Текст книги "Бог войны (сборник) (СИ)"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 193 (всего у книги 205 страниц)

– Но как они узнали, что нужно послать сообщение сюда? По нашим расчетам, мы уже давно должны были пройти Саут-Кип.

– Я не знаю, но, по крайней мере, новости дошли до тебя. Она пережила кризис – не без труда, я понимаю, – и мастер Лентос говорит, что она подает большие надежды. Очень здорово.

– Слава богам.

Базел откинулся на спинку стула, как будто внезапно обессилел, и закрыл лицо руками. Его огромные плечи затряслись, и Кенходэн внезапно понял, что его друг плачет – плачет большими, беззвучными, вздымающимися судорогами. Он непонимающе посмотрел на Шэйрис, но она только покачала головой, чтобы остановить любые вопросы, и положила руку на плечо градани.

Рыдания Базела наконец прекратились, и его рука поднялась, чтобы обхватить кисть маленькой, стройной женщины у себя на плече. Он нежно сжал ее и встряхнулся, как человек, пробуждающийся ото сна, и его лицо расслабилось.

– Моя благодарность, – тихо сказал он. – Я в большом долгу перед тобой за это слово.

– Я только хотела бы, чтобы это дошло до тебя раньше, – сочувственно сказала Шэйрис.

– Как... как давно это было?

– Уже почти три месяца. Я понимаю, – губы целительницы капризно скривились, – что она доводит до истерики Академию Белхэйдана.

– Да, это она может. – Базел ухмыльнулся с чем-то похожим на его обычный юмор, но затем в его голосе снова появились нотки беспокойства. – А ее мать?

– Прекрасно, Базел. Мастер Лентос видел ее перед тем, как послать весточку, и она попросила, чтобы он передал ее привет – и от Гейрфрессы тоже – и сказал тебе не беспокоиться.

– Ну, тогда! – Базел заговорил гораздо оживленнее, даже его уши расслабились. – Если Лиана говорит, что все хорошо, значит, все хорошо.

Он улыбнулся и откинулся назад, его взгляд медленно стал далеким, когда он погрузился в свои мысли, и Шэйрис снова улыбнулась ему. Затем она вежливо кивнула Кенходэну и бесшумно выскользнула из комнаты, в то время как рыжеволосый мужчина откинулся на подушки, в голове у него все крутилось, и он пытался переварить случившееся.

* * *

Вечер наполнил комнату Кенходэна тенью, а Базел все еще сидел с ним. Градани, казалось, не желал возвращаться к жизни, и Кенходэн был рад оставить его наедине с его молчанием. Действительно, он чувствовал себя польщенным тем, что Базел решил остаться с ним, пока он впитывал новости из дома. Но, наконец, когда часы на центральной башне дворца пробили час, Базел пошевелился. Кенходэн едва мог разглядеть его в полумраке, но он услышал, как стул заскрипел под весом градани.

– Базел? – тихо спросил он.

– Да? – голос Базела звучал странно, как будто он испытывал одновременно облегчение и печаль.

– Базел... Гвинна – маг?

– Да, полагаю, что она... сейчас маг. – Базел вздохнул, и его стул снова заскрипел. – После шока – не потому, что у нее талант мага, а с момента его проявления, как можно сказать. Венсит давным-давно предупреждал нас о том, что любой наш ребенок будет рожден магом. По правде говоря, именно поэтому мы хотели поселиться в Белхэйдане.

– Почему?

– Академия магов Белхэйдана претендует на звание лучшей в империи, и у нас есть основания желать лучшего. Мы думали о том, чтобы отправить ее в академию Заранты в Джашане, но сама Заранта посоветовала, что Белхэйдан был бы лучшим выбором. По правде говоря, я думал примерно так же и до этого, тем более после того, как мастер Трейн переехал в Белхэйдан. Никогда еще не рождался более прекрасный эмпат, чем Трейн Элдарфро, и мы знали, какой будет Гвинна, когда ей понадобится самое лучшее. Чем могущественнее маг, тем тяжелее кризис, когда на него обрушивается талант. Немногие выживают без посторонней помощи, если у них больше одного или двух талантов, и трудно судить, когда это может произойти. Особенно с родителями разных рас.

