Текст книги "Темное, кривое зеркало. Том 5 : Средь звезд, подобно гигантам.(ЛП)"

Автор книги: Гарэт Д. Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 78 страниц)

Марраго прикрыл глаза, представляя себе бурю, огонь и безумие.

– Отправьте разведывательный корабль. – приказал он. – Я хочу поближе взглянуть на столицу.

Он подождал, пока его приказ не был исполнен и вернулся к своим раздумьям. Будь проклята Оракул! Вся эта экспедиция не была как следует спланирована. Его флот был не готов. Все шло не так. И он в это вляпался.

– Лорд—генерал! Сообщение от разведывательного корабля.

Марраго насторожился от тревоги в голосе офицера.

– Переключите прямо на меня. – приказал он.

Он немедленно пожалел об этом.

– ...безумие. – произнес капитан разведчика. – Повсюду. Стычки и мародерство. Везде пожары и... Сигнал перебили помехи а затем раздался жуткий нечеловеческий смех.

– Смерть и смерть и смерть.

Легкое эхо сопровождало эти слова. Марраго внезапно понял, что проблема была не в канале связи.

"рть и рть и рть"

Он резко отключил связь.

Он был практиком, не мистиком и не провидцем. Он предпочитал сражаться с врагами, которых мог понять, и всегда старался понять их. Нарны, дрази, минбарцы, люди даже Тени и ворлонцы – этих он понять мог.

Но те Чужаки... они соответствовали своему названию. Чужие. Совершенно чужие и потому – пугающие. Он не понимал их, он не мог понять, как они мыслят, он не мог предсказать их действий. По его мнению, они были безумны, а он всегда терпеть не мог сражаться с безумцами. По своей природе, по определению, они были непостижимы и непредсказуемы.

И все же у него был долг и это был долг перед его домом.

– Заходим в атмосферу, настолько глубоко, насколько возможно. Я хочу высаживать солдат в столицу, с регулярными, часовыми интервалами. Мы захватываем плацдарм для высадки, и медленно расширяем его. Мы восстановим порядок, найдем и уничтожим источник этого хаоса.

Это был его дом, место где умерла Линдисти, и он больше не покинет его.

* * *

Свобода, как и любовь – странная вещь. Ты замечаешь ее лишь тогда, когда она оказывается в опасности, или исчезает.

Это было реальностью. Он был жив. Это не было всего лишь каким—то сном.

Джон Шеридан был жив, и шел рядом с ней. Она слышала его дыхание, чувствовала исходящее от него тепло.

Он был жив.

Я люблю тебя.

Я всегда буду тебя любить.

И все же, весь Собор казался сном. Он был "расплывчатым" местом, как когда—то сказал ей Синовал, и она охотно могла ему поверить. В коридорах, которыми они проходили, казалось, не властны были законы физики. Они вдвоем проходили через огромные палаты, вытягивавшиеся в бесконечность. Они проходили через сады и роскошные залы.

И все это время никто из них не заговорил.

Какое у нее было право тревожить его? Джон был мертв двенадцать лет. Произошло столь многое со времени его последнего вздоха. Имела ли она право обременять его теми ужасами, которые были ее жизнью с тех пор? Может ли она рассказать ему что чувствовала она, когда она умер? Может ли она рассказать ему о ее разговоре с Синовалом? О том, как она желала, чтобы он умер несколькими годами раньше?

Мы оставляем прошлое позади, и это один из самых ценных талантов, которыми мы наделены.

Наконец он повернулся, чтобы посмотреть на нее. Они вошли в сад; повсюду вокруг них были странные, чужие растения. В воздухе витало необычно мирное ощущение, и у нее было ощущение, что здесь давным—давно никого не было.

– Расскажи мне о том что было. – просто сказал он.

Она помедлила, глядя в сторону.

– Деленн. Я должен знать, что происходило. Синовал вернул меня по своим причинам и они должны быть связаны с тем, что происходило за последние... двенадцать лет.

– Уверена, со временем он все тебе расскажет.

– Да, расскажет. Но я не верю тому, что он говорит. И я верю тебе.

Смерть не конец. Что бы ни случилось – цикл продолжается. Он продолжается в иной жизни, иной душе, но все же он продолжается.

