Текст книги "Героинщики (ЛП)"
Автор книги: Ирвин Уэлш
Жанр:
Контркультура
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц)
Металлический привкус крови напомнил Марии Андерсон о том, что у нее кончилась жвачка. Плюнув на серые, влажные камни, она поправила волосы и намотала прядь на палец; отпустила и снова повторила эту несложную процедуру. Они еще не завалили Диксона, но она не смирилась бы с одним компромиссом. Отомстив, они с Саймоном поедут отсюда вместе в Лондон или еще куда-то. У него были грандиозные планы.
Кайфолом наблюдал за девушкой с порога. Ее маниакальное поведение напоминало ему о псе, который когда-то жил у Рентона, как он вертелся вокруг себя в корзине и только потом засыпал. Дела были совсем плохи после всего, что он наобещал. Кайфолом был до глубины души разочарован, когда обнаружил, что он у Марии был не первый. Какой-то парень из школы и испанский официант-опортунист получили золото. Единственной компенсацией для него стало то, что ему удалось расширить ее горизонты и – что греха таить – свои тоже. Она была очень горячей, когда сама того хотела, в тот короткий промежуток времени перед тотальной слабостью, когда ты понимаешь, что сейчас твое тело оставит все это растущее напряжение. Под героином она была довольно податливая, но все равно довольно проблематично было уговорить ее поменять позу – для ее же gusto, удовольствие.
Освещенная оранжевым светом уличных фонарей. «Вольво» останавливается рядом с Марией; окно опускается, и оттуда выглядывает небольшой мужчина, окидывает девушку взглядом и обращается к Кайфолому, который соколом смотрит на него.
– Подвезти твою подружку?
– Ага, – отвечает тот, глядя на ее пустое лицо и стеклянные, безжизненные глаза.
Они перебрасываются парой слов, и парень начинает уговаривать ее:
– Давай, Мария, лезь в машину, парень – свой. Съездите быстро к нему, потом он привезет тебя сюда. Увидимся дома.
Она встревоженно вздрагивает:
– А почему нельзя привести его к нам?
– Ты же не хочешь, чтобы все соседи и другие знакомые узнали, чем ты занимаешься. И миссис Добсон только и знает, что сует свой нос куда не надо, – он быстро окидывает взглядом темную улицу. – Давай! Увидимся ночью, милая.
– Но я не хочу ... – возражает она.
Это будет ее третий клиент. Десси Спенсер из паба был первым, затем – Джимми Колдуэлл. Он ненавидел делить ее с кем-то другим, но это был просто секс за деньги, он ничего не значил.
– Ты едешь? – у мужика в машине уже лопнуло терпение.
Кайфолом почувствовал запах, распространявшийся от этой грязной свиньи, но у него есть деньги, и в конце концов – это не его проблемы, он слишком устал. Возможность ареста и заключения казались ему сейчас скорее не потенциальной проблемой, а настоящей возможностью начать жизнь заново. Все пошло не так, как хотелось. Все подсели на наркоту, кроме Томми, Бэгби, Второго Призера и Гэва, все-все-все. Мария оказалась более профессиональной, чем он считал; не только в сексуальном плане, но и в наркоманском. А потому, что она постоянно нуждалась в героине, он и свое привыкания не мог удержать в узде. Она была такая упрямая и неуживчивая, когда он уговаривал ее сесть в машину этого мудака. Он подталкивает ее в спину:
– Просто садись в машину!
Она буквально упирает каблуки в камни мостовой:
– Но я не хочу, Саймон ...
– Я не могу здесь так долго, – встревает клиент. – Ты едешь или нет? Ну вас на хуй!
С этими словами он срывается с места и уезжает.
Кайфолом хватается за голову, наблюдая за тем, как по мостовой едут от него его замечательная беленькая фасоль и пара пакетиков героина. Он возвращается к Марии и разочарованно озвучивает то, что наверное подумал про себя клиент:
– Какая ты на хуй, непрофессиональная!
– Извини, я не хочу этого делать ... – ноет она, неожиданно упав на колени от слабости и злости и схватив его за серебристую в «елочку» куртку. – Я хочу быть только с тобой, Саймон ...