Его последние слова привлекли внимание Кенходэна, больше из-за тона, чем самих слов. В этом было что-то такое, что-то почти похожее на чувство вины. Это было первое беспокойство Базела по поводу его союза с Лианой, и даже сейчас он говорил медленно, тщательно облекая свои мысли в слова.

– Для нашей Гвинны это будет нелегко, – сказал он. – О, мы бы не упустили ее, но мы знали, что нарываемся на неприятности. Люди в империи стремятся быть более терпимыми, чем большинство, и если мы с Лианой любим друг друга, мало кто скажет нам "нет", но даже там есть такие, кто косо смотрит на градани. Думаю, кое-кто будет возражать, хотя ни у кого не хватит смелости сказать это в нашем присутствии. Это шутка самих богов, но, по правде говоря, в наши дни среди сотойи и моего собственного народа таких предрассудков меньше, чем где-либо еще. Но это в моих мыслях – да, и в моем сердце – как то, что в один прекрасный день Гвинна обнаружит этих фанатиков, и она будет нести дополнительное бремя магической силы, когда она это сделает.

– Я понимаю, – тихо сказал Кенходэн.

– Может быть и так, а может быть не так, – сказал Базел еще мягче. – Гвинна хочет быть больше, чем просто... полукровкой. Она – гибрид, не похожий ни на отца, ни на мать. Для начала она хочет быть умной, – Томанак, но она умна! – Он усмехнулся, но это не сняло его напряжения. – И она будет долгожительницей. Она переживет Лиану и меня обоих, а мы, градани, – раса долгожителей.

Кенходэн заметил, что он ничего не сказал о явном продлении жизни Лианы. Он задумался, стоит ли упоминать об этом, учитывая очевидные опасения Базела. Но следующая фраза градани выбросила этот вопрос у него из головы.

– Да, она проживет долгую жизнь... и все эти годы она будет одинока.

– Конечно, нет! – Кенходэн резко запротестовал. – Она прекрасный ребенок, Базел, и не у всех есть предубеждения. Наверняка она найдет кого-нибудь, кто полюбит ее!

– Найдет ли? – голос Базела был мрачен. – Интересно. Да, ты прав, потому что она прекрасный ребенок, и я нисколько не сомневаюсь, что она тоже покажет красоту своей матери, когда вырастет. Но кто женится на бесплодной полукровке?

– Что? – Кенходэн не был уверен, что правильно расслышал.

– Да, – печально сказал Базел. – Градани и люди – как и все человеческие расы, мы восходим к одному и тому же происхождению от общего предка. Но не все расы рожают "нормальных" детей, когда вступают в брак. Лиана и я знали это, и именно поэтому я знаю, что Гвинна не сможет рожать детей.

Базел сделал паузу и посмотрел вниз на свои руки, говоря со спокойной решимостью и трудом.

– Было время, Кенходэн, когда я понял, что был настолько глуп, что позволил себе влюбиться в кого-то вдвое моложе себя, кто хотел бы прожить – может быть, если боги будут благосклонны и удача улыбнется нам – вдвое дольше, чем женщина из моего народа. Никогда еще враг, с которым я сталкивался, не пугал меня так, как это, и я боролся с тем, чтобы не признаться в этом даже самому себе. Но Лиана – у нее на редкость сильное, бесстрашное сердце, и она была бы против, если бы какая-нибудь моя глупость разрушила то, чем мы должны были быть. Я сказал ей тогда, сказал ей прямо, как у людей и градани бывает очень мало детей, когда они поженятся, но это было то, что она уже знала, и она сказала мне так же просто, как и то, что она хотела именно меня. Если бы боги хотели подарить нам ребенка, сказала она мне, она бы любила этого ребенка всем своим сердцем, но она бы выбрала меня в мужья, даже зная, что ребенка никогда не может быть.

Он оторвал взгляд от своих рук и встретился с зелеными глазами Кенходэна.

