Текст книги "Избранное"
Автор книги: Борис Ласкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)
Маша гордо посматривает то на Анохина, то на Нину Павловну.
…зависящей от выбора функции, определяющей уравнение кривой, или, если речь идет о пространственной кривой, от выбора двух функций, определяющих уравнение кривой.
М а ш а. Кто бы мог подумать.
Н и н а П а в л о в н а. Не делай вид, что ты хоть что-нибудь поняла. Понять это невозможно.
А л е к с е й. Я же говорил.
А н о х и н. Ставь чайник, Маша.
М а ш а (задумываясь). Сейчас.
Н и н а П а в л о в н а. Я поставлю чайник. (Идет на кухню. Ставит чайник на плиту.) А где у вас спички?
Анохин идет на кухню. Молча достает из кармана спички, зажигает горелку. А в столовой тем временем продолжается разговор.
М а ш а. Это правда. Я ничего не поняла. Но когда вы со мной, не надо говорить только про то, как вы ободрали химиков в волейбол, и вообще про то, что всем понятно. Это, наверное, смешно, но мне очень приятно, что есть рядом человек, который и лучше меня, и лучше многих других знает, что примером функционала может служить длина кривой.
А л е к с е й. Машенька!.. (И вдруг, решившись, целует ее.)
Анохин и Нина Павловна возвращаются в столовую.
М а ш а. А сейчас я поставлю чайник.
А н о х и н. Опоздала. Чайник уже на огне.
А л е к с е й. Теперь я понимаю, почему звонил Кленов. Он еще днем предлагал пойти в кино. Давайте пойдем в кино. Все вместе.
М а ш а. А какая картина?
А л е к с е й. «Возраст любви». Вы видели, Нина Павловна?
Н и н а П а в л о в н а (не сразу). Нет. Все как-то не получалось.
А н о х и н. А может быть, не пойдем. Правда, я тоже не видел, но догадываюсь, о чем эта картина. О том, что любовь – удел молодых.
М а ш а. И вовсе нет.
Н и н а П а в л о в н а. Говорят, что у любви нет возраста. Она всегда молода.
А н о х и н. Если она настоящая.
Звонок. Маша открывает дверь, выходит на площадку и тут же возвращается с телеграммой в руке.
М а ш а. Папа Ваня, телеграмма.
Анохин берет телеграмму. Читает, улыбается. Потом, шагая по квартире, зажигает весь свет, в столовой, в комнате девушек, на кухне. И в квартире вдруг становится светло и празднично. Анохин вдобавок еще включает радиолу. Звучит музыка.
А н о х и н. Остаемся дома. Маша, готовь ужин, добывай раскладушки. Люди едут!
Занавес.
Конец
1959
НЕБЕСНОЕ СОЗДАНИЕ
Комедия в трех действиях, семи картинах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
К а т я Е р м о л а е в а – гвардии лейтенант, летчица, 23 года.
В а р в а р а Х о х л о в а – гвардии старший лейтенант, летчица, 24 года.
Т о с я Г о в о р к о в а – гвардии младший лейтенант, штурман, 22 года.
В о р о н ц о в а – гвардии майор, командир полка, 28 лет.
Т и х о м и р о в а – гвардии капитан, начальник штаба, 24 года.
Т о к а р е в а – гвардии младший лейтенант, 21 год.
П а в е л Ш о р о х и н – 25 лет.
С у в о р и н С е р г е й Н и к о л а е в и ч – писатель, 55 лет.
Х о х л о в В и к т о р В а с и л ь е в и ч – техник хлебозавода, муж Варвары, 26 лет.
А н т о н – парень из партизан, 20 лет.
К а п и т а н К о р н и е н к о, 28 лет.
З а х а р И в а н о в и ч – директор хлебозавода, 35 лет.
Г р и ш а – товарищ Хохлова по работе.
З о я }
К л а в а } – подруги Варвары Хохловой.
А н н а И в а н о в н а – мать Кати, 45 лет.
Г л а ш а – соседка, 50 лет.
Л а н с к о й – художник, 60 лет.
С т а р и ч о к с м а ш и н о й.
«П о л и ц а й», 40 лет.
Д в а н е м е ц к и х с о л д а т а.
Л е т ч и к и, ш т у р м а н ы, ж и т е л и г о р о д к а.
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕПЕРВАЯ КАРТИНА
Землянка на аэродроме. Тяжелые балки, беленые стены. Топится трофейная печурка. На столе горит лампа из снарядной гильзы. На стене два портрета. Сталин в маршальском мундире и Марина Раскова. Лестница в пять ступенек ведет вверх, к выходу. Оттуда, из-за двери, слышен звук авиационных моторов. В а р в а р а сидит у печурки, она что-то читает. Т о с я над столом разбирает письма.
