Текст книги "Бог войны (сборник) (СИ)"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 198 (всего у книги 205 страниц)

* * *

Кошачьи глаза задумчиво прищурились, а их владелец тихонько присвистнул, обдумывая последнюю жалобу Вулфры. Происходили странные вещи, признал он; вещи, которых он не ожидал и которые не допускались его планами. Конечно, этого следовало ожидать, и попытка учесть все непредвиденные обстоятельства приводила к неуклюжести, вот почему он обычно допускал определенную... гибкость в своих стратегиях. Слишком много лазеек, к сожалению, могло быть смертельно опасным, и он видел сквозь полуправду Вулфры суть ее отчета. Он понял ее мотивы и отверг их, но то, что она сообщила, все еще могло стоить его внимания.

Дракон пересек Драконью защиту. Это было редкостью, и к этому нельзя было относиться легкомысленно, но и неслыханным это тоже не было, и он мысленно перебрал список красных драконов, как и Вулфра. Торкрач или Торфрио, решил он, и у него пока не было желания вступать в бой с этой парой отца и сына. У драконов долгая память, и, возможно, со стороны карнэйдосцев было неразумно заставлять их служить на войне. Тем не менее, Драконья защита заперла их в их маленьком безопасном убежище на холмах Скарту, бессильных причинить вред кому-либо за его пределами, кроме как в целях прямой и личной самообороны. Лучше всего принять несколько дополнительных мер предосторожности, но пока защита стояла, угроза была незначительной, даже со стороны Торфрио.

Но даже с учетом этого, к северу от Торфо действительно могло быть проявление дикого волшебства, и это беспокоило его, потому что Венсит был единственным диким волшебником. Вполне возможно, что наблюдатель Вулфры неправильно понял то, что он видел, но с такой же вероятностью он этого не сделал. Так что это действительно мог быть Венсит, но зачем ему рисковать, выставляя себя таким образом напоказ? Он прикрыл себя чарами, которые, как он знал, Вулфра никак не могла пробить, но он также знал о существовании сети наблюдателей баронессы. Зачем выдавать свое положение вспышкой дикого волшебства, которую даже полуслепой солдат без малейшего таланта к искусству не мог не заметить после того, как он зашел так далеко, чтобы лишить ее каких-либо сведений о его местонахождении? И все же, если это был не Венсит, то что же это было?

Он перестал насвистывать и повернулся к книжной полке, проводя кончиком пальца по корешкам книг, которые пережили само падение. Многие из них были взяты из личной библиотеки самого первого лорда Карнэйдосы, и обереги, защищавшие эту коллекцию, были достаточно сильны, чтобы устоять даже перед лицом последнего, отчаянного контрудара Белого Совета. Правда, некоторые из них были немного подпалены по краям, но это не повлияло на их содержимое, и он присел на край своего стола, когда нашел то, что искал, и открыл его с почтением, которого оно заслуживало.

Драконы были диким волшебством, и не было никаких сомнений в том, что красный с надлежащей подготовкой и силой мог защитить себя от прорицаний практически любого волшебника. На самом деле, он наполовину помнил...

Он пролистал указатель до записи, которую, как ему казалось, он вспомнил, и его губы скривились в усмешке, когда он нашел ее и открыл нужную страницу. Его брови изогнулись, когда он просмотрел текст и подтвердил свою фрагментарную память. Это было даже более... откровенно, чем он помнил, и его улыбка стала шире, когда он обдумал лучший способ использовать это. Должен ли он связаться с Вулфрой и прочитать ей краткий трактат о брачных привычках драконов? Это, безусловно, было бы забавно, и это могло бы даже объяснить демонстрацию в Колвании. Даже если бы это было не так, это можно было бы сделать, и предположение, что один из красных искал партнера за пределами защиты, дало бы ему повод отказать ей в дальнейшей власти.

Он продолжил насвистывать, мысленно сочиняя свою маленькую лекцию, тщательно взвешивая выбор слов в поисках тех, которые позволили бы извлечь максимум удовольствия из ситуации.

* * *

– Почему мы направляемся на север? – спросила Чернион. Пока они ехали, день протянул к ним свои усталые руки, и ее вопрос нарушил уютную тишину.

– У меня есть свои причины, пограничная стражница, – весело ответил Венсит.

