Текст книги "Нана и Мохан. После сумерек богов (СИ)"
Автор книги: Динна Астрани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 44 страниц)
– Может быть, помочь тебе добраться до рая?
– Нет, я, пожалуй, полежу ещё вот здесь, на скамейке, пока утренняя прохлада.
====== Часть 23 ======
На крыльце пансиона появилась полная рослая фигура хозяйки, державшая кастрюлю с помоями. Вишну приблизился к ней:
– Могу ли я снять жилище в вашем пансионе? Уверяю вас, я буду платить аккуратно.
Госпожа Елена оглядела его с ног до головы:
– Вы такой важный господин. Чем вас заинтересовала моя развалюха? Вы – турист и хотите поселиться поближе к морю?
– Можно сказать и так. Но мне бы хотелось, чтобы моя комната находилась рядом с жилищем госпожи Наны. Я буду за это очень благодарен и заплачу, сколько скажете, мне ради этого ничего не жалко.
– Аааа, я поняла! – широко улыбнулась хозяйка пансиона. – Я же видела вас вчера, это же вы провожали госпожу Нану до крыльца! Не иначе, вы влюблены в неё и хотите поселиться по соседству, чтобы познакомиться поближе?
– Вы просто прочли мои мысли, – улыбнулся в ответ Вишну. – Так что, будет мне жилище рядом с Наной?
– А почему бы и нет. Там квартирант не платит уже полгода, пора выселять его. Вот я его выставлю, а вы въезжайте. Как вас зовут?
– Мохан, – ответил Вишну и предложил заплатить за комнату вперёд с условием, что он вселится в неё сегодня же.
Где-то минут через десять в пансионе поднялся грандиозный переполох: хозяйка, вылив помои в канаву, ворвалась в комнату слева от жилища Наны, схватила за шиворот спящего хмельного сапожника и поволокла его на крыльцо; то же самое стало и с его дружками.
Надо было бы прибраться в грязной комнате, где проживал пьяница со своими дружками, но Мохан ответил, что этого делать не нужно, он сам обо всём позаботится.
Оставшись наедине с собой в снятой комнате, Мохан несколькими взмахами руки отдал приказ исчезнуть пыли, мусору и зловонию в помещении. Затем облупленные потолки в комнате сделались белоснежными и ровными; стены покрылись кремовыми с золотыми узорами обоями; начала появляться мебель – мягкая, оббитая плюшем, из красного и чёрного дерева, с позолотой. У одной из стен материализовался небольшой камин. Затем в воздухе разлился тонкий аромат лавандового масла.
Он управился с обустройством комнаты как раз к пробуждению Наны.
Она открыла глаза и, вспомнив события вчерашнего дня, сладко потянулась и в животе снова зарезвились бабочки. Как же это она проспала всю ночь, да ещё так крепко? Влюблённым не полагается спать, их удел – ночь напролёт ждать зари и думать о возможной встрече с предметом своей любви.
Нана села на постели, взяла в руки расчёску и занялась волосами. Давно ей не было охоты повозиться с ними, расчесать, как в старые добрые времена. Ей снова хотелось выглядеть безупречно. Она разделила волосы на две части и принялась заплетать в две косы. ” – А не приснился ли мне этот Мохан? – прокрались тревожные сомнения в голову. – Слишком счастлива я была вчера. И смогу ли я увидеть его сегодня просто так? Или придётся применить ясновиденье, чтобы разыскать его? Или послать ему внушение, чтобы он сам думал обо мне до тех пор, пока не разыщет меня? А вспомнит ли он обо мне, если не посылать ему это внушение?»
Внутренняя тревога нарастала. Она же подняла богиню с кровати, заставив сбросить пеньюар, переодеться в выходное платье и выйти из комнаты. И тут же, в коридоре, она вдруг столкнулась с Моханом. И еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть от радости. Щёки её запылали, как у девчонки, прожившей от роду не более шестнадцати лет.
– Доброе утро! – произнёс Мохан и обжёг её белоснежной улыбкой.
– Доброе утро, – ответила Нана, также улыбаясь. – Вы пришли ко мне в гости?
– Это было бы неприлично, являться в гости к девушке в такую рань.
– Что же тут неприличного? Обыкновенно дело.
