Текст книги "Жар костей не ломит (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 40 страниц)

Глава 17 – Никита Синицын aka «Синица»

– Поиграем, отважный рыцарь?

Лопатки до боли уперлись в гладкую поверхность. Ладонь слепо зашарила по стене, пытаясь найти ручку несуществующий двери или кнопку, открывающую потайной лаз. Да все что угодно, лишь бы не видеть страшной до чертиков рожи ведьмы. И дело тут вовсе не в потекшей туши или воспаленной от угрей коже. И даже не в сплошной ране вместо левой щеки. Я до замершего в груди сердца боялся взгляда безумного человека, способного на все. Проще столкнуться с лающим псом в узком проулке, чем с ополоумевшим шизоидом. От собаки хотя бы знаешь, чего ждать, а эта…

Толком не помню, как выкрутился. Кажется, рванул в бок – нагнулся, уворачиваясь от чужой руки, пытающейся то ли обнять, то ли схватить. На ходу споткнулся и упал, до боли ударившись коленками. На глаза попались обломки валяющегося стула. Металлическая ножка лежала прямо под рукой: протяни и схвати ее – чем не оружие? Но я даже думать об этом не стал. Всё, что были способны выдать мои мозги – это бежать… бежать прочь отсюда, не останавливаясь и не оглядываясь.

Я буквально вылетел в коридор и рванул прочь: надрывая мышцы, выжигая кислород из легких. Сердце бешено колотилось в груди, острой болью напоминал о себе бок, а я несся вперед, чувствуя близость спасения. Впереди маячил долгожданный переход в атриум. Выскочить на второй этаж, а дальше вниз по лестнице, мимо аппаратов с газировкой, мимо поста охраны в сторону выхода. Мой план был прост и незамысловат, как пять копеек, вечно валяющихся в кармане. На что-то большее банально не хватало времени.

«Бежать… бежать», – билась паническая мысль в голове, вытесняя остатки здравого разума. Бежать что есть сил!

Для того, чтобы попасть в центральный холл, нужно было преодолеть участок длиною в сотню метров. Казалось бы, чего проще? Но кишка коридора все удлинялась и удлинялась – бесконечной телескопической удочкой. И вроде бы летишь со всех ног, а все равно остаешься на месте. Я повернул голову и увидел знакомый пейзаж в проносящихся мимо окнах: пустующий школьный двор, нелепый забор, а за ним лишённая автомобилей парковка. Всё бессмысленно – этот кошмар никогда не выпустит из своих объятий. Я обречен бежать вечно…

Ватные ноги заплелись и тело без сил рухнуло на плитку пола. Жадно хватаю ртом воздух, наблюдая, как длинная нитка слюны стекает с подбородка. Всё что остается – беспомощно валяться и слушать звуки приближающихся шагов. Нет нужды поднимать голову, я и без того знаю их хозяйку.

– Рыца-а-арь?!

Голос неприятный и резкий, как у стаи ворон, каркающих за окном. Я понимаю, что не смогу подняться, а даже если и встану, то вряд ли смогу бежать. Остается только ползти.

Ладонь ложится на плитку пола, холодную и шершавую на ощупь. Местами потертую, с простеньким синим орнаментом внутри. Стоп… это не школа. Точнее школа, но пол другой. В качестве профилактики травматизма в учебных заведениях было запрещено использовать кафельную плитку. Если только речь не идет о специализированных помещениях вроде столовой или душевых. И как раньше не заметил?

– Остановись, о храбрый рыцарь.

Паническая атака мешает здраво мыслить. Оголенные нервы и безотчетный страх, возведенный в энную степень – единственное, что наполняет внутренности. Хотелось бежать прямо сейчас, немедленно. И я бы это сделал, но лишенное сил тело, было не способно даже подняться.

Хватило лишь на перевернуться и уставиться на возвышающуюся рядом фигуру. Все тот же нелепый наряд, напоминающий тюремную робу. И бирка с именем над правым кармашком. Если подавить волну страха и попытаться сконцентрироваться, то можно прочитать текст.

– Разве должно храброму воину бояться?

