Текст книги "Бог войны (сборник) (СИ)"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 110 (всего у книги 205 страниц)

Это была не бессмысленность смерти Гвинн, которая разрушила его уверенность. Это был его гнев. Он был так зол, что отвернулся от того, во что верили и он, и Гвинн. Если Бог собрался забрать ее у него, то он нанес ответный удар единственным доступным ему способом. Он отворачивался от Света, как какой-нибудь капризный ребенок, никогда не понимая – или не заботясь – что в процессе он причинял себе боль гораздо больше, чем когда-либо причинял Свету, которого винил в потере Гвинн.

Нет, мрачно подумал он. Не за то, что потерял Гвинн, а за то, что потерял себя, утратив ее. За то, что оставил меня разбираться с болью от дыры, которую ее смерть проделала прямо во мне.

Впервые за два с половиной года он столкнулся с правдой принятого им решения. Он никогда не обращался к Тьме, как бы сильно он ни отворачивался от Света, но он сослал себя в холодную, серую пустошь между ними. Он убедил себя, что разница между ними была в степени, а не в виде, и он прижал к себе холодную горечь борьбы с тенями. Он сам был одной из этих теней, больше не сражаясь со злом по убеждению, а только по привычке. Только по инерции, и тупой укол стыда пронзил его, когда он наконец осознал сделанный выбор. В то время он даже не осознавал, что делает выбор, но должен был это сделать.

Точно так же, как он должен был понять, как было бы стыдно за него Гвинн.

– Ну, Венсит, – услышал он теперь свой голос, который едва узнал, – если эти твои Боги Тьмы так хотят прикончить твоего друга Базела, что скажешь, если мы пойдем и поспорим с ними по этому поводу?

V

– Ненавижу все это, – проскрежетал голос.

Этот язык был контоварским. Не чистым контоварским, на котором до сих пор говорят норфрессанские ученые, и не диалектом, который развился среди сотойи после Падения, а грубой, искаженной версией древнего языка Оттовара. Трейн Элдарфро не был знаком с ним, но у него было достаточно телепатического дара, чтобы в любом случае понять, что говорилось.

Теперь он держал глаза закрытыми, лежа так тихо (и, по-видимому, без сознания), как только мог, там, где его бросили, когда они остановились, и внимательно слушал.

– А кто-нибудь спрашивал твоего одобрения, Гарсалт? – насмешливо спросил другой голос.

– Не больше, чем они спросили тебя, Ретак, – парировал первый голос. – И не говори мне, что у тебя нет... собственных угрызений совести. – Гарсалт издал звук плевка. – Просто нахождение на одном континенте с этим старым ублюдком заставляет меня нервничать.

– Я заметил, что это не заставило тебя нервничать настолько, чтобы сказать Ей, что ты не пойдешь. – Тон Ретака был насмешливым, но Трейн мог уловить хотя бы часть эмоций, стоявших за этим. Во всяком случае, достаточно, чтобы понять, что Ретак использовал насмешку, чтобы скрыть свою собственную глубокую тревогу.

– Может, и нервничаю, но я не склонен к активному самоубийству, – проворчал Гарсалт.

– Я так не думал, – сказал Ретак более мягко. – Но если бы ты был, всегда есть пример Варнейтуса, не так ли?

– Это то имя, которое лучше бы не упоминать, – пробормотал Гарсалт, и Трейн позволил своим глазам слегка приоткрыться.

Не похоже было, чтобы его похитители собирались задерживаться здесь надолго. Они остановились в овраге, который русло ручья прорезало через луга, очевидно, чтобы дать отдых своим лошадям, и не больше. Некоторые из примерно тридцати оруженосцев группами вели лошадей к ручью, чтобы напоить их, в то время как другие рылись в мешках с зерном и сладким кормом. Вдоль русла ручья также росла цепочка небольших деревьев, и двое или трое других оруженосцев собирали дрова для трех разожженных костров. Над одним из них уже грелись котлы с водой, и ноздри Трейна дернулись, когда он уловил пикантный запах готовящегося рагу, исходящий от другого котла, но никто не выкладывал никаких принадлежностей.