Она присела на каменную скамью. Та была холодной, и даже сквозь одежду пробрала ее стужей. Она привыкла к холоду за все эти годы на том студеном камне, но это... это было хуже.

Он остался стоять. И она начала говорить.

Она говорила о Совете Синовала, о коалиции, которую он собрал, и о том, что она отказалась войти в нее. Она рассказала о погребении Шеридана у Йедора, полностью совпавшим с ее видением случившимся много лет назад, на Вавилоне—4.

И она говорила о войне. Она, как только могла, наполняла рассказ подробностями сражений, зная что он хотел бы их слышать. Сама она видела их не так много, но она ухаживала за теми, кто видел, и она видела в их глазах картины смерти.

Она говорила о гибели миров – не только Нарна, о которой он помнил, но и других, таких как Кара. Уничтоженных не с орбиты, но изнутри, взорванными безумием и чумой. Она говорила о судьбе, обрушившейся на врии, чьим единственным преступлением был нейтралитет. Она говорила о Г'Каре, Куломани и Марраго.

И она говорила о себе. Она больше, чем намеревалась, рассказала о сокрушительном горе, которое поглотило ее. Она говорила о тщетности ее работы, о ее отчаянии от неисчислимого количества мертвых, умирающих и безумных. Она говорила о своей вине в том, что галактика была оставлена таким, как Синовал, и ее беспомощности сделать что—либо иное.

Да. Вера... поможет.

Она не плакала, как бы ей ни хотелось этого. У нее больше не осталось слез.

Нет, она не плакала, но когда ее история была закончена, то казалось что страшное отчаяние поглотило их обоих. И он просто стоял и смотрел на нее.

Затем, после долгого, долгого молчания, он склонил голову.

– Я должен был быть здесь. – прошептал он. – Я должен был быть с тобой.

Он не умер. Я чувствую это. Я знаю. Он не умер.

Она не сказала ничего. Говорить было нечего.

– Я должен был быть здесь. – повторил он.

Это был просто сон. Просто... сон.

– Было что—то еще. – проговорил он. – Я только сейчас это вспомнил... это было перед тем как я... Перед тем как я умер. Мы говорили, верно?

Тихое: – Да.

Одна ночь. Ты обещал нам это, помнишь?

– Мы спорили.

Еще тише: – Да.

У нас будет одна ночь вместе.

– Я... я причинил тебе боль.

Она ничего не сказала но они оба знали ответ.

Я готова.

– Деленн.

Она не подняла взгляда.

– Деленн. – на этот раз настойчивей.

Она все равно смотрела вниз.

– Деленн! – он взял ее за руки, не грубо, но властно.

Она посмотрела на него. Это было подобно взгляду на призрака.

– Что я сказал тебе?

* * *

Она была здесь, перед ним, окутанная светом и мощью, тонкие струйки излучения поднимались от ее тела, словно пар. Она научилась делать то, что он еще не постиг полностью.

Она могла перемещаться между Сетью и реальностью во плоти.

Он не желал думать о том, чего это ей стоило. За глазами из золота и серебра было скрыто ужасное горе. Что—то, о чем она не могла рассказать ему, что—то, что, как представлялось ему, он не мог осознать.

– Талия. – проговорил он, мягко пробуя ее имя. Оно становилось все более и более знакомым.

Она кивнула, и он вспомнил, что этот облик был всего лишь грезой, картинкой, чем—то, что она создавала вокруг себя, чтобы двигаться по Сети. Ее истинная внешность была скрыта где—то за ним... Он вспоминал мимолетные образы. Светлые волосы, алебастровая кожа...

Улыбка...

– Тебе удалось? – спросила она.

– Да. – ответил он. – Разговаривать становилось проще. Теперь он мог удерживать свои мысли на том, что говорил он, и что было сказано. Поначалу с этим у него были проблемы.

Он знал, что это Сеть вытягивает его воспоминания. Она строилась не для того, чтобы ее населяли люди – не как живые, разумные, думающие создания. Сеть предназначалась для людей—рабов, заключенных, кричащих, беспомощных и безмозглых.

