Текст книги "Избранное"

Автор книги: Хьюго Клаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 49 страниц)

Эдвард. Что?.. Где?..

Паул. Послушай, ты можешь хоть немножко помочь нам? Ты же можешь освободиться. У тебя же обе руки свободны, черт побери.

Элена помогает Эдварду освободиться от ремня, но делает это так неловко, что он проскальзывает между ними и падает на пол. Эдвард сидит на земле с ошарашенным видом. Маска сползла ему на глаза.

Паул. Зорро! Человек в маске! (С недоумением.) И этот тип руководит фабрикой детского питания!

Элена (наклоняется к Эдварду). Ты не ушибся? Не отбил себе копчик?

Паул. Пусть немного посидит так. Оставь его. Пусть успокоится.

Пауза. Все смотрят на Эдварда, тот не шевелится.

Элена. Подумать только, мы могли вернуться… на десять минут позднее. (Паулу.) Мы могли остаться сидеть там, внизу. Ты ведь этого хотел, проходимец! Предлагал мне отыскать на небе Большую Медведицу, подлец! Мы бы ее, может, и нашли, но я бы потеряла мужа. Эдвард уже умер бы. И окоченел. Он ушел бы от меня, мой Эдди, навсегда…

Паул (с прежним педантизмом). А если бы мы пришли на десять минут раньше, что тогда? Он бы разгуливал здесь как ни в чем не бывало!

Элена. Ты, кажется, упрекаешь его в том, что он остался жив! (Угрюмо.) Он готов был пожертвовать ради меня жизнью. Ради меня! А я для него ничего не сделала. Только без конца мучила и обманывала.

Паул (все еще никак не может понять, как Эдвард решился на свой поступок). Надо же до такого додуматься!

Эдвард, без сознания, падает навзничь. Кажется, что он уже мертв.

Что это с ним?

Элена. Эдвард!

Паул. По-моему, это уж слишком! Только что спасли его от верной смерти, и вдруг…

Элена (щупает Эдварду пульс). Ничего не чувствую.

Паул. Ты просто взволнована. Дай-ка я…

Мать (должно быть, она уже давно стоит в дверях. Громко, словно библейский пророк). Не смейте прикасаться к нему! (Подходит к Эдварду, опускается на колени, прижимается ухом к его груди. Кричит, словно в итальянской мелодраме.) Мальчик мой!

Элена. Мама, я не виновата!

Мать. Мой Эдвард!

Паул. Это просто несчастный случай…

Мать (поднимается с колен. Слезы катятся по ее лицу). Мой единственный сын! (Драматически, Элене.) Не хотела бы я сейчас быть на твоем месте.

Элена. Но мама…

Мать. Ты еще смеешь говорить со мной? Подумай, подумай как следует, что ты натворила!

Паул. Ой, он открыл один глаз! (Решительно подхватывает Эдварда под мышки, ставит его на ноги.) Ну, давай. Раз, два, взяли!

Эдвард (дрожит всем телом, у него зуб на зуб не попадает). Элена, скажи этому человеку, чтобы он оставил меня в покое. Скажи ему, чтобы он ушел.

Мать. Подожди еще чуть-чуть. Месть еще не свершилась.

Эдвард. Месть, месть! Только это ты и знаешь!

Паул. По-моему, у него нервный шок. Сейчас это частое явление.

Элена (визжит). Ты что, не слышал, что он сказал?

Паул. А разве он что-то сказал?

Элена. Исчезни! Понял? Прочь! Вон отсюда.

Паул. Я? Да за что? Я ведь не вешал его.

Мать. Да это ты во всем виноват! У нас была прекрасная, дружная семья. В отпуск – вместе, дома – вместе, всюду вместе. А потом появился ты, в этих своих шортах, с этой своей глупой болтовней! Возмутитель спокойствия!

Паул. Хорошенькое дело!

Элена. Да, Паул, свое дело ты сделал. Сполна. А теперь уходи!

Паул. Куда же мне идти?

Элена (легонько похлопывая Эдварда по щеке). Я могу ударить и посильнее. Эдвард, перестань трястись! Будь мужчиной!

Паул. Послушайте, история еще не окончена…

Элена. Неужели ты не видишь, что ты здесь лишний?

Мать. Вот именно. Хватит разжигать страсти в нашем доме.

Паул (сердито). Разбирайтесь сами в своих делах. Вот тебе и плата за добро! (Элене.) Ты слишком быстро все забыла. Ведь всего полчаса назад мы с тобой сидели в лодке и ты просила меня показать тебе Большую Медведицу. Я еще ни с кем не сидел так, как с тобой.