Рана на лице девушке затянулась – не осталось и следа от среза, лишь бугристая, местами воспаленная кожа. На веках комками собралась тушь, налипла в уголках, забилась в складки. В глубине глаз мелькали отблески безумного пламени.

– Где твоя смелость, рыцарь?

Где моя смелость… Действительно где? Только и остается, что валяться на холодной плитке пола и дрожать.

Ведьма ощущала мой страх, она буквально питалась им, приоткрыв рот для пущего эффекта. Зашипела, изображая то ли змею, то ли рассерженную кошку. Длинные пальцы с обломанными ногтями потянулись в мою сторону.

Перед глазами в очередной раз мелькнула бирка с фамилией. Темные пятна расплывающихся букв сложились в текст – в знакомое сочетание, виденное неоднократно, а слышанное еще больше. Это странным образом успокоило, словно в темной комнате включили свет и на месте ужасного монстра очутился стул, заваленный одеждой. Неведомому чудищу дали имя.

– Володина, может хватит пугать.

Вместо безумного блеска в глазах ведьмы, или кем она там была, появилась озадаченность. И тогда я указал ей на грудь:

– Бирка!

Кажется, преследовательница впервые обратила внимание на то, во что была одета. И тут же незамедлительно выругалась:

– Дерьмо!

– И не говори, дерьмовый костюмчик. Родом из психушки?

– С чего ты взял?

– С этой робой возможны только два варианта: или тюрьма или психлечебница, – тут я осекся, обнаружив новые детали в обстановке. Вместо привычных пластиковых дверей, ведущих в классы, появились массивные железные полотна с цифрами, нанесенными поверх белой краской. Круглые плафоны под потолком заменили на длинные диодные лампы. Свет дрожал и щелкал в дешевых рамах, разливался желтым цветом по истертой кафельной плитке. Коридор изменился и теперь представлял собою этакий уродливый симбиоз учебного заведения и психиатрической лечебницы.

Впрочем, девушку нисколько не заботили случившиеся метаморфозы. Она продолжала стоять, а пальцы задумчиво теребили лоскуток с фамилией. В какой-то момент я подумал, что она сорвет его, бросит под ноги… но нет. Рука с тонким запястьем безвольно опустилась.

– Забавно, – произнесла она. – В клинике была нашита другая бирка. После развода мать сменила фамилию на девичью…, – взгляд вновь сфокусировался на мне. – А ты умен, Никита Синицын.

Был бы умен, не бегал по коридору с выпученными от страха глазами. Отдельные фрагменты пазла долго складывались в общую картину. Темных мест по-прежнему хватало, но к кое-каким выводам я все же сумел прийти. Первый и самый главный из них касался количества участников. Оказывается кооперативный сон был рассчитан на троих. Именно сознание Володиной меняло школу, добавляя элементы психиатрической лечебницы: кафельный пол, дверь с глазком и узким приемником, закрытым металлической щеколдой. Интересно, что будет, если заглянуть внутрь? Увижу ли я комнату, обитую войлоком?

– Где стоит твоя капсула? В кабинете профессора Гладышева?

Я ожидал, что Володина начнет запираться или хуже того – угрожать, но…

– Да, – девушка ответила легко и просто.

– Все-таки Илья Анатольевич. А я думал, происходящее с нами – нелепая случайность. Побочный эффект виртуальной терапии, разработанной профессором.

– Так и есть.

– Подожди, ты же сама сказала…

– Что я сказала? Что капсула погружения стоит в кабинете Гладышева? Синицын, научись не спешить с выводами. Я всего лишь бывшая пациентка профессора, проходящая плановое обследование. А Маяк…, – тут черные от туши веки дрогнули, и девушка на мгновенье задумалась. – Можешь считать Маяк-17 лечебной гимнастикой, позволяющей поддерживать здоровую форму психики. Никто и представить не мог, что наши с уборщиком сознания окажутся в одной субреальности. Создадут сон на двоих…

– На троих.

– Ах да, прости, забыла…. Конечно же на троих. Появление сознания Никиты Синицина в мире грез стало настоящей загадкой для профессора. Электромагнитные волны тестовых капсул, как бы это помягче сказать, рассчитаны на не совсем здоровых людей.

– Психов?