Что—то произошло, когда он и подобные ему вырвались на свободу. Они менялись, становились разными...

Развивались.

Порой он жаждал быть свободным от Сети, вернуться во плоти в мир. Он мог вернуться к своему телу, забрать его у ворлонцев, а затем повернуться спиной ко всему остальному.

Ах, снова оказаться во плоти! Быть способным дышать, есть, пить! Сейчас это стало полузабытыми понятиями, но это могло вернуться. Он мог бы быть с этой женщиной, этой Талией, и касаться ее волос дрожащей рукой.

Но у него был долг перед его народом. Он знал это. У него был долг, священный и праведный долг, исполнить который мог только он. Он был их вождем.

Долг важнее всего прочего.

– И? – сказала она.

Он сосредоточился. Он позволил своему разуму уплыть в сторону. О чем они говорили?

Ах, да.

– Есть проход. Стены ослабли и множество шлюзов не охраняется. Скрытное проникновение не только возможно, оно гарантировано.

– В Сети так мало стражей?

– То... то... – он отчаянно старался подобрать слово. – То отклонение инфицировало большую часть сети. Много переходов и тоннелей было испорчено. Ориентироваться в них будет непросто, но это может быть сделано. Я полагаю, что они считают, что порча остановит желающих вторгнуться, или же они не считают, что из Сети возможна какая—либо атака. Они всегда были самоуверенны.

– Напоминает мне кое—кого, кого я знала.

– Что? – Намек был ему непонятен.

– Ничего.

– Я когда—то знал тебя, не так ли? Может, я это уже и спрашивал...

– Да, мы знали друг друга.

– И был еще... Ребенок.

– Больше нет.

Он замолчал. Все это было подсказками. И все что он должен был сделать – это собрать их воедино.

Может быть, он будет знать больше, когда это закончится.

– Все готово? – спросила она.

– Я готов. – ответил он. – Поднимай остальных и... время пришло?

– Скоро.

Очень скоро.

* * *

– Какой она была?

– Хмм?

Тиривайл вытянула длинные ноги, насколько это было возможно, и взглянула на Маррэйна, сидевшего на пилотском месте их маленького флаера. И он и она командовали внушительными силами – Маррэйн армией из Так'ча и минбарцев; Тиривайл – Охотницами на Ведьм, но сейчас они остались одни. Каждый, по своим собственным мотивам, решил не вливать свои войска в армию Синовала. Всем, чем они собирались усилить его, были они сами.

Эти двое не были незначительной силой – по любым стандартам. И, скорее всего, по крайней мере часть их войск последует за ними на финальную битву Синовала. Но это путешествие, с Минбара и до Собора, они проделают вдвоем и без попутчиков.

– Беревайн.

Лицо Маррэйна непроизвольно дернулось – верный признак того, что она ощутимо задела его чувства. Что—то изменилось между ними с тех пор, как они убили Такиэра. Стена, в постройке которой почти целиком была виновата она – если не рухнула, то дала большую трещину.

Она чувствовала себя так, словно страшная тяжесть упала с ее плеч. Такой, какой она была – обожженной, в шрамах – она ощущала себя свободней и сильнее, чем когда—либо прежде. Маррэйн был прав: ее отец был тенью, что нависала над ней всю ее жизнь; а теперь он исчез. Она доказала, наконец, что достойна, и доказала это не ему – себе. Она встретилась с чудовищем, лицом к лицу, и не выказала страха.

Но ей и Маррэйну еще было о чем поговорить. Их разделяла тысяча лет истории, и если они хотят это преодолеть, то им потребуется понимание. Совсем недавно она видела в нем много разных сторон: обаятельный, ироничный и флиртующий спутник; беспощадный и целеустремленный воин; печальный мужчина вне времени; лорд, предавший его повелителя...

Где же под этими масками скрывалась истина? Кто был настоящим?

И как ей лучше всего узнать это?

– Огонь. – тихо проговорил он. – Она была... Огонь.

Она ждала, когда он продолжит. Это было не слишком приятным – напоминание об огне, охватившем ее тело, кожу, превратившем половину ее лица в нынешнюю уродливую маску.