(Помолчав, покорно.) Ну ладно, пойду в деревню. Хотя там, наверно, все спят. Ладно. Я пошел. До свидания. Будьте здоровы. (На миг останавливается.) Если я понадоблюсь вам…

Все словно не слышат его. Эдвард падает в шезлонг.

Мать (Элене). Вот чего ты добилась, вот что ты сделала с моим единственным сыном!

Элена. Можете заиметь еще одного! Я не против.

Мать (обиженно, ей эта шутка явно не нравится). Ах вот как?! (Эдварду.) Ну а ты? Я же сделала для тебя все, что могла. И в результате…

Эдвард. Да, мама, ты действительно постаралась. Спасибо. Мать. А что касается тебя… (Явно собирается снова взять Элену в оборот.)

Эдвард (кричит). Мама, иди спать! Включи радио! Делай что хочешь, только уйди с моих глаз!

Мать. Да, да, сейчас. (Элене.) Я принесу ему снотворное. Эдвард. Иди в дом, мама!

Мать в испуге уходит.

Элена, кто там в саду?

Элена выглядывает в сад.

Закрой входную дверь.

Элена закрывает дверь.

(Долго смотрит на нее.) Элена… (Снова начинает стучать зубами.) Элена. Эдвард!

Эдвард. Мать обманула меня! Заманила в ловушку. Они с отцом сговорились убить меня. Я не хотел умирать, ангел мой, честное слово, не хотел. Я только притворился. Это была игра. Но я был на миллиметр от смерти. Почувствовал, как скользкая сеть затягивается все туже. Это они, оба, затягивали ее. Они вдвоем всегда строили козни. Мой отец вернулся, Элена!

Элена. Да, да, мы знаем.

Эдвард. Клянусь тебе! Я видел его так же, как тебя.

Элена. Я знаю… Сиди спокойно.

Эдвард. Представляешь, какой это был бы ужас, если б они добились своего! Поверь мне, дорогая, совсем не весело умирать. Смерть сразу вцепляется в тебя своими руками. Четырьмя руками, Элена! Я ведь уже испускал дух, корчился, как обезьяна. Задыхался, словно рыба на песке. А ты где была?

Элена. Ты скучал по мне? Ты помнил обо мне все это время? Эдвард. Замолчи!

Элена. Я спасаю его из когтей… вынимаю его из петли, а он так же грубо со мной обращается, как и прежде. Вот уж действительно – вернулся к жизни.

Эдвард. Какой это был ужас! Жизнь уже ускользала от меня.

А впрочем, я плохо помню. Солнце так жгло. Нет, нет, все я припоминаю. Очень отчетливо. Он сказал мне: «Эдди, мальчик мой!» Словно хотел поделиться со мной какой-то тайной или рассказать смешной анекдот! Он прямо вертелся у него на языке.

«Эдди…»

Элена. Я здесь. Я вернулась. Мы снова вместе.

Эдвард. Опять все сначала! (Вздрагивает.) Нет! Что же он все-таки сказал? (Торжествующе.) Обезьяны, павианы, шимпанзе, орангутаны…

Элена. Ну поболтай, поболтай, это, говорят, помогает.

Эдвард замолкает.

Как я испугалась… но теперь мы здесь, рядом, и больше ни души. Ты забыл…

Пока она бормочет что-то, успокаивая его, на заднем плане открывается комната, представляющая собой богатую, просторную гостиную. Китайская ширма, на которой нарисован старик. Лестница. Эдвард, мальчик тринадцати лет, ходит взад и вперед по комнате, разговаривая со стариком, изображенным на ширме. У него явная склонность к театральности, которая впоследствии превратится в циничную привычку патетически вещать по любому поводу.

Э д в а р д-м а л ь ч и к. О старик, уже пять часов небесное светило стоит над горизонтом, а я, предводитель Боксеров, все жду от тебя ответа. Страшись гнева моего и отвечай мне, не то я велю привязать тебя к столбу, и ты останешься там до тех пор, пока солнце не расплавит твои глаза. Что говоришь ты? (Делает вид, будто слушает.) Кошке не пристало знакомство с мышью? Ты безумец, старик! Мои люди возьмутся за тебя, как только солнце опустится за горизонт. И прольется кровь твоя…

Входит молодая женщина, это мать Эдварда двадцать семь лет назад. Лицо ее густо нарумянено. На ней черное платье, белый передник. И белый капор служанки. При виде мальчика она пугается.

Мать. Что ты здесь делаешь?

Э д в а р д-м а л ь ч и к. Играю. Я ведь уже сделал уроки.

