Текст книги "Избранное"

Автор книги: Хьюго Клаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 49 страниц)

Младший Минне. Не время, не время было ему помирать…

Старший Минне. Спокойный выдался сезон для рабочих. Только двое отправились на тот свет. Дрее и немец, который попал под вагонетку. Считай, неплохой сезон. Двадцать лет назад люди мерли как мухи… Погляди-ка, Минне, не они ли это?

Младший Минне выглядывает в окошко.

Младший Минне. Ничего не вижу.

Запыхавшись, вбегает Кило, толстый парень лет тридцати пяти, падает на свою кровать, но перед этим успевает засунуть под подушку белый мешок с сахаром.

Старший Минне. Тут не меньше двадцати килограммов.

Кило. Двадцать пять.

Младший Минне. Отсырел, видно.

Кило. Ну и влип же этот Ce-Па, вот смех. Аккуратненько припрятал сахарок под свой рюкзак, где у него бутылки с вином, а сверху еще прикрыл одеялом. «Приглядывай за центрифугами», – сказал он мне и быстренько потопал куда-то в потемках. Я за ним. В промывочной вместо себя Ce-Па оставил Бобека. Он шел крадучись, то и дело оглядывался, но было так темно, что он меня не заметил, и вдруг…

Младший Минне. Что случилось, Кило?

Кило. У стены кухни, там, где стоят мусорные баки, он опустился на корточки и сбросил в бак мешок с сахаром, а потом припустил бегом, обратно в промывочную. Сейчас он уже на своем рабочем месте, ха-ха-ха, а его сахарок… (Ерзает затылком по подушке.) Вперед будет ему наука: не зевай, хоть уже и конец сезона.

Старший Минне. Но ведь он увидел, что тебя нет в промывочной…

Кило. Там остался Макс.

Старший Минне. Твой ангел-хранитель. (Лауза.) Почему всегда везет одним и тем же?

Кило. О господи, хотел бы я посмотреть на его рожу, когда он начнет копаться в мусорном баке. Ну, комедия! Представляю, какая красная морда у него будет. Комедия, да и только! (Трется затылком о мешок сахара, который он вытащил из-под подушки.) Можно подумать, в мешке простой песок, но он уходит между пальцев гораздо легче. Словно золото. Золотой песок!

Старший Минне. А ты его видел когда-нибудь, золотой-то песок?

Кило. Нет, не видел.

Старший Минне. Ну так и не трепись.

Кило. Твоя правда, Минне. (Пьет из жестяной фляжки.)

Старший Минне. Вот он тут болтает о золоте, а мы, говорю я вам, не привезем домой даже тысячи франков, когда с нас вычтут за харчи.

Кило (смеется). А ты бы экономил.

Старший Минне. Да я только и делаю, что экономлю, над каждым грошом трясусь. Зато мой братец ест за шестерых! Я даже курить бросил, а вы с Максом выбрасываете английские сигареты после пяти затяжек. Я все время подбираю и докуриваю ваши «бычки»!

Кило. Надо быть похитрее и тоже воровать сахар.

Старший Минне. Но как? Я же ни словечка не знаю по-французски, вот французы из варильни, чуть что, и выпроваживают меня.

Кило. Ну так и выучи. Макс же выучил! И немецкий тоже. Даже с поляками он объясняется. Тут мало знать французский, надо еще уметь рассуждать, вести беседу со служащими!

Младший Минне. Viens, jolie, baiser. Vingt francs. Minette[217]217
  Пошли, красотка, поласкаемся. Двадцать франков. Минет (франц.).


[Закрыть].

Ягер. На таком языке говорили задолго до войны.

Младший Минне (с внезапной горячностью и упрямством). Но ведь мы открыли это захолустье задолго до войны! (Громко кричит.) Une fine! Encore![218]218
  Порцию коньяку! Повторить! (франц.)


[Закрыть]

Кило (обращаясь к Старшему Минне). Ты готов лопнуть от зависти, что у нас есть деньги, что мы можем их тратить. К раз есть деньги, есть и женщины!

Старший Минне. Но ведь и меня ждут женщины за забором по субботам. Каждую субботу.

Кило. Разве это женщины, Минне? Старые деревенские бабы в черных юбках и черных платках, низко надвинутых на лоб, чтобы нельзя было разглядеть их лица.

Старший Минне. Вот доживешь до моих лет, посмотрим, что ты тогда скажешь.

Ягер. Сколько же настоящих женщин ты купил за деньги в этом сезоне, Кило?

