Текст книги "Темное, кривое зеркало. Том 5 : Средь звезд, подобно гигантам.(ЛП)"
Автор книги: Гарэт Д. Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 61 (всего у книги 78 страниц)
Глава 5.
Мертвые не молчат. Они не спят. Они не видят снов.
Не тогда, когда они рядом.
Души говорят на бесчисленном множестве языков, на древних наречиях и забытых диалектах.
Призраки Истока Душ в беспокойстве. Они знают, что происходит. Нарушаются древние законы.
Но никто из них не воспротивится ему. Никто из них не посмеет.
Тело лежало на алтаре, каменной плите, цвета которой менялись и текли, и сейчас она была чернее черного. Тело лежало точно так же, как лежало тогда, когда он умер. Двенадцать лет назад.
Душа парила над ним, пойманная в ловушку и связанная, жаждущая освобождения.
Сердце...
Оно где—то в другом месте.
Деленн...
Ты слышишь меня?
* * *
И где—то еще :
Я слышу тебя.
* * *
Ближе:
Сейчас?
Почти.
* * *
В другом месте:
Мы все умрем. Мы все умрем. Мы все умрем.
И отзвуки чуждого голоса отразились эхом от каменных стен.
* * *
Я слышу тебя.
Деленн!
Я умерла?
Нет... о, нет... Я так не думаю.
Но ты же мертва, Лита. Ты исчезла так давно, что должна быть мертва.
Нет. И не была. Я была поймана в ловушку и потеряна. Я так много пропустила.
Хотела бы я, чтобы это была смерть. Двенадцать лет я думала только о ней, и все мои фантазии были хуже этого. Спокойное, пустынное место и мой ближайший друг. Хотела бы я, чтобы смерть была такой.
Это может быть жизнью.
Где ты? Если ты не мертва, тогда... О, нет. Только не он.
Синовал.
Он прошелся везде, и его тень коснулась всех и всякого. Он коснулся и тебя?
Он меня освободил.
По своим резонам.
Да, по своим.
Я их знать не хочу. Я не хочу, чтобы он разрушил и это. Все остальное он у меня отобрал. Я не хочу, чтобы он отобрал у меня еще и друга.
Почему ты так ненавидишь его?
Он чудовище. Он живет для войны, и он не видит ничего, кроме фигурок на игральной доске. Он не печалится и не знает сожаления. Он будет жалеть лишь об окончании этой войны – а затем пойдет искать себе другую. Если он ее не найдет – он начнет ее. Не могу не думать, что жизнь была бы куда лучше, если б его никогда не было на свете. Он противостоит всему, что я есть.
Но он – наша единственная надежда на победу.
Знаю. Это меня и пугает.
У него есть план.
Я не хочу его знать. Я ничего не хочу знать и о нем.
Он послал меня встретиться с тобой.
Я не хочу вести с ним никаких дел.
Деленн...
Что?
Ты мой друг. Не делай этого ради него. Сделай это для меня.
Я не могу...
Я ему обязана. Я предложила ему мою службу. Он освободил меня, Деленн. Ты не знаешь каково было там... где я была. Он освободил меня, и я поклялась ему служить.
Он освободил тебя лишь потому что хотел, чтобы ты так поступила. Он хотел использовать тебя, чтобы добраться до меня.
... Да, но это не меняет того, что он сделал.
Чего он хочет от меня?
Думать. О нем.
...
Вспомнить Шеридана.
* * *
Моему другу.
Я отправляюсь домой. Я так давно не был там, что почти забыл как он выглядит. Боюсь, что он не будет таким, каким я его помню. Воспоминания юности – хрупкая вещь, когда наступает старость, а за прошедшие годы на Центаври Прайм случилось многое. Я кое—что слышал, и мне это совершенно не понравилось.
Но правда это, или нет – я все же возвращаюсь домой.
Я мечтал о этом моменте с тех самых пор, как покинул его. Я думал, что это страстное желание ослабнет со временем и под грузом долга, но оно лишь усиливалось. Каждый день приносил новые терзания. Я хочу увидеть место, где Линдисти сделала первые шаги, и место где она умерла. Я хочу увидеть мой сад. Я хочу увидеть таверну, где Лондо, Урза и я впервые напились дешевым бривари.
