Текст книги "Героинщики (ЛП)"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 46 страниц)

– Ты что такое говоришь? – Возмущенно отвечает Гиллзланд, а потом резко обрывает. – Не суй нос в чужие дела!

– О, летние ночи, полные любви, в старом Грентоне мое достояние, оу е-е-е, оу, оу, оу е-е-е, расскажи мне больше ... – напевает Лес, отвлекая его внимание песней, в то время как мы тихонько смываемся, несмотря на Ральфи и Баннермана, которые машут рукой перед лицами, чтобы хоть немного освежить воздух.

ПУ-У-У-КАУ.

ПУ-У-У-КАУ.

ПУ-У-У-КАУ

Шон и Митч расспрашивают меня, как я провел выходные.

– В Блэкпуле. Замечательная ночка у северян. Было неплохо, но другого «Казино Уиган» уже не будет.

ПУ-У-У-КАУ.

УИ-И-И-И-ИШШШШШ ...

Я так и не заметил, откуда оно взялось, но что-то просвистело прямо в Шона над головой со скоростью пули и уткнулось в штабель лесоматериалов в двух дюймах от него. Моя кровь застыла на мгновение, которое длилась целую вечность; пожалуй, с Шоном случилось то же самое, и только потом он догадался спрятаться за кучу рам, составленных на площадке. Я не растерялся и последовал за ним; еще один короткий свист, потом звук удара – и еще один шестидюймовый гвоздь вошел в деревяшку, что лежала перед нами.

– АХ ТЫ, ЕБАНАЯ ТВАРЬ! ЧУТЬ НЕ УБИЛ НАС, НА ХУЙ! – Взревел Шон в сторону Бобби, который расстреливал нас с мощного пульверизатора.

– Надо же вас немного подбодрить, говнюки, – улыбается Бобби, выпуская в нас еще пару гвоздей, которые вновь оказываются в деревянной панели впереди нас.

– ОХУИТЕЛЬНО НУ ТЫ КРУТО ПРИДУМАЛ, СУКА МАЛЫЙ, – кричит ему Лес.

Этот подонок вообще отбитый, он точно кого-то убьет в этой «игре». Он обожает это «ружье», вот уже на его морде появилась знакомая нам идиотская улыбка.

Но он сумел удержаться, потому Лес обычно не позволяет нам таких шуток.

– Эй, Бобби, – кричу я, вставая, – давай, парень, осторожно положи оружие на пол! Если Гиллзланд увидит, нам пизда! Давай уже, дружочек, не тяни.

Бобби смотрит на нас молча, мне кажется, что я вижу, как он убирает пульверизатор, но вдруг ужас пробегает по моему позвоночнику, когда он наставляет «оружие» на меня и выстреливает ...

Ебаный в рот ...

Конечно, он промазал, но я чуть не обосрался, почти навалял прямо себе в штаны.

– Хуй ты ебаный, Бобби! Стрелял бы лучше по шпалам!

Теперь Бобби догадался стрелять по шпалам, используя свое новое оружие по его истинному назначению, но Шон все равно продолжает раздражаться.

– Вот же мудак, хорошо, что работает в стороне, а то бы я не удержался, – бурчит он, запустив пальцы в шевелюру. – Говорю тебе, Марк, у него будто в голове совсем пусто. Обещаю, если он еще раз сделает это, Гиллзланд точно об этом узнает!

– Я лучше с ним сам поговорю, – предлагаю я.

– Марк, я не стукач, и ни в коем случае не хочу, чтобы этот подонок потерял работу, но он всем житья совсем не дает. Пусть работает, как надо, и прекратит эту хуйню творить!

Он был прав. Бобби был болтливым, любил показуху, язык у него был хорошо подвешен, он был бы бесстрашным суперзвездой в этом своем крутом образе; некий психически неуравновешенный подросток, попавший в нашу честную компанию по какой-то программе реабилитации; несколько его странных поступков – и он стал для нас настоящим иностранцем, почти пришельцем.

Тем не менее, мы все от души любили этого парня, он скрашивал нашу скуку длинными рабочими днями, хотя и знали, что он может вывести нас из себя в любой момент, довести до белого каления, а возможно даже к освобождению или серьезной производственной травмы. Бывали у меня времена, когда я был счастлив смыться из универа сюда, на работу, прямо как сейчас; такой вот печальный конец.