Кайфолом шокирован, услышав такое интимное признание от этой девушки, которая совсем недавно была объектом его бесконечной страсти. Как же легко она взяла у него из рук героин! Это все ебаные гены Кока, склонного к привыканию, подумал он, отрывая ее руку от своей одежды и насвистывая мелодию из заставки «Вечерних новостей»: – Ди-и-ди-и-ди-и, ди-ди-ди и-ди-и! У нас ломка. Дин! Нам нужна наркота, или станет еще хуже. Динь! А она стоит денег. Динь!
Мария надувает губы, она поворачивается к нему спиной и отходит немного в сторону. Он смотрит на эту бездомную девушку и чувствует упрек совести, несмотря на ломку; она еще не готова для того, чтобы заниматься проституцией прямо здесь, на улицах.
– Хорошо, хорошо, девочка моя, пойдем домой. А я приведу кого-то к нам «в гости».
– Ты любишь меня? – плачет она.
– Да, конечно, – он обнимает ее, радостно чувствуя, что у него встает.
Он хочет ее, верит, что действительно любит ее. Если бы они были другими, если бы он был другим ...
– Просто иди домой и жди меня.
Мария ушла. Кайфолом смотрит ей вслед. Есть что-то особенное в ее походке, и чем больше она удалялась, тем лучше он понимал, что она может просто играть с ним. Неужели она действительно поверила, что он собирается убить вместе с ней бывшего мента? Самой большой проблемой для него было то, что он познакомил ее с парнями, с которыми она слишком хорошо понимала силу своей власти над ними. Она словно загипнотизировала тогда толстяка Колвела. Он был будто одурманенный, готовый все сделать для этой сладкой малой шлюшки. Будет сложно удержать ее возле себя.
Он немного прошелся по улице, на его мозг нахлынула паника. Он подошел к «Вулиз», что внизу Уок, где висел сентиментальный самодельный знак с гирляндой по краю, который объявлял о том, что до Рождества остался всего двадцать один день. Затем сквозь стену дождя он увидел синюю крышу «Рэнглер» у Киркгейтского торгового центра и вспомнил, что там всегда тусит Кочерыжка Мерфи.
– Занят? – они одновременно спрашивают друг друга.
– Нет, – отвечает Кочерыжка, и Кайфолом тоже качает головой.
– Видел тебя с малой Марией недавно, – продолжает Мерфи; его лицо бледное, как мел, и немного раздраженное, он напоминает старого священника.
– Даже не напоминай лучше о ней. Эта маленькая сучка думает, что может уйти от своей шлюшьего труда. Клиенты ей, блядь, не такие. А такая хорошая девушка, такой зад. Она должна иметь хороший спрос, но ей еще учиться и учиться. Она слишком зеленая, и поэтому проблемы у меня.
Да что там Мария, Кочерыжка – вот кто здесь настоящий девственник, думает вдруг Кайфолом и понимает, что тот погряз в своих наркоманских фантазиях и в его голове было совсем пусто, ни одной четко сформированной мысли. Он почти слышал, как Кочерыжка мысленно повторяет свою обычную мантру о щенках, котиках и пушистых зайчиках, которые всегда порождались в его отвратительном воображении. На мгновение он хочет стать таким, как он, но быстро гонит прочь эту крамольную мысль.
Друзья гуляют немного по улице, но дождь усилился настолько, что начал их раздражать, поэтому они были вынуждены остановиться у магазина ковров под мостом на Уок.
– Его собираются сносить, – говорит Мерфи. – Мост. Будут здесь развивать старую линию от центральной станции Лейта.
– Да, и это уж точно. Никуда не денешься с этого глухого угла.
Кочерыжка начинает хандрить. Кайфолом знает, что тот ненавидит, когда так говорят о Лейте, и ему действительно нет ни одного извинения, потому что они оба родились здесь. Но Кочерыжка такой отчаянный, замерзший и несчастный, что вынужден сообщить другу:
– Меня выгнали из дома, типа.
– Плохо.
В глазах Кочерыжки просьба, он такой бедный и жалкий, что напоминает самого трогательного персонажа Диснея.
– Слушай ... А можно у тебя перекантоваться? Только несколько дней, типа, парень, спасай, я не могу так, на улице ...
Кайфолом милостиво протягивает ему ключи, Кочерыжка заметно удивлен.