Т о с я. Ни в один полк столько не пишут, сколько нам… Варя, почему нам так много пишут? Смирновой… Елениной… Пасько… Ермолаевой… Еще Ермолаевой… Тихомировой… Кате Ермолаевой… Лейтенанту Ермолаевой… Лейтенанту Ермолаевой… Господи, сколько Кате Ермолаевой пишут, ужас!.. Она, конечно, красивая, но нельзя же столько писать, правда, Варя?.. Старший лейтенант Хохлова, вы меня слышите?
В а р в а р а. Ты послушай, Тося, что он пишет: «Ты за меня, пожалуйста, не беспокойся. Я нахожусь в тылу, со мной ничего случиться не может. Димочка здоров. Хлопочу насчет детского сада, если выйдет, то буду стараться на фронт, а то меня тут заботами окружают, называют семьей фронтовика, просто сил никаких нет…» До чего ж у меня супруг беспокойный?
Т о с я. А чего ж ты удивляешься? Жена – летчик, дважды орденоносец, а муж – в тылу, на хлебозаводе работает… У мужчин ведь тоже самолюбие имеется, странно…
В а р в а р а. Я ему писала, объясняла… «Витя, мы делаем общее дело, я воюю здесь, а ты там, и каждая твоя буханка хлеба – это снаряд…» Прямо так и написала.
Т о с я. Очень хорошо… Ага, мне письмо… Почитаем сейчас… Из института… Вот тоже пишут: «Весь наш факультет гордится тобой, дорогая Тося. Возвращайся с победой, кончай вуз…» – и так далее, и так далее… Знаешь, я сейчас вспомнила, когда в октябре сорок первого девушки из нашего института пошли добровольно на фронт, нас на вокзале все провожали и один наш студент с исторического, помню, сказал: «Вы, Говоркова Тося, типичная Жанна д’Арк!..» Ничего сказал, да?..
В а р в а р а. Красиво сказал.
В землянку входят две л е т ч и ц ы.
Т о с я. Лейтенант Ветрова, вам письмо.
В е т р о в а. Давай, давай, скорей.
Т о с я. Младший лейтенант Токарева, вам письма нету, но вам пишут.
Т о к а р е в а (проходит к печурке). Ладно. Подождем.
Т о с я. Ну, что погода?
Т о к а р е в а. Бывает хуже, но редко… Третья ночь, и все такая погода… Прямо надоело.
В землянку входит К а т я Е р м о л а е в а. Комбинезон, унты, шлем, сдвинутый чуть набекрень.
Т о с я. Товарищ лейтенант, вам девять писем…
К а т я (вздыхает). Опять?..
Т о с я. А как же?.. Ты красивая, твоя фотография в журнале была, тебе все и пишут…
В а р в а р а. Ты на разведку погоды ходила?
К а т я. Да.
В а р в а р а. Ну что?..
К а т я. Ничего хорошего. Над аэродромом и по маршруту на цель – ясно. В десяти километрах западнее аэродрома начинается туман. В общем, цель закрыта. Чаю Фрося не приносила?
В а р в а р а. Нет еще.
Т о с я. Что пишут, Катя? Прочти…
К а т я (просматривая письма). Что мне могут писать? «Многоуважаемая Катя, хотя мы с Вами и незнакомы…» Ну, это понятно. Дальше… «Товарищ Катя, когда я увидел Вашу фотографию, я понял, что нам обязательно нужно встретиться…» Слыхали, обязательно ему нужно со мной встретиться!.. И чего мне столько пишут, а?..
В а р в а р а. Нравишься, вот тебе и пишут…
К а т я. Ну да, вот этот – увидал мою фотографию и все забыл на свете, что у него есть работа, что сейчас война и что сейчас не такое время, чтобы вздыхать и в любви объясняться!..
Т о с я. Начинается…
Ветрова и Токарева выходят. Катя смотрит им вслед.
К а т я. Видала, Нина Токарева пошла. Выкрасила подшлемники в голубой цвет. Это, видите ли, ей к лицу… Ерунда какая… Вот. Еще письмо… Смотрите – стихи…
Т о с я. Кто же это пишет?..
К а т я. Ефрейтор Захаркин… Первый раз слышу.
В а р в а р а. Чего ж он пишет, Захаркин?
К а т я. «Здравствуй, небо голубое, здравствуй, белы облака, здравствуй, гвардии девчата, вам привет из артполка. Как у Гитлера машина скоро вся разломится, разрешите, девушки, с вами познакомиться…» Видали, куда тянет?
Т о с я. Дальше, дальше.