Нет, несмотря на запах кулинарии, это была всего лишь еще одна остановка для отдыха, и он снова задался вопросом, почему они так отчаянно спешили. Каким бы ограниченным ни был его телепатический диапазон, этого было достаточно, чтобы он был уверен, что за ними по пятам не идет погоня. И то, что случилось с людьми из патруля Дарнота, уже подсказало ему, что он находится во власти волшебников, которые, безусловно, должны быть по крайней мере так же способны вынюхивать преследователей, как любой наполовину обученный маг-подмастерье.

Или, если уж на то пошло, расправиться с этими преследователями с той же смертоносной эффективностью, с которой были убиты Дарнот и его люди.

– Сам я никогда особо не любил Варнейтуса, – продолжил Гарсалт, – но он заслуживал лучшего. "Сотрудничество" с... Другими тоже не очень хорошо сработало для него, в конце концов, не так ли?

– Нет, но я не думаю, что Она винила Варнейтуса в том, что произошло, – сказал Ретак. – К сожалению, он тоже не совсем покрыл себя славой. А Паучиха и Крэйхана не собирались признавать, что это была вина их инструментов.

– Нет, но Она не защищала его, когда Они возложили вину на него, не так ли?

– Если бы он преуспел, Ей не пришлось бы этого делать.

Трейн повернул голову на долю дюйма как раз вовремя, чтобы увидеть, как говорящий – Ретак – пожимает плечами. Мужчина был среднего роста, темноволосый и смуглолицый, одетый в удобную, практичную одежду для верховой езды, а не в кирасу и кольчугу, как у оруженосцев, которых видел Трейн. Несмотря на жесткий темп, который задали себе лихие рейдеры, Ретаку все же удавалось выглядеть каким-то образом холеным и ухоженным. У него был сильный, слегка крючковатый нос и аккуратно подстриженная борода, а в мочке его левого уха сверкал кроваво-красный рубин, отражавший свет костра.

Другой мужчина, который, должно быть, был Гарсалтом, сидел на седле, сердито глядя на него. Гарсалт был выше и шире в плечах, и он казался старше, с венчиком тонкой уцелевшей бахромы светлых волос по краям лысой, блестящей макушки. Он был одет очень похоже на Ретака, но рядом с мужчиной поменьше казался неопрятным, почти неухоженным. Он также выглядел гораздо мрачнее.

– Да, Она этого не сделала, – теперь признал Гарсалт. – Но, как ты говоришь, это была не его вина. И теперь она ожидает, что мы сделаем то, чего не смог он? – Он покачал головой. – Мне это не нравится. Ни капельки.

– Все не так уж плохо, – сказал Ретак. – И ты, возможно, захочешь поразмыслить над тем фактом, что до сих пор все шло точно по плану.

– Все имеет тенденцию идти "точно по плану" против Венсита... вплоть до последней минуты, не так ли? – возразил Гарсалт. – А Кровавая Рука едва ли не хуже!

– Этого, пожалуй, достаточно. – Третий голос был более легким, высоким и гораздо более музыкальным, чем два других. В нем также чувствовалась четкая властность.

Затем в поле зрения Трейна появилась новая говорящая, и это было все, что он мог сделать, чтобы его глаза не расширились от удивления, когда он увидел ее.

Она была выше Ретака, хотя и не так высока, как Гарсалт, и ее волосы были цвета воронова крыла. Она была одета в богато расшитый костюм для верховой езды знатной дамы Пурпурных лордов; драгоценности сверкали в ее безукоризненно уложенных волосах, на руках и вокруг шеи; и двигалась она со смертоносной, знойной грацией какой-нибудь покрытой шелковым мехом охотничьей кошки. По тому, как Гарсалт быстро, почти испуганно, поднялся на ноги, а Ретак повернулся к ней лицом, было очевидно, кто здесь главный.

– Я достаточно долго позволяла вам двоим жаловаться, волноваться и продолжать в том же духе, – строго сказала она, ее красивое лицо стало жестким. – Кое-что из этого, вероятно, полезно, но вам пора заняться делом и перестать ныть о том, как вам не хочется быть здесь. Это ясно?

Ретак и Гарсалт взглянули друг на друга, не переставляя ног, как школьники, а затем кивнули в унисон.