– Я, как про меня говорили, был Землей, и я могу понять – почему. Я всегда любил горы. Камень, надежность и мощь. В этом великое упорство, великая отвага.

Дераннимер... эх... да упокоят боги ее душу. Она была воздухом. Изящная, светлая и прекрасная. Касание ее руки было нежным, словно бриз по моей коже. Шепот на ее губах был песней ветра.

Он помолчал, и Тиривайл почувствовала, как ей овладевает иррациональная ревность. Дераннимер была мертва уже тысячу лет, и она предпочла Маррэйну другого; но слышать как он это говорит, слышать его, говорящим словно поэт, а не расчетливый прагматик – это было...

Это было частью того, кем он был.

– Парлонн... – продолжал он. – Его звали Огнем, и это я понимаю, но, если на то пошло, я всегда видел в нем Воду. И он, думаю, считал так же. Холодный, когда он этого хотел, бешеный, когда приходил в ярость. Движение, мощь и бездонные глубины. Он был рожден в огне и умер в нем же – почти – но я считаю, что выбирай мы символы стихий – он был бы Водой, а не Огнем.

– Беревайн, разумеется, не знала остальных. Она видела их только раз, но она всегда жила рядом со мной. Она была Огнем.

Когда она умерла, был ливень. Проливные дожди обычны у Широхиды; тяжелые, хлесткие стрелы изо льда и воды, что впиваются в кожу. Широхида была суровым краем, рождавшим суровых воинов и мы никогда не искали мира. Я много раз нес стражу на каменных стенах под дождем, не видя ничего дальше своего носа.

Был ливень, и дождь смешивался с ее кровью. Она была темной и...

Это была темная ночь. Она была со мной, всего за несколько часов до того, как она умерла. Мы занимались любовью, а потом она резко напомнила мне о моих слабостях. Она это сделала не нарочно. В ней было не так уж много жестокости, если речь шла не о наших врагах, но она заставляла меня думать. Она сталкивала меня с тем, чего я не желал видеть.

Я прогнал ее, и ее забрали.

Он снова замолчал.

– Ты винишь себя. – проговорила Тиривайл, пытавшаяся вынести какое—то понимание из его бессвязного рассказа. Он перескакивал с одного на другое, его повествование непрерывно менялось, менялся даже его тон. Он переключался между личностями так, словно каждая из них была маской, что можно снять и сменить другой.

– Нет. – твердо ответил он. Каменный Воин. Холодный и жесткий, такой же бесчувственный, как сами горы. – "Если бы только..." – игра для глупцов. Особенно для тех, кто сделал столько ошибок, как я. Для того чтобы ошибаться, у меня было две жизни, и, поверь мне, я ошибался достаточно, но смерть Беревайн не моя ошибка.

Ты задала мне вопрос, и я не знаю что ответить. Я хотел бы думать что знал ее лучше прочих, но я не знаю всего. Сомневаюсь, что кто—то мог бы это знать.

– Тогда – кто же ты? – тихо спросила она.

Он не ответил.

– Я видела разные твои облики, Маррэйн. – прошептала она, произнеся его имя так тихо, что она не знала – услышал ли он его. – Ты так легко меняешь лица, и я не знаю, есть ли за всеми ними кто—то настоящий.

– Его видела Дераннимер. – проговорил он. – Настоящего за масками. Но я с тех пор, признаюсь, обзавелся еще далеко не одной маской. Что же до того, кто я – разве я не могу быть всеми ими? Я знал великую любовь и великую ненависть, великий мир и великую ярость. У меня был не один настоящий друг, и далеко не один заклятый враг.

Но кто я такой...

Я тот, кто тебя любит. Разве важно остальное?

Она откинулась в кресле, прикрыв глаза, словно в медитации. Всю свою жизнь она не считала себя достойной. Мелкие ошибки в суждениях превращались в ее глазах в преступное безрассудство. Промахи становились катастрофами. Она презирала себя, и не верила тем, кто пытался ее переубедить. Она держалась на расстоянии даже от тех, кто следовал за ней.

Рядом с Маррэйном она ощущала силу его чувства. Она сомневалась, что это с самого начала была любовь. Поначалу дело было в ее схожести с Беревайн. Потом, возможно, это переросло в уважение и привязанность. А теперь, когда он сказал, что любит ее, она не сомневалась в сказанном.