Кило. Ни одной. И не собираюсь. Деньги мне нужны совсем на другое, и я не стану тратить их на этих черных баб, как вы! Да и на городских, как это делает Макс, тоже не стану.

Старший Минне. Господин Кило может потерпеть, ведь весной он женится.

Кило. Вот именно.

Старший Минне. Думаешь, твоя Женни, которая ждет тебя дома, так уж отличается от баб, которые ждут по субботам за забором?

Ягер. Заткни пасть, Минне, а то сквозит.

Кило. Пусть себе болтает, Ягер, это все злоба и зависть, пусть бесится. (Снова трется головой о мешок с сахаром.) Я лежу на деньгах, и мне очень-очень мягко, никогда еще не было так мягко. А что я куплю на этот белый мешочек у меня под головой?.. Угадайте-ка.

Младший Минне. Шляпу.

Кило. Нет.

Младший Минне. Часы.

Кило. Бильярд! И не какое-нибудь там покореженное старье, что выставлено на распродажах. Нет, я куплю новехонький бильярд, прямо из магазина в Генте. И когда я открою свое кафе, а это случится совсем скоро, ты можешь прийти ко мне и сыграть первые пять партий бесплатно, Минне. И ты тоже, Минне. Вот тогда вы сможете сказать: мы играем на бильярде дурака Ce-Па, самого глупого из мастеров на сахарном заводе в Верьере. Это ведь, по сути, его бильярд. Может так случиться, Ce-Па когда-нибудь приедет в Эвергем и, сам того не зная, сыграет на собственном бильярде. Ха-ха-ха.

Старший Минне. Когда ты, наконец, перестанешь корчить из себя хозяина жизни!

Кило. А на вывеске я велю нарисовать огромный мешок с сахаром и написать на нем большими буквами: «У Кило». У меня от посетителей отбоя не будет!

Старший Минне. И все будут приходить в кафе ради твоей Женни.

Кило. Верно, она будет за стойкой. Я же летом работать не буду. Думаешь, стану наниматься к крестьянам на сбор урожая? Нет. Только на сахарный сезон и еще на два месяца на металлический в Вервье. Остальное время буду посиживать в своем саду да потягивать пивко из собственного погреба.

Макс, худой, долговязый парень лет тридцати пяти, появляется в дверях.

Макс. И если меня не будет поблизости, в первый же год вылетишь в трубу.

Кило. А где же сахар? Или ты сегодня ничего не принес?

Макс. Поляки очень хорошо его сторожили.

Старший Минне (угодливо). Ну уж, Макс, тебя-то они никогда не поймают, даже если ты выйдешь с мешком под мышкой.

Макс. Верно, Минне. А вот тебя непременно поколотят, даже если ты насыплешь в карман полкило, чтобы подсластить спирт, как ты это сделал на прошлой неделе, на то ты и есть глупый старый Минне.

Старший Минне. Не всем же быть хитрецами. Тогда мир был бы слишком однообразен. (С таинственным видом.) Зато у нас, стариков, всегда ушки на макушке, и мы внимательно слушаем, что рассказывают вокруг. Вот так и узнаешь, что вчера утром одна девушка вернулась из города, да, худенькая черноволосая девушка вернулась из Арраса. Все думали, что она осталась там, что ей там хорошо, а она вчера утром возьми и вернись сюда, в Верьср. Вот так-то.

Макс. Откуда тебе это известно?

Старший Минне. Слухом земля полнится. Я ее… своими глазами видел. «Добрый день, барышня», – сказал я и снял кепку, но она не заметила меня, ведь никто здесь не замечает Минне, надо сказать, она за последний год ничуть не потолстела. Такая же плоская селедка, как была.

Младший Минне. Кто же это такая?

Старший Минне. Максу лучше знать.

Младший Минне. А мне ты ничего не сказал. Ты вообще никогда ничего мне не рассказываешь, хоть я и твой брат.

Старший Минне. Она выходила из кондитерской и грызла шоколад, а я подошел к ней и сказал: «Здравствуй, Малу, гуляешь? А может быть, кого-нибудь ищешь? Уж не Макса ли?» Она засмеялась и показала свои белые зубки. «Пусть Макс, – сказала она, – катится к чертовой матери».

Младший Минне. Далеко же она его послала.

Макс. Она этого не говорила.

Старший Минне. «К чертовой матери», – сказала она.

Кило. Да про кого это вы?

Макс. Малу, младшая дочь Фламина. Она служит горничной в Аррасе.

Старший Минне. Больше уже не служит.

Макс вопросительно смотрит на него.