– Почему обязательно психов? Людей с повышенной восприимчивостью, обладающих…

Володина вновь умолкла. Растерянно осмотрелась, словно пыталась понять, куда это её занесло. Взгляд заскользил по истертой кафельной плитке и замер, упершись в массивную железную дверь с номером 071.

Судороги пробежали по воспаленной коже. В случае с ведьмой это могло означать все что угодно: начиная от отвращения и страха, и заканчивая радостью. Уж не знаю, чем её там профессор лечил, и почему выписал, но факт остается фактом: Володина – на всю башку отбитая. Рассматривать её поведение сквозь призму адекватности было совершенно невозможно.

Босые ступни зашлепали по плитке пола. Девушка подошла к двери и замерла в нерешительности. Правая рука дрогнула, и опустилась… снова дрогнула. Длинные пальцы заскользили по темной поверхности металла, поглаживая и лаская её. Странное проявление нежности к куску клепанного железа.

– Она ждала тебя, – едва слышно прошептали губы Володиной.

«Бабах» – сильный удар сотряс железное полотно. И снова – «бах» с той стороны. С потолка посыпались куски штукатурки, по стенкам побежали трещины. Дверь заходила ходуном от ударов, словно нечто огромное ломилось с той стороны, пытаясь выбраться наружу.

Тело в серой робе вздрогнуло – ладонь девушки будто током ударило. Она резко отдернула руку, отступив назад. И наступила тишина… лишь мелкий мусор, витающий в воздухе, да куски штукатурки, валяющиеся на полу, напоминали о недавнем буйстве. Что за чудовище заперто в камере? У каждого свои таракана в голове, и меньше всего я сейчас хотел знать о насекомых одной спятившей девчонки. Или медведях гризли, если судить по силе удара.

– Она ждала тебя… ждала, – продолжали шептать губы множеством голосов. Складывалось впечатление, что вокруг собралась дюжина полубезумных Володиных. И все они бормочут, заговариваясь от страха.

Да-да, проклятая ведьма боялась, ну или как минимум испытывала неуверенность. Три мелких шажка от двери, тому свидетельство. А вот я от приступов паники избавился. Маятник настроения резко качнулся в другую сторону. И теперь проснувшийся внутри естествоиспытатель требовал ответов.

– Профессор знал о побочном эффекте?

Губы девушки замерли и шепотки вокруг прекратились. Как она это делает? Явно же не специально… может эффект множественного отражения эха?

– Мариночка?! Алло, я здесь.

Фигура в серой робе наконец обратила на меня внимание. Рука вытянулась в обвиняющем жесте, а губы выплюнули резкое:

– Ты её убил!

Маятник настроения вновь качнулся. Электрический импульс паники пробежался по лишенным оплетки нервам. Да сколько можно! За всю свою жизнь столько не боялся, сколько в одном отдельно взятом сне. Затрясло не от произнесенных слов – мало ли, что эта сумасшедшая бормочет. Безумный блеск в глазах, вот что пугало до чертиков.

– Она ждала от тебя звонка… одного несчастного звоночка или сообщения. Неужели так трудно было написать?

Отталкиваясь ногами, я заскользил задницей по плитке, пока не уперся спиною в стенку. Бежать… вскочить на ноги и нестись прочь от сумасшедшей стервы. Повернув голову, я едва не застонал от безысходности – в конце коридора появились прутья решетки. Приехали, называется! Заперт в клетке сна или лучше сказать в психушке. Школа продолжала свое медленное преображение: пропали шторы и растения, на окнах появились решетки, а светло-голубые стены превратились в грязно-серые разводы с покоцанным внизу плинтусом.

– Обещал быть рядом, защищать… Обещал ведь? Обещал! А сам замену нашел – шлюховатую рыжую сучку, наставлявшую рога с каждым третьим. Сладко было её трахать? Сладко?!

Спокойно, Кит, никакой паники. Просто дыши и помни, что перед тобою девчонка. Всего-навсего спятившая девчонка… но до чего же жуткая, зараза!

– Она тебя ждала все это время. Верила и ждала… Она тебя дурака любила по-настоящему. Она все и всегда делала по-настоящему.