Часы показывают долгожданную минуту, и я даю малому Бобби по спине, после чего мы складываем все инструменты и направляемся в сторону столовой.

– Я знал, что делал, – даже не пытался оправдаться он, – я бы никого не пристрелил, друг, ты что.

– Что-то в этом есть, Бобби, но прошу тебя – будь осторожнее.

Бобби кивнул, признавая свою вину. Он хорошо относится ко мне, меня все психи любят. Я слишком долго уже воспринимаю наш мир как жесткое, запутанное и неправильное место, а потому никогда не сужу никого – по крайней мере вслух – и всегда прощаю другим прихоти и пороки, терплю любые розыгрыши. Именно они делают нашу жизнь интереснее. Мы идем двором в столовую, которая примыкает к складу, где работали еще несколько отделов промышленной зоны. Шон все еще дулся и держался стороне от Бобби, потому что тот прятал где-то в кармане проклятый пульверизатор.

Столовая наша не отличалась ничем особенным. Там готовят какие-то пирожки и хот-доги с бобами, чипсы и булочки с начинкой, но большинство рабочих все равно приносили еду с собой. Большая Мел, которая больше походила на танкер, чем на девушку, сегодня пришла завтракать без своей жуткой подружки.

– Как ты, Мел, красавица?

– Неплохо, красавчик мой.

– Почему же, Мел? – Спрашиваю я, когда ко мне в очередь пристраиваются Лес, Бобби и Митч.

– Напарницы нет сегодня, Марк, она на больничном, – девушка говорит почти шепотом, когда к нам приближаются Ральфи Гиллзланд, Баннерман и Бекс.

Мы ненавидели этих подонков – Пиздомордого, Баннермана, мастера со скрипучим голосом, Бекса, его мерзкого сопливого дружка.

– Заказ на сталь уже доставлен? – Кричит мне с конца очереди Баннерман, огромный пиздюк, похожий на шкаф со своими квадратными головой и телом.

Я стараюсь вообще не общаться с Баннерманом, а особенно мне не хочется это делать во время своего ебаного перерыва.

– Сегодня утром отвез грузовиком, – с невероятным удовольствием отвечаю я.

И это только благодаря упорному труду малого Бобби. Безумный он или нет, а дело свое знает.

– Хорошо, – кисло бурчит Баннерман.

Я даже не смотрю на этого жалкого подонка. В то время как Ральфи, несмотря на мою глубокую неприязнь к нему, кажется, почему-то благосклонно относится ко мне, Баннерман всегда был для меня личным врагом, с самого начала. Этот говнюк стал вызывать у меня даже большую ненависть сразу после того, как я ушел из университета. Я возвращаюсь к Мел:

– Все еще встречаешься с тем парнем, Мел?

Помню, она трахалась с одним фермером из Вест-Калдер.

– С тем? Глаза бы мои его не видели, – брызжет она, воздух с шумом вырывается с ее губ, будто гвоздь из пульверизатора Бобби.

– Великий такой был парень, Мел, – с намеком напоминает Лес.

– Вот как раз малые более толковые, – зевает она, – мне из этого не было никакой пользы!

Я задумываюсь на минуту.

– Что-то в этом есть, Мел, ищи себе гнома. Вот у них «орудие» заслуживает внимания ... по крайней мере, я такое слышал.

– Ах ты гномофил ебаный, – смеется Лес.

Лицо Бобби тоже расплывается в улыбке, он ржет, демонстрируя блестящие зубы, его плечи трясутся в истерике.

– Угу, мне сосала пара таких в свое время, – накручиваю всех я – идеальный рост, нет нужды становиться на колени, но такие девушки не для длительных отношений. Здесь, Лесбо, ты – настоящий дока.

– На хуй иди, мудак, – обижается Лес.

Не очень остроумная реплика, но это же Лес. Милый парень, но, несмотря на его высокомерные претензии на Оскара Уайльда не тянет: ни в сексуальности, ни – тем более – в уме.

Малый Бобби снова пускает слюни – конечно, на грудь Мелани сложно смотреть без подобной реакции. Она дает ему по морде, он надувается в одно мгновение.