К а т я. «…Со своей артбатареи посылаю вам привет. И прошу вас, дорогие, чтобы дали мне ответ. Сам я парень неженатый, не поэт и не артист, вам хорошего желаю и душой всегда я чист…»
В а р в а р а. Ай да Захаркин, вы смотрите, какие стихи писать наловчился.
К а т я. Писать-то он наловчился, а вот стрелять-то, пожалуй, вряд ли… (Откладывает письмо. Его берет Тося.)
Т о с я. Что ж ты не дочитала?.. «Сам я на фронте с июля сорок второго, имею орден Славы третьей степени и медаль «За отвагу». Видишь – отважный жених, а ты читать не хочешь!..
К а т я (читает новое письмо). Вот… пожалуйста – работник финансового сектора, предлагает руку и сердце. Извольте радоваться…
Т о с я. Надо ответить.
К а т я. Кому?
Т о с я. Да вот хотя бы ему, этому финансовому… А то, знаешь, человек расстроится и начнет на нервной почве не те цифры ставить… Давай ему ответим, Катя…
К а т я. Хорошо. Пиши. Я тебе буду диктовать. (Достает папиросу и кресало. Высекает огонь и закуривает.) «Уважаемый товарищ! Ознакомившись с вашим письмом…»
Т о с я. Как, как? Ознакомившись? Это что-то очень официально.
К а т я. Пиши, а то вообще не буду отвечать.
Т о с я. Хорошо, хорошо, пишу.
К а т я. «…Я хочу сказать вам, что в наши суровые дни – все свои силы…»
Т о с я. …и всю свою страсть…
К а т я. Ладно «…и всю свою страсть нужно отдавать работе в тылу… На вашем финансовом участке. Желаю вам успеха. С приветом. Гвардии лейтенант Ермолаева».
Т о с я. Охо-хо!.. (Вздыхает.)
К а т я. Что?
Т о с я. Может, добавить насчет выполнения плана?
К а т я. Можешь добавить. (Уходит.)
Т о с я. Слыхала?
В а р в а р а. Да.
Т о с я (рвет письмо). Не будем расстраивать работника финансового сектора. (Смотрит на часы. Садится на скамеечку у печурки.) Странно как получается. Наверно, и у мужчин тоже так: не летаешь – о доме думаешь, о любви, о жизни, какая она была и какой еще будет… Это, наверно, так – от свободного времени…
В а р в а р а. А вот Катя о любви совсем не думает. А я ей не верю. Это она нарочно… Не пойму я этого все-таки. Мне думается – я и летать бы не могла, если б той жизни и той любви, о которой думаем, не было.
Т о с я. Смотри, ведь красивая, а она все другой казаться хочет… «Девочки, для всего придет свое время». Не могу я ее слушать. Чего-то вдруг курить начала. Кресало себе какое-то завела, высекает огонь. За ней не доглядишь, она себе, пожалуй, чего доброго, и усы отпустит…
В а р в а р а. А помнишь, она рассказывала, когда еще в техникуме училась – влюбилась в одного парня в первый раз в жизни. Такой это был замечательный парень, с ней вместе учился. Как его звали, сейчас вспомню.
Т о с я. Павел.
В а р в а р а. Да, да, Павел. И вот война их разлучила, и все кончилось…
Т о с я. Могли бы переписываться.
В а р в а р а. Она его след потеряла. Может, он где на фронте или в тылу – поезда рвет, а может, погиб. Иначе чего ж не пишет…
Т о с я. Он-то, может быть, и мог бы писать, но ведь она, знаешь…
В а р в а р а. А что?
Т о с я. Здравствуйте, чего ей переписываться, когда, говорит, сейчас время ненавидеть, а любить, говорит, время придет потом…
В а р в а р а. Да… характер.
Т о с я. Жанна д’Арк. Прямо даже обидно, честное слово!
В землянку входит Д е в у ш к а из столовой. Она принесла чай.
Д е в у ш к а. Товарищ старший лейтенант. У нас сейчас «дуглас» сел на вынужденную.
В а р в а р а. Ну?.. Пошли, штурман, посмотрим.
Уходят.
Девушка расставляет посуду и что-то напевает. Может быть, это – «Только раз бывают в жизни встречи». В землянку входят К а п и т а н, С у в о р и н, П а в е л, В а р в а р а, Т о с я, В е т р о в а, Т о к а р е в а.
Пожалуйста, проходите. (Девушке.) Фрося, обеспечьте еще чаю.
Д е в у ш к а (уходя). Есть.
В а р в а р а. Садитесь, пожалуйста, товарищи.
К а п и т а н. Благодарю. Будем знакомы. Капитан Корниенко.