– Вот как? – лукавинка в бровях Мохана отразилась отчётливее. – А что если я поймаю вас на слове? Вы впустите меня к себе?
– Пожалуйста! – Нана широко распахнула перед Моханом дверь в свою комнату.
Он вошёл уверенной походкой, как будто раньше бывал в этом жилище и опустился в одно из кресел.
– Вас, наверно, удивляет, почему я поселилась в этом бомжатнике! – кокетливо произнесла Нана и засмеялась.
Мохан не поддержал её смехом, более того, лицо его сделалось серьёзным.
– Дом, стены дома, – произнёс он, – это то, что защищает нас, позволяет нам спокойно спать, укрывает от дождя, ветра и снега. Плохо живому существу без дома. Поэтому любое жилище, пусть даже самое скромное и неухоженное, не заслуживает, чтобы о нём говорили плохо. Дом достоин почитания, даже если бы это была хижина из картонных ящиков.
” – Создаётся впечатление, что этот смертный может поучить богов, так он умён и мудр, – подумала Нана. – Ну, чем он не бог? Но ведь я знаю всех богов и его никогда не видела.»
– Вы всё верно говорите, Мохан, – ответила она. – Больше я никогда не буду называть пансион бомжатником или клоповником, а если кто-то так назовёт его при мне, я отвечу вашими словами.
Мохан улыбнулся.
– Вы, видимо, куда-то собирались, Нана? Я нарушил ваши планы?
– Никаких планов не было, кроме прогулки вдоль моря.
– И завтрака?
– Ах, да, завтрак, – Нана засмеялась и смущённо потёрла пальцем под носом. – Я ничем вас не угощаю, а ведь вы мой гость.
– Но гостей вы не ждали и теперь в раздумье, чем бы угостить? – Мохан развеселился.
– Я что-нибудь придумаю.
– Не нужно. У меня в доме полно вкусной еды.
– Далеко ли отсюда ваш дом?
– Очень, – лицо Мохана сделалось озорным, как у мальчишки. Он поднялся с кресла, взял Нану за руку и повёл её прочь из её комнаты и тут же завёл в свою.
– Ого, вот это сюрприз! – засмеялась Нана, оглядывая его жилище. Мохан пристально посмотрел на неё, подумав, удивит ли её то, что ещё вчера за стенкой её комнаты были слышны пьяные голоса сапожника и его дружков и в этом помещении не было другой мебели, кроме трёх лежаков, а теперь здесь роскошная мебель, обои и даже камин. Возникнет ли у неё вопрос, как это могло поменяться всего за одну ночь? Не удивит ли это её, как в своё время удивляло хозяйку пансиона и соседей то, что в комнате Наны появилась богатая мебель, хотя никто не видел, как эту мебель привезли и разгрузили? Догадается ли она, что Мохан не такой уж простой смертный?
Но Нана, никогда не знавшая бытовых проблем, не придала значения переменам в соседней комнате. Её никогда не интересовало то, как смертные покупают мебель, как привозят и разгружают её. Она просто села на пуфик за округлый столик из красного дерева и Мохан, раскрыв створки буфета, принялся вытаскивать оттуда тарелки и вазы с разнообразной пищей и напитками. Тут было настоящее изобилие аппетитно выглядевшей еды. И всё на самом деле было очень вкусно, но завтрак состоял только из мучных изделий, молочных продуктов, яиц, блюд из овощей, фруктов и было очень много сладостей. И совсем не оказалось ни мясного, ни рыбы, ни других морепродуктов. Нана сочла, что неприлично спрашивать об отсутствии той или иной пищи у гостеприимного хозяина и промолчала. Тем более, что еда у Мохана на самом деле оказалась просто изумительной.
Сам Мохан ничего не ел, но не сводил пристального взгляда с Наны и той поневоле захотелось прочесть его мысли. Она попыталась это сделать и опять ничего не получалось. Это её огорчило так, что она перестала жевать. Мохан же, ощущая, как она бесплодно атакует его извилины, едва сдерживался от смеха. Но потом подумал: «Кажется, это сильно её расстроило, даже у неё аппетит пропал. Зачем мне расстраивать любимую женщину? Ей, кажется, и так хватало горечи. Хорошо, я поиграю с ней немного, сделаю так, как она хочет. А то, что я не смертный, она догадается и по другим признакам, хоть и не сразу. Пусть всё пройдёт, как игра.»