Она не сомневалась в том, сможет ли полюбить его в ответ. Их простой, единственный поцелуй на корабле Серого Совета прогнал все сомнения.

Но любит ли она себя достаточно, чтобы ответить на его любовь? Не помешает ли висящая над ней тень принять его любовь навечно?

Она потянулась и бережно, нежно взяла его за руку. Она стиснула ладонь.

– Нет. – прошептала она.

* * *

Из космоса его мир казался прекрасным – его дом, место в котором ему так долго было отказано. Сейчас же, когда столица была прямо под ними, она оказалась пылающими развалинами, городом разрушенным и разоренным, полным безумных и мертвецов.

Они шептали ему. Голоса. Он слышал их. Нежные соблазнительные, призрачные. Голоса.

А скорее – призраки.

Но он был Джорахом Марраго, и он был слишком хорошо закален, чтобы призраки могли смутить его.

Он миллион раз отработал это вторжение в уме. Он обсудил его со своими капитанами и генералами. Маррэйн помогал советами. Как и Синовал. Оно было грандиозным, великим финалом всей кампании.

После этого он мог отдохнуть.

Он знал о войне достаточно, чтобы понимать что ни один план сражения не переживает первого же контакта с противником. Разумеется, будут сложности. Что—то пойдет не так, как планировалось. У него не было времени на тщательную подготовку. У него не было возможности разведать местность, разослать агентов, устроить гражданские волнения. Все эти проблемы неизбежно ослабят его удар.

Но это была ерунда.

Ни один план сражения не переживает столкновения с противником – но врагов здесь не было. Их нигде не было видно. Действительно ли ворлонцы оставили его мир Чужакам? Действительно ли они окончательно бросили Центаври Прайм и центавриан, пожертвовав планетой?

Отец...

Он вздрогнул и закрыл глаза. Это было нечестно! Это нечестно! Линдисти мертва.

И все же ее тихий, жалобный плач отдавался эхом в его каюте.

тец тец ец ц

Он неожиданно рассмеялся, и голос исчез. Честно? О чем он думает? Это война. Нет ничего честного. Во имя Великого Создателя – он был центаврианином, а тут он разнылся словно ребенок. Война нечестна и никогда не была честной.

Смех прогнал его мрачное настроение и он активировал комм—системы, посылая свой голос флоту.

– Мой народ. – сказал он. – Это ваш Лорд—Генерал. И это ваш дом.

Мы центавриане, нам известно несчастье. Нам известны боль и страдание. Нам известны потери и нам известен страх.

Но прежде всего, нам ведома отвага! Двенадцать лет мы сражались ради этого мига, ради нашего дома. Двенадцать лет! Помните об этом. Помните о всех тех мгновениях, когда вы смотрели на звезды и грезили о доме.

Итак, мы здесь. Дома. Что касается меня – я слишком долго не был здесь, и когда это закончится, я никогда больше не покину этот мир. Никому из нас не придется вновь оставить дом.

Наш враг сеет хаос, анархию и безумие, там где он проходит. Но мы – центавриане. Мы избранные. Я знаю всех и каждого из вас, и я верю во всех и каждого из вас. Мы центавриане, мы сильны. Мы не позволим чужим шепотам сбить нас с толку.

Повсюду, далеко от нас, другие сражаются на той же войне. Они сражаются за их дома, и за их семьи. Минбарцы, нарны, бракири, дрази... позволим ли мы сказать, что они были сильнее и лучше нас?

Нет! Ибо мы центавриане, и это наш мир, и это наша война!

Будьте сильны, будьте тверды, будьте решительны и знайте это.

За свою жизнь я сражался подле многих воинов. Я вел в бой бесчисленные армии и флоты, и если бы я мог выбирать, кого вести на этот бой – я бы не выбрал никого, кроме тех, кто сейчас со мной. Я горжусь всем вами.

А теперь мы идем в бой!

За наш дом!

Слова. Слова могут вдохновить или ужаснуть. Враг стремился использовать слова, чтобы распространять страх. Всем, что Марраго мог противопоставить им – были его собственные слова.