Она подождала, но он больше ничего не сказал, и когда она искоса посмотрела на него, он ответил сардонической усмешкой. Будь он проклят! У нее больше не было терпения или желания играть в игры, потому что она чувствовала приближение кризиса за этим ложным спокойствием, и она была плохо подготовлена к встрече с ним. Все еще оставалось слишком много двусмысленностей, слишком много намеков на то, что события скатываются к катастрофической конфронтации, и ее собственная двойственность по отношению к Кенходэну была более тревожной, чем она хотела признаться даже самой себе.

– И каковы же эти причины? – сладко спросила она, скрывая свой кипящий гнев на саму себя за то, что попалась на приманку, которую он так умело провел мимо нее. И ее соответствующий гнев на него за то, что он не оставил ей выбора.

– Во-первых, – сказал он через мгновение, – у Вулфры есть не только тайные сторожевые псы, и ее наблюдатели, безусловно, напряженно следят за нами в этот момент. Мы не более чем в двадцати лигах от нее, и я хочу обойти те районы, которые они могут видеть.

– А во-вторых? – нетерпеливо подсказала она тридцать секунд спустя, когда он не выказал никаких признаков продолжения.

– А во-вторых, со временем станет ясно...Элрита.

Она услышала укус, когда он назвал ее вымышленным именем, и потребовалось все ее с трудом заработанное мастерство, чтобы просто кивнуть в знак согласия. Теперь это было почти открыто между ними, но не совсем, и она поняла его предупреждение. Ей было что скрывать, гораздо больше, чем ему, и она должна была принять его секреты или увидеть, как ее собственные тайны будут раскрыты Базелу и Кенходэну... в этот момент она больше никогда не будет проблемой для Венсита из Рума.

Что ж, пусть он посмотрит сам. Очевидно, была причина, по которой он не снял с нее маску, и эта причина – какой бы она ни была – могла скорее привести к его гибели, чем к ее. Некоторые люди держали гадюк в качестве домашних любимцев, но удовольствие от обладания змеями не делало их менее смертоносными. Эта мысль понравилась ей, и она мило улыбнулась волшебнику, напомнив себе, что ее клыки остры, когда придет время их показать. Пусть Венсит из Рума помнит это!

* * *

Волшебник с кошачьими глазами наблюдал за своим кристаллом с молчаливым восхищением, несмотря на свое веселье. Вулфра лежала в парусиновом кресле на вершине своей башни, обнажившись на солнце, и он должен был признать, что у нее была прекрасная женская фигура. Какая жалость.

Его взгляд метнулся вниз, чтобы исследовать пещеру меча, и он отметил, что она приложила еще больше усилий к заклинаниям-ловушкам между лабиринтом и собственно пещерой. Это было хорошо, но присутствие ее грамерхейна в комнате меча было плохим, особенно в свете ее солнечных ванн.

Он потратил годы, изучая привычки Вулфры, учась проникать в ее разум и мысли, и поскольку он это сделал, он точно знал, о чем она сейчас думает. Для нее имело смысл перенести свой командный пункт поближе к мечу, но ее решение понежиться на солнце как можно больше доказывало, что она намеревалась вскоре переехать и остаться там на все время, и это заставляло задуматься.

Ей не понравилась его проповедь о разведении драконов, хотя она и пыталась скрыть свою ярость. Но предположим... просто предположим, что она планировала переехать в пещеру, чтобы быть уверенной, что она и Венсит действительно встретятся лицом к лицу. Учитывая соотношение сил, волшебник с кошачьими глазами ожидал, что она будет держаться как можно дальше от Венсита, но что, если она захочет пообщаться с диким волшебником до того, как они вступят в бой? Она едва ли была ровней волшебнику с кошачьими глазами, но это не означало, что для нее было невозможно узнать – или догадаться – гораздо больше о его истинных планах, чем он полагал раньше. Вполне возможно, что она узнала что-то достаточно ценное, чтобы действительно надеяться предать его в обмен на свою собственную жизнь. Венсит не был известен тем, что проявлял снисходительность к любому, кто нарушал его драгоценные Правила, но все всегда бывает в первый раз. И если Вулфра действительно обнаружила что-то важное о личности или намерениях волшебника с кошачьими глазами, она вполне может решить, что стоит посмотреть, не превратит ли это ее в исключение из политики Венсита по уничтожению любого темного волшебника, который привлек к себе его внимание. В конце концов, она была бы не более мертвой, если бы обнаружила, что не смогла убедить его, что ее информация стоит ее жизни, и при данных обстоятельствах знание того, что она ткнула пальцем ему в глаз перед смертью, доставило бы ей определенное последнее удовольствие.