– Кто «она», о ком ты постоянно бормочешь? – сорвалось у меня с языка: то ли от страха, то ли от внезапно прорезавшегося любопытства.

– Ты так и не понял, тупой рыцарь? – кривая улыбка исказила покрытое угрями лицо. – Неужели не сообразил? Тогда пошли, покажу. Она прямо здесь, за этой дверью – соседняя палата.

Все я понял, просто не хотел верить. Не могла милая, пухлая Дашка угодить в психбольничку. Это просто нонсенс какой-то.

– Ну же, трусливый рыцарь… Ты хотел узнать, где она? Все последние годы она сидит здесь.

Здесь это где? Я ждал, что обгрызенный ноготь укажет на одну из дверей. Но вместо этого палец, описав кривую дугу, ткнулся в голову девушки. Импровизированный пистолет, приставленный к собственному виску.

– Она навечно запечатана здесь. Хочешь посмотреть?

– Нет.

– Кто-то слишком труслив для рыцаря.

– Просто осторожен. Меня не интересуют больные фантазии сумасшедшей. Лучше скажи, где я могу найти Дашку в реальности.

Володина начала смеяться. Не самое приятное зрелище, учитывая проблемы с лицевым нервом, которые она столь тщательно скрывала. Губы перекосило, обнажив часть желтых зубов. Правый уголок рта задергался, пытаясь дотянуть до левого – задрожал в подобие нервного тика. Уродливые гримасы безумной постоянно менялись и плыли.

– Ты тупой?! – прокаркала девушка. – Её нет в реальности, не существует вот уже несколько лет. Все что осталось – это кости в могиле и воспоминания в моей голове.

– Что с Дашкой?

– Её убили.

– Кто?!

Уголки Володиной последний раз дрогнув опустились. На воспаленном от угрей лбу проявились хмурые складки.

– Ты это сделал.

– Что за бред, я не мог… Мы не виделись с шестого класса.

– Убивать можно по-разному. Можно вспороть брюхо лезвием тупого ножа, и наблюдать как корчится в судорогах тело, а можно подарить надежду на любовь. Даже не знаю что хуже… Последние годы она мучалась от боли. Врачи ничего не могли поделать с ее болезнью, говорили это генетическое. Она постоянно набирала в весе, хотя и питалась диетической безвкусной бурдой. Когда масса тела перевалила за сто, ей уже тяжело было вставать с кровати: не справлялись мышцы, болели воспаленные суставы. Все что у нее оставалось – горсть обезболивающих и ваши с ней фотографии в телефоне. Почему ты ей не написал? Одно простое сообщение со словами «как дела»?

– Я не знал.

– Что ты не знал? Трудно было ответить, не нашлось сил на одну строчку?

Дашка… Кажется, она писала пару раз, после того как переехала с родителями в другой город. Пустяковые вещи вроде погоды за окном или чем занимаешься. А еще она любила добавлять в текст смешные рожицы и анимированных зверят с бантиками. Я терпеть не мог подобной ерунды. Дашка об этом прекрасно знала и все равно вставляла девчачьи глупости. Почему ей не ответил – не помню… Может быть взбесила очередная кошечка, а может собирался написать, да закрутился и забыл… Дашка, как так-то?

– Я звонил на день рождение, но она не ответила.

– Один дежурный звонок за все время? Ты жалок, Синицын.

Стоп, а почему это я перед ней оправдываюсь? С чего вдруг решил довериться словам безумной девчонки, привыкшей манипулировать людьми. Где гарантии, что она не придумывает прямо сейчас, пытаясь вывести на эмоции.

– Ты врешь! – сорвалось с языка злое. – У Дашки было генетическое заболевание от которого толстеют, ты сама это сказала. В психбольницу с подобным диагнозом не кладут.

– А с клинической депрессией?

– Снова врешь! Дашка была большой оптимисткой. Она жизнь любила несмотря ни на что.

– Трудно любить жизнь, когда каждый день вынуждена испытывать боль. А хуже всего то, что болезнь неизлечима, и нет никакой надежды на спасение. Она умоляла родителей позволить ей умереть – вывезти в страну, где разрешена эвтаназия, но вместо этого её заперли в специализированной клинике. Очень гуманный подход – избавиться от родного ребенка, чтобы не видеть его мучений. Закрыть в больнице и забыть… Под конец жизни она осталась одна, если не брать в расчет лечащих врачей.