Мать. Но ты же собирался сегодня прямо посте школы в клуб? Э д в а р д-м а л ь ч и к. Тренер заболел.

Мать. Вот оно что. Знаешь, за то, что ты всю неделю так прилежно занимался, я разрешаю тебе пойти во Дворец кино.

Э д в а р д-м а л ь ч и к. Я видел этот фильм, мама. Мы же вместе ходили туда позавчера.

Мать. Ну, тогда пойди в «Палас». Вот тебе двадцать франков.

Э д в а р д-в з р о с л ы й (вскакивает с шезлонга, с негодованием смотрит на взволнованную мать и почти кричит). Но ведь в «Паласе» висит объявление: «Дети на этот фильм не допускаются»! И потом, почему я должен уходить из дома ни с того ни с сего? Мать. А еще вот тебе пять франков на шоколадку.

Э д в а р д-м а л ь ч и к. Я не хочу в кино!

Элена (на авансцене). Послушай, давай никуда не пойдем, останемся дома сегодня вечером? (Она явно встревожена.)

Э д в а р д-м а л ь ч и к (нерешительно). Мама, почему на тебе платье как у служанки? И этот капор? Ты что, собираешься мыть пол? Мать. Теперь иди, Эдвард. У меня масса дел.

Э д в а р д-в з р о с л ы й (на авансцене). Такой красивой я ее еще никогда не видел. И в такой бедной одежде, совсем как наша служанка Бетти. И еще эти румяна на щеках. Она тогда почти не смотрела на меня и ноги у нее почему-то дрожали. (Кричит.) Почему?

Мать (смущенно). Ой, я еще в тапках! (Сбрасывает тапки.) Где мои туфли? (Достает из-под дивана туфли на высоком каблуке, с трудом надевает их, в этих туфлях она с трудом стоит на ногах.) Эдвард, перестань вертеться под ногами, ты действуешь мне на нервы. Отправляйся в кино!

Э д в а р д-м а л ь ч и к (обиженно). Хорошо.

Мать. Я приду тебя встречать.

Э д в а р д-в з р о с л ы й (язвительно смеется). Ха-ха!

Мальчик идет к двери, но на полпути останавливается. Мать притоптывает на месте, словно стараясь тверже стоять на ногах, поправляет перед зеркалом капор, подкрашивает губы. Мальчик, услышав шаги за дверью, прячется за ширмой.

Звонок в дверь.

Мать (неестественно высоким голосом). Минуточку! (Отсчитывает на пальцах: «Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь». Потом семенит к двери. Делает реверанс). Добрый вечер, господин комиссар.

Отец Эдварда (в том же черном костюме, что и прежде, но только в котелке. В руках у него огромный букет цветов). Привет, красотка!

Мать забирает у него шляпу и почтительно ждет, пока он пройдет в комнату. Отец Эдварда, потирая руки, осматривается.

Чудесная погодка, не правда ли? А что, госпожа графиня дома? Мать. Дома, господин комиссар. Она ждет вас с нетерпением. Отец. А ты, маленькая шалунья, ты тоже ждала меня с нетерпением? (Грубовато заигрывает с ней.) До чего же ты хороша! Плутовка! Просто прелесть! Так что господин комиссар даже смутился немного. Подойди сюда. Ну подойди, дай я тебя поцелую.

Мать (подыгрывает ему, изображая кокетливую служанку). За кого вы меня принимаете, господин комиссар?

Отец. Ах ты пампушка! Мучительница моя! А ну-ка подойди поближе!

Мать. Ну и кто же я, по-вашему?

Отец (ущипнув ее пониже спины). Ты шустрая пампушка! Конфетка! Спелая ягодка!

Мать. Что скажет госпожа графиня, если узнает! Вам не совестно, господин комиссар?

Отец (достает бумажку в сто франков, вертит перед ее лицом). А что ты на это скажешь?

Мать (кокетливо). Это мне? В самом деле мне?

Отец. Да, моя кошечка. Но за это с тебя поцелуй.

Мать (берет бумажку и быстро прячет ее в корсаж). Ладно, один раз, в щечку.

Он целует ее в щеку и крепко прижимает к себе. В руке у нее его шляпа, а у него – букет цветов. Она вырывается и отбегает за стол.

Я знала, знала, что вы это сделаете.

Он пытается снова схватить ее, но она увертывается. Он гоняется за ней вокруг стола.

От таких, как вы, господин инспектор, надо держаться подальше!

Отец (останавливается, прислушивается). Кто-то идет. Кажется, я слышу шаги. Иди скорей, бесовка, скажи своей хозяйке, что я здесь.