– Да, Тримэйла, – ответил Ретак за них обоих.

– Хорошо! – Тримэйла на мгновение впилась в них взглядом, затем пожала плечами и позволила своему лицу расслабиться.

– Я так же, как и вы, осознаю, какому риску мы подвергаемся, – сказала она. – Однако, в отличие от вас двоих, я также знаю, почему так важно, чтобы мы устроили что-то... навсегда происшедшее с Кровавой Рукой. К счастью, вам не нужно беспокоиться об этом. На чем вам действительно нужно сосредоточиться, так это на том, чтобы произошло это нечто постоянное, что Она задумала, не беспокоясь о его репутации или о том, что случилось с Варнейтусом или даже с Джергаром. Понимаете?

– Конечно, мы знаем, – ответил Гарсалт. – И, честно говоря, я больше беспокоюсь о Венсите, чем о Базеле.

– Именно поэтому мы здесь сотрудничаем со Скорпионом вместо того, чтобы пытаться сделать все это самостоятельно, – сказала Тримэйла.

– При всем моем уважении, – вмешался Ретак, – поклонники Шарны точно не покрыли себя – или Его – славой ни в одном из других случаев, когда они выступали против Кровавой Руки.

– Да, они этого не сделали. – Голос Тримэйлы был холоден, но она кивнула. – С другой стороны, на этот раз все немного по-другому, не так ли? И на этот раз мы не планируем атаковать наших врагов с их сильных сторон.

Она еще мгновение не сводила глаз с Гарсалта и Ретака, затем улыбнулась. Выражение было холодным и голодным, почти шокирующе неуместным на этом прекрасном лице.

– Мы все знаем, как сильно другие возмущаются и боятся Ее власти – нашей власти. Это мы, Совет Карнэйдосы, и наша сила свергла оттоварцев тысячу лет назад. Это были наши щиты, наши обереги, которые позволили всем нам выжить, когда Венсит обстрелял Контовар. И это наша сила – и наша воля – которые действительно доминируют в Контоваре сегодня. Вы удивлены, что другие обижаются на Нее, или что их поклонники обижаются на нас?

Остальные молча покачали головами, и она пожала плечами.

– Но точно так же, как Другие знают, что Она нужна Им, Они нужны и нам, если мы когда-нибудь добьемся успеха. Одна из причин, по которой Венсит, Базел и другие "защитники" Томанака так хорошо выступили против нас, заключается в том, что они сотрудничают друг с другом, а мы – нет. Это означает, что даже когда Другие соглашаются сотрудничать с Ней, их последователи действуют как отдельные силы, не сотрудничая и не комбинируя свои способности.

– Да, но... – начал Ретак.

– Забудь о "но", – перебила она жестким голосом. – Конечно, все они ищут способы использовать Ее – и нас – в своих интересах. Позволь им. Когда дело доходит до этого, у чьих последователей действительно есть сила править в этом мире?

Ее смешок не был приятным звуком.

– Так что не беспокойся о том, что будет потом, – сказала она. – Беспокойся о том, что произойдет сейчас, сегодня вечером. И подумай вот о чем. Кровавая Рука и его маленький пони достаточно хорошо справлялись с демонами-одиночками, но на этот раз мы посмотрим, как он справится, когда они приведут с собой друзей. Почему-то я не думаю, что ему понравится этот опыт.

VI

Уолшарно поднялся на гребень холма и остановился. Он поднял голову, раздувая ноздри, и лицо Базела мрачно напряглось, когда они вдвоем посмотрели на все еще тлеющие руины. Последние двадцать или тридцать минут они улавливали запах дыма и бойни, несмотря на то, что ночной бриз дул почти прямо им в спину. Теперь они знали почему.

– Итак, это сделало отродье демона, – прогрохотал градани голосом, похожим на кованое железо.

<Похоже, что так>, – согласился Уолшарно. <И все же мне интересно, почему они ждали так долго, чтобы дать ему насытиться.>

Мысленный голос чалого жеребца звучал бы спокойно, почти бесстрастно, если бы кто-нибудь другой мог его услышать. Для Базела это звучало совсем не так.