Груз воспоминаний. Я представляю, как тяжек он должен быть для тебя, чьи воспоминания уходят в такую старину. Я увидел это, когда мы были на Минбаре. Я мог видеть твою любовь к вашим горам, с каждым сделанным тобой шагом. Я хотел бы, чтобы ты мог показать мне Широхиду такой, какой ты ее запомнил. Я хотел бы, чтобы я смог показать тебе мой сад таким, каким запомнил его я.
У меня есть чувство – не предвидение, просто ощущение – что мы больше не увидим друг друга. Эта война заберет одного из нас, если не обоих. Что до меня – то я не позволю себе умереть, пока не исполню задачу что владеет мной в последние четырнадцать лет. Но когда это будет исполнено...
Не знаю.
Есть многое, что я хотел бы сказать тебе. Насколько я ценю нашу дружбу. Насколько я уважаю тебя. Ты первый чужак, которому я действительно стал доверять так, как доверял бы кому—то из собственного народа, а для такой замкнутой и подозрительной расы, как наша, это действительно что—то да значит.
Я желаю тебе удачи в битве. Я желаю тебе славной смерти, которой ты жаждешь. Я желаю тебе счастья и удачи с твоей леди. Тиривайл действительно неповторимая женщина, и встретившись, наконец, с ней, я мог увидеть почему она заполонила твои мысли. Но будь добр к ней. Ее дух хрупок, настолько же, насколько он тверд, а ее страх близок к тому, чтобы овладеть ей.
Надеюсь она полюбит тебя, также как ты любишь ее.
Мои флоты готовы. Эти слова я записываю уже сидя на моем флагмане. Менее чем через час мы отправляемся к Центаври—Прайм. Я боюсь. Я не хочу умирать – пока что – но я боюсь не этого. Я боюсь того, что я найду, явившись туда. Будет ли мой дом таким, как я его помню? Я знаю что нет, но не хочу знать того, на что это будет похоже.
"Сожаления это вечно полная бутыль." – как обычно говорил Урза. "Ты можешь пить и пить сколько тебе заблагорассудится, но бутыль всегда останется полной."
Я горд тем, что знал тебя, Маррэйн. Пусть Великий Создатель не оставит тебя.
Твой друг.
Джорах.
* * *
Он был полночно—черен, круглой формы и заключен в оправу из золота с алыми прожилками. Он появился из иной вселенной – всего лишь один крошечный осколок одного могильного камня с планеты, населенной одними лишь мертвецами.
Морден держал амулет в единственной руке, изучая его в неверном свете сияющих камней. Голова у него кружилась от лекарств, которыми его напичкали императорские медики. Должно быть, лекарства подействовали на его разум. Ему показалось, что он увидел лицо в камне.
Он не отражал света, не поглощал и не преломлял его. Амулет появился оттуда, где свет не имел смысла.
Для Мордена, человека кто посвятил почти всю свою взрослую жизнь служению делу света, это было тревожной мыслью, той, которую даже лечебные снадобья не могли заглушить.
Кто вы такие?– гадал он. – Что за непостижимо чужие мысли струятся в ваших разумах? И можете ли вы мыслить? И есть ли у вас разум?
Чужаки убивали все. Сознающих себя и не сознающих. Разумных и неразумных. Они казнили лордов и императоров столь же легко и непринужденно, как бактерий и амеб. Они уничтожили всю жизнь в своей вселенной, и то же самое начали делать здесь.
То же самое они сделают на Центаври Прайм. Они уничтожат все.
Кроме него. Кроме того, кто носит амулет.
А ему даже не застегнуть его на своей шее. У него лишь одна рука.
– Мистер Морден. – произнес старый, резкий, сердитый голос. Он поднял взгляд. В комнату вошел Император.
Лондо Моллари, второй Император в его роду, последний Император Республики Центавра. Седой, пепельно—бледный, близкий к смерти, почти беспомощный, жалкий в своей беспомощности и жалкий в своем патриотизме, на полтора десятилетия скованный бессилием, болезнью и усталостью.