– Так случилось, что боги дали нам больше лет, чем мы имели право ожидать, и затем, величайший дар из всех, Гвинну. У меня нет слов – Томанак, даже у Брандарка нет слов! – для радости, которую она подарила нам обоим. С того дня, как родилась эта малышка, она держит в своих руках мое сердце, и то же самое относится к ее матери. Но, несмотря на всю радость, которую она нам принесла, она проживет вдвое дольше, даже больше, чем живет мой народ. Моя семья и семья Лианы стремятся к пониманию, и у меня нет никаких сомнений в том, что они будут любить ее, что бы ни случилось. Но когда они состарятся, когда их дети – да, и их внуки – увидят, что она все еще молода и красива, будут ли они чувствовать то же самое? А как насчет людей, которые не являются семьей? Есть такие, кто негодует даже на Венсита, Кенходэн, несмотря на ту цену, которую он так долго платил за то, чтобы они были в безопасности в своих постелях по ночам. Как такие люди отреагируют на кого-то, кто, кажется, никогда не стареет и кто в придачу хочет быть наполовину градани?

Он печально улыбнулся.

– По правде говоря, именно эта мысль привела меня к покупке "Железного топора", чтобы показать Гвинне как можно больше мира, пока я еще молод. Лиана, у нее хватит смелости встретиться лицом к лицу с самим Фробусом и плюнуть ему в глаз. Она ни разу не дрогнула, ни разу не усомнилась. Но я? – Он покачал головой. – Я слишком хорошо знаю, как другие люди смотрят на мой собственный народ. Без сомнения, еще не родился отец, который не беспокоился бы о своей маленькой девочке и о том, как ей живется, когда его больше нет рядом, чтобы присматривать и опекать. Но Гвинна... Еще долго, очень долго она будет нести бремя "полукровки" в глазах некоторых, и слишком многие добавят к этому списку еще и "ублюдка".

Кенходэн не мог видеть его лица в темноте, но ему и не нужно было. Он услышал страдальческую любовь отца в голосе своего друга, и ему внезапно захотелось, чтобы все те, кто продолжал презирать градани, могли услышать это вместе с ним. Но они не могли, и поэтому он протянул руку и яростно схватил Базела за плечо.

– Базел, ты говоришь, Лиана сказала тебе, что хочет тебя, что она любила бы тебя – вышла бы за тебя замуж – даже зная, что у тебя не может быть детей, не просто маловероятно. Ты чувствовал к ней то же самое?

– Конечно, – просто сказал Базел. – В этой вселенной нет человека, более дорогого для меня, чем Лиана, если только это не сама Гвинна. Но для большинства людей дети – это наше бессмертие, Кенходэн.

– Человек, который завоюет руку Гвинны, будет действительно счастливым человеком, – твердо сказал Кенходэн. – Если у него есть хоть капля здравого смысла, он тоже это поймет. И твоя дочь никогда не попадется на хитрые слова, никогда не будет обманута несерьезными обещаниями, точно так же, как она признает поверхностность и глупость любого, кто ненавидит ее за то, что она есть, вместо того, чтобы ценить ее такой, какая она есть! Поверь мне, когда я говорю тебе это. Гвинна найдет кого-то – правильного человека – кто полюбит ее и будет достоин всей той любви, которую я уже видел в ней.

Базел улыбнулся в темноте и сжал предплечье Кенходэна. За все годы, прошедшие с рождения Гвинны, он делился своими страхами только с Лианой. Он даже не обсуждал их с Венситом – потому что Венсит всегда знал, а Базел никогда не сомневался в глубокой, сложной любви волшебника к Гвинне. Он никогда не боялся, что Венсит подведет ее.

Он не знал, почему доверился Кенходэну, и все же был рад, что доверился. Каким бы ни было прошлое Кенходэна, Базел знал, что может доверить ему свой самый драгоценный секрет. И его простая уверенность напомнила Базелу давнюю уверенность Лианы в тот день, когда он, запинаясь, признался, что решил купить "Железный топор", и почему. Она обняла его со слезами на глазах, поцеловала и сказала, чтобы он позволил будущему позаботиться о себе, пока они сосредоточатся на единственном времени, которое они могут контролировать: настоящем.