Их должно быть достаточно.

Десантные капсулы падали на планету, унося с собой солдат. Вторжение на Центаври Прайм началось.

* * *

Удалить сообщение.

– Я не знаю, сколько ты помнишь. – начала она. – Я отправилась на За'ха'дум. Я отправилась добровольно. Это было частью.. сделки, которую я заключила. Прежде чем я ушла, мы провели... одну ночь вместе. Ты помнишь это? – Он слушал ее шепот. – Пожалуйста, вспомни. Пожалуйста, вспомни хотя бы это. – У него появилось ощущение что ему не полагалось слышать этого.

Он не был уверен, что он это помнит. Ему явился образ Деленн, стоящей в дверях, одетой в белый с золотом наряд, но... Она коснулась его и поцеловала его и...

– Да. – неуверенно проговорил он. – Да, я это помню.

Она улыбнулась, с явным облегчением.

Они убили ее! Они... они убили ее! Будь они прокляты, они убили ее!

– Я была беременна. Та единственная ночь. Я была беременна. Я не знала, когда уходила, но знай я... я бы не изменила решения. Я сделала то, что должна была сделать.

Мой ребенок... наш ребенок... умер. Он был убит. Во мне. Не отправься я на За'Ха'Дум, он мог бы жить. Мы могли бы жить вместе, все трое.

Как... как семья.

Ты думаешь, будь Деленн еще жива – я бы не сделал все, что мог, чтобы попытаться ее спасти? Думаешь я смог бы вынести мысль о том, что она страдает там?

– Позже... много позже... ты узнал об этом. Ты обвинял меня. Ты сказал, что... что я убила твоего сына.

Я не хотел. Боже... Знаю, это не ее вина но... разве не могла она что—нибудь сделать? Хоть что—то? Боже... я не хотел ее винить... но где—то, где—то на грани рассудка...

Я это сделал.

Помоги мне господь... кто же я такой?

– Еще ты сказал, что ты собирался просить меня выйти за тебя замуж.

Пожалуй... это и к лучшему.

– А потом ты умер.

– Впоследствии Синовал рассказал мне еще кое—что. Он сказал, что ты долгое время был под влиянием ворлонцев, и что он снял с тебя их влияние. Тот, с кем я говорила в последний раз, в том саду...

Это был ты. Никто иной. Ничто иное. Никаких оправданий. Ничего.

Лишь ты.

Она замолчала.

После всего что было... Я не могу поверить.

– Ты хотел узнать. – проговорила она. – Ты должен знать. Я... не хочу лгать, и ничего не хочу скрывать.

Думаю, скука это то, к чему я мог бы привыкнуть. А если деваться будет некуда – все можно будет изменить. Но не думаю, что нам уже следует готовиться к почетной отставке.

– Я... – он прервался. – То, что ты сказала... я не имел права...

– Имел. – сказала она, перебив его. Она говорила не властным тоном, но все же в ее тихом голосе чувствовалась огромная сила. – Ты имел право на каждое слово, и ты был прав. Я убила нашего сына. Это была жертва, которую я принесла бы, знай я об этом. Потом, после того что со мной сделали – – я больше не могу иметь детей. Ты был прав, злясь на меня.

Нет. В конце концов, нам придется восстанавливать все, что было разрушено.

Он просто смотрел на нее, оглушенный и не в силах подобрать слова.

И, на этот раз сделать, все лучше.

Она встала и медленно побрела прочь от него, ее длинная юбка вилась вокруг лодыжек, именно так, как отчетливо помнилось ему.

Я бы хотел провести это время с тобой. Я бы хотел провести с тобой столько времени, сколько смогу.

– Деленн! – позвал он. Она остановилась но не оборачивалась.

Джон... ничто не могло обрадовать меня больше.

– Думаешь, я вернулся бы ради кого—то другого?

Тогда она обернулась, и он увидел непролитые слезы в ее глазах.

На ее лице появилась несмелая улыбка.

И она шагнула к нему.

* * *

Синовал спокойно сложил руки на груди и огляделся. Его флот неспешно собирался, подтягиваясь из самых дальних уголков галактики. Наступало время финала. Он ждал достаточно.