В кошачьих глазах плясал беззвучный смех, когда они вернулись к загорающей волшебнице. Бедняжка Вулфра была такой предсказуемой! Ее действительно было жаль, подумал он, оценивающе глядя на нее. Он мог бы использовать полноправную партнершу с ее красотой и коварством, если бы только ее сила соответствовала ее амбициям или красоте. Но этого не произошло, что низвело ее до роли приманки.

Это был такой позор. И все же не стоит позволять ее предательству увенчаться успехом. Он мог бы убить ее сейчас, но этому недоставало утонченности, и не было никакого способа, чтобы это не вызвало подозрений у Венсита, если бы он услышал об этом. Как бы то ни было, бедняжка совершенно не подозревала о том, как он улучшил ее заклинания в пещере, или о том, что теперь он контролировал эту особенно мерзкую гадость, а не она. Все, что ему нужно было сделать, это дождаться подходящего момента, и тогда – пуф! – больше никакой Вулфры... и, возможно, больше никакого Венсита.

Он раскачивался от смеха, жестом выключая кристалл.

* * *

Кенходэн последовал за неуловимым звуком к краю небольшой, но крутой впадины и удивленно моргнул, когда понял, что гудение исходит от Венсита. Почему-то напевные застольные песни и скандальные частушки о барменшах, испытывающих отвращение к одежде, не ассоциировались у него с могущественным колдуном из всех древних сказаний. Но, очевидно, он был бы неправ на этот счет, и его моргавшие глаза сузились, когда он перешагнул через край впадины, соскользнул на ее дно и столкнулся лицом к лицу с ухмыляющимся Венситом. Не улыбающимся, а именно ухмыляющимся.

– Что, если я могу спросить, так забавно? – тихо спросил Кенходэн, когда он скользнул к дну.

– Прошу прощения? – Венсит перестал напевать и поднял бровь.

– Я спросил, что тебя так забавляет.

– Ой. Я просто размышлял о природе черных волшебников.

– Это смешно?

– Нет, но иногда это забавно.

– Забавно, он говорит! – Кенходэн покачал головой и скользнул достаточно далеко вниз, чтобы сесть, прислонившись к склону напротив Венсита, в то время как он кисло смотрел на волшебника. – Все, что они пытаются сделать, это убить нас и – предполагая, что я правильно понял из всех твоих намеков и предчувствий – завоевать Норфрессу и поработить каждого человека, живущего на ней. Если это забавно, боги хранят нас от всего, что ты сочтешь смешным!

– Их поступки редко бывают забавными, – признал Венсит, доставая из рюкзака трубку, – но то, как они строят свои черные планы, в некотором роде действительно довольно забавно.

– Не хочешь ли ты объяснить это?

– Почему нет?

Волшебник не торопясь набил трубку, примял табак большим пальцем, убрал кисет и щелкнул пальцами. На кончике его указательного пальца зажегся огонек, и он поднес его к трубке, глубоко затянулся, пока табак не разгорелся, и – наконец – выпустил струю дыма, прежде чем убрать пламя с руки.

– Волшебники, – сказал он наконец, – чрезвычайно предсказуемы, когда они черные или белые. Оттенки серого могут напрягать воображение, но с черным и белым легко, потому что решения любого мастера отражают – или формируются, если хотите, – его основную ориентацию. Хитрость заключается в том, чтобы выяснить, какими данными располагает ваш оппонент. Если ты знаешь то, что знает он, довольно просто примерно определить, что он будет делать с этими знаниями.

– Я понимаю это... думаю. Но что делает это таким забавным именно сейчас?

– Наблюдаю за черными волшебниками в действии, и они не намного чернее Вулфры. Они все убеждены, что они намного хитрее любого белого волшебника, и она и ее союзники не являются исключением из этого правила. – Он усмехнулся и выпустил струю дыма в тускнеющее небо. – Полагаю, они так думают, потому что мы всегда держим свои обещания, и это главная причина, по которой белые волшебники, как правило, не очень часто желают давать обещания. С другой стороны, это также объясняет причины, по которым мы можем доверять нашим союзникам, но ваш типичный черный волшебник никогда по-настоящему этого не поймет, потому что он приравнивает хитрость к предательству. Он думает, что вы не можете быть по-настоящему хитрым, если не планируете предавать – или, по крайней мере, допускаете виртуальную уверенность в том, что вас предадут – других. Это действительно довольно печально, но каждый черный волшебник, кажется, глубоко внутри убежден, что он лично изобрел предательство... или, по крайней мере, усовершенствовал его.