И он пытался. Боги знали, что он пытался! Он любил свою дочь изо всех сил, потому что, если они с Брандарком смогли преодолеть пропасть ненависти между людьми и градани – если его отец и отец Лианы смогли преодолеть эту пропасть для градани-Конокрадов и сотойи, чья ненависть горела сильнее всего на свете – почему это должно быть невозможно для его Гвинны, сокровища его сердца, чтобы найти мужчину – человека или градани – предназначенного для нее?

Это не было невозможно. Конечно, это было не так! Это было то, что он сказал себе тогда, но теперь он знал лучше. Ей не нужно было пересекать пропасть; она родилась на другой ее стороне. Некоторые могли бы ненавидеть ее за то, кем она была, но не те, кто знал ее – только не те, кто знал ее! Ибо Кенходэн был прав, она была прекрасным ребенком, красивым во всех смыслах этого слова, с сердцем открытым и теплым, как солнце. Совет Лианы, данный ему, принес свои плоды, потому что он любил свою дочь – любил ее со всей неукротимой силой своего сердца, – и эта любовь создала убежище, в котором она могла стать тем, кем ей было предназначено быть.

Глубина его любви к Лиане захлестнула его, как море. Она была намного мудрее его, с самого начала видела так далеко за пределами его внутренних страхов. Она любила его, несмотря на его жестокость, и не позволила ему спрятаться от его любви к ней. Она имела дело не со стереотипами, а с жесткой мудростью сердца, которое говорило ей, что за каждым злом стоит добро, за каждой жестокостью – доброта. Она знала, что Гвинна создаст свою собственную жизнь, справляясь с болью и печалью по мере их возникновения, и потому что она была такой, какая она есть, торжествующей. И для Базела Бахнаксона, защитника Томанака, вес мира зависел от этого одного момента.

Его дочь восторжествует.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Прощай, Саут-Кип

Ваза была бесценной, семейной реликвией, спасенной из обломков Контовара. Это было красивое изделие из тонкого, как бумага, фарфора, украшенное рисунком скачущих лошадей и характерной сливово-зеленой глазурью Чэйнирит, состав которой теперь был известен только в Сараманте. Если бы она была выставлена на продажу, коллекционеры из империй Топора или Копья яростно торговались бы друг с другом. Окончательная цена позволила бы не только накормить, разместить и одеть процветающую семью из пяти человек по крайней мере в течение десяти лет... и была бы намного меньше, чем она стоила на самом деле.

Вулфра из Торфо держала ее в руке, ощущая ее нежность, воздушную невесомость. А затем, с ужасной неторопливостью, она разбила ее на куски, раздавила осколки каблуком и принялась метаться по своей спальне, злобно ругаясь.

Последняя встреча с ее спонсором была не из приятных. Его холодный, жгучий гнев превратил его слова в острые ножи, и, хотя она не хотела этого признавать, расстояние между Контоваром и Норфрессой казалось слишком коротким перед лицом его ледяной ярости.

Но чего он ожидал? Прямой контроль над драконом потребовал бы мгновенной концентрации, и если бы ее контроль дрогнул на секунду, он бы повернулся и уничтожил ее. Поэтому она просто приказала существу убивать все, что движется в проходе Саут-Уолл. Откуда ей было знать, что поздний снег задержит Венсита? И была ли это ее вина, что он наложил блокирующее заклинание, которое не смог разрушить даже волшебник с кошачьими глазами?

Как он посмел гневаться на нее?! Это же не он теперь сталкивается с разрушением со всех сторон! Венсит, несомненно, обсуждал, кто отвечал за появление дракона, с этим никогда не бывавшим достаточно проклятым графом Бостиком, и империя Топора на протяжении всей своей истории жестоко разъясняла один пункт политики: любое эзотерическое нападение на империю приводило к возмездию... неважно, какой ценой или риском. И теперь она была замешана в таком убийстве сотен королевско-имперских солдат!

Она разбила еще одну вазу, парную с первой.