– Бобби, прекрати, – я шутливо даю ему подзатыльник, но он отвечает мне своей привычной невинного улыбкой младенца.

Хотя он младше меня всего на пять лет, малый Бобби постоянно будит в нас какой-то скрытый родительский инстинкт, с которым я чувствую себя несколько неловко.

– Слушай, Мэл, ты бы к Бобу присмотрелась.

– К этому костлявому малого? И я в этих пирожках больше мяса найду, чем в нем!

На какую-то долю секунды мне кажется, что малый Бобби смущенно краснеет.

Но потом он просто подмигивает и выставляет вперед нижнюю губу.

– Назови мне время и место, крошка.

Мелани взрывается лошадиным смехом и бросает несвежую мешанину на тарелку Митча.

– Да, это о худых и говорят. Сами хуй и ребра, – решается продолжить тему Лес. – Фрэнк Синатра весил всего сто тридцать фунтов, но Ева Гарднер называла его «сотней с хуем».

Мел прилагает нечеловеческие усилия, чтобы приобрести серьезный вид, но я замечаю, что она окидывает Бобби голодным взглядом. Я грожу ей пальцем, потому что единственный заметил это, а она кривляется мне в ответ.

Мел наполняет мою тарелку пирожками, бобами и той же смесью, затем то же накладывает малому Бобби, который берет пластиковую бутылку и поливает каждый квадратный сантиметр своей порции коричневым соусом, пока не опустошает всю банку. И совсем ничего не остается для Баннермана, который направляется к нам именно за соусом!

– Пожрали весь ебаный соус, – яростно кричит он, вытаращившись на тарелку Бобби, после того как увидел пустую бутылку. – Ты же эту хуйню всего жизнь не съешь, зачем все вылил?

Бобби задумывается, а потом объясняет:

– Я просто всем телом пожелал ... – он игриво отвергает волосы с глаз и поднимая взъерошенную бровь, – соуса.

Затем он направляется к столу, а Лесу, Митчу и мне остается лишь всеми силами сдерживать свой довольный смех, который так и норовил вырваться из наших легких. Даже у Шона настроение улучшилось. Такие мелочи кажутся, на первый взгляд, тривиальными, но именно на этих роскошных маленьких победах и специализировался Бобби. И это стоило того.

 ***

После работы я встречаю Кайфолома; он ждет автобус на остановке, глазами поедая телку, которая стоит рядом, и потирает свой кривой подбородок, потому что откровенно колеблется. Я вижу, как выражение его лица в одно мгновение становится яростным, будто у детеныша дикого животного, которой ластился к тебе, и вдруг разозлился и напал.

И он уже готов сделать шаг. Его черные длинные волосы с модной стрижкой сверкают на солнце, он одет в белую футболку с V-образным вырезом, выгодно подчеркивающим его средиземноморскую загар; этот замечательный цвет кожи он унаследовал от своей матери-итальянки. Он красуется в широких коричневых брезентовых штанах, которые кажутся слишком длинными для его роста, а на ногах у него – незаурядного качества кроссовки; он всегда носит дорогую итальянскую обувь, приобретенную на распродаже. Кайфолом всегда напряженный, поэтому, когда я зову его в тот момент, как он уже готов двинуться к куколке, он чуть не подскакивает.

– Рентс, блядь, – говорит он раздраженно, указывая головой на девушку, – я работал ...

– Возьми перерыв, пойдем пива попьем, – предлагаю я, потому что мне нужно обсудить с ним переезд на Монтгомери-стрит.

– Если ты угощаешь ... В этих райских чащах так много обезьянок, – протягивает он.

Обезьянками он в компании ребят называет девушек «сама попала в ловушку»,« охотимся на другую».

Мы идем к «Центральной», и начинается обычная тягомотина. Он располагается на высоком барном стуле, а я остаюсь стоять. Кайфолом берется меня заебывать: мол, зашли в жопу мира в этом Лейте, он ожидал лучшего ...

– Знаю, это трудно, но в Лейте тоже так много малодушных перепихонов!

– Какие?

– Малодушных. То есть легких, к которым не надо прилагать усилий, для которых смелость даже не нужна. С громким стоном. Нытьем, если захочешь.