И он выдал мыслеформу: «Бедняжка, как же она столько дней питалась одним только мороженым? Её необходимо хорошо накормить. Иначе она потеряет здоровье.»
Нана облегчённо вздохнула: трудно ей читать мысли этого смертного, но ведь смогла же! И она снова принялась за завтрак.
– Всё на самом деле очень вкусно, – заметила она, – и полезно для здоровья. Хотя я никогда не болею.
– Болеть может и сущность.
– Согласна.
– Если согласны, то почему вы не бережёте свой внутренний мир?
– Ничего не могу с собой поделать, справиться со своими страхами.
– Это и есть болезнь сущности.
– Я даже спорить не буду. Это смешно, но в последнее время я получаю удовольствие, когда плачу. Слёзы – это обезболивающее.
– Есть и другие обезболивающие.
– Вряд ли они мне помогут.
– А по-моему, в вас что-то переменилось. Мне кажется, этим утром вы выглядите счастливее, чем всегда.
– Да, мне стало гораздо легче уже вчера.
– Так почему бы не поддержать хорошее настроение. Это можно сделать, поучаствовав в каком-нибудь празднике или катании. Вы ездите верхом на лошади?
– Приходилось, – усмехнулась Нана.
Мохан улыбнулся:
– В одном уголке планеты, я знаю, сегодня произойдёт один интересный праздник. Его смысл заключается вот в чём: парень и девушка скачут на лошадях по кругу и до конца этого круга парень должен успеть догнать девушку, поцеловать и взять из её рук платок. Если же конь подведёт беднягу и он не настигнет девушку, то гнаться за ним будет она, хлеща его кнутом.
Нана рассмеялась:
– Весёленькое развлечение! Неужели мужчины соглашаются так рисковать?
– А любовь – это разве не тот же риск?
– В общем, да… Проигравший парень, оставшийся с любовью без ответа, всё равно, что страдалец, которого преследует унижение и боль от ударов хлыста. Однако, в этой игре риск пострадать только для мужчины.
– Страдания могут закалить характер, если изначально мужчина не слабак.
– Ах, вот как! Значит, сами вы согласились бы принять участие в такой игре?
– Да. Только с вами.
– Вы так говорите, потому что здесь не проходят такие игры, они где-то далеко от нас.
– Вы же понимаете, что в наше время расстояние – не проблема. На что тогда самолёты? – Мохан поднял руку и между пальцев его оказались две тёмные бумажки. – Вот два билет на самолёт. Если пожелаете, то через несколько часов мы окажемся на этих играх. Мы можем взять напрокат игровые костюмы и лошадей.
– То есть, мы можем отправиться прямо сейчас? А почему бы и нет.
– Тогда я вызываю такси до аэропорта.
====== Часть 24 ======
И вскоре бог и богиня уже летели на самолёте, непринуждённо и весело беседуя, хотя могли бы оказаться в другой точке планеты в считанные секунды. Но ни один из них не жалел, что до назначенного пункта придётся добираться несколько часов. Обоим было хорошо в обществе друг другу, просто хотелось слышать голос своего спутника, смотреть в лицо, от этого было тепло и сладко.
Затем был автовокзал, автобус и неизвестные места, круг со скачущими на лошадях людьми и тысячами возбуждённых зрителей, прокатный пункт…
Нану забавляла новая одежда, купленная для неё Моханом в качестве сувенира: красное приталенное длинное платье, плюшевая зелёная жилетка, расшитая сверкающими нитями и бисером, алые сафьяновые сапожки и тюбетейка. Сам Мохан приобрёл для себя костюм джигита – почти всё из кожи, даже косынка с развевающимися концами. Затем он взял напрокат двух лошадей – роскошного арабского скакуна для Наны, а для себя… Ну, не то, чтобы заезженную клячу, конь был хоть и молодой и крепкий, но совсем не такой резвый, как тот, что был для Наны.
– Вы уверены, что хотите уступить арабского скакуна мне? – удивилась Нана. – Может, нам поменяться, пока не поздно?
– Ничего, я умею вдохновлять лошадей. Вот увидите, я непременно настигну вас!
Нана только усмехнулась.