Теперь он не спал, и потому не видел снов, но его бодрствование было наполнено видениями, что могли бы быть снами. Черный город и черное сердце над ним. Планета, превращенная в гигантское кладбище, умерщвленная вселенная, искаженное отражение самого Собора.

И Чужаки, существа что поклонялись смерти, и приносили только лишь разрушение там, где они проходили.

Всю его жизнь он ненавидел ворлонцев, питал отвращение к их манипуляциям и их холодному бесчувственному Порядку. Теперь, когда дело всей его жизни приближалось к кульминации, оказалось что его внимание требуется в ином месте. Биться с ворлонцами выпадет другим. Он должен сражаться в иной битве.

В этом была своя ирония, с оттенком горечи, пожалуй, но такова жизнь.

Кроме того, он почти что с нетерпением ждал этого.

– Вы готовы? – спросил он, не обращаясь к кому—то конкретно.

"Мы будем там."– сказал в его разуме голос одного из Изначальных. Они установили этот контакт чтобы говорить с ним. Собор, Исток и сам Синовал никогда не пользовались популярностью среди оставшихся Изначальных. Для молодых рас Первая Война была чем—то из далекого прошлого, похороненным в памяти расы, среди безотчетных страхов. Расы Изначальных это пережили, и многие из их рода были убиты и неохотно возрождены первыми Охотниками за Душами.

И все же они поняли. Ворлонцы убили Лориэна, Старейшего, и этому не было прощения.

Он отвернулся, рассматривая то, что он хотел увидеть. Сьюзен, отдыхающая, вернувшаяся с ее призрачной встречи с любимым. Он не хотел задумываться о ней, не сейчас. Она была вместе с ним столько лет – его совесть, его молодость. Он слишком часто отталкивал ее, всегда делая то, что он должен был сделать.

Шеридан и Деленн... Он хотел бы знать как проходит их воссоединение, но не мог вмешиваться. Это было их личным делом, если в эти дни что—то вообще могло быть личным.

Приближающийся корабль. Флаер.

Да.

Легкий след улыбки коснулся лица Синовала, и он пошел вперед, перешагивая пропасти и позволяя переходам и дверям Собора мелькать вокруг него. Он появился в одном из ангаров, материализовавшись в тенях как раз тогда, когда Маррэйн и Тиривайл сошли с корабля.

Никто из них не удивлялся, увидев как он появился из пустоты. И он и она слишком много повидали, чтобы удивляться этому.

– Сделано? – спросил он, обменявшись приветствиями.

Маррэйн улыбнулся. Он выглядел... более цельным, чем помнилось Синовалу. Между этим двоими появилась близость, которой не было раньше, и Тиривайл двигалась куда свободнее, словно сейчас она сбросила старую тяжкую ношу.

– Минбар в безопасности. – ответил Маррэйн. – По крайней мере – не в большей опасности чем остальные.

– Кое—что тебя отвлекло. – заметил Синовал. Они отправлялись на Минбар, чтобы забрать тело Шеридана. Это задумывалось как тайная миссия. К счастью, Марраго подменил его во всем, что потребовалось.

– Это было необходимо. – сказал Маррэйн. – Тут все прошло хорошо?

– Хорошо? – Синовал подумал о разрушениях, о уничтожении столь многого, бесценного и невосполнимого в Истоке. Он подумал о Шеридане, наполненном тьмой и сомнениями, и представил тяжесть его воссоединения с Деленн.

– Настолько, насколько можно было ожидать. – проговорил он. На этой войне все было инструментами, которые следовало использовать, и если каким—то инструментам суждено быть сломанными, исполняя их предназначение... пусть будет так.

– Мы готовы. – сказала Тиривайл. – Мы будем сражаться рядом с тобой.

– Я никогда не сомневался в этом. – ответил Синовал. Он и она стояли рядом, почти касаясь друг друга. Но все же не касаясь. – У нас есть немного времени. – сказал он, уловив следы того понимания, что появилось между ними. – Я бы посоветовал вам отдохнуть. Это может быть последним шансом что у вас есть.

Они коротко переглянулись между собой и кивнули.

Синовал подождал, пока они не ушли, а затем позволил себе улыбнуться. Все сходится вместе.