Он был, с ужасом понял Морден, старейшим и единственным другом, который у него остался.
Все остальные были мертвы.
Его семья – мертва. Мистер Эдгарс – мертв. Его любовницы, немногие и нечастые в в лучшие из времен – все мертвы.
– Я не привык, чтобы меня звали как простого слугу. – произнес Лондо. Со зрением у него было плохо. Он еще не заметил раны Мордена. – Мы должны поддерживать хотя бы видимость моей власти, не так ли? И я не потерплю, чтобы меня запирали в моих покоях, как...
– Он осекся, когда Морден качнулся вперед. – Великий Создатель! Что с тобой случилось?
– Мы... – Морден закашлялся. – Мы были атакованы верными Теням силами. – Узор его шрамов в дрожащем свете сложился в замысловатую решетку. Потерянная рука по сравнению с этим, должно быть, выглядела банально. – Они изгнаны из дворца, внутренний круг столицы от них очищен. Мы работаем над зачисткой остального города, но это потребует времени.
– Что?
Морден продолжил так, будто он не слушал его.
– Официальная реакция на это была определена ворлонскими Светлыми Кардиналами. Вскоре я приступлю к ее осуществлению, но сначала я хотел бы кое—что сказать вам.
Он посмотрел на Лондо. Император молчал, ожидая.
– Для меня было честью знать вас, Ваше Величество. Для меня было честью знать этот народ и служить этому миру. Я... совершал ошибки, и я сделал многое, о чем я сожалею, но я всегда... всегда... делал то, что считал нужным.
– Я знаю. – тихо ответил Лондо.
– Этого не должно было случиться. Такого не должно быть, но так получилось, а я, после всех этих прошедших лет, не могу подумать о том, чтобы сделать что—то иное. Послушание слишком въелось, слишком пропитало меня, чтобы позволить мне сделать что—то иное.
– Ты собираешься совершить что—то ужасное, не так ли? Еще одно преступление, вдобавок к твоему, очень длинному списку?
– Напротив, Ваше Величество. Я собираюсь сделать единственный свой достойный поступок за последние четырнадцать лет. – Неловко качнувшись он поднялся со стула. Медикаменты туманили его зрение и его мысли. Ему нужно думать ясно. Он должен думать ясно.
Он протянул единственную руку и взялся за ладонь Лондо. И он вдавил в нее амулет.
– Надень его. Носи его постоянно. Скрой его где—нибудь. В короне, может быть, за отворотом одежды или где еще. Но носи его, и никогда его не снимай.
– Что...?
– Просто сделай, как я говорю. Пожалуйста.
Закончив с этим, с единственным актом благородства, Морден развернулся и пошел прочь, оставив Императора гадать над его словами.
Он торопился как только мог – успеть, прежде чем мужество изменит ему, и он бросится назад, отбирать амулет.
* * *
Большую часть войны Синовал был совершенно неуловим. Одна из "теорий заговора" даже утверждает, что он был всего лишь выдуманной объединяющей фигурой для кампании, которую, на самом деле, вела группа генералов. Его основной конкурент, однако, был бесспорно реален.
Хотя официально титул Такиэра был Сатай, де—факто он являлся лидером Серого Совета, и соответственно – всех минбарцев. Именно его яростная "дипломатия" обеспечила изгнание всех чужаков из пространства Минбара и отказ принять беженцев, спасавшихся после разрушения Нарна. Поскольку после смерти Сатай Катс на Вавилоне—5 не осталось никого, кто бы мог противиться ему, он правил железной рукой.
Минбар был атакован в самом начале войны, а его колониальный мир Трессна был первой планетой, что ощутила на себе ярость Чужаков. Такиэр извлек урок из этих инцидентов и ввел ужасающе эффективную систему законов военного времени. Прыжковые Врата к системе Трессна были сознательно уничтожены, чтобы предотвратить использование Чужаками этой планеты, как базы, хотя основным эффектом этой уловки стали лишь помехи усилиям Маррэйна и Так'ча по предотвращению прорывов Чужаков. Межзвездные путешествия на Минбар и с него были жестко ограничены, и все чужаки были безжалостно изгнаны или даже казнены. Такиэр приостановил все дипломатические отношения с другими правительствами, предпочтя защищать свою собственную территорию и ничего больше – стратегия, которая была довольно эффективна между 2265 и 2272.
