Текст книги "Героинщики (ЛП)"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 46 страниц)

Франко никак не может успокоиться, сидит на своем месте, а на всю рожу – ужасная улыбка.

– Много суеты из-за того, что какая-то ебаная шлюха залетела. Когда в следующий раз буду трахать ее, суну ей в жопу, чтобы точно потом ни в чем уже не обвиняли.

– Романтика жива, да, Франко? – улыбается Нелли, выворачивая руль в сторону Вест-Грантон-роуд.

– Может, и так, но эти пилтонские ошметки – совсем другое дело. И это еще не конец, – яростно ревет он. – Вообще все только начинается!

Должен признать, я совсем очкую, мое сердце бешено бьется, пока мы не останавливаемся в гараже у Ньюгейвена, который якобы принадлежит Нелли, но ключи от него почему-то у Бэгби. Затем наша компания разделяется, каждый идет своим путем. Сам я возвращаюсь к Митчу и Рентсу, которые ждали меня в пабе. Когда я добираюсь до нужного места, то вижу, что Митч сидит один, Рентона нет рядом.

– А где Марк?

Митч пожимает плечами.

– Пошел куда-то с этим малым, как его, он потом подошел ... Мэтти, ага. Сказал, им надо о чем-то перетереть, но он вернется, – объясняет Дэйви, а затем спрашивает: – С ним все в порядке? Как-то он странно себя ведет, то есть странно даже для Марка, а я с ним долго вместе работал, неплохо его знаю.

– Да ... – смеюсь я. – Кажется, все в порядке.

– Уверен?

– Разве что немного обкуренный. Вообще, думаю, он просто влюблен в эту киску з Абердина. Пожалуй, отошел курнуть или спида глотнуть, если я хорошо его знаю, – отвечаю я. Да, я завидую Рентсу, у него все хорошо; красивая девушка, хорошее образование. точно знаю – только он закончит универ, сразу уедет отсюда навсегда. В этом он для меня – как бог, я сам вообще-то домосед. Хотя и хотел бы уехать отсюда. Это было бы очень клево.

– Ну хорошо, – говорит Дэйви и допивает свое пиво. Затем трясет пустым бокалом, и я понимаю, что это значит.

– Повторим?

– Как всегда.

Холод

Юнион-Стрит

Еще один день стоического хождения по Юнион-стрит под сильными порывами ветра. Могло бы показаться, что Эдинбург – это строгое холодное место, но Абердин в этом плане даст ему фору. Можно всю жизнь прождать, пока серое небо здесь станет в конце концов голубым. Но я все равно почему-то брожу здесь, не имея никакого желания возвращаться домой.

Последний раз, когда я был в Эдинбурге, мы ходили к Лебедю вместе с Мэтти, Кочерыжкой и Кизбо.

Сам не знаю, как я оказался тогда у Джонни в притоне, вообще-то я ехал по своим делах и только хотел найти мелочь в карманах, пока таксист материл меня, на чем свет стоит. И вдруг я понял, что нахожусь на Толкросс. Помню, солнце вышло тогда из-за туч, одарив гостиную Джонни ярким светом и безжалостно осветив наши недостатки, присущие всем смертным.

Я сделал свои дела, а потом мы с Мэтти и Кочерыжка встретились с другими парнями в баре «Роузберн», который открылся незадолго перед дерби. Потом мы пошли в «Хеймаркет», где выпили еще. Бар тогда разделился на два фронта фанатов, началась драка, и когда ситуация стала совсем угрожающей, приехала полиция и разняла эту честную компанию. Игра тогда закончилась скучной ничьей без единого гола. Я был обдолбан, поэтому большая часть игры прошла мимо меня, но помню, что в конце игры «Хиббс» показали себя и едва не выиграли; Макбрайд обошел игрока из команды соперника, спасовал Джукбоксу, который обошел еще какого-то мудилу и спасовал Стиву Кауэн, который точно ударил правой по мячу, но тот не попал в ворота благодаря вратарю противников. Сонный Кайфолом тоже был под кайфом, мысленно он весь был с той малой кошечкой, Марией. Она несколько юная для него, но мне показалась совсем без тормозов, видимо, потому, что осталась на произвол судьбы.

