Текст книги "Избранное"

Автор книги: Хьюго Клаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 49 страниц)

Томас (истолковывает все это по-своему). Но я не хочу никуда уезжать отсюда!

Мать. Почему?

Томас. Неужели мне нельзя остаться здесь?

Мать. Э… э… да нет, впрочем, если ты так хочешь, то, конечно, можно. Мы с папой подыщем себе уютную маленькую квартирку в городе и…

Томас. А как же Андреа?

Мать. Что – Андреа?

Томас. Она тоже переедет с вами, а меня оставит здесь одного с кузиной Хилдой?

Мать. Разумеется, мой мальчик. Не думаешь ли ты, что Андреа будет жить с вами после того, как вы поженитесь? Первое время она, конечно, может помочь вам по хозяйству.

Томас. Так я должен жениться?

Мать. Да, именно об этом мы все время толкуем.

Томас. Нет, вы прежде мне этого не говорили.

Мать. Томас, ты уже взрослый, как-никак девятнадцать лет исполнилось, должен понимать, что просто так жить с женщиной нельзя.

Томас. Но я не хочу жениться, мама. Я не хочу жить с незнакомой женщиной.

Мать. Вы очень быстро познакомитесь.

Отец (добродушно). Не бойся, она тебя не съест.

Томас (неожиданно пугается). А что скажет Андреа?

Андреа (остановившись в дверях, кричит). Скажу, что вы оба старые свиньи! (Исчезает, хлопнув дверью.)

Мать (потрясенная, тихо). Ты слышал, Паттини?

Отец. Да.

Мать (взвинчивает себя). Я тебя спрашиваю, Паттини, ты слышал? Сейчас же отправляйся к Андреа, скажи ей, чтобы она немедленно извинилась. Неужели ты допустишь, чтобы это повторилось? Ты позволишь, чтобы тебя в твоем доме без конца оскорбляла собственная дочь? Скоро дойдет до того, что она закатит тебе пощечину. Нет, это неслыханно…

Томас. Почему она так сказала?

Отец. Это грубо, Томас.

Мать. О господи, уже четыре часа. Томас, поди причешись и почисть еще раз зубы.

Свет в гостиной гаснет. Слышно, как мать ворчит и сердито бормочет что-то себе под нос. Томас входит в комнату Андреа, та лежит, зарывшись лицом в подушки. Томас садится рядом на постель, гладит ее по волосам.

Томас. Успокойся.

Она пожимает плечами.

Со мной творится что-то ужасное, когда я вижу, как ты расстраиваешься.

Андреа поворачивается к нему.

Кажется, будто сердце сжимает резиновая перчатка, она не жмет и не давит, просто легла мне на сердце и не отпускает.

Андреа (закуривает сигарету). Нагнись. (Причесывает его.) Дай-ка я приведу тебя в порядок, а то скоро явится эта гусыня. Уверена, она позеленеет, когда увидит тебя, и начнет заикаться. Посмотри на нее как следует, Томас, взгляни ей прямо в лицо, пусть знает, что ты нисколько ее не боишься.

Томас. Ну что ты такая грустная?

Андреа. Я не грустная.

Томас. Неправда. Я же вижу, как ты сжимаешь губы, и они становятся тоненькими, словно ниточка, как ты хмуришь брови, и морщинка пробегает между ними (проводит пальцем по ее бровям), и еще носом поводишь, точно кролик. (Его палец скользит по носу Андреа.)

Андреа (мягко отталкивает его). Ну так знай: я действительно расстроена, потому что я завистливая, злая, подлая уродина.

Томас. Что ты! Ты во сто раз красивее кузины Хилды.

Андреа. Как бы мне хотелось, чтобы эта гусыня грохнулась прямо на пороге, чтобы ее разбил паралич, как ее мамочку. (Мрачно смеется.) Вот было бы здорово, если бы эта старая скупердяйка лишила ее наследства. Ведь она может и получше распорядиться своими денежками, например раздать их монастырям, вместо того чтобы оставлять в приданое своей дурочке. Что станет тогда с твоей драгоценной мамочкой? Вот будет сюрприз для нее!

Томас (смеется). Ага… Так ты не хочешь, чтобы я женился на ней, Андреа?

Андреа. Нет. (Берет его лицо в ладони.) Ты хоть немножко любишь меня?

Томас. Да.

(Она чуть-чуть касается губами его щеки.)

Скажи, она и впрямь так богата, что может купить мне машину?

Андреа (.резко). Возможно.