– Ты откуда об этом знаешь?

– Я лежала в соседней палате. Сначала мы переговаривались через стенку, а потом профессор за хорошее поведение разрешил ходить в гости. Мы много времени проводили вместе: смотрели фильмы, слушали музыку, болтали о всяких пустяках. Девчачьи разговоры о мальчиках, о первых поцелуях.

– Тебя послушать, прямо мать Тереза… Ты же конченная стерва, Мариночка. Откуда вдруг взялась такая забота?

– А кто сказал, что я о ней заботилась?

– Хорошо, не заботилась. Но какая-то причина была, верно? Только не говори, что ты её любила и прочую сопливую чепуху. Все равно не поверю.

– Она любила. Её любви хватило с достатком и на меня, и на врачей, и на весь ублюдочный мир. Знаешь как она вас вспоминала – издевающихся и глумящихся уродов? Ни одного плохого слова не сказала. Вечно выгораживала и защищала, особенно одного тупоголового рыцаря, – поблекшее было безумие в глазах девушки вспыхнуло с новой силой. Вновь задергались губы, пытаясь одновременно улыбнуться и оскалиться. – Она не умела ненавидеть, просто не понимала, что это такое. Зато у меня ненависти хватит на двоих, чтобы стереть глумливые ухмылки. И начну я с тебя.

Я как-то сразу ей поверил. Она действительно меня ненавидела и даже не думала скрывать свои чувства. Не то, что в реальности…

– Что, сладко было её пользовать: лапать грудь, хватать за задницу, мять пухлые ляжки? Ты хуже остальных, Синицын. Обыкновенный придурок, вздумавший поиграть в благородного рыцаря. Ты не пинал ее на лестнице, не обливал мочой, не сморкался в тарелку с едой – ты просто взял и раздавил ей сердце. А что хуже всего, даже сам этого не заметил. Ты просто забыл, вычеркнул толстую девчонку из памяти, как незначительный элемент. Не появись такой урод как ты в её жизни и все пошло бы иначе. Она бы закалилась и стала сильнее, она бы научилась давать сдачу. У неё нашлись бы силы продолжать борьбу и мне бы не пришлось…

Я не понял, как эта безумная оказалась рядом. Лишь почувствовал, как сильные руки оторвали от земли. Затрещала ткань пиджака, ворот рубашки впился в горло. Меня словно кутенка подняли за шиворот и пинком под зад отправили к двери. Я буквально влетел в железное полотно, приложившись лбом о холодный металл.

– Открывай! – потребовали сзади.

Тяжелая дверь молчала, но я прекрасно помнил, что за ней было опасное существо – неведомый монстр, едва не выдравший преграду с корнем. Куски штукатурки под ногами и трещины на стенах тому свидетельствовали.

– Открывай, трус!

Володина ошибалась – сейчас я не боялся. Если только не придется разворачиваться и вновь смотреть в безумные глаза.

Камера под номером 071. Клепаная железная дверь, ведущая в одноместную палату. Эх, Дашка-Дашка… Значит в ней ты провела остаток жизни? Такое себе удовольствие – быть заживо погребенным в психиатрическое клинике, не имея шансов выбраться на свободу. Без родителей, без друзей, но зато со спятившей соседкой за стенкой.

Пальцы нащупали грубую ручку двери… Ты была хорошим человеком, Дашка. Может даже слишком для этого мира.

Ладонь с силой надавила вниз: замок щелкнул, и ручка неохотно подалась. За спиной послышались торопливые шаркающие шаги. Не понимаю, чего ты так боишься, ведьма? Неужели не в состоянии понять одну простую истину – такие люди, как Дашка, после себя монстров не оставляют.

Натужно заскрипели выгнутые от ударов петли. Пришлось навалиться плечом, чтобы приоткрыть дверь. Упереться ногой в косяк, медленно увеличивая зазор – сантиметр за сантиметром. Полотно надсадно пело и скрежетало, оставляя следы на кафельной плитке пола. Еще немного усилий и… есть. Выдав напоследок жалобную серию звуков, дверь замерла.