– И ты находишь это забавным?

– Конечно, нахожу! Подумай обо всех карнэйдосцах, каждый из которых замышляет предать других и одновременно тратит половину своей энергии, просто защищаясь от ответного предательства. Подумай, чего они могли бы достичь, если бы только доверяли друг другу настолько, чтобы действительно работать вместе! Разве не забавно, когда они калечат себя, пытаясь быть "хитрыми"?

– Полагаю, что да, – признал Кенходэн.

– Это также полезно. Они презирают нас за нашу честность, но они не ценят того, что честность – это то, что позволяет нам находить своих надежных союзников в течение нескольких часов. И они, похоже, не могут понять, что мы понимаем их точку зрения и включаем ее в наши собственные расчеты. Мы такие грубые, лишенные воображения люди, что они никогда не подозревают, что мы можем использовать их собственное предательство против них.

– Как? – с любопытством спросил Кенходэн.

– Один из способов – сделать так, чтобы им казалось выгодным отказаться от союзника ради временного преимущества. Другой способ – отказать им в информации или, что еще лучше, скормить им тщательно подобранную информацию. Это рискованно, но иногда это действительно позволяет диктовать им стратегию так, что они даже не осознают, что ты сделал.

– Полагаю, это полезно, – задумчиво произнес Кенходэн. – Но предательство – даже со стороны врага – вызывает у меня беспокойство. В конце концов, предательство стало причиной Падения.

– Нет, – тихо сказал Венсит, его веселье внезапно исчезло. – Нет, предательство не было причиной Падения... или, во всяком случае, не единственной. Настоящей причиной было самодовольство.

Брови Кенходэна изогнулись, и волшебник пожал плечами. Это был усталый жест человека, уставшего и измученного, но далеко не побежденного, и он с мрачным выражением лица прислонился к берегу рядом с Кенходэном.

– Видишь ли, Кенходэн, Правила никогда не были каким-то вечным законом природы, и Оттовар и Гвинита вообще не имели морального "права" создавать их. Они сделали это, по-настоящему не посоветовавшись с другими волшебниками Контовара, исключительно благодаря своей собственной силе. В конечном счете, их создание укрепило их власть, потому что их подданные знали, что только ограничения Правил стоят между ними и черным колдовством, что является одной из причин, по которой империя Оттовар просуществовала так долго. И это правда, что ограничения были основаны на их решимости защищать других. Но верно и то, что Правила всегда были искусственными – как глаз урагана, и тем, что могло поддерживаться только до тех пор, пока заставляли их поддерживать, и это было то, о чем их потомки могли забыть только на свой страх и риск, потому что не все хотели, чтобы это продолжалось.

– В самом прямом смысле Оттовар и Гвинита заковали каждого волшебника в цепи. Они были правы, поступив так, но отказ кому-либо в праве использовать свои собственные способности в полной мере, так, как ему кажется наилучшим, порождает ужасное негодование. Это верно для любой способности, но это еще более верно для волшебников, потому что в тех, кто может прикоснуться к искусству, есть сила, страсть, подобная лихорадке. Это принуждение, и не каждый волшебник чувствует себя обязанным использовать свои способности во благо. Даже на пике их империи были волшебники, которые хотели бы быть тем, кого мы называем "черными", и не видели причин – кроме грубой силы Оттовара и Гвиниты – почему они не должны быть именно такими.

– Оттовар и Гвинита, конечно, знали это, вот почему Оттовар дал Ханалу Корону Оттовара. Его собственная способность создавать Правила в первую очередь проистекала из того факта, что он был одновременно волшебником и воином – и при этом диким волшебником, что означало, что он был очень долгоживущим. Его наследники жили намного дольше, чем большинство людей, но не все они собирались стать волшебниками, и он знал это. Поэтому он дал им Корону, главной функцией которой было обнаружение черного колдовства. Когда совершалось черное деяние, носитель Короны немедленно это чувствовал и знал, где это произошло. Затем Оттовар объявил Совет Оттовара острова Рум центром изучения и преподавания искусства волшебства, постановил, что любой волшебник должен пройти обучение, проверку советом своих коллег и получить лицензию, прежде чем ему вообще будет разрешено практиковать искусство. А затем он потребовал, чтобы Совет наказывал черное колдовство смертью под руководством императора.