Мать (поддразнивая). Уж нельзя и подождать чуть-чуть!

Она поднимается по лестнице. Он успевает шлепнуть ее пониже спины.

Ой!

Отец Эдварда один, прохаживается по комнате, довольно мурлыча себе что-то под нос.

Э д в а р д-в з р о с л ы й (кусает ногти). Тихо! Тихо!

Отец (напевает). Кто хочет сына погубить. Так просто выбить стул ногой. Женатым быть да слезы лить. Шептать у ручки: «Дорогой».

Эдвард-взрослый на авансцене беззвучно подпевает. Элена не решается его прервать. Отец Эдварда в глубине комнаты склоняется в низком поклоне. По лестнице спускается величественная и неприступная мать в молодости, она в белой меховой шубе, с алмазной тиарой на голове. Отец Эдварда подходит к ней.

Мое почтение, графиня.

Мать (жеманно). Рада приветствовать вас, комиссар. Неужели в городе не осталось больше карманников и хулиганов, и потому вы средь бела дня смогли покинуть свой ответственный пост?

Отец. Простите, что помешал, что я нарушил ваш покой, но мне хотелось бы преподнести вам этот скромный букет. (Протягивает цветы.)

Мать (даже не взглянув на цветы, небрежно бросает их на диван. Холодно). Спасибо.

Отец. То, что я наношу вам свой визит сегодня, это не случайность. Я видел, как господин граф (произносит этот титул с подчеркнутой почтительностью) ехал в свой бридж-клуб.

Мать (небрежно). Да, ведь сегодня среда.

Отец (неуверенно двигается по комнате). Я бы не хотел унизить в ваших глазах достоинство друга, если мне позволено называть так господина графа…

Мать. Пожалуйста, не говорите мне о нем. Этот человек смертельно надоел мне.

Отец. Простите?

Мать. Мы с графом в ссоре.

Отец. Я боялся этого. Да нет, я надеялся на это.

Мать. Присаживайтесь.

Отец. С удовольствием. (Садится на кончик стула.)

Мать. Так чем я обязана вашему столь неожиданному визиту, комиссар? Неужели опять взялись за старое?

Отец. Увы!

Э д в а р д-в з р о с л ы й (время от времени повторяет фразы вместе с ними). Взялся за старое… Старое…

Мать. Значит, опять…

Отец. Не сочтите это за дерзость, дражайшая, но я не могу иначе. Я уже давно не живу, во мне все кипит и бурлит, душа моя пылает, а тело…

Мать. Не испытываю ни малейшего интереса к вашему… э-э… телу, комиссар.

Отец (возбужденно). А должны! (Падает к ее ногам и, схватив ее руку, прижимает к своей груди.) Слышите, как бьется сердце?

Мать. В самом деле!

Отец. Если мне позволено быть рядом с вами, мне, человеку, который целые дни проводит в восемнадцатом отделении среди контрабандистов, сутенеров и прочего сброда, который вынужден добывать таким способом хлеб насущный… Да, я простой чиновник, вдовец…

Мать. Чашку чая, комиссар?

Отец. Это пытка! Кто же может думать о чае, дорогая, когда в знойной пустыне рядом с ним журчит прохладный родник – ваши уста…

Мать. Вы заходите слишком далеко, комиссар!

Отец. Вовсе нет! (Идет в наступление.) Радость моя!

Мать. Возьмите себя в руки, любезнейший. Не забывайтесь!

Отец. К черту! К дьяволу! Ко всем чертям!

Из-за ширмы слышится шум. Эдвард сидит на полу, зажимая уши руками.

Э д в а р д-в з р о с л ы й. Меня здесь нет!

Мать (забыв о своей роли, испуганно). Что? Что ты такое говоришь?

Отец. Радость моя! Рядом с вами даже мертвая природа оживает, даже в каменной глыбе пробуждается чувство. Упоительная! О, как горит мое лицо в лучах вашего солнца. (Увлекает ее на диван.)

Мать. Букет!

Отец. Ложе из георгин! (Разворачивает букет, раскладывает цветы и опрокидывает ее на диван.) Произнесите мое имя! Ударьте меня! Погубите меня!

За китайской ширмой слышатся всхлипывания, затем сдавленный стон. Мать поднимается с дивана.

Мать. За ширмой кто-то есть, какой-то зверь.

Отец. Ваш пудель или ангорский кот.

Мать. Там кто-то шевелится.

Отец. Я ваш зверь, ваш дракон, ваш единорог!

Мать (отталкивает его, идет к ширме и отодвигает ее).

Из-за ширмы появляется испуганный мальчик.

Эдвард!

