень, давай ударим по кислоте? »Это я все к тому, что надо знать, что и где отвечать, надо уметь общаться с людьми, понятно?

Мы выгружаем из фургона новые и новые коробки с различными вещами и заносим их в подъезд; и хотя на улице не жарко, я все вспотел. Я рассказываю Мэтти о странном коричневом героине Свона, но тот отвечает: «Да, это правда, сейчас белого не найти». Затем я говорю ему, что ходил к Бэгби, и оказывается, что он тоже у него был. Прогресс, мы хотя бы парой слов перекинулись! Он рассказывает мне, с кем водился Франко, что он был типа Лебедя и Сикера, работал на Дэйви Силу и я больше его не слышу, потому что во мне все смешалось, я все видел в ложном свете. У меня кружится голова, мне надо присесть, потому что теперь я не знаю, то ли от героина, который я уколол себе вчера, или еще что-то ... Я смотрю на гнойный струп на руке и радуюсь, что ширялся только своими шприцами, так же, как и Кизбо ...

Бля, да что с тобой происходит? – слышу я голос Мэтти, а потом вижу его лицо в неясном свете. – Давай, ты, придурок, говори, что случилось!

Но я не здесь. Что-то не так. Меня заразили. Меня тошнит, типа, вокруг сама темнота, за сотни миль от меня ...

– Мне надо в больницу, Мэтти, я умираю ... Типа ...

– Блядь, что с тобой?

– Мне пора, дружище, – говорю я и встаю на ноги, все вокруг кажется мне ночным кошмаром.

Мэтти спрашивается, как же он сам сможет все это разгрузить, но я, шатаясь, как пьяница, направляюсь к Ферри-роуд. Затем блюю и заваливаюсь на бок, хватаясь за перила на лестнице; какая-то женщина с ребенком спрашивает, все ли со мной в порядке, а я только встаю и иду еще немного по дороге ...

А потом ...

Открытое море

Первая неделя в «Силинк» бесспорно был полна событий; мятеж, немного героина и немало развращенного секса. Именно в такой пропорции. К тому же, Мэрриот спланировал наш первый выход в свет. У нас никаких шансов удержаться здесь до конца месяца.

Это – самое удивительное место, где мне приходилось работать; даже понедельные соревнования в туалете Гиллзланда вне всякого сравнения. По количеству работников «Свобода выбора» ничем не уступает «Марии Селесте». Мы стали экспертами по уходу от работы; кстати, этим не брезгуют не только сезонные работники типа нас, но и постоянные рабочие. Все они подписали новые контракты, по которым они должны работать дольше за значительно меньшую плату, поэтому, признаю, у них нет никакой мотивации. Так что если у пассажиров возникают какие-то вопросы, они физически не способны нас найти. А в тех редких случаях, когда нас можно увидеть на публике, мы просто прогуливаемся с солидным видом по палубам, всегда делая вид, что очень куда-то спешим. Кремовая Рубашка постоянно разыскивает привидения: именно с ними можно сравнить каждого, о ком спрашивает Кремовый. Конечно, никто никого не сдает.

Когда меня приставили к кухне, я сначала подумал, что это станет настоящим наказанием, но оказалось, что это очень весело; значительно лучше обычных обязанности стюарда. С одной стороны, не приходится разнимать футбольных фанов или усмирять буйные вечеринки. В такое дерьмо мне совсем не хочется лезть. Но, честно говоря, и в контрабандные дела Мерриота тоже. Конечно, я рад пронести через пошлину несколько граммов, но тянуть в трусах целые пакеты неочищенного коричневого героина только для того, чтобы перепродать их каком-то толстому чудиле, который приезжает к нам на БМВ и отвозит все в свою виллу на Коста дель-Сол – это совсем другое дело. Хуже этого – только в армии служить. В армии Тэтчер многие за такое берутся, мне Кайфолом рассказывал. Он, кстати, тоже со мной согласен. Осталась одна маленькая проблемка – сообщить о своем отказе Мерриоту. Но мне сейчас на это похуй, я думаю совсем о другом.

