Текст книги "Темное, кривое зеркало. Том 5 : Средь звезд, подобно гигантам.(ЛП)"

Гэрет Д. Уильямс
Часть 6
Огромная рука, протянувшаяся с неба. (История Парлэйна)

Это была мечта, созданная из надежды в темнейшие из дней, но теперь та надежда ушла, и мечта ушла с ней. Альянс далек от единства – разделенный, распадающийся и пораженный горем. Синовал собирает совет среди руин Голгофы, где каждому придется взглянуть в лицо будущему и приготовиться к нему. На Минбаре, на Центаври Прайм, на Казоми-7 на "Вавилоне-5", и даже на самом За'ха'думе разгорается пламя войны. И где—то в ином месте, за этим наблюдают  черные древние мертвые глаза, ожидая момента, когда они будут способны сделать большее, чем просто следить...

Глава 1

Где-то, на задворках вселенной, у Предела галактики, окружённая мёртвыми мирами и древними воспоминаниями, местом безликих призраков и бесчисленных теней...

...лежит Голгофа.

Место, столь давно мёртвое, полное мрачных предчувствий для тех немногих, кто узнает его название, и горьких знамений для ещё более немногих, кто ещё помнил то, что там случилось.

Странное место, чтобы воспользоваться им, как убежищем для беглецов, или пристанищем для скорбящих. Странное место для того, чтобы использовать его, как базу для освободительной армии. Странное место, чтобы служить мемориалом убитым.

Но подходящее.

У Синовала всегда было отличное чутьё на уместность.

* * *

Погребальный костёр был впечатляющим. Судя по слухам, потребовалось три дня, чтобы сложить его. Каждый кусочек дерева был покрыт резьбой или отмечен как-то ещё. Стихи, воспоминания, или же памятные символы. Это будет погребение, подобного которому не видели прежде – и не увидят вновь.

Она лежала на вершине костра, тело её было облачено в простое белое платье, её единственным украшением была простая цепочка. Её строгая простота контрастировала с пышностью похорон – но именно этого стоило ожидать.

Траур длился целую неделю. Серый Совет не собирался, и каждый входивший в него скрылся, чтобы медитировать в одиночестве. Каста мастеров возводила памятные знаки. В любой столице, городе или посёлке по всей планете теперь стояла статуя, стела или же какой-то ещё памятник в её честь. Воины отложили свои денн'бок и удалились для медитации, или же готовились стать почётной стражей на похоронах. Каста жрецов говорила о ней в своих молитвах, и в честь её было дано множество обетов и принято паломничеств. Всем на планете, от мала до велика, нашлась какое-то дело, у всех была своя работа.

У всех, кроме одного.

Он пришёл, едва не опоздав на похороны, как раз перед восходом третьей луны, незадолго до того, как был зажжён погребальный костёр. Перед этим были дни медитаций и молитв, и сам ритуал занял почти целый день. Многие произносили речи, возрождая свои воспоминания о её красоте, её доброте, её отваге. Старые истории были рассказаны вновь, и местами они были далеки от порой неприятной правды.

Главные тяготы ораторства, разумеется, достались Немейну, и Сатай в белой мантии не раз был вынужден удерживать себя от слёз. Его самая талантливая, несмотря на юность, ученица сказала простые, трогательные слова, что заставили каждого в толпе понять, что Катренн была дочерью, достойной своей матери.

Потом появился он.

Он ясно был виден всем собравшимся. Он был выше ростом чем большинство минбарцев, он двигался с лёгкой грацией вышколенного воина, и держался с уверенностью, с которой могли бы поспорить немногие из их касты. Одет он был в чёрное с серебром своей касты – не в белую траурную мантию. Его одежда была чистой, но явно не новой, материя была потёрта, кое-где порвана и залатана наспех. Он даже нёс с собой денн'бок. Лишь те воины, кто не раз встречался с ней, пришли на похороны с оружием, и они оставили его поодаль.