Отец. Эдди! Что ты здесь делаешь?

Э д в а р д-м а л ь ч и к (он не в силах говорить, только показывает на них и громко кричит. Одновременно с ним кричит и Эдвард-взрослый). Обезьяны, павианы, шимпанзе, орангутаны!

Эдвард-мальчик убегает.

Отец и мать обескураженно смотрят друг на друга.

Отец (бежит к двери). Эдди! Подожди! Вернись! Это совсем не то, что ты думаешь, мой мальчик!

Э д в а р д-в з р о с л ы й (родителям). Ну и что теперь? Что вы теперь скажете? Меня ведь там больше нет.

Отец. Госпожа… Мариэтта, я не виноват.

Э д в а р д-в зрослый. Я не желаю этого слышать. Найдите какие-то иные слова! Довольно театра! Спектакль окончен.

Отец. Мариэтта, у тебя корона съехала набок.

Мать вытирает помаду с его щеки.

Я хочу есть. На работе съел только омлет.

Мать. Есть баранья ножка. И ананас на десерт.

Отец. Ананас на десерт…

Мать. Ты думаешь, Эдди все слышал?..

Э д в а р д-взрослый (резко перебивая ее). Нет! Не смейте! Не вмешивайте меня. Меня ведь там уже нет.

Отец. Ты очень добра ко мне, Мариэтта.

Мать. Я люблю тебя. Ты очень сильный и так добр ко мне… И я знаю, ты меня любишь.

Отец. И что же теперь?

Мать (спокойно). Пойду сниму это платье.

Отец (снимает галстук, расстегивает рубашку). Да, пойди переоденься.

Мать. Теперь эти костюмы нам больше ни к чему.

Отец. Пожалуй.

Мать уходит, отец за ней. Эдвард бросается за ними следом.

Эдвард. Не уходите, не убегайте, трусы! Я хочу услышать вас теперь, когда вы перестали играть ваш спектакль. Погодите, еще не конец. Ну пожалуйста!

Отец и мать уходят.

(Обращаясь к Элене.) В лохмотья они одеты, Элена, и это навсегда. В обыкновенные лохмотья! Все эти сказки, забавы и танцы не могут продолжаться бесконечно. В один прекрасный день неизбежно прорывается наружу… настоящая жизнь. Главных слов они так и не сказали, а то, что они говорили, лишено смысла. Ни малейшего смысла.

Элена. Ты болтаешь какую-то чепуху! Я не вижу смысла в твоих словах.

Эдвард. Мне холодно!

Элена. Иди в дом.

Эдвард. Нет.

Элена. Хочешь есть?

Он кивает.

На рынке только баранина. Говядина здесь ужасная, но как-нибудь надо попробовать купить. Будешь суп?

Эдвард. Мне сейчас было так страшно, Элена, я не могу тебе передать. (В пространство.) Я не святой, который, сидя на скале, питается репейниками и кузнечиками. (Снова начинает декламировать.) И когда придет его час, он лицом к лицу встретится с Великой Вселенной и, умиротворенный, вручит ей свое тело на вечный покой. Нет! Кровь еще играет во мне. И моя трепетная плоть еще жива.

Элена. Подумать только, решиться на такое. И это все из-за меня.

Эдвард (деловито). Вовсе не из-за тебя! Просто я не терплю, когда меня обманывают.

Элена. Это одно и то же.

Эдвард (нежно). Но ведь не ты одна обманываешь меня.

Элена. Эдвард, я хочу уехать с этого острова.

Эдвард. Я тоже. Давай вернемся домой.

Элена. Как хочется снова увидеть наш сад. И нашего садовника. И телевизор. И наш дождь.

Эдвард. Как прекрасно твое загорелое тело!

Элена. Еще! Еще!

Эдвард. Все…

Она развязывает ему галстук, снимает с него туфли, снимает с него пиджак и вешает на стул.

Элена. Ты обгорел. Нужно быть осторожнее с солнцем. Сначала надо загорать не больше десяти минут, потом… (Достает из сумочки крем и смазывает ему лицо.) Сиди спокойно.

Пауза. Вдалеке слышны крики купающихся детей.

Ну вот. Все в порядке! Вчера вечером ничего не произошло, верно? Ни со мной, ни с тобой. Забудем все это! Вычеркнем из памяти. Договорились? И все будет как прежде.

Эдвард (говорит это как бы мимо нее). Ты очень добра ко мне.

Элена. Я люблю тебя. И ты любишь меня.

Эдвард. Солнце похоже на колесо. Оно наезжает на тебя и сбивает с ног.

Из дома громко доносится арабская мелодия «Танец цапли».