С Бэгби тогда вообще происходило что-то странное, он никак не мог заткнуться. Он с Сейбо и еще несколькими ребятами раздавили тех мудаков с Фаунтейнбридж. Он бы просто с ума сошел, если бы удерживал все это дерьмо в себе, точнее и сказать нельзя. Но этот эдинбургский хаос напомнил мне, насколько сильно я привык к устойчивому порядку своей жизни в Абердине. Он заставил меня понять, что все мои свободолюбивые претензии – это дерьмо собачье. На самом деле я просто погряз в рутине, каждый раз проживая свою жизнь, ожидая тот момент, когда она прерывалась внезапными приключениями. В этом мне искренне помогал героин. Но, с другой стороны, у меня были Фиона, обучение и эти мои прогулки. Кроме того у меня была другая причина для того, чтобы ездить домой не так часто: я нашел себе источник наркоты здесь, в Абердине.

Я бродил по улицам; все гулял и гулял целую вечность, несмотря на погоду. Казалось, у меня нет никакой цели, но на самом деле я постоянно возвращался к железнодорожному вокзалу у доков. Я останавливался там и смотрел на гигантские суда, направлявшиеся в Оркни, Шетланд и еще хуй знает куда. Отовсюду доносились пронзительные крики чаек; иногда, когда я гулял по Регент-Квей, мне казалось, что они смеются, подшучивают надо мной, будто знают, о чем я думаю, хотя мне это и самому не было известно.

О, эти морские пабы «Корона» и «Якорь», таверна «Регентский город», больше похожая на огромный бордель, и «Убойный причал». Невзрачный «Пи-пи», который находится чуть дальше, в переулке, где я всегда завершал свои прогулки.

Садился там, заказывал себе пиво, но искал совсем другое. Ждал этого «другое».

Я почти чувствовал его. Но просто сидел на одном и том же месте, потому что знал, что если долго ждать-то, то однажды точно дождешься.

Там я его и встретил; он сидел в одиночестве у музыкального автомата, читая «Файнэншл Таймс», на столе перед ним стояла банка «Пепси». Такой равнодушный. Его черные с проседью жирные волосы были совсем тонкими, кое-где переходя в какой-то голубой оттенок. Растрепанная чахлая бородка – жидкая поросль отдельных пятен волос на его подбородке. Его крупные желтые зубы, казалось, просто лезли наружу, когда он раскрывал рот. Иными словами, он был абсолютно похож на нарика. В отличие от меня, кстати. Я казался всем чистеньким зубрилой-студентом, которому повезло с хорошенькой подружкой. И я не мог быть на него похожим, потому что имел яркие глаза, чистую кожу и белые зубы, которые Фиона меня даже приучила чистить нитью. Но когда он увидел меня, то сразу догадался. Так же, как и я. Я сел рядом с ним.

– Как дела? – спросил он.

Не было никакого смысла что-то скрывать.

– Не очень. Неважно, что и говорить.

– Трещит?

Хуй его знает, что это означало, но его вопрос прозвучал, как в тумане – мне действительно было плохо. Еще раньше я почувствовал себя так, будто немного простудился: тяжесть в конечностях, в голове кружилась, боль в суставах. И сейчас, когда я встретился с этим парнем, мне совсем захотелось ширнуться.

– Это тебе надо принять какие-то лекарства, парень?

– Да.

Он посмотрел на меня таким мутным, особым взглядом, который я уже видел у старых героинщиков.

– Ты иди, прогуляйся по кварталу, – прогундосил он ко мне. – А я найду тебя у ворот доков через десять минут.

Он замолчал и вернулся к своей газете.