Какой-то старик, беззубый мудак в берете, что стоит у барной стойки рядом с нами, вмешивается в разговор.

– Многим не понравились бы твои слова, – предупреждает он с жаром в глазах.

– Слышали когда-нибудь о личном разговоре?

– Слышал когда-нибудь об общественных местах?

Кайфолом поднимает брови, пытаясь понять, о чем вообще идет речь, а потом говорит:

– Святые ебари, вы же меня почти на месте преступления поймали, начальник.

И он объявляет второй раунд нашего разговора, к которой внезапно присоединяется старик, придвинув стул ближе к нам с видом триумфатора. Однако потом этот мудак быстро пользуется возможностью и рассказывает нам историю своей жизни, в результате чего мы быстренько допиваем и ретируемся. Когда мы оказываемся под последними теплыми солнечными лучами летнего вечера, старая карга с костлявым лицом из Форта, Маргарет Каррен, появляется на дороге с огромной сумкой со стиркой в руках. Она хмурит брови, когда замечает на остановке семью пакистанцев, хотя я, например, не согласен с ней – мне кажется, они больше похожи на каких-то бенгальцев.

– Почему эта старая выдра всегда таскает с собой белье? – Спрашивает Кайфолом, когда она подходит ближе.

– Она все время ходит в прачечную, просто чтобы поболтать там с подружками, – объясняю я, а потом добавляю почти шепотом: – Я всегда вижу ее у Бендикса, сынок.

– О-о-о, какая миссис! – Стонет Кайфолом.

Миссис Каррен проходит мимо нас, и я не могу удержаться:

– Опять были в прачке в Бендикс, миссис Каррен?

– Да, Марк, как всегда. Это никогда не кончится, потому что Сьюзан больше там ни работает, она вышла замуж. У Олли с Дунаном очень много работы.

– Наверное, у вас много болячек, – не унимается говнюк Кайфолом – то есть столько работать в Бендикс каждый день.

Она потрясена, на ее лице ясно читается злость, она с силой смыкает губы, а голову женщина забрасывает назад так, будто кто-то потянул за невидимую цепь, как будто она начинает пить.

– Что вы, я имею в виду мозоли на руках, на ладонях, все такое, – уточняет он.

Бабушка Каррен расслабляется.

– Нет, сынок, я туда просто прогуливаюсь, общаюсь с друзьями, а затем возвращаюсь автобусом в Форт, – объясняет она, потом враждебно смотрит на меня: – Как тебе живется на новом месте?

– Не такое уж и новое. Я там живу уже четыре года.

– Неплохо, пожалуй, – горько говорит она. – А они сейчас на «Лендин».

Здесь она возвращается к азиатам, которые садятся на шестнадцатый маршрут.

– Целая семья в старом доме Джонстонов, – с отвращением говорит она. – От запаха их кухни меня тошнит. Одна проклятая тошнота от их рыбы, которую они потом еще и засушивают. Вот почему я так много времени провожу в Бендикс.

– Им нет прощения, – без энтузиазма отвечаю я, заметив, что Кайфолом уже потерял интерес к нашей игре и сейчас присматривается к девушке, которая проходит мимо нашей компании; изучает ее лицо, сиськи, жопу, ноги и, особенно, сумочку.

– Какое там прощение, в этой стране белым людям все сложнее найти себе место, – качает головой миссис Каррен и шагает гусиной походкой дальше.

Кайфолом тоже спешит.

– Слушай , Марк, мне пора, увидимся позже, – говорит он и отправляется за той девушкой.

Я смотрю ему вслед и вижу, как он осмеливается на первый шаг, вступает с ней в разговор. Мудак. Если бы я попытался так познакомиться с девушкой, она бы полицию уже через секунду вызвала. Его никто не обвинит в том, что он может потрахаться в любой момент, когда сам того захочет. Так я остался один, но по этому поводу я был только рад. Солнце уже собиралось скрыться за горизонтом, поэтому я немного повисел на краю крыши, накрывающей автобусную остановку, заодно проверив, как там чувствует себя моя спина, затем пару раз потянулся и пошел домой.