В первый раз за многие годы он вернулся на Минбар – и он вернулся изменившимся. Не по внешности, но по манере держаться. Он ушёл, ещё не испытав себя – уже не наивным новичком, но во многом неопытным. Теперь он действительно был мужчиной и воином.

Многие старики и старухи побледнели, взглянув на него. Пожилой, но всё ещё крепкий Рашок из дома Дош сморгнул, прежде чем уверился, что смотрит не на привидение. Немейн на минуту прервал свою речь, ибо его взгляд затуманился – не слезами печали, но гневом... и чуть-чуть – страхом.

Он мог бы быть призраком – явившимся многим, надеявшимся что он умер. Лишь одна, увидевшая его, искренне улыбалась.

Катренн совершенно не была удивлена.

Парлэйн из Клинков Ветра успел придти на похороны его матери.

* * *

Там было время для раздумий. В то время это казалось мне чудом, но, глядя в ретроспективе, я вспоминаю, что я довольно часто получала время для раздумий. И по большей части я тогда не могла сделать ничего, кроме как размышлять.

Неудивительно что я была несколько отстранённой. Битва у "Вавилона-5" была концом месяца, известного как Смерть Надежды, месяца, который начался с потери моего дома, и закончился потерей дома всеобщего.

"Вавилон-5" поразил меня – как удивительное, волшебное место, и удивление было тем сильнее, чем резче был контраст с тем, что рассказывал о нём мой отец. Покинуть его было для меня мучительно, но не настолько, как для остальных, кто куда дольше знал его, и куда дольше чтил то, что он собой символизировал. Впрочем, в последнем я до сих пор не совсем уверена.

Но мы бежали, и мы хорошо сумели распорядиться тем нежданным часом, что мы получили. Я не знала Генерала Шеридана, хотя мой отец часто говорил о нём, хотя и даже в ещё менее любезном тоне, чем о прочем Альянсе. И всё же, картина его смерти продолжает преследовать меня. Это было бессмысленно и величественно, это было... Не существует подходящих слов.

Во время нашего перелёта я много думала об этом, намереваясь придти, наконец, к каким-нибудь собственным выводам, а не просто повторять чужие мнения. Я слышала гнев в голосе белого ворлонца после того, как он осознал что все мы видели то, что произошло, и это последовало вскоре после осознания того, что сообщение, позволившее нам сбежать, достигло цели.

Ворлонские корабли были огромными и могучими, не говоря уже о "Тёмных Звёздах", про которые мой отец говорил, что это самые разрушительные боевые корабли, когда-либо созданные. Мне трудно поверить что такие силы могли быть побиты такой разношёрстной армией. Корабли, которые я позже узнала, как Так'ча, были... впечатляющими, но чересчур маленькими. Корабли дрази были не лучше наших. Братство было рассеянным и выглядело потрёпанным. По общему признанию, Собор был весьма впечатляющим и неподдельно ужасным, но когда я смотрела на исход битвы и осознавала, сколько же ещё оставалось ворлонских кораблей и "Тёмных Звёзд" – я знала, что наша победа не была военной.

Единственное иное объяснение тому, что я могу себе представить – это то, что причиной тому были слова Шеридана. Он умер ради нашей победы. Я могу лишь догадываться – возможно, он сказал ворлонцам что-то такое, чего те не хотели позволить услышать всем остальным, и потому они убили его, просто за то, что он это сказал или же потому, что они не хотели, чтобы это услышали другие.

Эти мысленные упражнения продолжались в течении всего нашего путешествия... туда, куда мы летели. Согласно Г'Кару, Примарх Синовал – тот, о ком я слышала очень мало, но кто, по тому что я знала, был в некотором роде чудовищем – знал безопасную пристань, где мы можем не опасаться нападения, и он приведёт нас туда. Остаток того путешествия я провела в глубоких раздумьях. Г'Кар проводил его либо в молчании, либо в тихих разговорах с очень красивой леди, которую я видела на "Вавилоне-5". Она казалась вовсе не такой прекрасной, как прежде. Я не знала – почему.