Мне пришлось прождать целых семнадцать минут, пока он вышел из бара и направился ко мне. Мне с того момента стало совсем плохо. Это точно была не физическая зависимость, уверен, как после тусы на выходных, но все мое тело и ум страстно желали дозы. Я бросил все силы на то, чтобы скрыть свой всеобъемлющий восторг и пыл, пока мы поднимались в его заброшенную квартиру, а затем – заключали соглашение.

Дом Дона как две капли воды была похож на притон Лебедя, квартиру Денниса Росса, Майки Форрестера или хотя бы на нашу, что на Монтгомери-стрит.

Одни и те же плакаты, неряшливо прилепленные на отвратительные, грязные узорчатые обои, которые клеили на эти стены какие-то мудаки, которые уже умерли или такие старые, что только и мечтают о смерти. Кучи хлама, грязные тарелки в раковине – все обстановка напоминала какой-нибудь городок на побережье Средиземного моря, который только пережил землетрясение. На полу повсюду валялась старая одежда – наверно от неудачников, которые недавно здесь тусовались.

Дон сварил дурь для нас обоих. Я ощупал свою правую руку, с удивлением заметив на запястье новую, прекрасно заметную вену. Укололся в нее. Наркота оказалась совсем, совсем неплохой, поэтому меня сразу накрыло. Героин побежал по моему телу, и я неизбежно расцвел от него, будто растение под весенним солнышком. Затем у меня в желудке проросло что-то сочное и кислое. Я рыгнул, Дон заметил это и подсунул мне свою «Файнэншл Таймс», но я отказался. Неприятный позыв прошел, и теперь я чувствовал себя непобедимым.

Хотя я уже был готов откинуться и кайфовать от героина (сам не знаю, как мне бы это удалось с ужасной кассетой «Грейтфул Дед», которую поставил Дон), он зачем-то захотел поговорить – даже после того, как ширнулся сам. Этот мудила себе хорошо сварил, но я бы не сказал, что его слишком накрыло. Интересно, сколько он уже сидит на игле.

– Ты ... из Эдинбурга, парень? Значительная там наркота.

– Ага ... – сказал я.

Я хотел было объяснить ему, что мы, лейтовцы, считаем себя отдельным от Эдинбурга городом, но как-то растаял и ушел в кайф, и все остальное показалось мне лишними заботами.

– Я тоже оттуда, – он достал маленький пакетик с белым веществом и посмотрел сквозь него на яркий свет лампочки. – Такое только там и делают: где-то в прекрасном Горги. Сикера знаешь?

Хуй его знает, к чему он вел с этим ебаным Горги, я – простой лейтовский парень, но que sera.

– Слышал о нем.

– Да, он – еще и подлец. Подальше держись от этого хуя лысого.

Я улыбнулся нашему тупому, пустому разговору. Мы неизбежно столкнемся с этим Сикером, по крайней мере встретимся где-то. И единственное, что меня удивляет в этой ситуации, – так это то, что мы до сих пор не знакомы. Так я сидел там, пока Дон бормотал что-то и в комнате не стало совсем темно. Меня не интересовало, что он там говорил; этот мудила мог бы рассказывать мне о маленьком щенке своей племянницы или о трупе под полом, но я наслаждался исключительно ритмической монотонностью его голоса.

Когда я почувствовал, что могу тронуться с места, то встал и направился в общежитие. Фиона оставила мне записку на двери.

М.

Звонила, но одного сексуального роскошного парня с Лейта не было дома. Ха-ха.

Увидимся завтра на истории Возрождения. Хочешь – приходи и сегодня, попьем чаю ... с кексом?

Люблю тебя, целую много раз,

Ф.

Моя рука задрожала. Люблю эту девушку, люблю безумно. Я почувствовал ужасный спазм где-то в желудке, когда понял, даже несмотря на мой настоящее состояние, скоро она станет для меня менее важной, чем тот парень, которого я только встретил и который мне вообще не нравился. Но сейчас она прозвучала тихонько, будто шепотом, песня героина, которая заглушила эту разумную мысль: «Все в порядке, у тебя все в порядке».