– Да, можно, друг, обращайся, и я всегда помогу, ты же знаешь. Езжай ко мне, отдыхай, а я скоро подъеду. Мне надо еще заехать к матери, – говорит он в то время, как Кочерыжка осторожно берет ключи, будто опасаясь, что тот сейчас бессердечно заберет их обратно.
– Пока, кошак ... Ты – лучший мой дружок, – благодарит он, вздыхая с облегчением.
Надо всегда поддерживать своих корешей, думает Кайфолом, любуясь своей добродетелью, пока идет по Уок. Он продумывает стратегию. Посетит мать и сестер, затем – к Джонни Свону, ширнется там и пойдет назад, в порт, чтобы найти там клиента для Марии. Он оглядывается на благодарного Мерфи, шагающего по Конститьюшн-стрит в сторону собора Девы Марии, чтобы поставить там свечку и помолиться о прощении для своего друга. И немного героина в Бога попросить. Без сомнения, он будет шпионить за отвлеченной Кэти Рентон, думает Кайфолом, погружая карамельные пальцы в фонтан со святой водой.
У Кайфолома не хватило мелочи на автобус до Бриджа, где находился новый дом его матери. Но когда он пешком добрался туда и появился на пороге, увидел там нечто ужасное. Там, в старом кресле, сидел его отец. Сидел так, будто никогда его и не покидал. Флегматично смотрел какое-то ментовское шоу по телеку. А мама сидела рядом с широченной довольной улыбкой.
– Хорошо здесь у нас, да? – улыбнулся Дэйви Уильямсон своему сыну.
– Ты приняла его назад ... – яростно выдохнул Кайфолом, повернувшись к матери. – Поверить не могу.
Он все силы вложил в искренние сыновние обвинения:
– Ты приняла его, зачем? Почему ты сделала это?
Она ничего не отвечала. А отец начал наигрывать на воображаемой маленькой скрипке, нагло глядя на сына:
– Так и бывает, вытри слезы, парень.
– Сынок, мы с твоим отцом ... – мать вдруг открыла рот, пытаясь что-то объяснить, но отец тихо успокоил ее.
– Тихонько, любимая, – приложил палец к ее губам Дэйви Уильямсон; успокаивая жену, он повернулся к сыну и резким тоном заявил ему: – Выметайся отсюда. Выметайся отсюда на хуй!
Отец кричал так, что у него на лбу вздулись вены. Кайфолом не двинулся с места, он сжал кулаки:
– Ах ты ебаный ...
Напыщенным жестом Дэйви Уильямсон протянул руку и помахал, мол, уходи отсюда:
– Я не суюсь в твою частную жизни, твою любовь, поэтому и ты не лезь в мою, – улыбается он, склонив голову набок; его лицо похоже на маску клоуна. Мать выглядит озадаченной, когда из его груди вырывается невольный крик. Этот мудак все знает.
– Да, не нравится тебе, да? – Улыбка отца говорит о том, что Кайфолом правильно обо всем догадался. – Не лезь в мои дела!
– Что здесь происходит? – спрашивает мама.
Дэйви Уильямсон объявляет официальным тоном:
– Ничего такого, дорогая, у меня все под контролем, снова. – Он смотрит на Кайфолома, холодно улыбаясь: – Не так ли, мой бамбино?
– Иди на хуй, – кричит Кайфолом, но выбегает из комнаты сам, под аккомпанемент мольбы матери и дьявольского смеха отца, и оказывается на Саут– Клерк-стрит.
Смятение обжигает ему горло, пока он идет вниз по улице; он все еще без гроша в кармане и колеблется, остаться ему на Монтгомери-стрит вместе с Кочерыжкой, или пойти в Лейт, к Марии. Вот оно, да. Он пойдет туда, ляжет рядом с ней, удержит ее и будет защищать и любить ее, это он должен был делать все это время, так он хотел все сделать с самого начала. Никаких грязных пабов с вонючими рыбаками, куда он ее водил; они будут целыми днями лежать в постели, наркота оставит с потом их тела, они будут занимать друг друга, захотят друг друга, и все ночные кошмары исчезнут, и они проснутся на следующий день в новой, золотой эпохе.
Только так они смогут жить дальше ...