А ты-то вообразил, будто знаешь все: и что происходит на заводе, и все про нас, и про весь Верьер. Только тут ты дал промашку. У тебя еще молоко на губах не обсохло, парнишка, тебе бы поучиться у старого глупого Минне. Я-то все знаю про эту красивую пташку.

Кило. Она такая же вольная пташка, как ее сестренка Лили?

Макс. Нет.

Старший Минне. Она намного моложе.

Макс. Что ты еще о ней знаешь?

Старший Минне (медленно пьет из своей фляжки). Хе-хе, ты, я вижу, заволновался. (Смотрит на Макса долгим взглядом.) «Пускай катится к чертовой матери, – сказала она, а потом, набив рот шоколадом, добавила: – Проваливай отсюда, Минне». Я пошел прочь, а она быстро затараторила с кем-то по-французски, и кого же я увидел? Господина Ламбера, оказывается, он сидел в своей машине с открытой дверцей и поджидал ее. Она села к нему, и они проехали мимо меня, так близко, что чуть не зацепили.

Макс. Господин Ламбер, секретарь? Ты уверен? А машина зеленая с серой крышей? Ты как следует смотрел?

Старший Минне. Правым глазом.

Пауза.

Макс. Собирайся, Кило, пойдем отнесем сахар.

Старший Минне. Она достигла в жизни большего, чем ее сестра Лили. Господин Ламбер забрал Малу из Арраса, и теперь она поселилась в его доме, он не решался забрать ее к себе, пока была жива его мать. Сейчас они воркуют, как два голубка, старый Ламбер и Малу, в доме его матери. А Фламин ходит с гордым видом, как и подобает отцу.

Младший Минне. А мне, родному брату, ты даже ничего об этом не рассказал.

Снаружи доносится громкий голос: «Ah, merde alors, je le tuerai, le cochon qui m’a fait ipa» Ему по-польски ответили что-то протестующие голоса. Первый голос прокричал еще громче: «Je le сгеѵегаі». Хлопнула дверь, человек продолжает кричать, но слов уже не разобрать. Ему вторит, то и дело перебивая его, польская речь.

Кило (ухмыляясь). Что они такое говорят, Макс?

Макс. Этот тип уверяет, будто видел, как поляк унес его мешок с сахаром. Рыжий поляк.

Кило смеется.

Старший Минне (обращается к Максу, а тем временем шум в соседнем бараке стихает). Мне подменить тебя сегодня ночью?

Макс. Не надо. Мы начинаем в половине двенадцатого.

Старший Минне. У меня ведь все равно бессонница. Я могу поработать в конденсаторной. За двести франков отработаю всю ночь.

Макс. Нет.

Старший Минне. Ну так я теперь ничего тебе не буду рассказывать. Черная неблагодарность!

Кило умывается: смачивает кончики пальцев в белом тазике, затем причесывается.

Кило, если тебе нужно переночевать в деревне, я отработаю твою смену за сто пятьдесят франков.

Макс. Нет, он будет работать сам, так же как и я.

Старший Минне. Но парню нужна разрядка, он и так весь сезон вел себя скромно, точно церковный служка.

Макс. И так же будет вести себя впредь. Сейчас ему самое время научиться вести себя прилично. И нечего подначивать его, не будет он больше откалывать номера. По крайней мере при мне. А уж ты бы помолчал, Минне, со своим стеклянным глазом. Пошли, Кило.

Кило. Спокойной ночи, ребята.

Они уходят, Кило уносит мешок с сахаром под своим непромокаемым плащом.

Старший Минне. Как будто я виноват, что у меня только один глаз. Стоит мне сказать словечко, и Макс тут же набрасывается на меня. Чем я его обидел? Наоборот, сделал доброе дело, рассказал про Малу, а он за это меня же и облаял. Ты видел, Ягер, как он заволновался, когда я о ней рассказывал? Аж весь позеленел. Ты видел, Ягер?

Ягер. Видел.

Пауза.

Младший Минне. Минне, попроси его еще раз.

Ягер (встает, достает из кармана плаща игральные карты и присаживается на кровать к Младшему Минне). Ставка пять франков.

Старший Минне. Три.

Ягер (тасует карты). Пять.

Пауза. Старший Минне вздыхает.

Старший Минне. Посмотришь на Макса – и сразу видно, что сезон на исходе. Каждый год одна и та же история: как только придет пора возвращаться домой, он рвет и мечет. А почему – никто не знает. Сегодня я взял над ним верх, вы сами видели. Он слушал не дыша. Так или нет?

Ягер (закончив сдавать карты). Ну, будем мы, наконец, играть?

Старший Минне. Интересно, сколько Фламин заплатит им за этот сахар? Почем теперь килограмм сахара, Ягер?