Но к ней я так и не пошел. Я упал на кровать и стал разглядывать потолок. Утонув в анемической, больной дремоте, я проснулся утром от голода. Понял, что не ел ничего с вечера. Моя одежда лежал на полу возле кровати; каким-то странным образом вчера я даже разделся. Я нашел у себя на руке желтый синяк и решил не идти сегодня на занятия по истории.

Зато я пошел прогуляться. Было холодно. Где-то на крошечную минутку серые облака расступились и сквозь просвет прорвался солнечный свет, осветил весь город, отражаясь от сияющего гранита. Кровь стучала в моей голове, мне захотелось быть в другом месте, только не здесь. Затем солнце снова спряталось, и я оказался в серой, тяжелой клоаке. Это мне нравилось больше; я вообще люблю, когда мои мысли медленно плывут под этим небом, а сам я стою освободившись от давления и своей тяжелой ноши бесконечного мирского выбора.

Я только изменил одну каменную могилу на другую, чуть дальше по побережью. Но дела были не так плохи; Абердин мне нравился. Мне нравился это город, нравилось подавляющее большинство людей, которые здесь живут. Они все такие крутые, такие простые; здесь нет ни одного мудилы, который считает себя настоящей легендой, в отличие от шотландцев, живущих в низине и верят, что они – пуп земли, хотя это крайне скучно. Здесь я мог забыть об общественной жизни обычного студента, чтобы просто выпить со старыми друзьями, которые будут рассказывать мне рыболовные истории. Футбольные фаны, которые обсуждают каждую игру; и им даже никогда не надо как-то преувеличивать свой весомость, это все в них воспринимается как обычное фактическое обстоятельство. И кстати, во всех указанных местах я – единственный студент среди обычного народа.

Все эти замечательные места расположены близко от колледжа «Маришаль», корпуса Абердинского университета, украшенного граффити. Только случайно меня изредка заносило в бар студенческого союза вместе с Бисти и еще парой корефанов или с Фионой. Но в целом я старался избегать его, используя для этого каждую возможность. Однажды я оказался там на вечеринке в честь дня рождения Джоанны. Она уже изрядно напилась, когда обратилась ко мне при всей компании с какими-то непонятными обвинениями:

– Что ты делаешь все время, Марк, куда ты всегда исчезаешь?

Кто-то добавил что-то про «загадочного Марка Рентона», но я заметил, что Фиона смотрит на меня так, будто ответ интересует и ее. Меня уже уставились все, и мне оставалось только рассмеяться и сказать то о том, что я люблю прогулки. На самом деле все последнее время я тратил на тусы по докерских барах и поиски встречи с Доном.

Фиона пришла ко мне утром в субботу. Она не была обижена, потому что хотя мы и официально находились в отношениях, у каждого из нас было и собственно, независимая жизнь. Эдинбург был достаточно близко, чтобы я мог списывать свои исчезновения на поездки домой, чтобы провести вечер с друзьями или утешить свою скорбную семью. Но на самом деле я торчал у Дона на диване в том районе Абердина, где студентов или преподавателей встретить было просто невозможно. Однако на этот раз мое отсутствие на занятиях в течение всей недели произвела на нее впечатление, она поняла, что со мной что-то происходит.

– Марк ... Где ты был? С тобой все в порядке?

– Кажется, грипп подхватил.

– Выглядишь плохо ... милый, я сейчас схожу в аптеку и принесу тебе какие-нибудь лекарства, хорошо?

– А можешь мне лучше отксерить свои конспекты о Возрождения?

– Да. Надо было тебе сразу мне сказать, что ты так сильно заболел, глупыш мой, – сказала она, поцеловала меня в потный лоб и вышла из комнаты.