Я знала о том, что многие погибли на "Вавилоне-5", о некоторых из них я слышала – таких как посол Г'Каэл ("скользкий жадный ублюдок, который хапнет всё, до чего сможет дорваться, но всё-таки он на нашей стороне", по мнению моего отца), и центаврианин Дурано ("такой же гад, как и все они, но этот умный и далеко пойдёт, помяни моё слово"). Про остальных, таких как Сатай Катс, или Таан Чарока я не слышала до того, как покинула Нарн. Я знала, что кто-то из них был другом Г'Кара и прекрасной леди.

Для меня это путешествие было спокойным и утомительным. Когда мы прибыли – Г'Кар, я, Деленн и несколько других, летевших с нами на корабле, который привёз Сатай Катс на "Вавилон-5" – я была слишком уставшей, чтобы осматривать пункт нашего назначения. Мне удалось взглянуть лишь мельком, и то, что я увидела – меня не обрадовало.

Голгофа была тёмным и необитаемым местом, она выглядела просто каменной глыбой на фоне подсвеченного алым космоса. Цвет напоминал мне кровь, и мне это не понравилось. Название, когда я его услышала, наполнило меня непонятным страхом, и с первого же моего шага на базу я почувствовала странный озноб. Я огляделась вокруг, и поняла что почти все остальные, похоже, почувствовали то же самое.

Я не понимала в то время ни того, что это был за страх, ни того, почему Синовал выбрал это место. У него, разумеется, была на то причина. У него всегда была причина, хотя в то время его рассудок был менее ясен, чем обычно.

Он пришёл к тому этапу своей жизни, которого не достигают многие. Он должен был подвергнуть сомнению всё, что он сделал. Он потерпел поражение и мог быть убит. Он выжил лишь благодаря чужой воле, и для такого гордеца это было почти что невыносимо.

И он видел как кто-то умирает.

Л'Нир с Нарна. "Уроки у ног Пророка."

* * *

Стол был вырезан из камня, чёрного и тяжёлого. Материал был загадкой. Даже самый сведущий ксеногеолог не смог бы определить его точное происхождение.

Стол был большим и круглым, достаточно большим, чтобы за него могли сесть около тридцати человек или существ человеческого размера. Стулья для этого имелись, но они выглядели собранными наспех. Какие-то были деревянными, какие-то каменными. Какие-то были большими, какие то маленькими. Ни одно из них не выглядело подходящим к этому месту. Трудно было представить себе кресло, которое было бы под стать этому столу.

Стол был установлен в большом зале, настолько большом, что его размеры были почти непостижимы. Тьма наверху простиралась в бесконечность. Невозможно было разглядеть ни крыши, ни перекрытий, словно зал мог тянуться до предела вселенной. Стены, несомненно, присутствовали но их не могли увидеть. Не было видно ни входов, ни выходов. Просители и страждущие, посланники и лорды, генералы, жрецы, ваятели, маги, священники, мудрецы и глупцы – никто из них не мог разглядеть арку, через которую они вошли, как только они делали всего пару шагов в зал. Оттуда всем, что они могли увидеть, был стол. И, разумеется, их соседи.

Стол был холоден на ощупь. Серебристые струйки просвечивали сквозь чернильную тьму его поверхности. Благословенные видеть то, что за пределами этой реальности – блаженные, безумцы, провидцы, или могучие жрецы – те видели в этих струях узоры, очертания, складывающиеся и рассыпающиеся вновь. Но лишь истинно видящие, истинно благословенные, действительно безумные или добродетельные – лишь они могли видеть, что эти узоры были лицами.

Стол молчал, оставаясь немым очевидцем событий, что происходили в его присутствии. Он помнил созданий, которые были здесь, тех, кто стоял, сидел, плыл или парил тут. Его память охватывала далеко не одно тысячелетие. Он был прекрасным хранителем секретов – знающим всё и не выдающим ничего.

Стол был пуст и одинок множество лет. За ним не произносились речи, перед ним не представали души, не приносились жертвы кровью, чувствами, памятью или чернилами. Очень долгое время.

Стол был терпелив. Он помнил королей, и он мог ждать.