Заметки об эпидемии №1

Первого марта 1979 года шотландский народ проголосовал на национальном референдуме за переизбрание парламента.

Таким образом, после почти трех веков недемократическим путем навязанной единством с Англией должен был возобновиться суверенитет нашей страны. Джордж Каннингем, шотландец, член парламента от лондонской партии лейбористов, предложил на рассмотрение поправку к законопроекту, которая изменила закон таким образом, чтобы решение о новом парламенте принимали сами шотландские граждане.

Консервативная партия во главе с Маргарет Тэтчер пришла к власти в мае 1979 года. Из-за скудного количества голосов шотландской части населения, начались споры по поводу того, что правительство не имеет демократической силы, но приход к власти парламента, который поддерживал Эдинбург, неуклонно был отторгнут и подлежал праву вето.

Слишком скромный

– Ебаная трагедия для всей Шотландии, – заявил с барного стула дешевого отеля Лейта Фрэнк (Франко) Бэгби, крепкий бритоголовый мужчина, у которого все руки и шея были покрыты татуировками.

Вряд ли когда-то эту забегаловку упомянут в путеводителе по пабам Эдинбурга.

Чтобы привлечь к своему высказывания особое внимание, он ударяет по тонюсенькому бицепсу Кочерыжки Мерфи, и этот обычный пинок, который неуловимо напоминает удар кувалды, буквально смахивает его друга с места у стойки.

– Опять убили все надежды на участие в чемпионате «Евро»!

В доказательство этого Франко указывает пальцем на телевизор, висящий в углу паба над музыкальным автоматом и, несмотря на яркие огоньки последнего, показывает две европейские футбольные команды, которые выстроились на поле. Томми Лоренс напрягает всю свою подтянутое мускулистое тело, чтобы вытянуть голову и увидеть, что происходит на экране, а также вялый Марк Рентон просыпается, потому что это – звездный час Платини. Сначала показывают общую картину, всех футболистов, которые стоят в состоянии боевой готовности, а затем камера движется вдоль рядов, показывая каждого игрока в отдельности, в то время как ребята думают, с каким результатом может закончиться этот матч. Сидя в потрепанном баре с прокуренными стенами, старым, потрескавшейся полом и побитой мебелью, они пытаются представить, как это – стоять там, выпятив грудь, сосредоточившись на том, что ты находишься сейчас в каких-то девяноста минутах от своего рода пожизненного бессмертия.

Кочерыжка, наш друг с взъерошенными светлыми волосами, которые по оттенку похожи на грязь, весь скривился, потирая ушибленную руку и пытаясь унять свое постоянное дрожание, так знакомое Рентону и Томми. Разглядывая его лицо, на котором вот-вот могли появиться слезы, Рентон убедился лишний раз, что даже принимая во внимание, что Наш Плакса вырос в Киркгейте, носит чисто постиранную одежду от Фреда Перри, постоянно ворует и принимает огромное количество спида, он легко положил бы Кочерыжку на обе лопатки. Кроме улыбки Дадли Воткинса с плохими зубами, у Мерфи случаются два выражения на лице: совсем-не-понимаю-что-за-на-хуй-здесь-происходит и сейчас-разрыдаюсь; именно последнее выражение он как раз и демонстрировал. Утопая в жалости и отвращении к самому себе и поняв ошибку, которую сделал, сев рядом с Бэгби, он оглядывается по сторонам.

– Эй ... что-то мне плохо, – делает он вывод, подыскивая себе место, куда бы можно было пересесть подальше от Бэгби.

Впрочем, Томми и Рентон, который и сам страдал поврежденной руки и спины, намеренно посадили Кочерыжку между собой и всегда оживленным Франко. Рентон смотрел на белеющую в темноте сигарету Франко Бэгби, кончик которой пылает, как третий глаз, когда он вдыхает дым, и его внезапно охватывает странное чувство по поводу того, какого хуя он вообще здесь делает.

Между тем Томми рассматривает прочную, как у быка, шею и крепкое тело Бэгби. Франко не очень высокий, одного с Рентоном роста, может, на шесть футов потянет, значит ниже самого Томми, хотя и весьма сильный; его сильное тело, кажется, привлекает внимание всех посетителей бара. Он одет в кожаную куртку «пилот», как две капли воды похожую на рентонову, но он все равно всегда требует, чтобы все друзья выражали свое восхищение его прикидом.