Томас. Знаешь что? Тогда я куплю машину и для тебя, потому что я буду распоряжаться всеми деньгами. Не то что мой папочка… Нет уж, дудки, все денежки перейдут ко мне. Я куплю тебе новенькую «лансию». Представляешь, я еду впереди в своей машине, а ты за мной. Мы вылетаем на шоссе со скоростью сто тридцать, все визжат от страха и разбегаются в стороны…

Он замолкает, услышав звонок. В гостиной снова загорается свет, мать, выглянув в окно, подходит к двери, ведущей в комнату Андреа, и кричит: «Она идет. Ты готов, Томас? Спускайся немедленно, как только я позову!» Идет обратно через гостиную и шипит, повернувшись к Паттини: «Убирайся отсюда!» Паттини, запахнув халат, плетется в комнату Андреа. Останавливается возле двери и вместе с остальными настороженно прислушивается. Мать впускает кузину Хилду, кузине за тридцать, она одета в строгий костюм, скованна, немного растерянна и чересчур ярко накрашена, хотя вовсе не кажется смешной.

Мать. Бог мой, как ты замечательно сегодня выглядишь, детка!

Хилда. Я, наверное, пришла слишком рано, но на улице такая слякоть…

Мать. Ничуть не рано, детка, я так рада видеть тебя! Присаживайся. Как поживает твоя бедная мама?

Хилда. Хорошо. Правда, вчера у нее был приступ, слава богу, не очень сильный. Сейчас ей получше.

Мать. А что говорит доктор Беверслейс?

Хилда. Он считает, что курс уколов поставит ее на ноги.

Мать. Рада, очень рада слышать добрую весть, детка.

Хилда. У вас необыкновенно уютная квартирка, тетя.

Мать. Ты находишь?

Хилда. А дядя Генри дома?

Мать. Он мечтал повидаться с тобой, но именно сегодня, ровно в три часа, он должен быть на заседании Общества композиторов, а подобное событие он ни за какие деньги не пропустит.

Хилда. А где Андреа?

Мать. Гм, она провожает его. Ну да, он плохо себя чувствует в последнее время. Давление, верно, скачет.

Хилда. А…

Мать. Томас? Он дома, конечно. Готовится. Хочет выглядеть как можно лучше, ты меня понимаешь? (Обе смеются. Мать доверительно наклоняется к Хилде.) Сегодня утром он спросил меня: «Мама, я должен привести себя в полный порядок?» (Обе хихикают.) А я ему говорю: «Томас, ты знаешь, что сказала мне кузина Хилда, когда мы в последний раз видели ее на Птичьем рынке? Она считает, что ты очень симпатичный юноша, и она непременно хочет зайти к нам познакомиться с тобой поближе». «Правда, мама?» – спросил мальчик и покраснел. (Хихикают.) А я говорю: «Может так случиться, Томас, что она поживет у нас денек-другой». «А где она будет спать?» – это первое, о чем он спросил меня. Хи-хи.

Хилда. Неужели так и спросил?

Мать. Да, детка. (Смеется.)

Хилда. Я сказала маме, что поеду в Лёвен навестить свою подругу Марту…

Мать. А ей не показалось подозрительным, что ты вдруг так поспешно собралась?

Хилда. Нет, тетя. Она так больна, так страдает…

Мать. Бедняжка.

Хилда. Вот… мама заставила купить. (Распахивает пальто.)

Мать. Прелесть, прелесть. Какое необыкновенное плиссе! Мальчику очень понравится.

Хилда. Вы думаете, тетя?

Мать (громко зовет). Томас, мальчик, Хилда пришла.

Томас нетерпеливо отталкивает Паттини и входит в гостиную.

А вот и твоя кузина Хилда.

Хилда (смущенно протягивает ему руку). Здравствуй, Томас.

Томас (широко улыбаясь). Здравствуй, кузина.

Хилда. Я… я… (растерянно оглядывается, надеясь найти поддержку у матери), я проходила мимо…

Мать (подвигает ей стул, берет ее пальто). Располагайся поудобнее, Хилда.

Хилда. Я случайно проходила мимо, дай, думаю, зайду…

Действие второе

Декорации те же. Восемь часов вечера следующего дня. В гостиной Томас разговаривает с матерью. Отец сидит на диване. На низкой тумбочке красуется новый радиоприемник.

Томас. Но он бы сообщил мне.

Мать. Менеер Албан очень занятой человек. Работает в своем бюро по восемь часов. Думаешь, ему больше нечего делать, кроме как сидеть и ждать Томаса или бежать к нам сюда, чтобы умолять этого самого Томаса поработать у него шофером?