Она вернулась где-то через полчаса, принесла лекарства. Потом пошла на работу.

Я немного подождал, хотя мне очень хотелось убежать из этой затхлой комнаты, от этого химического запаха, моего запаха (как она только не почувствовала этот запах? Даже я сам его чувствую!); затем вышел на улицу и пошел вниз по улице.

Фиона работала волонтером по субботам: занималась с бедными детьми, уличными хулиганами, которые, однако, любили ее. Любой ушастый псих всегда краснел от удовольствия, когда она просто здоровалась с ним; телки с вечной жвачкой во рту и мутными взглядами вообще боялись ее внезапного внимания. Несколько недель назад во время своих «путешествий» я заметил ее на улице – она как раз встречалась с компанией этих малых дебоширов у «Лимонного дерева». она выглядела счастливой и казалась такой обычной ... Рассказывала им о том, что мы снимем квартиру вместе в следующем году. Затем о нашем выпускном, ежедневной работе с девяти до пяти, новой квартире с ипотекой. Потом – помолвка. А там и свадьба. Еще одна ипотека, на этот раз – на дом. Дети. Новые расходы. Затем четыре «Р»: разочарование, развод, расстройство и разрушение. Это все так предсказуемо. Хотя она и говорила всегда, что она не такая, как все, она была именно такой – обычной.

Вот чего она ожидала. Но я любил ее и хотел скрыть то уродство, которое она взрастила во мне. Я знал, стоя там, посреди улицы, наблюдая, как она терпеливо ведет в театр детей, словно котят, знал, что мне никогда не стать таким. И она не будет моей никогда, моей по-настоящему, так, чтобы я мог отдать ей всего себя. Возможно, все это было мое заблуждение. Ее мир просто временно принял меня в свои объятия. Стремления моих родителей были так же приличными. Как же я ненавидел это слово. От него у меня мурашки бежали по телу.

Но для них это было важно.

В магазине я занял выгодную для наблюдения позицию, слушая их разговор, доносившийся из соседнего кафетерия. К Фионе и детям присоединился какой-то чмырь, странный, но настоящий энтузиаст:

– Мальчики и девочки, отложите, пожалуйста, свои бумажки и ручки пойдем со мной.

Она могла бы быть с таким, как он. Пожалуй, с более спокойным парнем, у которого секса никогда не было, пожалуй, немного понятливым , чтобы можно было водить ее за нос, но по сути – именно с таким. Оденьте его в пиджак, представьте очки на его роже, или наденьте его в футболку сторонника регби и накачайте ему мышцы, и не заметите никакой разницы, потому что обычный – он и в Африке обычный.

Я пошел домой. Когда вернулась Фиона, я сидел на диване и ждал ее. Я ничего не съел за весь день, только выпил пару таблеток от простуды. Ее волосы было мокрыми от дождя. Она протерла их полотенцем, которое принесла с собой в сумочке. Я поставил чайник и сделал горячий шоколад.

Зная, что я всегда завожусь от вида ее мокрых волос, Фиона было посмотрела в сторону кровати, но потом поняла, что я так плохо себя чувствую, что вряд ли подхвачу ее на руки и брошу ее туда.

– Ты весь дрожишь, милый. Тебе надо сходить к врачу ...

– Можно сказать тебе кое-что?

Ее глаза широко раскрылись, так же как недавно – в ее учеников, когда они смотрели на нее, и она ответила:

– Да, Марк, что-то случилось?

Я знал, что не смогу сказать ей то, что у меня на самом деле на сердце, но чтобы это скрыть, надо было придумать что-то так же важно и интимное.

– Мой младший брат ... – услышал я свой голос, почти удивившись его звучанию, будто это кто-то другой заговорил в моей комнате. – Я никогда об этом никому не рассказывал ...

Девушка кивает, заворачивает волосы в полотенце и берет в руки дымящуюся чашку. Она выглядит, как обманутая птица с рекламы «Нескафе».