– Да-а-а ... какая же у меня охуенная куртка ... да ... – охуенно вежливо заявляет он снова, когда осторожно вешает ее на спинку стула.

Кочерыжка пристально разглядывает, как мышцы перекатываются под кожей на бицепсах и предплечьях Фрэнка Бэгби, которые виднеются из-под коротких рукавов его белой адидасовской футболки, удивляясь их силе по сравнению с его собственными или, к примеру, рентоновским худыми и тонкими конечностями. Томми спокойно изучает мощную грудь Бэгби, представляя себе, как винтовой хуком справа он разносит ее основания и валит Франко на пол. Выполнение такого номера ему вполне по силам, и врезать ботинком по морде тоже вполне в пределах его эмоционального диапазона и боевых способностей. Но он не собирался этого делать, потому что в случае с Бэгби можно было напороться на любые проблемы. Кроме того, они дружили.

Бэгби агрессивно кивает Микки Эткину, который стоит за барной стойкой, и старик в драном кардигане трогается лениво, как танк, за пультом от «ящика» и идет в наступление к телевизору, напевая «Марсельезу». Платини, счастливчик, сверкает глазами и забивает в тот самый миг, как на пороге паба появляется массивная туша Кизбо. Томми, Кочерыжке и Рентону одновременно пришла в голову достойная мысль: наверное, этот толстяк и займет место рядом с Бэгби и будет терпеть его побои. Среди забитой клиентами забегаловки Кизбо быстро замечает друзей у бара, потом замечает Лесли, барменшу, которая заступает на смену. На хуй того Платини, она мгновенно оказывается в центре внимания со своей привлекательной внешностью, светлыми волосам до плеч и открытой ложбинкой на груди, хотя пристальное внимание Марка Рентона больше привлекают тугие джинсы и открытый живот. Кизбо детально изучает прелести барменши, прежде чем спросить:

– Как ты, милая моя?

Лесли окидывает его оценивающим взглядом, потом сосредоточивается на его удивительно взволнованных голубых глазах, которые выглядывают черных солнцезащитных очков. Желая убедиться, что он не переходит границу игривого флирта, она отвечает ему приятно-нейтральным тоном:

– Неплохо, Кот. Сам как?

– У меня все в ажуре, когда я имею возможность наслаждаться твоей красотой, мисс Лесли.

Лесли улыбается и стыдливо краснеет, что с ней случается только в присутствия Кизбо, который может вызвать такую реакцию даже у опытных девушек города.

– Заткнись, толстый подонок, – вмешивается Бэгби. – Она – моя, так, Лесли?

– Разве что в твоих мечтах, сынок, – отвечает ему Лесли с достоинством и жизнерадостностью, которые особенно бросаются в глаза после внезапного нахрапа Кизбо.

– И там мы трахаемся, как никогда, ты мне поверь, – смеется Бэгби, закинув назад коротко стриженую голову, чем-то напоминает ядро пушки.

Кизбо заказывает всем по светлому пиву. Чтобы лучше было видеть телевизор, вся компания передвигается поближе к нему, расположив свои кожаные стулья в форме полукруга у стола. Рентон находит старый пакет со спидом в кармане джинсов и разворачивает его, каждый из них, за исключением Бэгби, который глаз от Лесли не может отвести, принимают дурь.

– А она не такая уж и скромняга, – делится наблюдениями он.

Далее с широченной улыбкой появляется Кизбо, который тащит на подносе по пинте пива, его сияющее лицо лишний раз подтверждает, что он из тех людей, которые любят делиться всем с друзьями. Поставив выпивку на стол, он хватает свою дозу амфетаминов, по-братски оставленную для него. Поморщившись от острого соленого привкуса, он заливает в глотку хорошую порцию пива.

– Мистер Марк, мистер Фрэнк, мистер Томми, мистер Денни, что думаете о такой паре – Лео Сэйер против Гилберта О'Саливана?