Вдруг слышать громкий гудок автомобиля, Кайфолом замечает, как около него останавливается старенький «Дацун». За рулем – жирдяй Джимми Колдуэлл, который опускает окно и говорит:
– Какие у тебя планы на сегодня? Может, организуешь еще одну встречу с той своей крохой? Я здесь как раз рассказывал о ней Клинту, – он кивает в сторону своего пьяного сообщника, рожа которого расплывается в похотливой улыбке. В середине ее сияет золотой искусственный зуб, он как дворец, построенный посреди трущоб.
– Хочешь прямо сейчас? – спрашивает Кайфолом, останавливаясь от внезапного нападения ломки.
– Садись назад, – предлагает Колдуэлл с вежливой рожей, – у нас есть деньги. Как всегда, да, Сай?
– Да, – соглашается Кайфолом, задыхаясь от собственной легкомысленности, и садится в тесную машину, чувствуя, как его ноющие кости протестуют против жесткого кожаного сиденья. – Le cose sifanno per soldi ...
Небесный танецЯ сижу в баре при отеле, жду Фиону. Думаю о ее улыбку, от которой тает сердце, и о ее сосредоточенном, такое сексуальном лице, когда она обсуждает со мной книги или лекции. Каждый раз, когда она заходит в комнату, у меня душа поет. Я чувствую настоящий восторг – такой чистый, простой. Наша жизнь – это сплошная череда страстных поцелуев и нежного смеха.
Обожаю смотреть на нее во время занятий; даже когда мы целуемся, я все равно не могу от нее глаз отвести. После Хейзел, это – самое длинное, когда я встречаюсь с девушкой. Но я собираюсь все это похерить, потому что сегодня для нас наступит конец. Сегодня, в этом баре, я собиюсь бросить лучшую девушку всей моей жизни; самую красивую, умную из всех, кого я знаю. Не то, чтобы кто-то мог стать ей конкуренткой, но я все равно сделаю это.
Маленький бар в маленьком отеле, в маленьком, по моему мнению, городке. Но сама Шотландия всегда казалась мне огромным краем, я сам видел за свою жизнь только крошечный ее уголок. Этот ресторан похож на старинный Тауэр, некий приют для путешествующих купцов. Сияющий голубой ковер как-то сконфуженно-неудобно лежит на полу; встроенные сиденья вдоль каждой стены, рядом с которыми стоят убогие медные столики и стулья; над камином висит портрет Мартина Бакена в Абердинской форме, на фотографии виден автограф.
Бармен натирает должны бокалы. Двери бара открываются, и сквозь рифленое стекло я вижу на пороге женский силуэт. Сначала мне кажется, что это – Фиона, но оказывается, какая-то взрослая женщина. Пожалуй, одного возраста с моей мамой – где-то немного за сорок. На ней узкая черная юбка и белая блузка.
Фиона Коньерз. Надо набраться смелости, чтобы стать жестоким. Чтобы попрощаться с ней. Слишком много в моей голове мыслей, которыми я не могу с ней поделиться. Пинта светлого пива стоит передо мной, девственная. Не этого я хочу. То, что мне нужно, – в доках, в Дона. Или дома, в Эдинбурге. У Джонни Свона.
И где же она? Я смотрю на часы, висящий на стене; они немного спешат, как и все часы в барах, это точно. Может, она первой решила меня бросить. Надеюсь на это. Проблема была бы решена.
Фиона наверняка не будет долго грустить из-за меня. Такая красавица, более того, она – студенточка, живет одна, вдали от дома. Найдет себе кого-то, кто лучше подходит на роль бойфренда, как сказала бы эта ебаная Джоанна. Марк – хороший парень, но точно не настоящий Бойфренд.
Одна женщина болтает у барной стойки с каким-то парнем ... Да нет, взрослым уже мужиком. Теперь я хорошо ее разглядел: она – проститутка, шлюха, грязная профура. Ну пиздец, поверить не могу! Мне нравится, как она держит в руке сигарету, ее искусственная улыбка, глубокий, гортанный смех, как в голливудском film noir, где все женщины имеют хорошие, большие попки и трахаются со стройными, грязными моряками.
Я решил для себя, что лучше эту женщину во всем мире никто не трахается. Такая зрелая Абердинская проститутка в гостиничном баре, переполненном торгашами, которые спорят с хозяином из-за каждого гамбургера на их счету. Вы принимаете талоны на еду? А посмотрите на этого парня. Пожалуй, такими стали бы и мы с Фионой через некоторое время. На хуй это, никогда так низко не опущусь. Никогда в жизни.