Щелк-бац-бац, говорит наш корабль, направляясь через Северное море, пугая крикливых чаек, которые летают вокруг, питаясь собственными экскрементами. Бац-бац-бац, грохочем мы с Шарлин, которая хватает меня за голову и толкает вниз; мы жестко трахаемся на корабельной койке, ее волосы разметались по подушке, я посасываю и вылизываю ее волшебное мохнатое влагалище, пока она не кричит от удовольствия или я не задыхаюсь. Ее маленький, кукольный ротик на моем члене, безумные глаза горят каждый раз, когда моя головка касается ее горла. Мы соревнуемся в оральном сексе: кто продержится дольше? Обычно, я побеждаю, благодаря тому, что могу представить пиздоподобную рожу Ральфи Гиллзланда в решающий момент, чтобы немногопридержать финал. Моя мужская сила не такая мощная, как раньше, но, по крайней мере, коричневый героин не лишает меня ее полностью, как беленький. Юношеское либидо против хронической привычки к героину можно сравнить только с первичной битвой между непреодолимой силой но не движущимся предметом. Но рано или поздно, победитель останется только один, и поэтому я стараюсь контролировать свое применение героина. Это для меня – своеобразный час расплаты, потому что после безумного возбуждения и усилий, которые я прилагаю для того, чтобы держать хуй в стойке, мне просто хочется расслабиться и отдохнуть. Никогда не думал, что я могу творить такое же пальцами и ебаным языком, я – как тот языкастый парень из «Kiss» или тот толстяк с «Bad Mannes», который всегда напоминает мне Кизбо ...

На палубе – бесконечная вечеринка, потому что наши пьяные клиенты никак не могут сопротивляться бухлу и постоянному разгулу. Кайфолом быстро пережил нашу связь с Шарлин, обнаружив, что красивые девочки действительно любят моряков и готовы отдаться им в каком-то корыте с огромным удовольствием. Из всех ребят только Кайфолом живет в каюте один, благодаря легенде, которую он рассказал Кремовой Рубашке:

– Я несколько необычно веду во сне, Мартин, и мое поведение может смутить возможного соседа. Я бы не хотел, чтобы кто-то чувствовал себя неловко из-за меня, поэтому вынужден попросить, если это возможно, отдельную каюту. Этот придурок сочувственно посмотрел на него, сказал:

– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.

Но до сих пор нам приходилось проносить через пошлину только крошки наркоты.

Я чуть не обосрался, когда увидел впервые того таможенника, Фрэнки, с которым теперь мы спокойно пьем пиво в баре. Он – свой парень. Но однажды случилось так, что я нес очередную партию, а его не было на месте, работал какой-то незнакомый парень. Я быстренько начал убираться оттуда, подальше от корабля, пока не обнаружил Фрэнки, который стоял прямо за мной.

– Посрать отходил, – радостно сообщил он, отводя меня от того другого парня и проводя через пошлину.

Сначала самой большой проблемой для меня был повар. То есть не сам (он оказался замечательным парнем, когда мы познакомились ближе). Дело было в работе и особенно – в ебаной жаре. Если вы никогда не работали на кухне на предприятии, вы никогда в жизни не поймете, насколько там жарко и тяжело. Но я быстро научился бежать с работы, в основном благодаря Шарлин. Она называет нас «друзьями с привилегиями». Шарлин дала мне понять, что дома ее ждет парень и я – лишь временная замена.

Поэтому мне приходится контролировать и свою безрассудную страсть, и это нелегко. Мне она кажется девчачьим английским эквивалентом меня же самого; такая Доковская принцесса Рентон с Четгема. Но нельзя забывать о ее парне. Шарлин не хочет рассказывать о нем, меня это устраивает, однако она сказала, что он – не вор, так, иногда ворует, что меня немного успокоило. Не скажу, что это очень романтично – трахаться на этой узкой постели, но она так же неутомимая, как и я; после секса мы всегда идем на палубу, накинув на себя только самое необходимое, чтобы нас никто не спалил, и наблюдаем, как медленно встает солнце над портом. Ледяные капли дождя стучат по беспокойным водам гавани, докам и другим портовым здания, свистят мимо нас, попадая на палубы. Огромные лужи покрывают мостовую. Одинокие фигуры борются с ветром, завязывая тяжелые канаты на кнехты или просто гуляя по переулками с папкой в руках. Пышные волосы Шарлин развеваются на ветру, и мы стоим на палубе в одних футболках и штанах, пока – когда становится совсем холодно – один из нас не кричит «СДАЮСЬ», и мы быстро отступаем крабовой походкой по узкой лестнице в вонючую кают, где трахаемся снова и снова.

И вот мы сидим после смены в бильярдной на амстердамском побережье – мы с Кайфоломом просто наблюдаем, а Шарлин играет в пул с двумя ливерпульскими девушками, которые курят, как паровозы; эти телки – пассажирки с нашей корабля, которые почему-то соизволили уделить нам внимание. К нам выходит Никси, который выглядит как испуганный школьник, за ним следует Мерриот, который тоже еле сдерживает эмоции. Последний смотрит на телок и недовольно морщится. Затем кивает головой в сторону двери.

Я смотрю на Кайфолома. Мы вежливо извиняемся перед девушками и выходим вместе с Никси и Мерриотом в коридор, откуда отправляемся в забитую людьми кафешку на площади, где еле-еле находим себе свободные места на веранде. Подходит официантка, мы заказываем кофе.