Проклятый Венсит! И чертов Бостик тоже! Если с ней не разберется волшебник, это сделает Бостик. Она слишком внимательно изучила этого человека, чтобы сомневаться в этом. Он занимал свой пост именно потому, что был полностью готов действовать по собственной инициативе, и у него было достаточно сил, чтобы пройти через королевство Энгтир, как раскаленная кочерга сквозь масло. Даже если бы Фэллона осмелилась защитить Вулфру (что теперь было, мягко говоря, маловероятно), армия, которую Вулфра помогла раздробить, никогда не смогла бы противостоять Бостику, если бы он решил идти прямо на Торфо. И это, конечно же, полностью не учитывало Совет Семкирка.

Она бросилась в кресло. Что ж, у нее были планы на этот день. Если она выживет – или избежит – гнева Венсита, она с одинаковым успехом сможет избежать короля-императора, графа и королеву. Была одна лазейка, которую никто из них не мог закрыть против нее, один союзник, которому было наплевать на их гнев, потому что он всегда был в состоянии войны с ними в любом случае.

Она тонко улыбнулась, задаваясь вопросом, что почувствует Харлич, когда она зайдет к нему среди Шит Кири?

* * *

Волшебник с кошачьими глазами не наблюдал за Вулфрой, и поэтому ему не удалось подслушать ее мысли. Не то чтобы он заботился о них, учитывая, как мало у нее было шансов выжить. На самом деле, ее глупость – и его, он был вынужден признать – значительно уменьшила ее шансы.

Он совершил огромную ошибку, решившись на поступок, который дорого ему обошелся. Это казалось настолько идеальным, что он не остановился, чтобы осознать истинную глубину своей авантюры или то, что он мог выиграть, только если дракон преуспеет. Но дракон потерпел неудачу, и эта неудача стоила ему бесценного преимущества. После всей его заботы о том, чтобы Венсит не догадался, что за ним наблюдает кто-то другой, кроме Вулфры, он заставил дикого волшебника прийти к другому, совершенно ошибочному выводу, который – по крайней мере, в краткосрочной перспективе – был ничуть не лучше.

Он откинулся на спинку стула, внешне спокойный, в то время как внутри него бушевал ураган гнева. Будь проклят старый волшебник! И будь он еще раз проклят! Венсит знал, что Вулфра может найти его через Черниона, но ему было все равно... пока волшебник с кошачьими глазами не "доказал", что Вулфра стала достаточно могущественной, чтобы управлять драконами! И поскольку Венсит, по своим собственным причинам, еще не решил избавиться от Черниона, он предпринял совершенно логичный шаг и установил блокирующее заклинание, чтобы разорвать связь Вулфры. Что, конечно же, просто случайно заблокировало и карнэйдосцев.

Он глубоко вздохнул и попытался обрести состояние медитативного спокойствия. Очень хорошо. Признать, что он совершил свою первую по-настоящему серьезную ошибку. Что он потерял и насколько серьезен был реальный ущерб?

Он больше не мог наблюдать за распорядком дня Венсита или выслеживать его, что означало, что дикий волшебник теперь невосприимчив к атакам на расстоянии. Но было ли это действительно так ужасно? Вся цель дракона, всего гамбита с мечом, состояла в том, чтобы испытать Венсита. До сих пор так не получалось, но рано или поздно Венсит должен был столкнуться с охранными заклинаниями Вулфры, и когда это произойдет, волшебник с кошачьими глазами сможет увидеть его через кристалл Вулфры, несмотря на его блокирующие заклинания. Так что, каким бы разочаровывающим и приводящим в бешенство это ни было в краткосрочной перспективе, потеря вряд ли была катастрофической в долгосрочном масштабе. Или, по крайней мере, пока нет.

Игра по-прежнему за ним, решил он, но он должен быть осторожен. Возможно, ему следует рассматривать эту неудачу как опыт обучения, который сделает его более осторожным и более эффективным в будущем. Он думал об этом несколько секунд, затем тяжело вздохнул, почувствовав, как к нему медленно возвращается уверенность.