Мохан на самом деле настиг её быстрее, чем рассчитывал: наездница придержала коня где-то пройдя незначительно большее расстояние середины круга. Зрители возмущённо загудели, а джигит, обняв наездницу за плечи, коснулся губами её щеки и вытянул из её пальцев платок.
Эрешкигаль, сидевшая в первых рядах, возмущённо хлопнула себя по коленям:
– Вот бесстыжая! Ну, хоть бы какая-то гордость, хоть бы к концу круга притормозила, а то, видите ли, не может сдержать своих чувств, скорей бы целоваться! Опозорила меня.
После этой гонки Нана и Мохан вышли в степь, двигаясь рядом и придерживая за узду коней.
– Благодарю вас, что не стали меня унижать, – проговорил Мохан. – У вас весьма благородное сердце.
– Вы на это рассчитывали – что я придержу своего коня? Поэтому уступили мне арабского скакуна, а себе взяли коня похуже?
– Не только на это. Я же сказал, что умею вдохновлять коней. Просто хотелось узнать для самого себя, как я буду вас целовать: вы придержите своего скакуна или мне придётся вас догонять.
Нана засмеялась:
– Ну, это шутка, что вы смогли бы меня догнать на этом ишаке.
– Нисколько не шутка. Если бы это был на самом деле ишак, а не конь средней силы, я бы и тогда догнал вас. И я могу доказать.
– То есть, предлагаете мне сейчас сесть верхом, поскакать, а вы меня догоните? Но ведь не догоните же.
– Хорошо. Давайте поспорим. Но если вы проиграете спор, я поцелую вас не один раз. Я буду целовать вас столько, сколько захочу и когда захочу.
– А если проиграете вы?
– Тогда вы будете целовать меня.
– То есть, вы предлагаете поменять правила игры, где проигравший джигит получает плетей?
– Как вам будет угодно. Если я проиграю и вы не захотите меня целовать, можете пустить в ход кнут. Но я выиграю, – Мохан улыбнулся.
Нана снова засмеялась и, поставив ногу в стремя, заскочила в седло.
– Догоняйте! – озорно крикнула она и погнала коня с такой быстротой, что ветер подхватил её золотистые косы.
Ей стало весело, как никогда. И мир казался необыкновенно прекрасным: раздольная пёстрая степь, гряда гор вдалеке, покрытых снегами, ярко-голубое небо. Что затеял этот парень? Хочет, чтобы она опять придержала коня? Но теперь она уж с ним поиграет, не так быстро она сделает это.
Она оглянулась, чтобы увидеть, как наездник на «ишаке» отстал от неё больше, чем на километр и чуть не вскрикнула от удивления: их разделяло расстояние даже меньше, чем сто метров. И это расстояние как-то быстро сокращалась. ” – Я недостаточно быстро гоню коня? ” – подумала Нана и пришпорила скакуна. Но тень от коня и джигита, скачущего за ней, стремительно приближалась, был слышен стук копыт и это были копыта не только её жеребца.
Конь Мохана поравнялся с её скакуном через несколько минут, затем обогнал его и джигит схватил скакуна за узду и постепенно остановил его. Удивлению Наны не было предела:
– Но этого не может быть! Тут какая-то хитрость! Ваш конь только с виду неказист, на самом деле это какая-то особая порода, которая резвее даже моего коня!
Мохан засмеялся:
– Думайте, как хотите, – он забрал из рук Наны поводья и принялся привязывать их к своему седлу.
– Что это вы делаете? Зачем?
– Можно подумать, вы не догадываетесь.
– Да как тут догадаться, если вы полны сюрпризов?
– Я был с вами предельно честен, а вы мне не поверили, – он подъехал к сидящей в седле Нане вплотную, протянул к ней руки, обнял за талию и легко, как будто она совсем ничего не весила, пересадил её в своё седло впереди себя. – Теперь платите.