Я прочищаю горло, пока она садится на стуле в позу лотоса.

– Малый Дэйви очень любил Мэри Маркес, которая вела шотландские новости по телеку. Ты могла тоже видеть ее, она такая ... на итальянку похожа. Загорелая, с кучей косметики на лице, огромный акцент на глаза и яркая красная помада.

– Кажется, я ее видела. Вечерние новости?

– Да, это она. Однажды я заметил, что малый Дэйви возбуждается от того, как она читает текст на камеру. Он так глубоко дышал. И от меня не скрывалась реакция на эту женщину, которая проходила в его штанах ... Фиона с пониманием кивнула. Я увидел красное пятнышко на ее джинсах, на коленке, я ее никогда раньше не видел. Пожалуй, краска с какого занятия с детьми.

– Я всегда ухаживал за ним по пятницам вечером. Когда начались шотландские новости, я увидел, как малый уставился на телеэкран, как у него началась заметная эрекция, и тут я подумал, блядь, ему же пятнадцать, малый бедняга ...

Понимаешь, к чему я веду?

– Да, – отвечает Фиона; печально, но как-то отстраненно. – В нем проявляется сексуальность, но он не может ее реализовать.

– Прямо в точку, – выдыхаю я с облегчением от того, что кто-то смог это, блядь, понять. – И я решил ... что надо ему подрочить.

Фиона опустила глаза вниз, но затем встретилась взглядом со мной. Она поджала губы. Ни попросила меня продолжить свой рассказ, но и остановиться тоже не просила.

Я глубоко вздохнул.

– Так я и сделал. Кажется, я помог ему.

– Марк ...

– Знаю, все знаю ... Это – мой брат, это почти секс, но там не было ни чувства. Теперь я это понимаю. Тогда я мог думать только о том, чтобы довести его до разрядки, помочь так, как я помогал ему, когда выбивал жидкость с его легких. Так я и поступил. Малого всего затрясло, он кончил почти в секунду. А потом довольно задремал. Я никогда раньше не видел его таким умиротворенным. Я все убрал, пока он переживал лучшие мгновения своей несчастной жизни. И я решил, что не нанес ему никакого вреда.

– И что случилось дальше? – Моя история заинтриговала ее, девушка поставила чашку на пол, не отводя взгляда от моего лица.

– Он начал ждать следующего раза. Аутичные дети запрограммированы на рутину.

Они – как часы. Завтракают в одно и то же время, ложатся спать тоже. И это стало его пятничным мероприятием; если он пропускал какие-то обычные физические упражнения, то мог делать их самостоятельно, хоть целый день. Но когда начинались новости, он смотрел на экран, потом на меня и начинал кричать так: МЕ-ЕЙ-ХЕ-Е– Е-ЕЙ! МЕ-ЕЙ-ХЕ-Е-Е-ЕЙ ... Обычно я не мог помочь ему в другие дни, когда все были дома.

У Фионы на лице появилась отвращение. Она сидела прямо, скрестив ноги на стуле.

– Они все думали, что он просто зовет меня, «Ма-а-р-к-и», считали это трогательным. Только мы с ним знали, что он кричит «Мэри», – объясняю я; Фиона ничего не говорит, это лишает меня присутствия духа. – Ты считаешь, я был неправ тогда?

– Нет ... – неуверенно отвечает она. – Конечно, нет, милый ... Просто это ... это ... Ты не мог рассказать им о Дэйви?

– У нас не такие отношения. Они же мои родители.

Фиона меланхолично кивает, снова берет чашку и греет ее в ладонях.