– Вот этого я не мог бы тебе сказать, – сказал он. – Если, конечно, – он окинул взглядом развалины деревни, затем поднял глаза на звезды, усеивающие необъятное ночное небо, – они думали о том, как бы поскорее оставить нас двоих здесь одних, прежде чем допустить нас к их маленькому секрету.

<Полагаю, что это могло бы быть именно так. Но почему-то у меня такое чувство, что за этим кроется нечто большее.>

На этот раз Базел только хмыкнул. Уолшарно был таким же защитником Томанака, как и он сам, и способности каждого защитника отличались от способностей любого другого защитника, иногда тонкими способами, а иногда и более фундаментально. Они также воспринимали вещи по-разному, и у Базела было множество доказательств того, что "догадки" Уолшарно, как правило, были пугающе точными.

– Думаю, нам лучше пойти посмотреть поближе, – сказал градани через несколько мгновений, и Уолшарно медленно и осторожно двинулся вниз по склону к обломкам.

Этому не могло быть так уж много часов, размышлял Базел. Ни один из домов не был особенно большим. Им не потребовалось бы много времени, чтобы сгореть, но угли все еще светились в темноте. Они пронизывали ночь слабым сиянием цвета крови, но Базел был градани. Ни ему, ни Уолшарно не требовалось это прерывистое сияние, чтобы увидеть, что здесь произошло.

<Некоторые из них, по крайней мере, пытались сражаться>, – сказал Уолшарно, и Базел мрачно кивнул.

– Да, это они сделали, – согласился он, глядя на разорванные и изуродованные тела. Было ясно, что ни у кого из защитников деревни не было времени надеть доспехи – если предположить, что у кого-то из них они были, – но, очевидно, это не имело бы большого значения, если бы они были. Следы когтей и состояние полуобглоданных тел были всеми доказательствами, которые когда-либо понадобятся Базелу или Уолшарно о том, что здесь произошло, даже без знакомого запаха зла и ужаса, который ни один защитник Томанака не смог бы истолковать неправильно.

Затем Уолшарно остановился. Они прошли мимо тел нескольких мужчин и женщин, все они были жестоко изуродованы и разорваны, но они были разбросаны по грязным улицам деревни. Очевидно, что они были убиты поодиночке и по двое, но это резко изменилось.

Разрушенный фундамент гораздо более солидного здания дымился перед ними, и тела по меньшей мере тридцати мужчин и женщин лежали непристойными кучами вокруг него. Трудно было быть уверенным в их количестве, потому что ни одно тело, которое мог видеть Базел, не было целым. Большинство из них были так ужасно разорваны, их обрывки так разбросаны, что было трудно даже сказать, кто из них был мужчиной, а кто женщиной. Жалкая горстка мечей валялась в пропитанной кровью грязи посреди кровавой бойни, но большинство этих людей были вооружены, если можно так выразиться, не более чем топорами лесоруба, вилами или другими грубыми сельскохозяйственными инструментами.

<Так вот где они заняли свою позицию>, – тяжело произнес Уолшарно.

– Да. – В карих глазах Базела Бахнаксона вспыхнул холодный огонь. – Я думаю, это их ратуша.

<И ты думаешь то же самое, что и я, о том, почему они это сделали?>

– Да. – Голос Базела был резким. – Я не видел ни одного ребенка. Ни одного, – сказал он и почувствовал холодное, мрачное согласие Уолшарно глубоко в своем собственном сознании.

Градани посмотрел вниз, на то место, где взрослые деревни погибли до последнего мужчины или женщины, столкнувшись лицом к лицу со своими невероятными врагами в том, что, как они, должно быть, знали, было безнадежной защитой их детей, и его лицо, казалось, было выковано из старого железа.

<Как ты думаешь, почему им нужны дети?> – спросил Уолшарно.

– Могу привести две или три причины, – ответил Базел. – В конце концов, старый Дух Демона достаточно любит детские души. Но у меня такое чувство, что на этот раз все не так просто. – Он еще раз посмотрел на искалеченные тела и покачал головой. – Кто бы это ни был, за кем бы мы ни охотились, он не собирался перекормить своего проклятого питомца, Уолшарно. Не совсем. Если бы это было так, то вокруг не валялось бы так много тел или кусков тел.