Занавес.

Сахар
Пьеса

Действующие лица:

Кило.

Макс.

Старший Минне.

Младший Минне.

Ягер.

М а л у.

Б о б е к.

Два поляка.

Картина первая

Один из бараков для сезонных рабочих на территории сахарного завода в Верьере (Северная Франция). Сцена представляет собой барак, где живут фламандцы, слева – дверь, за нею виден коридор. В комнате десять кроватей, четыре из них составлены штабелем. На пятой свалена одежда. Крайними справа стоят кровати двух братьев Минне. Следующая Макса, дальше – Кило. Слева, как бы отдельно от других, стоит кровать Ягера. Рядом с ней – печка. На заднем плане – три шкафа светлого дерева, армейского образца. Одним пользуются братья Минне, другим – Кило и Макс, третий – в полном распоряжении Ягера. В глубине барака – титан с водой и на стене – мишень для игры в «птичьи клювы»[216]216
  Игра в «птичьи клювы» – распространенная во Фландрии игра, заключающаяся в том, что игроки мечут стрелы в деревянную мишень. В старину в эту игру играли всадники.


[Закрыть]. Братья Минне сидят на своих постелях – это двое похожих как две капли воды лысых старца. Тот, кого называют старшим, появился на свет раньше на четверть часа. На нем рабочая спецодежда – синий комбинезон и резиновые сапоги. Младший в длинных подштанниках и серой шерстяной нижней рубахе. Ягер, в стороне, насвистывая, чистит ботинки.

Младший Минне. Минне!

Старший Минне (что-то бурчит).

Младший Минне. Попроси его еще раз.

Старший Минне. Он не хочет. Он, видите ли, устал. (Смотрит на Ягера.) Но чистить ботинки силы у него есть. Зачем ему чистить ботинки? Не спрашивай меня, спроси лучше у него. (Пауза.) Завтра утром он выйдет на свое болото, и ботинки тут же промокнут насквозь и порыжеют. Снова надо будет чистить.

Ягер (не поднимая глаз). Это смягчает кожу, и обувь дольше носится.

Старший Минне. Нет чтобы ходить в сапогах, как все мы, он, видите ли, из другою теста.

Ягер. В сапогах у меня потеют ноги.

Старший Минне. Просто ему нужно чем-нибудь себя занять. В этом все дело. И он прав. Праздность – мать всех пороков. Ну, а если мы тоже хотим себя занять и приглашаем его перекинуться в картишки, ему это не по душе.

Младший Минне. Ну давай же, Ягер.

Ягер. А какова ставка?

Старший Минне. Франк.

Ягер пожимает плечами.

А ты что предлагаешь? Пять франков? Ты думаешь, у нас денег куры не клюют? (Пауза.) Уверен, мы и по тысяче франков не привезем с собой в Эвергем, а ведь целый сезон здесь надрывались, ровно клячи на руднике. Спина у меня согнулась, будто резиновая, и к тому же вся в рубцах и ссадинах. Да, этот сезон я никогда не забуду, господа! Сначала эти шуты гороховые объявили забастовку, не успели мы загрузить свеклой первую тачку, как они начали голосовать. «Стоп! – орут. – Нам слишком мало платят»…

Ягер. Уж если рассказывать, так давай по порядку, Минне. Сначала расскажи об этих французских шутах гороховых, которые дома, во Фландрии, обещали нам двадцать два франка в час и бесплатное питание, а когда мы приехали, стали платить по двадцати одному франку да еще берут с нас деньги за харчи. Вот с чего начни!

Старший Минне. А сколько ты получаешь сейчас? Вот то-то! Или, может, ты уже не платишь за харчи? Вот то-то! И мне приходится работать за тех семерых, что сбежали домой. Нечего сказать, хороша компания, бросили нас здесь отдуваться за двадцать один франк. Вначале было тридцать пять человек, а осталось пять. Подсчитай-ка. Я работаю за семерых, господин Ягер. Да еще прибавь к ним этого. (Кивает головой на Младшего Минне.)

Ягер. Никто не заставлял тебя оставаться.

Старший Минне. Не заставлял. Но что нам делать дома?

Младший Минне. Вот именно: что нам делать дома?

Старший Минне (брату). Уж во всяком случае, там нам было бы лучше, чем здесь. Сам посуди – каждый день на обед капустный суп, у меня от него потом понос всю зиму. Ну, не корчи такую рожу, Минне. И у тебя тоже.

Младший Минне. Да у меня давным-давно понос. С тех пор, как мне пятьдесят стукнуло.

Старший Минне. Ну а у меня он от капустного супа. А от поноса – слабость.