Аккуратно коснувшись края, я заглянул внутрь. Обстановка в палате оказалась простенькой: не такой пугающей, как можно было предположить, и не такой шикарной, как хотелось бы. Идеально застеленная койка со взбитой подушкой и розовым покрывалом в цветках. На тумбочке прозрачный стакан с водой и вскрытая упаковка таблеток. Капсулы высыпались наружу, еще несколько валялось на полу. Но хоть здесь линолеум, а не обшарпанный кафель. Вместо окна под потолком вентиляционная решетка, а на стене напротив висит телевизор. Обычный дешевенький, пользующийся большой популярностью у вахтовиков и дальнобойщиков. К нижней панели прикреплена фигурка котенка, болтающегося на веревке. Дашка даже здесь умудрилась устроить свои порядки. Всюду чувствовалась девичья рука, в каждой мелочи: бантик, привязанный к дверце тумбочки, календарь с пушистыми котятами в корзинке. Ну, конечно же, куда без кошек. На стене постер то ли к сказке, то ли к романтическому фильму. Девушка в пышной юбке сидит на лавочке и смотрит в синее-синее небо. Над головой ветка дерева, а в руках воздушный шарик в ленточках. Узнаю подчерк Дашки – это в её стиле, клеить подобную чепуху на стену.

На полу узорчатый коврик, странно что без изображения зверушек. На застеленной койке в углу сидит плюшевая игрушка: чудо текстильной промышленности из Подмосковья. Помнится, я тогда кучу магазинов оббегал в поисках подарка. Как назло, кошек нигде не было, пришлось покупать ежа. Дешевая мелочёвка, продающаяся на рынке за копейки, но Дашке отчего-то понравилось. Настолько, что сохранила и забрала с собой в клинику.

Как же ты здесь жила? Без окон, в четырех стенах… Переступаю через порог и захожу в палату. Линолеум на полу настолько чистый, что возникает желание разуться. Внутри пахнет хлоркой, лекарствами и чем-то душистым, вроде детского шампуня или мыла. Подхожу к идеально застеленной кровати и обращаю внимание на еще одну деталь. Возле плюшевого ежика лежит белоснежный конверт. Что это, послание или случайный предмет, вытащенный сном из глубин подсознания? Не имею привычки читать чужие письма. Не то чтобы у меня было много возможностей – эпистолярный жанр давно канул в лету, но все же… Рука дрогнула, потянувшись к конверту.

Да что с тобой не так, Никитос? Это всего лишь сон – компиляция, созданная из ваших с Володиной воспоминаний. Здесь нет права на личную переписку. Или ты всерьез рассчитываешь увидеть письмо от Дашки? Таинственное послание с того света?

Науке подобные феномены не известны, а раз так. Смело беру конверт в руки и внимательно изучаю. Плотная бумага, на поверхности нет никаких пометок, даже линии для адреса отсутствуют. Безликий белый прямоугольник, слишком тяжелый и пухлый, чтобы быть пустым. Открываю и вижу строчки письма, написанные красивым каллиграфическим подчерком. Ровно таким, какой был у Дашки. Не успеваю прочитать ни слова – свет в камере гаснет. Пол уходит из-под ног, и я падаю в пропасть. Лечу, кувыркаясь всем телом, а встречный ветер хлещет по лицу, мешая дышать. И только откуда-то сверху доносится испуганный голос:

– Никита, да проснись же ты… Проснись!

Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы привести себя в норму. Еще больше времени потребовалось на то, чтобы успокоить мать. Она явно не понимала, что происходит. Среди ночи позвонила учительница и ничего не объяснив, попросила разбудить сына. А тот спит мертвым сном, не реагируя на голос и тычки. Тут любой запаникует.

Мать уже собиралась звонить в скорую помощь и зачем-то в полицию. Хорошо, что обошлось… Меньшее всего, что сейчас хотелось – это врать врачам, пытаясь объяснить причину случившегося. Я и мамке-то толком рассказать не смог. Пролепетал нечто невразумительное про тяжелую подготовку к экзаменам и про то, что учителя волнуются, постоянно контролируют нас – звонками среди ночи… Бред, конечно, но кто смог бы придумать лучше? Разве что Володина – мастерица манипуляций.