Томас. Но он ко мне хорошо относится.

Мать. Кто тебе это сказал?

Томас. Андреа.

Отец. Конечно, он хорошо к тебе относится, мой мальчик, как и все мы, но он же совсем не знает тебя.

Томас. Андреа ходила к нему. Она объяснила ему, кто я такой, она рассказала ему обо мне, он выслушал ее и ласково, точно родной отец, сказал: «Я уведомлю Томаса в самое ближайшее время». Но до сих пор – никаких звонков.

Мать. Ха. Что толку от ее хождений? Да и кто знает, была ли она там на самом деле? Откуда тебе известно, что она встречалась с менеером Албаном? Может быть, она выдумала это, чтобы успокоить тебя? Она и не на такое способна.

Томас. Да зачем ей это?

Отец. Может, она и не хотела, просто пришлось немного присочинить, чтобы успокоить тебя. Не хочет, чтобы ты огорчался.

Томас. Из-за того, что менеер Албан не взял меня на работу?

Отец. Или взял кого-нибудь другого…

Томас. Другого? Не может быть.

Мать. На тебе свет клином не сошелся, вон сколько молодых парней мечтают получить место шофера.

Томас. Но они же не настоящие водители.

Мать. Да уж получше тебя.

Томас. Выходит, Андреа хотела подготовить меня?

Мать. Ты слышал, что сказал твой отец? Вполне возможно.

Томас. Но ведь он не знает наверняка?

Мать. Нет. Поживем – увидим. А ты, Томас, как примерный сын, должен во всем слушаться отца и мать, нам и без того достается. Постарайся избавить нас от новых огорчений. Обещаешь?

Томас. Да, мама.

Мать (проводит рукой по его волосам). Ну как тебе понравилась кузина?

Томас. Странная какая-то…

Мать. Нет, она очень милая. Видишь, вот так сразу взяла и подарила тебе приемник.

Томас (не вполне убежденно). Да, верно…

Мать. Подумай, как счастливо потекла бы наша жизнь, как спокойно бы мы с папой доживали свои дни, зная, что нам не нужно тревожиться за тебя, что ты надежно пристроен под крылышком кузины Хилды, которая в тебе души не чает.

Андреа зовет из своей комнаты: «Томас!»

Мать (кричит в ответ). Чего тебе?

Андреа снова зовет: «Томас!» Томас идет к ней.

Отец. Что-то она нервничать стала.

Мать. Не больше, чем все остальные в этом доме. И твоя племянница, между прочим…

Отец. Моя племянница?

Мать… очень изменилась со вчерашнего дня. Она вовсе не такая скромница, какой казалась вначале. Вспомни, явилась как овечка, которую привели на заклание. Хи-хи. Будь уверен, она уже поняла, что нужна нам.

Отец. Я многое могу вынести, но ужаснее всего то, что она вскакивает рано утром, да какое там утром, считай ночью, и поднимает на ноги весь дом. Знает ведь, что я засыпаю только на рассвете, ты ведь объяснила ей, что я просто падаю от усталости, и что же? В восемь утра растопалась по всему дому. Чего ей надо было? Чем вообще можно заниматься в восемь утра? Ну сварила кофе, ладно. Видите ли, села пить кофе, в ожидании, что кто-нибудь из нас проснется и зайдет к ней поболтать. О чем? Для чего? Что она надумала делать в такую рань? Завелась, будто ее кто гонит.

Мать. Не причитай, Паттини. Видимо, дома она привыкла вставать рано.

Отец. Им с Мириам больше делать нечего, кроме как вскакивать в восемь утра, пить кофе и болтать целый день.

Мать. Можно подумать, ты занимаешься чем-нибудь путным.

Отец. Я вынужден сидеть здесь, ты же знаешь, но я-то работаю. Целыми днями я занят своим концертом, хотя со стороны может показаться, будто я ничего не делаю. Ах, если бы я мог позволить себе хоть немного покоя, хоть немного тишины, уединения. Как мне это необходимо!

Мать. Хм, тебе это необходимо? Чуткой натуре, художнику нужен покой. А мы бесчувственные и толстокожие, нас эта собачья жизнь устраивает, мы к ней притерпелись, в голове у нас не музыка, а свинцовые мозги, да?

Отец. Замолчи.

Пауза.

Мать. Только бы Мириам не дозналась, что ее дочь у нас. Вечером, когда мы пошли в кино, я сказала ей: «Постарайся не бросаться в глаза, детка, пригни голову». А она? Выпрямилась, словно жердь, и вышагивает посреди улицы, а в перерыве ее еще в туалет понесло. Будто нарочно. Хотела, чтобы все видели ее с нами. А по мне, так лучше бы она сегодня посидела дома, но она ни в какую, ей, видите ли, захотелось подышать свежим воздухом.