Также, следует отдать должное дочери Такиэра, Тиривайл и ее группе Охотниц на Ведьм, которые сделали своим ремеслом преследование все возрастающей на Минбаре деятельности Культа Смерти. Это они обнаружили и закрыли портал под Храмом Варэнни, а сама Тиривайл уничтожила охраняющего его духа—ворлонца. Она распространила свою кампанию против Культа на другие минбарские миры, а также начала подробное исследование Чужаков. Она начала выстраивать тревожащую теорию о том, что при нужных условиях в нашей реальности Чужакам может быть не нужен портал для того, чтобы проникнуть сюда.
Также заметны в то время были и другие минбарцы, особенно – Маррэйн Предатель. Мало кто действительно верил в историю о том, что он был Маррэйном из истории, возвращенным к жизни, чтобы искупить свое предательство, и тем не менее, под его знамя встали многие. Много юных воинов и Рейнджеров верили, что они должны сражаться ради спасения всей галактики, а не только своего крошечного уголка. Тактическое мастерство Маррэйна, дополнявшее его выдающуюся личную отвагу и его альянс с Джорахом Марраго создали грозный союз.
Со временем железная хватка Такиэра в минбарских мирах стала ослабевать. Некоторые колонии начали пытаться восстанавливать связи с другими расами. Три последних десятилетия среди касты воинов рассматривались как время счастливого возрождения, а сейчас, посреди величайшей в галактике войны, изоляционистская политика Такиэра не оставляла им шанса сражаться. Один за другим воины—правители предлагали свои флоты Маррэйну.
Когда в начале 2272 флот Маррэйна отбил силы ворлонцев, направлявшиеся к Забару – многие подобные новобранцы впервые испробовали вкус сражения. Вскоре после этого они одержали нелегкую победу в квадрате 14. Почувствовав смену направления потока, ворлонцы решили действовать. Они собрали многочисленный флот, включавший в себя их союзников—Чужаков, и направились к Минбару.
Каким—то образом Маррэйн узнал об этом, и сумел предупредить Такиэра. Такиэр, разумеется, не желал, чтобы ему оказывали помощь и упрямо твердил, что он может защитить Минбар сам. Его начальные попытки отбить вторжение были успешны, но масштабы его потерь сделали очевидным то, что в итоге поражение было неизбежно. И все же, его гордость не позволяла ему просить о поддержке, а гордость Маррэйна не позволяла ему помогать тому, кто отверг его помощь.
Тем, кто вывел их из тупика, была Тиривайл. Пожертвовав своей собственной гордостью, она лично запросила помощи у Маррэйна. Маррэйн его минбарцы и союзники—так'ча явились и сражались бок—о—бок с силами Такиэра. Минбарцы однажды уже видели свой мир разрушенным, и были твердо намерены не допустить повторения. Чужаки продемонстрировали мощь большую, чем кто—либо мог ожидать, но у Маррэйна было секретное оружие, кое—что, что он и Синовал долгое время создавали в тайне от всех.
В разгар битвы из своего укрытия в гиперпространстве появились Собор и изначальные. Впервые со времени Проксимы, Синовал сражался с Чужаками лицом к лицу, и за прошедшие годы он научился многому. Чужаки, вынужденные столкнуться с Изначальными, попытались перенести бой в гиперпространство, где преимущество было на их стороне. Синовал не упустил свой шанс и использовал найденное им оружие Теней, которое сколлапсировало точки перехода и обрушило складки гиперпространства на корабли Чужаков.
Битва была тяжелой, и еще тяжелее ее сделало нежелание Такиэра сотрудничать, но в конце концов Чужаки и ворлонцы были отбиты. Затем Синовал передал открытое сообщение на Минбар, мир, что прежде принадлежал ему. Он объявил минбарцам о своем присутствии, заявил что он пришел сюда, чтобы остаться и пообещал, что любой, желающий сражаться с Врагом, может сражаться под его началом.