Шалава снова хохочет, громко и гордо. Как я люблю такой громкий, вызывающий смех в людях. Особенно – в девушках. Мы с Фионой когда-то много смеялись вместе. Она до сих пор смеется. Только теперь за двоих.
Всегда она все делает за меня. Тогда, на похоронах малого Дэйви, и потом ...
Между нами было невероятное эмоциональное притяжение друг к другу. Она помогла мне перерасти мои деликатные проблемы в сексе. Напомню, я никогда не делал этого дома, потому что всегда ассоциировал секс с тяжелой формой безумия. Мама с папой купают малого Дэйви и шутят по поводу его эрекции. У моего больного младшего братика хуй становился чрезмерно, даже гротескно большим, такая злая шутка судьбы. Он никогда бы не смог им воспользоваться (за исключением случаев с Мэри, которые случались исключительно с моей помощью), но у него был больше, чем у меня или Билли, вместе взятых.
Стыдоба. Стыд. Ужас.
Поступательный дренаж.
Дуф-
Дуф-
Дуф-
Прочистил легкие. Нарисовал автомобильный мост Форт-Роуд. Заклеил тонущую лодку.
Дело сделано.
Начинай сначала.
Все кончилось. Я никогда больше не услышу этих ужасных хрипов, кашля и удушья.
Я никогда даже девушек домой не приводил: только ближайших корешей, которые знали, что у меня дома творится. Кайфолом неожиданно был такой милый всегда с малым Дэйви, хотя мою родню ему так и не удалось очаровать. Томми всегда вел себя очень прилично, он пытался поиграть с малым говнюком, шутил и смеялся. Мэтти выглядел сконфуженным, но с малым хорошо ладил, потому что и сам пускал слюну и тупил. Кочерыжка всегда наделял Дэйви магическими силами, верил, что он видит больше, чем может постичь. Бэгби вел себя честно; просто сидел на кухне с Билли, раздавливал таблетки, выдыхал дым в окно, совсем игнорируя малого, а тот дрожал и задыхался, пока мама постоянно стучала его по спине, чтобы помешать образованию жидкости в его бронхиолах.
А что я сам испытывал к нему? ..
И вот я сижу в баре, понимая, что все это – дерьмо собачье. Привязывать воспоминания о маленьком Дэйви к нынешней своей ситуации; я – настоящий нарик, скоро стану одиноким нариком, как только Фиона зайдет в эту дверь. Потому что ни у Кайфолома, ни у Мэтти, ни у Кочерыжки никогда не было такого малого Дэйви. Им никогда не требовалось подсаживаться на героин. У моего старшего, Билли, тоже был Дэйви, но он даже марихуаны никогда не курил. А те пиздюки-психологи, пытающиеся проанализировать такую хуйню, забывают об одной важной, решающей вещи: иногда ты прибегаешь к таким мерам, чтобы просто изменить себя. Я видел, как мучили себя мама с папой, как они проклинали все наше семейное древо до самых корней за то, что малому Дэйви достались такие плохие гены. Но потом, в конце концов, они смогли принять то, что это – неважно. Это уже произошло.
А вот и Фиона. На ней темно-зеленый закрытый топ. Узкие черные полотняные брюки. Черные перчатки. Красная помада. Плакать хочется, когда она широко, от души улыбается.
– Извини, Марк, мне папа звонил, – она вдруг останавливается. – Что-то случилось, любимый? Что не так?
– Садись со мной.
Не говори ...
Она садится. Ее лицо. Я не могу этого сделать. Но мне это нужно. Потому что чувствую каким-то шестым чувством, что это – самое малое, что я могу сделать для нее полезного.
Нельзя останавливаться. Сейчас я нанесу ей боль, но ей это только к лучшему. В моем сердце начинает прорастать семья страха.
– Думаю, время нашим путям разойтись, Фи.
Пиздец ... Я на самом деле это сказал?
– Что? – Она хочет рассмеяться мне в лицо; это горький смех, словно я очень тупо пошутил. – О чем ты? Что ты имеешь в виду, Марк? Что вообще случилось?