Ягер изучает свои карты, Младший Минне тоже.

Они продают сахар весь сезон, почти каждый вечер, и никто, в том числе и Фламин, не хочет назвать мне цену. «Приноси сахар на продажу, вот и узнаешь», – говорит Фламин.

Ягер (Младшему Минне). Ну, Минне, объявляй.

Младший Минне. С такими картами… у меня сто.

Старший Минне. Я – пас.

Ягер. Сто пятьдесят.

Старший Минне. Когда Ягер сдает, у меня нет ни одной, ну буквально ни одной приличной карты на руках.

Картина вторая

Конденсаторная. Она находится в будке на сваях там, где кончается узкоколейка, по которой вагонетки со свеклой подкатывают к заводу. По углам сложены штабеля прессованного сена, сено разбросано и на полу. Стена напротив зрителя – дощатая, с широкими щелями, законопаченными сеном. В стене – проем, через который по приставной лестнице можно попасть внутрь. На балках, поддерживающих крышу, – отметки мелом: сколько дней сезона уже прошло. В печке горит кокс. Слышно, как снаружи громыхают вагонетки. Появляется смеющийся Кило, за ним – черноволосая девушка, это Малу, и Макс. Все трое хихикают, подталкивая друг друга в бок.

М а л у (валится в сено и садится, прислонясь спиной к стене). Голова у меня кружится, точно ярмарочная карусель. Лошадки скачут вверх-вниз, гоп-гоп, и крутятся вокруг шарманки.

Снаружи доносится голос Ce-Па: «Alors, Мах, tu viens, oui ou merde?»[219]219
  Послушай, Макс, идешь ты или нет, черт подери? (франц.)


[Закрыть]

Макс (кричит наружу). Oui<sup>[220]220
  Да (франц.).


[Закрыть]</sup>.

Кило. Он бесится, потому что мы опоздали на полчаса и ему пришлось дожидаться, пока мы его сменим.

Макс. Да, но у нас весьма уважительная причина. Мы продавали его же сахар.

Все смеются.

М а л у. Все кружится. А ведь я выпила только три рюмки перно. И вы тоже кружитесь у меня перед глазами. Глаза у меня, наверно, стеклянные, как у тех лошадок на карусели.

Макс. Ты отвыкла пить, пока была в Аррасе.

М а л у. Да, я капли в рот не брала все это время. Врач запретил. Ни-ни, сказал он. Ламбер иной раз нальет мне сидру, а я только чуть пригублю – и все. Однако стоило вам лишь позвонить в дверь, и я убежала из дома ночью, как воровка, и отправилась с вами пить. О-ля-ля, опять Малу взялась за старое.

Макс. Мы тебя еле добудились. Раньше ты не ложилась спать так рано.

Малу. Я болела, врач велел мне рано ложиться. Господи, какой шум вы подняли. Трезвонили в дверь и орали так, что, наверно, слышала вся улица. А если бы Ламбер вылил на вас из окна ведро воды?

Кило. Мы же знали, что его нет дома.

Макс. Что он вернется только завтра в обед вместе с директором.

Малу. Конденсаторная. (Оглядывается вокруг.) Тут почти ничего не изменилось. И вот я снова здесь.

Макс. Не думал я, что ты вернешься, Малу.

Малу. Ты думал, что тебе не о чем беспокоиться, Малу уехала в Аррас и больше не будет путаться под ногами, останется там до конца своих дней. Так?

Макс. Именно.

Малу. Но, как видишь, я вернулась, стервец.

Голос Ce-Па снаружи: «Мах, nom de Dieu, de Dieu!»[221]221
  Макс, черт побери совсем! (франц.)


[Закрыть]

Макс. Видно, придется мне идти. Поляки уснули возле вагонеток, словно у себя в бараке, бездельники.

Малу. Это будет урок Ламберу. Нечего было оставлять меня одну на следующий же день после того, как я приехала в Верьер. Одну в холодной кухне, с попугайчиками на обоях. Ха-ха. Он думает, что я сейчас сижу в этом гнездышке и мечтаю о нем. Ха-ха. Впрочем, что я смеюсь? Он ведь хороший человек. Просто мне надоело дожидаться, когда кто-то придет домой, слышишь, Макс, мне надоело все время кого-то ждать. По вечерам мне так хочется видеть людей, неважно каких, слышать голоса. Вот хотя бы вашу болтовню. Сегодня я готова выслушать любого, а все кружатся на карусели, тара-ра-ра… (Хватает Макса за брючину.) Иди ко мне, стервец, я сегодня увлеку тебя в преисподнюю…

Макс. Пусти, мне пора идти. Надо помочь полякам.