Родительницу удалось успокоить только под утро. Я клятвенно пообещал пройти полную проверку здоровья в кабинете Зинаиды Петровны.

– Никита, я проверю! – пообещала мать. Выпила таблетку седативного и только после этого заснула. А я взял телефон и вышел на кухню, обсудить с Василием Ивановичем сложившуюся обстановку.

Не сложилось… Василий Иванович общаться на отрез отказался, высказавшись в духе: «отвяжись, Малой». А вот Диана Ильязовна оказалась более расположенной к беседе, но толку-то… Слушала, но не слышала, говорила невпопад, витая высоко в облаках. Что у них там с Василием Ивановичем происходит?

– Обязательно скажите про змея, – повторял я раз в сотый. – Диана Ильязовна, вы слышите меня? Это очень важный Библейский символ. В Эдемском саду змей выступал в роли искусителя, который…

– Никит, ты точно решил поступать в военную академию? С твоими способностями нужно идти на физмат.

Ну вот и как с ней разговаривать?

Наступившее утро не предвещало ничего экстраординарного. Обычный учебный день от звонка до звонка, наполненный осточертевшими уроками и гнетущей атмосферой страха перед выпускными. Снова станут запугивать экзаменами, рассказывая о важности первого шага во взрослую жизнь. А потом удивляются, почему половина девчонок в классе на успокоительных сидит. Потому и сидит, что дня не проходит без нервотрепки. Пацанам тоже доставалось, особенно Дюшесу.

– Соломатин, не сдашь тесты, куда поступать будешь? В кулинарный? – математичка била запрещенными ударами – со всей силы наотмашь. А Дюша лежал и даже не думал защищаться. Мысли парня витали далеко-далеко, в Сибирских полях, где колышутся налитые золотом колоски пшеницы.

Учителя отыгрывались по полной – мстили за те двенадцать лет мучений, что мы им подарили.

А сегодня ждало очередное испытание. Должна была приехать учебная комиссия из областного министерства образования с лекцией на заданную тему. Может будут угрожать и запугивать, а может просто расскажут, как правильно заполнять форму. Где рисовать галочки, а то не приведи вселенная, поставишь вместо оной крестик или того хуже – кружок, и вся жизнь под откос пойдет.

– Ребята, завтра ни в коем случае не опаздывать: люди приедут серьезные, – предупреждала нас Галина Николаевна.

И я конечно же опаздывал, поэтому решил срезать через дикий сад. Набрав снега в ботинки, с трудом выбрался из сугробов. Вывалился прямо на школьную парковку – белый по колено, как снеговик. Взгляд невольно скользнул по окнам второго этажа… По тем самым окнам, за которыми находился бесконечный коридор с кафельным полом и металлическими дверьми. На мгновенье показалось, что за поверхностью стекла мелькнуло знакомое лицо. Парень вроде меня, упершийся лбом и наблюдающий реальный мир из зазеркалья. От неприятных воспоминаний всего аж передернуло.

Ох и не простой разговор предстоит сегодня с Володиной. Было что предъявить полубезумной стерве: аргументы, которые вряд ли ей понравятся. Ну ничего, станет вести себя серой мышкой: молчать и лишний раз не высовываться, если, конечно, не захочет, чтобы темное прошлое в виде психбольницы всплыло наружу. Доигралась, Мариночка! Достали твои выкрутасы, как во сне, так и наяву.

Полный решимости приструнить ведьму, я миновал парковку, и по выскобленной до асфальта тропинке попал в школьный двор.

Несмотря на позднее время ученики продолжали стекаться к центральному входу со всех сторон. Не я один любил поспать в утренние часы. Особенно много было малышни. Ну да этих завсегда родители подвозят, спешащие на работу и вечно стоящие в пробках. Потому и успевают в последнюю минуту.

Вытерев кулаком выступившие от мороза сопли, я уже собрался было подняться на крыльцо, как вдруг замер. Три фургона с синими номерами наплевав на знак «въезд запрещен» припарковались во дворе. Один так и вовсе обнаглел, заехав на газон передним колесами. Рядом терлись подозрительные типы в пальто и пару полицейских в форме. Внутри заныло от нехорошего предчувствия.

