Текст книги "Нана и Мохан. После сумерек богов (СИ)"

Автор книги: Динна Астрани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 44 страниц)

Мохан грустно улыбнулся:

– Не буду с тобой спорить. И в пору сейчас свалить всё на сценарий судьбы. Но тогда мы пошли на поводу у Брахмы, потому что показалось, что нет другого выхода. Сарасвати была так своевольна и упряма, что это действовало на нервы всему пантеону. А когда все увидели кротость и смирение Гаятри, всё-таки появилась надежда, что Сарасвати одумается, увидев пример перед глазами, какой должна быть хорошая жена. И будет стыдиться выглядеть строптивой на фоне женщины, происшедшей из смертных, но поведением гораздо лучшим, чем у великой богини.

– И что, одумалась?

– Вроде бы, поначалу – да. Даже не стала прогонять Гаятри, хотя Брахма сам предоставил ей право решать, останется Гаятри или нет. Сарасвати даже раскаялась и это было так красиво. Но потом снова стала поступать по-своему, а все обязанности жены, кроме постели, свалила на беднягу Гаятри. Получилось, что взяв вторую жены, Брахма сыграл на руку первой своенравной жене, а не поставил её на место раз и навсегда.

– Выходит, двоежёнство – не выход, – со злорадством в голосе прокомментировала Нана.

– Да и к тому же, виноватым остался Брахма. После сумерек обе жены от него отреклись и сочли себя обиженными. В том числе и кроткая Гаятри.

– А в нашем пантеоне Гера ушла от Зевса. Добровольно, без силы сценария судьбы женщины не стали бы терпеть таких мужчин, как Брахма или Зевс. Женщине хочется иметь единственного мужчину, любить только одного и быть ему верной, но она вправе рассчитывать и на ответную верность.

– Но ведь у нас-то именно так и будет, – обнимая её обоими руками, проговорил Мохан. – И мы прекрасно выстроим и тот жизненный путь, что предстоит нам даже в цепи смертей и рождений. Мы будем снова и снова встречаться в новых воплощениях и не расстанемся надолго. Пусть мы не будем богами, но у нас будут прекрасные кармы: богатство, здоровье, успех в делах, удача, благополучие.

– Чтобы выстроить такой путь, нужна взаимопомощь других богов. Я на свой пантеон не надеюсь. Если бы ты знал, как они гнусно себя вели перед сумерками! Не все, конечно, но многие поддавались на уговоры Геры и Афины. Знаешь, они возненавидели меня после одного случая с призом для прекраснейшей…

– Яблоко раздора?

– О, ты знаешь эту историю?

– Знаю. Уж о тебе-то я всё узнал из книги Судеб. Мне было всё интересно о тебе.

– Мне не терпится также и о тебе всё узнать! Скорей бы отправиться на этот ваш Кайлас и почитать книгу Судьбы. Но сейчас я хочу кое-что сказать об олимпийцах. Гера мне устроила настоящую травлю! Я чувствовала себя дичью, которую травят гончие! Знаешь, это изнуряет, когда тебе постоянно говорят колкости, в поведении чувствуется пренебрежение и по мелочи тебе доставляют дискомфорт. Кто-то скажет, что это пустяки, но когда пустяков слишком много, это уже превращается в проблему. У меня даже были мысли навсегда покинуть этот гнусный пантеон и уйти в месопотамскую вселенную. Пусть без меня устраивают браки и деторождение, поглядела бы я, как это у них получилось бы хорошо. Эта Гера пыталась заниматься моими делами, тоже заделавшись богиней брака и деторождения. И в результате у всех адептов, что молились ей о браке, супружеская жизнь получалась такая же «счастливая», как у неё с Зевсом, – Нана хихикнула. Мохан улыбнулся в ответ. – А кто просил её о детях, ну, у тех дети получались такие же, как Гефест у Геры, – Нана снова хохотнула. – А вот те, кто просил благословения на брак или рождение детей в моих храмах, у них всё складывалось гораздо лучше. Любит эта Гера пытаться пролезть туда, куда голова не пролазит. Подумать только, настроила против меня Гебу, богиню юности, а ведь раньше мы были в дружбе с этой богиней! Правда, я и сама умею работать с энергией юности, так что сделать меня старше она бы не смогла, но само обращение… Всё было уже тогда нехорошо, а уже теперь, когда их царицей стала Фемида, можно себе представить, во что превратилась атмосфера олимпийского пантеона. Наверняка они каждый день кого-то судят и рыскают в поисках врагов и предателей. Вот какую пользу я могу получить теперь от олимпийцев в том, чтобы получить блага для цепи смертей и рождений?