Малу. Ах, бедные, несчастные, замученные поляки, они так нуждаются в помощи богатыря Макса. Знаешь, Кило, наш Макс всегда всем помогает.

Макс. Если хочу. И если могу.

Малу. А ты так много можешь. И нет для тебя пределов. Его сердце не знает пределов, Кило. Представь себе, Кило, в прошлом году он сходил по мне с ума. Ну просто по-настоящему сходил с ума. И говорил, что будет любить меня всегда, всегда. Говорил, что никогда меня не бросит, что он навеки мой. Amour toujour[222]222
  Любовь навеки (франц.).


[Закрыть], так, стервец?

Макс. Ты совсем разучилась пить.

Кило. Наверно, ей здесь жарко. И кокс воняет. (Он немного приоткрывает занавеску, закрывающую вход.)

М а л у. Раньше я умела пить. Я могла пить наравне с Фламином или Максом, с кем угодно. А если в меня уже больше не влезало, меня начинало выворачивать наизнанку, верно, Макс, бывало, и тебя всего вымажу. Чувствуешь, что больше уже не можешь пить, желудок больше не принимает и голова кружится, вот тут тебя и начинает рвать. Верно, Макс?

Кило. А я никогда не напиваюсь.

М а л у. Это хорошо, Кило. Два очка в твою пользу. Ты берешь пример с нашего образцового Макса, и ты не напиваешься. Ты всегда спокоен и не теряешь головы ни при каких обстоятельствах. Бывает, конечно, выпьешь немножко, чтобы согреться, или за компанию, но не больше полбутылки за вечер. Да и с чего тебе пить? Что тебе праздновать, какие такие события происходят в твоей жизни? Но сегодня есть повод. Есть. Малу вернулась на сахарный завод, она сидит в конденсаторной, как в прежние времена, словно никуда не уезжала и никогда не была больна, словно ничего не случилось и она не клялась, что ноги ее больше не будет в Верьере. Такое событие стоит отпраздновать, не так ли? Нет. Уставились на меня стеклянными глазами, словно лошадки на карусели. Мы видим Малу, говорят эти глаза, вот она сидит. Привет, Малу! Привет, лошадки! Завтра они уедут домой и скоро забудут все это, верно, ребятки, вы забудете и Малу, и все остальное, забудете Верьер. А лошадки все кружатся, гоп-гоп, тара-ра-ра… И зачем только я пошла с вами?

Снаружи, совсем близко, вероятно уже с лестницы, Се-Па кричит: «Eh, bon Dieu, Max, encule, tu te fous de ma gueule?»[223]223
  Макс, педик проклятый, ты что, смеешься надо мной? (франц.)


[Закрыть]

Макс. Полежи тихонько. И все пройдет.

Макс спускается по лестнице, слышно, как Се-Па делает ему замечание: мол, не очень-то ты спешил.

Малу. Тихонько. Ладно. Я и так лежу тихонько. Я уже несколько месяцев только и делаю, что лежу тихонько.

Пауза.

Кило (подходит к балке и чертит мелом еще одну линию). Чуть не забыл отметить. Осталось восемь дней.

Малу. Вот уж не думала, что вы опять приедете в Верьер, всей компанией. Вы ведь обычно каждые три года переходите на новый сахарный завод.

Кило. Обычно – да.

Малу. Но в прошлом году ты не был с ними. Иначе я бы тебя увидела, хи-хи, ты слишком толстый, чтоб тебя не заметить. Тебя за это прозвали Кило?

Кило. Да.

М а л у. А мой вес – пятьдесят восемь. Правда, по мне не видно? И у меня тоже есть прозвище, как и у тебя. В Бельгии меня звали Мадленой, это мое настоящее имя, но, когда мы переселились сюда, отец заставил меня переменить его. Он сказал, что «Малу» звучит больше по-французски, а французам это нравится. А Лили он разрешил сохранить свое имя.

Кило. И свою фамилию Фламин он тоже оставил.

М а л у. Да, поменять фамилию он не может, слишком хорошо его тут все знают.

Кило. Все равно как фальшивые деньги поменять.

Оба смеются.

М а л у. Ты уже давно приезжаешь сезонником на сахарный завод?

Кило. Девятый год.

М а л у. А для чего?

Кило (желая скрыть неловкость, смеется). Чтобы работать.

М а л у. Но ведь работать можно и в Бельгии.

Кило. Пожалуй.