Бэгби с неприязнью таращится на Рентона; после его последнего переезда они внезапно стали соседями. Рентон только открывает рот, чтобы сказать что-то, но замолкает, решив лучше продумать свою точку зрения. Вместо этого он смотрит на Томми, делающего глоток пива, вкус которого кажется совсем протухшим из-за примеси порошка сульфата, который осел на стенках его горла.

– Неплохая мысль, – соглашается Томми.

Кизбо обычно придумывает несуществующие сценарии боев между теми, кто никогда не додумывался принять в таких участие. На этот раз противники подобрались достойные, здесь не поспоришь.

– Гилберт О'Саливан написал ту ебучую песню про своих мудаков, – внезапно присоединяется к беседе Бэгби, – потому заслуживает смерти. Помните ту хуйню, проклятый клип?

– Да, «Клэр», кажется. Но я понимаю его слова совсем иначе, Франко, – смело отрицает Кочерыжка – это же просто песня о няне, которая ухаживала за маленькой девочкой, типа, он что-то об этом слышал.

Бэгби таращится на него своим фирменным ледяным взглядом. Мерфи мгновенно затыкается.

– Ты у нас – критик музыкальный, блядь, крутизна из всех дыр лезет? Теперь, блядь, у нас вполне естественно, когда взрослый мужик пишет песню о малой, которая даже не приходится ему дочерью? А? Расскажи нам, ты все знаешь так охуенный!

За эти годы Рентон уже хорошо изучил, что худшее в мире – это заставить Френка Бэгби чувствовать себя оторванным от компании, поэтому тактически решил выступить в этом поединке на его стороне.

– Кочерыжка, даже ты признаешь, что текст звучит довольно подозрительно.

Кочерыжка подавлен, но Рентон видит в его глазах призрачную благодарность за то, что тот помог ему достойно выйти из ситуации без синяков.

– Да, что-то в этом действительно есть, я еще подумаю ...

– Я так и сказал с самого начала, – презрительно улыбается Бэгби и указывает на Рентона, – слушай этого рыжего говнюка. Он в музыке разбирается лучше, чем кто-либо из вас, подонков, за этим столом; ну еще Кизбо пониает что-то. Они в группе играли, вместе с Стиви Хатчисоном, – приводит последний аргумент он, окидывая всех взглядом, будто вызывая присутствующих на бой.

Но идиотов не нашлось.

– А что вы думаете, ребята, – повторяет вопрос Кизбо, чтобы вернуться к старой беседе, – Лео Сэйер или Гилберт О'Саливан?

– Без вариантов, я за Сэйера, – осмеливается высказаться Рентон. – Здесь и так все понятно: в целом, они равны, но Сэйер – танцор, выступающий постоянно на ногах, а О'Саливан только и знает, что за пианино сидит.

Они взвешивают «за» и «против» такого мнения. Затем Томми вспоминает старые времена в боксерском клубе «Виктория» в Лейте, когда они вместе с Бэгби и Рентоном никак не могли прийти к согласию. Он бросил тогда пятнадцатилетнего Бэгби на ринге после того, как сильно его «порусалил» – чуть до смерти не добил, затянув свою будущую жертву в воду, чтобы тот вымотался, потратил все силы так, что был уже совсем не в состоянии противостоять или хотя бы поймать Томми. Когда он вышел из пары, его застали неожиданно – и тут уличный боец получил хороший урок почетной науки боя от настоящего боксера. Томми тогда опасался, что дорого заплатит за эту победу, но вместо этого ему удалось завоевать искреннее уважение Бэгби, хотя тот потом и рассказывал всем, что за пределами ринга ситуация могла бы принять радикально другой поворот.

А Томми, который с некоторым сожалением выбрал вместо бокса футбол, не хотел проверять слова друга. Он просто согласился, признал, что Бэгби был более опытным воином большого города, чем он. Томми мог сосредоточиться на одном противников пределах ринга, но точно спасовал бы в суматохе городской драки, где было нужно иметь совершенное периферийное зрение, чтобы успеть увидеть, что делает каждый из многих врагов. Фрэнк Бэгби очень любил переводить любую тему на сравнение с хаосом настоящей уличной драки:

– Рент прав, на хуй, – цитирует он, – такие драки похожи на бои боксеров легкого веса, здесь многое зависит от скорости. Здесь Сэйер сумел бы и трех мудаков побить. Тэм?