Пауза.

Младший Минне. Осталось еще девять дней.

Старший Минне. Подбрось-ка угля в печку.

Младший Минне исполняет его приказание.

И подоткни тряпкой дверь.

Младший Минне выполняет и это.

И потом, работать в одной бригаде с поляками мне еще ни разу не доводилось, хотя вот уж сорок лет я езжу на сезонные работы. Неряхи жуткие, врут и хихикают с утра до вечера да трещат что-то на своем тарабарском языке. Прежде-то мы работали среди своих, отдельной фламандской бригадой. Длинный Чернявый. Да Остер. Да еще Пьер де Стир, этот, бывало, с такой уморительной серьезной рожей травил препохабнейшие анекдоты, мы покатывались со смеху! Нет, говорю я вам, с сахаром покончено. Гиблое это дело. Больше я сюда не ездок.

Ягер. Ты каждый год это говоришь.

Старший Минне. Но на этот раз так и будет. Хватит с меня поляков. Ну скажи, Ягер, приятно тебе, когда они тараторят что-то по-своему прямо тебе в лицо? Может, они издеваются над тобой, а ты ни словечка понять не можешь.

Ягер. Но когда мы начинаем говорить между собой по-фламандски, они ведь тоже ничего не понимают.

Старший Минне. Тоже сравнил! Мы много лет приезжаем сюда. Мы у себя дома, мы здесь хозяева, а их тут оставили после себя немцы, словно мусор на помойке.

Пауза.

Младший Минне. Дай-ка мне выпить, Минне.

Старший Минне. Опять?

Младший кивает. Старший Минне отпирает шкаф, подает брату его бутылку. Младший взбалтывает ее и пьет. Старший, подождав, протягивает руку за бутылкой, но брат качает головой, полощет рот, прежде чем проглотить напиток. Старший снова садится, не сводя с него глаз.

Ты уже выдул больше половины. Через два часа ложимся спать. Кончай лакать! Теперь, когда нам осталась, можно сказать, всего неделя, я готов есть что угодно, даже капусту. Вообще-то я не привередлив к пище. Знаешь, некоторые не переносят капусту, или требуху, или свиные ножки, говорят, что они слишком жирные, ну а я не такой, я ем и пью все подряд – куда деваться? – но эту твою пакость, Минне, это самодельное пойло, нет, его ты не заставишь меня проглотить и за сто франков.

Младший Минне. А я давно его пью, отличный рецепт, мне его дал Глухой Фернан, упокой господи его душу.

Старший Минне. Счастье твое, что я слежу, чтобы ты выпивал не больше одной бутылки в день, я ведь обещал нашей матушке заботиться о тебе, не то – вот Ягер подтвердит – не прошло бы и года, как ты откинул бы копыта.

Младший Минне. Ну, как знать!

Старший Минне. Вот у нас с Ягером питье без затей. Натуральный спирт, ну прямо чистейший. Немножко сахару, немножко водички, раз-два – и готово. (Делает вид, будто пьет, потом продолжает, удивленно глядя на младшего брата.) Ну ладно кофе, это еще куда ни шло, но все остальное, что ты туда суешь, Минне, – и кофейную гущу, и лавровый лист, и гвоздику, и кусочки свеклы! Да потом еще все это заливаешь горячей водой. Это дикость, Минне! Когда я вижу, как ты сосешь из своей бутылочки, я иной раз начинаю сомневаться, а брат ли ты мне, в самом-то деле!

Младший Минне. Отличный рецепт!

Старший Минне. Ты вот, наверно, думаешь, Ягер: зато он пьет не так много и получается дешевле. Нет, господа, Минне выпивает свой литр настойки, точно так же, как мы – литр можжевеловой водки. (Он отбирает у брата бутылку, смотрит на свет, сколько в ней еще осталось, и прячет бутылку в шкаф.) Спина у меня согнулась, точно резиновая. Вот уже три дня мы работаем в дневную смену, а это не шутки. (Ягеру.) Тебе-то легче, Кило и Максу – тоже. Для таких всегда найдется тепленькое местечко. Хотел бы я знать французский, как Макс. Видит бог, уж я мог бы его выучить за эти годы. И мог бы тоже работать в варильне, уж будь спокоен. Конечно, там жарковато, так что потом гриппом болеешь всю зиму, зато какая спокойная, легкая жизнь. Но наш друг Макс не соглашается идти даже в варильню, для него и это чересчур обременительно. Нет, он желает работать на конденсаторе, где он целую ночь плюет в потолок. Хочешь спи, хочешь кури или болтай с Кило, можешь даже привести себе женщину, если пожелаешь.