В а р в а р а. Гвардии старший лейтенант Хохлова. Знакомьтесь, младший лейтенант Говоркова, лейтенант Ветрова, лейтенант Токарева.
Знакомятся.
С у в о р и н. Суворин, Сергей Николаевич – писатель или корреспондент, как вам будет угодно.
П а в е л. Шарохин.
К а п и т а н. Хорошо у вас здесь. Порядок. Чистота. Цветы. Товарищ писатель, видите – цветы…
С у в о р и н. Да. Здесь много женщин, а отсюда, видимо, все качества…
Д е в у ш к а вносит чай и уходит.
В а р в а р а. Кто хочет чаю?
К а п и т а н (ему все здесь нравится). Все хотят чаю. Как же мы можем отказаться от чаю в таком прекрасном обществе? Правильно я говорю, товарищ писатель?..
С у в о р и н. Разумеется. Нас к вам сюда привели небесные силы. Туман, знаете, вот мы здесь и сели…
К а п и т а н. Я всю войну воюю, а вот туману сегодня впервые, можно сказать, обрадовался…
Т о с я. Да?.. А нам туман совершенно ни к чему.
К а п и т а н. Это как же вас понимать?
Т о с я. Очень просто. Когда туман – мы работать не можем.
С у в о р и н. Простите, а вы в качестве кого работаете?
Т о с я. Я штурман. Штурман экипажа старшего лейтенанта Хохловой.
С у в о р и н. Простите, что же это, это, значит, вы, так сказать, непосредственно летаете?
Т о с я. Ага.
В а р в а р а. Она непосредственно летает, непосредственно водит самолет по курсу и непосредственно бомбит немцев…
С у в о р и н. И это самое… И давно вы это так?..
Т о с я. Давно. Почти два года.
В а р в а р а. У младшего лейтенанта Говорковой четыреста девяносто боевых вылетов.
С у в о р и н. Четыреста девяносто боевых вылетов у этой девушки?..
В а р в а р а. Точно.
С у в о р и н. Ну, я вам скажу…
К а п и т а н. Вот вы и растерялись, товарищ писатель. Понятное дело… Я про себя скажу. Когда я узнал, что такой необыкновенный полк имеется, я подумал и сам себе сказал: Корниенко, это несерьезно!.. А потом, как поглядел я на их работу, как эти девушки немца бьют, и сам себе сказал: Корниенко, бери свои слова обратно…
Т о с я. Ну и что, взяли их обратно?
К а п и т а н. Взял, товарищ младший лейтенант.
Т о с я. Вот и хорошо.
К а п и т а н. А вы чего ж улыбаетесь?.. Вы знаете. Я вообще вам могу признаться, что на меня девушка может оказать огромное влияние…
Т о с я. Да что вы?..
К а п и т а н. Точно. Вот приведу вам пример. Однажды ночью, когда наши части стояли в обороне на реке Миус, над линией фронта низко-низко прошел самолет типа «У-2». Над самыми окопами летчик убрал газ, и вдруг мы слышим сверху пронзительный женский голос: «Вы чего там сидите, черт вас возьми?.. Мы бомбы возим, бомбим фрицев, а вы не наступаете!..»
Ну, не знаю, конечно, поэтому или не поэтому, но в эту же ночь подразделение нашей пехоты перешло в наступление, захватило несколько блиндажей и дотов противника… А после командующий приказал найти девушку, которая нас сверху ругала, чтобы объявить ей благодарность… И между прочим, девушки этой мы не нашли. Это, случайно, не вы были?
Т о с я. Нет, не я… Но это была девушка из нашего полка. Катя Ермолаева.
П а в е л. Как вы сказали?
Т о с я. Катя Ермолаева.
П а в е л. Понятно.
С у в о р и н. Вы знаете, я вас слушаю и, кажется, чего-то все-таки не понимаю.
К а п и т а н. А вы, товарищ писатель, еще слушайте, смотрите и удивляйтесь. Такая уж у вас служба.
В а р в а р а. А чему ж тут удивляться?..
С у в о р и н. Помилуйте, это как же – чему удивляться? В нынешнюю войну я впервые выезжаю на фронт. Но я бывал на той войне. Пятнадцатый и шестнадцатый годы я провел на фронте, будучи корреспондентом газеты «Русское слово». Помните, была такая газета?
Т о с я. Здесь никто не помнит эту газету, товарищ писатель. Мы все родились позднее…
С у в о р и н. Да… Ведь я вдвое старше вас. Видите как, вас еще на свете не было, а я сидел в штабе генерала Брусилова, писал корреспонденции… И уж конечно не подозревал, что через три десятка лет забросит меня судьба вот сюда, к вам… Объясните вы мне, ради бога, откуда вы такие появились?