Мохан взял её руку, погладил.

– Не бойся ничего. Нам обоим поможет мой пантеон. Уж я там ещё имею и уважение и влияние. Да я и сам на многое способен, как один из величайших богов. В моей воле власть, сила, здоровье, богатство, везение и много ещё чего. А в твоей – любовь и красота, одни из величайших сил вселенных. Можешь считать своё положение крепким и надёжным и даже не заботиться о том, что твой пантеон не станет тебе помогать.

– Да чем они могли бы мне помочь? – развела руками Нана. – Они всего лишь покровители сил природы и занятий, которые в современном мире не актуальны и нам не пригодятся: ни нашим фибрам, когда мы будем закладывать судьбу, ни в чреде рождений и смертей. Афина – воительница и помогала воинам обрести воинскую славу. А сейчас и войн-то нет. Мирное время. Ещё она покровительница ткачих, но и это моим фибрам ни к чему. Артемида покровительница охоты. Но сейчас и охота – редкость. Это раньше охота кормила, а сейчас фермерство стало источником продовольствия. Аполлон – бог стрелков и искусства. Стрелы или другое огнестрельное оружие тоже отходит в прошлое. Иметь отношение к искусству? Это не всех прельщает, да и талантом не всегда сыт. Богема – не элита. Так что могут заложить в мою карму эти боги? Что можно получить от Зевса с его молниями? Или от Посейдона? Хорошую рыбалку? Обойдусь. А от Аида? Вот Гермес заправляет сделками и денежными делами, это популярно сейчас, да. А какой толк от остальных? Это я им нужна, если они хотят заложить в свои кармы успех в любви и браке. Но раз они меня не ценили, пусть пеняют на себя!

Мохан внимательно слушал её и вдруг расхохотался:

– Послушай, – спросил он, – а почему глава вашего пантеона именно бог грозы и дождя? Разве электричество и дождь – это самое важное во вселенной, разве это главные стихии?

– Нет, просто Зевс сверг предыдущего правителя Кроноса и победил Тифона… Но насчёт стихий ты прав: воздух, атмосфера важнее всего. По настоящему главным всегда был мой отец Уран-Ану.

– Любовь моя, но ведь не воздухом единым живо всё.

– Однако, без воздуха всё погибнет в считанные секунды.

– А как же земная твердь? Что было бы без тверди?

– Эй, ты хочешь сказать, что негодяйка Гея не менее важна, чем мой отец?!

– Я хочу сказать, что все стихии необходимы для жизни, но ими должно руководить нечто высшее, чем они. Разум, способный творить, поддерживать и разрушать при необходимости.

– То есть, как у вас – Тримурти?

Мохан улыбнулся.

– В месопотамском пантеоне также правили три верховных бога – мой отец Ану, Энлиль и Энки. Но Ану всё-таки был чуть-чуть выше. А кто у вас в Тримурти выше двоих других? – Нана тоже улыбнулась – глазами.

– Мы все трое равны, хоть смертные постоянно спорят, отдавая первенство то одному, то другому из нас.

– А я подумала, что ты всё-таки немножко главнее.

– Отчего ты так подумала?

– Ты красивее их. А красота даёт дополнительные силы, уж поверь мне, как богине красоты.

– С чего ты решила, что я красивее Брахмы и Шивы? – снова засмеялся Мохан. – Ты же их ещё не видела.

– Дионису доводилось бывать в вашей вселенной и он утверждал, что Брахма выглядит как старик с седой бородой, а Шива постоянно обсыпан пеплом. Ну, разве может быть красивее тебя старик или усыпанный пеплом?

– Шива не всегда обсыпает себя пеплом, а Брахма при желании может выглядеть молодым. Даже когда читает мантры и у него появляется четыре головы.