– Вы ведёте себя провокационно… – начала было Нана, но Мохан прижался губами к её губам и она снова едва не потеряла сознание. Древняя богиня вновь превращалась в юную девчонку. Стало невыносимо сладко в каждой клеточке пока ещё бессмертного тела, мозг вновь опьянел, сила воли напрочь отказывалась хоть как-то проявлять себя. Она обмякла на руках мужчины, как тряпичная кукла, тюбетейка сползла ей на правый глаз. Появились шальные мысли, что если сейчас он стащит её с седла, уложит на степную траву и захочет ею овладеть, она даже не сможет противостоять. Затем природная чувственность и любовь к Мохану распалили её настолько, чтобы было впору самой стащить мужчину с седла и лечь в траву…
Когда поцелуй был закончен, она сделала над собой колоссальное усилие, чтобы выпрямиться, поправить тюбетейку и театрально пробормотать:
– Что вы себе позволяете…
– Вы проиграли спор. Я могу целовать вас, сколько захочу. Ведь я тоже рисковал. Если бы я проиграл, то вы были бы вправе пустить в ход кнут.
– Тем не менее, всё это как-то очень странно… Позвольте мне сойти с вашего коня, – промямлила она.
Он помог ей слезть с коня и она уселась на траву: голова кружилась, хотелось хохотать и говорить глупости, только не позволять больше себя целовать, инче она совсем потеряет рассудок. Когда целует мужчина, в которого влюблена, это совсем не то, что мужчина, что служит предметом примитивного влечения.
Мохан также слез с коня:
– Что это всё означает, что вы сели?
– Я очень люблю сидеть на траве, – Нана улыбнулась.
Мохан опустился рядом. Обнял её за плечи и снова поцеловал – в щеку.
– Всё ещё стремитесь востребовать ваш выигрыш? – усмехнулась Нана. – Вы как мальчик.
Мохан взял в пальцы одну из её пышных кос и слегка потянул.
– Ого! А это что обозначает?
– Вы назвали меня мальчиком. Обычно мальчишка тянет за косу девчонку, когда больше всего хочет расцеловать. Разве вы не знали?
– Нет. Меня никто никогда не тянул за косу.
– Почему? Неужели не было желания вас целовать?
– Не в этом дело. Кто бы посмел! Вы даже не представляете, чья я дочь, кто мой отец.
– И кто же? Вы – принцесса?
– Ну, можно сказать и так.
– Где же теперь ваш отец?
– Я бы сама хотела это знать. Я спрашиваю о нём – мне не отвечают.
– Но ведь причина этих огорчений не только в этом, правда? Я наблюдаю за вами много дней. Я смотрю, как слёзы вытекают у вас из-под очков, как вы бледны и у вас подрагивают плечи, я с каждым днём ловил себя на том, что у меня всё сильнее болит сердце из-за ваших страданий. Я ещё никогда никому так не сопереживал. Мне так хотелось обнять вас и прижать к груди, поговорить, разложить для вас всё, как по полочкам, решить ваши проблемы. Я понял, что я вас люблю. Это не спонтанно вспыхнувшая страсть. Потому что я принимаю вас и с вашими достоинствами, и с недостатками.
– Разве вы меня хорошо знаете?
– Лучше, чем вы думаете.
– Откуда же?
– Я объясню вам. Обязательно объясню. Когда вы будете готовы. У нас есть вечность для этого. Вы поймите: я не хочу выпускать вас из своей жизни, я хочу, чтобы наши судьбы слились воедино. Ваш отец опекал вас? Вы чувствовали себя рядом с ним защищённой? Я тоже смогу всё это вам дать. Я хочу заботиться о вас.
Нана очень внимательно слушала слова Мохана. Да, она знала, что он влюблён в неё, но совсем другое дело об этом ещё и услышать.
– Спасибо, Мохан, – прошептала она, прикладывая ладонь к бьющемуся сердцу. – Вы осветили мою жизнь, согрели её. Пусть это будет короткое счастье, пусть будет невыносимо тяжело его терять, но я бы не отказалась ни за что от него. Я впервые ощущаю это чувство – любовь. Это любовь к вам, Мохан.
Лица их соприкоснулись и слились в поцелуе – на этот раз, обоюдном.
– Почему же ты сказала, что счастье будет коротким и мы должны его терять? – почти прошептал Мохан, когда поцелуй был завершён. – Наша любовь может быть вечной, мы найдём друг друга во всех воплощениях.
– Я бы хотела этого больше всего.
– Ну, конечно, оно так и будет, – улыбнулся Мохан. – Иначе и быть не может. Ты же без меня пропадёшь.
– Почему ты так думаешь? – засмеялась Нана.