Отец. Хе-хе, свежим воздухом.

Мать. Она во что бы то ни стало решила выйти за покупками. Ну что я могла с ней сделать? Да и когда еще у нас будет такая возможность купить чего-нибудь вкусненького? Слушай, Паттини, а что, если кто-нибудь из знакомых видел ее с нами в кино и доложит об этом твоей сестре?

Отец. М-да… Она, конечно, начинает командовать, и все-таки она славная девушка. Ну кто еще способен на такое? Стоило Томасу заикнуться о том, что ему хочется иметь радиоприемник, как она тут же пошла и купила его.

Мать. Это входит в ее планы, Паттини, а потом, что ей стоит потратить каких-нибудь три-четыре тысячи, если скоро она получит все?

Отец. Правда. Как ты думаешь, купит она мне тогда пианино?

Мать. Да ты совсем рехнулся, старик! Что это тебе взбрело в голову? Хочешь, чтобы все полетело к черту из-за твоей жадности?

Она же сама сказала: «Если все уладится, дядя Генри получит свое пианино». Так и сказала. Но что мы имеем? Пока ничего.

Отец. Тогда, я сказал, тогда.

Мать. Я устала, Паттини.

Отец. Я тоже.

Мать. Буду счастлива, когда все это будет позади.

Отец. Вот-вот, и в нашем доме наступит, наконец, покой.

Мать. Ну да, ты хочешь сказать, что сможешь и дальше «спокойно» ничего не делать.

Отец. Замолчи.

Мать. А в том, что у нас ничего не получается, виновата Андреа. Это она настраивает мальчика. Не хочет, чтобы ему было хорошо, чтобы всем нам было хорошо. Просто не знаю, что с ней творится последнее время. Она и раньше была не очень-то покладистой, а теперь и вовсе…

Отец. Ничего не понимаю.

Мать. Я-то все отлично понимаю, только не знаю, как сказать.

Отец. Так что все это значит?

Мать. Посмотрим.

Отец. Просто не понимаю, как она посмела за моей спиной позвонить в Общество. Я ведь ни о чем понятия не имел. Как они только не издевались надо мной. Сколько лет подряд я не переступал порога этого здания, и когда наконец явился туда, где раньше меня чествовали как короля, считали гордостью нашей музыки, меня призывают к ответу, словно преступника. Этот желторотый птенец, этот флюгер несчастный, секретаришка Лауверс, спрашивает: «Что с твоей дочерью, Паттини? Чего она добивается от нашего председателя? Мы же ничего тебе не обещали. Почему же ты надоедаешь и дергаешь всех нас из-за этого водительского места? Зачем ты так унижаешься?» Мало того, что весь город над нами смеется, теперь и коллеги станут моими врагами. Все, все враги мне.

Мать (тихо). Только не я, Паттини.

Отец (смотрит на нее, потом отворачивается). Ты нет.

Пауза.

А что там Андреа?

Мать. Хочет уехать.

Отец. Уехать? Андреа? Почему?

Мать. И не одна, а с Томасом.

Отец. Куда?

Мать. Я слышала, как они вчера шептались.

Отец. Но в чем дело? Куда их несет?

Мать. В Англию, к Маргарите.

Отец. Не смеши меня. Как они доберутся туда?

Мать. Она не желает, чтобы Томас женился.

Отец. Ах, не хочет? Мадемуазель не желают?

Мать. Нет. У нее совсем другое на уме.

Отец. Но почему же? Что еще вбила себе в голову эта дурочка?

Что ей нужно? Дело вот-вот сладится. Все идет наилучшим образом, а она встряла и вытворяет бог знает что.

Мать. Боюсь я, Паттини, ничего у нас не выйдет.

Звонок.

Это она!

Идет открыть дверь и возвращается вместе с X и л д о й. Девушка бросает на стол сумку, рядом кладет два тяжелых свертка, вынимает из сумки две бутылки молока, хлеб.

Хилда. Почему вы не включаете радио?

Отец. Да ничего интересного, детка, я смотрел программу.

Мать. Ну-ка, Паттини, включи радио, Хилда хочет послушать музыку.

Хилда. Нет, нет, если это для меня, то не беспокойтесь, просто я думала… что теперь, когда у вас наконец появился приемник… вам приятно будет послушать его.

Мать. В свое время, Хилда, у нас было два приемника и патефон.

Хилда. Они еще у вас?