– Ого, он прямо как наша Геката! Смертные считают, что у неё три тела, на самом деле она просто умеет изменяться. Когда ей нужна мудрость для принятия сложных решений, она принимает облик пожилой женщины. Требуется быть сильной и выносливой – вот она уже женщина средних лет. А когда она весела и готова к развлечениям, она – юная девушка. И все три облика у неё прекрасны. Она богиня колдовства. Весьма сильная и популярная богиня.

– И всё же странно, что в олимпийском пантеоне самым сильным оказался бог грозы… Хотя у нас бог грома и молний тоже царь богов. Но Тримурти всё-таки выше его. И в некоторых других пантеонах боги грозы главенствуют. Кое-где главным считается солнце.

– А кое-где – богиня правосудия, – задумчиво произнесла Нана. – Теперь, когда Зевс передал власть Фемиде, я уж и не знаю, как соваться в этот пантеон.

– Но ведь правосудие необходимо для поддержания порядка, правильности, законов.

– Да, законы бывают разные… У людей одни законы, у зверей – иные. Даже у преступников есть свои законы. Закон ещё не означает порядок, безопасность и комфорт. До сих пор Фемида поддерживала закон, что был при Зевсе, но вот если она займётся составлением своих законов…

– Ты сомневаешься в их справедливости и рациональности?

– Как тебе сказать… У каждого своё понятие справедливости. Боюсь, что теперь сущность Фемиды вывернется наизнанку. Дрожу от мысли, как всё это будет и надеюсь узнать все подробности из третьих уст, находясь от этого на приличном расстоянии. Ведь она когда-то не пощадила даже собственного сына Прометея, когда сочла, что он стал предателем. Да, он стал предателем, он заслужил то, что с ним происходило, но меня удивляла сталь её воли, когда она его судила вынесла приговор. И ведь не сказать, что она не любила этого сына. Признаться, я хоть и плохая мать всем моим детям, но заставь меня осудить их, я бы, скорее, взяла самоотвод. А она смогла.

– Да, эта ваша богиня сотворена из стали. Лучше на самом деле не иметь тебе дела с этим пантеоном, где она теперь царица.

Они ещё поговорили какое-то время, но как бы ни было приятно влюблённым богам проводить время вдвоём, наступила пора других дел. Мохан должен был отправиться в рай, чтобы там приготовить всё к своей свадьбе, а Нана решила отправиться на Кайлас, чтобы прочесть книгу Судьбы и Мохану было необходимо провести её туда.

Они уже собирались переместиться, как услышали странные голоса, доносившиеся с крыльца пансиона и поспешили туда.

====== Часть 32 ======

Оказалось, что пока Нана и Мохан вели милую беседу в комнате, Шива предстал перед Эрешкигаль, сидевшей на ступенях и курившей трубку. Он был в белоснежном костюме и от него исходил тонкий аромат благовоний, великолепный запах которых мог принадлежать только богу, длинные волосы его были аккуратно расчёсаны и лежали чёрными сверкающими волнами на широких плечах. Ему хотелось о чём-нибудь поговорить с богиней подземного царства и заметил ей, что это не достойно женщины и богини – так пропахнуть табаком. Эрешкигаль фыркнула и дёрнула плечом, с которого сполз рукав широкой блузки и оно обнажилось.

– Ума не приложу, почему никому не нравится всё, что я делаю, – проговорила она. – Раньше смертные осуждали меня за то, что они попадают ко мне в подвал и я их там держу. Боги осуждали меня за то, что я имею влияние на демонов и потенциально могу натравить их на богов, если они со мной поссорятся. А теперь меня осуждают за курение!

– И ещё ты пьёшь не в меру. Всё стало ещё хуже с тех пор, как ты отыскала свиту Диониса и слишком много времени проводишь с ними.

– Кое-кому тоже понравилось в этой свите.

– Этот Дионис имеет какое-то влияние на умы, что смог даже меня убедить пить вино. Это не бог – демон!

– В олимпийском пантеоне не было демонов.

– Наверно, их боги слились с ними воедино.

– Ты говоришь, прямо как Невидимка. Он тоже считал демонами всех, кто не он. Впрочем, демоны не так плохи, как кажется многим. Они как дети. Если подолгу с ними беседовать и говорить им о том, что от их выходок человеческий род может исчезнуть и тогда не нужны станут боги и боги примутся за демонов, то это возымеет действие. Я даже знала некоторых демонов, которым было не чуждо сострадание.