– И это сработало. На самом деле, это сработало слишком хорошо.

– Где же что пошло не так? – в замешательстве нахмурился Кенходэн. – Как что-то подобное могло сработать "слишком хорошо"?

– Боюсь, легко. Видишь ли, Корона была слишком успешной. Все знали, что она обнаруживает темных волшебников до того, как они причиняют серьезный вред – даже Совет знал это и полагался на нее для предупреждения, а не для разработки других средств обнаружения, пока безопасность королевства от черного колдовства полностью не стала зависеть от Короны.

– Но у Короны были другие возможности. Ни одно устройство не может видеть континент без побочных эффектов, и одним из преимуществ Короны было то, что она давала императору способность чувствовать мысли тех, кто его окружал. На самом деле, если бы он не был чрезвычайно сильной и хорошо тренированной личностью, он не мог бы их не читать. Хуже того, все знали, что всякий раз, когда император надевал корону, он читал их мысли, хотел он того или нет.

Венсит покачал головой в сумерках.

– Никто не хочет, чтобы его мысли были известны, независимо от того, кому. У самого честного человека есть какие-то воспоминания, которые он хотел бы сохранить в секрете, и кто должен винить его? Есть причина, по которой маги тщательно обучаются и клянутся избегать именно такого рода вторжений, и способность любого когда-либо рожденного мага намеренно вторгаться в чужие мысли меркнет по сравнению с тем, что Корона непреднамеренно делала в голове любого, кто недостаточно силен и недостаточно хорошо обучен этой силе, чтобы избежать этого.

– В течение первых нескольких столетий это не вызывало особых проблем, потому что память о неконтролируемом волшебстве делала вторжение терпимым, если не сказать приятным. Но время шло, память и опыт отступали, и люди, которые выросли до совершеннолетия под защитой трона Грифона и ограничений Правил, постепенно чувствовали себя менее защищенными. Было достаточно понятно, что при таких обстоятельствах им становилось все более неловко из-за того, что их секреты были известны, и ситуация ухудшалась по мере того, как кровь Оттовара и Гвиниты редела, а оттоварцы производили все меньше правителей с врожденным талантом или силой, чтобы контролировать эффект.

– Случилось неизбежное, и на самом деле несправедливо обвинять оттоварцев. Я полагаю, это правда, что они забыли об опасностях, которым их Дом поклялся противостоять, но вряд ли они были одиноки в этом. В конце концов, по мере того как проходили столетия, а Войны волшебников не возобновлялись, они решили, что обязаны сохранять душевную неприкосновенность своих подданных, и надевали Корону все реже и реже. Наконец, они приняли практику ее ношения исключительно для государственных мероприятий.

– И это было началом катастрофы. Поскольку Корону носили реже, шансы нарушить ограничения Правил стали более распространенными, и появилась горстка действительно злых практиков. И они научились. Они сформировали Совет Карнэйдосы, чтобы противостоять Совету Оттовара, обучать и дисциплинировать свои собственные ряды, но там, где Совет Оттовара ограничивал искусство защитой не-волшебников, карнэйдосцы закрепили неограниченное использование искусства в интересах меньшинства, которое могло командовать этим искусством.

– И Совет Оттовара не смог их обнаружить. Совет знал – знал – что Корона защищает всю империю, даже когда это уже не было правдой. И все же это было почти правдой, поскольку до тех пор, пока Корону носили хотя бы изредка, ни одно темное деяние не могло быть слишком вопиющим, чтобы оно не произошло, когда Корона случайно оказывалась на голове императора.

Венсит сделал паузу, чтобы снова раскурить трубку, и тяжело вздохнул.

– Но великое зло вырастает из малого зла, Кенходэн, и карнэйдосцы втайне постепенно становились сильнее. Правила сковывали их, но они работали и учились, планируя день, который больше не будет правдой. И, наконец, они нашли способ сделать так, чтобы этот день настал.

Его голос стал очень мягким, печальным, прежнее веселье исчезло.