– Ты не умеешь сама о себе позаботиться. Не напомни я тебе сейчас, что после завтрака ты не ничего не ела уже несколько часов, ты бы и не вспомнила.
– Во-первых, завтрак, которым ты накормил меня, был такой сытный, что можно ничего не есть целый месяц. Во-вторых, неприлично заводить такие приземлённые разговоры о еде, когда мужчина признаётся тебе в любви. А в-третьих, ты сам даже не завтракал, только смотрел на меня, как я ем.
– Я – другое дело. Я выносливее тебя. А ты совсем обессилела от своих страданий, – он поднялся с травы и протянул ей руку.– Вставай, я сейчас накормлю тебя.
Она поднялась, опершись на его руку, приблизилась к своему коню, поставила ногу в стремя и уже собралась заскочить в седло, но Мохан, встав за её спиной, одним взглядом перерезал ремешок, на котором держалось стремя и Нана, с криком откинувшись на спину, упала на его руки.
– Как странно! – промолвила она. – Как могло оторваться это стремя?
Она обошла коня и собралась воспользоваться другим стременем, но его постигла участь первого и вновь Мохан подхватил её.
– Это знак, – произнёс он. – Тебе следует ехать со мной в моём седле.
– Знак? От кого же?
– От бога. Бог хочет, чтобы ты села со мной на моего коня.
– И что же это за бог?
– Возможно, ты ничего о нём ещё не слышала.
Нана пожала плечами.
И снова оказалась в седле Мохана, нежно придерживаемая им.
Они возвращались к месту праздника, который был ещё в самом разгаре. Спешившись, они вернули лошадей в пункт проката.
Ноздри Наны приятно защекотал запах жареного мяса.
– Наверно, здесь продают туристам блюда из жареного мяса, – предположила она. – Кажется, Мохан, нам есть чем перекусить, – она улыбнулась своему спутнику, но он не улыбнулся в ответ. Его красиво изогнутые брови утратили озорную лукавинку и между ними пролегла озабоченная складка.
====== Часть 25 ======
– Не надо, Нана, не ешь это, – вдруг проговорил он. – Очень прошу тебя. Я принесу тебе хорошей еды, только не бери в рот того, что они там жарят.
– Ты тоже противник фастфуда, Мохан?
– Если хочешь, думай так, Нана. Но подожди меня, сейчас я всё принесу тебе.
Он усадил её на скамейку неподалёку от пункта проката лошадей, а сам исчез в неизвестном направлении. И вернулся он как-то необычно быстро, через каких-то десять минут с двумя пакетами в руке. И, поставив их на лавку, принялся вытаскивать из них продукты, среди которых совершенно не оказалось ничего мясного: варёные яйца, фрукты, булочки, бутыли с молоком и чаем, баночка со сливочным маслом.
– Мохан, ты вегетарианец? – догадалась Нана.
– Не совсем, – в руках Мохана оказался нож и он разрезал пополам одну из булочек. – Я могу есть молочное и яйца, – но не мясо и рыбу, – он открыл баночку со сливочным маслом. – Потому что молочное и яйца это не трупы умерших животных, – он зацепил ножом сливочное масло и размазал его по поверхности разрезанной булочки.
– Зачем про это думать, что это трупы. Мясо – это вкусно.
– Это вкуснее, – он подал Нане половинку булочки, густо намазанную маслом. – Ты должна это признать. Ты же сама, как сливочное масло!
Нану кольнули неприятные воспоминания. Со сливками и сливочным маслом сравнивали блудниц в гимнах, которые пели в её храмах. Ей это ужасно не нравилось, но ничего нельзя было исправить после того, как Пандемос приложила к этому руку. В голове закрутилось:
Благородная дева стоит на улице…
Дева, блудница, дочерь Инанны…
Дева, дочерь Инанны, стоит у ночлежища…
Масло и сладкие сливки она…
Она поневоле с досадой поморщилась. И надкусила бутерброд с маслом. Масло-то ни в чём не виновато, что глупые смертные жрецы так опорочили его!