Мать. Да. А что?

Хилда (садится). В жизни не видела ничего более странного, тетя, чем отношения между Томасом и Андреа.

Отец. А что такого, детка? Они отлично ладят между собой.

Хилда. Вот именно.

Отец. Они же брат и сестра. Они любят друг друга.

Хилда. Странно как-то. Вот сейчас, например. Почему они уединились в комнате, вместо того чтобы посидеть вместе с нами?

Отец. Да они всю жизнь так ведут себя. С детства секретничают.

Хилда. И все-таки это в высшей степени странно. (Обращается к матери, которая старается держаться в стороне.) Вы уже поговорили с дядей Генри?

Мать. Да, он согласен. Он считает, что это правильно.

Отец. Ты о чем?

Мать (делает ему знаки за спиной Хилды). Ну ты ведь понимаешь меня, Паттини. Мы же только что обо всем поговорили.

Отец. Да, да, конечно.

Мать. Вот и дядя Генри полагает, что вам с Томасом надо бы познакомиться поближе, подружиться, вы ведь еще толком не знаете друг друга, верно? (Смеется.)

Хилда (без улыбки). Это потому, что завтра утром я возвращаюсь домой?

Мать. Именно поэтому.

Отец. Да, да.

Мать. Тебе не стоит здесь задерживаться, мама совсем разволнуется. (Ободряюще смеется, но Хилда по-прежнему серьезна.)

Хилда. Да. (Смущенно.) И когда же, дядя Генри?

Отец. Что?

Мать. Ну то, о чем мы с тобой говорили, насчет постелей.

Отец. Постелей?

Мать. Я же сказала тебе, Хилде необходимо получше познакомиться с Томасом, ты видишь, что Андреа старается отвлечь его, ей хочется, чтобы он крутился возле ее юбки, вот я и подумала, что сегодня, в последнюю ночь в нашем доме, Хилда могла бы лечь спать в комнате Андреа (отец делает испуганное движение, но мать продолжает, не обращая на него внимания), потому что Хилде так ни разу и не удалось – она сама мне сказала об этом сегодня утром… подумать только, и это после того, как она купила ему этот замечательный приемник, так вот, ей ни разу не удалось поговорить с Томасом накоротке, все время кто-нибудь торчит рядом. А ведь мы затем и пригласили Хилду погостить, чтобы она могла поближе познакомиться с Томасом, не так ли?

Отец. Да, но Андреа…

Мать (резко). Андреа может один раз переночевать в твоей комнате. Ничего с ней не случится, на одну ночь перейдет в другую комнату, только и всего.

Отец. Да, конечно, мысль хорошая, но…

Мать. Я прекрасно понимаю Хилду. Каково ей завтра возвращаться домой, когда она даже не поговорила с Томасом? И что может быть лучше: она проведет вечерок наедине с Томасом в комнате Андреа.

Отец. Но Андреа…

Мать. Должна же она понять, Паттини, что влюбленным нужно немного побыть наедине.

Хилда (словно не веря своим ушам). Вы сказали, влюбленным, тетя?

Мать (посмеивается). Будто мы сами не были такими.

Отец (без энтузиазма). Да, будто и мы не были такими.

Мать (заговорщическим тоном, Хилде). Паттини преподавал в консерватории, и каждый вечер, в семь часов, я поджидала его. Я тогда была помолвлена с бароном Лемберехтом, и он ужасно ревновал меня, тем более что я была на несколько лет старше…

Отец (неожиданно резко). Прекрати!

Мать. Да, да, это сейчас не к месту. Так о чем это я? Ах да, я помню, какие ласковые словечки нашептывал мне Паттини, когда мы допоздна бродили по парку. Однажды, помнишь, Паттини, мы засиделись до часу ночи, все слушали соловья.

Отец. Да.

Мать. Подумай, Паттини, где бы мы могли с тобой встречаться, если бы поблизости не было парка? Но Томасу и Хилде незачем бродить по парку, ведь так уютно посидеть в комнатке.

Хилда. Тетя, неужели дядя был тогда таким кавалером?

Мать. Много воды утекло с тех пор.

Отец. Вот-вот.

Хилда. Но вы оба совсем еще не старые, тетя.

Мать. Ну да? (Смеется.)

Хилда. Я не решалась сказать вам, тетя: дома я всегда сплю у мамы, ни за что не засну одна в комнате. Вот и вчера, когда я осталась одна в комнатке дяди Генри, я всю ночь не сомкнула глаз.

Мать. Бедная деточка, почему же ты сразу мне об этом не сказала?