На его сторону переметнулось более половины военных сил Такиэра, что сильно ослабило его контроль над Минбаром, и в итоге стало причиной его падения. Теперь Синовал командовал огромной армией. Никто не спрашивал, что он делал во время своего долгого отсутствия, а сам он ничего не рассказывал.
Тиривайл осталась на Минбаре. Известно что она и Маррэйн встречались во время битвы, но о том что было между ними, сведения отсутствуют.
Уильямс Г.Д. (2298) "Великая Война : Исследование."
* * *
Укрытые тенями, Себастьян и Гален остановились перед огромной аркой, открывавшей проход к Истоку Душ. Она была каменной, такой же мрачной и неприступной, как и весь остальной Собор. За ней лежал зал, к которому давно стремился Себастьян.
Себастьян видел его в своих снах, и в камнях души, которые он вырезал изо лбов живых, кричащих Охотников за Душами. Огромный зал, простирающийся едва ли не до границ бесконечности, заполненный воспоминаниями бесчисленных сгинувших рас.
Это будет отличным трофеем для Ворлона.
У входа стояли двое стражей. Оба были из пугающих Преторус Катедрелус, внутренней стражи Собора. Тренированные воины, владеющие множеством боевых искусств – одолеть их было бы непросто.
Но Себастьян мог посмотреть сквозь них. Он видел нити из света и душ, что тянулись по коридорам Собора. Огромный драгоценный камень, что закрывал проем, пульсировал тускло—алым светом. Исток Душ был занят. То, что делал Синовал – целиком захватило его внимание – и то же относилось и к Истоку. Исток мог быть древним и могущественным, но всемогущим он не был, и сейчас он был занят, заново переплетая ткань вселенной.
Мертвые мертвы, и вернуть их к жизни непросто, особенно тогда, когда они мертвы так же долго, как Шеридан.
Себастьян вытянул руку, все еще окутанную магией Галена. Волшебство – великая вещь, когда им правильно пользуются. Он не жалел ни о едином миге, который потратил подчиняя Галена своей воле.
Он почувствовал, как защипало кожу под перчатками когда он чертил узор энергии. Похожие в чем—то на Сеть, нити из душ протягивались из Собора, сквозь галактику к другим убежищам и хранилищам, к местам почитаемым и святым для Шаг Тодов.
И для кого—то, кто знал их также хорошо, как и Себастьян, было бы нетрудно ими воспользоваться.
Его рука указала точно вперед; он твердо сжал в левой ладони рукоять трости, и один раз ударил тростью в каменный пол.
Первый Претор замер, содрогаясь, и упал на пол. Свет в его камне души угас.
Второй сразу же бросился вперед. Себастьян был к этому готов, и вскинул трость чтобы отразить нападение Охотника. Он знал, что Претор уже послал предупреждение Истоку, но Исток – и Синовал – были заняты. Это послужит лишь их отвлечению.
Трость Себастьяна стремительно метнулась к боку Претора, сверкающая синяя молния ударила с ее наконечника. Претор качнулся назад и Гален бросился к нему, взмахнув пальцами в магическом пассе. Черный дым вырвался изо рта Претора, заполнил его легкие и его разум.
Себастьян ударил его в висок и Претор повалился.
Вдвоем они вошли под арку. Отсюда... она выглядела куда меньше. В их снах и видениях она была такой громадной. Двумя шагами раньше она казалась большой. Сейчас, в непосредственной близости, она была не больше обычной двери.
Себастьян видел, как колеблются и перепутываются энергии Истока, возмущенные двумя душами, которые он только что уничтожил.
Он улыбнулся.
– Приготовься. – сказал он своему компаньону.
Затем он взглянул на драгоценный камень.
– Откройся! – скомандовал он.
И дверь открылась.
* * *
Он был алым; темный багрянец подсыхающей в сумерках крови. Под хрустально—прозрачной поверхностью двигались неясные тени, клубились облака и вспыхивали молнии. Вопили и бесились призраки.
Свет танцевал вокруг него и застил ему глаза. Морден сильно прикусил губу. Боль была приятной – она напомнила ему кем он был. Он почувствовал вкус крови.