Затем снова был автобус дальнего рейса, автовокзал, аэропорт, самолёт. Нана и Мохан снова очень много говорили, но оба избегали подробностей друг о друге. Мохан только поведал ей, что приобрёл землю для плантаций, которую сдаёт в аренду и отстроил дом в другом конце города, а Нана и вовсе уклонялась от вопросов о своих занятиях, о прошлом и о своей семье. Её тревожило, что она ещё не готова рассказать своему любимому правду о себе, потому что не знает, как он отреагирует на неё. Нет, конечно, он не поверит ей, что она – Инанна-Афродита. Он решит, что она издевается над ним или она сумасшедшая. Можно было бы придумать легенду о себе, но это означало завраться, а лгать было особенно тошно тому, кого любишь. А ведь когда-нибудь время и обстоятельства заставят её давать точные ответы Мохану. Только думать об этом не хотелось. Ах, ей бы напиться любви, как измученному жаждой в пустыне, знать, что такое жить и дышать…
Домой она вернулась, когда было за полночь. Она предполагала, что Мохан захочет ночевать у неё, но он снова распрощался с ней и отправился в соседнюю комнату.
Она, не раздеваясь, легла на кровать, свернулась калачиком, материализовала тёплый плед, укрылась им и почти мгновенно забылась крепким сном.
Сон её был крепок, спал и Мохан – богам тоже требовался отдых.
Оба они и не подозревали, что их счастливый день прошёл под пристальным наблюдением матери-Земли.
Она, невидимая, сопровождала их повсюду – в аэропорту, в автобусе, на скачках она летела рядом с их лошадьми, заглядывая в их лица. Она стояла за их спинами, слушая их объяснение в любви, грызла собственные руки и они не замечали, как капли её крови падали на траву. И с мазохистским упорством шла за ними весь обратный путь.
Но вот они распрощались.
И мать-Земля вышла во двор, встав напротив окна Наны, за зарослях сорной травы, где пели сверчки и плели паутины огромные жирные пауки. Она сняла с себя невидимость. Возможно, кто-то в пансионе не спит и даже смотрит в окно. И, не исключено, что увидит, как из ничего, из воздуха вдруг соткалась фигура девушки в плюшевом платье цвета коричневой охры. И будет этот человек завтра говорить о своих странных видениях, а окружающие будут над ним посмеиваться и покручивать пальцем у виска. Но она, эта спящая на кровати среди облупленных стен старого пансиона, всё поймёт. Так надо. Пусть задаёт себе вопросы и разгадывает загадки, а не только тонет в этом сахарном сиропе любви.
Где-то между сорной травы торчали обрубки от розовых кустов, выросших из крови самой Афродиты. Местная беднота по ночам срезала все розы и их распродали где-то на базаре. Но обрубки были всё ещё живы – всё-таки из крови божества, живучи.
Мать Земля приблизилась к каждому обрубку, коснулась их и они обратились в камень. В мрамор. В чёрный мрамор.
Затем она снова встала напротив окон комнаты Наны и почва у неё под ногами начала углубляться вниз, сначала погрузив богиню по пояс, затем по плечи, а после – с головой и тут почва сомкнулась над ней, образовав небольшой круг с вывороченной с корнем сорной травой.
Мать Земля всё глубже и стремительней погружалась в недра собственной планеты.
И вот, когда она опустилась где-то примерно на двадцать километров в глубину, пред ней открылся обширный тоннель. Богиня применила способность видеть в темноте, как при дневном свете и зашагала по каменному полу, эхом отражавшим её тяжёлые шаги.
И пол и стены были густо покрыты сажей. Сколько же повидали эти стены! Кому прежде принадлежал отсек этого подземного города? Это были Иркалла или, как ещё её называли Кур? Царство Аида? Дуат? Царство мёртвых, на самом деле это был мир бессмертных душ, оказавшихся в плену смерти, душ, судьба которых иметь несовершенные тела и постоянно их менять и по этой причине названых смертными. О чём думали эти сущности? О чём вспоминали? Надеялись ещё на что-то? Какими эмоциями напитали стены под слоями сажи?
Сажа…
Однажды здесь не стало всех вышеперечисленных измерений, в которых томились души умерших, ропща, что здесь слишком темно и не происходит никаких событий. А потом темнота и однообразие времени стало вспоминаться с ностальгией, когда новые хозяева, свергшие прежних подземных богов, устроили здесь пекло, геенну огненную и каждый пленник, не удостоившийся рая, стал получать по заслугам гораздо суровей, чем когда-то…
А теперь здесь тишина.