– А ведь и в нашей вселенной среди демонов были исключения из правил… – задумчиво произнёс Шива.

– Тогда, может, ты, бог из Тримурти, лучший друг того самого Калки, знаешь ответ, зачем это было нужно, чтобы их не стало? Неужели зло только в них, а не в людях с их пороками?

– Таков был сценарий судьбы и он открылся Вишну. Калка был обязан сделать это.

– Теперь мы свободны от судьбы. Меня страшит это. Вероятно, поэтому я не могу расстаться с дымом от табака ни на секунду – он относительно уравновешивает меня. Я курю даже когда мчусь в гробу по городу.

– Почему именно гроб ты выбрала транспортным средством?

– Потому что иллюзия существования смерти – это самая смешная и безумная иллюзия во всех вселенных. А мне как раз сейчас именно этого и не хватает: безумия и смеха. Уж я точно знаю, что смерти нет и не было никогда. Я видела живые души без тела, пленённые вместе со мной в замкнутом пространстве, они мыслили и у них были чувства. Где же там была смерть, которой все бояться?

Шива удивлённо приподнял брови:

– Кто бы мог подумать, ты – богиня другой вселенной, но как одинаково мы думаем про это!

– Что ж удивительного? – усмехнулась Эрешкигаль, постучав трубкой о ржавые перила крыльца, чтобы выколотить из неё золу и материализуя в ней новый табак и огонь. – Кто имеет дело с иллюзией смерти, тот понимает, что её нет.

– Я тоже так размышлял, когда, невидимый, время от времени присутствовал на кремациях. Похороны… Сколько в этом философии и пищи для размышлений!

Эрешкигаль снова потянула дым и выпустила из ноздрей.

– Когда-то я думала усовершенствовать Иркаллу, – промолвила она, сосредоточено вспоминая, – я думала создать там что-то вроде Элизиума у Аида. Слышала я давно про этого бога. От душ, которые я отпускала в мир живых, чтобы они, полетав в разных уголках земли, приносили мне истории о нём. Так вот, некоторые из них, особо шустренькие, умудрились побывать в Аиде, а потом вернуться ко мне и давай намекать, что-де в других вселенных в загробных мирах чистые души, не совершившие зла, наслаждаются в подземном рае, а не маются наравне с грешниками – не сидят в кромешной тьме и не питаются глиной или подаяниями с могил, как у меня. Я сразу поняла, что камень в мой огород. Я, конечно, разгневалась, я была в ярости. Но потому подумала, что в этом есть рациональное зерно. Если бы я создала подземный раёк с маленьким подземным солнцем, деревцами, цветочками и ручьями и даже завела там кое-каких певчих птичек, бабочек и мелких зверушек, то я и сама могла бы торчать там чаще, чем в своём дворце с огнями в светильниках. Это было бы веселее, право. Я всерьёз думала над этим, копила для этого энергию, планировала, искала подходящий отсек в подземелье. У меня уже было всё готово, я собиралась уже перевернуть всё с ног на голову…

– Что же тебе помешало это осуществить?

– То, что мешало всегда и всему: супружеская жизнь.

– Пристало ли женщине роптать на супружескую жизнь и мужа? – нахмурился Шива.

– Не пристало. Но Нергал не позволил мне строить этот раёк.

– Что плохого он видел в рае для чистых и благородных душ?

– То, что он сам не мог создать этот рай. Не было дано. Он не смог бы простить женщине то, что она что-то сумела, что не умел он сам.

– Не понимаю! – глаза Шивы округлились. – Не понимаю! Что плохого в том, что жена способна на что-то, на что не способен ты сам?

– Нергал считал унижением, если женщина, его жена, в чём-то превосходила его.

– Но все боги в чём-то превосходят друг друга, не даром мы разделили обязанности.

– Поначалу мы пытали вдвоём перестроить. И у него ничего, совсем ничего не вышло. А я материализовала несколько маленьких солнц, иллюзию голубого неба, у меня начала прорастать зелёная трава возле ручьёв. Это привело его в ярость, он всё разрушил и запретил мне этим заниматься.