М а л у. Вот именно. Но ты все-таки ездишь сюда, в эту богом забытую дыру, где сроду ничего не было, кроме свеклы и свекольной ботвы, эти места похожи на пастбище, вытоптанное скотом, и еще этот жалкий заводик, который пыхтит, точно старик, день и ночь. Бывает, он вдруг остановится, а потом снова пыхтит. Чук-чук.

Пауза. Гудит заводской гудок – прерывисто и пронзительно, как сирена.

Кило. Старик завопил. (Оба смеются.) Он хочет есть. (Кило громко хохочет.)

Пауза.

М а л у. А потом вы отправляетесь обычно на металлургический завод, в Валлонию.

Кило. Или остаемся дома и ходим отмечаться на биржу.

М а л у. И куда бы вы ни подались, всюду пьянка и драки, всюду бардак.

Кило. Работа у нас тяжелая. После такой работы нужна разрядка. Что же еще нам делать? Нечего. Раньше, когда я был такой же молодой, как ты, я тоже думал: есть что-то другое, где-то, я и сам не знаю где, не знаю, что это такое, но когда-нибудь оно свалится с неба прямо к моим ногам… Ты слишком молода…

М а л у. Это я-то молода? Спроси об этом лучше у своего приятеля Макса.

Кило. О чем?

М а л у. Не обращай внимания на то, что я сказала, забудь.

Кило. А ты его давно знаешь?

М а л у. Он мне чужой, как и ты. Все мне чужие, один уходит, другой приходит. Привет, дружок. Привет, Малу. Au revoir<sup>[224]224
  До свиданья (франц.).


[Закрыть]</sup>, дружок, au revoir, Малу.

Кило. Я-то давно его знаю. С довоенных времен. А начиная с войны он заботился обо мне. Вот так-то. Весь этот год я держался, ничего лишнего себе не позволял. Не то что раньше. Ведь, когда я вернусь в Эвергем, я женюсь.

Она не слушает его.

Да. Весной. На двоюродной сестре Макса, Женни ее зовут, она держит галантерейную лавку, но она ее скоро продаст, и мы откроем кафе. Ты спишь? (Пауза.) Ты говорила, что болела. Долго?

Малу. Да уж, успело надоесть.

Кило. А что с тобой было?

Малу. Не твое дело.

Кило. Как бы этот туман и эта сырость тебе не повредили…

Малу. А тебе-то что?

Кило. Да я просто так сказал.

Малу. Ламбер тоже так говорит: «Киска, туман может тебе повредить». И глотает таблетку, а другую дает мне. Витамины. Знал бы он, что я сбежала из дома, – и только потому, что двое сезонных рабочих позвонили в дверь.

Кило. Он выгнал бы тебя пинком под зад.

Малу. Нет, это нет. Но он бы дулся три дня. «Любовь, моя киска, – говорит он, – это прежде всего забота друг о друге».

Кило. В этом что-то есть.

Малу. Я напоминаю ему дочь. Она живет в Канаде.

Кило. С каким-нибудь канадцем?

Малу. Да… а знаешь, он… Он был знаком с врачом, который лечил меня в Аррасе, и знаешь, когда он в первый раз пришел ко мне, он преподнес мне огромный букет цветов. Вот так. Словно он никогда прежде не видел меня на заводе, с Фламином или с другими. Да, преподнес цветы, словно пришел в гости к даме.

Кило. Он богатый.

Малу. Он заплатил за дом миллион. Во время войны.

Кило. И он всегда называет тебя так – «киска»?

Малу. Всегда.

Кило. По-французски, конечно?

Малу. Да. Он говорит: «Minou».

Кило (смеясь, неуверенно). Очень похоже на «Малу».

Малу. Да.

Кило. Наверно, так он называл и свою дочь.

Малу. Очень может быть.

Кило. А что говорит насчет этого Фламин? Насчет твоих отношений с господином Ламбером?

Малу. Потирает, как всегда, руки. Да он и в самом деле очень доволен, он ведь все эти годы старался пустить корни здесь, в Верьере, трещал по-французски день и ночь, до посинения.

Кило. А ты и правда похожа на кошечку.

М а л у. Да, говорят. Но это не очень-то помогло мне в жизни. Один парень называл меня своей летучей мышкой. Клянусь тебе, он так и говорил. Это был немец, он тоже здесь работал. Господи, чего мне только не приходилось выслушивать. Он говорил так потому, что я висела вниз головой.

Кило. Висела вниз головой?

М а л у. Чего только не приходится иной раз делать.

Кило. Ты совсем пьяна. (Пауза.) Теперь, когда мы здесь совсем одни, ты стала тихоней. А при Максе, в кафе, ты сыпала колкостями и непристойностями на весь зал. (Встает, приближается к печке, шагает взад-вперед.)