<Ты думаешь, они знают, что мы следуем за ними по пятам?>

– Либо это, либо у них есть какая-то другая неотложная необходимость быть где-то в другом месте. Думаю, они ищут какое-то место, где встретятся со своими друзьями.

<И они везут детей к этим "друзьям".> – Уолшарно на мгновение задумался над этой мыслью, затем тряхнул головой. <Полагаю, что реальный вопрос заключается в том, собираются ли они "встретиться" с другими поклонниками Шарны или с кем-то совершенно другим.>

– Что касается этого, у нас нет возможности узнать. Тем не менее, в своем собственном уме я был бы счастлив, если бы знал, что мы имели дело с Духом Демона и ни с кем другим.

Уолшарно снова кивнул головой в знак согласия, и Базел глубоко вздохнул. Жертвоприношения детей всегда были приемлемы для любого из Богов Тьмы, но церковь Шарны обычно предпочитала более взрослых. Жертв с достаточным опытом, чтобы они в полной мере оценили ужасные, затяжные смерти, которым их подвергали поклонники Шарны, особенно для того, чтобы вызвать или контролировать демонов своего мерзкого покровителя. Маловероятно, что те, кто служил Скорпиону, потрудились бы напасть на деревню только для того, чтобы украсть ее детей.

Но у других Темных церквей были другие предпочтения. Например, Карнэйдосы, Владычица черного колдовства не наслаждалась жестокостью ради жестокости, как это делали Шарна и некоторые другие. Но во многих отношениях ее полная аморальность, ее полное безразличие к жестокости или зверству до тех пор, пока их исход отвечал ее потребностям, были едва ли не хуже. И все ее старшие жрецы тоже были волшебниками, а дети ценились, когда дело доходило до ритуалов колдовства крови.

<Шарна и Карнэйдоса не очень любят друг друга>, – заметил Уолшарно, следуя мыслям связанного с ним всадника с легкостью долгого знакомства. <Если уж на то пошло, ни один из Богов Тьмы не так сильно любит других.>

– Да, я так слышал, – сказал Базел. – И все же, несмотря на то, что все люди продолжают говорить мне подобное, думаю, что мы с тобой чаще видели, как они работают рука об руку.

<Возможно, нам просто повезло.>

Ирония в мысленном тоне Уолшарно была лишь хрупкой маской для ледяной ярости, пылающей в сердце скакуна. Если бы он не сблизился с Базелом и сам не стал защитником Томанака, Уолшарно почти наверняка в конечном итоге стал бы табунным жеребцом, а скакуны на самом деле не думали так, как раса людей. Правда, каждый скакун был индивидуумом, но они также видели себя коллективно, как члены табуна. И, как члены табуна, каждый был ответственен за защиту всех. Особенно табунные жеребцы, которые вели свои табуны и управляли ими... и умирали, защищая их.

Базел понимал это даже лучше, чем мог бы понять другой всадник ветра, поскольку, в отличие от большинства всадников ветра, он разделял чувство табуна скакунов. Даже если бы он этого не сделал, любой защитник Томанака разделил бы холодную, безжалостную ненависть, горящую, как лед, в сердце Уолшарно.

– Что ж, – тихо сказал градани, – я понятия не имею, насколько удачливыми или невезучими можем быть мы с тобой после того, как догоним их, Уолшарно. Но я думаю, что те подонки, которые сделали это, – его подвижные уши прижались, когда он обвел рукой дугу, указывая на разрушенную деревню, – сами заслужили немного невезения.

<Действительно, так оно и есть>, – согласился Уолшарно.

– Тогда давай мы с тобой донесем это до них, – сказал Базел. – Но сначала...

Градани протянул правую руку.

– Приди, – тихо сказал он, и пять футов сверкающей стали материализовались в его кулаке, когда он призвал меч, который обычно висел в ножнах за его спиной.

Он сжал его чуть ниже гарды, держа рукоятью вверх как символ бога, которому он служил, и почувствовал, как Уолшарно присоединяется к нему сердцем, разумом и душой.

– Я думаю о том, как эти люди пали на службе Света, – сказал он, обращаясь к ночи и к их божеству за них обоих. – Любого мужчину или женщину, которые погибают, защищая детей, я с гордостью называю братом или сестрой. И я не оставлю своих братьев или сестер на растерзание волкам и пожирателям падали.