– Да он самодур!

– Может быть… Но мне не пристало роптать на супружескую жизнь и на мужа.

– Но… Кто же знал, что этот Нергал так безумен! Даже мне, с моим третьим глазом это было неизвестно! Что за ярость в нём жила, что за гордыня? Если женщина обладает каким-то талантом или способностями, муж должен гордиться этим! И даже наоборот, помочь своей жене проявить их, даже если они сидят в ней глубоко…

Эрешкигаль вынула трубку изо рта и пристально посмотрела в лицо Шивы, как бы изучая его красивые, но грубоватые и не совсем правильные черты.

– Значит, ты считаешь, что муж должен гордиться способностями жены? А если они окажутся выше способностей мужа, как он переживёт такое унижение?

– Для мужчины, имеющего чувство собственного достоинства, это не должно стать унижением. Каждому своё. Муж и жена – единое целое. Всё, что принадлежит одному, принадлежит и другому. Если один достиг славы и успехов, это перейдёт и на другого, как будто это достигнуто вдвоём. Но дело даже не в этом. Я говорю это не к тому, что муж обязан поощрять проявление талантов и способностей жены, потому что хотел бы, чтобы половина её славы и успеха достались ему, вовсе нет. Благородный муж помогает проявиться способностям жены, потому что если это не случится, её способности, не нашедшие применения, начнут угнетать её и лишат счастья. Как жаль, что она этого не поняла…

– Ты о ком говоришь?

– О жене, с которой мы расстались не так давно. О Парвати.

– Ты расстался со своей женой?

– Правильнее было бы сказать, что это она ушла от меня. Всплыли обиды прошлого. Когда-то я целенаправленно не защитил её от полчища демонов, потому что знал точно: она справится сама. Это было необходимо, чтобы в ней проснулась Кали, способная уничтожать демонов. Она произошла от богов, но была смертной, а став моей женой, обрела божественность. В ней дремали колоссальные силы. Не прояви она их тогда, в битве с демонами, не выполни предназначения, кто знает, что бы сотворила эта сила с ней самой? Я пытался втолковывать ей это. Я твердил, что следил за ходом битвы с демонами, не справься она сама, я бы пришёл к ней на помощь. А она ответила: «Может и так. Я не спорю, это воля судьбы, что именно ты стал причиной проявления моей силы. Но кто теперь вернёт мне мою слабость? Став слишком сильной, я перестала ощущать свою женственность. Может, ты и не виноват в этом, ты был всего лишь орудием судьбы, но каждый раз, когда я гляжу на тебя, я вспоминаю о том, что ты стал причиной этому.»

– Она такая же безумная, как Нергал…

– Она не безумна. Вероятно, хоть мы и были предназначены друг другу сценарием судьбы, но не мы выбрали друг друга.

====== Часть 33 ======

Ведя беседу, они не заметили, как за их спинами появились Нана и Мохан.

Но тут особенное явление внезапно отвлекло внимание богов.

Небо, полуденное небо было синее, чистое, без единого облачка. И внезапно его безупречную синеву распороло нечто бесформенно-сверкающее, с розовым оттенком, рассыпавшееся на тысячи ослепительных искр. Можно было подумать, что это праздничный салют, но он проходил беззвучно, а главное, необычные флюиды исходили от этого.

– Как всё это странно! – промолвил Мохан.

Шива и Эрешкигаль поднялись со ступеней и повернулись лицами к Нане и Мохану.

– Вот, Нана, это ещё один бог из Тримурти и зовут его Шива, – произнёс Мохан, поворачивая лицо к Нане и указывая ладонью на Шиву, – а тебя он знает, кто ты, ведь он был со мной рядом, когда я пытался с тобой познакомиться.

Нана и Шива, улыбнувшись, отвесили друг другу приветственные поклоны.

– Мой привет благому богу, одному из правителей Тримурти.

– Мой привет, великая многопочитаемая богиня любви олимпийского и месопамского пантеона.

Однако, долго обмениваться любезностями не пришлось. Явление в небе повторилось многократно: снова и снова небо рождало нечто сверкающе-бесформенное, разрывающееся на искры, как падающие миллионы звёзд.