М а л у. Пусть весь Верьер знает, что Малу вернулась. И пусть все они учтиво здороваются со мной, раз уж я живу в доме Ламбера.

Пауза.

Кило. Ты совсем молодая… Такой походки нет ни у одной моей знакомой девушки, ты ступаешь так легко, так осторожно, точно боишься переломиться.

Малу. А как ходят твои знакомые девушки? Вот так? (Идет, покачивая бедрами.)

Кило (смеясь). Нет, не так. (Робко.) Господин Ламбер часто оставляет тебя одну по вечерам?

Малу (угрюмо смеется). А тебе бы этого хотелось? Нет, мой мальчик, сегодня вечером ты и твой дружок Макс звонили в мою дверь последний раз.

Кило. Малу…

Малу (с внезапным беспокойством). А где Макс?

Кило. Он делает обход, сейчас он, наверно, где-то возле свекольных буртов.

Малу. Дай мне чего-нибудь выпить, я продрогла. (Подходит и усаживается возле печки.)

Снаружи слышен голос Макса, он отдает приказы то по-польски, то по-французски.

Малу. Вот он. Приведи его.

Кило (смотрит в дырочку на занавеске, закрывающей вход). Он возле насоса, задает жару полякам. (Возвращается, протягивает ей свою фляжку. Малу пьет.) Едва он откроет рот, они прямо трясутся от страха.

Малу. А я ни чуточки не боюсь его.

Кило. Да и с чего бы?

Малу. Я боялась его… в прошлом году.

Кило (набрасывает свой дождевик ей на плечи). Вот так. Ну что, теплее стало? Тебя знобит оттого, что ты еще не совсем здорова. (Хочет сесть рядом с ней.)

Малу. Нет, сядь вон там. От тебя воняет свекловицей.

Кило (садится на сено). Я никогда не боялся Макса. И если делаю все, как он велит, то только потому, что знаю: он прав. И пускай строит из себя командира, если ему это нравится. Верно? (Вышагивает вокруг нее, но Малу на него не смотрит.) Макс никогда не рассказывал тебе, как он впервые взял меня с собой на сахарный завод и как я трусил в поезде? Нет? А про то, как мы с ним пили перно в Шарре? На сахарном заводе работали в тот год итальянцы. Мы все вместе отправились в деревенское кафе. Пили там перно. А когда барменша подала мне воду, чтобы разбавить перно, я посмеялся над ней, ведь был я совсем зеленый молокосос, намного моложе, чем сейчас, и не такой толстый, или нет? Может, и такой. «На черта нам вода, – завопил я, – мы ведь не лягушки». И мы стали пить перно неразбавленным, десять, двенадцать рюмок, мне-то оно совсем не нравилось – отдавало железом и анисом, а итальянцы, и фламандцы, и французы толпились вокруг, глазели на нас и платили за наше перно, мы этого сперва даже не заметили. Они подмигивали барменше, делали ей знаки за нашей спиной и платили, все новые зеленые рюмки появлялись перед нами, а мы и так уж были полны до краев, казалось, перно вот-вот польется у нас из ушей, но мы опрокидывали эти рюмки одну за другой. А потом я заметил, что Макс пьет как-то лениво, он начал нести какую-то чепуху, дескать, он хотел быть сержантом, но его мать была лейтенантом, я это помню, как сейчас (выжидательно молчит, но девушка никак не реагирует на его рассказ, и он медленно, словно нехотя продолжает), вот я и подумал: «Теперь из нас двоих командую я». И я посмеялся над его бредовыми речами. Про себя, конечно. Так, чтобы он не заметил. А он вдруг побелел как бумага, колени у него подогнулись, и он, как будто из-под ног у него выдернули ковер, растянулся во весь рост прямо на опилках, которыми был посыпан пол. И все кафе хохотало и орало от удовольствия. А мне хотелось показать всем: я здесь сейчас главный, я хотел, чтобы это видели все фламандцы, – нагнулся, поднял его за воротник и взвалил себе на спину. «Отнесу его к мамочке», – сказал я, и все захлопали в ладоши. Но стоило мне сделать только один шаг, как у меня тоже подогнулись колени, словно из-под моих ног выдернули тот же самый ковер, и я растянулся, понимаешь, рядом с ним в опилках, а больше я уже ничего не помню. Ты не слушаешь?

Малу. Слушаю.

Кило. Тогда мне казалось, я могу взять над ними верх, усекла?

Малу. Да.

Пауза.