Все было бы в порядке. Он потерял одну карту, но у него все еще были все козыри.

* * *

Госпожа Джосилэн подняла глаза, когда дверь ее кабинета бесшумно открылась. Маги не стучались в двери Академии; в этом не было необходимости, когда вперед себя можно было посылать мысль, и студентов поощряли делать именно это по мере того, как они овладевали своими талантами. И все же преподаватель физической подготовки была вновь поражена абсолютной тишиной, с которой двигалась Гвинна. Грация ребенка была почти нечеловеческой, подумала она, затем отругала себя. В каком-то смысле Гвинна была именно такой, но это был не тот смысл, в котором маги применяли это слово.

– Добрый день, Гвинна. Что я могу для тебя сделать сегодня?

– Мне нужен ваш совет, госпожа Джосилэн, – сказала Гвинна. Тембр ее голоса уколол Джосилэн, но он был таким же, как всегда... не так ли?

– О чем, сестренка?

– О... моем новом таланте, – неуверенно сказала Гвинна, и Джосилэн внимательно прислушалась к ее голосу. Девушка замечательно оправилась от своего почти фатального тренировочного кризиса. На взгляд или даже при случайном мысленном прикосновении она была точно такой же, как и раньше, и все же была разница. Она была такой же жизнерадостной, как всегда, и (Джосилэн внутренне улыбнулась при этой мысли) почти так же легкомысленна со своими инструкторами. Но, несмотря на все это, произошла перемена, которая была такой же глубокой, как и сам тон ее голоса.

Затем Джосилэн нахмурилась. Нет, дело было не в ее тоне, а в самом голосе. Все такой же чистый и серебристый, как колокольчик, но в то же время как-то неуловимо глубже....

Она внезапно выпрямилась, устремив взгляд на Гвинну, и ее губы сжались.

– Тебе не нужно говорить мне, какой талант, – сухо сказала она, и девушка покраснела. – Гвинна, Гвинна! – Джосилэн вздохнула и махнула на стул. – Почему ты делаешь все это? Разве все, что я сказала, ничего для тебя не значило?

– Конечно, значило, госпожа Джосилэн.

Гвинна села в указанное кресле, сдвинув ноги вместе, руки чопорно сложены на коленях, подвижные уши насторожены, ее поза сосредоточенного уважения лишь слегка омрачалась огоньком в ее голубых глазах. Джосилэн укоризненно покачала головой, но в душе обрадовалась, увидев этот дьявольский отблеск. Было бы трагедией, если бы ее кризис погасил в Гвинне искру восторга.

Она выглядела абсурдно юной с волосами, зачесанными назад и заплетенными в косу, но Джосилэн было не обмануть. Не сейчас.

– Неужели это правда? Потому что, если это так, если ты действительно слушала меня, то что, по-твоему, ты делаешь, сестренка?

– То, что я должна, – сказала Гвинна. Искорка исчезла, и она стала непривычно серьезной. – Я должна подготовиться так быстро, как только смогу.

– Но это! – Джосилэн всплеснула руками. – Никто не просит тебя тратить время на обычные обязанности подмастерья. Мы знаем, что у тебя нет времени работать ретранслятором сообщений или лечить фермерский скот. Это задачи, которыми мы все можем гордиться, точно так же, как изготовлением стекла или исцелением больных, и ужасно жаль, что ты не можешь их выполнять. Но даже когда это сказано и сделано, тебе нужно время, чтобы развить свои силы. Не торопи себя так!

– Госпожа Джосилэн, – осторожно сказала Гвинна, – то, что вы говорите, правда, но такова и кода. Когда талант может быть использован, приходит время его использовать.

– Кода никогда не была написана для такого не по годам развитого студента, как ты, и ты хорошо это знаешь! И не утруждай себя улыбкой в рукав, моя девочка! – Гвинна поспешно приняла послушно-невозмутимое выражение лица, и Джосилэн фыркнула. – Так-то лучше. Возможно, ты сможешь обвести Трейна вокруг пальца, но со мной тебе будет немного сложнее, чем с ним.