Ягер. Но Макс их не приводит.

Старший Минне. Точно. Ему это без надобности, у него хватает женщин в деревне.

Ягер. И все-таки я ни за что бы с ним не поменялся.

Младший Минне начинает надевать ночную рубаху.

Старший Минне. Потому что это невозможно! Хи-хи-хи. Даю голову на отсечение, он тоже ни за что бы не хотел с тобой поменяться, Ягер. Даже я бы не согласился. Кому захочется целый день торчать в грязной луже и караулить трубы, которые выплевывают грязную воду. Кругом ни души, не с кем даже словечком перемолвиться или посмеяться, стоишь в этой вонючей жиже, глядя, как она хлещет из труб, а вокруг только жабы да вороны. Работа, правда, не пыльная, это верно, но по мне лучше уж варильня. Хотя там французы следят за тобой, будто ты работаешь на них лично, будто сахар, что там варится, – их собственный. Например, Ce-Па, он так суетится, словно завод принадлежит ему.

Младший Минне (забирается в постель). А мне так больше по душе Вервье.

Старший Минне. Золотые твои слова, Минне. Мне тоже. Правда, вкалывать там приходится здорово, и воздух страшно сухой, и жара, зато там ты среди земляков. Все тебя понимают, все вместе ходят в кафе. А потом, металлист – ремесло почетное, не то что этот проклятый сахар. Сезонный рабочий-металлист, даже звучит по-другому. Хотя жратва там не приведи бог, там-то я и заработал свою язву четыре года назад. Все жарится в кипящем жиру! Видит бог, я не привередлив, но от мяса и картошки, жаренных во фритюре, теперь меня с души воротит.

Ягер. Возьми пример с Макса. Ходи есть в город. Там ты можешь заказать что хочешь.

Старший Минне. Чтобы брать пример с Макса, я должен вообще вести себя как он. Можно говорить про Минне что хочешь, мол, он и пьянчуга, и скупердяй, ладно, все это так, но никто никогда не скажет, что у него червоточина внутри. Если б мне посулили, что у меня разгладятся все морщины и левый глаз снова будет видеть, если б сказали, что у меня будут все его бабы и все его деньга, нет, я и за сто франков не согласился бы к нему в душу заглянуть и увидеть всю ту мерзость, что там таится. Помойка. Злоба и пакость. Да и нервы у него ни к черту.

Младший Минне. Этот тип готов сожрать родного брата.

Старший Минне. И вечно прикидывает, выгадывает, что-то подстраивает, кого-то опутывает. А для чего? Небось и сам не знает. Как будто у него зудит в заднице. Псих ненормальный!

Ягер. Ну, ты-то не лучше.

Старший Минне (в ужасе). Ягер! Ягер! Неужели я такой же псих ненормальный?

Ягер. Вот именно.

Старший Минне (с яростью). А как мне быть другим? Попробуй, поживи такой жизнью, и здесь, и дома, с этим субчиком (кивком показывает на Младшего Минне) на шее! Ходит за мной по пятам, словно тень, я и ночью слышу его запах, он всегда рядом. От этого-то у меня и заболели почки. Когда наша мама умирала, а было это тридцать лет назад, она сказала: «Михель, он твой брат, позаботься о нем».

Младший Минне. Нам осталось всего девять дней, ребята.

Старший Минне. «Позаботься о нем» – легко сказать. Но мама (крестится) лежала на смертном одре. (После паузы.) Мне кажется, у меня опущение желудка.

Младший Минне. У нас у всех отвислые животы.

Старший Минне. Опущение желудка, Минне, это совсем другое. Это значит – что-то не в порядке внутри.

Ягер. Радуйся, что у тебя так много болячек. Это не всякому дано. Иные рано сходят в могилу, хотя ни разу и не болели. Умирают безвременно.

Младший Минне. Как этот бедняга Дрее.

Старший Минне. Это ты верно говоришь, Минне. Бедняга Дрее. Пятьдесят четыре года, здоровый и почти такой же сильный, как Кило, и в одночасье, раз – и нету.

Младший Минне. Он пил.

Ягер. Не больше, чем ты.

Старший Минне. Но он ведь был намного моложе тебя, а в эти годы хмель сильней ударяет в голову. И потом, Дрее пил во время работы, а это большая разница. (Брату.) Никогда не пей во время работы, Минне. Этот Дрее был на самой легкой работе. Стой себе у насоса да заполняй свеклой свекломойку. (Пауза.) Однако не дай бог по пьяной лавочке угодить в желоб – попадешь аккурат между валом и кулаками. Вот так-то, господа.