Один за другим они подходили к нему и садились, ожидая того, кто позвал их.

* * *

Ожерелье было таким маленьким. Подвеска была вырезана грубо, с несколькими сколами и царапинами. Края были обработаны наспех, узор неровен. Вес её казался неправильным, а отверстие, сквозь которое проходила цепочка было проделано далековато от края, нарушая баланс.

Синовал рассматривал её так пристально, что ему казалось – он может увидеть и понять каждый атом в ней.

Узор изображал цветок, Яма-ран, обвивший вокруг цепочки, с молотом поверх звезды, висящим посередине цепочки. Он был серебристого цвета, кроме лепестков самого цветка, которые запятнала алым её кровь.

Синовал не был поэтом, но он хорошо знал историю и мифы своего народа.

Яма-ран. Маленький пурпурный цветок, который рос только в горах вокруг разрушенного Тузанора. Согласно древней легенде, благородный мужчина умер на поле из этих цветов, и его кровь окрасила их синие лепестки в пурпур. Его честь принесла ему возрождение, и жизнь с его настоящей любовью. С давних времён цветок был символом влюблённых, в особенности тех, кто был разлучён судьбой и бедствиями, но делал всё, чтобы преодолеть эти препятствия.

Цветок был вырезан грубо. Стебель, что обвивался вокруг серебряной цепочки, был слишком длинным, лепестки цветка были неровными, и их было слишком много. Один из листьев был зазубренным и острым. Синовал уже успел оцарапать об него палец.

Молот был более поздним символом единства между воинами и мастерами, из истории об опозоренном воине, чей денн'бок был сломан, а сам он под чужим именем скрывался в селении мастеров, чтобы спрятаться от его врагов. Там он обрёл счастье и влюбился в дочь сельского старосты. В конце концов, его враги нашли его и он был вынужден воспользоваться единственным оружием, которое нашёл – простым молотом – чтобы защитить и себя и её. С тех пор, когда он вернулся к жизни воина, чтобы отомстить, он использовал в качестве своего оружия молот, и он никогда не забывал своё мастерское прошлое.

Молот на подвеске был со сбитым балансом, его пропорции не подходили ни инструменту, ни оружию. На его рукояти был скол, а боёк был слишком большим.

Звезда пришла из жреческой молитвы, которую в некоторых изолированных сообществах произносили, заключая брак . Она восходила к старой легенде о паре влюблённых, что были разлучены несчастьем на многие годы и умерли поодиночке. Блуждающая звезда свела вместе их души, чтобы возродить их любовь в следующих их жизнях. Молитва просила звезду привести любящих в следующей жизни к счастью, большему, чем они знали в этой.

В самой звезде Синовал не мог найти недостатков. Она была безупречна.

Осторожно, подрагивающими руками, он опустил ожерелье на грудь Катс. Цепочка была разорвана, но он и так не собирался застёгивать его на её шее. В смерти она выглядела так мирно, такой спокойно, словно она наконец нашла то, что всегда искала.

Ярость Синовала была по-настоящему ужасной. Во власти гнева он победил ворлонца в самом Храме Варэнни и убил при этом невинную, полностью сознавая то, что он делает. Ведомый яростным откровением, он уничтожил его свидетельства о ворлонском заговоре и угрожал Шеридану перед всем Советом Альянса, позволив Шеридану сохранить его положение во власти. Полный гнева из за смерти... друга, он очень был близко к тому, чтобы убить двоих из касты жрецов, без размышлений и без причины.

Увидеть гнев Синовала был действительно страшно.

Но сейчас он не выказывал гнева. Его глаза были полны не ярости, но слёз. Его осанка была напряжённой, не от бросающего в дрожь гнева, но от вызванных горем рыданий. Его руки стискивали не его страшное оружие – Буреносца, но ожерелье, что она носила.

Конечно же, он и не мог взять в руки Буреносца. Его клинок был сломан, и обломок убил её.

"Она ушла. Теперь ничего нельзя сделать, чтобы вернуть её. Ты знаешь это. Она навсегда потеряна для нас. Почему ты печалишься?"