– Да, госпожа Джосилэн, – кротко сказала Гвинна. Очень кротко.

– Гвинна!..

Джосилэн сверкнула глазами, а затем беспомощно покачала головой. Она не смогла сдержать ответную улыбку, но беспокойство прогнало ее так же быстро, как и появилось.

– Послушай меня, Гвинна. Достаточно хорошо шутить с большинством вещей, но не с этой. То, что ты делаешь, опасно, дитя! Контроль возраста – редкий и драгоценный дар, но ты не должна использовать его таким образом. Контролируй свой возраст, да, но ты не можешь заставить себя расти, как тепличный цветок!

– Процесс контролируется, – сказала Гвинна, и Джосилэн посмотрела на нее с мгновенным удивлением. Теперь искорка полностью исчезла, и ее лицо внезапно стало зрелым, а голос – клиническим и безличным, как будто в этот момент она стала полностью взрослой. – Коэффициент составляет всего два к одному, и я планирую сохранить его до тех пор, пока полностью не овладею талантом. Но для этого мне нужна ваша помощь.

– Я не дам тебе ее! – огрызнулась Джосилэн, любовь и страх внезапно привели ее в ярость. – Черт возьми, Гвинна, это опасно! Особенно для женщины!

– Женщины, госпожа Джосилэн? – В странно взрослом голосе прозвучали ломкие нотки, и гнев Джосилэн исчез, когда ее сердце сжалось внутри нее. Гвинна посмотрела на нее и спокойно продолжила: – Я знаю, кто я такая. Думаю, что всегда знала, но узнала наверняка в тот день, когда вы научили меня сканировать мои собственные клетки. Неужели вы думали, что я буду только сканировать, а не сравнивать? Я знаю, что мне меньше, чем большинству, нужно беспокоиться о том, как такое возрастное изменение повлияет на мои гормоны и фертильность, госпожа Джосилэн.

– Гвинна... – голос Джосилэн был искажен болью.

– Не жалейте меня. – Гвинна подняла странно убедительную руку, как будто она внезапно стала учительницей. – По крайней мере, не за это. Я знаю, что у меня будут и другие радости. Я знаю это, госпожа Джосилэн, – почему-то в тот момент Джосилэн не могла усомниться в ее спокойной уверенности, – но чтобы это произошло, я должна жить. И для этого я должна делать то, что я делаю.

– Я понимаю. – Джосилэн наклонила голову, изучая свои собственные сцепленные руки, лежащие на столе. – Тогда чего ты хочешь от меня, Гвинна? Если я могу дать это тебе, я это сделаю. – Она подняла глаза, которые внезапно заблестели от непролитых слез. – Я сделаю все, что ты попросишь... только не причиню тебе боль.

– Мне нужно, чтобы вы помогли мне, чтобы я не навредила себе. Мне нужна ваша помощь, чтобы овладеть этим талантом и спланировать свою диету и упражнения с учетом этого.

– Я понимаю, – снова сказала Джосилэн с облегчением в голосе. – По крайней мере, ты знаешь, чего будешь требовать от своего тела. Но для этого требуется нечто большее, Гвинна. Это требует пристального контроля, и не с твоей стороны. Ты, вероятно, потеряешь некоторый тонкий контроль над всеми своими талантами, когда твои гормоны изменятся.

– Я знаю, госпожа Джосилэн. Вот почему мастер Трейн послал меня к вам.

– Я рада, что у него было столько здравого смысла, – едко сказала Джосилэн. – Хорошо, любимая, как быстро ты планируешь ехать?

– Мне нужен коэффициент двенадцать к одному, – тихо сказала Гвинна.

– Двенадцать к одному?! Это ужасная нагрузка на твой организм – особенно для того возрастного периода, о котором мы говорим. Ты наполовину градани, поэтому я подозреваю, что твой метаболизм справился бы с этим лучше, чем у кого-либо другого, но последствия все равно были бы ужасными. Как долго ты планируешь поддерживать этот темп?

– Шесть месяцев, – сказала Гвинна тем же мягким голосом.