<Ты уверен в этом, Базел?> – спросил глубокий, как землетрясение, голос в глубине его мозга. <С вами остаются только их тела.>

– Да, уверен, – мы уверены, – ответил Базел, зная, что говорит от имени Уолшарно, и ничуть не удивившись, услышав голос Томанака.

<Их души уже сидят за столом Исварии>, – произнес глубокий голос Томанака. <Как nы сказал, есть особое место, отведенное для тех, кто погибает, защищая детей, и мы с сестрой знаем наших собственных.>

– Я в этом не сомневаюсь, – сказал Базел. – И я буду счастлив когда-нибудь встретиться с ними. Но пока этот день не настанет, мы с Уолшарно будем делать то, что должны, и мы их не бросим.

<Вы понимаете, что если вы сделаете это, те, кого вы преследуете, будут знать, где вы находитесь, насколько вы близки>.

– Да, – просто сказал Базел.

< Разве вы не собираетесь спросить меня, за кем вы следите?>

Базел услышал слабый оттенок веселья в голосе Томанака, несмотря на мрачный ужас происходящего вокруг них.

– Что касается этого, если бы я думал, что это может принести мне хоть какую-то пользу, да, я бы попросил. Поскольку это не...

Он пожал плечами и почувствовал, как огромная, нематериальная рука на мгновение легонько легла ему на плечо.

<Вы мои настоящие мечи, ты и Уолшарно>, – сказал глубокий, рокочущий голос. <Но я скажу вам вот что. Братья приходят во многих формах и из многих мест. Вы правы, это работа Шарны. И боюсь, ваше подозрение, что вы сталкиваетесь не только с Шарной, также верно. И все же вы двое тоже не столкнетесь с Тьмой в одиночку. Даже я не знаю, чем все это закончится, но одно я знаю точно – ты окажешься в лучшей компании до того, как это произойдет.>

– В таком случае, думаю, нам лучше заняться этим, если вам все равно, и все такое, – сказал Базел, и на этот раз Томанак действительно усмехнулся.

<Очень хорошо. Полагаю, я уже должен был привыкнуть к градани – и, конечно... прямоте. Не говоря уже об упрямстве. Если вы двое полны решимости сделать это, тогда давайте сделаем это правильно, вы и я.>

Базел не ответил словами. Вместо этого он просто поднял свой меч выше и почувствовал, как воля Уолшарно соединилась с его волей. Он и скакун слились в единое целое, более великое, чем любой из них когда-либо мог быть в одиночку, и это слияние достигло пылающей синевой славы присутствия их божества.

Томанак снова потянулся к ним. Узы, соединявшие их троих, обычно почти незаметные, но всегда присутствующие, вспыхнули с внезапной, возрождающейся силой, когда Базел и Уолшарно широко открыли канал между Томанаком и миром смертных. Вершина сверкающего голубого света взметнулась вверх, лазурная игла вонзилась в звездное небо из поднятого меча градани. Затем кольцо синего огня вырвалось наружу, пронеслось по опустошенной деревне, заливая эту сцену ужаса очищающим светом Томанака. Кольцо мелькнуло над искалеченными телами, кровью, мрачным остатком агонии, отчаяния и мужества, и когда оно прошло, больше не было ни тел, ни крови. Была только ночь, все еще дымящиеся руины пустой деревни и глубокое и неизменное чувство покоя.

Базел медленно опустил меч, испытывая прилив глубокого удовлетворения, и снова почувствовал руку Томанака на своем плече. Не в комфорте, а в одобрительном пожатии военачальника для своих самых надежных товарищей по мечу. И поскольку он и Уолшарно разделяли это чувство, они также чувствовали Томанака позади себя, смотрящего в ночь, где любой, у кого есть глаза, чтобы видеть, должен распознать взрыв силы, который очистил деревню.

<Готово!> раздался голос Томанака, неслышимый для ушей смертных, но достаточно глубокий и мощный, чтобы потрясти вселенную, поднятый в его собственном громком вызове. <Готово, о Тьма! Знайте, что мои мечи направлены на вас, и трепещите!>