Пять лет он хранил шар здесь, в самой темной, самой надежной сокровищнице Дворца. Ключ к ней был лишь один, и он с ним не расставался. За дверью стояли двое стражников, еще двое – дальше по коридору, и еще двое – у входа на лестницу. Все – с приказом не подчиняться никому, кроме самого Мордена.
Он не был здесь уже пять лет, но ему часто снилась эта комната. Шар оказывал влияние на всех, кто с ним сталкивался. Его охраной в течении этих пяти лет занималось всего около пятидесяти стражников. Примерно тридцать из них так или иначе потеряли рассудок. Самоубийства, убийства, сумасшествие... все это унесло жизни большинства из них.
Пять лет.
После Иммолана.
На Иммолане было спрятано два шара. Дворянин, который умер столетия назад, развлекался коллекционированием редких предметов. Как—то, одни Светлые Хозяева знают – как, он раздобыл два портала. Порталы были из самых маленьких, те, что могут лишь передавать бредовые наваждения Чужаков – но, тем не менее, это были порталы.
Они хранились, спрятанные в его поместьи на Иммолане, несколько столетий после его смерти. Местные жители верили, что этот дом проклят – и не без причины. Даже когда врата были закрыты – какая—то аура Чужаков просачивалась наружу.
А затем случился тот инцидент, пять лет назад. Лондо, Г'Кар...
...и Синовал.
Морден считал, что с тех пор, как поступил на службу к Ворлонцам – он больше не знал, что такое настоящий страх. Он ошибался, и в этом убедил его один взгляд на Синовала. Ему повезло – сверхъестественная удача или непостижимое покровительство ворлонцев позволили ему бежать, и даже забрать с собой один портал. Синовал забрал другой. К счастью – он даже не подозревал, что там их было два.
Морден поправил единственную перчатку; глубоко вдохнув, он поднял шар, осторожно взвесил его на ладони и вышел из сокровищницы. Это следовало сделать под открытым небом. Он прошел мимо охранников, не удостоив их ни единым взглядом. Лучше не знать, кто они такие. Он полагался на генералов, отбиравших самых лучших. После того как сошли с ума первые десять, он не желал знать большего. Слишком у многих из них были семьи.
Он шел вверх, все время вверх. Разумеется, теоретически в самой высокой точке дворца находятся покои Императора, но Лондо не занимал их. Лестницы были слишком тяжелы для его больных сердец. Верхнее крыло было практически пустым.
Наконец, Морден вышел на балкон. Небо было темным, цвета багрового вина и застлано облаками. Часть города перед ним все еще горела.
Он мог представить себе крики тех, кто попал в огненную западню, тех, кого убивали Морейл и ему подобные.
Всех их крики, слившиеся вместе, будут ничем, по сравнению с тем, что раздастся вскоре.
И среди них будет и его собственный крик. Он отдал амулет.
Он аккуратно поставил шар на парапет. Впрочем, упади тот с какой угодно высоты – он не разбился бы. Затем Морден снял перчатку. Это оказалось куда труднее, чем он ожидал, и для этого потребовались зубы и обрубок другой руки. Надевал он ее с чужой помощью.
В подземелье он не касался шара голой кожей. Он должен вызвать Чужаков снаружи, под открытым небом.
Судя по всему, скоро должен пойти дождь.
Закончив работу, он небрежно выбросил перчатку с балкона и коснулся шара. Тот был теплым, податливым, и... почти живым.
Словно плоть.
– Вы слышите меня? – спросил он.
Мы слышим.
Он не был готов к мощи этого голоса. Тот оказался свистящим шипением, которое отражалось от каменных стен и бескрайнего неба. Он был так тих, что ему приходилось напрягать слух, чтобы расслышать его, но настолько силен, что ему казалось что он мог бы расслышать его и на Минбаре.
слышим слышим слышим шим шим шим м м м
– Вы знаете кто я?
Мы знаем.
Он поднял взгляд и посмотрел на город, который так долго был его домом. Он знал этот город, он знал этот мир, он знал этот народ.
знаем знаем знаем аем аем аем ем ем ем м м м
Он хотел не подчиниться его Хозяевам – но не мог. Они были всем, что у него осталось. Он сам поклялся служить им, и он видел как все, кого он знал умирали, служа им. Не подчиниться им теперь... Это стало бы насмешкой над всей его жизнью.