Т о с я. Мы пришли отовсюду – из Осоавиахима, из гражданского воздушного флота, из вузов, из техникумов… Пришли такие молодые, как, например, Нина Токарева, ей было семнадцать лет, вон она сидит, и пожилые, в основном двадцатидвухлетние… У нас тут много москвичей и саратовцев. Были из Киева, из Керчи, из Калинина. Все мы по призыву ЦК Комсомола собрались в городе Энгельсе, на Волге, чтобы потом под Моздоком воевать за Сталинград и Москву, а на Таманском полуострове драться за Керчь и за Киев… Вы слышали про Марину Михайловну Раскову?
С у в о р и н. Разумеется.
Т о с я. Вот она и создала наш полк… Мы все ее любили очень. Хорошая она была – строгая и ласковая… Вот и все. Видите, как я вам много рассказала… А вы, значит, в основном военный корреспондент?..
С у в о р и н. Нет. В основном я писатель, беллетрист, прозаик…
В а р в а р а. А можно вас спросить, какие вы книги написали?
С у в о р и н. Пожалуйста… Я вам кое-что и покажу. Что с собой захватил. Вот. (Передает девушкам несколько своих книг.)
В а р в а р а. Эту книгу вы написали? Это ваша книга?
С у в о р и н. Моя.
В а р в а р а. Да мы же в полку все ее читали. Мы очень любим эту книгу…
С у в о р и н. Приятно слышать.
Т о с я. И это ваша книга? Хорошая книга. Я ее два раза читала.
К а п и т а н. Видите, товарищ писатель, оказывается, вы здесь, на фронте, человек известный. Вас здесь все знают, любят…
С у в о р и н. Вы уж, товарищ капитан, меня не захваливайте.
К а п и т а н. Я вам даже завидую, честное слово. Написали книгу и завоевали любовь…
Т о с я. А вы попробуйте, товарищ капитан, может, и вы сумеете…
К а п и т а н. Что? Завоевать любовь?
Т о с я. Нет. Написать книгу.
Все смеются.
Т о с я (Павлу). А вы тоже писатель?
П а в е л. Нет. Я в основном читатель.
Т о с я. Вы военный?
П а в е л. Да нет…
Т о с я. А почему вы не военный?
П а в е л. Да так уж… Был военный, а теперь невоенный.
Т о с я. Почему?
П а в е л (уклончиво). А я это… освобожден.
Т о с я. Почему?
П а в е л. По состоянию здоровья.
Т о с я. Да? По какой статье?
П а в е л. Вы до войны не прокурором работали?
Т о с я. Нет. Я училась в университете… Так по какой же вас статье освободили?
П а в е л (тянется за сахаром). По десятой… Больше вопросов нет? (Улыбается.)
Т о с я. Нет.
С у в о р и н. Когда я еще в Москве был, мне говорили: на этом участке фронта вы увидите много интересного. Это, значит, вас имели в виду… Скажите, а нельзя ли?..
В а р в а р а. Что?..
С у в о р и н. Нельзя ли связаться как-нибудь с политотделом армии, чтобы мне разрешили задержаться у вас?
В а р в а р а. Можно, конечно.
С у в о р и н. А вы не возражаете?
В а р в а р а. Я не возражаю, но это не от меня зависит. Поговорите с командиром полка.
С у в о р и н. А он у вас строгий?
В а р в а р а. Не он, а она.
С у в о р и н. Как «она»? И командир полка «она»?.. Знаете что, капитан, я остаюсь здесь. Я отсюда пока никуда не поеду.
К а п и т а н. Так… Один попутчик отстал. Это все туман наделал. Скорей бы уж он рассеялся, а то я чувствую, я отсюда один полечу.
В землянку входит К а т я. Останавливается, отдает честь.
К а т я. Здравствуйте, товарищи. (Снимает шлем.)
С у в о р и н (капитану). Небесное создание!
Варя и Тося переглядываются.
К а т я (достает папироску и кресало). Погода постепенно налаживается… (Высекает огонь. Вспыхивают две зажигалки.)
С у в о р и н и К а п и т а н. Пожалуйста.
К а т я. Спасибо. Я сама. (Новые попытки. Наконец фитиль загорелся. Прикуривает.)
С у в о р и н. Садитесь, пожалуйста.
К а т я. Ничего, благодарю вас. Не беспокойтесь. (Курит и обеими руками поправляет волосы.)
Павел встает, подходит к Кате, вынимает у нее изо рта папиросу и гасит ее о выступ балки.
(Растерянно.) Вы что это?.. (Отворачивается.)
П а в е л. Не надо вам курить. Это вам не идет. Красивая, молодая девушка – и вдруг курит…
К а т я. Вы извините, но это мое личное дело. (Берет вторую папиросу.)