– Шива, – обратился Мохан к другу, – с твоим третьим глазом ты способен быстрее других понять, что бы значило то, что происходит в небе.

– Да, да, конечно, – пробормотал Махадев и, прикрыв глаза, расставил руки в разные стороны, ладонями вверх.

Мохан, Нана и Эрешкигаль переводили тревожные взгляд то на него, то на сверкающего от изобилия искр небо.

Наконец, Шива открыл глаза и навёл их на троих богов, вопросительно взиравших на него. Во взгляде его тёмных суровых глаз отражался ужас.

– Рушится рай, – прочеканил он. – Наш рай. Тримурти.

Теперь страх появился в глазах Мохана.

– Он медленно разрушался до сих пор, – промолвил он. – Ты хочешь сказать, что теперь он разваливается полностью?

– Да. Всё до основания. Нашему раю пришёл конец.

Нана подумала, что конец раёв наступил уже давно. После того, как она выбралась из Тартара, она успела побывать в опустевшем Верхнем Мире, побродить между наполовину исчезнувшими дворцами богов. Она обнаружила там своё зеркальце – давнее благословение отца и только его и унесла с собой. А через несколько дней после этого события Верхний Мир перестал существовать. И она даже не знает, искрило ли вот так небо, когда месопотамский рай исчез окончательно. Возможно, прощальные звёзды падали ночью или она и Эрешкигаль были пьяны в драбадан и валялись без памяти.

Да и гора Олимп перестала быть пристанищем богов. Великая гора, с которой по нескольку часов падали сброшенные боги, наказанные Зевсом, значительно просела и стало обыкновенной горой, доступной смертным.

А Шива продолжал:

– Но это ещё не всё. Кажется, некоторых малых богов и апсар затянуло в жерло Эреба. Мы обязаны немедленно прити к ним на помощь.

– Мы с сестрой можем чем-то помочь? – спросила Эрешкигаль.

– Нет, – лицо Мохана сделалось суровым. – Лучше останьтесь здесь. Так будет спокойнее. Мы со всем справимся.

Он наспех попрощался с Наной, поцеловав её, и они вдвоём с Шивой исчезли из поля зрения богинь.

– Это всё очень серьёзно, – с тревогой прокомментировала Нана. – Что если теперь достаточно долго я не увижу Мохана из-за этих событий? Это ведь не шутка: потерять рай.

Эрешкигаль пожала плечами:

– Я не знаю. Я никогда в раю не была. Но мне было бы и в аду неплохо, если бы не… Мы поговорили об этом немножко с Шивой.

– Ого! Ты так хорошо знакома с этим богом, что разговор у вас дошёл до личного?

– У меня было странное чувство, как будто я знаю его уже давно и он поймёт меня.

Нана опустила голову, прикрыла ладонью улыбку.

– Мне всегда не хватало именно понимания, – добавила Эрешкигаль.

Насчёт нелёгкого сосуществования в плену подземелья с Нергалом – тут Нана могла отлично понять Эрешкигаль. Нана ненавидела Нергала за то, что он слишком отличался от других мужчин, которых она так или иначе умела заставить относиться к себе снисходительно, уступить. Обычно она делала это с помощью лучезарной улыбки: широкой, сверкающей белоснежными зубками, играющей ямочками на щеках, а главное, она научилась улыбаться глазами, до умопомрачения обаятельно их сощурив – так, по-доброму, игриво, искристо, поблёскивая озорными глазками под пышными длинными ресницами… Если это не срабатывало, она отыскивала слабости в мужчинах и умело ими манипулировала. Иногда приходилось прибегать к крайнему средству: истерикам, которые никто не выносил. А на Нергала не действовало ничего. Он всегда смотрел на богиню Инанну так, как будто видел её насквозь и презирал.

Впрочем, создавалось впечатление, что он презирал чуть ли не всех богов Верхнего Мира, включая его главу – бога Ану. Однако, он не пропускал ни одного пиршества, но всегда заявлялся на них с таким видом, что становился похожим на тигра, ненароком забредшего из леса в человеческое жилище и готовившегося к атаке. Он омрачала пиры своим диким поведением и когда, наконец, он избавил богов Верхнего Мира от своего присутствия, навсегда переселившись а Иркаллу, боги на радостях устроили самый грандиозный пир, какого не бывало прежде.