Кило. А господин Ламбер возвращается завтра в обед?

Малу. Да.

Кило. Опять «да». Заладила! (Пауза.) Ты не думай, я знаю, что не умею разговаривать с девушками. И что я толстый и грязный.

Малу. Ты и в самом деле толстый и грязный.

Кило. И еще от меня воняет свекловицей.

Малу. За версту. Как и от всех вас.

Кило. От тебя – тоже.

М а л у. Ну уж нет! Ну-ка, понюхай. Подойди поближе. (Он нюхает ее волосы.) Это духи из Арраса, мне купил их Ламбер. Такими же Мартина Кэрол душится.

Кило. А ты откуда знаешь? (Наклоняется к ней ближе.)

М а л у. Так было написано на коробочке, Ламбер прочел мне.

Снова слышится гудок. Потом – голос Макса: «Кило, теперь твоя очередь».

Кило. Я должен с тобой увидеться. Завтра. Только не здесь и один, без Макса.

Мал у (отталкивает его). Убирайся. Не прикасайся ко мне своими грязными лапами.

Кило. Завтра вечером я приду продавать сахар Фламину. Приходи и ты. В восемь часов. Ты ведь можешь прийти в гости к отцу. На часок.

М а л у. Зачем мне приходить к отцу? Что мне там делать?

Кило пожимает плечами.

М а л у. Не отвечаешь. Ну скажи, открой свой рот и скажи, чего ты хочешь.

Кило. Я могу тебе что-нибудь подарить.

М а л у. У меня есть все, что я хочу. Ламбер не отказывает мне ни в чем.

Кило. Ну, тогда не приходи к Фламину.

М а л у. Конечно, не приду.

Пауза.

Кило. Я отдам тебе свою месячную получку.

М а л у. Когда?

Кило. Завтра вечером. (Совсем тихо.) В восемь часов.

Макс (входит, греется у печки). В свекломойку поступает мало свекловицы, две первые вагонетки заклинило. Откроешь их, и пусть поляки разгружают. Потом сделаешь обход.

Кило. Иду. (Обращаясь к Малу.) А ты остаешься здесь?

М а л у. Здесь хорошо, тепло.

Макс (Малу). Отдай ему плащ. На дворе сыро, и с вагонеток течет. Он промокнет до нитки.

Малу встает и подает Кило его плащ.

Малу. Держи.

Они пристально смотрят в глаза друг другу. Потом Кило спускается по лестнице. Малу прогуливается взад-вперед, снова садится на сено. Макс присаживается на перевернутое ведро.

Макс. Ты похудела. И это тебе идет.

Малу. А ты совсем не изменился. (Помолчав.) Ты что же, не осмелился прийти ко мне один, встретиться со мной наедине, и потащил за собой этого парня?

Макс. А ты рада, что снова сюда вернулась?

М а л у. Ты ни разу не написал мне. Я ведь никому в Верьере не прислала даже открытки, а тебе писала письма каждые три дня, особенно вначале. Я говорила себе тогда: если я его увижу, если он вдруг появится передо мной, я задушу его собственными руками. Но это было давно, очень давно. Время залечивает раны.

Макс. Ты рада, что ты снова здесь, в этой полутемной конденсаторной? Все как раньше. Ты. И я. И это сено за печкой. Так же падает на него свет из окошка.

М а л у. Я все забыла.

Макс. Не отворачивайся. Посмотри мне в глаза.

М а л у. А если что и помню, радости от этого мало.

Макс. Так скоро ты не могла все забыть, Малу. Прошел только год. Что такое год? За год следы не исчезают.

Малу. Никаких следов не осталось.

Макс. А я слышал другое: что после нашего отъезда ты писала мое имя мелом на дверях варильни и в будке ночного сторожа. А на стенке печи для обжига извести ты рядом с моим именем написала свое. Я слышал, что ты каждый день носила мои сапоги, которые я оставил у Фламина, и в деревне все смеялись над тобой, потому что мои сапоги доставали тебе вот досюда. (Касается ее бедра.)

Малу. Я была тогда не в себе. Но потом это прошло. Прошло.

Макс. Слышал я, что в ту зиму после нашего отъезда ты ни одной ночи не провела одна, валялась с мужиками прямо на обочине. Говорят, Фламин бил тебя смертным боем, потому что твои коты каждую ночь мяукали возле вашей ограды. Слышал я, что ты соперничала с твоей сестрой Лили, которая зарабатывает своим телом немалые деньги, и когда мы здесь, и когда разъезжаемся. И это продолжалось до тех пор, пока Фламин не отвез тебя в Аррас.