П а в е л. Катя. Не надо тебе курить. (Берет ее за плечи.)
К а т я. Что еще за Катя?
П а в е л. Катя, не надо тебе курить.
Она резко оборачивается, смотрит на него и всплескивает руками.
К а т я. Павел!.. Паша!..
Тося и Варвара одновременно встают и сразу садятся.
С у в о р и н. Мне подсказывает мой жизненный опыт, друзья мои, что мы являемся свидетелями необычайной встречи…
П а в е л. Да, вы не ошиблись, товарищ писатель. Произошла удивительная встреча. Правда, Катя?
К а т я. Да… Я уж прямо не знаю. Что это?.. Откуда ты явился?
П а в е л. Да вот прилетел.
К а т я. Мы вместе учились в семилетке и в техникуме… А вот сейчас встретились…
П а в е л. Видите, как получилось.
К а т я. Да… Неужели это ты? Прямо не верится, честное слово…
С у в о р и н (встает). Мой жизненный опыт подсказывает мне, что часть присутствующих должна пойти проверить, не рассеялся ли туман…
К а п и т а н. Точно.
Все, кроме Кати и Павла, выходят.
К а т я. Смотри, как получилось, а?.. Чего-то все ушли…
П а в е л. А ты мало изменилась… (Любуется ею.)
К а т я. Нет, это тебе кажется… Я очень изменилась…
П а в е л. А я не вижу.
К а т я. Мало ли что.
П а в е л. До чего ж я удивился, Катя, когда узнал, что ты здесь, в этом полку…
К а т я. Чему ж ты удивился?
П а в е л. Да ведь я раньше за тобой никогда не замечал ничего такого…
К а т я. Чего такого?
П а в е л. Ну, такого, военного.
К а т я. Да. Раньше мы были совсем другие. Учились, задачи друг у друга списывали, песни пели. А сейчас все другое. И мы сейчас уже не те. Мы строже стали, Павел.
П а в е л. Да уж я вижу, вот ты какая…
К а т я. Какая? Самая обыкновенная… У нас все такие, в полку. Все любят Родину, и все ненавидят фрица, и никто не жалеет своей жизни… А ты, наверно, думаешь – девчонки, да?
П а в е л. Нет. Я этого совсем не думаю.
К а т я. А я смотрю – ты все такой же.
П а в е л. Нестрогий, довоенный, да?
К а т я. Не знаю. Но я все равно очень рада, что мы встретились.
П а в е л. Вот и хорошо. А у тебя никаких… этих… изменений?..
К а т я. Что?
П а в е л. Ты, может быть… замуж вышла?
К а т я. Замуж? Действительно… Знаешь, Павел, когда враг еще не разбит, об этом вообще говорить не надо. Что ты на меня так смотришь?
П а в е л. Ничего. Просто так… Сколько же мы с тобой не виделись?
К а т я. С сентября сорок первого…
П а в е л. Долго.
К а т я. Да… А ты что, на фронте не был? (Распахивает его куртку.)
П а в е л. Как тебе сказать? Вообще-то…
К а т я. Понятно… Кого-нибудь из ребят видел?
П а в е л. Да так, кое-кого.
К а т я. Да?
П а в е л. Угу.
Пауза.
Как воюешь? Награждена?
К а т я. Да. Три ордена у меня.
П а в е л. Молодец.
В дверях появляется Д е ж у р н а я.
Д е ж у р н а я. «Дуглас» выруливает, товарищ лейтенант.
К а т я. Хорошо. Идите. Видишь, как получилось. Нашелся и опять потеряешься. Прилетел и опять улетаешь.
П а в е л. А тебе не хочется, чтобы я улетал?
К а т я. Не знаю… А если не хочется?
П а в е л (спокойно). Тогда я останусь.
К а т я. Действительно? Как же это ты, интересно, останешься?
П а в е л. Да так, останусь… Ведь у меня здесь родные недалеко, в станице. Поживу у них и обратно поеду.
К а т я. Я тебя не понимаю. Ты это, может быть… из-за меня остаться думаешь, то ты учти, что это не техникум, Павел, и не семилетка, а война.
П а в е л. Да, об этом я знаю. Из газет.
К а т я (протягивая ему руку). Ну, ладно, Павел. Я понимаю, ты шутишь. Мы сейчас с тобой расстанемся, но мы обязательно встретимся. Слышишь?
П а в е л. Знаешь, Катя, я вот сейчас еще подумал и решил все-таки остаться…
На пороге появляется К а п и т а н.
К а п и т а н. Пошли в машину, летим.
П а в е л. Счастливого полета, капитан.