– Император Клерес был сильным правителем, Кенходэн, и он подозревал, что происходит. Он надевал Корону чаще, чем ее носили за последние два правления вместе взятые, и он заставил Совет Оттовара делать то, что самодовольство давным-давно мешало ему делать: совершенствовать другие средства обнаружения черного колдовства. Но он опоздал. Карнэйдосцы собрали слишком много власти и создали союз, который был нечестивым во всех смыслах этого слова – союз, объединивший все фракции, ненавидевшие имперскую власть: темных волшебников, тех, кто поклонялся Богам Тьмы, и – всегда – тех властителей, которые лелеяли амбиции на еще большую власть. Трое величайших дворян Оттоварской империи бросили вызов императору и отвергли Правила, и в Контоваре началась гражданская война.

Кенходэн наблюдал за лицом волшебника в сгущающихся сумерках и видел страдание на его чертах. Его глаза, горящие диким огнем, были искажены болью, и он смотрел вниз, в пылающую чашу своей трубки, как будто это был грамерхейн.

– И каким-то образом – по сей день я не знаю как – карнэйдосцы совершили самое отвратительное преступление в истории Контовара. Они украли Корону Оттовара и спрятали ее так хорошо, что с тех пор ее не видел ни один живой глаз. Они не могли уничтожить ее, потому что Оттовар вложил в ее создание слишком много дикого волшебства. Уничтожить ее означало бы высвободить это волшебство, уничтожив не только тех, кто его высвободил, но и каждого волшебника, чернокнижника и ведьму в радиусе тысяч и тысяч лиг. Никто не знал, сколько бы погибло, и никто не осмеливался это выяснить.

– Но им не нужно было уничтожать ее, потому что простая кража высвободила Темных лордов во всей их мощи. Клерес назначил меня лордом Совета Оттовара за пять лет до того, как была украдена Корона, но этого было недостаточно, чтобы исправить наше пренебрежение, и нам мешали Правила. Но не им, и они потратили десятилетия на совершенствование непристойно мощных атакующих заклинаний. У нас этого не было, и это было все, что мы могли сделать, чтобы парировать их тайные атаки, и мы не могли – не хотели – набирать наши армии так, как они набирали свои: заклинаниями порабощения и призывами из самых темных уголков каждого ада. Казалось, не было конца армиям, которые они могли собрать и бросить против нас, но даже тогда мы могли бы выстоять, если бы не последнее предательство. Я предвидел, что это произойдет. Я знал, что это произойдет, и предупредил Клереса, но он отказался мне верить.

Голос Венсита стал еще мягче, глубже.

– У него было два сына, и младший из них хотел занять трон Грифона. Он хотел этого с безумным голодом, и когда Корону украли, он присоединился к карнэйдосцам. Он сделал больше, чем просто присоединился к ним. Он был великим дворянином сам по себе – великий герцог Грифона как наследник своего брата – и он собрал всю свою вооруженную мощь на стороне предателей. В конце концов, он продал само свое имя и душу самой Карнэйдосе в обмен на силу дикого волшебства, и он – оттоварец, второй в очереди на трон – стал лордом Карнэйдосы.

Венсит медленно поднялся, стоя темным, обвиняющим силуэтом на фоне угасающего света, и его пылающие глаза обожгли Кенходэна.

– И так то, что было восстанием, превратилось в династическую войну между оттоварцами, каждый из которых претендовал на трон для себя. Это ослабило имперскую власть в тот самый момент, когда она нуждалась в наибольшей силе, и империя Оттовар рухнула. Не быстро, не в одночасье, но неумолимо – неудержимо. И я наблюдал, как это происходило.

Он отвернулся от своей боли, уставившись в ночь.

– Ты знаешь, как это закончилось, и что я сделал после того конца. Но худшее бремя, которое я несу, Кенходэн, – самое худшее бремя из всех – это знать, что, столкнувшись с тем же выбором и тем же знанием, я бы сделал все это – каждый горький, кровавый шаг – снова.

Он стоял очень тихо, и Кенходэн внутренне содрогнулся, когда он закончил мучительным шепотом.

– И зная это, зная, что ты снова убьешь миллионы, позволишь тем, кого ты любил так же нежно, как саму жизнь, умереть еще раз... это, мой друг, тяжесть, которая раздавит саму твою душу.

Венсит ушел под жужжание ночных насекомых и крики ночных птиц. Он оставил Кенходэна одного, глядящего ему вслед, придавленного горем древнего волшебника. Рыжеволосый мужчина страстно желал последовать за ним, утешить его, но что могло бы утешить такую боль?

Голоса ночи щебетали и гудели вокруг него, и Кенходэн не мог найти ответа на этот вопрос.