– Сегодня, – объявляет Мерриот, – каждый из вас пронесет через таможню по десять граммов.

Я уже открываю рот, чтобы отказаться, но Кайфолмм успевает ответить первым:– Извини, друг. Предложение само по себе неплохое, но как раз в этом конкретном случае мы вынуждены отказаться.

– Что? Вы, блядь, что? Вы, наверно, шутите!... У меня это дерьмо прямо тут, с собой, – кивает он в сторону сумки с эмблемой «Силинк», которая стоит у его ног, затем раскрывает ее и достает оттуда пять пакетиков.

– Как я уже отметил, мы бы с удовольствием помогли тебе, но в этом конкретном случае вынуждены отказать.

– Сука ... Что мне теперь делать с этим дерьмом? – Он таращит на нас свои оголтелые совиные глаза и только потом замечает двух мудаков, которые сидят за соседним столиком.

У одного из них на одежде прикреплен флаг Канады с кленовым листочком. В Шотландии мы веками высылали таких мудаков назад, в их Канаду, чтобы соединились там со своими предками. И к чему это привело? Они – скучные уебки, а мы – ебаный низменные наркоманы.

– А это уже не моя проблема, – высокомерно отвечает Кайфолом.

Ослепленный страхом, Мерриот смотрит на меня.

– А ты, бля, ты что, тоже меня бросаешь?

– Ну если ты спрашиваешь, – отвечаю я, замечая, как его подбородок начинает дрожать так, будто он никак не может определиться, схватить меня за грудь, или взорваться слезами, – извини, друг, но ты слишком много возлагаешь на наши плечи. Я просчитал все – граммы, заключения, выплаты ... Мы не в прибыли.

– Не будет никакого заключения, – в отчаянии взывает он, – я договорился о вас с этими отбросами с пошлины! Все чисто!

– Тогда тебе будет совсем несложно найти себе других, более надежных компаньонов для своего уникального, кристально чистого бизнеса, – отвечаю я, на самом деле наслаждаясь собой; так же считает и Кайфолом, который от всего сердца улыбается мне.

Мерриот задыхается и возвращается к Никси:

– Ты сказал мне, на них можно положиться, сука ...

Никси вдруг набрасывается на него.

– Ты кого сукой назвал? – подскакивает он и склоняется над Мерриотом, который сильнее вжимается в кресло. – Я только теперь, бля, понимаю, что ты имел тогда в виду, рассказывая о своей ебаной торговле наркотой, ты, бля, пиздюк гребаный!

Канадские туристы побледнели так, что только веснушки осталось заметным на их лицах; так, теперь мы хорошо их видим, потому что они развернулись на сто восемьдесят градусов, чтобы пристальнее нас рассмотреть. Никси толкает ногой силинскую сумку, она переворачивается, и еще один пакетик с героином выпадает из нее прямо на брусчатку. Надо сказать, я еще никогда не видел десять граммов героина, и теперь, когда оказывается, что по размеру он напоминает скорее пакетик с конфетами, чем обычное полграммовое вместилище наслаждения, мне хочется схватить его и убежать куда-то, на хуй! Но Мерриот ловкий – он чуть не захлебывается слюной, мгновенно ныряет под стол, хватает пакетик и засовывает его в сумку, одним резким, истерическим движением застегивая ее.

Мы киваем друг другу и встаем, чтобы вернуться к бильярдной.

– Вы не заплатили! – кричит Мерриот, когда официантка приносит четыре кофе с молоком. А мы только оглядываемся и хохочем, наблюдая, как этот трусливый имбицил ищет деньги по карманам, чтобы заплатить за все.

– Хорошо ты ему расписал политику партии, друг, – говорит Кайфолом, хватает руку Никси и поднимает ее в воздух, будто объявляя победу одного из боксеров на ринге, пока мы идем по площади. – Это был нокаут!

– Кажется мне, что теперь понадобятся все мои связи, чтобы мы с вами вышли сухими из воды, – грустно отвечает тот, – он ведь не шутит, да?

– Ага, – соглашаюсь я, – он настоящим дерьмом оказался. Но ничего он нам не сделает.

– Я не насчет него беспокоюсь, – качает головой Никси, а потом заинтересованно смотрит на меня: – Ты же не думаешь, что это был его героин?

– Нет ... – вру я, но понимаю, каким тупым я был все это время, у меня аж внутри все сжимается.

– Господа, думаю, наша стремительная карьера в «Силинк» подходит к концу, – подводит итог Кайфолом, ногой открывая перед нами двери бильярдной. Когда мы с Никси соглашаемся, он распутно добавляет: – А сейчас нас ждут барышни, которых надо хорошенько развлечь!