Может быть, он был дураком что не остановился. Но если он отступит – от этого он станет лишь еще большим дураком.
– Вы знаете этот мир?
Мы знаем.
знаем знаем знаем аем аем аем ем ем ем м м м
– Он ваш.
* * *
Он умер. Я не хочу вспоминать его.
Двенадцать долгих лет. Я не произносила его имени с тех пор, как стояла у его могилы. Я не вспоминала его лица с тех пор, как покинула Минбар.
Двенадцать лет.
Я не хочу вспоминать его.
Я отдала ему столько себя, я видела как он умирал, не один раз – дважды. Я видела его больным и слабым, и видела его живым и полным сил. Я знала нежность его прикосновений, и ярость его гнева.
Мы расстались так страшно. Гнев и страх лишили меня возможности сказать столь многое из того, что я хотела, а другого шанса у меня не было.
Он умер.
Я скажу тебе то же, что сказала Синовалу.
Оставьте мертвых в покое.
Он не захочет возвращаться. Он не захочет, чтобы его покой был потревожен.
И он не захочет увидеть меня.
Все то, что он сказал... он был прав, сказав это, но как же это было больно! Он сказал, что я убила его сына. Дэвид был моим. Я носила его. Я слышала, как биение его сердца угасает и умирает, я никогда не забуду этого и услышать, как он обвиняет меня...
Это ранило меня больше, чем я считала возможным.
Я пыталась стать чем—то иным. Я считала что это – ради пророчества Валена, но я ошибалась. Это было ради него. Я хотела стать человеком ради него.
Я потеряла себя, свое лицо, своего сына...
Я никогда не ненавидела его, как бы мне этого ни хотелось, но я давно перестала его любить.
Лита, ты не можешь заставить меня сделать это.
Из—на него я смеялась, из—за него я плакала, и из—за него пело мое сердце. Даже самые тяжелые раны моей души на время становились легче, когда он был рядом. Я должна была больше ценить те краткие мгновения – но это было так давно, и тогда я была другой.
Я помню один, особенный момент, когда мы были вместе – без болезни, без страха и без чуждого управляющего влияния. Это было перед тем, как я отправилась на За'ха'дум. Это была ночь, когда мы зачали нашего сына. Это была сделка, которую я заключила с ворлонцами. Я хотела для нас одну ночь вместе. Это я. Это мой эгоизм. Я должна была просто уйти.
Если бы я не потребовала этой ночи – Дэвид никогда нее был бы зачат. Он так и не был бы создан, лишь для того чтобы умереть, не родившись.
Понимаешь, в чем—то он был прав, хоть и не так, как он думал. Я убила нашего сына, потому что из—за моей настойчивости он был создан.
Я не знала, конечно, но от этого не становится легче.
Я так давно хочу быть забытой. Я хочу спать, хочу отдохнуть, но всегда оказывается так много работы. Искупление – это тяжелая дорога, и конец ее так далек...
Я хочу покоя.
Я хочу, чтобы все это закончилось.
Я не хочу снова увидеть его.
Пожалуйста, Лита...
Я не сделаю этого.
* * *
В Соборе, в Истоке Душ, пойманная в ловушку ее транса, Лита беззвучно плакала, слезы текли по ее бледным щекам.
Деленн,– неслышно подумала она, – ты не понимаешь.
Ты уже сделала это.
Душа Шеридана начала обретать форму в стылом воздухе.
* * *
А затем голос, идеально поставленный, с безукоризненным акцентом, пугающе совершенный во всех отношениях, произнес единственное слово.
– Откройся!
* * *
Такиэр открыл двери и ступил в зал Серого Совета. Зал, не использовавшийся так давно, все еще хранил ауру власти. Он шагал сквозь вязкую тьму, пока не вошел в круг. Столб света вспыхнул, обозначив его присутствие.
В этом зале он чувствовал величие. Здесь стояли величайшие минбарцы в истории, намечая судьбы себе и своему народу. Сам Вален, разумеется. Дераннимер, Немейн, Маннаманн и другие, вплоть до Вармэйн, Кинадрана, Калэйна, Соновара...