Хилда. Мне было неловко. (Пауза.) Но чем же они там все-таки занимаются?

Свет в гостиной гаснет и загорается в комнате Андреа, где находятся брат и сестра. Две кровати стоят рядом. Андреа лежит на той, что подальше, Томас сидит на краю другой. Когда зажигается свет, они тихо разговаривают. Постепенно становится слышно, о чем.

Томас. А в Лондоне тоже есть зоопарк?

Андреа. Конечно.

Томас. Такой же большой, как в Антверпене?

Андреа. Еще больше.

Томас. Я бы хотел посмотреть на зебру. И еще на обезьян. Помнишь, ты мне рассказывала про большую черную обезьяну, которая почти выучилась говорить? Как ее звали?

Андреа (смеется). Ты ведь сам знаешь, Томас, ее звали так же, как и тебя.

Томас (смеется). А я хочу, чтобы ты повторила.

Андреа. Ее звали Принц Томас.

Т о м а с. Похож я на нее, а?

Андреа. Да, когда злишься и рычишь.

Томас изображает рассерженную обезьянку. Рычит. Бьет себя кулаком в грудь. Андреа ласково воркует. Он успокаивается.

Томас. Я хочу увидеть крокодилов, таинственных и зловещих. Они все время прячутся в воде или иногда всплывают?

Андреа. Иногда всплывают.

Томас. И плывут по течению, будто бревна, уносимые потоком. Сядешь на такое бревно, ни о чем не подозревая, а оно вдруг разинет пасть, щелкнет зубами, а зубы словно острые ножи. И слоны? На них в Лондоне тоже можно покататься?

Андреа. На английских слонах нельзя кататься.

Томас. А в Антверпене можно.

Андреа. В Лондоне есть порт, над ним постоянно висит туман, так что фонари ночью кажутся круглыми серыми пятнами и напоминают человеческую голову, без лица. Туман клубится, словно густой табачный дым. Сирены стонут, будто люди, зовут на помощь. Плывешь в этом тумане, пробираясь сквозь серое, пушистое облако, и вдруг замечаешь, что совсем рядом с тобой скользит громадное судно, бесшумное и невидимое.

Томас. Как мне хочется побывать в Англии, Андреа. А можно погрузить на корабль мою машину или придется слишком много доплачивать?

Андреа. Но ведь у тебя еще нет машины, Томас.

Томас. Ну да, я хотел сказать: машину кузины Хилды. Андреа (иронически). Ода!

Томас. Мы будем жить в большой комнате неподалеку от порта. Откроем ночью окно, комната наполнится туманом, и мы поплывем сквозь туманную пелену, словно две лодки. Туман к утру станет таким густым, что я потеряю тебя, ты выскользнешь в окно, а я поплыву вслед за тобой. (Рассекая воздух руками, приближается к ней.) Наконец-то я снова вижу твою милую мордашку. (Сжимает ладонями ее лицо.) Ты похожа на обезьянку.

Андреа. Неправда.

Томас. Правда, правда. На гибкую серую обезьянку с добрыми, ласковыми глазами, но, если ее вовремя не накормить, она покажет зубки.

Андреа оскаливает зубы.

Каждый раз, как я приближаюсь к тебе, у меня колотится сердце.

Андреа (.шутливо отталкивает его). Как тебе понравился приемник, который подарила твоя дорогая кузина?

Томас. Э-э… никак.

Андреа. Когда она подарит тебе машину, ты тоже скажешь «никак»?

Томас. Нет, Андреа, ты же знаешь, что нет.

Андреа. Может, и нет.

Томас. Мы могли бы в Лондоне…

Андреа. Хватит. Давай не будем об этом.

Томас. Почему?

Андреа. Не раздражай меня. Ведь ты знаешь, что ничего не выйдет.

Томас. Что не выйдет? Ты о машине?

Андреа. О поездке в Англию.

Томас. Почему?

Андреа. У нас нет денег.

Томас. Я попрошу у кузины Хилды.

Андреа. Нет. Я не желаю!

Томас. Ты точно так же вела себя, когда Хилда принесла в дом радиоприемник. Ты сделала вот так: фу-у, и вытянула губу. А приемник-то стоит и будет стоять.

Андреа. Пока я не вышвырну его в окно.

Томас. Ну и вышвыривай. Я же сказал, что ничего хорошего в нем не нахожу. Вот подожди, скоро у меня будет собственная машина. Я хочу красную, с черными кожаными сиденьями и низкими фарами. Я назову ее Бурун.

Андреа. Как лошадь принца Эверарта?