Но не ради тишины спустилась в собственные недра мать Земля. Она прислушивалась. И было глухо, как в могиле для кого иного, но не для этой богини, умевшей слушать то, что было почти её плотью.
Она слышала: плачь, удары сердца, скрежет когтей по стенам подземелья, временами прерывающиеся яростным рычанием.
И она знала, на каком расстоянии от неё это находится. И поспешила переместиться туда в считанные секунды.
Над ним сияла подземная луна, оставшаяся ещё со времён существования Элизиума. Её мертвенный тусклый свет озарял небольшую серую каменную площадку, неровные стены с выступами, как у скал.
Он сидел на одном из этих выступов, прижавшись лицом к скальным стенам. Перепончатые крылья были сложены и прижаты к ссутулившейся спине, изогнутые назад тяжёлые рога чуть подрагивали. Несомненно, он плакал.
Мать Земля помнила его, когда он был ещё неописуемо красив. Так похож, просто невероятно похож на двух её главных врагов. Один из них, это враг, когда-то проклял её.
– Больше у тебя никогда не будет мужа, – сказал тот враг с сердцем, выпуская из себя всю силу эмоций, как это бывает от желания, чтобы проклятие непременно легло на того, кому оно адресовано. – Ни один мужчина не захочет теперь идти с тобой одной тропой судьбы, после того, что решилась ты сотворить со мной. Ты восстала против меня коварно и я знаю, что это ты приложила старания, чтобы это произошло со мной. Я больше никогда не смогу иметь жены, но и ты… Впрочем, пусть у тебя будет кто-то, кто, может, захочет тебя, но не так, как честную, добрую и благонравную жену, а так, как приблуду, да и сам он будет не из всеми уважаемых и благородных богов, а так, отребье, отверженное чистым миром. Грязь ты и грязь к тебе да пристанет.
И ведь проклятье сбылось, как ни старалась богиня планеты сбросить его с себя. Шло время, а она так и оставалась одинокой богиней, порою, сходившейся только с эгрегором Тартара, чтобы рождать от него чудовищ, которых она использовала в своих целях.
Проклятье бывшего мужа оказалось тяжелее переносимым, когда она оказалась унесённой демоном Хираньякшей на дно океана и спасённой одним из воплощений бога Вишну – вепрем Варахой. Вот тогда она ей и пришло в голову, что всё неспроста и, должно быть, проклятие уже утрачивает силу и судьба даёт новый поворот. Она попросила кое о чём старую подругу Майю, та охотно подсуетилась и некоторые адепты вепря Варахи стали считать богиню Бхудеви второй женой Вишну. Частое общение с богиней иллюзий убеждало мать Землю: то, что надумали смертные, непременно отразится и на решении их бога. Вишну ведь обожает нравиться всем подряд, он никого не разочаровывает.
Но тут сработала то ли двойственность Вишну, то ли проклятье бога Неба, только приманка не сработала, мышеловка не захлопнулась. Вишну только посмеивался над выдумками адептов. Да и выяснилось, что он дал клятву иметь только одну жену.
По просьбе Бхудеви Майя не переставала влиять на адептов Вишну, чтобы они сочиняли легенды одну абсурднее другой про многожёнство своего божества, но это никак не влияло на него. Он не нарушал клятву и всё было бесполезно.
Может быть, мать-Земля и впала бы в отчаянье если бы не встретила тогда одного божка – слишком красивого для бога низшей ступени.
Это случилось, когда она, дико истосковавшись по мужской ласке, вспомнила, что проклятье бывшего мужа не ограничивало её от близости с противоположным полом окончательно. Её могут захотеть, но так, какие-то там маргиналы, которых все маститые и почитаемые боги считают плохими. Но на этот счёт у матери Земли была своя философия. Первые могут стать последними, а первые – последними. Всё меняется на поверхности планеты, переоцениваются ценности. Те, на кого сегодня смотрят, как на святых, завтра будут подвергнуты сомнениям, а завтра объявлены и вовсе чем-то неподобающим. Значит, не стоит пренебрегать кем-либо. Сегодня случится ей сойтись с отверженным, а завтра всё сойдётся к тому, что на самом деле она была близка с избранным.