А сейчас – и он сам.
Совет давным давно перестал что—либо значить. Что за смысл во власти, если нет никого достойного ее? Кто был достоин ее сейчас, кроме самого Такиэра? Кто здесь мог проявить волю, харизму, решимость и силу, чтобы сделать то, что необходимо чтобы командовать?
Никто, кроме него.
Минбар был в безопасности. Он защищал планету от захватчиков двенадцать лет. Он отбил их атаки, и ему не требовалось для этого прибегать к помощи Синовала и продавать тому свой народ. Помощь Синовала в последней битве, три года назад, была незваной и неуместной.
Мир был не так защищен как прежде, но у него просто не было на это средств. Так много изменников перебежало к Синовалу, или же к Предателю. И все же он сделал все, что мог с тем, что у него было. Никто не скажет, что он пренебрег долгом перед своим народом.
Он не знал, почему он пришел сюда. Возможно – просто, чтобы напомнить себе о многом. В последнее время он не высыпался, и его ум начал терять остроту. Однако когда он был здесь – он был так же тверд, как всегда. Он все так же мог переиграть любого, кто смел ему противиться.
Предатель был на Минбаре. Шпионы Такиэра видели его в Йедоре с центаврианином и его собственной неверной дочерью. Такиэр не знал, что им было нужно, но он намеревался это выяснить. Он отдал приказ арестовать Маррэйна. Какая жалость. Во многом он уважал Маррэйна.
Он не знал этого Маррэйна, и это его беспокоило. Настолько опытный вождь, как он, не появляется просто так, из ниоткуда. Многие считали признаком безумия его заявление о том, что он тот самый Маррэйн, но Такиэр был не так категоричен. Он знал историю Маррэйна и слышал легенды о его загадочной смерти.
И все же, так или иначе – это было неважно. Безумец или призрак – он служил Синовалу, и Такиэр не потерпит никого из слуг изменника в своем мире.
Звуки шагов вывели его из задумчивости, и он поднял взгляд. Шаркая ногами, перед ним предстала фигура в сером плаще.
– Что такое? – раздраженно спросил он. Предполагалось, что этот зал постоянно охраняется. Наверное, это донесение о том, что Маррэйн схвачен.
Тот откинул капюшон и Такиэр уставился на него.
– Гизинер? Что ты здесь делаешь? – Он не видел священника многие годы, с тех пор как Серый Совет был официально распущен. Он следил за бывшими соратниками и большинство из них сейчас были мертвы. Он слушал, что Гизинер осел в Йедоре, отошел от дел – и был рад этому. Жрец сделал не самую впечатляющую карьеру.
– Ты болен? – спросил он. От Гизинера не слишком хорошо пахло, и выглядел он тоже не лучшим образом. В его походке была видна легкая неустойчивость. Самое очевидное, что мог бы подумать Такиэр – это то, что он был пьян, но это было абсурдом. Минбарцы не напиваются.
– Нет. – ответил Гизинер. – Со мной все в полном порядке.
– Тогда что все это значит?
Гизинер улыбнулся.
– У меня для вас послание, Сатай.
– Да?
– Бьется черное сердце. – Глаза Гизинера блеснули красным.
Такиэр пристально взглянул на него.
* * *
Сражаясь с энергиями, Синовал почувствовал, как его тело и душу свело болью. Что—то было... неправильно. Что—то вмешалось. Он не мог точно определить – что, но что—то рядом мешало ему.
Он чувствовал эмоции, разливающиеся от Литы. Деленн сработала отлично. Добровольно или нет – она обеспечила эмоциональный выплеск, необходимый, чтобы воссоединить душу Шеридана с его телом. Она боролась с собой, разрывалась между любовью и ненавистью, радостью и горем. Это было не совсем тем, чего ожидал Синовал – впрочем, он никогда не понимал что такое любовь – и это сработало вполне приемлемо. Душа Шеридана медленно возвращалась в его тело. Он мог видеть, как слабые признаки жизни начинают появляться и разгораться в бездыханном теле.
Добровольно или нет – Шеридан вновь будет жить.