Кого ты там шантажировать собрался: Володину или Гладышева, который за ней стоит? Зайди прямо в кабинет к профессору и скажи, я мол такой-то и такой-то, и я дебил. Расскажу всему миру о ваших запрещенных экспериментах, и о безумной пациентке, которую вы выпустили на свободу. А теперь загадка: с какой скоростью Никита Синицын пополнит ряды пропавших без вести после всего произнесенного? И в каких фургонах его увезут: в тех, что сейчас стоят в школьном дворе или каких других?

С трудом подавив подступающую волну панику, поднялся по ступенькам. И здесь полиция… На негнущихся ногах прошел мимо служителей закона, кожей ощущая внимательные взгляды. Что-то случилось, что-то произошло. И это «что-то» носит явно нехороший оттенок.

Створки двери бесшумно растворились, приветствуя очередного ученика. Потоки теплого воздуха моментально коснулись лица, заскользили вниз по дубовой от мороза куртки. Оказывается я успел порядком подмёрзнуть. Большой холод он такой – коварный. Пока идешь по улице – нормально, а стоит зайти в теплое помещение и мочки ушей начинает ломить от боли. Я вытащил руки из карманов и негнущимися пальцами схватился за собачку замка.

Стоящий у входа охранник с неодобрением уставился на мои белые после сугробов ноги. Сам иди обстукивай об ступеньки, а я опаздываю. Пока до класса доберусь, сто раз обсохнуть успею.

Обменявшись с охраной молчаливыми взглядами, я миновал входную зону. Скинув вещи в приемник, прошел под рамкой детектора. Обычная процедура, занимающая не больше минуты. Если только какой-нибудь карапуз не станет пищать в рамке, а растерянная мамаша не начнет бегать кругами и уверять, что с её сынкой все нормально, никакой он не террорист, а всего лишь бестолковый первоклашка, притащивший в школу очередную игрушку. И ладно если сразу найдут. Эта мелочь и сама порою не помнит, что взяла и куда засунула. Лишь стоит и хлопает круглыми от страха глазами.

Сегодня, хвала школьным богам, обошлось без пробок. Скинув верхнюю одежду и сдав сотовый, вышел в просторный холл. Замер у стены пораженный количеством скопившегося внутри народа. Что за ерунда творится? Сначала подозрительные типы на входе, теперь вот это. До начала уроков оставалось три минуты, но люди и не думали расходиться. Школьники всех возрастов и их обеспокоенные родители – атриум жил тысячами голосов: гомонящих, перебивающих друг друга, толкающихся.

– Кит! – услышал я знакомое. Спустя секунду из толпы возбуждённых старшеклассников вынырнул Копытин. Сунув ладонь поздороваться, парень спешно затараторил: – слыхал, что происходит? Вчера поздно вечером в школе пожар случился. Говорят, кабинет Гладышева сгорел дотла … Пожарные труп нашли.

– Володиной? – вырвалось у меня.

– Причем здесь Маринка? – удивился Серега. – Лучше вспомни, что про профессора говорили.

– Что он большой любитель французского коньяка.

– И?

И одна ученица по вечерам приходит к нему в гости. Разумеется, говорить об этом я не стал. Ни к чему расстраивать Копытина, и без того страдающего повышенной чувствительностью из-за клинический проявлений спермотоксикоза.

– И? – повторил Серега.

– И? – повторил я за ним.

– И кубинских сигар. Забыл, какой скандал разразился в прошлом году, когда пожарная сигнализация сработала?

На счет скандала Серега, конечно, загнул. Ну закурил профессор в рабочем кабинете, с кем не бывает… Точнее ни с кем не бывает, но поскольку Илья Анатольевич обладал особым статусом посланника Министерства, то и администрация в школе поглядывала сквозь пальцы на выходки чудаковатого ученого. И даже позволила отключить пожарную сигнализацию в кабинете профессора. Неофициально разумеется. Злые языки поговаривали, что с тех пор в коридорах пятого этажа стало чаще попахивать воздухом острова свободы.