Энлиль тоже был дик, потому что очень редко говорил нормальным ровным голосом, а почти всегда кричал, как будто ругался, не гнушался он и сквернословия. Но к его воплям боги привыкли, зная: когда он сердился по-настоящему, у него от гнева глаза начинали смотреть в разные стороны и на земле непременно начинались бури и ураганы. Но и к нему Инанна отыскала подход, а вот к Нергалу – нет.

Она не боялась никого из трёх верховных божеств: ни диковатого Энлиля, ни своего собственного отца, ни Энки, который добродушием и незлопамятностью и вовсе напоминал ей бывшего мужа Гефеста. Она частенько с внутренним весельем вспоминала случай, как выманила у него таблицы судеб, подпоив вином Диониса, делающим многих сговорчивыми. Она села в небесную лодку, прихватив с собой таблицы и пока Ниншубур усиленно гнала лодку вперёд, Инанна успела использовать несколько таблиц. В одну из них она вписала пожелание стать богиней урожаев и всё исполнилось. Кроме того, что она была богине любви и красоты, она стала, к тому же, шумерской Деметрой, завладев властью над урожаями, а значит, продовольствием этой вселенной. Потом она пожелала стать богиней войны. Но не воительницей, вроде Афины, а просто богиней, которой можно было помолиться, принести жертвы, а взамен получить благословение и успех в ратном деле. Она также взяла под контроль некоторые природные явления, научившись вызывать дождь, засуху, холод или жару. Она стала и богиней женских энергий. Она было увлеклась и чуть было не использовала все таблицы на удовлетворение своих амбиций, но потом опомнилась, что слишком много на себя возьмёт и это осложнит ей жизнь.

Слуги Энки, протрезвевшего от вина и понявшего, что он совершил, отдав таблицы судеб Инанне, и пославшего вслед за ней погоню, настигли было её лодку. Инанна уже успела получить желаемое и можно было отдать оставшиеся таблицы, но ею овладел азарт удержать их при себе во что бы то ни стало. Она села на них сверху и ответила слугам Энки такой слёзной истерикой, что они заткнули уши и оставили её в покое, побежав жаловаться на неё своему хозяину.

Энки, в свою очередь, помчался с жалобой на неё к её отцу Ану и тот вызвал её, чтобы разобраться в этом.

– Что это на тебя нашло, доченька, что ты напоила каким-то странным вином Энки и стала просить у него таблицы судеб? Верни! Слышишь? Немедленно отдай Энки таблицы судеб!

Инанна уже была готова поступить так, как велел отец, но азарт, чувство игры и желание удержать трофей всё ещё не отпускали её и она жалобно заголосила:

– Отец, но Энки сам мне подарил, я не крала!

И снова разразилась такой истерикой, что Ану и Энки также закрыли уши. А потом Энки замахал руками:

– Ладно, ладно, пусть забирает таблицы, я-то себе ещё сделаю!

Так просто всё сошло с рук тогда и даже остались с Энки друзьями, ведь именно он вытащил её тогда из переделки в Иркалле.

А вот с Нергалом она бы не решилась играть в такие игры. Нет, нет, не решилась бы!

Она присела в кресло, загрустив. Вспоминать прошлое больше не хотелось. Там, в прошлом, не было Мохана. Вечность прожила – и без него. А сейчас рассталась всего несколько минут назад – и уже скучает.

Эрешкигаль не сиделось на месте. Вероятно, прожив беспокойную судьбу, она никак не могла обрести внутреннего равновесия. А в последнее время она вновь начала общаться с душами умерших – неприкаянными существами, для которых в этом мире больше не было пристанищ в виде загробных царств, вернуться в Хаос они не решались, а возродиться в новом теле также было не так-то просто. Вот и теперь она завела разговор с кем-то невидимым и ради этого даже переместилась сквозь стену в жилище Мохана. Вероятно, она не желала, чтобы это слышала Нана или как-то её отвлекала.

И тут Нане показалось, что кто-то ещё присутствует в комнате, которую только что покинула Эрешкигаль.

– Ну, кто это ещё тут торчит? – раздражённо проворчала она.