– Семкирк! У тебя еще даже не начались месячные – ты уверена, что хочешь так быстро пройти период полового созревания? Не можешь ли ты, по крайней мере, начать помедленнее, дитя мое?

– Нет, если я не увеличу ставку позже, – твердо сказала Гвинна. – У меня нет времени, госпожа Джосилэн.

– Хорошо, – наконец сказала Джосилэн. – Я помогу тебе – но только если ты пообещаешь делать в точности то, что я тебе скажу!

– Я всегда так делаю, – пробормотала Гвинна, и в ее глазах снова появился огонек.

* * *

Кенходэн почувствовал себя очень незначительным, когда вошел в необъятный Большой зал Саут-Кип.

Каменный пол представлял собой сияющий узор из белых, черных и красных квадратов, простиравшийся во всех направлениях в лучах раннего света, льющегося через широкие окна. Стены были из гранита с нежными розовыми прожилками и отполированы до зеркального блеска. Богатые драпировки подчеркивали чистоту и прочность камня, а не скрывали стены, а ковровая дорожка с глубоким, мягким ворсом темно-красного цвета, как кровь, тянулась от двойных дверей из черного дерева к возвышению в дальнем конце зала. На стене над помостом сверкал топор Империи – массивная фигура из золота и серебра, украшенная бриллиантами, рубинами, изумрудами и опалами. Он был двадцати футов высотой, от рукояти до лезвия, и драгоценные камни отбрасывали на пол переливчатые лужи зеленого, белого, золотого и кровавого света. Под топором находился массивный трон, сияющий коваными металлами и богатым деревом, его мягкое сиденье было украшено вышивкой и драгоценными камнями. Мотив топора и императорская диадема бесконечно повторялись на шелке его балдахина винного цвета.

Государственный стул графа Бостика стоял у подножия помоста. Только Дом Кормака мог восседать на этом великолепно неудобном троне, а в нынешнем поколении его занимали всего двенадцать раз. Кресло Бостика тоже было с балдахином, но мрачно-черного цвета, на котором алой нитью были изображены скрещенные мечи и топор его ранга. Граф сидел там, ожидая, пока Кенходэн и его спутники медленно шли по ковру мимо длинных рядов людей.

Кенходэн посмотрел на лица и сглотнул. Старшие офицеры Бостика и полковник Грантос образовали первую линию. За ними стояли семьи тех, кто погиб от зубов и когтей дракона. А за ними стояли все остальные души, которые могли протиснуться в зал: мужчины, женщины, дети... солдаты Саут-Кип и их семьи. Глубокий басовый гром мужских голосов поднялся в приветствии, перекрытый более легкими, сладкими голосами женщин и детей. Это был голос воинственного народа, хранителей величайшей крепости своей империи. Это был суровый звук, и он пробудил его собственную гордость, потому что эти люди знали цену поступку, который они приветствовали.

Бостик поднялся, когда они приблизились сквозь этот гром голосов. Он носил официальную одежду своего ранга. Это был первый раз, когда Кенходэн увидел его вне простых доспехов или одежды солдата, и со сменой одежды произошла перемена в росте. Он был тем же самым человеком, но проявилась другая его сторона. Его лицо было суровым, обвисшие усы и глубокие глаза тронуты высокомерием командира и уверенностью, которая не граничила с высокомерием, но была больше, чем простая гордость. Это было лицо человека, которому король-император доверил правление крепостью Саут-Кип – человека, который знал ответственность своего положения... и что он был равен им. Простого, дружелюбного солдата заменил специально подобранный вице-король самого могущественного монарха Норфрессы.

Взгляд Кенходэна скользнул к государственному мечу графа. Строгие ажурные ножны были отделаны малахитом и серебром с рубинами. Серебряные цепочки соединяли его с украшенным драгоценными камнями поясом для меча, а рукоять была украшена сложной резьбой из золота и стали с серебряной чеканкой. Навершие было из цельного изумруда, размером в половину яйца малиновки, который мерцал зеленым блеском, но клинок был похож на самого Бостика: твердое, смертоносное оружие в блеске церемонии и помпы.