К а п и т а н. Что?
П а в е л. Я остаюсь здесь!
К а п и т а н. Слушайте, товарищи. Я ж так всех попутчиков растеряю. Писатель остался, вы тоже… (Уходя.) Девушки, срочно ведите меня к самолету, а то я тоже останусь.
Дверь закрывается.
К а т я. Что это происходит? Я ничего не понимаю.
П а в е л. Ничего особенного. Твой старый товарищ Шарохин Павел Федорович решил с тобой не расставаться.
К а т я. Послушай, Павел, что это за шутки?
П а в е л. Пойдем, Катя, проводим самолет. (Выходит.)
Катя растерянно идет за ним. Дверь закрывается.
В землянку входит Д е в у ш к а. Она убирает посуду.
Д е в у ш к а (запевает). «Только раз бывают в жизни встречи, только раз кружится голова…»
Входят Т о с я и В а р в а р а. Тося взволнована.
Т о с я. Ты знаешь, что такое десятая статья?
В а р в а р а. Нет. А что?
Т о с я. Сядь.
В а р в а р а. Что?
Т о с я. Сядь. Десятая статья это острое психическое расстройство.
В а р в а р а. Что?
Т о с я. Человек ненормальный. Это печально, но это факт. Хоть бы он скорей улетел, а то наломает дров напоследок.
В а р в а р а. До чего же мне Катю жалко… А может быть, ты ошиблась, Тося?
Т о с я. Сама читала расписание болезней пять минут назад.
В а р в а р а. Только не надо Кате говорить. Чего зря расстраивать.
Т о с я. Конечно.
Слышен гул пролетающего «Дугласа».
В а р в а р а (идет к двери). Сейчас будем выруливать. Пошли.
В дверях появляется К а т я.
К а т я. Девушки… Я что-то ничего не понимаю.
Т о с я. А что?
К а т я. Павел остался. И почему остался, не могу понять.
Т о с я. Что ж тут не понимать? Лично нам все ясно.
Занавес.
Конец первой картины
ВТОРАЯ КАРТИНА
Горница в станичной хатке. Чисто побелены стены. Стол командира полка и рядом второй, длинный, для летного состава. На стене карта-десятиверстка. В углу кабинета – хозяйский буфет. На столике у окна в банке ветка цветущей яблони. За окном – сад. Вечереет. В кабинете за столом над картой – командир полка гвардии майор В о р о н ц о в а – черный кожаный реглан, берет со звездочкой, ярко начищенные сапоги. Входит капитан Т и х о м и р о в а – начальник штаба.
Т и х о м и р о в а. Товарищ майор. Телеграмма от полковника Черевичного с НП.
М а й о р. Давай. Ну, что он? (Читает телеграмму.) «Полк работал хорошо. Бомбили эффективно. В 2.25 и 4.10 отмечены взрывы большой силы». Начальник штаба, чьи экипажи бомбили в 2.25 и 4.10?
Т и х о м и р о в а (смотрит в журнал). 2.25 – Хохлова, Говоркова, 4.10 – Речнева, Олейникова.
М а й о р. Ладно. Что-то я хотела тебя спросить. Да. Как там писателя устроили?
Т и х о м и р о в а. Все в порядке, товарищ майор. Он очень обрадовался, когда узнал, что генерал разрешил ему у нас побыть. Не думал, говорит, не гадал, что буду жить в гвардейском женском полку.
М а й о р. Ты знаешь, все-таки приятно, что это настоящий писатель. А то, помнишь, был этот корреспондент, и все его одни сенсации интересовали. Писатель – он поймет этот, ну, как тебе сказать…
Т и х о м и р о в а. Внутренний мир.
М а й о р. Вот именно, внутренний мир, душу девушек наших, понимаешь?
Т и х о м и р о в а. Да. Когда мы шли, я его провожала, он меня все расспрашивал. Почему-то очень удивился, когда узнал, что я добровольно ушла на фронт с четвертого курса МГУ. «Вы, – говорит, – удивительные все, вы, – говорит, – девушки доброй воли». Расспрашивал, что всего трудней было. Я ему говорю, что всего трудней руководить было, когда назначили начальником штаба. Ведь в вузе какая демократия была, и вот я ему говорю, нужно было привыкнуть к тому, что при моем появлении все вставали, отдавали честь, просили разрешения обратиться… Вообще я сказала, что трудности были.
М а й о р. Ну, а он что?
Т и х о м и р о в а. Он вопрос задал, товарищ майор. Интересно, говорит, с момента, как вы ушли на фронт, ваши интересы, вкусы, стремления не изменились? Не стали ли вы сугубо военным человеком?
М а й о р. Ну-ну… Все этим интересуются, между прочим.