– Поэтому я продолжал дрочить ему, каждую пятницу, когда он смотрел Мэри по «ящику». Было нелегко, и становилось еще сложнее. Ее же показывали в студии и часто, когда он уже был готов кончить, трансляцию прерывали, и тогда он начинал кричать, а иногда даже с кашлем. Но я не сдавался. Для него это переросло в настоящую зависимость. Однажды я забыл о том, что Билли как раз должен был вернуться домой из Белфаста. Я не слышал, как он тихонько зашел в комнату, он всегда так проскальзывает, чтобы сделать маме сюрприз. он подкрался к нам сзади ... Именно тогда, когда на экране появилась Мэри.

Фиона широко открыла глаза.

– Да ... да ... он поймал тебя на горячем? Твой Билли?

– Хуже. Он зашел как раз в то время, когда малый Дэйви кончил и его сперма разлетелась во все стороны, попав в основном на Билли – на его лицо и на его армейскую форму.

Фиона прикрыла рот ладонью:

– Господи ... Марк ... и что дальше?

– Он оттянул меня от Дэйви, швырнул на диван и начал бить ногами по бокам. Я встал и ударил его несколько раз в ответ, но мне хорошо тогда досталось. Малый Дэйви вопил и кричал. Соседи услышали шум, миссис Макголдрик начала стучать в дверь, угрожая, что вызовет полицию, которая могла бы спасти меня от жестокой расправы. Мы оба уже успокоились, когда вернулись родители, но они сразу догадались, что мы дрались. Они начали нас допрашивать, и в конце концов каждый из нас рассказал свою версию случившегося.

– И что они сказали?

– Они преимущественно остались на его стороне. Назвали меня озабоченным ушлепком. В скором времени я закончил школу. Я так и не смог объяснить им, почему делал это. Инвалиды имеют право на сексуальность! – Я умолкаю, ожидая дальнейших вопросов, но она молчит тоже, кивая в знак сочувствия.

Но в этой тишине я вдруг понимаю, как это выглядит со стороны. Знаю, что если бы у нее была сестра-инвалид, Фиона никогда в жизни не стала бы ей дрочить. впервые я мысленно признаю, что я – больной на всю голову, хоть что-то со мной точно не так. И я уже почти умоляю ее понять меня:

– Он мучился, а я только хотел помочь ему немного расслабиться. Я ни в коем случае не получал от этого удовольствия! – На мгновение взгляд Фионы стал светлым, как лучик солнца, но затем ее лицо снова стало спокойным.

– А сейчас ты мог бы им все объяснить? Маме с папой?

– Я пытался, несколько раз, но каждый раз делал это не вовремя. Кроме того, считаю, это все равно никак не повлияет на их отношение ко мне.

Она громко выдыхает.

– Напиши им письмо. Так тебе легче будет сосредоточиться и рассказать все так, как оно было.

– Не знаю, Фи ... Мне вообще кажется, что это не так важно, – отвечаю я, вдруг почувствовав себя утомленным до смерти, и сползаю со стула, обнимая себя за плечи.

– Для них это очень важно, Марк. И для тебя тоже, иначе ты бы мне это не рассказал.

– Знаю, – ответил я, признавая поражение. – Я уже думал об этом. Спасибо, что выслушала меня.

– Да, любимый ... – грустно улыбается Фиона, и вдруг замечает, что я весь вспотел и дрожу. – Пойду домой, а ты хорошо поспи.

Она встает, касается моего лба рукой, а потом целует. Ее объятия кажутся мне тяжелыми кандалами, я с облегчением вздыхаю, когда она уходит.

Выждав добрых несколько минут, я иду к аппарату и звоню Кайфолому на Монтгомери-стрит. Я рискую и рассказываю ему о Доне и спрашиваю, что он думает по этому поводу. Он мне ответил:

– Тебе нужна только дурь.

После небольшого протеста я впервые понял, что он прав. И понял, что надо завязывать с этими делами. Я не обращал внимания на то, что он продолжал, пока не пошли гудки.

Остановись прямо сейчас, или вся твоя жизнь пойдет псу под хвост.

И все, на что меня хватило, – это выйти на улицу и пойти по холодному, со шквалистым ветром, городу на Юнион-стрит.