Тут же как из воздуха перед ней соткалась щуплая невысокая фигурка рыжеволосой девушки. Было трудно понять, одета эта девушка или нет: её облачение состояло из ремней кроваво-красного цвета, опоясывающих под грудью, крест-накрест спускавшихся на живот, слабо прикрывавших мохнатый рыжий лобок, и таким же крестом охватывавших худощавые бёдра. Девушка не сводила с Наны нахальных мутно-зелёных глаз и на тонких губах её играла наглая улыбка.

– Привет тебе, бабушка, – бойко поздоровалась она и плюхнулась в кресло напротив.

– Не смей называть меня бабушкой! – с раздражением проговорила Нана. – Я вообще не разрешала тебе появляться в моём жилище и разговаривать со мной! Кто ты такая, чтобы позволять себе такие вольности со мной, Инанной?!

– Как это – кто такая? – девица, кажется, нисколько не обиделась. – Ты же меня видела как-то и знаешь, что я – дочь одного из твоих сыновей. И почему бы внучке не позволить вольности со своей родной бабулей? – она хихикнула.

– Со мной даже дети не держат себя за панибрата, Аграт-бат-Махлат, – голос богини любви сделался холодным. – А внукам не позволено это и подавно. Если ты не возьмёшь более почтительный тон и будешь пустословить, я тебя вышвырну вон. Если ты хочешь сказать мне что-то, что считаешь важным, то изволь уважать мой статус.

– Каждый по-своему выражает уважение. Для меня, отродья демона, как бальзам на сердце вспомнить, что моё происхождение исходит от самой яркой звезды месопотамского пантеона – Инанны, – Аграт-бат-Махлат закинула ногу на ногу и покачала острой коленкой. – Эээээ, как же мне не повезло родиться твоей дочерью, пусть даже от смертного, от демона, да хоть от козла! – она хихикнула. – Какая разница, кто отец если мать – сама Инанна? Эээээ, была бы я твоей дочерью, вот бы была моя судьба, как нынче говорят, в шоколаде!

– С чего это ты решила? – надменно усмехнулась Нана. – Я, кажется, никого из своих детей шоколадом не обкладывала. Весь шоколад я всегда берегла для себя, это известно обоим пантеонам, к которым я принадлежала.

– Ну, не скажи, – Аграт-бат-Махлат задёргала плечиками и принялась извиваться и ёрзать на месте, – не скажи, – она опять нервно захихикала. – Ты всем своим детям дала бессмертие, просто так, за то, что они твои дети. А вот мне пришлось выслуживаться перед папаней, чтобы бессмертие получить. Ээээээ, на что я только не шла, на что не шла! А будь я твоей дочкой, ты просто сделала бы меня бессмертной – и я бы не знала забот и всего того, что мне пришлось вынести.

– Это да. Я постаралась дать бессмертие всем своим детям. Только на этом мои заботы о них кончились.

– Это потому, что у них не хватило ума постоянно о чём-то просить тебя. А ведь начни они одолевать тебя просьбами, я уверена, ты бы не отказала.

– С чего ты решила?

– Ну, как же. Я же знаю эту историю, как ты водила Света в Верхний Мир на совет богов, чтобы дать ему возможность выслужиться. Жаль, он эту возможность так бездарно профукал. А я-то уцепилась бы за это, ох, уцепилась! Инанна, я бы ходила за тобой лисьим хвостом, я бы молила: «мама, мама»! – пропищала она и, сложив молитвенно ладошки, бухнулась с кресла на колени. – Мама, я хочу стать великой, мамочка, поделись со мной теми табличками судеб, впиши, ну випиши туда, пожалуйстаааа, чтобы я обрела какой-нибудь талант или способность насылать какие-нибудь болячки на смертных или камнепады или саранчу или клещей в затхлые матрацы, только пусть бы и мне повсюду строили храмы и шёл бы дым от жертвенных алтарей, как тебе! И пусть бы все мужчины, что привлекут мой взор, стали моими! А если бы я была также похожа на тебя, как Свет? – закричала она, вскакивая и снова шумно падая в кресло. – Один в один, лицо в лицо? Если бы я была так похожа на тебя, если бы твоя красота была моей? Ах, ну разве мне могло так повезти, чтобы Инанна была моей матерью?