Т и х о м и р о в а. Я говорю, что я стала военным человеком, одела погоны, но, когда приехала в Москву, в отпуск, выяснилось, что все в порядке, все по-прежнему. И интересы не изменились. Волновало все то, что волновало и интересовало раньше – и музыка, и книги, и театр.
М а й о р (улыбаясь). Ну, как он, успокоился?
Т и х о м и р о в а. Вполне… Потом спрашивает – а как, не скучаете по дому? Ведь девушкам, говорит, свойственны такие эмоции…
М а й о р. Ну-ну, интересно.
Т и х о м и р о в а. Я ему говорю. Когда ночью сидишь на старте, льет дождик, ветер, нет погоды, вдруг чувствуешь – хочется домой, но не уехать, не оставить военную службу, свой штаб, нет, – а просто так, ну наивно как-то, по-девичьи – хочется домой. В смысле «к маме»… А вообще я ему говорю, жить в тылу я бы, кажется, сейчас не смогла.
М а й о р. Интересно. А ты знаешь, что он мне вчера ночью сказал. Он пришел на КП, у меня все экипажи ушли на задание – вдруг он говорит: «Я слышал, – говорит, – что ваш муж рядовой инженер?» «Да», – говорю. «А вы, – говорит, – майор, у вас четыре ордена, у вас, – говорит, – военная слава. Кто же теперь в вашей семье главный?» Я говорю: «В моей семье главный – муж. Я, – говорю, – я не хочу быть главной в семье…» Он говорит: «Почему?» А я говорю: «Вот если бы вы были женщиной, вы бы это поняли, всю мою психологию…»
Т и х о м и р о в а. А он что?
М а й о р. А он засмеялся и говорит: «Ну, если б я был женщиной, да еще молодой, я бы не занимался психологией, а записался бы в ваш полк и летал бы немцев бомбить».
Входит Т о с я. Она в гимнастерке, в галифе, в сапогах. С орденом боевого Красного Знамени.
Т о с я. Товарищ гвардии майор, разрешите обратиться к капитану?
М а й о р. Обращайтесь.
Т о с я. Товарищ гвардии капитан! Ваше задание выполнено. Вот карта.
Т и х о м и р о в а (берет карту). Хорошо. Спасибо. (Выходит.)
Т о с я. Разрешите идти, товарищ майор?
М а й о р. Подождите… Вот вас полковник Черевичный хвалит. Телеграфирует, что хорошо отбомбились.
Т о с я. Это, наверно, во второй вылет, в 2.25.
М а й о р. Да.
Т о с я. Приличный взрыв был. Это мы, вероятно, в склад бомбочку положили…
М а й о р. Ладно. А похудела почему?
Т о с я. А я не похудела, товарищ майор. Это я просто спала мало.
М а й о р. Почему?
Т о с я. А я лежала все и думала.
М а й о р. О чем, интересно знать? Садитесь.
Т о с я. Вы знаете, товарищ майор, мне Катю Ермолаеву жалко…
М а й о р. А что такое?
Т о с я. У нее вчера встреча состоялась такая…
М а й о р. Это что, пассажир с «Дугласа»?
Т о с я. Да.
М а й о р. Я его видела.
Т о с я. Да? И ничего не заметили?.. Вы знаете, товарищ майор… Он ненормальный человек.
М а й о р. Ну?.. Я не заметила.
Т о с я. Он сам говорил, что освобожден от армии по десятой статье – «психические заболевания». Очень жаль парня, а еще больше Катю. Помните, она о нем рассказывала, и так вот вышло… Вы знаете, товарищ майор, ей даже, по-моему бы, говорить об этом не надо. Чтобы не расстраивать.
В дверь стучат. Голос Павла: «Разрешите?»
М а й о р. Войдите.
Входит П а в е л.
П а в е л. Здравствуйте, товарищ майор.
М а й о р. Здравствуйте.
П а в е л (видя настороженный взгляд Тоси). У меня к вам просьба, товарищ майор, не отпустите ли вы Катю Ермолаеву домой?.. Жениться на ней хочу.
Т о с я. Разрешите идти, товарищ майор?
М а й о р. Идите.
Тося уходит, оглянувшись на Павла.
П а в е л (достает документы). Очень любопытная девушка. Мной все интересовалась. Спрашивает, почему не в армии. Я ей говорю – освобожден. Даже статью какую-то назвал…
М а й о р (читает документ). Да. Статью вы неудачную выбрали – десятую. Психическая…
П а в е л. Да что вы? Неужели серьезно? Хорош!
М а й о р. Да. Так я вас слушаю.
П а в е л. Разрешите сесть?
М а й о р. Пожалуйста.