Это такая шутка. Смейся. Скажи ей, что пошутил. Скажи, мол, на самом деле хотел предложить жить вместе ...
– Ты и я. Думаю, лучше нам разойтись, – Я делаю паузу. – Расстаться. Больше нам с тобой не встречаться.
– Но почему ... – Она искренне заламывает руки, касается своего сердца ладонями, и почти в унисон с ее сердцем разбивается и мое. – У тебя есть другая. В Эдинбурге, это Хейзел ?..
– Нет, у меня никого нет. Честно. Просто мне кажется, что нам надо двигаться дальше. И я не хочу больше быть вместе с тобой. Я вообще хочу все бросить, универ, все такое ...
Скажи, что ты в депрессии. Что не понимаешь, что говоришь. СКАЖИ ЕЙ ...
У Фионы отвисает челюсть. Кажется, что она стремительно теряет разум, я представить себе не мог, что с ней такое случится. И это моя вина. Это все я. Я наломал дров. Вот дерьмо.
– Но у нас были планы, Марк! Мы же собирались путешествовать!
– Да, но теперь я хочу делать это сам, без тебя, – возражаю я, понимая, что ярость во мне сменилась равнодушием.
Найти в себе силы быть сейчас мудаком, оно тебе нужно, чтобы пережить этот вечер.
– Но почему? Это с тобой что-то происходит, ты как-то странно вел себя в последнее время. Всегда чувствовал себя плохо, у тебя простуда была всю зиму. Твой брат ...
Да ... да ... вот оно. Скажи ей, что это он. Скажи ей хоть ЧТО-ТО ...
– Мой младший брат здесь ни при чем, – подчеркиваю я; снова пауза, время признаться. – Я подсел на героин.
– О, Марк ...
Я вижу по ее лицу, что она в конце концов составила два и два. Струпья у меня на запястье и внутренней стороне локтя. Постоянная простуда. Лихорадка. Сонливость. Запах. Импотенция и вообще уход от секса. Тайны. Она вздыхает – почти с облегчением.
– Когда?
Кажется, что с самого рождения, хотя это и не так.
– С прошлого лета.
Что-то вспыхивает в ее глазах, и она начинает умолять:
– Это из-за болезни Дэйви и его ... смерти. Ты просто в депрессии. Ты можешь бросить! Мы прорвемся, милый, мы преодолеем это дерьмо. – Здесь она тянется через стол и хватает меня за руку, ее пальцы теплые в отличие от моих, похожих на рыбин на льду в рыбной лавке.
Она все равно не видит всей картины. – Но я не хочу бросать, – качаю головой я, забирая руку. – Мне, признаю, действительно нравится это. Я не могу больше быть вместе с тобой.
Я хочу остаться один.
Она испуганно таращится на меня. Ее кожа будто светится розовым. Я никогда не видел ее такой; это даже лучше, чем когда мы в постели. В конце концов, она взрывается:
– Бросаешь меня? Ты бросаешь меня?
Я оглядываюсь назад, наблюдая за реакцией бармена. Он недовольно отворачивается от меня. Лицо Фионы перекашивает презрение, я никогда и не думал, что с ней такое может случиться. Недолго мне пришлось ждать, пока в ней проснется тщеславие. Но я радуюсь этому.
– Дело во мне, – говорю я ей, – и только во мне. Это все наркота.
– Ты ... Ты бросаешь меня, чтобы на ебаный героин больше времени оставалось?
Я смотрю на нее. По сути, так и есть. Нет никакого смысла отрицать.
Я – чмо.
– Да.
– Ты сбегаешь, потому что ты – дрянь малодушная, – брызжа слюной, она кричит так, что еще несколько посетителей бара поворачиваются к нам. – Давай уже, подонок ебаный!
Она встает и продолжает свое нападение:
– Брось меня, брось, похерь наши жизни, похерь универ! В этом весь ты, ты всегда такой был. ТРУС, БЛЯДЬ!
И она уходит, хлопнув покрытыми морозными узорами дверью. Но вдруг оборачивается, оглядывается назад. И потом уходит. Шлюха, ее пиздоголовый Джон и хуев бармен оглядываются по сторонам, когда она исчезает. В своем гневе она показала мне другую, темную сторону той нежной, преданной девочки, и хотя меня это поразило, я рад, что все произошло именно так.
Все шло по плану.