– Да, полностью согласен.

– За Сэйера, – они все поднимают его бокалы, даже Кочерыжка. – Шоу маст гоу он, не останавливаемся.

– Так как это шоу должно продолжаться, пойди и принеси нам еще пива, еврейский выродок, – приказывает Бэгби, вливая в себя всю пинту одним глотком и этим заставляя всех сделать то же самое.

Кочерыжка корчит жалкую, недовольную рожу, но подчиняется. Он все еще работает в доставке мебели, хотя его работодатель продал один грузовик, и начали ходить слухи о предстоящем сокращении штата. Но он тешил себя тем фактом, что работает на своего хозяина с самого окончания школы: он зарекомендовал себя как хороший, надежный работник. Конечно, он был в полной безопасности.

Кизбо не мог похвастаться таким везением; он рассказал недавно, что его уволили из строительной компании, где он работал каменщиком.

– Я все еще иногда помогаю им, но он не имеет возможности платить мне столько, чтобы я мог поехать в Телфордский колледж и сдать экзамен «City & Guilds».

– А где, на хуй, Второй Призер? – Спрашивает Бэгби. – Слышал, мудак нашел себе работу. Говорят, он никак не хочет рассказывать, чем именно занимается.

– А он тебе и не расскажет, потому что пошел в клуб, чтобы как-то скрасить разочарования выходных. Кстати, Данфермлайн отпустил его, развязав ему руки. И он ушел в запой и выходить из него не собирается, – объясняет Томми, переглядываясь с Кизбо и Рентоном. – Не надо было нам его в Блэкпуле бросать.

– Насколько я помню, это он нас бросил, – возражает Рентон.

– Марк прав, Томми, – с этими словами Кизбо снимает очки и потирает глаз. – Ты ему не нянька.

– Значит, мудак наш снова находит утешение в выпивке, – издевается Бэгби.

– Ты прав, как никогда, мистер Франко, – Кизбо кивает и возвращает на место свои очки, как бы ставя точку в этой теме.

Когда разговор возвращается к потерянным талантам, Рентон не теряет времени и пересаживается. Он почти разочарован, когда спид начинает шибать в голову, все вокруг только болтают, никто на игру даже не смотрит. Поэтому он просит Микки немного приглушить комментатора, то нехотя выполняет его просьбу, но только после того, как Бэгби дает добро. Головы некоторых возмущенных пьяниц, повернувшись к другому телевизору, что в дальнем углу, у входа в бар. Затем Рентон включает музыкальный автомат и выбирает «Too Shy» группы Kajagoogoo. слушая строку «современная медицина не сможет утешить твое сожаление», он вдруг понимает, что своей смешной спортивной стрижкой Бэгби здорово напоминает Лималя, солиста этой группы. Когда снова звучит припев, он щекочет ресницами затылок Бэгби, совсем как девушка в свои веселые двадцать, и ловит на себе нервные, страдальческие взгляды других.

Психическое радар Франко что -то фиксирует, поэтому тот резко поворачивается назад, чуть не поймав Рентона с поличным.

– Кайфолома видел?

– Да, встретил его однажды на Уок-стрит на днях, когда шел с работы домой. Посидели немного в Центральном, выпили по пиву, – равнодушно отвечает Рентон. – Я буду теперь жить рядом с ним на Монтгомери-стрит.

– Ой, а что с игрой? – Вспоминает Кизбо.

– Мы можем досмотреть ее, включите звук на второй тайм, – просит Рентон, когда видит, что Томми тоже не нравится этот молчаливый матч.

Но Бэгби так просто не отстанет от Кайфолома, пока сам того не захочет.

– Этот мудак считает, что он слишком крутой для апартаментов в Банана-флетс, но я слышал, что он с матушкой все время там зависает.

– Это потому, что его старик съебался из дома с какой-то молодой красавицей, – отвечает ему Рентон.

Кизбо снова снимает очки и натирает их своей футболкой с надписью «Combat Rock». На ней указан размер XXL, но она сидит на нем вплотную.

– Я тоже такое слышал, мистер Марк. Видел их вместе в городе. Ей около двадцати пяти, вроде того. Слышал еще, что у них есть ребенок.