Томас. Вот именно. Так и назову. Если у него есть лошадь по кличке Бурун, значит, должна быть и у меня, я ведь как-никак тоже принц.

Андреа. А я, словно Рейнхильда, сяду с тобой рядом на нашем скакуне. Мы едем по лесу. Осень. Опавшие листья словно мягкий и влажный ковер, наш конь ступает по нему.

Томас. Ты крепко держишь меня за пояс, а я сижу очень прямо.

Андреа. Я кладу голову тебе на плечо и мысленно произношу: «До чего же ты славный наездник, принц Томас».

Томас. Лошадь заржала.

Андреа. И поскакала дальше.

Томас. Не останавливаясь.

Андреа. Да, да.

Томас. Сердце у меня колотится, когда ты приближаешься ко мне.

Андреа. И у меня тоже.

Томас. Больше всего на свете я хотел бы всегда быть рядом с тобой.

Андреа. Это невозможно.

Томас. Если я вхожу в комнату, где нет тебя, резиновая перчатка сжимает мне сердце: где Андреа? Почему ее нет?

Андреа (после короткой паузы). И что же?

Томас. Я просыпаюсь ночью, смотрю на треугольное окошко, освещенное луной, и думаю: оно такое же отчетливое, как темный треугольничек на теле Андреа.

Андреа. Нет, то, о чем ты говоришь, невозможно.

Томас. Я смотрел на тебя сегодня ночью: ты спала, чуть-чуть приоткрыв рот, и посапывала, как обезьянка.

Андреа. А ты лежишь тихо и неподвижно, только иногда вскакиваешь во сне и плечи у тебя трясутся. Несколько раз ты что-то говорил, но я не разобрала, что именно.

Томас. Я крепко схватил тебя за руку и прижал к кровати.

Андреа (протягивает ему руку). Вот так.

Томас. Пока мы не устали.

Андреа. А я думала, мы не устанем никогда.

Томас. Но мы уже замерзли. (Смеются, затем Андреа отворачивается и замолкает.) Что такое?

Андреа. Ничего.

Томас. Ты думаешь о кузине Хилде?

Андреа. Да.

Томас. Не хочешь, чтобы я женился на ней? Но почему? Знаешь, как это будет? Я уже все продумал. Мы поженимся. Пройдет три недели. Она дарит мне машину. И в один прекрасный день, догадайся, кто покупает два билета на пароход? В Англию? Ты и я. Представляешь, мы обведем ее вокруг пальца!

Андреа. Нет.

Томас. Вообще-то я непрочь жениться. Вот я стою в городской ратуше, на мне новенький темно-синий костюм, белая рубашка и американский галстук. Кузина Хилда серьезная и старая, вся в белом, лицо закрыто фатой, так что никто, кроме нас с тобой, потому что мы стоим совсем рядом, не видит, какая она старая. Мы спускаемся по ступеням ратуши к машине, все машут и кричат: «Да здравствуют принц Томас и его невеста! Ура!» Старый менеер Албан тоже там. Вечером мы усядемся за стол, и он сыграет нам на пианино, а плохо ли, хорошо ли он играет, не имеет значения, все будут веселы и довольны, а он восседает за пианино – величавый, гордый и счастливый…

Андреа. Замолчи!

Томас. А-а.

Оба прислушиваются к разговору родителей в гостиной.

Мать. Да пойми ты, Паттини…

Хилда. Ну не съем же я его, в самом деле, дядя Генри. Я думала, мы уже обо всем договорились.

Отец. Я просто не знал.

Мать. Не дури, Паттини, лучше помоги мне застелить постель. Отец. Сейчас. Но к чему такая спешка?

Хилда. Почти восемь часов.

Мать. А утром она вернется домой.

В комнате Андреа.

Томас (с улыбкой). С папой так трудно сейчас, он ужасно нервничает в последнее время. С чего бы это? Может, он снова решил выйти на улицу и никак не может собраться с духом?

Андреа. Что это они там говорят насчет постели?

Томас. Какой постели?

Андреа. Они толкуют о постели.

Томас. Не знаю.

Андреа. Нет, знаешь, просто хочешь скрыть от меня.

Томас. Но я правда и понятия не имею.

Они прислушиваются, но голоса в гостиной уже затихли. Мать и отец направляются в комнату Андреа. Мать несет простыни, отец – подушку. Хилда, оставшись в гостиной одна, включает радио. Едва отец и мать входят в комнату, Андреа вскакивает.

Андреа. Что случилось?

Мать. Нужно приготовить постель для Хилды.

Томас. Она будет спать здесь?