Затем он снова подумал о враге, о черном сердце, медленно бьющемся в небе.

– Я иду за тобой. – прошептал он.

Ему казалось, что черное сердце забилось чуть быстрее от этой угрозы, но был ли это вызвано страхом или нетерпением – он не мог сказать.

* * *

Все было так словно она попала в оживший кошмар. Тимов видела подобные катастрофы раньше, и чересчур много раз, чтобы оставаться спокойной. Сколько еще может вынести ее мир? Сколько еще огня и безумия? Казалось, что вновь вернулись Плакальщики Теней.

Конечно же, они не вернулись. Один взгляд в небо показывал ей истинную причину всего этого. И от этого кровь стыла в ее жилах. Она всегда была прагматичной. Мистическое и потустороннее никогда не волновало ее, и она всегда старалась игнорировать подобные вещи.

Теперь она уже не могла проигнорировать их.

Их маленькая и разношерстная группа упорно продвигалась к своей цели. Дурла держался впереди, хоть и не отрываясь особо далеко. Тени, которыми казались Безликие, перетекали вокруг них, не останавливаясь ни на секунду, все время меняя позиции. Они всегда были достаточно близко, чтобы защищать остальных от безумия. И все же Тимов была от них не в большем восторге, чем Л'Нир.

Нарнская девушка была рядом, как всегда молчаливая и отстраненная от происходящего.

За время их путешествия на них нападали трижды. В первый раз бормочущий безумец посмотрел на Тимов и рассудок ненадолго вернулся в его взгляд. Он был одет в форму дворцового стражника. Тимов показалось, что он был ей знаком. Тот помедлил, но когда он увидел, как двинулись размытые тени, он бежал с бессвязными воплями.

Ее ли вид был тем, что временно вернул ему разум? Или дело было просто в ментальной пустоте от присутствия Безликих? Тимов была бы рада верить в первое, но подозревала, что второе ближе к истине.

В двух других случаях рассудок не посещал нападавших на них. Дурла убил кого—то, остальные же просто пали на землю их тела были рассечены на части одним ударом – жуткое подтверждение мастерства Безликих.

В конце концов дворец появился перед ними. Он не горел. Более того, он казался вымершим. Огромные ворота стояли без охраны и были распахнуты настежь. И это пугало более всего. Дворец никогда не должен был оставаться пустым. Он был сердцем столицы, а та – сердцем Центаври Прайм. А Центаври Прайм была сердцем Республики.

– Смотрите! – воскликнула Л'Нир. – В небе!

Тимов не хотела смотреть вверх, но в голосе молодой нарнки было что—то, что заставило ее приглядеться, прикрывая глаза от пепла. Там сияли огоньки, быстро летящие под клубящимися, сталкивающимися фиолетово—черными облаками. Она не могла отчетливо их разглядеть.

– Твои глаза лучше моих, милая. – проговорила Тимов. – Что это?

– Корабли. – ответила Л'Нир. – Я... не разглядела подробностей. По—моему, чересчур малы для ворлонских. Наверное, десантные транспорты.

– Это корабли. – подтвердил Дурла. – Но я тоже не могу разглядеть – чьи именно.

– Помощь? – предположила Л'Нир. – Или, может быть, еще какие—то захватчики?

– Неважно. – отмахнулся Дурла. – Если это захватчики – их выбьют. Вы поклялись служить нам, не так ли?

– Мы служим тому, кто сидит на вашем троне. – прошипел из теней голос чужака.

– Мы и весь наш род. Дайте нам повелителя и дом, и мы отдадим вашему Императору свою верность.

Дурла улыбнулся, с тем обезоруживающем выражением лица, что заставляло его выглядеть куда моложе своих лет. Тимов смутилась, вспомнив каким прекрасным он был.

– Видите, леди. – проговорил он. – Нам нечего бояться. Я достойно позабочусь о Центаври Прайм после вашей отставки.

– Да. – ответила Тимов, тщательно выдерживая бесстрастным тон своего голоса. – Уверена, что позаботитесь. Но для начала стоит убедиться, что от Центаври Прайм останется что—то, о чем можно заботиться.