Андреа (с сомнением). Со мной? Зачем это?

Мать. Нет, сегодня ты ляжешь наверху, в папиной комнате. Андреа (кричит). Нет!

Мать. Андреа, не заводись снова.

Андреа. Нет! Нет! Нет!

Мать. Ну переночуешь сегодня в другой комнате, и что из этого? Отец. В самом деле, подумаешь, велика важность. Как будто… Андреа. Нет! Нет! Я не позволю ей оставаться здесь наедине с Томасом. Не будет этого! Я не дам ей влезть к нему в постель. Отец. Но, Андреа, никто об этом и не думает.

Андреа. Нет, речь идет именно об этом. Она мечтает заполучить Томаса, но этого не будет.

Мать. Андреа!

Андреа. Раз она старуха и ни один мужчина на нее ни разу не взглянул, можно являться сюда и вешаться мальчику на шею! Да это… Отец. Андреа, ты переходишь все границы.

Андреа (.истерически). Этого не будет!

Мать (жестко). Хилда имеет полное право провести вечер наедине с Томасом. Будь у тебя жених, мы бы точно так же старались создать обстановку для тебя и твоего суженого.

Андреа (саркастически смеется). Жених! Это вы о Томасе? Да он ни о чем таком понятия не имеет!

Томас. Ну конечно.

Мать. Разве я непонятно тебе объяснила, Томас?

Отец. И я тоже?

Томас. Про невесту – да, а про постель – нет.

Мать. Вспомни, о чем мы говорили: ты будешь жить в новом просторном доме с мраморной ванной. А ты сказал, что хочешь остаться здесь. Но ведь я объяснила тебе, что нельзя жить с женщиной, не обручившись с ней, а потом нужно вступить с ней в брак?

Андреа. Ты совсем не про то говоришь.

Мать. Заткнись!

Андреа. Томас, они дурачат тебя.

Отец. Но, Андреа…

Андреа (истерически кричит). Нет, нет, этого не будет!

Отец. Не будь смешной, Андреа, право, ты иной раз ведешь себя как ребенок, ничуть не лучше Томаса.

Мать. Вот именно. А ведь вы уже не маленькие. В вашем возрасте пора наконец понять, что жизнь – это не шутка и она не похожа на те фантазии, которые вы сочиняете в темноте. Мы с папой день и ночь в заботах, а вы только портите все дело.

Томас. Но я ничего не сделал, мама.

Мать. Ты позволяешь сестре вертеть собой, бегаешь за ней, как собачонка, смотришь ей в рот, а она только и думает о том, как настроить тебя против родителей. Мы же любим тебя и готовы на любые жертвы. И это самое большее, что мы можем сделать для тебя.

Отец. Это верно, мой мальчик, поверь мне, ты поймешь это потом, когда нас уже не будет на свете.

Андреа. Я ненавижу вас, ненавижу!

Мать (язвительно). Ха! Вы только послушайте ее! (Томасу.) Ты считаешь, это нормально – так разговаривать с твоими родителями? Ты слышал что-либо подобное?

Томас. Не следует так говорить, Андреа.

Андреа. Да, конечно, я должна со всем соглашаться, я должна молча смотреть, как… (Голос ее срывается.) Нет.

Мать. Значит, ты подтверждаешь, что не желаешь Томасу счастья, что ты решила испортить ему жизнь, а заодно и нам, и себе тоже.

Андреа. Мне от вас ничего не нужно, так и знайте!

Мать. Мы растили тебя, заботились о тебе, ничего для тебя не жалели, как бы трудно нам ни приходилось, мы выхаживали тебя, пока ты была маленькой. Когда у тебя начался приступ аппендицита, к счастью у нас тогда еще оставались деньги, я провела всю ночь в больнице, утирая пот с твоего личика, и до утра не выпускала из рук твою крохотную ладошку, обливаясь слезами. А твой папа…

Отец. Я ждал в коридоре, я думал, ты умираешь.

Мать. И вот награда за все: ты ненавидишь нас.

Андреа (твердо). Да!

Отец. И все это из-за того, что твоя кузина хочет поговорить наедине с Томасом.

Андреа (ядовито). Это теперь называется «поговорить наедине»? Как будто вы сами не понимаете, что это значит.

Отец. Не выдумывай того, чего нет.

Андреа (саркастически). X а-ха.

Отец. Вполне естественно.

Андреа. Ты уже говорил мне это, папа, ты вообще слишком много объясняешь. Вам стыдно, вот вы и придумываете для себя оправдания. Зря стараетесь. Ей не удастся поговорить с Томасом.